-

ЗАПИСКА ТУРЕЦКОГО ПОСЛАННИКА САМИ ЭЛЬ-ХАДЖ АХМЕД-ЭФЕНДИ О ПОСОЛЬСТВЕ ЕГО В ПРУССИЮ В 1763-4 ГОДУ.

Тринадцать лет тому, в «Библиотеке для Чтения» напечатан был, переведенный с турецкого, «Рассказ Ресми-Ахмед-Эфендия, оттоманского Министра Иностранных Дел, о семилетней (1769-1776) борьбе Турции с Россией». Переводчик, О. И. Сенковский, объяснил, что в подлиннике произведение это именуется Хуласе-и-Ихтибар — «Сок Достопримечательного» — и что в библиотеке Императорского С.-Петербургского Университета есть два рукописные экземпляра турецкого текста. Не смотря на такое определительное указание, не смотря на то, что «Сок» за тридцать лет перед тем издан был уже в немецком переводе славившимся в свое время Дицом ¹, подлинность этого произведения была у нас заподозрена даже некоторыми из ориенталистов. Причинами тому были, с одной [98] стороны, необыкновенная бойкость и шутливый тон самого «рассказа», проникнутого ирониею и приправленного остротами, чего в известных Европе турецких писателях не встречается; с другой — расположение переводчика к мистификациям и удивительная способность его писать в духе и нравах какого-угодно лица и народа. Даже те, которые знали, что Ахмед-Эфенди существовал действительно, и верили, что «рассказ», ему приписываемый, в основе своей не выдуман, нисколько не сомневались однакоже, что в подлиннике он далеко не таков, как в переводе О. И. Сенковского, который, по всей вероятности, сильно переделал своего автора, снабдив его и остроумием и веселостью, несовместными с турецкою флегмою. Таким образом, перевод ученейшего из ориенталистов наших, при появлении своем в свет принятый одними за мистификацию вполне, другими — за мистификацию вполовину, был с течением времени забыт вовсе.

Кто, подобно мне, своими глазами видел в Петербургском Университете обе турецкие рукописи «Сока», прочел их от доски до доски, и потому знает, что сочинение это переведено О. И. Сенковским почти слово-в-слово, без малейших изменений, вставок или прибавок, но с поразительным искусством в передаче действительно необыкновенного тона и колорита подлинника, тот не может смотреть равнодушно на незаслуженную участь, постигшую у нас образцовый перевод одного из замечательнейших произведений в турецкой литтературе. «Сок Достопримечательного» есть, по убеждению моему, источник первостепенной важности для истории войн наших с Турками в Екатерининский период, и, сверх того, едва ли не лучшее пособие для уразумения турецкого управления вообще. По этому, когда О. И. Сенковский счел приличным в настоящих обстоятельствах перепечатать свой перевод этого произведения в мартовской книжке «Библиотеки для Чтения» за прошлый год, я возъимел намерение содействовать, сколько зависит от меня, вразумлению публики нашей относительно подлинности «Сока» и достоверности перевода его, [99] сделанного почтенным наставником моим, познакомив сомневающихся с другим сочинением того же автора. В самом «рассказе» упоминается (стр. 9), что автор его посылан был Оттоманскою-Портою послом в Пруссию. Посольство это имело место в 1763-4 году, и оффициальная, представленная Султану, записка Ахмед-Эфенди о том, какими землями ехал он ко двору Фридриха Великого, и что видел в Пруссии и на пути туда, включена целиком в государственную летопись Васыф-Эфенди. Эта автором «Сока» составленная записка о самим же им правленном посольстве, и представляется теперь читающему миру нашему.

«Записка», сочинение много уступающее «Соку» по прямой для нас занимательности, в значительной мере отличается от последнего и по языку: не мог же посланник, в официальной записке, представленной Государю, выражаться так же бесцеремонно, таким же «будничным» слогом, каким то же лицо набрасывало, для приятелей своих, памфлет известный под именем «Сока». Тем не менее однакоже, и в «записке», сквозь подобающую сановнику степенность, весьма не редко проглядывают насмешливость, меткая наблюдательность и резкий образ выражения, свойственные автору «Сока». Подпоясанный или на распашку, Ахмед-Эфенди в обоих произведениях своих является одинаково умным и замечательным человеком, который вводит нас в самые сокровенные изгибы турецкого ума и турецкого понимания Европы и политических ее отношений, что в настоящее время может иметь для многих особую цену.

