БАРШУ ДЕ ПАНОЭН

ИНДИЯ ПОД АНГЛИЙСКИМ ВЛАДЫЧЕСТВОМ

L'INDE SOUS LA DOMINATION ANGLAISE

СОЧИНЕНИЕ

Баршу де Паноэна

переведено с французского

по поручению П. В. Голубкова,

Русского Географического Общества Действительного Члена и Члена Соревнователя, Императорского Московского Общества Истории и Древностей Российских Почетного Члена.

ТОМ ВТОРОЙ

____________________________________________________________

Общий взгляд на англо-индийскую армию.

Англо-индийская армия, как известно, состоит из войск трех родов: из войск европейских, принадлежащих к королевской армии, из войск европейских, принадлежащих к армии компании, и из войск, набранных из туземцев и управляемых европейскими офицерами. Этот последний род, самый многочисленный, собственно составляет основу индо-британской армии. Два первые рода не более, как вспомогательный корпус или резерв.

В военном отношении, как и во многих других, положение англичан в Индии было таково, что история прошедшего не представляет ни одного подобного примера. [4]

Положение римлян в древнем мире, положение испанцев в Америке было совсем другое. Римляне обеспечивали себе повиновение завоеванных народов, вводя в их земли войска, которых вооружение, устройство, дисциплина упрочивали и поддерживали перевес. Племенное превосходство испанцев и огнестрельное оружие еще более содействовали к покорению народов Америки. Положение англичан в Индии, по обстоятельствам, вышло совсем другое: повиновение покоренных народов упрочено при помощи солдат, набранных из среды этих самых народов. Эти солдаты выправлены, приучены к службе, образованы по-европейски; они посвящены во все тайны нашей военной организации. Дух, характер различных народов, из которых Англия должна была набрать эту армию, еще более затрудняли это насильственное дело. Это вовсе не были племена однородные; они принадлежали к разным поколениям, к разным религиям. Сначала деление огромное и древнее составляло из них как будто два лагеря, две неприятельские армии: на одной стороне победители, на другой побежденные. Последние разделялись, подразделялись на касты, на трибы, враждебные одна другой, между которыми была бездна. Между брамином и судрою, между шактрием и вайсием никакой связи не было и быть не [5] могло: однакож же, мусульмане и индусы, брамины, шактрии, вайсии, судры соединились одним общим чувством ненависти, отвращения к новым властителям Индии. Сипай, бросающийся на пушки по приказанию своего начальника, считает себя навек оскверненным малейшим прикосновением этого начальника. В тысячу раз скорее он согласится умереть, чем употребить пищу, которую готовил, до которой только дотронулся его начальник.

Из этих элементов, столь различных, столь враждебных друг другу, Англии удалось однакож создать, образовать многочисленную, страшную армию. Вот без сомнения одна из самых редких исторических проблем, над которыми стоит подумать.

Но изучение этого предмета интересно еще по другим причинам. Эта армия, из элементов столь разнородных, есть настоящая основа английского владычества в Индии. Из этих странных материалов Англия успела выковать орудие своего всемогущества, орудие единственное, послужившее к приобретению и могущее послужить к сохранению этого всемогущества. По крайней мере так единогласно говорят люди, на суд которых всего более можно положиться. [6]

«Эта империя, говорит сэр Джон Мэлькольм, основана шпагою и может быть сохранена только шпагою» (Malcolm. Du gouvernement de l’Inde. Appendice, p. 187.).

Сэр Джон часто обращается к этому предмету. «Мы можем создать в Индии бедность или довольство, удовольствие или негодование посредством хорошего или дурного правления; мы можем своими политическими мерами уменьшить до бесконечности всякую вероятность успеха заговоров, довести почти до нуля их начала; мы можем до известной степени обезоружить враждебное расположение государей Азии; но ни в каком случае, никакими средствами мы не можем надеяться найдти, в час опасности, помощь и опору в массе индийского народонаселения. Повиновение страдательное — вот все, что может дать эта масса иностранным властителям: да и это повиновение должно становиться менее верным по мере того, как это народонаселение образуется под влиянием новых идей и чувств, которые оно почерпнет в сношениях с нами» (Idem, ibidem.).

Сэр Джон говорит в другом месте: «опираясь на храбрость и верность этой армии [7] (т. е. туземной), до сих пор непоколебимые, мы смело можем приступать ко всякой реформе, ко всякому изменению в других отраслях нашего правления. Но не будь этой опоры нашего могущества, все здание нашей власти начнет колебаться. Все наши планы, все предположения, как бы ни были они хорошо рассчитаны, не поведут больше ни к чему. Одно только следствие выйдет из них — новое доказательство безумия, свойственного всем временам и состоящего в том, что питают себя добрыми планами, совершенно пренебрегая наилучшие средства их осуществления, лишая себя всякой возможности привести их в действие» (Malcolm. Polit. hist. t. II. p. 226.).

В другом месте: «без армии это громадное здание, воздвигнутое такими трудами, начинает колебаться в основании, и непременно обрушится при первой будущей буре» (Idem, ibidem.).

Наконец: «всякий экономический расчет, всякое слишком строгое приложение наших административных правил должно уступить необходимости поддерживать этот краеугольный камень нашего владычества» (Idem, ibidem.). [8]

Войска туземные, как мы сказали, составляют господствующую стихию этой армии. Об них в особенности хотел говорить приведенный нами историк. Войска европейские никогда не могли составлять главной части армии, ни даже достигнуть значительного числового отношения к туземным. Одни издержки, гораздо более значительные и однакож необходимые, были бы достаточным побуждением к ограничению числа этих войск. Этого мало. Умножение их произвело бы самое дурное действие на войска туземные, отняло бы у них самоуверенность, чувство их силы, их достоинства, все, что составляет воинский дух. А это есть единственное нравственное чувство, которое в сердце этих солдат может бороться с чувством национальности, столь могущественным в душе человека, с которым положение дел поставляет их в борьбу.

Важность туземной армии обнаружилась вполне в обстоятельстве крайне критическом для английского владычества. Мы говорим о восстании велорском, о котором еще будем говорить в последствии. Полки туземной пехоты, возмутившись, перерезали большое число своих европейских офицеров. Все показывало, что возмущение может пойдти далеко, может достигнуть Мадраса или [9] Калькутты. Но в соседстве находился полк кавалерии, под командою полковника Джиллепси, получившего знаменитое имя в истории Индии. Привязанность этих солдат к их начальнику восторжествовала над духом национальности. Они не поколебались напасть на возмутителей. Не решись они на это одну минуту, — что было бы неминуемо при другом начальнике, с меньшим влиянием, — ничто не остановило бы восстания. Все причины заставляют думать, что английское владычество пресеклось бы в Индии. Судьба империи несомненно зависела от поведения одного полка; поведение полка от характера человека, над ним начальствовавшего. Страшно подумать, какая тонкая нить удерживала эту неизмеримую массу на краю бездны.

