-

ОТРЫВКИ ИЗ ПУТЕШЕСТВИЯ ПО ИНДИИ КНЯЗЯ А. САЛТЫКОВА

Отчинный мир Индии до сих пор для нас еще сказочный мир, хотя Славяне в родстве с ним по прямой линии. Западное гражданство — торговых Пеласгических и промышленных Готских колонизаций, не может сочувствовать развитию жизни народов отчинных; но мы племенитые ветви древа, укоренившегося под стопами Гималая, мы можем понимать родичей, которых коренная внутренняя жизнь нарушена была излишним развитием внешней жизни буддизмом, потом внутренними раздорами, потом сковывающим игом магометан, а наконец, высасывающим жизненные силы вампиризмом промышленных колонизаций.

Изучение и исследование древней истории народов есть то же путешествие. Но не много найдется желающих вдаться в этот мир теней. Его можно проникать только с яркими светильниками способности и решимости, и потому-то большая часть ходячих сведений о древнем мире есть старые сказки, дополненные вымыслами мнимых самовидцев, заглянувших только в темный вход подземелий прошедшего.

Но оставим покуда этот древний мир, и взглянем на современную одичавшую жизнь его. Послушаем рассказов про нее нашего соотечественника, который, к сожалению, издает путешествие на чужом языке, и мы покуда пользуемся только некоторыми отрывками, напечатанными во Французском журнале. [36]

1. Бомбай.

Вступая на берега Индии, на остров Бомбай — все становится для вас поразительно, ново: вы не знаете, на что обратить прежде ваше внимание. Обширный город Бомбай раскинут посреди пальмового леса. 280,000 Индийцев и Гебров населяют его; перед вами полунагие в белых полостях, с медяным цветом лица, с разрисованными плечами и руками, в чалмах белых, алых, желтых или зеленых. Перед вами женщины, также едва облеченные в разноцветные прозрачные, как паутина, ткани, разукрашенные золотыми и серебряными ожерельями, кольцами, подвесками, на шее, на руках, на ногах, с серьгами в ушах, в ноздрях, раздушенные благовонными цветами, вплетенными в волоса.... Окинув беглым взором этот роящийся народ, вы торопитесь взглянуть на странные капища, уставленные бесчисленным множеством истуканов; тут толпы факиров, увечных, иссохших, худых как оглоданные кости, с длинными, крючковатыми ногтями на руках и на ногах; тут безобразные старухи, — волоса растрепаны, взоры дики. Тут обширные пруды с каменной набережной, — в них обмывают покойников. Далее безмолвные часовни Гебров, — шумные пагоды Индийцев, — тяжелый запах мускуса от множества musk-rats, живущих под землей, разлит по воздуху; странные звуки неумолкающей музыки.... и тьма новых впечатлений поражают путешественника, — прибавим — Западного Европейца. Для него так дико видеть всю эту жизнь наруже; он не привык ни к обнаженному телу, ни к обнаженной душе, ни к этим беззаботным и смиренным скитальцам, живущим под открытым небом и питающимся подаянием, ни к факирам, ни к золоту, ни к драгоценным камням, ожерельям, поручням, цветам, разноцветным тканям, посреди улицы, на смуглом полуобнаженном теле женщины; ни к явной молитве, ни к терпеливому ожиданию у порога храма денного пропитания для временной жизни, и блаженства для вечной.

Проходя по улицам Бомбая, — продолжает легкий, рассеянный путешественник, — часто видишь здания, с решетчатыми окнами, в которых горит тьма свечей: это храмы Индийцев, где совершают обряды свадьбы: женят [37] десяти или двенадцати-летних мальчиков, на пяти или шести-летних девочках. Жених и невеста почти нагие, но обвешанные кольцами, ожерельями, обмазанные желтой краской, окруженные множеством народа. Их то обмывают, то окрашивают снова краской, и это продолжается беспрестанно три или четыре дня, при громе барабанов и скрипок, день и ночь, и превосходит всякое описание. Здесь все игрушка, кроме пальмовых лесов.

Быть в Индии и не упомянуть о баядерках, невозможно. Англичане не оценяют этих Индийских Терпсихор. Однажды, во время их пляски, несколько Англичан схватили этих нежных дев и начали с ними кружить вальс. Это так их обидело, что они бросились на землю, облились слезами, и долго не соглашались продолжать свои танцы.

