РАЗВАЛИНЫ ВИДЖАЯНАГАРА, ДРЕВНЕЙ СТОЛИЦЫ ИНДИИ. Была недавно, в этом отделении журнала, речь о книге некоторого графа de Warren, потомка ирландской фамилии, поселившейся во Франции вместе с последними Стуартами. Этот молодой искатель приключений, отправившись в Индию, определился в великобританскую военную службу и, после возвращения своего на родину, издал сочинение, в котором, при описании состояния тамошнего края, с непостижимым и истинно французским забвением приличий предлагает самые верные, по его соображению, средства к изгнанию оттуда тех, под чьими знаменами сражался он там на поле чести. Парижские журналы, разумеется, с восторгом встретила [58] книгу, которая в Англии и во всей Европе, по справедливости, получила название неблагодарного произведения шпионской литературы. Но, если пренебречь этот отвратительный характер, который легкомысленность автора придала ей так неловко и, притом, совершенно бесполезно, многое, как мы видели, заслуживает в ней любопытства и вникания европейских читателей. Тот же мосьё де-Варрен описывает теперь в одном парижском журнале поездку свои с полковыми товарищами к великолепным развалинам Виджаянагара, древней столицы индейских царей, доныне известным только по имени. Мы предоставим ему самому рассказ об этом гусарско-археологическом поиске.

«Около сорока дней уже 55-й полк ее британского величества стоял на зимних квартирах в Беллари, в мадрасском президентстве, в Ост-Индии, а ни одному из наших офицеров еще не вздумалось посетить удивительные развалины Виджаянагара, которые отстоят оттуда верст на сорок по прямой линии. Это видимое равнодушие, без сомнения, должно приписать дурной славе места: страшные перемежающиеся лихорадки господствуют там во все время года. Та же самая причина удаляла и живописцев и историков и туристов от развалин, которые могут состязаться с первыми в мире, не исключая, быть может, и Пальмиры. Наконец настала минута, когда давно задуманному предприятию надлежало осуществиться. Пятеро из нас получили на месяц отпуск, который предполагалось употребить с двойною пользой, — исследовать все чудеса, погребенные в пустыне, и поохотиться за павлинами, кабанами и тиграми, которые поселились в чертогах, оставленных человеком.

«Наш отъезд, назначенный в десять часов вечера, в прекрасную мартовскую ночь, был задержан праздником, на котором мои товарищи не могли не побывать. Это был праздник «Общества Гвоздя». Он — совершенно английский и совершенно индейский. Во многих полках, так же как и в нашем, в 1830, образовались общества под именем Гвоздя, в память знаменитого [59] гвоздя, которым, по обычаю древних, заколачивали дверь во время оргии, и каждый член являлся в общество с принятым знаком, — с серебряным гвоздем на синей ленте. Члены этого клуба, в память доброй старины, обязываются однажды в месяц собираться у одного из собратов, по очереди, с целью порядочно натянуться в порядочном обществе или, по их живописному выражению, сковать гвоздь для своего гроба. Впрочем, не все смотрят на следствия этих попоек с такой мрачной стороны. Напротив, английская, пословица уверяет, что слишком правильная жизнь вредит здоровью и что один раз в месяц нарезаться — необходимо.

«Первого марта 1836, я присоединился к веселому собранию осьмнадцати членов, которые, по обычаю, справляли праздник Гвоздя. Мы положили отправиться в Виджаянагар тотчас после потехи. Я, разумеется, не стану утомлять читателя подробностями этой разгульной пирушки: буду невоздержен только насчет обстоятельства, которым оно кончилось и которое касается моего предмету. Оргия приходила к концу; назначенный час отъезду уже давно миновал, когда, среди взрывов нашего веселья, мы через открытое окно услышали пение баядерок храма, находившегося поблизости нашего загородного лагеря. Одному молодому головорезу тотчас вздумалось предложить «Похищение Сабинок». Положили каждому из нас посадить по баядерке на свое седло и, волей-неволей, свезти в виджаянагарские развалины. Само собою разумеется, что это предложение всем показалось самым благоразумным и было принято с тройным браво. Как можно было ожидать довольно сильного сопротивления со стороны браминов и черни, то члены Гвоздя, не принимавшие участия в поездке, предложили нам свои услуги при сражении и для прикрытия нашей ретирады после набегу на святилище индейского идола, у которого — такие милые танцующие и поющие жрицы. Это великодушное предложение было принято с искренними дружескими рукопожатиями и со слезами признательности. И так, наши лошади и их саисы (погонщики) отправлены вперед к каравансераю, за лагерем, [60] на дорогу, по которой нам надлежало ехать, а мы, попарно, пошатываясь и распевая, побрели прямо к храму. Благодаря расплоху, похищение баядерок было не трудно. Хотя брамины и затрубили в рога, чтобы собрать правоверных и хотя толпа скоро бросилась за нами в погоню, однако ж мы прибыли в каравансарай без всякой беды, кроме нескольких перепалок в арриергарде, в которых главную роль играли кулачные удары. Но погонщики, оттого ли, что худо поняли наши приказания, или оттого, что не хотели вмешиваться в опасное дело, не явились на сборное место, и нас скоро осадила огромная толпа, которая сбегалась из всех предместий. Крепость нашу составлял открытый двор, обнесенный забором в четыре или в пять футов вышины. Впрочем, влияние Европейца на Индейцев так сильно, что достаточно было трех или четырех человек наших товарищей, чтобы, стоя с палками в дверях, удерживать восстание черни. Издали, правда, метали в нас ругательствами и даже каменьями, но никто не дерзнул перелезть через забор, который отделял нас от толпы. Между тем, беспрерывно возраставшее число врагов, быть может, придало бы наконец им смелость и минута легкомыслия могла бы стоить нам дорого, если бы не подоспели наши деньщики с лошадьми и не уведомили нас, что дивизионный командир, узнав о скопище Индейцев, шлет роту солдат, чтобы схватить зачинщиков беспорядку.