Однакож мы уже сказали: самое свойство, все возможные соображения всегда будут делать туземные войска главною частью армии компании. Это самый любопытный предмет для изучения с тою целию, какую мы себе предположили. Заняться армиею значит положить руку на существенную основу, на главную часть необыкновенного механизма этого правления; это значит рассмотреть самые основания здания, которого вышина, странные формы, необыкновенные размеры поражают зрителя удивлением и изумлением. [10]

Взгляд на военное устройство Великобритании.

Английская армия есть тип, модель, по которой военное законодательство предположило устроить индо-британскую армию.

Англия, если позволено так выразиться, доставила форму, Индия вещество, долженствующее принять форму. Итак следует сначала обратить некоторое внимание на военные постановления Великобритании. Тогда только мы будем в силах понять устройство армии индо-британской, не всегда его оправдывая.

Англия, благодаря своему положению на острове, одна из последних государств в Европе почувствовала потребность постоянных войск, Карл II первый завел три полка пехоты и два эскадрона кавалерии; до тех пор короли английские имели только телохранителей. В воинственные царствования Вильгельма III и Анны, в царствование, впрочем более мирное, их непосредственных преемников, этот зародыш рос, развивался непрерывно. При конце каждой континентальной войны законодательство определяло уменьшение армии: но эти уменьшения [11] обыкновенно были менее увеличения, определяемого в начале или в продолжении войн. Французская революция, заставившая Англию вмешаться больше, чем когда либо, в дело континента, повела ее в тоже время на этом пути к быстрым успехам. Долго продолжавшаяся угроза французской высадки побудила ее пройдти это поприще до конца. Пришла минута, когда целое народонаселение Великобритании, под разными именами, вступило под знамена. В первые годы империи было время, когда Англия считала более шести сот тысяч человек под ружьем, записанных действительно в линейные войска, в милицию волонтерами. В этот счет не входила армия в Индии. Так при грозе чуждого нашествия на родную землю, в виду союза европейских государств, четырнадцать армий изникли некогда из почвы нашей Франции.

Разделение на два класса: на класс унтер-офицеров и солдат и на класс офицеров, есть общий факт для всякой европейской армии. Он имеет основание в самой сущности вещей. Во всяком случае, нигде оно так полно не было, так глубоко не укоренялось, как в армии английской. В некоторых отношениях это разделение составляет главную, истинно характеристическую черту английской армии. [12]

Для солдата принадлежавшего к народонаселению трех королевств и добровольно вступившего в службу (На семь лет в пехоте и на двенадцать в артиллерии.), звание унтер-офицера есть последний предел; это самая высшая награда, представляющаяся его честолюбию. Счастие, на своих прихотливых крыльях, конечно, выше поднимало некоторых избранников жребия: но эти примеры столь редки, что они скорее могут привести в уныние, чем ободрить к соревнованию. Военный закон не отнимает у солдата и унтер-офицера права сделаться офицером. Но если эта демаркационная линия не означена в военном кодексе, то, в замен этого, она существует в нравах и идеях народа. Здесь заключается вечное препятствие для английского солдата воспользоваться дарами законодателя. То, что в этом отношении происходит в Англии, совершенно противоположно тому, что было во Франции при прежних королях. Тогда у нас обязанность держать экзамены на офицерские должности установляла формально это разделение в военном законе, между тем как народный дух изглаживал его каждую минуту. Английское племя представляет ту особенность характера, что умеет подбирать в своих законах то, что бросает безжалостнейшим [13] образом в своих обычаях. Так мы видели, что Америка провозгласила в своих кодексах равенство племен черного и белого, и в тоже время угнетала первое фактическим первенством, может статься, более невыносимым. Это похоже на то, что делается в Англии в отношении к офицеру и солдату.

Два класса, составляющие английскую армию, могут быть рассматриваемы, как совершенно различные, совершенно отделенные друг от друга. При непрерывном соприкосновении, они однакожь никогда не смешиваются. Можно бы было сказать, что они принадлежат к двум различным народам, разделенным, при видимом соприкосновении, бездною, которую невозможно перейдти. Слова Людовика XVIII к молодым рекрутам: «дети! у каждого из вас маршальский жезл в суме», — эти слова не имели бы смысла для солдат английских. Это обстоятельство, более, чем некоторые подробности организации, существенно рознит английскую армию от всякой другой армии европейской.

Офицеры линейного войска считались некогда владельцами недвижимой собственности. Англии нечего было страшиться внешнего врага. Ревнивая к своей свободе, недоверчивая к правительству, она боялась видеть оружие [14] к других руках, а не в тех, для которых выгодно сохранение порядка и свободы; она страшилась того, что постоянная армия может сделаться орудием деспотизма и угнетения. Отсюда продажность должностей, изгнанная теперь из всех армий Европы и остающаяся в одной армий британской. Первое звание, т. е. прапорщика в пехоте и корнета в кавалерии, покупается без выполнения каких бы ни было условий со стороны того, кто его получает; дальше всякий кандидат на высшее звание может купить право на него только тогда, когда прослужит известное число лет в звании, непосредственно ему предшествующем. Деньги не менее остаются очень деятельным двигателем повышения. Офицер богатый, принадлежащий к сильной фамилии, остается в каждом звании никак небольше строго определенного числа лет, чтобы получить право идти выше.

За то выше чина подполковника старшинство службы становится единственною пружиною повышения. Офицер идет выше только в свою очередь и не иначе как в свою очередь. С чисто военной точки зрения, без сомнения, эта система противна той, какую следовало бы принять. Самые высшие должности суть самые важные, самые трудные для выполнения; не все офицеры к ним [15] способны. Но в этом порядке виден тот же самый аристократический дух, который учредил продажность должностей низших; он виден, говорим мы, даже при кажущемся противоречии. Посредством денег, при помощи кредита, аристократия быстро проводит через первые должности, до должности подполковника включительно, членов своих семейств или своих клиентов, избравших для себя военную службу. Достигши этого звания, эти господа уже между своими, у себя. Отсюда принцип старшинства в повышении.

Этот же самый аристократический дух создал для полковников английской армии положение, какого нет нигде в других местах. В этой армии полковник полка не обучает его, не командует им, не является с ним пред неприятелем. Это генерал всегда отсутствующий, может быть, никогда не являвшийся перед полком, ведущий с ним сношения административные очень простые и особенно менее всего военные. Он получает от правительства известную сумму, назначенную для обмундировки полка, вступает для этого в торги с поставщиками, извлекая свои выгоды из разности сумм получаемых и выдаваемых. Не льзя представить себе системы более ненавистной, хотя, без сомнения, практика поправила в ней некоторые [16] злоупотребления. Отсюда неудовольствия солдат, отсюда низшее качество одежды — источник богатства полковников; отсюда в английской армии на деле недостает чина полковника, чина, признанного существенно необходимым во всех других европейских войсках. Но генералы сами члены аристократии или в связи с нею: таким образом все военные потребности принесены в жертву потребности упрочить для каждого из них богатейшее содержание, великолепнейшее обеспечение.

