ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ НОВЕЙШИХ СОБЫТИЙ В ИНДИИ.

(Статья первая).

Политические перевороты, совершающиеся в наше время в Азии на западе от Инда, по справедливости возбуждают всеобщее внимание в Европе. Считая долгом нашим, знакомить читателей С. О. со всеми замечательными событиями современной Истории, мы извлекаем из них следующую любопытную статью об Индии из Revue des Deux Mondes.

Новейшие события на Серегах Инда должны занять важное место в Истории Востока и, по всей вероятности, начать новый период государства Индо-Британского; посему мы считаем полезным изложить здесь вкратце и рассмотреть все, что положительно известно о ближайших, или отделенных причинах похода [484] Англичан в Авганистан, об обстоятельствах самого похода и его следствиях. Далее намерены мы представить читателям картину настоящего внутреннего устройства обширных владений Индо-Британских, собрать сведения об источниках их могущества, показать степень участия, предназначенного Англии, в судьбах Азиатского мира, и рассмотреть наконец, какими путями до сих пор стремилась она к выполнению своего назначения. Чтоб достигнуть этой цели и быть в состоянии с точностию оценить, если можно, важность настоящих событий, нам кажется необходимым обратиться к фактам уже известным и показать связь их с другими, сколько нибудь замечательными фактами, о которых едва упомянуто, или вовсе не слышно было в Европе. Долгое пребывание в Английских Индийских владениях позволило нам изучить на месте развитие внутренних сил этого государства, следить за ходом его политики и даже предвидеть, до некоторой степени, вероятности его будущего. Постараемся сколько нибудь разрешить этот важный вопрос, руководствуясь, как можно менее, собственными предположениями, но представляя основательному суду читателей одни только положительные данные. Из всех дел Азии, в настоящем ее состоянии, самое важное есть, без всякого сомнения, покорение Авганистана. Несколько общих выводов, которые мы предложим вначале, подтвердят эту мысль; далее намерены мы сделать легкий очерк похода и, после предварительного обзора, войти в некоторые подробности, соразмерные с пределами журнальной статьи.

Авганистан, собственно так называемый, простирается от 61° до 70° долготы, и от 30° до 35° [485] северной широты; граничить к востоку с Персией), к западу с Индом, к северу с Инду-Коем (продолжением Гималайского хребта), к югу с Белуджистаном. Два главные владения, составляющие Авганистан, суть королевства Кабулское и Кандагарское. Столицы, дающие названия сим королевствам, служат точками сообщения Индии с Персиею и Верхнею Азиею. «С древнейших времен, говорит историк царствования Экбера, Абульфазл (1602), Кабул и Кандагар почитаются как бы воротами Индостана; одни ведут в него из Турана, другие из Ирана, и пока места сии тщательно охранены, обширная империя Индостанская безопасна от вторжений неприятельских» (Аин-Экбери, Т. II, стр. 165.).

В этих немногих словах сочинения, с которым Европа познакомилась в первый раз в 1783, во время управления Варрен-Гастингса (Баррен-Гастингс был генерал-губернатором Английской Индии в то время, когда Ф. Гладвин предпринял перевод Аина-Экбери. Под покровительством сего знаменитого мужа сочинение было издано и посвящено ему в Калкутте, 1-го Сентября 1783 года.), заключалось наставление Англии; она доказала теперь, хотя немного поздно, что не оставила его без внимания.

Авганистан составлял часть империи Могольской до нашествия Надир-Шаха (1738-39). «Кандагар, названный так по имени столицы, или давший ей свое название, говорит один старинный путешественник, есть самая западная область всей Индии; он часто был во владении соседа своего Царя Персидского: и за эту-то область Цари Персидские почти в постоянной войне с Великим Моголом, так точно, как с другой стороны за [486] Багдад и Еривань, они беспрерывно враждуют с Турциею» (Жан-Алберт де Мандельсло, 1638.). И так, за двести лет, уже давно существовали соперничества, подобные тем, которые нас теперь занимают.

Надир Шах, до возвращения престола, отнятого им у слабого Могаммед-Шаха, требовал уступки областей, лежащих на западе от Инда. Лишенная этой опоры и изнуренная внутренними неустройствами, империя Могольская рушилась со всех сторон. Франция и Англия, подоспевшие на шум падения, долго оспоривали одна у другой ее остатки. Но когда Франция принуждена была уступить верховную власть над Индией своей хитрой сопернице, сия последняя могла уже обратить все внимание на утверждение и распространение своего могущества. Она всячески старалась, то посредством переговоров, то помощию оружия, упрочить свое владычество и влияние, особенно на севере и на западе Индостана. Персия, принужденная, по смерти Надир-Шаха, отказаться от владения Авганистаном, не оставляла однакож притязаний своих на сию область. С другой стороны Россия, прилежащая к сим странам Каспийским морем, не могла не оценить политической важности Авганистана, его физического богатства и не видеть удобств, которые он доставляет, для приобретения исключительного права торговли по Инду и в верхней Азии. И так она с давних пор уже старалась завести там сношения, которыми бы торговля ее могла воспользоваться. Англия, ревнуя ко всякому, даже возможному, соучастию в выгодах своего положения в Индии, и не доверяя вполне [487] отдаленной будущности, с беспокойством смотрела на искательства Русской политики наиболее явные и враждебные действия Персидского Правительства. Она выжидала только случая открыто стать в оборонительное положение, которое, в ее обыкновенной системе, так похоже на наступательное! Случай представился.

Спор, которого не могли решить долговременные переговоры, мгновенно окончен оружием. Экспедиция, сформированная в Британской Индии, смелым и удачно обдуманным движением восстановила на престоле Кабулском Шаха Шуджу-Уль-Мулка, уже 55-ть лет жившего в изгнании, и 21 года пользовавшегося пенсионом Английского Правительства, которое дало ему, вместе с слепым братом его, Шахом Земаном, убежище в Лудиане, на берегах реки Сутледжи. Отсюда-то Шах отправился, 14 Ноября 1838 года, для завоевания своего потерянного престола. Это была уже третья попытка в продолжении 20-ти лет! Но на сей раз светила ему благоприятствовали, звезда Англии была его путеводительницей. Войска, набранные нарочно для него высшим Правительством, состоявшие на жалованье Правительства под начальством Английских офицеров, окружали его особу. Бенгальская армия, назначенная служить подкреплением экспедиции, собралась в Фирозспуре, откуда, 10-го Декабря, отправилась вслед за Шахом по левому берегу Сутледжи, перешла через Инд при Баккере (12-17 Февраля) и взяла направление чрез Шикарпур на дорогу Кандагарскую. Между тем другой корпус армии, отплывший из Бомбая, в конце Декабря вышел на берег при устьях Инда, на пути в верх по реке занял, 8-го [488] Февраля, Айусрабад, предписавши тягостные и унизительные условия Эмирам Синда, и выступил отсюда 11-го Февраля на соединение с корпусом Бенгальской армии. 4-го Апреля соединенные корпуса миновали проход Болан. Генерал-лейтенант сир Джон Кин (Keane) в этот же день принял главное начальство над корпусами, соединенными под именем Индийской армии, и пошел на Кандагар. В то же время вспомогательный корпус Сейков, под предводительством внука Магараджи Ренджит-Синга, при коем находился генерал Вентура, готов был двинуться на Кабул чрез Пейшавер. Все эти совокупные действия увенчались полным успехом. 8-го Мая, Шах Шуджа был торжественно признан Английскими войсками в Кандагаре, законным властителем Авганистана, и 7-го Августа с триумфом вступил в Кабул, путь в который открылся ему взятием Гиснеха после двухчасовой осады. М. Мак-наген, посланный от Английского Правительства полномочным министром (в обширном значении слова) к Царю Кабулскому, деятельно занялся, по последним известиям, приведением в надлежащее устройство его владений. Таким образом в несколько месяцев, почти без кровопролития, восстановлено, к выгоде Англии, королевство Кабулское и обеспечена власть ее над Индостаном.

Этим смелым поступком утвердилось первенство политическое и коммерческое Англичан на всем Севере Индостана и владычество их приобрело, в глазах Индийских народов, как бы державный характер. В Среднем Индостане тоже самое произведено было истреблением секты Пиндариев в 1817 г. и взятием Буртпора в 1826 [489] году. На юге все признает неограниченную и верховную власть компании; наконец на востоке и юго-востоке Английское влияние, хотя не столь решительное, обнаружилось однако победоносным миром, предписанным Непалу и империи Бирманской, и вероятно не замедлить усилиться. Но обратимся к нашему ближайшему предмету.

Решение вопроса об Авганистане, без всякого сомнения, было ускорено покушением Персии на Герат; между тем как Индо-Британское Правительство, уже с давних пор, чувствовало возрастающую необходимость расширить границы владений своих до Инда и утвердить власть свою на западе этой реки: взгляд на прошедшее свидетельствует, с какой беспокойной заботливостию Правительство следило за ходом событий в этой части Востока, или старалось направить его по своему желанию. Для полного уразумения медленных и постепенных действий Английской политики необходимо припомнить здесь некоторые из главных исторических фактов, приготовивших решение судьбы Авганистана.