Ясно было, что зачинщики — мы! Следовательно, времени терять было некогда. Мы тотчас вступили в переговоры с браминами, выдали им баядерок и прибавили несколько рупий для укрощения гневу богов, потом сели на коней и ускакали, а защитники наши исчезли в толпе, которая с местною характеристическою кротостью пропустила их улыбаясь. Отскакав, сколько было нужно, мы поехали тише и продолжали петь хором англо-индейскую песню:

Yes, I will wrestle, fight,
My boys, leap over any where! [61]
For this my delight
On a shining night
In the season of the year.

«Да, ребята, я хочу бороться, драться и скакать через преграды, затем что это любо мне, когда ночь ясна и когда по летам мне веселье».

«Проезжая ночью, деревеньку Куртне в пяти верстах от Беллари, мы поворотили в Дириджи, большую деревню, в шести верстах далее, и пребыли туда на восходе солнца. Утром там настигла нас знаменитая мистрисс Y***, с мужем. Мистрисс Y*** — львица Индии: она известна как лучшая наездница, как лучший конюх, как самый искусный коновал и как самый отважный охотник во всей колонии. Прибавьте к этому английскую красоту, наивность, веселость и детское сердце, и вы подойдете близко к прекрасному идеалу царицы львиц. Лошади — ее страсть, страсть роковая, которая стоила ей счастия быть матерью. Охоту, но такую охоту, которая состоит в преследовании лисицы или кабана во всю прыть, очертя голову, она любила до сумасшествия. И она не носила другого оружия кроме легкого хлыстика в самой крошечной из вообразимых рук. Самые строптивые лошади повиновались ей, и любимым ее конем был прекрасный бурко, некогда принадлежавший гайдерабадскому английскому резиденту, и такой злой, что хозяин намеревался уже убить его, когда мистрисс Y*** вызвалась укротить и объездить. Она успела в этом, и резидент подарил ей этого буяна. Она одна могла подойти к нему: это животное разбило бы и загрызло бы всякого, а между тем принимало ласки и поцелуи от своей прекрасной повелительницы, ело из ее рук и следовало за нею как собака, без поводьев.

«Третьего марта мы прибыли в Каммалпур, убив по пути двух лисиц. Отсюда несколько верст до Томбудры, и тут же край степи, которая поглотала развалины и все окрестности Виджаянагара. Нас дожидались областной казначей, мистер Робертсон, и первый его помощник. Их палатки были раскинуты в тени нескольких прекрасных тамарисков. В нескольких [62] шагах оттуда, посереди назначенного к вашим услугам стада быков, верблюдов и лошадей, стояли три слона, из тех, которых Ост-Индская Компания содержит в Дириджи для переноски багажа белларийской дивизии. Наши были — известные ветераны по части охоты за тиграми. Полдень мы посвятили обсуждению планов назавтра. Как прекрасная наша львица могла уделить нам не больше двух или трех дней, то положили охотою заняться прежде древностей. Однако ж в тот же вечер мы воспользовалась прохладою, прогулялись в лес, и случай привел нас к первому храму, унылый вид которого в совершенстве соответствует идее ужасу, сопряженной с развалинами древней столицы Карнатика. Впрочем, мы нашли там только обыкновенные в индейских храмах глушь и мрак, увеличенные густою тенью окружающей рощи. Низкие массивные столбы поддерживают, в виде кровли, огромные глыбы граниту и, кажется, презирают могущество времени: только землетрясение может поколебать подобное здание. Однако ж видно было, что оно давно покинуто. Ползучие растения запустили огромные корни в спаи камней; внутренность завалена грудою мусору, и сильный запах сырости доказывал, что брамины давно уже уступили место летучим мышам. Мы нашли опрокинутого идола Ганеса, сына Сивы. По индейской мифологии этот бог, в гневную минуту, отрезал Ганесу голову и, чтобы утешить потом его мать, богиню Парвати, заменил отрезанную голову слоновою. В нескольких шагах от храма, перед главным фасадом, находится небольшой озеро, о котором есть свое предание. У последнего брамана этого храма была прекрасная жена и одно только дитя. В припадке ревности он зарезал дитя и бросил в озеро. Мать, в отчаянии, бросилась туда же, и уже не возвращалась. Но часто, говорят, и поныне видят скользящую по озеру окутанную в туман женщину, которая держит на руках окровавленного ребенка. А всякий, кто увидит ее, тотчас получает лихорадку и умирает. Оттого-то берега этого озера и опустели мало по малу в стали бесприютною пустыней, хотя пейзаж [63] прекрасен: озеро, окруженное рощей, отражает мимо идущие облака в гладкое черное зеркало, только кое-где разбитое широкими листьями лотоса. По дрожащей, поверхности этих листьев, быстро как молния, бегает птица того же имени, блестящий лотос. Мы засмотрелись на игру этих птиц, как вдруг поверхность воды взволновалась, выглянул крокодил, уставил на нас оторопевшие глаза, и опять нырнул. Птицы улетели. Мы воротились к палаткам, чтобы отдохнуть перед трудами следующего дни.