Как выше сказано, «записка» помещена целиком у турецкого историографа Васыфа, государственная летопись которого, под заглавием Мехасин-эль-Асар ва Хакаик-эм-Ахбар — «Отличнейшие из Деяний и наиприятнейшие из сказаний» — напечатана первым изданием в Константинополе в 1805 году, а потом в 1827 году перепечатана в Буляке. Я пользовался при переводе вторым изданием, где «записка» занимает страницы 194-212. О. И. Сенковским это оффициальное произведение Ахмед-Эфенди [100] переведено также, только не на русский, а на польский язык, и перевод этот напечатан в его Colleetanea z dziejopisow tureckich rzeczy do historyi polskiey sluzacych, вышедших в Варшаве в 1825 году, Т. II, стр. 222-289. Переводя предлагаемую «записку», я старался держаться подлинника как можно ближе; на дальнейшие достоинства не имею и претензий: переводить с восточных языков, как переводит О. И. Сенковский — «сохраняя ненарушимо тон и колорит подлинника, не изменяя сущности его выражений и не стирая с них отпечатка оригинальности» — умеет он один. За тем должен я сказать еще, что как ни мала «записка» по объему своему, и той не имел я досуга перевести до конца: переводом последних страниц обязан я молодому ориенталисту нашему В. В. Вельяминову-Зернову, который был так добр, что согласился докончить мою работу, чтобы не пропала она вовсе.

В. Григорьев.

___________________________________

Фердерикус (Фридрих II), что с титулом Краля (Короля) владеет ныне Прусиею, которая смежна с государствами Русским и Легским (Польским), а с титулом электура (electeur) — санджаком (уездом) Брандабуркским, который причислялся прежде к эялету (области) Саксонскому, что все, то-есть Прусия и Брандабурк, находится внутри Джермании и Аламании, лежащих на северо-запад (от владений отоманских). — Фердерикус этот, с самого вступления своего на престол, по смерти отца в 1153 (1740) году, задумал расширить пределы своего государства и возвысить башню своего величия, для чего стал вести беспрестанные войны с Немецким (Австрийским) Цесарем, он же и Императур Римский, который приходился ему в роде начальника. В эту войну вмешались наконец, и подали помощь Цесарю дворы Франчский (Французский) и Московский (Русский); тогда помянутому кралю (Фридриху), хотя он оказывал в войне постоянно одинаковую твердость и непоколебимость, и стяжал великую [101] славу между сверстниками и современниками, пришлось, однакоже, искать покровительства какой-нибудь державы, которая была бы сильнее его неприятелей; да, кроме того, крепко захотелось ему чести и славы, какую приобрели, посредством союза с Высокою-Портою, сперва соседние ему и дружественные государства Легское, Данемаркское, (Датское) и Филеменкское (Голландия), а в наше время зять его краль Шведский и единоверный ему краль Энгильтерский (Английский). Вот с некоторого времени и стал он думать, как-бы привести эти замыслы в исполнение. «Кто стучится в дверь, тому отворят ее наконец», говорит Арабская пословица; так случилось и с кралем: исподволь дела его принимали желаемый ход, когда-же в 1175 (1761) году Всевышний отверз ему чертог милости своей и помощи, к Порогу Счастия (Оттоманскому Двору) явился с челобитьем и его посол, отправленный, как водится между государями, для утверждения фундамента взаимного союза и обоюдной дружбы. Представляя драгоценные подарки и сопровождая их изъявлениями искреннейшей преданности, он просил в то же время об отправлении к нему от Высокой Порты нарочного посла, для того чтобы ему и его преемникам было чем похвастаться и повеличаться между Европейскими кралями. Соизволяя на эту просьбу, и вместе с тем чтобы выказать блеск Халифата, и дать неверным понятие о величии Ислама, Его Величество ІІІегиншаг (Царь царей) повелел выбрать и приготовить для отсылки к Прусскому кралю двойное против представленного им количество подарков, а меня, нижайшего раба своего, назначил править посольство. На основании этого, одним благополучным днем, в первых числах Мухаррема (Июля) месяца 1177 года, что по христианскому летосчислению приходилось в 1763, оставив Высочайший Порог, и удостоившись, во дворце на Дауд-Паша ² просветить очи мои сурьмою Благодатных [102] Стоп, и получить Высочайшие наставления и Августейшие подарки, отправился я в путь к месту моего назначения.