По смерти Царя Персидского Надир-Шаха, в 1747, Ахмед-Хан, один из его полководцев, начальник племени Абдалиев (известных потом под именем Дураниев), сделался властителем Авганистана, короновался в Кандагаре и принял титул Ахмед-Шаха Дурдурана (Жемчужины своего века). Мужественный, вместе деятельный и хитрый, Ахмед-Шах распространил ужас своего оружия от Дели до Астерабада, и по смерти, в 1773, оставил сыну своему Тимуру империю, коей крайними пределами были: на севере Оксус, на [490] юге море и устья Инда, на востоке Кашмир и Гималайские горы, на западе Персия по ту сторону Мешеда (Ахмед умер в Кандагаре, и потому Авганы часто называют город сей, по имени его, Ахмед-Шахи.). Тимур-Шах, не только не продолжал воинственной жизни отца, но даже ни сколько не заботился о восстановлении власти своей в Пенджабе и соседних областях и довольствовался, в продолжении двадцати лет, мирным владычеством над провинциями, лежащими на западе от Инда. Он умер в 1793 году. Вскоре интриги Зенаны, вспомоществуемого племенем Барензаев, возвели на престол одного из младших сыновей Тимура, Земан-Шаха, который, в продолжение нескольких лет беспокойного царствования покушался снова покорить своей власти Пенджаб и даже обнаружил безумное намерение завоевать Индостан. Если б он начал приводить в исполнение это предприятие, то выгоды положения Англичан в Индии поколебались бы, хотя и не на долго. Тогдашний генерал-губернатор Английских Индийских владений (человек по истине знаменитый, которого потомство оценит еще гораздо выше, нежели как он оценен был современниками) маркиз Веллеслей (Старший брат Герцога Веллингтона. Маркиз Веллеслей был в одно время главнокомандующим и генерал-губернатором. Герцог Веллингтон, известный еще под именем Лорда Артура Веллеслея, служил тогда в Индии генерал-майором.) счел небесполезным предварить опасность, угрожавшую, по видимому, власти Англичан на севере Индостана. Посольство капитана Малькольма (называвшегося потом сиром Джоном Малькольмом) ко двору Персидскому, в 1799-1800, имело главною целию — убедить тамошнее правительство, [491] чтоб оно доставило Земан-Шаху как можно более занятий у себя, которые бы не дозволяли ему, в продолжение трех лет по крайней мере, подумать о нарушении спокойствия Индостана. Генерал-губернатор назначил этот трехлетний срок для того, чтоб иметь время окончить свои политические и финансовые распоряжения, имевшие целию — привести владения компании и союзников ее в такое положение, в котором бы они могли отразить всякое нападение неприятелей. Для успешнейшего склонения Персии к принятию подобных мер, Малькольм имел полномочие заключить с нею на три года условие, по которому Английское Правительство обязывалось платить ей ежегодно от трех до четырех лаков рупий (около милльона франков) в виде вспоможения. Кроме того ему поручено было извлечь возможную пользу из враждебных отношений, существовавших с самой смерти Тимура между его сыновьями, и произведших уже кровопролитные войны, в следствие коих двое из сих принцев принуждены были искать убежища при дворе Персидском (Шах-Махмуд с сыном своим Камраном.). В случае, если б Шах Персидский согласился следовать плану, начертанному Английским Правительством, сие последнее обязывалось не требовать для себя никакой части завоеваний или добычи, которые бы Персия могла приобрести в войне с Земан-Шахом. Тогда Англия находила позволительным действовать подобным образом. Лорд Веллеслей вооружал Персию против Авганистана; теперь напротив Лорд Окланд вооружает Авганистан против Персии. Доказательством достоверности любопытных известий, которые мы привели здесь, [492] служит переписка Лорда Веллеслея, недавно напечатанная в Англии, и составляющая сборник чрезвычайно занимательный (Willesley Dispatches, т. V, стр. 82 и след.). — Вскоре Земан-Шах на самом деле имел много занятий у себя и не думал беспокоить Английскую Индию (Любопытно видеть, каким образом сам сир Джон Малькольм отдает отчет в общих результатах первого поручения посольства, в своей политической истории Индии: «Поручение это, говорит он, было выполнено с совершенным успехом. Английский уполномоченный не только успел склонить Царя Персидского сделать новое нападение на Корассан, в следствие чего Земан-Шах принужден был оставить виды свои на Индию; но еще убедил его заключить с Английским Правительством мирный и торговый договоры, которыми совершенно исключалось участие Французов в торговле с Персией; Англичанам же предоставлялись все выгоды, могущие произойти из сих новых отношении. Нет сомнения, прибавляет Малькольм, что если б этот союз поддерживать с тою же предусмотрительностию, с какою он был заключен, то влияние Английского Правительства на Персию было бы безопасно от большей части тех переворотов, которые оно испытало впоследствии, я (Political History of India, 1826, Т. I, стр. 972).). Притязания братьев его соперников (Махмуда и Шуджи) нашли новых, деятельнейших помощников. Их происки и безрассудные поступки самого Хана вооружили против него племя Барензаев, способствовавшее вступлению его на престол. Заговор был открыт, и Шах осудил на смерть шестерых, замешанных в нем, главных начальников, и в том числе вождя этого могущественного племени Сарфераз-Хана. Сын сего последнего, знаменитый Фатех-Хан, со всеми Барензаями, немедленно принял сторону Шаха Махмуда, другого сына Тимурова, которого Персия, с согласия Англии, приняла под свое покровительство.

После кратковременного спокойствия, [493] Государство снова подверглось всем ужасам кровопролитной брани между несчастными братьями, свирепствовавшей в продолжении шести лет. Во время этой войны Шах-Земан, изменою одного из своих приближенных, был предан Махмуду, который лишил его зрения. Потом (в 1803 году), Махмуд был в спою очередь свергнут с престола Шахом-Шуджею, а Шах-Земан освобожден новым царем (братом своим по матери), с которым впоследствии должен быль разделить несчастную судьбу унижения и ссылку. Таким образом Английское Правительство избавилось от опасного неприятеля, которому так деятельно готовило погибель. Сперва он удалился в Пенджаб, где Ренджит-Синг из сострадания дал убежище беспомощному; заплативши пятнадцатилетними страданиями за беспокойствия, причиненные его честолюбием и сделавшись уже в тягость радушному хозяину, монарх слепой и нищий нашел наконец мирный кров и кусок хлеба в Лудиане, где сам Шах-Шуджа предупредил его.

С 1803-го по 1809-й год Шах-Шуджа владел непрочным престолом, и в 1809-м заключил мирный договор с Правительством Английских Индийских владений, отправившим для сего ко двору Кабулскому М. Элфинетона в качестве уполномоченного. В этом же году, несчастный Царь, не успевши склонить на свою сторону Барензаев, принужден был бежать пред визирем Фатех-Ханом, который уже доставил однажды корону Магомет-Шаху, и снова начал под его именем управлять государством (1810-1818). Шах-Шуджа нашел убежище в Пенджабе, не зная, что три года спустя оно обойдется ему слишком дорого. [494] Смелые покушения его восстановить власть свою прежде в области Пейшавер, потом в Мултале и наконец в Кашмире, остались тщетными. В 1810 году он был прогнан за Инд, а следствием второй попытки в 1811-м г. было то, что он попался в руки Правителя Аттокского, который тотчас же передал его брату своему, Правителю Кашмира, откуда, после неимоверных опасностей и бедствий, он убежал в 1812 году и снова пришел просить гостеприимства у властителя Сейков. Если Ренджит-Синг знал, что царь-изгнанник лишен уже был всех средств вещественных и политических к возвращению потерянного престола, он хорошо знал также и то, что у него остались еще сокровища цены необъятной, и между прочими Ког-и-Нур (гора света) этот чудо-алмаз, которого приобретение законным образом не было доступно ни одному властителю, а разве только посредством войны или грабежа! Из сокровищницы Голконды он перенесен был во дворец Монгольских Императоров, из дворца Дели в шатер Надир-Шаха и, по умерщвлении сего завоевателя в 1747 году, достался Ахмеду, который захвативши одной рукою драгоценность, другою возложил на себя корону Авганистана. Ренджит-Синг уже с давних пор пламенно желал обладать Ког-и-Нуром; после безуспешного предложения обменять сокровище на джагир (поместье) с укрепленным местом, он прибегнул к угрозам, поступкам самым оскорбительным и к жесточайшим гонениям. Томление пленом, голодом, жаждою — все было испытано, и если Ренджит-Синг удержался от смертоубийства, то вероятно потому только, что не знал, где и как Шах-Шуджа скрывал сокровище свое от его бесчеловечных [495] поисков, и боялся, чтоб с смертию не лишиться драгоценной добычи. Побежденный настойчивостию палача своего, и опасаясь не столько за собственную жизнь, сколько за честь и жизнь своих бегам (Словом бегом или бегам называется у Музульман женский пол царского семейства или вообще высшего сословия: жена бега, означающего на Монгольском языка начальника или властителя.), Шах согласился наконец предать драгоценность в жадные руки магаражди. Но Ренджит-Синг этим еще не удовольствовался: чрез несколько времени он поручил женщинам своим похитить из внутренних покоев бегам все сокровища, которые только можно было захватить, и выбрал из них для себя множество дорогих камней, оружии, ковров и проч.; потом Шах-Шуджа с семейством сослан был, по повелению его, в самое отдаленное убежище; но и там, обвиняемый в каких-то неприязненных замыслах против магараджи, продолжал терпеть разного рода оскорбления. Наконец в Ноябре 1814 года, бегамы, скрывшись под одеждою Индийских женщин, успели освободиться из своего заточения и удалились в Лудиану. Шаху-Шудже удалось также, каким-то чудом, обмануть бдительность Ренджит-Синга; после тщетной попытки проникнуть в Кашмир с небольшим числом войска, собранного в горах, он соединился с семейством своим в Лудияне, в Сентябре 1816 г., и получил от Английского правительства 50,000 рупий ежегодного пенсиона. Потом и Шаху-Земану позволено было разделить с братом убежище и назначено пенсиону 24,000 рупий ежегодно.

Между тем государство Авганистанское приобрело некоторую силу и единство под мужественным [496] управлением Фаттех-Хана; но сей министр, коего блестящие качества затмевали Шаха-Камрана, сына Махмудова, не долго наслаждался счастием. В 1818 г., по повелению обоих государей, он был умерщвлен самым жестоким образом, в их присутствии. Не за долго пред сим Шах-Камран приказал еще ослепить его. Смерть знаменитого вождя послужила сигналом ко всеобщему восстанию Барензаев, и вскоре братья Фаттех-Хана уже делили между собой наследство потомков Тимура. Дост-Могаммед, один из братьев, занявший прежде всех Кабул, сдал начальство над мятежом старшему брату своему Азим-Хану, правителю Кашмира, подоспевшему в самую решительную минуту. Азим-Хан, оскорбленный каким-то безрассудным словом или делом Шаха-Шуджи, которому он хотел возвратить престол, принял предложения молодого царевича Аюба (другого сына Тимурова), согласившегося довольствоваться одним только именем царя, а власть его предоставить Азиму. Но в эти смутные времена, когда со всех сторон являлись и неутомимо действовали честолюбивые соперники, даже и такое ограниченное достоинство было слишком тяжело для Аюба; устрашенный жестокостями, которых был ежедневным свидетелем, он удалился ко двору Лагорскому и в свою очередь требовал у него убежища. Почти все области Авганистана покорились предводителям Барензаев, которые, наскучив войною, согласились наконец разделиться. Один только Герат, куда, вскоре по смерти Фаттех-Хана, скрылся Шах-Махмуд с сыном своим, остался во владении государя из фамилии Дураниев. Махмуд, прибегнувший снова под покровительство Персии, умер в 1829-м году. Шах-Камран [497] наследовал ему как государь Герата, но Персия продолжала считать себя верховною властительницею этой небольшой области (принадлежащей к Корассану, как по географическому положению своему, так и по предшествовавшим событиям) и требовала с нее дани. Здесь было бы излишним исчислять все подробности кровопролитных браней, происходивших до 1828 года в Авганистане и при верховьях Инда. Следующие два события важнее всех прочих: утверждение власти Дост-Могаммед-Хана в Кабуле, утверждение и распространение власти Ренджит-Синга в Пенджабе. Ренджит-Синг умел с успехом пользоваться беспокойствами в Авганистане и постепенно присвоил себе различные области на левом берегу Инда; а покорением Пейшавера (1819-1823) на правом берегу и Кашмира он открыл себе путь в Кабул. С 1809 года он искал упрочить свое владычество мирным договором с Английским правительством, которое из видов своих заботилось также о прочном утверждении власти магараджи. Но по мере того, как успешные завоевания Ренджит-Синга приближали его к средоточию владений Кабульского Шаха, политическая и религиозная ненависть сих двух государей должна была сделаться источником новых раздоров.