«Четвертого марта, за четверть часа до рассвету, мы собрались в одной палатке и с наслаждением глотали кофе, о котором наслаждении истинное понятие можно получить, кажется, только в Индии. В то же время мы пересматривали план предстоящей кампания. Накануне была примечено несколько стад кабанов. Мы решили дать им сражение холодным оружием, сражение истинно рыцарское, более достойное уважения нежели грубое убийство посредством ружейных выстрелов. Наше главное оружие состояло в копье. Позавтракав, мы отправились.

«Никогда, конечно, не видали вы столько дичи и красного зверя вдруг, в одной массе, сколько мы нашли. Мы подвигалась полукружием, мимо холмов, по которым в необозримую даль тянется колоссальные развалины внешней стены древнего города, и при каждом выстреле наших загонщиков со всех сторон поднимались или бежали животные целой зоологии, от перепелки до павлина, от большого пестрого оленя до маленькой грациозной сайги. Почва, по которой мы шли, до такой степени изрыта развалинами каналов и водопроводов, что часто не было возможности переправиться. В минуту самого большого затруднения в этом роде, огромный кабан прошмыгнул почти промеж ног у одного из наших товарищей. Конь его дрогнул и вомчался во всю прыть; мы захохотали; но скачущему, конечно, было не до смеху: он поминутно мог сломить себе шею. Вскоре потом мы увидели полное стадо кабанов. Будучи выгнаны из лесу, они пустились бежать через поляну. В таком случае каждый охотник, по обычаю, [64] выбирает себе животное, которое ему понравится, и пускается вдогонку. Кто знает свое дело, тот не машет копьем и не бросает его, а, уперев в ляжку, держат наклонно к земле, под углом в сорок пять градусов, и таким образом скачет. Догнав кабана, стоит только промчаться мимо так близко, чтобы достать его концом копья: тогда от одного стремления железо вонзится до древка, без всякого движения и усилия охотника. Если же кто вздумает управлять ударом, то наперед может быть уверен, что наверное промахнется. Мы таким образом убили несколько огромных кабанов. Все охотники отличились. Но героинею дня, без сомнения, была наша прекрасная львица. Устав скакать за кабанами, некоторые из нас пошли охотиться за бекасами, которые на окрестных рисовых полях водятся во множестве. Капитан Y*** сначала вместе с нами гонялся за кабанами, с копьем в руке. Но наконец и он потребовал своего ружья. После нескольких выстрелов по птицам, он увидел скачущую по скалам самку-обезьяну, с детенышами. Капитан искусно набивал чучела, и у него в коллекции не доставало именно такой породы обезьяны. Он пустился в погоню за семьей, которая под искусным управлением матери долго спасалась. Проскакав верст пять, капитан потерял терпение и выстрелил издалека. Обезьяна упала. Когда мистер Y*** сошел с лошади, чтобы взять добычу, наблюдавшие за ним индейские дровосеки бросились на него. Надобно знать, что обезьяна — животное священное в Индии, потому что Вишну, во многих своих подвигах на земле, прибегал к помощи армий из обезьян, и любимый его полководец Гануман — оранг-утанг: даже сам он нередко, принимал образ обезьяны. Это известно во всей Индии, но нигде, быть может, обезьяны не пользуются таким уважением как в окрестностях Виджаянагара, потому что, по словам предания, тут — колыбель Ганумана, бывшее жилище матери этого полубога и поприще многих его подвигов. Поэтому убиение обезьяны — такое дело, которого Европеец не может безнаказанно позволить себе в [65] присутствия Индейца: оно навлечет на него мщение гораздо скорее нежели самое дерзкое личное оскорбление или насилие. Это капитан Y*** испытал на себе. Дровосеки, повалов его, принялись душить, как вдруг подоспела неожиданная выручка. Прекрасная львица, очень хорошо знакомая с суевериями страны, неспокойно видела, как муж удаляется в безрассудной погоне, и последовала за ним, сначала издали; потом беспокойство ее возрасло, и она пустилась догонять во всю прыть. Несколько минут он скрывался от нее за поворотом; тут, она вдруг услышала крик, и узнала голос мужа. Несясь через кустарник как птица, она пустилась по прямой черте туда, откуда слышались крики, и скоро увидела мужа в руках убийц, по другую сторону глубокого и широкого рва. Она была одна и безоружна; пропасть разделяла от мужа. Но отважная наездница понудила коня, и одним махом, с свергающими глазами, с хлыстом в руке, очутилась посереди толпы. Индейцы, в суеверном ужасе, вообразили, что ее лошадь — крылатая, и что сама она — богиня. Они покинули свою жертву и разбежались. Супруги, с своей стороны, тоже поспешили к палаткам. И тогда только героиня явилась женщиной: мистрисс Y*** на другой же день она принуждена была оставить нас и целый месяц прохворала от сильного волнения. Впоследствии мы опять увидели ее. Это было на бале. Когда она вошла в залу, все женщины невольно поднялись, чтобы видеть ее; мужчины почтительно поклонились. Эта неожиданная почесть тронула ее: она прослезилась. Подвиг, который удивлял нас, казался ей совершенно естественным: она вовсе не думала об нем, ни прежде ни после. Таких львиц в ваше львиное время не много увидите, и Рим, конечно, увековечил бы имя такой супруги статуею.