В подробностях своего устройства, английская пехота и кавалерия мало отличаются от пехоты и кавалерии других армий материка. Это и не могло быть иначе. Военное устройство есть образованность в другой форме: а не видим ли мы, что образованность повсюду обычаи, привычки, характеры, народные костюмы стремится сделать тождественными, однообразными.

Английская пехота спокойна, молчалива, послушна, умеренна в своей стремительности, одарена удивительным хладнокровием. В деле она без малейшего смущения даст раздробить себя ядрами, не закашляется, не оглянется назад. Она вкореняется в почве; подобно некоторым сильным деревьям, она [17] углубляется в ней тем более, чем сильнее буря. Она идет под картечью в строгом и неразрывном порядке. Подобно пехоте русской, прусской, французской, она строится в бою в три шеренги, но не боится строиться в две, даже против кавалерии. В сражении она начинает общим залпом, за которым следует хорошо поддерживаемый беглый огонь. Она смело идет на неприятеля в штыки, и, остановленная в этом движении, ворочается в строгом порядке, чтобы выдержать атаку угрожающую с тылу. С другой стороны она тяжела, медлительна, мало обучена, нет ни общности, ни стройности в ее движениях, тратит без меры и не умеет удовлетворить своим нуждам. Она неспособна к быстрым, смелым, громящим маневрам прусской пехоты при Фридрихе, французской при Наполеоне.

Кавалерия английской армии не может сравняться достоинством с пехотой. Английская лошадь, превосходная для бега и охоты, вовсе не такова для войны. Лопатки у ней сжаты, она тугоузда и это мешает ей останавливаться или поворачиваться во время. Столь же бесстрашный, как и пехотинец, английский всадник, по команде своего начальника, пускает лошадь во весь опор. В виду самого страшного (не распознано 2-3 слова. — OCR) убийственных [18] батарей, он не поколеблется, не остановится, не уменьшит бегу. Но это страдательное послушание, удивительное для защиты, не столь удовлетворительно для атаки. Часто английский всадник не выполняет своего назначения, то не достигая цели, то переходя за цель. С той поры, как ряды кавалерии будут разорваны неприятельским огнем или беспорядком бега, всадник теряет всю бодрость. Он не умеет управлять лошадью, чтобы извертываться, чтобы оборачиваться разом во все стороны, как легкий гусар Богемии или Венгрии, ни действовать саблею, как кавалерист русский или французский. Дальше он рубит, а не колет, угрожает лицу, но щадит грудь врага.

Английская артиллерия часто была предметом удивления неприятелей. «В битве, по выражению одного из наших военных писателей, действия английских артиллеристов обдуманы, взгляд верен, храбрость достойна героев» (Foy. Gueries de la Peninsule, t. 1. p. 294.). Способ сражаться, принятый вообще английскими генералами, не много страдательный, как мы скажем в другом месте, не дает однакож их артиллерии такой важности, какую имела она в армиях империи. Это было всемощное орудие, [19] посредством которого Наполеон делал слой прорыв, свою широкую брешь, в которую он спешил пустить массы кавалерии или пехоты. В своих войнах на полуострове Англия употребляла не более двух орудий на тысячу человек: в армиях континента употребляется гораздо более (В бородинском сражении с каждой стороны было в действий от пяти до шести сот пушек.). В 1796 г. английская артиллерия составила из своих возчиков военный корпус: улучшение, позднее не скопированное, но вновь созданное во Франции (Может быть, нет подробности более любопытной, как постепенное устройство вожения артиллерии, которое из толпы возчиков, сделало отборный корпус, — окончательно слившийся с самой артиллерией.), и все таки с большим превосходством. Корпус с английской артиллерии состоит из одного полка; но из десяти баталионов, каждый в десять рот, по сту двадцати человек, кроме того одной роте конной артиллерии на каждый баталион. Отряды этого полка доставляют артиллерию во все английские армии в Индии, в Америке, в Европе; можно сказать, он наполняет мир.

Военные инженеры составляют решительно слабую часть английской армии. Неимение [20] крепостей в самой Великобритании есть, может быть, причина этой слабости. Впрочем достоинства, также как и недостатки характера нации, обнаруживаются в относительном превосходстве различных родов оружие национальной армии; конечно не все роды одинаково хороши. Верно одно, что английские инженеры оказывались всегда ниже инженеров других европейских войск. Иногда они бьют в брешь на расстоянии, на котором ядро не может сделать пятна на камне; иногда проливают волны дорогой крови для бреши, которой они не сумели ни как следует сделать, ни достаточно разведать (Осады Бадайоза, Бгуртпура и пр.).

Служащие в главном штабе не составляют в Англии, как в Германий или во Франции, отдельного корпуса. Впрочем надо признаться, что выражение приказов, всегда ясное и положительное, вознаграждает отчасти это неудобство.

(Обязанности нашего начальника штаба в Англия разделены между двумя офицерами: генерал адъютантом и генерал квартирмейстером: разделение удерживаемое дома и за границей. Один из адъютантов командующего генерала исполняет обязанности военного секретаря, разделение неудобное для служебной деятельности, но удобное для главнокомандующего, которого оно освобождает от многих подробностей. Коммиссариат обязан заботиться о продовольствии: он производит торги, собирает реквизиции, выдает провиант. Но общность английского устройства отнимает у него всякий вес. Внутри государства способ управления полками отнимает у них все, за границей деньги метрополии делают для них все удобным. Впрочем они мало воевали на твердой земле, имели мало случаев обнаружить свои административные способности. В Испании нечего было взять со страны и золото было в изобилии в руках англичан.)

Военная администрация, оказавшая огромные услуги нашим войскам во время [21] революции и империи, не существует, так сказать, в английских войсках и мало там уважается. Последние континентальные войны англичан не заставили их почувствовать всю ее важность. Английская армия в Испании и Португалии жила в изобилии среди стран, жители которых томились голодом. Море, покрытое судами Англии, доставляло произведения целого света для пользы тех из ее сынов, которые сражались за нее в Испании и Португалии. На бивуаках Ла-Манхи и Аррагонии английские лошади ели сено лугов Йоркшира; люди питались мукой, привезенной с большими издержками из Америки. Английская армия была [22] немногочисленна, море свободно, бесчисленные суда обязаны кормить ее, золото неистощимо. Но это не всегда могло быть так. Недостаток уменья пользоваться средствами покоренной страны мог поставить, при других обстоятельствах, английскую армию много ниже других. Всякое устройство армии должно иметь в основании деятельную и могущественную систему военной администрации.

Управление военно-судными делами вверено корпусу гражданских чиновников.