Посмотрим теперь, каково было политическое состояние Авганистана с 1825 по 1838 год. Дост-Могаммед-Хан, из племени Барензаев, царствовал в Кабуле. Прочие три брата Фаттех-Хана властвовали все вместе в Кандагаре и находились в неприязненных отношениях с Дост-Могаммедом. Четвертый правитель Пейшавера был данником Ренджит-Синга. Другие члены этой [498] фамилии утвердились в Гленске и Джеллалабаде и состояли в большей или меньшей зависимости от Дост-Могаммеда. Эмиры Синда, старинные подданные царя Кабулского, сделались независимыми, но не прерывали еще сношений с Шахом-Шуджею и даже несколько раз помогали ему в его неудачных попытках возвратить себе престол. Эмиры заключали с Английским Правительством мирные и торговые договоры (Первый договор заключен был в 1809 г.; им отстранялось племя Французское (the tribe of the French) от всякого участия в торговых делах с Синдом. См. Auber’s Rise et Progress of the British Power in India т. 11. стр. 460.); последним договором, заключенным в 1832 году, условливалась неприкосновенность владений каждой из договаривавшихся сторон, из рода в род (вторая статья договора). — Балк находился в зависимости от Бухары. Мултан, Кашмир, также как и Пейшавер, были под властию Ренджит-Синга. Наконец от огромной монархии Дуранийской, как мы уже видели, оставался один только Герат, которым владел еще государь из царской Фамилии Саддозаев — Шах-Камран.

Из всех начальников племени Барензаев, по смерти двух старших Фаттех-Хана и Азим-Хана, один Дост-Могаммед, казалось, был способен управлять государством; один он только, по своим воинским дарованиям и вещественным средствам, мог еще отражать нашествия Ренджит-Синга. Очень вероятно, что со временем он покорил бы своей власти большую часть Авганистана и основал бы, может быть, прочную монархию, если б Англичане не вздумали вдруг, как бы по [499] вдохновению политики, воспользоваться давно уже забытыми, или вовсе неизвестными, правами гостя своего Шаха-Шуджи на престол Кабулский. Напротив братья Дост-Могаммеда ничем другим не ознаменовали время правления своего в Кандагаре, как неутомимым тиранством и алчностию. Они привели в упадок торговлю и промышленность и заставили подданных своих желать возвращения прежних властителей Саддозаев, считавших, подобно всем Дураниям, отчизною своею Кандагар, где древний род их был в большом уважении. Герат не более благоденствовал под владычеством Шаха-Камрана; но сей государь был единственный потомок царского поколения и мог действовать без чужеземного посредничества. Каждый год он объявлял намерение идти против Барензаев и не покидал надежду снова вступить во владение Кандагаром, первоначальной столицею своих царственных предков. Герат нетерпеливо ожидал того дня, когда древняя столица заступит его место, и избавит его от тягостного преимущества служить постоянным местопребыванием Шаха-Камрана. Властители Кандагара, с своей стороны, беспрестанно угрожали Герату скорым нашествием.

Дополним рассказ наш указанием еще на некоторые замечательные события. Злополучный Шах-Шуджа, не смотря на тысячи препятствий, опасностей и бедствий всякого рода, с неутомимым постоянством, несколько раз покушался вырвать из рук похитителей остатки своей прежней, уже разрозненной власти. Правительство Английских Индийских владений, с свойственным ему бесстрастием, взирало на эту продолжительную, предсмертную борьбу. Последняя попытка предпринята была царственным изгнанником в 1833 году, с [500] согласия генерал-губернатора; она служила предметом общего разговора в верхнем Индостане, где мы в то время находились. Английское Правительство, как и прежде, оставалось равнодушным зрителем войны, на сей раз довольно важной и продолжительной, кончившейся однакож также неудачно, как и все предыдущие. Дело приняло бы, без сомнения, совсем другой оборот, если бы Англичане тогда же вздумали принять непосредственное участие в восстановлении Шаха-Шуджи на престоле Авганистанском. Незначительная помощь войском (особенно офицерами) и деньгами, по всей вероятности, склонила бы победу на его сторону. Смотря на новейшие события, мы имеем право думать, что Английское Правительство поступило бы гораздо справедливее и вместе сообразнее с своими настоящими выгодами, если б открыто и деятельно поддержало, в 1834 году, то же самое право, за которое оно с таким неожиданным участием вступилось в 1838. Эта поддержка стоила бы Англии, может быть, несколькими миллионами менее, а политическое ее первенство таким образом приобрело бы, кажется нам, более твердое, более безукоризненное основание, в сравнении с теперешним. Она не воспользовалась случаем. Шаха-Шуджа возвратился в Лудиану, в Марте 1835 года, с сотнею людей, — остатком небольшой армии, с которой он доходил до самых стен Кандагара. Эмиры Синда помогали ему в этом отважном предприятии; они прикрыли его поспешное отступление и облегчили ему средства достигнуть владений компании, где Английская журналистика встретила его упреком в том, что он остался жив после своего поражения (Делийская газета, 1 Апреля 1835.). [501]

Таково было состояние дел в Азии, когда Шах Персидский решился смирить своего непокорного вассала, который уже несколько лет безнаказанно грабила, и разорял владения Корассана и Сейстана, лично выступил в поход против Шаха-Камрана, и осадил Герат. В причинах, побудивших его к этому предприятию, без сомнения, не было недостатка; два Английские посланника при дворе Персидском г. Еллис и г. Ман-Нейль (сир Джон Ман-Нейль), следовавшие один за другим, принуждены были признать их законность. Г. Еллис, в донесении своем от 17 Апреля 1836, говорил так: «Сегодня я имел аудиенцию у Шаха; его величество дал мне заметить, что сильнейшие причины вменяют ему, как государю и Музульманину, в непременную обязанность идти на Корассан, что Камран-Мирза (Персидское Правительство его иначе не называло) с подвластными ему Авганцами увел в плен двенадцать тысяч Персидских подданных и продал их как невольников; кроме того принудил Каинского правителя, вассала его величества, платить себе дань, и проч.» Г. Еллис знал еще прежде свидания с Шахом, что Камран нарушил заключенный с Персиею договор, коего главными условиями было: срыть укрепления Гориана, отослать обратно несколько семейств в Персию и заплатить Шаху десять тысяч томанов. «Шах Персидский», доносил Г. Еллис», без сомнения вправе требовать удовлетворения оружием и потому, если б даже Английское правительство не было стеснено 9-ю статьею существующего договора (Содержание 9-й статьи Персидского договора (25 Ноября 1814) есть следующее: и случае войны между Авганцами и Персами, Английское Правительство обязано не вступаться ни за тех, ни за других, разве тогда только, когда обе враждующие стороны будут искать его посредничества для заключения мира.), которою запрещается ему [502] всякое вмешательство в дела между Персами и Авганцами, и тогда трудно было бы противиться враждебным действиям Персии против Герата, или в точности обозначить степень сопротивления. Г. Ман-Нейль, заступивший место г. Еллиса, в донесении споем Лорду Пальмерстону, от 24 Февраля 1837, еще решительнее признает законность причин, побудивших Персию объявить войну Шаху Камрану: «Не принимая в рассуждение притязаний Персии на Герат, и предполагая, что спор возник между двумя независимыми государями, я имею достаточные причины думать что правительство Гератское, первое подало к тому повод. По смерти Абас-Мирзы, когда нынешний Шах возвратился из безуспешного своего похода против Герата, открылись переговоры, следствием коих было заключение перемирия, прекратившего враждебные действия и определившего границы владений той и другой стороны. С того времени до настоящего, Персия ни одним неприязненным поступком не нарушила договора с Авганцами; властитель же Герата, по смерти последнего Шаха, сделал набег, вместе с Туркоманами и жителями Газареха, на Персидские владения, разграбил и взял в плен несколько тысяч Персов и продал их в неволю. С того времени Гератские Авганцы беспрерывно продолжали подобные нашествия, против которых Персия не предпринимала никаких враждебных мер, если не включать сюда того, что Шах обнародовал намерение свое идти войною на Герат. В таком случае, кажется [503] мне, не может существовать сомнения в справедливости дела, предпринимаемого Шахом; и хотя взятие Герата Персами нанесет нам большой вред, мы должны однакож признать очень естественным, что Шах, не смотря на наши представления, поддерживает свое несомненное право объявить войну неприятелю, выведшему его из терпения, и считает для себя обязанностию, в отношении к подданным, наказать или даже вовсе лишить его владения».