«Шестого, мы перенесли наших пенатов в самый центр Виджаянагара, в тот квартал, который еще сохранил свое древнее наименование, Гампи. Это — большая улица, которая оканчивается у храма Вирупакши, в нескольких саженях от южного берегу Томбудры. Тут было очень много тигров. Мы поместились во [66] втором этаже, в галерее, которая, по-видимому, принадлежала к какому-то дворцу. Первою нашею заботою по прибытии было принять нужные меры к предохранению лошадей и другого скота от нападений хищных зверей во время ночи. С одной стороны устроили частокол, с другой разложили ряд огней. Все оружие было наготове. И эти предосторожности были не излишни, напротив, даже недостаточны: в тот же вечер у нас исчезла одна собака и одна коза. Но в последующие дни беспрерывные выстрелы, пылающие костры и всякого роду шум, удаляли неприятных гостей.

«Не одни только мифологическое происхождение и легенды, собранные в двух индейских эпопеях, в Рамаяне а Магабарате, могут остановить внимание путешественника на развалинах Виджаянагара. В не столь древнее время, Виджаянагар в продолжении двух веков был столицею империи, которая удерживала имя и часть блеску старинного города еще долго после того, как он уже разрушился. Индейцы вообще никогда не писали своей истории: они смотрят на жизнь как на испытание, а на действия свои как на суету, которая не стоит ни внимания ни воспоминания. Оттого-то местные летописи и начинаются не прежде как с нашествия мусульман, которые, одни в этой стране, любили и писали историю. Из индейских книг мы узнаем только, что эти развалины возвышаются на земле, с незапамятных времен освященной религиею. Это — нечто в роде индейского Олимпа. По Рамаяне, место это в продолжении веков было жилищем великого Рамы (одного из воплощений Вишну), его жены Лейлы, да брата и верного товарища, мужественного Лакшмана. На земле нынешних развалин некогда возвышалась прославленная Сишсиндия, которой могущество было так жестоко оспориваемо знаменитыми сатирами Сугривой и Вали. Все эти предания, относящиеся к одному и тому же месту, сделали его священнейшим из всех и оно еще поныне составляет цель набожных странствий, не уступая ни в чем знаменитому храму Джагерната.

«Мусульманские историки сообщают нам более [67] положительные факты. Белальдео, поселявшийся здесь в 1344, был один из многочисленных индейских предводителей, которых владения опустошены, в 1322 в 1326, знаменитым Кафуром, полководцем патанского султана, имевшего столицу свою в Дегли. Этот Белальдео своими воинскими талантами и успехами против Патанов успел покорить своей власти всю землю между Кистной и Коромандельским Берегом. После первых довольно неудачных войн, он однако ж понял трудность устоять против врага, которого главные силы состояли в бесчисленной коннице. На пространстве многих верст вокруг знаменитого тогда уже храма Вирупакши он нашел ряд военных позиций, удивительно выгодных для обороны: гора высилась за горой, гребень за гребнем; гранитные волны, разделенные узкими долинами, естественно образовало такие удивительные траншеи, которых не превзойдут величайшее искусство и изобретательность человека. Около центра этого пространства, неровности почвы постепенно исчезали и давали возможность нарыть множество каналов, для проведения воды из Томбудры. Наконец эта река уже протекала через город: она скакала притом по скалистым порогам, которые препятствовали плаванию, так что, доставляя городу все нужное, еще увеличивала его неприступность.