Их глава, пребывающий в Лондоне с титулом генерал-судьи-адвоката, имеет подчиненных во всех армиях. Их обязанность исследовать проступки офицеров и солдат, требовать созвания военных судов и пр. Они тоже, что публичное министерство. Военные полковые суды судят проступки того же рода, с меньшею торжественностью, но также независимо. Во время войны старший офицер (prevot) обходит окрестности лагерей, является там и здесь, на флангах и в тылу колонн, он имеет власть вешать на месте, без дальнейших судебных форм, воров, дезертеров и пр. право без сомнения страшное, если бы оно приводилось в действие, но в окончательном результате оно не более, как полезное пугало. [23]

В замен того наказание плетью, изгнанное издавна из гражданского законодательства Англии, бесславит до сих пор ее военный кодекс. К стыду прошедших времен, времен смягчения всеобщего законодательства, этот закон вписан в кодекс столь же кровавыми буквами, как и в первый день своего издания. Не раз приводили его в исполнение с такой суровостью, что это исполнение влекло за собой смерть преступника.

Английский офицер, по этому званию, зависит от произвола короля. Один обычай, а не право, не закон, гарантирует ему сохранение его места. После сорока лет службы, генерал лейтенант может быть отставлен без малейшего награждения, без всяких предуготовительных формальностей. Права короны касательно этого пункта были уважаемы английскими публицистами даже в самых капризах. Оппозиция однажды подняла большой шум за отставку офицера. Долго Питт отказывался от объяснений, отзываясь незнанием причин принятой меры. Однакож наконец решился. «Ну, господа, сказал он, я говорю: наружность этого офицера имела несчастие не понравиться его величеству». Притворяясь защитником права, даже до самого сметного его злоупотребления, Питт хотел [24] показать, как неприкосновенно было право само в себе. Дело тем и кончилось.

В походе недостаток подвижности есть большое несовершенство английских армий. Они идут огромными колоннами, неумеренно удлиненными и обремененными багажом. Сначала боевые войска, потом длинные, бесконечные обозы с кухонными сосудами, которые наш солдат преспокойно вешает на плечах; потом экипажи корпуса, палатки, отдельная поклажа офицеров; посуда, обеденный прибор каждого полка, хлеб, которого француз несет на четыре дня, англичанин редко даже на один; лошади и мулы офицеров: один подпоручик часто содержит их несколько; потом множество женщин и детей: ибо брак не только не запрещен, но даже ободряется в английской армии; потом еще другие колонны возов с громоздкими вещами армии, с мукою, с крепкими напитками и пр. Благодаря этому бремени, благодаря трудности остановки на известном месте, видали, что английская армия, при назначенных ускоренных переходах, приходила к двум часам по полудни на место ночлега и не думала делать ни шага вперед.

[25] Лишенная средств извлекать выгоды из проходимой земли, за недостатком администрации, английская армия остается там чужою по нравам, по привычкам людей, ее составляющих, по недостатку в них сочувствия, скажем лучше, по гордому презрению ко всему тому, что есть иностранное. Не образуется никакой связи между нею и жителями. С другой стороны в ней нет легких войск, могущих доставлять сведения, как партизаны войск прусских, венгерские гусары, а особенно бесчисленные казаки в русских армиях. Из этого следует, что она маневрирует как бы с завязанными глазами, ощупью.

Впрочем стойкость, энергия, слепое повиновение солдат, личное сознание своего достоинства у каждого офицера, чувство долга у всех — богато вознаграждают за эти невыгоды.

В походе английская армия напомнит вам, может статься, армию Дария; на поле битвы перед вами солдаты Александра. [26]

О происхождении войск туземных; их подразделение на три армии: калькуттскую, мадрасскую и бомбейскую. Характеристические черты каждой из них.

Войска индо-британской империи подразделяются на три армии: калькуттскую, мадрасскую и бомбейскую.

Устройство всех трех, за исключением разве некоторых незначительных подробностей, во всем одинаково. Но тем не менее различные племена, из которых они набираются, дают каждой из них отличительный характер, весьма любопытный для наблюдения. Не менее любопытно бросить взгляд на политические события, на обстоятельства, от которых и среди которых эти армии получили свое начало.

С самого основания первых учреждений в Индии, европейцы пользовались известным числом туземцев для охранения магазинов, для конвоирования купеческих обозов; их называли пеонами. Со дня на день они становились многочисленнее. Им дали [27] начальников; их подвергли особому роду дисциплины. Несколько после стали называть их новым именем: по-английски sepoys, по Французски cipayes, сипаи, от Индийского слова cipahi, солдат, воин. Ружье, короткая кривая сабля, щит составляли их вооружение, чалма, полукафтанье и широкие панталоны — платье и головной убор. Они оказались верными, храбрыми, преданными, во всех родах службы, в какие их употребляли. Дюпле первый понял всю выгоду, какую он мог извлечь из них для великих предприятий, ознаменовавших его управление. Он начал употреблять их в большем числе, чем его предшественники Однакожь ничто не возвещало еще важной роли, какую они стали играть немного после в истории полуострова.

Около половины XVIII века была минута, когда английское владычество в Индии чуть не было подавлено в корне. Коромандельский берег был тогда театром великой борьбы между Франциею и Англиею. Французское знамя победоносно веяло на стенах Мадраса. Роковые неудовольствия между Дюпле и Ла-Бурдонне были единственною причиною спасения наших противников. Но, — вещь странная, — в ту самую минуту, когда английское владычество готово было уничтожиться, так сказать, еще не родившись, под пушками [28] Ла-Бурдонне, среди разрушающихся стен Мадраса, родилось учреждение, которое долженствовало покорить под власть Великобритании весь индийский полуостров.

Европейские войска компании были очень малочисленны в Мадрасе, во время осады этого города. Губернатор попытался извлечь для компании выгоду из туземцев. Он назначил начальниками над ними молодых англичан, бывших в городе в качестве волонтеров. Из числа сих последних один гражданский чиновник, по имени Галибуртон (Malcolm, Politic. histor. t. II. p. 195.) оказал большую способность к делам такого рода. Он назначен был поручиком. В следующем году президенство вверило ему для образования и обучения по-европейски корпус туземцев из нескольких сот человек. Он исполнил это поручение с таким же успехом, и с этой минуты число туземных войск возрастало с году на год. Туземные государи, союзники европейцев, отдавая свои собственные войска в распоряжение последних, тем самым придали обширное развитие учреждению. Галибуртон управлял первыми опытами: но ему не суждено было избежать почти общей судьбы всех людей, сделавших великие нововведения; он не видал [29] и, может быть, сам не понял всей важности своего дела.