Ничего не может быть убедительнее, кажется нам, такого признания г. Ман-Нейлля. Но этим еще не кончится. К числу обвинений, изложенных Персидским двором, присоединились еще высокомерные ответы Камрана на предложения, сделанные ему в конце 1836 года, по желанию и чрез посредничество Английского посланника. Наконец последнее оскорбление состояло в том, что Камран, всенародно объявивши себя совершенно независимым от Персии (коей верховная власть над Гератом с давних пор была утверждена и признана самими правителями областей Авганистанских (Правителями Кандагара и Кабула. Кроме того: министр Персидский, в ответе на одно из писем г. Ман-Нейлля, утверждает, что Камран получил грамоту на владение Гератом в самом Тегеране, куда он прибыл для изъявления покорности покойному Шаху и что обстоятельство это известно всем; г. Ман-Нейлль ничем не опровергнул такого показания.)) принял титул шаха (То есть, что вместо Шах-Камрана он начал называться Камран-Шахом. и высокопарное прозвание Кебле-Алема (отца вселенной). В следующем году переговоры были возобновлены, но безуспешно, и в Июле 1837, Шах выступил в новый поход [504] против Герата. Осада продолжалась чрезвычайно долго. Английский артиллерийский офицер, Лейтенант Поттингер, «путешествовавший в Авганистане по поручению Индийского генерал-губернатора» и прибывший в Герат в Октябре месяце, распоряжал защитою города. Г. Ман-Нейлль снова предложил посредничество свое для заключения мира, и, чтоб придать более важности своим действиям, в Марте 1868 отправился в лагерь. Депеши Индийского генерал-губернатора и инструкции Сент-Джемского кабинета поставляли г. Ман-Нейллю в обязанность, всеми возможными средствами настаивать на том, чтоб Персия не продолжала враждебных действий против Гератского правителя. Спор о Герате становился, в мнении Английского правительства, спором о целом Авганистане; надобно было стараться, во что бы ни стало, воспрепятствовать падению Камрана. Г. Ман-Нейлль с своей стороны, неутомимо тревожил Шаха Персидского и совет его, то просьбами, то жалобами, то упреками. 19 Апреля во время перемирия, г. Ман-Нейлль, сам отправился в Герат, с дозволения Шаха, и после продолжительного совещания с министром Камрана, Яр-Магоммед-Ханом, о котором он отзывается, как о человеке «замечательнейшем в свое время между соотечественниками», привез с собою проэкт договора: в нем заключались все условия, требуемые Персиею, исключая статьи о верховной власти. Но Шах не хотел, еще более нежели прежде, согласиться на уступку того, что почитал основанием всех прав своих. Отсюда новые попытки со стороны г. Ман-Нейлля, и новые сопротивления, весьма осторожные и умеренные, со стороны Персидского кабинета. Здесь мы считаем бесполезным [505] останавливаться на подробностях переговоров. Изданная корреспонденция кабинета Лондонского привела в общую известность результат дипломатической борьбы, возникшей между представителями двух сильных держав на восток. Для заключения нашего исторического обзора, скажем несколько слов о замечательных событиях, происшедших с Апреля месяца 1838, во время осады Герата.

В Мае месяце г. Ман-Нейлль, по повелению своего начальства, подробно изложил причины жалоб Английского кабинета на Персидское правительство; а потом, когда уступки, сделанные сим последним, найдены были неудовлетворительными, в начале Июня объявил решительное намерение свое оставить Персию и почти тотчас же отправился к Турецкой границе. Из Тегерана, в следствие новых инструкций, он послал, 30 Июля, Шаху Персидскому свое последнее окончательное условие, с полковником Штоддартом. Между тем (20 Июня) отряд Английских войск высадился на острове Персидского залива, Каране и овладел им. Шах сделал новый приступ к крепости Гератской 25 Июня, и был отражен с большею потерею. Эта неудача не ослабила ни сколько решимости его продолжать осаду; но известие о занятии Карана и грозное письмо, полученное им от сира Д. Ман-Нейлля, принудили его наконец, 9 Сентября, отказаться от своего намерения и снять осаду Герата. В прокламации своей к народу, причиною такого внезапного прекращения военных действий, Шах выставляет решительно поступок Англии, которая, не признавая существующих еще во всей силе договоров, угрожает Персии близкою войной и обнаружила уже неприязненное к ней расположение [506] тем, что отправила в Персидский залив вооруженную экспедицию! Этот поступок должен был, на самом деле, служить только началом действий более важных и более решительных. Индийский генерал-губернатор вознамерился помощию оружия утвердить Английское влияние в Авганистане.

В манифесте, обнародованном генерал-губернатором, в самое то время, как армия готовилась к походу, искусным пером представлено состояние политических отношений Английского правительства к государям Северо-Западной Индии; кроме того в нем изложены вкратце, но с большою силою и ясностию все причины, побудившие Англию, как думает Лорд Окланд, предпринять поход в Авганистан и потому мы всего лучше сделаем, если предложим здесь вполне перевод, как сего манифеста, так и декларации, не менее замечательной, последовавшей вскоре за ним, когда генерал-губернатор получил известие об отступлении Персидского войска от Герата. Содержание первого из сих документов, от 1-го Октября 1838, есть следующее:

«Его светлость Генерал-Губернатор Английской Индия, издавши повеление, с согласии верховного Совета, о сформировании отдельного корпуса, назначенного для действия по ту сторону Инда, долгом считает обнародовать следующее изложение причин, побудивших его Припять сию необходимую меру.

«Всем известию, что договоры, заключенные Британским правительством в 1832 году с эмирами Синда, набобом Бавальпурским и магараджею Ренджит-Сингом, имели предметом: облегчить распространение торговли открытием судоходства по Инду, и упрочить за Англиею, в средней Азии, [507] то законное влияние, которое раждается само собою при размене взаимных выгод.

«В намерении склонить действительных правителей областей Авганистанских к принятию нужных мер для надлежащего исполнения сих договоров, отправлен был, в конце 1836 года, капитан Бюрнс в качестве посла к Дост-Магоммед-Хану, властителю Кабулскому. Цель посольства сего, первоначально была чисто Коммерческая; но между тем как Бюрнс был на пути в Кабул, Генерал-Губернатор получил известие, что войска Дост-Могаммед-Хана напали неожиданно, без всякого предварительного извещения, на войско нашего давнишнего союзника, магараджи Ренджит-Синга. Естественно было ожидать, что его высочество магараджа не замедлит отмстить за такое внезапное нападение, и в следствие сего опасаться, чтобы война, возгоревшаяся в тех землях, где мы старались распространить свои торговые связи, не уничтожила совершенно миролюбивых и благодетельных намерений Английского правительства. Для отклонения подобного бедствия, Генерал-Губернатор уполномочил Капитана Бюрнса, объявить Дост-Могаммед-Хану, что если он изъявить готовность к справедливой и умеренной сделке с магараджею, то его светлость употребит все зависящие от него средства, чтоб склонить его высочество к водворению мира между двумя государствами. Магараджа, с свойственной ему постоянной доверенностию к чистосердечию и дружбе Английского народа, немедленно согласился на предложения Генерал-Губернатора, остановить на время все враждебные действия с своей стороны.

Вскоре потом дошло до сведения Генерал-Губернатора, что Персидская армия осадила Герат, то в Авганистане возобновилась деятельные интриги, имевшие целию распространить влияние и власть Персии до берегов Инда и даже далее, и что правительство Персидское не только начало оказывать нерасположение к чиновникам посольства Его Британского Величества при дворе Персидском неприличным [508] с ними обхождением, но еще некоторыми поступками обнаружило намерения, совершенно несогласные с условиями договора его с Великобританиею.

По прошествии долгого времени, проведенного Капитаном Бюрнсом в бесплодных переговорах в Кабуле, открылось, что Дост-Могаммед-Хан, надеясь преимущественно на ободрение и пособие Персии, продолжал, относительно распри своей с Сеиками, упорствовать в требованиях до того безрассудных, что Генерал-Губернатор, без нарушения справедливости и дружественных связях своих с Ренджит-Сингом, не мог представить их на рассмотрение его высочества. Надобно знать также, что Дост-Могаммед-Хан обнародовал свои честолюбивые планы, от которых могли потерпеть безопасность и спокойствие наших границ и открыто угрожал, что для выполнения своих замыслов, готов принять всякое постороннее содействие. Наконец он явно подкреплял Персию в намерениях ее против Авганистана, хотя был совершенно убежден в противоречии их выгодам и власти Англичан в Индии, оскорбительным же презрением ко всем домогательствам Английского правительства, принудил капитана Бюрнса оставить Кабул без всякого успеха в данных ему поручениях.

«Тогда сделалось уже очевидным, что Английскому правительству не предстоит более ни каких средств восстановить доброе согласие между властителем Сеиков и Дост-Могаммед-Ханом, а немиролюбивая политика последнего слишком ясно доказывала, что до тех пор, пока Кабул будет под его владычеством, мы должны оставить всякую надежду на сохранение спокойствия в соседних землях наших, или на не прикосновенность выгод нашего государства в Индии.

«Генерал-Губернатор считает необходимым снова обратиться здесь к осаде Герата и к поступкам Персидского правительства. Осада сего города Персидскими [509] войсками продолжается уже несколько месяцев. Жестокость такого поступка ни чем не может быть оправдана: осада началась и продолжается. Не смотря на торжественные и многократные увещания Английского посла при дворе Персидском все предложения миролюбивой сделки были отвергнуты. Осажденные выдерживали до сих пор нападения с мужеством и твердостию, достойными их справедливого дела и Генерал-Губернатор надеется, что они устоят до прибытия вспомогательных войск, отправляемых к ним Английскою Индиею. Между тем отдаленные замыслы Персии, противные выгодам Английского правительства, более и более обнаруживались последующими событиями. Недавно к Генерал-Губернатору прислана от уполномоченного Г. Ман-Нейля оффицияльная депеша, в которой последний извещает, что получивши отказ в справедливых своих требованиях и заметивши умышленное к себе неуважение, он вынужден был оставить двор Персидский и объявить, что всякое сообщение между обоими правительствами прекращается. Причины, почему Великобритания необходимо должна смотреть на поход Персидской армии в Авганистан, как на неприятельское против нее действие, была оффицияльно сообщены и самому Шаху, по повелению правительства.

Властители Кандагара (братья Дост-Могаммед-Хана Кабульского) объявили себя на стороне Персидской политики, при полной уверенности, что она совершению несогласна с нравами и выгодами Англичан в Индии и открыто обещали содействовать предприятиям Персии против Герата.

«При таком состоянии дел, со времени отъезди нашего посла из Кабула, Генерал-Губернатар ясно увидел необходимость принять немедленно все нужные миры, чтоб, остановить быстрое распространение чужеземной власти и прекратить вражду, угрожавшую опасностию нашим собственным владениям.

«Естественно, что Генерал-Губернатар в таких обстоятельствах, обратил взоры на положение и права [510] Шуджи-Ул-Мулка, который бывши государем, всегда искренно приступал к мерам союзного сопротивления, предпочтительно употребляемым ныне Английским правительством против внешних врагов, а лишившись власти, нашел в наших владениях убежище, приличное своему званию.

«Из известий различных чиновников, посещавших Авганистан, ясно было видно, что правители Барензаи, по взаимному несогласию и народной к ним ненависти, не могли, ни в каком случае, сделаться полезными союзниками Английского правительства, или содействовать законным мерам необходимым для защищения наших национальных выгод. За всем тем, пока они не начинали действий, противных нашим выгодам и опасных для нашего спокойствия, правительство Английское признавало и уважало пласт их. Но перемена политики вынуждена теперь поступками самих правителей и необходима для нашего собственного блага. Благосостояние владений наших на Востоке требует, чтоб на западной границе их у нас был союзник верный, ревностный защитник ел от нападений и охранитель внутреннего спокойствия, между Тем как нынешние правители всегда готовы перейти на сторону враждебной власти и помогать ел честолюбивым предприятиям.