«В 1344, Вирупакша был довольно значительным городом и считал уже шесть обводных стен, построенных в разные эпохи его распространения. Белальдео прибавил седьмую, самую огромную и лучше всех сохраненную. Он основал тут свою столицу, которая получила название Виджаянагара. Скипетр оставался и руках его потомков в продолжении двух веков, до прекращения роду прямых наследников. Но могущество их пережило самих преемников имени и перешло к боковой отрасли, которая перенесла столицу в Чандегери, на сто верст далее к югу, и царствовало еще сто лет с блеском, почти равным первой династии.

«Империя Карнатик, Виджаянагар или Нарсинга (она известна под этими тремя именами), в минуту [68] величайшего своего процветания, то есть, в 1500, простиралась до мыса Коморина; по западному берегу, до истоков Кистны, включая туда же княжество Гоа; и по восточному берегу до устья Годаверы. Это было самое могущественное царство в Индии по сю сторону Ганга. Северную ее границу очерчивала Кистна; со всех прочах сторон омывало море. Следовательно, она заключала в себе президентство мадрасское, царство Мейсур, — португальские владения и треть президентства бомбейского. Один государь этой империи по имени Тримала-Раджа, в 1625, позволил Англичанам поселиться в Мадрас-Патнаме. Но не они были причиною падения его могущества: империя Виджаянагар покорена Монголами знаменитого Эвренгзиба, и Англичане нашли ее уже в груде развалин обширных владений деглийских императоров.

В течении двух сот лет как Европейцы владеют Декканом, никто еще не вздумал описать остатки этой удивительной столицы, которой образованность сияла на всем пространстве между Кистной и мысом Коморином. Не более как три столетия назад она еще возбуждала зависть целой Азии, а между тем в этот короткий промежуток даже имя ее едва спаслось от забвения. Поселяне, которых встречаешь в окрестностях развалин, называют их общим именем старого города. За тридцать или сорок миль далее им придают без различия три названия, Анегунди, Вирупакша, и Гамни, то есть, имена трех бывших кварталов города.

«Вирупакша было также название самого замечательного из двух храмов, которые доселе существуют в нескольких шагах от южного берегу Томбудры, под 15° 14' северной широты и 76° 34' минуты долготы от гриничского меридиана. Он находился в самом центре города, который простирался от него по всем направлениям верст на осемь. Другой храм лежит не более как в четырех стах саженях на восток от первого, подле такого места, где река, круто поворачивая на север, пробивает себе шагов осемьсот пути между гранитных скал и потом опять продолжает [69] естественное течение на восток. Эти два памятника лучше всего сохранились посереди развалин, а между тем предание говорит, что они основаны гораздо ранее Виджаянагара. Первый из этих храмов посвящен Сиве, под именем Вирупакши; последний — Вишну, под именем Виталадевы или Рама-Шандры.

«Цезарь Фредерик, путешественник бывший в Виджаянагаре в половине шестнадцатого века, полагает окружность этого города верст в сорок. По собственным моим наблюдениям я полагаю гораздо больше и думаю, что путешественник говорил о которой-нибудь из внутренних стен, потому что Белальдеева укрепленная стена, которую можно отыскать на всем ее протяжении и которой триумфальные арки еще существуют, отстоит на восток, запад, юго-восток, юго-запад и север, повсюду верст на осемь от храма Вирупакши. Откуда ни посмотреть на эту стену, она кажется бесконечною и всегда представляется произведением гигантов. Она сложена из каменных глыб в тридцать футов длины, и десять ширины, так, что одной массы их достаточно для сохранения ее целости до конца веков. Внутренние стены, числом шесть, оставили гораздо менее следов, но, при внимании, их можно найти.

«Шестиугольный город, расположенный на обоих берегах Томбудры, разделялся на различные кварталы, из которых каждый поочередно был седалищем владык. Кварталы эти получали особенная наименования или от царей династии или от местных обстоятельств. Их пределы и имена существуют большею частию до сих пор. Так на северном берегу находится квартал Апара, или Противоположный, в отношении к Вирупакше, а в двух верстах ниже, по тому же берегу, Анегунди. Имя это происходит от слов ане, слон, и гунде, площадь, потому что в этом квартале содержалась слоны, которых конюшни и теперь целы. В царствование двух братьев, Нарсинги и Кришна-Раджи, потомков Белальдео, здесь была резиденция старшего брата, который господствовал здесь исключительно. На южном берегу находятся кварталы, в [70] центре, Вирупакша, Витала-Раджа, где был другой храм, Ачиата и Кришна.