Слишком занятые положительными интересами, Англичане ни сколько не наслаждаются тем, что составляет роскошь, изящество и очарование Индии. Для них все это кажется пошло и обыкновенно. Вообще они презирают все, что не укоренено в предрассудках их отечества, все, что не сходно с привычными их понятиями. Тщетно раскрывается пред ними природа Индии, пленительная, простодушная, и вместе дикая, величественная; в отношении сени (scenery) онн допускают только парки. Близ Английских зданий все отстранено, что напоминает Азию. Первая забота, при образовании садов или парков, состоит в том, чтоб истребить пальмы и всю прочую растительность Индии, насадить cassarinas, дерево похожее на северную сосну, и поделать поляны, содержимые с необыкновенной тщательностию.... Представьте себе, что мне делают честь заботливо показывать доки, монету, паровые машины, даже крепостные строения. Не правда ли, как любопытно смотреть на эти Европейские редкости в Индии?

2. Цейлан.

Коломбо, главный город Цейлана, более похож на пространный лес или огромный сад. Он населен Чингалами, Малабарами, Малайцами и Маврами, которые живут в хижинах под густыми навесами кокосовых, ореховых и других [38] деревьев. Взор Европейца невольно поражается всей этой природой с необычайными своими растениями, и ему кажется, что он видит ботанический сад в огромном объеме.

На днях, прогуливаясь по этому лесу-городу, я заметил Малабарскую женщину приятной наружности. Она была в красной одежде, и стояла подле хижины с несколькими мужчинами. Привлеченный этой живой картиной, обрамленной в зелень, я подошел к ним. В хижине, подле открытого сундука стоял человек на коленах, и вытаскивал из него, как будто на пересмотр, кучу различных украшений из цветных камней и стекла, бус, нанизок, нашивок; на золоченных или раскрашенных пластинках разной формы, странных головных уборов, масок, поручней, оплечий, ошейников, ожерелий, огромных серег и пр. и пр. Это хижина одной Малабарской баядерки с ее труппой и шайкой комедиантов, как выражается путешественник; но мы объясним себе это табором Чингалэ (cbingal-er, jongleur), потомков древних Чандала. Индии, которые, как отверженцы от каст, или сословий народных, были первыми последователи буддизма, рушившего сословия, и без сомнения, еще во времена изгнания буддистов из Индии, разбрелись повсюду. Европейцы, замечая разницу между населяющими Цейлан Канди (Хунду — Индийцы) и Чингалэ, почитают их двумя различными народами, тогда как они составляют разницу в породе. Чингалы и на острове Цейлане те же скитающиеся промышленники кузнечным мастерством, плясками, песнями и пр.; но обратимся к рассказу путешественника.

Первою мыслию, которая пришла мне в голову, было заказать на другой же день к вечеру представление комедии, за 10 рупий. Таким образом на другой же день, стоически отказавшись от приглашения Английского губернатора к обеду, я явился в семь часов вечера к хижине баядерки и нашел, что место представления было уже освещено лампами из кокосовых орехов, расставленных на бамбуковых подставках. Меня пригласили сесть на пень кокосового дерева. Двое из полуобнаженных, с светочами в руках, растянули предо мной белый полог, за которым собрались действующие [39] лица представления. Барабан забарабанил, колокольчики зазвенели, и весь лес, до того, мирный и безмолвный, вдруг оживился бегущими со всех сторон толпами, на любопытное зрелище. Бесчисленное множество ребят и женщине расположились вокруг на циновках, а медные суровые лица нагих мужчин с длинными на голове волосами, освещаемые гробовыми светочами, выставились между деревьями. Изумленный взор блуждал еще по этим провидениям, появившимся во мраке леса, вдруг занавес упал и я с новым изумлением был поражен блеском, роскошью, разнообразием одежд, украшений, чудными, странными положениями открывшейся передо мною группы новых лиц. Главным лицом был древний Индийский Раджа или царь, великолепно разряженный, с раскрашенным лицом, подобно Индийским божествам. В руках его был criss, которым он производил различные мановения. Подле была царица, вся в золоте и цветных камнях, делала странные быстрые движения руками, ногами и всем гибким станом. Она была очень худощава, но приятной наружности, и пела визгливым голосом, который ни сколько не согласовался с хором. Тут же был царский вельможа, также с криссом в руках, и шут с длинной бородой и с огромным брюхом; потом еще мужчина, богато разряженный в женское платье и представлявший супругу вельможи; наконец молодой человек, в фантастическом наряде, также сходном с облачениями Индийских божеств. Все эти лица разъигрывали мифологическую Индийскую драму. Вся эта группа плясала; телодвижения великого Раджи походили на подергивания и очень мало соответствовали его сановной длинной одежде. Черты лица его были ярки и блестящи; они были расписаны желтой краской, в означение высокого сана; речи и движения важны. Глаза его блистали и он потрясал в руках крисс из золоченого дерева. Вдруг выбежали на сцену несколько человек его войска, с подобными же знаками в руках. В след за ними явился Раджа-неприятель с своей ратью, точно также блестяще облаченный, с тою разницею, что за спиной его был раскинут павлиный хвост и в руках павлиньи перья, которыми он махал, как исступленный. Началось сражение. Пришлец победил, сорвал венец с побежденного, и воссел [40] на его трон на витых ножках. Началось поклонение похитителю. Потом явился чародей в остроконечной шапке, полуобнаженный, огромный ростом, с длинными ниспадающими волосами, с широкими ожерельями до пояса; лицо исписано таинственными знаками желтой краской. Неистовые песни и пляски, при грохоте барабанов, продолжались еще, когда я отправился домой в гостинницу, где меня ожидал скромный ужин, состоящий из утки и курицы. Гостинница, в которой я жил, была в расстоянии семи верст от зрелища, на котором я был.