По тщательном и зрелом соображении, Генерал-Губернатор убедился, что крайняя необходимость, так же как и законы здравой политики и справедливости, дают нам полное право принять участие в деле Шуджи-Ул-Мулка, тем более, что народная к нему любовь, на всем пространстве Авганистана, доказана была его светлости многими достоверными и единодушными свидетельствами. Принявши такое решение, Генерал-Губернатор счел справедливою для себя обязанностию пригласить и Ренджит-Синга к участию в предпринимаемых действиях, не столько по местному положению владений магараджи, сколько по неизменной дружбе его к Английскому правительству. В следствие сего, в прошлом Июне месяце, отправлен был ко двору его [511] высочества Г. Мак-Наген; результатом посольства было заключение между Английским правительством, магараджею и Шахом Шуджею-Ул-Мулком тройственного союза, который обеспечивал безопасность настоящих владений повелителя Сеиков и обязывал сего последнего содействовать восстановлению Шаха на престол его предков. Союзники и враги каждой из договаривавшихся сторон объявлены были общими. Многие спорные пункты между Английским правительством и его высочеством магараджею были соглашены, с намерением показать соседним державам совершенное тожество политики обоих союзников. Независимость эмиров Синда обеспечится выгодными для них условиями, Герат останется в полном владении нынешнего своего правителя, между тем как приводимые уже в действия меры будут иметь несомненным следствием — водворение всеобщей свободы и торговой безопасности. Громкое имя и справедливое, бескорыстное влияние Английского правительства явятся в надлежащем виде пред народами средней Азии; спокойствие восстановится на важнейшей границе Индии и мы на долго оградимся от происков и нападений врагов наших.

«Его Высочество Шах-Шуджа-Ул-Мулк с своими собственными войсками вступить в Авганистан; Английская же армия будет служить ему подкреплением, на случай какого либо постороннего вмешательства или мятежного сопротивления. Генерал Губернатор вполне уверен, что Шаху немедленно будет возвращен престол содействием подданных его и друзей; когда же власть его утвердится, совершенно восстановится целость и независимость Авганистана, армия Английская тотчас будет отозвана. В избрании сих мер Генерал-Губернатор руководствовался чувством возложенной на него обязанности: пещись о безопасности владений Английской державы, но вместе с тем он утешает себя мыслию, что при исполнении этой обязанности, он будет еще содействовать водворению согласия и благоденствия между народами Авганистана. Во время предпринимаемых [512] действий, Англия употребит все силы свои на тщательное выполнение мер общеполезных: она постарается усмирить вражды, привести в забвение взаимные обиды и положить конец раздорам, от которых в продолжение стольких лет страдало благосостояние жителей Авганистана; она будет заботиться о доставлении почетного и богатого содержания тем самым владетелям, которые, своими неприятельскими действиями, подлинно оскорбили Английское правительство, если только они во время покорятся и оставят всякое противодействие благоразумным мерам, столь необходимым для блага их отечества.

«По поручению его светлости Генерал-Губернатора Английской Индии

В. Г. Мак-Наген,

«Секретарь Индийского правительства при Генерал-Губернаторе».

За сей замечательной декларацией, следует назначение Г. Мак-Нагена послом и полномочным министром верховного правительства при дворе Шаха-Шуджи-Ул-Мулка, также и различных чиновников, имеющих служить под его начальством в качестве политических агентов. Получивши известие об отступлении Персидских войск, осаждавших Герат, Генерал-Губернатор обнародовал следующую декларацию:

«Его светлость Генерал-Губернатор Индийский считает небесполезным представить здесь извлечение из письма (от 10 Сентября 1838) Лейтенанта Штаддарта, жившего в Герате, к Секретарю Индийского правительства:

«По поручению чрезвычайного посла и полномочного министра Его Британского Величества, и посла достопочтенной компании Восточных Индий, при дворе Персидском, имело честь известить вас для донесения совету его светлости Индийского Генерал-Губернатора, что его величество Шах Персидский снял вчера осаду сего города и предпринял [513] обратное движений к своим собственным владениям. Все войска стояли лагерем при Сангбусте в четырех милях отсюда. Его Величество немедленно отправляется в Тегеран через Турбат, Шени-Джом и Мешед.

«Движение это предпринято было в следствие решения его величества уступить требованиям Английского правительства, которые я имел честь представить ему 12 Августа, и на которые его величество изъявил совершенное согласие 14 того же месяца.

«Его высочество Шах-Камран, визирь его Яр-Магоммед-Хан и весь город признают вполне искренность дружелюбных действии Английского Правительства; Г. Поттингер и я благодарим вместе с ними Провидение за счастливое событие, о котором я честь имею известить вас.

«Обнародывая сии важные известия, Генерал-Губернатор считает не лишним объявить также, что хотя Индийское правительство и союзники его должны быть удовлетворены согласием Шаха Персидского — оставить неприязненные намерения свои против Герата; однако это нисколько не препятствует его светлости продолжать выполнение всем уже известных мер, имеющих целию передать управление восточными областями Авганистана из рук врага союзному Государю, и приобрести в нем твердую защиту от всякого наступательного движения, которое бы могло угрожать нашей границе с Северо-Запада.

«Его светлость Генерал-Губернатор назначает Лейтенанта Ельдреда Поттингера (из Бомбайского артиллерийского корпуса) политическим агентом в Герат, подчиненным посланнику и министру при дворе Шаха-Шуджи-Ул-Мулка. Определение его должно считаться с прошлого Сентября, со дня, когда Шах Персидский снял осаду Герата.

«Назначая Лейтенанта Поттингера к сей должности, Генерал-Губернатор пользуется счастливым случаем выполнить долг свой: отозваться с громкою похвалой об отлитых заслугах сего офицера, который по время продолжительной осады Герата и в чрезвычайно трудных и [514] опасных обстоятельствах своим мужеством, деятельностию и умом с честию поддерживал славу и выгоды своего отечества.

«По повелению его светлости Индийского Генерал-Губернатора

«В. Г. Мак-Наген,

«Секретарь Индийского правительства при Генерал-Губернаторе».

Чтение сих важных документов представляет много предметов для размышления. Надобно сознаться, что правила великодушия, справедливости, на которые Английское правительство ссылается здесь для оправдания своих действии, противоречат, кажется нам, самим действиям. Насильственное приложение их слишком явно, особенно там, где дело идет о правах Шаха-Шуджи и о жестоком, по мнению генерал-губернатора, поступке Персии против Гератского властителя. Либеральная журналистика в Индии и Англии не пощадила на этот счет лорда Окланда. Его встретили упреками, колкими насмешками, едва не бранью; осудили намерение его восстановить Шаха-Шуджу на престоле, так же как и средства, избранные им для выполнения сего важного предприятия; надобно ожидать, что скоро появятся и жалобы на следствия. Все это ни сколько не должно казаться нам удивительным; но если внимательнее рассмотреть Авганистанское дело, то можно всякому увидеть, что честь и выгоды Англии ни мало не потерпели от решимости лорда Окланда, и хотя приведенный нами манифест генерал-губернатора не совсем безукоризнен в подробностях, однако в целом он, без всякого сомнения, не имеет недостатка ни в достоинстве, ни в силе. Мы не побоимся сказать даже, что никогда и ни один [515] государственный человек, решения коего могли иметь влияние на судьбу обширной державы, не принимал намерения с такою твердостию и предусмотрительностию, не обнаруживал так явно и открыто своей приязни или вражды политической и не объявлял с такою свободою своих побудительных причин и цели.

В то время, как лорд Окленд возвещал близкое падение династии Барензаев и восстановление Шаха Кабулского, между Джамною и Сутледжею оканчивались огромные приготовления к походу. Все корпуса, долженствующие составлять Индийскую армию, были совершенно укомплектованы. Сборным местом для Бенгальских войск назначена была Карнаульская станция, лежащая к северу от Дели, откуда они должны были идти на Фироцепур, при реке Сутледже, и здесь сосредоточиться. Корпус Бенгальской армии состоял первоначально из пяти пехотных бригад (по три полка в каждой) разделенных на две дивизии, из одной кавалерийской и одной артиллерийской бригады; он заключал в себе всего до 15,000 человек, в том числе три тысячи Европейцев. Последующие распоряжения уменьшили его до 12,000 человек.

Армейский корпус, назначенный для отдельных действий Шаха-Шуджи на севере, сформировался в Лудиане и состоял из 2,000 человек конницы, 4,000 пехоты и одной роты копной артиллерии: всего из 6,000 человек, под начальством Английских офицеров. В то же время в Бомбае составлялся вспомогательный корпус, которому назначено было занять Синд, а потом, по соединении с Бенгальскими войсками, идти на Кандагар. Бомбай на свою долю снарядил две бригады пехоты, одну кавалерии, числом до 6,000 человек, из [516] коих от 2,500 до 3,000 Европейцев. Генерал-губернатор наблюдал за движениями войск из Симлы, где уже давно поселился, и управлял оттуда действиями многочисленных агентов, разосланных им в разные стороны. Представители Британского леопарда готовился к свиданию с Пенджабским львом. Капитан Вад (Wade), политический агент в Лудиане, заведывал всеми предварительными распоряжениями. Генерал-губернатор, особым повелением от 11-го Октября, предписал ему соединиться, в удобное время, с армиею магараджи Ренджит-Синга в Пейшавере, и, сообразно с инструкциями, которые будут ему присылаемы, иметь главный надзор над всеми делами Английского правительства, касающимися до владений и войск его высочества. При нем назначено находиться нескольким чиновникам, между прочими лейтенанту Максону, Английскому агенту судоходства по Инду. Знаменитый путешественник, сир Александр Бюрнс (Burnes), известный уже по своей необыкновенной деятельности, обширным способностям, неутомимому постоянству и знанию политических и торговых преимуществ стран на западе от Инда, избранный быть вождем и, если можно так выразиться, нравственным авангардом экспедиции, неусыпно изыскивал средства устранить все затруднения, которые армия могла бы встретить на пути. Во всех частях службы заметна была величайшая деятельность и ревность, царствовало совершеннейшее согласие. Значительные продовольствия заготовлены были на многих пунктах, торги слажены для будущих нужд армии, подводы учреждены; войска сходились в Фироцепур, где намерены были делать им смотр генерал-губернатор и страшный властитель Пенджаба, [517] единственный союзник Английского правительства; надлежало внушить ему высокое понятие о воинских силах, которыми могло располагать правительство, и вместе блестящим образом засвидетельствовать полное к нему уважение и доверие.