Однажды случилось ему в полном параде сделать несколько упреков одному из сипаев. Раздраженный неправедливостию укоризны, или, может быть, одной ее формой, последний поразил его саблею или штыком. Галибуртон умер на следующий день, но его убийца предупредил его в могиле; его собственные товарищи, соотечественники, бросившись на него единодушно, убили его на самом месте преступления (Депеша совета крепости св. Георга, 2 сент. 1748.). Таким образом, — это с гордостию замечают английские военные историки, — сипаи в самом начале обнаружили две отличительные черты своего характера: чувствительность в деле чести и безграничную преданность к начальникам, заслужившим их доверенность.

И так Галибуртон может по справедливости считаться основателем мадрасской армии, а до известной степени даже творцом индо-британской армии. В этом значении его имя осталось народным между солдатами коромандельского берега. И теперь еще об нем говорят в казармах и на бивуаках: солдаты Индии, подобно солдатам Европы, [30] охотники передавать свои рассказы из поколения в поколение.

Офицеры бомбейской армия старались доказать, что первенство учреждения и употребления туземных войск принадлежит бомбейскому президенству. Но общее мнение, как мы уже говорили, приписывает его президенству мадрасскому. Впрочем при подобных обстоятельствах естественно думать, что одно и тоже учреждение явилось почти в одно время во всех трех президенствах. Во всяком случае, оно скоро привилось в Бомбее и Калькутте, также хорошо и с таким же успехом, как и в Мадрасе.

Бомбей, при всем том, что он был первым местом в Индии, где англичане приобрели некоторую территориальную власть, не имел в эту эпоху такой важности, как Мадрас и Калькутта; во всяком случае верно, что с 1747 года два корпуса сипаев, правда, не так хорошо устроенные, как войска Галибуртона, вышли один из Бомбея, другой из Телличерн и соединились в Карнатике с мадрасской армией. Десять лет спустя, несколько отрядов бомбейской армии принимали еще участие в знаменитой битве плессийской. [31]

Калькуттское президенство было театром событий современных тем, которые происходили на коромандельском берегу и вовсе не уступали им в важности. Здесь возгорелась ожесточенная и несколько времени сомнительная борьба между английским правительством и набобом бенгальским. Англичане не замедлили воспользоваться всеми своими средствами. Они употребили туземных солдат, обученных по-европейски (Сначала были образованы два баталиона; вскоре потом и другие по томуже образцу. Солдаты первого назывались Красными мундирами по цвету их платья, или Гадис по имени первого командира: солдаты второго, по имени командира, Матью.). Именно с бенгальскими сипаями Клейв совершил часть великих дел, послуживших к основанию империи. В битве при Плесси сипаи составляли наибольшую часть его сил. Баталионы бенгальской армии продолжали долгое время называться именами их первых начальников. Эти имена заменены впоследствии простыми нумерами, при заметном неудовольствии солдат. Такая же перемена и также, может быть, с неудовольствием была сделана во Франции. Кто не пожалеет об этих именах наших старых полков, именах, которые делали из них существо действительное, живое, неделимое: Шампань, [32] Пикардия, Ангумоа и пр. Капитан Виллиамс, Офицер бенгальской армии, сделался ее историком. Приятно следить с ним вместе за ее походами, победами, превратностями, возмущениями, одним словом, за всеми изменениями в жизни этих искателей приключений:

Мадрасская армия составлена из людей, то выше, то ниже среднего роста, за то деятельных, бодрых. Они ознаменовали себя способностию переносить тяжкие труды. Они всегда отличались привязанностью, преданностью к своим офицерам, верностью, почти неслыханною, к своему знамени. Побег, не смотря на снисходительность судопроизводства по этим делам, здесь почти неизвестен. Баталионы этой армии переходили много раз огромные расстояния, не оставивши назади ни одного человека (Например первый баталион третьего полка туземной пехоты, вышедши из Мадраса в 1803 г., достиг берегов Тантии, и т. обр. прошел тысячу миль. Он не оставил в Мадрасе ни одного сипая, хотя все почти были из окрестностей города.).

Мадрасская армия набирается из мусульман и индусов; последние обыкновенно принадлежат к высшим настам. Прежде достаточно было для набора членов одних самых [33] высших военных сословий, хотя вступление в армию было открыто для туземцев всех классов. Но в этом отношении дела скоро и сильно изменились. Много солдат поступает теперь из классов самых низших: из них составлены целые корпуса, которые порой заслуживали высокую воинскую славу. Впрочем английское правительство не поддерживает этих людей: оно боится, чтоб не вышло из этого отвращение и неуважение к военной службе в духе высших классов. С тайным прискорбием оно видит, что должности офицеров становятся достоянием самых низших членов индусского общества; может быть впрочем, в этом случае оно увлекается столько же своими собственными предрассудками, как и предрассудками туземцев. Но, как мы увидим ниже, не от него зависит воспрепятствовать этому ходу дел (Malcolm. Government of India etc. p. 202-5. Парламентское следствие.).

Армия бомбейская от своего начала и до нашего времени набиралась также во всех классах туземного народонаселения. Здесь более, чем в Мадрасе, правительство вынуждено было пожертвовать необходимости своими тайными побуждениями. Мусульмане, индусы [34] всех классов, даже жиды доставляют свой участок рекрут для этой армии. Члены низших сословий, часто самых низших между индусами, находят себе здесь работу; воинственные и аристократические трибы Раджпутна имеют здесь только небольшое число представителей: за то жиды нашли здесь себе место, в котором вообще всюду им отказано. Довольно часто они достигают офицерских мест. Один военный писатель высшего сословия, приведенный сэр-Джоном Малькольмом, который сам разделяет это мнение, говорит об них: «жиды чистоплотны, послушны, хорошие солдаты; из них выходят хорошие унтер-офицеры и офицеры, по крайней мере, прежде достижения старости, потому что тогда они предаются пьянству». Свидетельство важное в том отношении, что мы видим почти совсем противное в Европе. Здесь, как нам кажется, нигде не замечено, чтоб жиды оказали значительную способность к военной службе и еще менее к чистоплотности.

Бомбейский сипай такого же роста, как и мадрасский, также силен, смел, способен к перенесению величайших трудов и также трезв. Отличие от солдат обоих других президентств состоит в том, что бомбейский солдат никогда не обнаруживал [35] отвращения к переездам водою. Причина этой особенности заключается в самом свойстве набора. Он производится, как сказано выше, в низших классах. Оттого некоторые из солдат исключительно могут подвергаться лишению воды и осквернениям всякого рода, которых нельзя избежать на море и которые в высших классах влекут за собой потерю касты. Темная сторона картины в том, что побег некогда был чаще в этой армии, чем в обеих других, — обстоятельство, объяснявшееся впрочем довольно естественно соседством владений мараттского союза. Ибо, прежде подпадения этого союза под британское владычество, дезертеры находили в его владениях убежище легко и верно. Малейшее неудовольствие, которое был необходимо должен переносить сипай других армий, в Бомбее было достаточною причиною оставить знамена.

Бенгальская армия содержит в своем составе более аристократических элементов, чем армии других президенств. Она набирается главным образом из магометан и воинских триб раджпутских. Магометане почти исключительно поступают в кавалерию, индусы, большею частию раджпуты, в пехоту.