«Посереди развалин Анегунди и как бы нераздельно с ним живет человек, на которого грустно посмотреть: это — развалины царского поколения посереди развалин царства, это — молодой человек лет двадцати осьми, последний представитель и прямой потомок государей виджаянагарских. Несмотря на свое высокое происхождение, он не имеет ни какого состояния и все окружающее его находится в самом жалком положении. Однако ж он еще силится поддерживать некоторый призрак бывшего величия и, между прочими эмблемами уже не существующей власти, содержит одного слона для охоты и для торжественных случаев. Когда потомкам виджаянагарских государей замечают бесполезность этой издержки, они говорят, что надеются увидеть со временем перемену правительства в своей земле и что тогда права их возьмут верх над правами других индейских царских поколений; если же они откажутся от всех знаков царского достоинства, то их не почему будет отличить от толпы и имя их исчезнет так же, как почти уже исчезло имя их города. Молодой падший царевич развалин виджаянагарских пользуется от окружающих таким уважением, какое совместно с несчастием, всегда уважаемым в Индии.

«За исключением доныне сохранившихся слоновых конюшен, развалины Анегунди не носят на себе той печати величия, какую находим в кварталах южного берегу Томбудры. Около наследника виджаянагарских государей собралось человек двести жителей, которые повесили свои соломенные крыши на развалинах дворцов и храмов и составляют род деревни. На половине дороги между храмом Вирупакша и Анегунди видны остатки моста, который некогда соединял две большие части города. Мост этот перекидывался через реку в таком месте, где она имеет две версты ширины и где, исключая двух или трех углублений, можно перейти ее в брод во всякое время года. Чтобы переправиться безопасно, нужно воспользоваться скалами и следовать за изворотами [71] моста, который был построен зигзагами на дельных гранитных столбах, как будто вколоченных в ложе реки. Самый помост также состоял из гранитных глыб. Некоторые столбы наклонились от действия воды в течении пяти столетий, но цепь их еще нигде не перервана и целое, по своему расположению, напоминает камни друидов.

«В летописях рассказывается, что в царствование Кришна-Раджи, одного из потомков Белальдео, в Виджаянагаре, не считая мечетей и христианских часовен, было по крайней мере триста храмов, посвященных различным индейским божествам. То, что поныне осталось, в самом деле доказывает, что храмы было чудесны, большею частию колоссальны, и отлично отделаны. Нет возвышения, нет холма, которые бы не были посвящены какому-нибудь поклонению и не сохранил тому следов.

«Лучше всех сохранившаяся часть города — та, которая носит название Гампи. Это — площадь, которая начинается у храма Вирупакша и оканчивается у маленькой пагоды с портиком и двумя спиральными башнями. Площадь эта имеет около трех сот пятидесяти сажен длины и двадцать осемь ширины. По обеим сторонам ее тянутся уступами аркады в несколько этажей, с балконами. Самый храм, кроме своей древности, очень любопытен и был бы еще любопытнее, если б находился не по соседству с храмом Виталадева, о котором нам остается поговорить. Архитектура храма Вирупакша почти совершенно такая же как архитектура всех больших индейских пагод. Двор, окруженный высокою стеною с пирамидальными воротами. Портик, служащий входом в большие сени, уставленные обломками идолов, которые частию отделаны и шлифованы превосходно. Это — род пантеона индейских богов: Сива, Вишну, Лакшман, Ганеса, встречаются всего чаще. Некоторые из этих статуй еще совершенно целы. Потом находите корридор с лестницею и дверями по обеим сторонам: он ведет в Гарба-грига или святилище, совершенно мрачную храмину, куда никогда не [72] проникает даже отраженный луч солнца, и где совершается большая часть браминских обрядов. Только жрецы имеют право входить сюда. Если верить преданиям, то в этих местах должны быть схоронены огромные богатства. Так, рассказывают, что Кришна-Раджа пожертвовал Сиве-Вирупакше золотой венец на голову, с драгоценными каменьями, но станикары (хранители храма), приняв даяние, не хотели исполнить назначение дателя, и, просто, положили венец в сокровищницу. Кришна-Раджа жаловался на это и доказывал, что он принес дар для того чтобы украсить божество, а не чтоб обогатить жрецов. Желая успокоить его и в то же время показать, как мало ценят богатство, брамины ввели Кришна-Раджу в Гарба-григу и велели коснуться руками до стен. Он нашел, что поверхность их неровна. Тогда принесли светочей и Кришна-Раджа увидел причину неровности: все стены святилища были выложены золотом и камнями выше всякой цены.

«Окрест этого храма, под грудами мусору и земли погребены сотнями другие развалины и храмы, в которые можно входить не иначе как с топором и заступом в руках и с опасностью встретиться носом к носу с тигром. Однако ж опасный труд этот почти всегда вознаграждается. Подле самой реки есть маленький храм, в котором находятся три очень хорошо сохраненные статуи Лакшмана, Рамы и Ганумана. Немножко подалее — храм с колоннами из черного, очень редкого и крепкого граниту, превосходно выполированного, и другой, с прекрасными барельефами, которые изображают все подвиги Рамы на острове Цейлане. Наконец, у южного конца моста высится несравненный Виталраджа, — храм, посвященный Виталадеве, — которого только внешняя часть развалилась. Это здание некогда было окружено двумя дворами. Теперь остается только один, с пирамидальными превосходно отделанными воротами. Посередине находится храм, обращенный к востоку и состоящий из трех отделов, с великолепным портиком посередине. Когда вступаете под портик, вас сначала поражает величие целого, потом привлекает [73] прелесть и окончанность подробностей, и, наконец, по мере того как глаз привыкает к предметам самым видным, вы с удивлением открываете, что во всем этом обширном здании нет ни одного дюйма пространства, которому бы резец художника не придал какой-нибудь формы для выражения какой-нибудь идеи.