Главнокомандующий, прибывший к Генерал-Губернатору в Симлу, обнародовал 22-го Октября приказ, в котором показал, что он несовсем уверен в строгой дисциплине войск, и тем распространил некоторое неудовольствие в армии. Однако офицеры молодые и старые пили за здоровье сира Генриха Фена (Fane) и вообще ревность и энтузиазм всех войск бел различия, Европейских и Азиатских, проявлялись, везде и при всяком случае, весьма лестным для начальников образом; во время пути к сборному месту в Фироцспур, не умолкали песни и крики самой шумной радости.

Генерал-Губернатор и главнокомандующий прибыли в Фироцспур 27-го Ноября. Надобно думать, что в то время Генерал-Губернатор уже имел известие о снятии осады Герата Персидскою армией. С другой стороны здоровье Ренджит-Синга, уже давно расстроенное излишествами всякого рода, заставляло предполагать, что чрез несколько месяцев, может быть даже чрез несколько недель, магараджи не станет; и хотя он не один раз уже обманывал предсказания врачей, однако несомненные признаки теперь ясно свидетельствовали, что приближался роковой конец этой долгой жизни честолюбия и разврата (Ренджит-Синг в самом деле умер 27-го числа прошлого Июня месяца, семь месяцев спустя после свидания его с Генерал-Губернатором. Ему было шестьдесят лет от роду. Ког-е-нур по завещанию его перешел в Индийский храм Джагарнат.). К числу мер, [518] принятых предварительно, для сохранения спокойствия Пенджаба, на случай смерти его повелителя, благоразумие требовало прибавить еще новые. Этим-то объясняются, по нашему мнению, следующие распоряжения, объявленные в приказе от 27-го Ноября: «Со времени соединения войск, назначенных к походу, обстоятельства в странах на западе от Инда изменились до такой степени, что его светлость Генерал-Губернатор считает излишним отправлять всю армию, коей одной части достаточно будет для выполнения цели экспедиции. Потому, в следствие предписаний его светлости, должны выступить в поход: вся кавалерия, одна рота конной артиллерии, одна походная баттарея, осадная артиллерия, сапёры, минёры и три бригады пехоты. Прочие войска будут ожидать новых приказаний в Фироцспуре. Авангард выступит тотчас по окончании смотра армии Генерал-Губернатором и магараджею Ренджит-Сингом».

Первое свидание лорда Окланда с Ренджит-Сингом было 29-го Ноября, и считая с сего дня, в продолжении более нежели месяца, все отношения между двумя знаменитыми особами состояли только в размене обоюдных учтивостей, подарков, лестных обещаний, сперва в Фироцспуре, а потом в Лагоре, куда Генерал-Губернатор проводил своего царственного друга, вскоре после большого парада, происходившего 3-го Декабря. Таким образом, в продолжение семи лет, Ренджит-Синг два раза сидел на одном слоне, или за одним столом с Вице-Королем Английской Индии, делал смотр войскам союзников и показывал свою собственную армию, организованную и обученную Французскими офицерами. Однако это последнее свидание, в политическом и военном отношении, [519] было гораздо замечательное свидания лорда Виллиама Бентинка с повелителем Сеиков в Октябре месяце 1831 года.

(Свидание лорда Виллиама с Ренджит-Сингом происходило в Рупере, небольшом городки, лежащем на правом берегу Сутледжи, почти вдвое ближе от Лудианы, нежели от нее Фироцспур на левом берегу.

При сем случае, Ренджит-Синг, не смотря на близкое соседство изгнанного царя, тогда забытого, Шаха-Шуджи, решился пощеголять Ког-е-нуром, которым лорд и леди Виллиам и их спутники могли любоваться сколько хотели. — На этот же раз, хотя сестры лорда Окленда и многие другие дамы принимали участие в блестящих праздниках, коими наперерыв старались отличиться Англичане и Сейки, магараджа был осторожнее и казалось желал более показать войска свои, нежели бриллианты. Около десяти тысяч отборных войск его делали парад, 5-го Декабря, пред Генерал-Губернатором и главнокомандующим, сиром Г. Феном.)

По окончании всех сих предварительных распоряжений, необходимых для укрепления договора между знаменитыми союзниками, армия выступила в поход 10-го Декабря. 22-го того же месяца, корпус Бомбайской армии высадился на берег при устьях Инда и пошел на Гайдерабад, между тем как отряд, коему назначено было занять Аден, плыл из Бомбая. Семидесяти-четырех пушечный корабль, Веллеслей, разрушил, 2-го Февраля, небольшое укрепленное место Мангару, находящееся при западном устье Инда, и высадил войска, которые на следующий же день заняли сию крепость и ближний город Карачи. Известие о взятии Карачи принудило Эмиров к немедленной покорности. Корпус Бенгальской армии, в четыре дня (14-17 Февраля), перешел чрез Инд при Баккере по судовому мосту, наведенному капитаном Томсоном, начальником инженеров, при звуках музыки из трех полков. Так в первый раз регулярное, устроенное по-Европейски, войско переходило чрез сию знаменитую реку, которую суеверные Индийцы [520] почитают нечистою. Однако Сипагии с таким же усердием, как и Европейцы, желали достигнуть противоположного берега. Следствием переговоров, веденных сиром Александром Бюрнсом, было заключение между Эмиром Каерпурским и Английским правительством союза, по которому крепость Баккер, находящаяся на острове посреди реки, уступлена в полное владение Англичанам; обстоятельство чрезвычайно важное, — и мы будем иметь случай возвратиться к нему впоследствии. 31-го Января после некоторой нерешительности со стороны Эмира, не слишком, по видимому, соглашавшегося на добровольную жертву, Английские войска заняли крепость. 20-го Февраля весь корпус Бенгальской армии и войска Шаха-Шуджи соединились в Шикарпуре. Главнокомандующий сир Генрих Фен простился с армиею 16-го Февраля и отправился в Бомбай; состояние дел в Декане и будущие виды правительства (по случаю необыкновенного положения, в каком находилась Английская Индия) необходимо требовали его присутствия в Индостане. Генерал-Лейтенант Кин (Keane), принявший вместо него непосредственное начальство над экспедицией, шел вперед на соединение с Бенгальскими войсками; на пути покорил Английскому владычеству Синд, предписал эмирам Гайдерабада новый договор, который предоставлял Англичанам свободное плавание по Инду, владение пристанью Карачи и многие другие вещественные и политические выгоды, так что вся дельта Инда становилась Английскою провинциею.

В первых числах Апреля, обе армии соединились в Кветте, столице области Шаль. Около 17-го Марта, Сир Александр Бюрнс, предводительствуя отрядом авангарда, прошел теснины Боланские и [521] занялся, с своею обычною деятельностию, отысканием способов облегчить, сколько возможно, лишения и нужды, ожидавшие армию в сих дефилеях, которые ужасали чрезвычайными трудностями перехода и совершенным недостатком в воде. При всех усилиях ему удалось только собрать на половине главной дороги (имеющей не более 14 или 15 льё длины) несколько верблюдов, навьюченных мехами, с этой драгоценной жидкостию, коей каждая капля, для бедных солдат, была равновесна золоту. Однако вся армия цела и невредима миновали теснины и достигла прелестной долины Шальской, не встретивши нигде важного сопротивления; она должна была только отражать толпы Белуджиев, беспокоивших ее с боков и с тыла, вооружаться, при больших переходах, против усталости и пыли, терпеть часто голод и постоянно жажду (В Журналах Французских между множеством неверных показаний, находится несколько справедливых и занимательных подробностей о походе армии и о переправе чрез Болан; но в них слишком неразборчиво помещены рассказы, явно преувеличенные, как о числе войск, вышедших из Индостана, так и об уроне, понесенном ими во время сего замечательного перехода четырехсот лье. Сравнивать некоторые несчастные случаи при переходе Болана с бедствиями Московского похода, значить выходить совершенно из границ правдоподобия. Армия, расстроенная подобным образом, ни как не была бы в состоянии продолжать пути. Все напротив свидетельствует, что армия англо-индийская не встретила, до самого Гленеха, никакого важного стратегического сопротивления и, при огромных препятствиях со стороны природы, потерпела весьма нечувствительную потерю в людях; правда, урон в багаже и вьючном скоте был гораздо значительнее, но его наперед предвидели. Оффициальные депеши и деловые письма служат несомненным сему доказательством.). Каким образом правители Кандагара не защищали проходов Боланских, это обстоятельство невозможно объяснить по недостатку определенных сведений о сем периоде истории похода. Может быть всемогущее золото отстранило подобное [522] препятствие. Никогда армия в Индии, говорит один из корреспондентов, не была так щедро снабжена казною во всех отношениях. «Войска наши терпением, мужеством, удивительною дисциплиною преодолели много трудностей, во время сего отважного перехода трех сот льё: деньги довершили остальное!» По крайней мере по ту сторону Болана, на плоской возвышенности Кандагарской, Барензаи могли бы противопоставить сильный отпор, сего все ожидали при выходе из Кветты: 6-го Апреля пошли отсюда на Кандагар Шах, Г. Ман-Наген, сир Джон Кин и генерал-квартирмейстер со всею кавалериею, артиллериею и первою бригадою пехоты; некоторые предполагали однакож, что Сердары пришлют послов с покорностию, когда узнают о приближении главной части армии. Все сии предположения не сбылись. Г. Ман-Наген в донесении своем генерал-губернатору, от 24 Апреля, так занимательно излагает события, предшествовавшие вступлению шаха в его древнюю столицу, что мы, кажется, лучше всего сделаем, если выпишем здесь главные места из сего рапорта.