Под английским знаменем эти раджпуты продолжают гордиться воинственною [36] независимостью своих предков. Подвиги древних героев их племени — обыкновенные предметы их народных предании, их национальных песен. Это первые слова, которые мать заставляет лепетать ребенка. В махании саблей, в метании копья, в стрельбе из ружья и пистолета состоят его первые игры. Достигши мужеского возраста, он никогда на забывает первых впечатлений своего детства. Когда земледелец правит плугом, шпага и щит его висят на соседнем дереве. Под знаменами он отличается бесстрашием, удивительным для всех, которым удалось быть свидетелями. Иногда у него недоставало постоянства в продолжительных усилиях, необходимых в долговременной войне: но, лицем к лицу с какою нибудь опасностью, никогда он не являлся слабым или нерешительным. Презрение к смерти, охота бороться с нею в нем вещи совершенно естественные. Истощенный трудом и нуждою, раджпутский солдат иногда отказывался сражаться дольше: но даже тогда видали, что он ожидал смертельного удара с бесстрастным самоотвержением.

Если магометане с своей стороны уступают в некоторых отношениях высшим племенам раджпутским, за то они, как солдаты, много выше индусов низших каст. [37] Они не так легко покоряются дисциплине, но вознаграждают этот недостаток смелостью, отважностью, предприимчивостью даже до безрассудства.

Коротко, нельзя было составить военного единства, в некоторых отношениях более выгодного, чем это смешение двух племен, составляющих бенгальскую армию. Достоинства и недостатки обоих уравновешиваются и пополняются взаимно. Но самое превосходство элементов, составляющих бенгальскую армию, не могло порой не быть вредным. Раджпуты суть племя существенно воинственное, позабывшее ничего в своей истории; они доставляют английской армии от тридцати до сорока тысяч человек и могли бы доставить вдвое. У этих солдат религиозные предрассудки индусов сохранились во всей силе. Итак случись, что эти предрассудки будут раздражены, каким бы то ни было образом, англичанами, раджпутские солдаты, удалившиеся из службы, и солдаты в ней состоящие могли бы соединяться одной целью мщения или защиты. Мусульмане, также не забывшие своей истории, вспоминающие, что они начальствовали там, где теперь повинуются, не преминули бы к ним присоединиться. Близость и огромность опасности, которая бы угрожала тогда английскому владычеству, по истине [38] неисчислимы. Созданное шпагою, как с гордостию любят говорят англичане, поддержанное шпагою, кто ручается — не падет ли это владычество от шпаги?

Армии трех президенств, первоначально явившиеся при одинаковых обстоятельствах; продолжая набираться каждая отдельно, достигли однакожь однообразного устройства. Мы намерены теперь набросать главные черты этой организации.

О разных видах устройства англо-индийской армии от ее начала до нашего времени.

Учреждение сипаев родилось естественно, как будто само собою, из необходимости. Оно получило отсюда огромное могущество, неминуемо достающееся в удел всем политическим учреждениям, и вникшим из такого начала; но вместе с тем получило особенный характер неправильности, также свойственный всем подобным учреждениям.

Англичане сперва видели необходимость быть крайне осторожными с своими новыми [39] солдатами. Они не трогали их обычаев, привычек, предрассудков, облегчили, сколько возможно, тяжкое бремя дисциплины, устроили по-европейски только то, что было решительно необходимо. Что касается до платья, они ограничились только тем, что роздали ротным начальникам английское сукно; последним велено сделать костюмы по образцу национальных. В деле военного обучения они удовольствовались тем, что научили правильно действовать ружьем, да сверх того показали два-три простейшие маневра: свернуться в колонну, развернуться в линию, составить каре и пр. По правде сказать, и европейские войска в то время знали немного больше. И так эти нововведения были слишком достаточны для упрочения за этими новыми войсками больших преимуществ над их соотечественниками. Малейшие отряды их были достаточны для обращения в бегство целых армий.

Сипаи составляли тогда роты, из которых каждая состояла под начальством субагдара или туземного капитана. Потом известное число этих рот соединялось на определенное время под начальством офицера европейского. Это был генерал, их выправлявший и обучавший. [40]

Невыгоды, пороки этого устройства, с военной точки зрения, оказались с первого взгляда. Дисциплина, обучение не могли никогда при нем быть успешны, по крайней мере в европейском значении этих слов. А правительство непрерывно занималось их усовершенствованием. С самого, так сказать, рождения этих войск оно предположило себе, или, кажется, предположило, устроивать их ежедневно по образцу английской армии и достигло этой цели посредством трех главных преобразований, совершившихся последовательно одно за другим.

Первое преобразование явилось в 1766 г. Под именем баталионов составлены были корпуса, из тысячи человек каждый, и начальство над каждым было поручено европейскому офицеру с двумя помощниками. Ничто не изменилось в положении офицеров индусских и мусульманских. Роты остались, как и прежде, под начальством субагдаров; низшие должности поручались по прежнему туземцам. Отношения европейских офицеров к сипаям из временных стали постоянными, — вот и все. С тех пор также туземные офицеры увидели, что им нет ходу выше капитана.

Вторая мера, принятая в 1783 г., сделала более решительный шаг вперед на [41] этом пути. В каждую роту определено по три европейца: капитан, адъютант, сержант. Итак власть туземного капитана сделала шаг назад. Из первого в роте он стал вторым. Он потерял еще больше на деле, чем по видимости, потому что европейские капитан, адъютант и сержант стали рассуждать вместе о всех подробностях службы.

В этой системе европейский капитан стал существенным чиновником армии, осью, около которой вращалась служба. На него возложено было управление ротою. Этим чином обыкновенно ограничивался карьер европейского офицера; но, по своей важности, этот же чин давал ему положение, удовлетворяющее обыкновенному честолюбию. С другой стороны как он был единственный европейский офицер в роте, то ему необходимо нужно было заменить нравственным влиянием на туземцев физическую, так сказать, слабость, могущую произойдти из такого одиночества. На деле, туземные офицеры не переставали иметь значительный вес. Польза, какую они доставляли европейскому офицеру, служа как бы посредниками между ним и солдатами, ставила их в отношении к этому офицеру почти на ровную ногу. Та же причина давала некоторую важность и туземным унтер-офицерам. [42]

Третья мера, принятая в 1796, сильно изменила этот порядок дел. Баталион перестал быть основанием военного устройства; им сделался полк, такой же как в английской армии, т. е. состоящий из двух баталионов; каждый баталион состоял из рот, которых число изменялось по обстоятельствам. Сверх того (и вот что составляет самую важную часть этой реформы) каждая рота получила постольку же европейских офицеров, по скольку их было в роте английской пехоты. Туземные офицеры однакожь удержаны, даже число их увеличено. В каждой роте был субагдар или туземный капитан, джемадар или поручик: но это, как мы покажем ниже, было только для формы. Вся власть их была уничтожена. Кавалерия подверглась подобному преобразованию. С тех пор англо-индийская армия окончательно устроилась по образцу армии английской; в ней были те же разделения и подразделения; те и другие соответствовали разделениям и подразделениям английской армии, командуемой европейскими офицерами соответствующих чинов.