«Мы сказали, что храм состоит из трех отделов, или трех зал. Плафоны двух крайних зал совершенно одинаковы. Они состоят из гранитных плит по двенадцати квадратных футов и изваянных так, что представляют каждая навес, поддерживаемый по четырем углам попугаями. Возвышение над помостом спасло этих птиц от разрушителей всех эпох, от мусульман и Англичан, и частию даже сохранило блестящие краски, которыми они были расцвечены. В среднем отделе, который ведет во внутренность, в особенности развить вкус и истощены все средства художников. Потолок здесь также состоит из плит, в четыре фута ширины и тридцать длины, лежащих на столбах, которым нет ничего подобного в мире. Они построены из гранитных глыб, в двадцать футов окружности и тридцать футов вышины, кроме базисов и капителей. Базис обыкновенно представляет льва или другое животное; шафты, или собственно столбы, прорезаны насквозь в пятнадцати или шестнадцати различных видах, и каждый имеет свой отличительный базис и свою канитель, которые связываются все с общим базисом и общею канителью. Шафты, на которые таким образом разделяется каждая колонна, представляют большею частию собрания Апсар, или небесных нимф, каковы Рамба, Урваси, Менака и Тиллотама: черты, формы и контуры, кажется, скопированы с прекраснейших живых образцов. Прелесть и легкость этих фигур вполне выкупают слишком грузную массивность самого здания. И все это было богато расписано, но краски почти совершенно исчезли.

«Позади зал находятся простые обители, замечательные только по кокетству изваяний, которыми украшены все карнизы. Потом находите площадь и [74] другие побочные храмы. В нескольких саженях перед ступенями, ведущими к главному портику, находится колесница, от которой эта пагода получила название Car-pagoda, более других известное английским путешественникам. Это — предполагаемое подражание небесной колеснице. Оно ни сколько не напоминает фермы греческих колесниц и не отличается красотою: индейская небесная колесница довольно похожа на телеги, которые и поныне употребляются туземцами с упряжью волов. Модель вся сделана из граниту. На этой грузной машине стояла кирпичная оштукатуренная пирамида в стиле храмовых ворот. Во время нашего там пребывание, в 1836, пирамида эта уже превращалась в пыль.

«Вышедши из храма Виталадевы, поворотите вправо или влево, и на протяжении площади найдете множество других чертогов и храмов, построенных в меньших размерах, но из того же материалу и всегда изящно. Они посвящены второстепенным божествам. Все они, очевидно, новее храма Вирупакши, которого основание теряется во мраке времени: они большею частию построены в пятнадцатом веке, в самую блестящую эпоху столицы. Надписи по-тамбульски, по-телингски и по-санскритски показывают, что различные здания обязаны своим происхождением пышности Кришна-Раджи между прочим портик, который ведет в один из маленьких и, к несчастию, самых разрушенных храмов на дворе Виталадевы. Портик этот относится ко времени вступления Кришна-Раджи на царство. Надпись говорит, что на постройку, сохранение и содержание этого храма был назначен доход с определенного уезда. Далее, в том же квартале, видите развалины дворца. Высокий холм, которого подножие обложено тесаным камнем, показывает место, где стоял престол государей Виджаянагара. Есть также древнее училище, водоем для религиозных омовений, пять спиральных башен, караульня, где помещалась придворная стража и, наконец, конюшня для дежурных слонов, построенная с истинно царскою пышностью и увенчанная [75] широким куполом. В которую сторону ни пойдете на пространстве сорока верст в лесу, постепенно выросшем на всех этих чудесах, на каждом шагу вы натыкаетесь на храмы и дворцы. В большей части дворцов есть подземелья, но ходы завалены мусором так, что туда нельзя проникнуть.

«Дворец квартала Ариата не так хорошо сохранился мак дворец Кришна-Раджи. Однако ж в нем уцелели сарай для колесниц, зала совета, две беседка и спиральная башня, которая означает жилище царя. Есть также баня, окруженная галереею с несколькими отделениями. Потолок в стены еще раскрашены. Взойдите с этой галереи, по витой лестнице, на террасу, и увидите у ваших ног, уже не знаменитый город Виджаянагар, прославленный преданиями и поэзией, не столицу государей, которых власть простирается да половину Индии и которых дружбу снискивали самые могущественные владыки Азии, но обширные развалины, огромные здания искаженные мусульманскою саблей и обезображенные рукою времени, тень и могилу славы, которая была и которой уже нет.