«При отправлении депеши от 12 числа сего месяца, я не сомневался, что нескольких дней будет достаточно для обнаружения того высокого уважения, которым его высочество Шах-Шуджа-Ул-Мулк пользуется между своими соотечественниками, также и благоразумия принятых Английским правительством мер, коих выполнение вам вверено. Вчера Шах, сделавши переход в двадцать две мили, прибыль в Дех-Гаджи, где с удовольствием услыхал, что Сердари готовятся к отступлению. Мы получили достоверное известие, что они на самом деле удалилась вчера вечером, не более как с двумя или тремя стами всадников. Поступки их, до сих самых пор, ознаменованы были только низостию и хищничеством. Продавая городским торговцам скупленный ими хлеб, они вместе [523] разоряли бедных жителей всеми возможными средствами истязания и насилия. Они выступили из города, сопровождаемые проклятиями ненавидевшего их народа. Сегодня утром мы пошли на Кандагар, отстоявший от нас милях в осьмнадцати, и теперь стоим лагерем пойти в трех милях (около трех четвертей льё) от города. Зрелище, открывшееся глазам нашим, есть, без всякого сомнения, самое любопытное из всех, которых мне когда либо удавалось быть свидетелем. Сир Джон Кин с Индийскою армиею был на один переход позади нас; ... регулярные войска Шаха также отстали и его величество приближался, в сопровождении только чиновников посольства и своих домашних. На каждых ста тоазах мы встречали конные группы хорошо вооруженных людей, которые шли изъявлять покорность свою царю, между тем как мирные жители селений стекались толпами и, теснясь вокруг шаха, ясно выражали свою нелицемерную радость, причиненную его возвращением. Спокойствие восстановлено Его величество намеревался послать отряд для преследования Сердарей; они, как известно, потеряли всякое к себе уважение недостойными и безрассудными поступками, которых не оставляли, не внимая торжественным и многократным увещаниям. Без сомнения опасно было бы оставить их на свободе: они могли бы произвести новые тревоги; но я боялся, чтоб они не подверглись бесполезным жестокостям, попавши в руки раздраженного войска шахова; и потому я выпросил позволения у его величества сделать Сердарам предложение, которое, если они примут его, даст им возможность безопасно удалиться в свои владения. Пенсия, которую его светлость генерал-губернатор заблагорассудит назначить им, необходимо должна быть менее той, которую они получили бы, если б в самом начале согласились на наши предложения; по мнению моему, 500 рупий ежемесячного содержания каждому из них, будет совершению достаточно... В таком смысле я написал к ним, и не теряю надежды добиться их согласия».

Далее Г. Мак-Наген отдает отчет но всем, что происходило между 12-м и 13-м Апреля. Сердари несколько времени имели намерение удержать [524] армию в проходе Каджакском, но быстрые движения авангарда не дали им времени приготовиться и отряд, посланный ими на дорогу, поспешно отступил, обменявшись несколькими выстрелами с передовым полком колонны. Усилия их вооружить областных жителей против нашествия неверных, совершенно не имели успеха. Наконец двое братьев Рагам-диль-Хан и Мер-диль-Хан решились выдти из Кандагара с двумя или тремя тысячами всадников, с намерением утомлять Английскую армию частыми нападениями, перехватывать обозы, отрезывать отсталых и проч., третьему же брату Когин-диль-Хану предоставили защиту города. Но сии поздние меры сопротивления ограничились только тем, что Сердари захватили у Мак-Нагена двух слонов, слишком отдалившихся от лагеря, убили несколько несчастных, не принадлежавших к армии, которые безрассудно ушли вперед, и лишили Английский лагерь на несколько часов воды, отведя ручей в другою сторону. 20-го числа, несколько главных начальников из свиты Сердарей Барензаев оставили их и пришли с покорностию к Шаху. Приведенные в замешательство такими неожиданными изменами и приближением Английских войск, Сердари собрались наскоро в Кандагаре, откуда решились бежать вечером 23-го числа, как мы уже видели выше. Говоря о действиях трех братьев, которые, в продолжение нескольких лет, старались как бы превзойти друг друга в притеснении областей Кандагарских, мы не можем не прибавить здесь мимоходом, что едва ли Сердари согласятся так легко, как надеется Г. Мак-Наген, на унизительные условия, им предложенные. Области, состоявшие под деспотическим управлением Рагам-диль-Хана, вместе с городом Кандагаром, приносили [525] ему до пяти лаков рупий дохода, то есть более 1,200,000 франков. Когун-диль-Хан получал с своих девяти областей, на западе, около четырех лаков (миллион франк.). Мер-диль-Хан, самый младший из братьев, беспечный весельчак и вместе отличный поэт Авганистана, если верить слухам, довольствовался тремя мешками, которые он ежегодно собирал с своих мясных областей. Таким людям довольно трудно будет покориться власти победителя: не совсем-то приятным покажется им этот быстрый переход от царской независимости к униженному состоянию пенсионеров, получающих 500 рупий ежемесячно, после того как они, в продолжении нескольких лет, могли ежедневно располагать суммою вдвое большею! Притом они Авганцы, кровь Барензаев течет в их жилах; они не допустят к себе даже мысли отдаться, так сказать, в полное распоряжение другого, когда у них, может быть, есть еще средства, если не возвратить власть, по крайней мере сопротивляться. Со временем узнаем мы, на что решились изгнанные властители, получивши предложения Г. Ман-Нагена. Впрочем не должно, по нашему мнению, вполне верить всем дурным отзывам о них Англичан. Племя Барензаев есть одно из самых могущественных и более всех других уважаемых в Авганистане. Из него выходили люди замечательные, отличные министры и воины. Властители Кандагара, без всякого сомнения, имеют все пороки, общие Барензаям, и вероятно даже в высшей степени, но не лишены также и добродетелей их. Они мужественны, способны к делам, великодушны и благородны с союзниками, клиентами и подвластными своими; гостеприимны с иностранцами. Сколько Английских [526] путешественников находили у них дружеский прием, лестное внимание, искренние услуги; под защитою их они могли, не только сами безопасно проезжать чрез их владения, но и провозить свои поклажи. Примеры тому у нас перед глазами, и хотя мы вполне признаем, что европейская цивилизация, вводимая даже насильственно, вооруженною рукою, будет благодетельна для Авганистана, однако думаем, что не должно удивляться, если ее не понимают такие люди, как Рагем-диль-Хан и его достойные братья или даже, если не поймет ее будущее их поколение. Соглашаемся с Г-н Ман-гаеном, что Шах-Шуджа-ул-Мулк в тысячу раз достойнее владеть престолом Авганистана, нежели Сердари Барензаи Кандагарские или Кабулские, но смеем утверждать также, не принимая в рассуждение политических причин, побудивших Англичан так горячо вступиться за Шаха Камрана против Персии и Барензаев, что сии последние, в глазах каждого образованного человека и беспристрастного судьи, заслуживают более уважения и внимания, нежели какой нибудь царь Гератский, которого опасное положение так неожиданно возбудило живое участие Англии. Сей самый Камран, представленный в одном из новейших журналов молодым, храбрым, предприимчивым государем, есть старик одряхлевший от распутной жизни и беспрерывного употребления опиума, и вместе с тем жесточайший и гнуснейший тиран, какого только можно вообразить себе. Это доказано единогласными свидетельствами. Английские чиновники, «путешествующие в Авганистане по поручению правительства», все без исключения, называют властителя Гератского жестоким тираном, скупцом, распутником, который обременяет народ свой страшными налогами, и [527] для умножения сокровищ своих вынуждает, подданных платить себе неимоверную дань, прибегая, в случае сопротивления, к пытке и разного рода мучениям. И вот человек, покровительствуемый Англиею; между тем как Барензаи прославились своим правлением, не смотря на презрение и ненависть к ним народа. Не сомневаемся, что Шах-Шуджа лучше их всех, но это случайность, которая однакож заставляет нас радоваться за его подданных, над которыми он снова призван властвовать, после столь долгой и вместе поучительной ссылки. Одного мы боимся за них и за него, чтоб не возвратились прежние привычки деспотизма, не появились опять льстецы и опасные советники; но нас успокоивает надежда на сообщество и советы Английского министра и кроме того, надобно сказать, что Авганцы не имеют права быть разборчивыми касательно правления. При сем случае нельзя не припомнить великодушного поступка самого Шаха-Шуджи, рассказанного нам в Индии, которому тамошние жители много удивлялись. Один из приближенных рабов Шаха, как говорили нам, сделал преступление, заслуживающее смертной казни; Шах чрезвычайно привязанный к сему человеку, не хотевший однако оставить преступление ненаказанным, велел отрубить уши у виновного, который сделался еще преданнейшим слугою милосердого повелителя, пощадившего его жизнь, и не хотел ни на минуту разлучаться с ним во время самых жестоких его бедствий. Неограниченный деспот, имевший власть отрубить голову и удовольствовавшийся ушами, заслуживал, в мнении соотечественников, пальмы умеренности и снисхождения. Последуем в Кандагар за Шахом-Шуджею и послом Британского правительства, коего [528] благоразумные распоряжения, с помощию Английских штыков, доставили Шаху это торжество и приготовляли еще новые.

Вступление царя в древнюю столицу империи Авганской представляло величественное и вместе трогательное зрелище. Энтузиазм народа доходил до высочайшей степени: женщины теснились на балконах; мущины плотной массой стояли по обеим сторонам улиц. Восклицания этой толпы, счастливой наконец в настоящем, по доверенности к будущему, раздавались со всех сторон: «Благословен путь твой потомок Тимура! Ты наше прибежище! Кандагар был разорен Барензаями! Будь навсегда нашим царем и покровителем! Да погибнут враги твои!» Таковы были приветствия и мольбы, которыми радостный народ сопровождал своего повелителя. Его осыпали цветами, кидали корзины, наполненные хлебом, под ноги лошади. Проехавши чрез город, Шах-Шуджа со всей своей свитой отправился в мечеть, где, как говорят, хранится верхняя одежда пророка, и принес благодарение Богу правоверных, а оттуда ко гробу деда своего Ахмед-Шаха. В нем заметно было необыкновенное внутреннее волнение: воспоминание о прошедших бедствиях, чувство настоящего благоденствия, столь неожиданного, это безмолвное для него свидетельство тщеты побед и ничтожества человеческого величия: все соединилось вместе, для того, чтоб сильнее потрясти его душу и породить в нем высокие чувства, соразмерные с его положением. Так, оборотясь к одному из своих приближенных, он дал повеление, тотчас же послать вслед за Барензаями сказать им от его имени, что он забывает прежнюю вражду, просит их принять убежище при дворе его, вместо того, [529] чтоб скитаться подобно нищим и бесприютным странникам, и безопасно вверить ему заботу о своей будущей участи. «У меня нет более различия, прибавил он, между Барензаями и Саддозаями!» Такие слова были как бы счастливым предзнаменованием. Однако Шах не ограничился одними словами и первым действием его по вступлении на престол было, как уверяют, прощение полутора лака недоимок с угнетенными налогами подданных.

Царь торжественно вступил на престол 8 Мая, со всем великолепием и со всею пышностию, какую только могли придать сей важной церемонии присутствие Английских войск, многочисленное собрание союзников вокруг законного государя и усердие народа, сбежавшегося со всех сторон насладиться подобным зрелищем. Главнокомандующий приказал оставить в лагере только самое необходимое число войск для охранения больных, казны и багажа. Осьми тысячам человек конных и пеших назначено было участвовать в церемонии; для царя воздвигнута была платформа на фронте линии, занятой войсками.