Туземные войска, повторим, составляют существенную, далеко многочисленнейшую часть армии индо-британской империи, но не единственно из них составлена эта армия. Войска [43] королевской армии, европейские войска компании составляют часть этой армии, изменяющуюся в числе, но всегда мало значительную. Войска королевской армии состоят из пехоты и кавалерии; европейские войска компании из пехоты, инженеров и артиллерии. Устройство европейских войск, служащих в Индии, совершенно такое же, как устройство британских войск в Европе и в других колониях. Нам нет никакой надобности ими заниматься. Повторим еще: и по числу и по важности это не более, как подкрепление армии туземной.

В следствие этого последнего устройства армия туземная подчинилась тем же правилам, как и армия английская, по крайней мере в большей части случаев. Повышение европейских офицеров компании производится в каждом полку до майора, выше этого чина — в целой армии, так по крайней мере в пехоте и кавалерии (Следствие. т. V. стр. 33.). Артиллеристы и инженеры повышаются на вакансии по полкам до полковника. Генеральского чина нет в войсках компании: он дается от короны. Повышение туземных офицеров, как мы заметили выше, ограничивается чином субагдара и производится всегда исключительно по [44] старшинству (Следствие. т. V. Общее обозрение показаний свидетелей, стр. 60.); тоже и еще в большей мере наблюдается в производстве сипаев в унтер-офицеры (Там же. стр. 63.).

Офицеры компании, назначенные директорами, обязаны учиться в аддискомбской школе. Европейские солдаты, как и во всей английской армии, вступают в службу по доброй воле. Народ любит этот род службы и до сих пор всегда являлось гораздо более рекрут, чем было нужно. Каждый из них имеет право назначить президентство, к котором хочет служить. Жены их, если они женаты, получают жалованье по пяти рупий в месяц. Дети от этих жен, привезенные из Англии, или от жен, вступивших в брак с солдатами в Индии, воспитываются на счет компания с величайшею заботливостию. На этот конец находятся школы и библиотеки при каждом полку (Там же. Общее обозрение стр. 54.).

Одежда войск компании, европейских и туземных, совершенно сходна с одеждою войск королевских. Конечно, было бы можно одеть лучше, по крайней мере, войска [45] туземные. Сипай на может привыкнуть к узкому и неудобному европейскому платью. Сто мундир для него противен. Едва вышедши из службы, он прежде всего спешит освободиться от него и надеть костюм национальный. Было бы очень легко изменить сей последний таким образом, чтобы он стал и красив и удобен для воина; но даже в самых мелочах мы находим и здесь неодолимую привязанность Англии к своим национальным обычаям. Во всяком случае надо удивляться этому больше, чем всему другому: можно повторить с одним очень известным писателем:

«Без сомнения один из самых важных примеров страсти нашего правительства вводить повсюду английские обычаи состоит в том, что оно заставило туземцев одеться в европейский мундир» (Shore t. II. p. 436.).

Наказание плетью существовало в англо- индийской армии до 1833 г., сказать по правде более в законах, чем на деле. Невыгоды приведения его в действие, глубокое отвращение, обнаруженное к нему сипаями, заставили его уничтожить, но только для них. По странной [46] противоположности и к чести сипаев, оно оставалось во всей силе для английских солдат.

Английские войска обеих армий приносят в Индию свои природные достоинства. Различные части этих войск показываются на этом новом театре тем, чем они были в последних континентальных воинах Европы. Они приносят сюда также, надобно сказать, теже недостатки физические и нравственные. Сии последние, соединившись с характером войск, к которым прививаются, являются иногда совершенно в новом виде. Но на этот раз мы будем говорить об военной организации в ней самой. Коммиссариат и военно-судное управление армиею одинаковы в Индии и в Англии.

Недостаток подвижности, который мы выставляли на вид, говоря об английской армии, еще более значителен в армии индо-британской. Здесь он вытекает гораздо естественнее из самого свойства вещей. Восточные армии до сих пор тоже, что они были во времена Ксеркса. Войска, воюющие в Азии, по самому общественному устройству страны, обязаны везти с собой все, в чем они могут иметь нужду. Мы говорили уже об этих длинных рядах возов, мулов, лошадей, следующим за английскою армиею. [47] Надобно умножить все это, так сказать, на бесконечное число раз, чтобы составить себе понятие о том, что затрудняет ход армии индо-британской. Мы говорили также о большом числе женщин и детей, следующих за солдатами. Но здесь, в Индии, за армиею, истинно и без преувеличения, движутся целые племена. Полковники, капитаны, простые поручики могут иметь известное число слуг. При кавалерии их по крайней мере столько же, сколько и боевых солдат. Кавалерист не сумеет накосить травы для своей лошади и пр. и пр.

Но это не все. Подле лагеря, под именем базара, выстроивается настоящий город. Базар есть огромный рынок, на котором солдат найдет все, в чем он может нуждаться.

Наконец индо-британская армия, подобно армии английской, разделяется на два класса, разъединенные непроходимой бездной: с одной стороны европейские офицеры, с другой офицеры, унтер-офицеры и солдаты туземные.

Но здесь еще не все общественные отличия, вырывающие и распространяющие эту пропасть; есть еще различие национальности. [48] Оба класса, составляющие армию, принадлежат к разным религиям, к разным цивилизациям, к разным поколениям. Они разделены обычаями, привычками, нравами гораздо более, чем пространствами океана, положенными между ними природой. В этом отношении, как и во многих других, индо-британская армия воспроизводит с преувеличением главные черты армии английской. Обратите к исламизму и браминизму унтер-офицеров и солдат армии английской, вы будете иметь армию индо-британскую; обратите в христианство офицеров, унтер-офицеров и солдат туземных, вы получите армию английскую. И так обе армии, с точки зрения простой военной организации, совершенно тождественны в том существенном отношении, что они разделены на два совершенно различные класса, только в одной эти классы принадлежат к одной и той же национальности, в другой к двум разным. Но во всяком случае это истинно английская идея, перенесенная в Индию, идея совершенного разделения обоих классов: она послужила основою настоящего устройства армии индо-британской. Естественно, она должна была приобрести более действительной важности, чем в армии, послухи и вшей для ней образцом.

Выражение туземного офицера, о котором мы часто упоминали, без сомнения с [49] первого взгляда покажется противоречащим нашему последнему положению. Итак мы должны рассмотреть с некоторою подробностию: что такое туземный офицер, какое его положение, в чем состоят его военные обязанности.

Сказать на правде, в самой особенности этого положения находится характеристическая черта организации индо-британской армии.