В этом тенистом острове сумрак воздуха полон электричества. Блистанье молньи необыкновенно часто; оно поминутно освещает вершины гор и глубины пропастей, поросших кустарниками и травами. Безмолвие страны прерывается отдаленными раскатами грома, с приближением равноденственных бурь, и унылой стукотней бонзов, раздающейся в чаще лесов; потому что не редко в самой неприступной густоте их сокрыты таинственные храмы, где отправляется древний буддизм во всей своей первобытной странности. Если воображение повлечет путника по сырой и трудной тропе, под навесом ветвей, сквозь которые никогда не проникает солнце, к одному из таких сельских храмов, то его встретят там степенные, приветливые жрецы, в желтых хламидах, с бритой головой и бородою, ы введут под кров. Здесь запах редчайших цветов наполняет атмосферу, и мерцание лампады с теплящимся кокосовым маслом освещает громадного Будду, высеченного в скале и раскрашенного яркими красками, предпочтительно оранжевой и желтой. Будда, стоя или лежа, занимает всю высоту или всю долготу храма. Эти жрецы, одушевленные доброхотным, простосердечным гостеприимством, тотчас же предлагают чисто изготовленную трапезу, состоящую из растительных припасов. Дети, воспитанные при храмах, окружают с ребяческим любопытством чужеземца. Одни веют на него опахалами и предлагают студеной воды, другие зажигают огонь и наскоро приготовляют сигаретки, из нарванных в саду листьев, или потчуют бетелем (смола, которую жуют многие восточные жители), сахарной тростью, или какими-нибудь чудовищными плодами, которые, кажется, могут только присниться. [41] Один из них, заметив, что прядь волос моих ниспадала на глаза, проворно вынул из кармана гребешок и предложил мне его очень серьезно и не говоря ни слова (Чингалы обращают большое внимание на волоса, которые носят очень долгими). Угощение совершается с безмолвной почтительностию.... Эти лесные священнодействователи внушают ученикам своим благосклонность и кротость, образуя из них спокойных и добрых людей. Этими свойствами отличаются Чингалы — уроженцы Цейлана, которые проводят жизнь добродетельно и однообразно. Люди, живущие в этой чудно-прекрасной стране, счастливо созданы: черты лица их благородны, выражение кротко и простодушно; они отличаются статностью, высоким ростом, приятностью телодвижений, роскошью долгих черных волос, которые ниспадают волнистыми прядями или заплетенными косами на темно-медяные плеча. Простая одежда их состоит из белой, красной или пестрой ткани, которая красиво облегает поясницу.

