Вход в Гангес.

(Из Journal of a residence, etc., by Maria Graham).

Проплыв медленно вдоль низкого берега, беспрерывно заслоняемого туманом, мимо пагоды Ягернаут, одинокой на бесконечной песчаной степи — мы наконец увидели землю: это был узкий мыс Палмирас, или правильнее, вершины дерева., дающих имя свое сему песчаному, затопленному водою мысу. Бросив якорь в гавани Балазорской, мы узнали по прибою волн и по цвету воды, что находимся вблизи земли, хотя и не видели оной ни в которой стороне. Вода казалась грязью: нам казалось, что там легче итти, нежели плыть. Мы сошли с корабля и вошли в галет одного кормчего. Устье Гугли, или Западного Гангеса, есть самое [188] пустынное. К западу, ужасные прибои продолжаются так далеко, как только глаз может охватить; там беспрестанное кочевье акул и крокодилов; но к востоку является самый страшный предмет — низменный, черный остров Сангор. Один вид мрачной его поверхности, уже вселяет ужас. Что он? гнездо ли змей, или логовище тигров? Нет! он еще хуже! из года в год, он бывает позорищем жертвоприношения крови человеческой. Всей бдительности Великобританского Правительства недостаточно к отвращению сего зла. Храм лежит в развалинах; но изуверные обожатели Кали бросаются в канал, отделяющий остров от матерой земли, на том месте, где некогда стоял сен храм, обагренный кровию, увенчанный цветами и покрытый алою тканью; они поют песни в честь богине, и добровольно обрекают себя на смерть. Те, которые достигают противоположного берега, не быв пожраны священными акулами, становятся Париями, и считают себя предметом омерзения для богов. Часто видали, что матери, обуянные сим гнусным суеверием, бросали детей своих в пасть кровожадных чудовищ; перо мое [189] отказывается описывать сии позорища ужаса. Ныне по крайней мере, при ежегодных собраниях в Сангоре, бывают войска, коим поставляется в обязанность предупреждать сии пагубные следствия изуверства; таким образом, теперь, я думаю, очень мало жертв противувольных. По мере, как мы плыли далее вверх по реке, прибой исчезал, поверхность казалась выше и яснее. По временам мы видели то пагоду, то селение между деревьями. Река покрыта была лодками и всякого рода мелкими судами; увеселительные домики украшали оба берега, картина становилась восхитительною: все было обработано, все в движении; мы чувствовали, что приближаемся к великой столице. У пристани, меня поразил общий вид огромных зданий. Хотя ни одно из них не соображается строго с правилами искуства, но купы колонн, крыши, портики и великолепные улицы — все сие вместе, мешаясь с деревьями и с видом реки, по которой мелькает бесчисленное множество разных судов — представляет истинно пышное зрелище.