Об одной характеристической черте организации англо-индийской армии. Положение туземных офицеров.

Организация 1796 г. сохранила, туземных офицеров и даже значительно увеличила их число. Но в тоже время она приняла самые мелочные предосторожности, чтобы отнять у них самую малейшую частицу, самую тень прежней власти, чтобы лишить их возможности когда нибудь вновь приобресть ее. Одним словом, она позаботилась об уничтожении учреждения, сохранивши его имя. Дело так далеко пошло в этом, отношении, что его [50] нельзя бы было понять иначе, как при помощи языка несколько специального и извлечения из правил, определяющих положение этих офицеров.

Организация 96 г. удержала в каждой роте, под начальством европейских офицеров, двух офицеров туземных: субагдара или капитана, джемадара или поручика; потом также двух туземных унтер-офицеров: гамильдара или сержанта, наика или капрала. Но будет полезно заняться только положением первых (Чтоб не вдаваться в подробности, мы говорим только о пехоте: устройство кавалерии сходно с устройством пехоты.).

Субагдар или туземный капитан никогда не достигает начальствования над роток Если европейский капитан убит, болен, в отставке, начальствование переходит к поручику, от поручика к прапорщику. Никогда также не поручается ему командование ни одним отрядом. Число людей в роте слишком мало по отношении к числу европейских офицеров: таким образом всегда можно довольствоваться сими последними или, в других случаях, баталионным адъютантом. Итак действительная власть никогда [51] не попадает в руки туземного офицера, не, смотря на его титул.

Во внутреннем управлении роты туземный офицер также не имеет власти.

«Само собою разумеется, говорит военный устав, что туземные офицеры так точно подчинены европейским офицерам своих рот, как и все другие сипаи, что они не имеют никакой особенной и отдельной власти, которая могла бы в каком нибудь случае сделать их независимыми от ротного начальника» (Abridged code of military regulations (infanterie), sect. IX. p. 4.).

«Им в особенности запрещается вмешательство между европейским офицером и туземным солдатом, когда последний хотел бы обратиться к первому с просьбой или жалобой. Единственная обязанность туземного офицера в этом случае состоит в том, что он приведет солдата к европейскому офицеру, но удержится от всякого предварительного исследования о предмете просьбы солдата» (Idem ibid. p. 5.) «Всякая попытка туземных офицеров узнать предмет просьбы сипая или [52] отклонить его от ней, считается с их стороны одним из важнейших преступлений, какие они могут сделать, и заслуживает соразмерное наказание (Idem ibidem sect. IX p. 7.). С другой стороны запрещается европейским офицерам пользоваться, в каком бы то ни было случае, посредничеством туземных офицеров в сношениях с сипаями, особенно для объявления предписаний и депеш правительства. Всякий акт, всякое предписание правительства, которое по своей природе должно быть известно сипаям, будет сообщено каждой роте европейским офицером, ею командующим; он будет составлять канал, обязанный на этот род сообщения» (Idem ibid. p. 8.). На эти места не нужно пояснений. Намерения законодателя очевидны. Он предположил себе уничтожить всякую прямую власть туземного офицера над его соотечественниками; он хотел предотвратить даже всякое влияние, более или менее косвенное, которое мог бы приобресть первый на последних.

В других отношениях законодатель представляется еще недоверчивее, еще подзорчивее. Не довольствуясь отделением туземных офицеров от соотечественников их той [53] же роты, он силится разобидит их между собою. Всякое общение, всякое общее суждение, о чем бы то ни было, всякое общество, хотя бы о но имело самую безразличную цель, им строго запрещено. Выпишем еще. «Всякий митинг туземных офицеров, всякое действие с их стороны для узнания причин жалобы их солдат, для допроса или испытания лиц, от которых происходят эти жалобы, строго запрещаются; о всех туземных офицерах, замешанных в подобные действия, немедленно дано будет знать главнокомандующему» (Idem ibid. p. 8.).

«В случае, еслиб собралось общество туземных офицеров с целию рассуждения о каком нибудь предмете, относящемся к их воинским обязанностям, туземный дежурный офицер немедленно донесет об этом европейскому дежурному офицеру, равно как и обо всем том, что он мог узнать касательно этого собрания. Всякое небрежение насчет этого пункта будет почтено формальным нарушением военных постановлений и следовательно наказано» (Idem sect. X. p. 3.).

До сих пор законодатель высказывал только отрицательные распоряжения. Он [54] переменяет язык только для того, чтобы дать положительные инструкции, выраженные в двух статьях того же устава.

«Туземные офицеры суть источник, откуда европейские офицеры должны извлекать вернейшие сведения о характере, привычках и пр. унтер-офицеров и солдат их роты; итак вменяется в обязанность туземным офицерам сообщать ротному командиру обо всем том, что произойдет нового между солдатами, давать ему знать о добрых и дурных свойствах сих последних, о случаях, в которых те и другие могут быть употреблены в дело». Немного дальше:

«Туземные офицеры должны, под личной ответственностью, извещать постоянно офицеров европейских о поведении и чувствах их солдат, таким образом, чтобы чувства неприязни и неудовольствия, какие обнаружатся, тотчас были узнаны и поправлены; чтобы в том случае, когда известные ошибки укоренились бы в духе солдата, они немедленно могли быть искоренены» (Idem, sec. XII. p. 3 и 4.). И здесь все комментарии были бы излишни. [55]

Итак туземные офицеры не имеют никакой власти, которая соответствовала бы их титулу. В противность этому громкому титулу, в противность виду равенства, который, казалось бы, должен дать им этот титул с европейскими офицерами, они окончательно не более, как избранные солдаты. Их эполеты не значат ничего больше, как нашивки наших старых солдат; сравнение тем более основательное, что эти эполеты даются за старшинство и только за старшинство. Все, что не касается военной службы, и в этой службе все, что относится к заслуге, к таланту, исключено; все это изглажено перед одной оценкой долговременной службы. С другой стороны титул офицера нисколько не уменьшает расстояния, отделяющего туземца, какой бы ни был его чин, от офицера европейского. Сипай, которому продолжительная служба доставила титул, жалованье, эполеты капитана, остается однакож на столько же удаленным от европейского офицера, как и последний солдат его роты. Между ними нет ни одной точки соприкосновения. Вероисповедания, нравы, языки содействуют еще, если это возможно, всем другим разъединяющим причинам.

Прежде было не так. Туземные офицеры имели большую и действительную власть; [56] благородное братство оружие не было изгнано из их сношений с европейцами. Законодатель думал, что должно изменить этот ход дел: но по свойству английского духа, замечаемому везде, в делах великих и малых, переменяя вещи, он сохранил слова, изменяя факты, удержал формулу.

© текст - ??. 1849
© сетевая версия - Тhietmar. 2018
© OCR - Иванов А. 2018
© дизайн - Войтехович А. 2001