«В течении двадцати дней мы пополнили свой розыск в развалинах при помощи более или менее важных бесед с браминами, которые до сих пор беспрерывно странствуют к храму Вирупакша. Я приобрел также драгоценные сведения от молодого потомка виджаянагарских государей, которого величие в лохмотьях уже не пугало меня. В сношениях с ним, я, разумеется, очень остерегался оскорбить его и соблюдал все формы почтения, приличного титулу, на который он объявлял притязания, однако ж некоторые услуги, оказанные ему при случае, дали мне право стоять с ним на дружеской, если не на равной ноге. Я предложил ему присоединиться к экспедиции, которую мы намеревались предпринять двадцать третьего марта против властителей пустыни. Мы хотели на слонах поохотиться за тиграми. Царевич сам имел одного ручного слона, хорошо приученного к этой охоте, которая составляла главное его занятие и главный доход. Он принял ваше предложение с [76] удовольствием. Положено даже было, что он дает мне место на своем седле. У самих нас было три слона от Ост-индской Компании, так, что, двинувшись в поход, мы могли бы иметь вид довольно грозный. Но совершенно неожиданное обстоятельство расстроило этот прекрасный план. Накануне дня, назначенного для отправления на большую охоту, воротившись в становище, навьюченные добычей, с альбомами, полными рисунков и скопированных надписей, мы узнали, что многие из наших деньщиков и слуг сильно захворали и слегли. Мы уже и прежде слышали о лихорадке Гампи, — как называют эту болезнь по месту, в котором она действительно чрезвычайно злокачественна, — но нам насказали историй так очевидно преувеличенных, что мы под конец вовсе не стали верить ни во что. Сами мы уже прожили двадцать дней безопасно, и это еще увеличило нашу уверенность. И, теперь, вместо того чтобы воспользоваться уроком и удалиться как можно скорее, мы ограничились отправлением больных в Беллари и отложили свой отъезд еще на несколько дней.

«Но на утро трое из наших товарищей также почувствовали нестерпимую головную боль, которая повлекла за собою озноб в продолжении дня и жар с бредом к ночи. Тогда мы поняли, что нужно немедленно призвать помощь. Организм европейца долее индейского противится смертоносным испарениям, но зато, будучи поражен, разрушается быстрее, именно пропорционально своей крепости. Положили тотчас же скакать мне в лагерь и распорядиться присылкою доктора и паланкинов для всего общества. Жизнь всех зависела, быть может, от моей проворности. Я не сомневался в своих силах, но дорога была дурная, надлежало проскакать слишком пятьдесят верст без отдыху и во многих местах я не мог бы найти дороги без проводника. Но благодаря крепости моего коня и мужеству саиса, я совершил путешествие в пятнадцать часов. Физическая упругость Индейцев и способность их к продолжительным и утомительным напряжениям непостижимы. Забегая вперед, когда я ехал шагом, и цепляясь за [77] хвост лошади, когда я пускался вскачь, мой саис, или погонщик, тощий, тщедушный молодой парень, на которого, казалось, стоит дунуть чтобы убить, никогда не терял лошади из виду и всегда вовремя являлся подле меня в самых трудных проходах. И когда мы прибыли в Беллари, он держал коня под уздцы, чтобы помочь мне сойти с седла. Странность этого явления, пустыня и безмолвие, царствовавшее вокруг меня на продолжительном пути, произвели во мне ряд впечатлений, которых я не возьмусь описать.

«Помощь больным послали, и она подоспела вовремя. Товарищи мои воротились в лагерь, исключая одного, который никогда в жизнь свою не был болен и считал себя несокрушимым. Другим потребовалось много времени, чтобы поправиться, — кому несколько месяцев, кому несколько лет. Некоторые принуждены были даже переменить климат, воротиться в Европу. Казалось, что виджаянагарская зараза всех нас отравила.

«Я сказал, что один из моих товарищей после нас еще остался в развалинах. Однажды утром, неделю спустя, приходит ко мне Индеец, слабый, бледный, едва волочащий ноги, с письмом от капитана Б***. Капитан писал, что лихорадка наконец одолела и его, и просил поскорее прислать ему паланкин. Я исполнил требование, но посланный паланкин уже пробыл три дня в дороге и это очень встревожило меня. На третий день потом, собравшись итти утром на ученье, я увидел перед своими дверьми только что прибывший паланкин и поспешил приветствовать своего друга. Он был мертв. Вместо капитана Б*** я увидел уже полусгнивший труп.

«Таковы были обстоятельства вашего путешествия к развалинам Виджаянагара, поразительные контрасты веселья и скорби, завязка — оргия, развязка — смерть!»

Текст воспроизведен по изданию: Развалины Виджаянагара, древней столицы Индии // Библиотека для чтения, Том 71. 1845