При первом появлении, царь был встречен салютациею одной из баттарей; когда же он достиг центра линии и занял приготовленное ему место, тогда знамена отдали честь, барабаны ударили поход, и залп из ста одного орудия возвестил, что в ту минуту Англия возлагала на главу Шаха-Шуджи-Уль-Мулка Авганистанскую корону. Посланник и министр Английский, г-н Мак-Наген, главнокомандующий и свиты их, вместе с главными начальниками Авганскими, стояли по правую сторону Царя, сайэды и муллы по левую. Вскоре потом министр и главнокомандующий поднесли ему свои [530] паццеры (подарки), обстоятельство достойное замечания, имевшее, без сомнения, целию возвысить Шаха-Шуджу в глазах его подданных, публичным засвидетельствованием ему уважения от Английского Правительства. За сим допущены были к поднесению даров своих Английские офицеры войск самого Шаха, а наконец и те из его собственных подданных, которые имели право на такое отличие. Парадный развод войск заключил церемонию. Царь вручил сиру Джону Кину великолепную саблю и изъявил желание благодарить отдельно каждого из присутствовавших офицеров, а вечером того же дня в приказе, изданном по именному повелению Его Величества, засвидетельствовал свою глубокую признательность, за оказанные ему великие услуги, как генералам, офицерам, унтер-офицерам и солдатам, участвовавшим в сем достопамятном деле, так и всей Английской нации вообще.

Английская армия, отдохнувши в Кандагаре от своих чрезвычайных трудов, выступила снова в поход между 27 и 30 числами Июня; однако не смотря на то, что Кандагар отстоит от Глепеха не более как на сто шестьдесят миль, что дорога, идущая почти везде в прямом направлении, вообще очень не дурна, — недостаточность средств для перевоза тяжестей, многие другие замедляющие причины, меры предосторожности, необходимые при углублении армии в неизвестную страну, все это вместе не позволило ей достигнуть назначенного места прежде 21 Июля. В этот день утром, армия пошла на Глепех тремя колоннами: кавалерии, артиллерии и пехоты; неприятель встретил ее прежде сильным ружейным огнем, а потом каноннадой, которая [531] заставляла ожидать отчаянного сопротивления. Осадная артиллерия осталась в Кандагаре и потому армия не имела средств сделать решительный приступ; город же, как по положению, так и по крепостным работам был гораздо сильнее, нежели как его себе представляли. Терять времени было нечего; главнокомандующий принял свои меры и условившись с искусным начальником инженеров, капитаном Томсоном, решился взорвать Кабульские ворота (самое слабое место крепостной стены) по плану, сделанному в 1835 году полковником Паслеем. (Литографированные копии сего плана представлены были комитетом директоров Индийскому правительству и розданы артиллерийским и инженерным офицерам.) Все приготовления кончены были 22-го числа. 23-го, в 2 часа утра, сир Джон Кин и главный штаб его заняли позиции на высотах Баллула, находящегося в расстоянии пушечного выстрела от города. Баттареи были впереди с четырьмя полками Европейцев, сопровождаемых сипагиями, ежеминутно готовых идти на приступ. В три часа началась каноннада и вскоре потом, еще до рассвета, ужасный взрыв возвестил, что план, решенный накануне, исполнен. Успех был совершенный. Войска устремились на развалины, проникли в город после непродолжительной, но отчаянной битвы и в пять часов, с первыми лучами солнца, Английские знамена уже развевались на укреплениях Глепеха. Тотчас было объявлено покровительство женщинам, говорит главнокомандующий в донесении своем; такой поступок делает честь завоевателям, если недостаточен для оправдания их.

Осаждающие не превосходили силою осажденных, по крайней мере числом; с каждой стороны [532] было около 3,500 человек. Общая потеря Англичан убитыми и раненными, в сем блистательном деле, простиралась только до 182 человек, как офицеров, так и низших чинов. При взятии Буртпура, 18 Января 1826, Английское войско лишилось 580 человек, после рукопашной схватки с Джатами. Сравнивая между собой эти два события, мы хотим показать, что из всех неприятелей, с которыми Англичане имели дело в Индии, Авганцы не были самыми страшными, не смотря на храбрость, показанную ими при защите Глепеха. Более 500 Авганцев легло в этой кровопролитной битве. Гарнизоном начальствовал сын Дост-Могаммеда, Могаммед-Гайдер; он укрылся в одном из бастионов, где и захватили его несколько времени спустя после взятия крепости и поручили, по собственной просьбе его, благосклонному надзору сира Александра Бюрнса, который знавал его еще при дворе отца. Сей последний считал наверное, что осада Глепеха на один или на два года остановит Английскую армию; занятие его произвело сильное впечатление на Авганцев и на самого властителя Кабула. Однако, получивши известие о несчастном плене своего сына, он собрал от 12 до 13-ти тысяч войска с 28-ью орудиями и занял позицию при Аргбандии, в тридцати милях от Кабула; но здесь, как и при Кандагаре, последние усилия похитителей совершенно не имели никакого успеха: с приближением Английской армии, шедшей от Глепеха на Кабул двумя колоннами, войска Дост-Могаммед-Хана разбежались; с ним остались только одноплеменники его, Барензаи. Несчастный царь, убедившись в невозможности отстоять свою древнюю столицу, решился наконец, после некоторого сопротивления, бежать по дороге [533] в Балк и оставил на месте всю свою артиллерию, которою вскоре потом и овладел отряд улан, составлявший авангард армии.

Таким образом дело приближалось к развязке; цель отдаленного похода была уже почти достигнута. 6 Августа, Шах-Шуджа-Ул-Мулк с Английскою армиею стоял лагерем в виду Кабула; 7-го числа вечером царь вступил в столицу, в сопровождении г. Ман-Нагена, главнокомандующего, главного штаба, и согласно с его собственным желанием, под прикрытием одного эскадрона четвертого полка легких драгун королевы. В Кабуле царь был принят своими старинными подданными так же искренно, как и в Кандагаре, хотя и не с таким шумным энтузиазмом. Последняя, дошедшая до нас, Оффициальная депеша Английского министра, заключается сими словами: «На пути из Кандагара в Кабул, к шаху Шудже-Ул-Мулку присоединились все особы высшего сословия, или занимающие сколько нибудь важные места в государстве, и он торжественно вступил в сей город вечером 7-го числа текущего месяца. Его Величество назначил местопребыванием своим Бала-Гиссар и изъявил желание, чтоб Английское посольство поселилось на время близ него».

В то самое время, когда царь Кабулский подходил к стенам своей столицы, корпус вспомогательной армии, посланный властителем Пенджаба, для содействия Английским войскам, овладел проходами Кейбера, откуда Могаммед-Анбер, (второй сын Дост-Могаммеда) имевший поручение защищать сии ущелия, поспешно отозван был отцом для соединения с войсками его на дороге между Кабулом и Глепехом. Этот корпус Сейков состоял [534] под начальством полковника Вада, сопровождавшего молодого Тимура, сына Шаха Шуджи. Полковник Вад, по последним известиям, расположился лагерем к востоку от ущелий, на дороге в Джаллалобад, и готовился занять сей город, лежащий между Пейшавером и Кабулом. Вся окрестная страна признала власть шаха. Новейшие известия из Кабула, от последних чисел Августа, показывают, что в то время власть шаха уже до такой степени утвердилась, что главнокомандующий Индийской армиею, в приказе своем, мог возвестить близкий обратный поход большей части Английских войск. В следствие распоряжений, обнародованных в приказе от 37 Августа, два полка Бенгальской пехоты, один полк Европейской, две роты артиллерии и несколько эскадронов кавалерии должны были остаться и расположиться лагерем в окрестностях Кабула, один полк Бенгальской пехоты и рота артиллерии в Кандагаре и наконец два пехотные полка в области Шаль, — всего числом до 5000 человек. Остальной части войск Бенгальских назначено, в Октябре возвратиться чрез Пенджаб в президентство Калкуттское, а Бомбайским войскам — в свое президентство, ущелиями Болана и Кветты, в Сентябре месяце. Пред вступлением во владения Синда, войска сии должны были показать вид, будто бы они посланы с намерением наказать Белуджиев и низложить главного властителя их Хана Келатского. Артиллерия и аммуниция, отправленные с Майором Тоддом в Герат, прибыли к месту своего назначения. Шах Гератский принял предложения Английского правительства; он согласился признать дядю своего, Шаха Шуджу, царем Кабула. Англичане обязались возобновить укрепления Герата. Камран человек лет [535] шестидесяти, наружности не слишком благовидной; мы уже видели, что должно думать о его характере. Шах-Шуджа достиг также своего шестидесятилетнего возраста, но имеет прекрасную наружность; доброта и величие выражаются в каждой черте лица его. Один чиновник, бывший при восшествии шаха на престол в Кандагаре, говорит, что он показался ему не старее сорока лет. Сей государь вновь принимает державу при самых счастливых предзнаменованиях. Однако ему предстоит еще много трудов, прежде нежели он установит надлежащий образ правления в Авганистане; утверждение же царской власти будет преимущественно делом Английского влияния. Торговля, разоренная беспрерывными тревогами, возмущавшими, в продолжении нескольких лет, спокойствие этой несчастной страны, скоро получит новый вид и начнет быстро возрастать, при помощи деятельных и благоразумных мерь, которые г. Ман-Наген не замедлить предложить государю. Повторяем, что завоевание, имеющее целию внутреннее устройство и торговлю, есть, без всякого сомнения, сильнейшее средство для распространения образованности. Надобно было ожидать, что г. Ман-Наген пробудет, по крайней мере, год в Кабуле и утвердит там новое правительство на прочных основаниях.

Весьма любопытно будет узнать, какие новые отношения установятся, в следствие сих важных переворотов, между Персиею с одной стороны, Среднею Азиею и Россиею с другой и богатыми областями Авганистана, поставленными так смело под покровительство Англии. Судоходство по Инду и впадающим в него рекам получит также надлежащее устройство и развитие преимущественно к выгоде Англичан. Вот важные вопросы, [536] решение которых должно иметь влияние на судьбу, не только Британской Индии, но даже целого мира.

В следующей статье, мы намерены оценить естественные и промышленные богатства Авганистана и Дельты Инда, которую Англия также покорила своему владычеству. Потом рассмотрим, в какой степени присоединение помянутых стран к владениям Английской Индии, уже без того обширным, изменяет политическое и коммерческое состояние сей империи и обеспечивает ее будущую судьбу.

Текст воспроизведен по изданию: Историческое обозрение новейших событий в Индии. (Статья первая) // Сын отечества, Том 2. 1840