Иногда ввечеру необычайный грохот поражает изумленного чужестранца; нестройный звук грубых орудий потрясает воздух и оглашает леса. Гнусливый голос Тибетского гобоя болезненно терзает слух; но блеск зажженных факелов освещает процессию, торжественного переезда на слонах Будды из одного храма в другой. Смоляные факелы распространяют запах похоронного фимиама. Это фантастическое шествие, при барабанном бое, которому слабо вторят колокольчики, украшающие упряжь чудовищных животных, и строгое выражение лиц, озаренных пламенем горящей смолы, представляют фантасмагорию, которая с удалением этого поезда кажется сновидением. Совершив свой узаконенный круг, процессия возвращается обратно в храмы, и первый слон входит на ступени, где с него снимают священную ношу. В это время жрецы охотно показывают сокровища храма, исчисляя странные имена Раджей, обогативших его своими приношениями. Массы золота покрывают знаменитый зуб Будды, обладание которым означает обладание Чингалами Цейлана. Этот зуб ныне находится во власти Англичан, под крепкой Малайской стражей, готовой осыпать ядовитыми стрелами каждого, кто [42] пожелает изъявить поклонение священному зубу на слишком близком расстоянии. Жрецы принимают в благосклонное расположение иностранца, с уважением рассматривающего их святыню; они оказывают ему особенное уважение предложением воссесть на слона, едва освобожденного из-под бремени Будды.

Распростившись с Цейланом, путешественник отправляется в Мадрас; но по двухдневной жестокой буре на Тихом океане, пристает к Рамисераму, маленькому островку между Цейланом и Индийским полуостровом, где замечателен для странников великолепный храм.

Приближаясь к серым стенам храма, я заметил стоявшего на дороге слона и далее другого в ожидании нашего приближения. Они двинулись нам на встречу, в сопровождении толпы туземцев, предводимых браминами и баядерками, которые приближались, исполняя пляску под звуки труб и цимбалов. При встрече посыпались на нас пучки и венки из благовонных цветов, которыми бросали в нас приветливые хозяева. Народ, музыканты, баядерки, брамины, слоны и вся толпа вдвинулась вместе с нами под великолепную колоннаду, образованную из мифологических чудовищ, которых озарило в ту минуту вечернее солнце огненным как будто подземным светом. Двери сокровищницы распахнулись перед нами. Головные уборы, медальоны, браслеты, пояса, литые драгоценные массы золота, грубо-отчеканенные, представились нам в бесчисленном множестве. Однако не все тайники раскрылись перед нами: в этих убежищах мелькали огоньки; от времени до времени скрывалась туда храмовая танцовщица, или выходила оттуда тихой и мерной поступью, и до слуха нашего долетали глухие звуки священной трубы.

Из Рамисерама путник отправляется в Пондишери, хорошенький город, более похожий на Итальянский, нежели на Французский, где полуобнаженные Индиянки отличаются живописной небрежностию одежды, прически, осанка пленительною естественностию обращения, простодушием и серьезным и грустно-обворожительным выражением, непонятным в Европе.

В Велоре, древней Индийской крепости, содержатся остатки семейств Типпо-Саиба, жены и дети Гай дер-Али. Эти [43] несчастливцы томятся в заключении своем уже около 50 лет, лишенные всякой надежды на спасение, даже вплавь; потому что ров, окружающий пропасть, есть жилище бесчисленного множества крокодилов. Далее путешественник посещает Конджеверам, городок рассеянный в лесу, обитаемый предпочтительно браминами.

Предваренные о нашем приезде, брамины, выслали к нам слонов и танцовщиц молоденьких, хотя вовсе некрасивых. Одна из них, довольно впрочем хорошенькая, играла на странном инструменте из кокосового ореха, звук, которого походил на гобой и вместе с тем на плачь маленького ребенка. Эта малютка играя делала большие усилия, к которым вынуждала ее мать толстая, смуглая мегера».

В Конджевераме я попал на вечерний праздник. Посреди странной Индийской архитектуры, при свете факелов, колоссальное позолоченный истукан, поставленное на подмостки, украшенное цветами и движимое толпою людей, казалось, шествовало само собою, окруженное браминами. К этому надо прибавить беснующихся музыкантов, сидящих верхом на коровах. Таким образом кумир обошел круг во внутренности монастыря, по его обширным дворам, и вышел из портика высокой гранитной башни, превосходящей размерами Московскую колокольню Ивана великого, и считающей, по сказаниям, 4000 лет. Процессия прошла по улицам Конджеверама, посреди пенья и грома, по распростертым богомольцам, при блеске, потешных огней.

Текст воспроизведен по изданию: Отрывки из путешествия по Индии князя А. Салтыкова // Москвитянин, № 11. 1849