Через двадцать дней, прибыли мы на станцию Мачин, находящуюся на берегу Дуная. Здесь встретил нас мигмандар ³, высланный воеводою Богданским (господарем молдавским), и здесь же, сопутствуемые назиром (интендантом) Ибраильским (браиловским), сели мы, благословясь, на казенный, нарочно приготовленный для нас фрегат, и поплыли к местечку Калас (Галац). Мачин, лежащий против него Ибраил, и Калас — расположены по берегам Дуная, в виде треугольника. Между двумя последними, по самой середине Дуная, находится остров, длиною более двух часов пути, благодаря чему у Ибраила и у Каласа образуются прекрасные гавани, служащие всегдашнею стоянкою и якорным местом для судов с съестными припасами. Пробывши в Каласе три дня, и четыре потом в дороге, прибыли мы в столицу Молдавии, город Яш (Яссы), и расположились во дворце по имени Формоса, который устроен нарочно для приема гостей от Высокой-Порты и находится в южной части города, на берегу озера похожего на Кок-Суйское ⁴. Здесь, по необходимости, прожили мы около пятнадцати дней, чтобы отдохнуть и запастись нужными вещами для предлежавшего нам пути. Яш лежит под 46 град. широты, между рек Прута и Серета, на возвышении в направлении от востока к западу; с южной стороны опоясывается небольшою речкою; обширен, но крайне грязен и нездоров; в середине его построены дом главного управления страною и несколько каменных зданий; кругом же все пространство занято рощами, лугами и [103] домишками бедного класса жителей. Напротив города, на двух холмах находятся две церкви, называемые Галата и Чатачоба; церкви эти, равно как и вышепомянутый дом главного управления, для защиты от нечаянных нападений, обнесены стенами с воротами, как-бы крепость какая. Окрестности городские покрыты виноградниками и фруктовыми садами, а вода Галатская славится свежестию и приятностию. Помянутая выше река Серег вливается в Дунай между Ибраилом и Каласом, а Прут впадает в него на границе Буджака и Тумарова. Благодаря этим рекам, разного рода строевой лес, добываемый в эялете Молдавском, сплавляется удобно до Калаской пристани, откуда доставляется уже в Константинополь, на судах через Черное-Море. По выезде из Яша, и по переправе в течении двух дней чрез Прут, 25 числа месяца Сафера (23 августа) прибыли мы в Хотин.

Описание Хотина. Крепость хотинская — цитадель весьма твердая и величиною с Румили-Хисари ⁵ — лежит на берегу реки Турлы (Днестра), это, говорит предание, остаток от времен Пророка Исы (Иисуса Христа). Находясь на границе эялета Богданского, она сначала была занимаема гарнизоном воеводь (господарей) этой земли; но в 1026 году (1617), изменою проклятого воеводы по имени Гашира, досталась в руки неверным Легам, что подало повод и основание к походу Султана Османа в 1030 (1621) году, по окончании которого она и была по мирному договору возвращена. В 1084 году, (1674), в Каменецкой поход, она снова взята была Легами; но в следующем опять у них исторгнута и приведена в прежнее грозное положение. Когда внезапное в 1123 (1711) году вторжение в Богдан (Молдавию) Царя Московского и, при помощи Аллаха, нанесенное ему бедственное поражение обратили внимание Правительства на этот край и необходимость укрепить его, то в 1125 (1713) году, по повелению в Бозе почивающего покойного [104] Султана Его Величества Ахмед-Хана, к югу от помянутой цитадели выстроена была новая крепость, снабженная достаточным количеством снарядов и гарнизона, так что древняя цитадель в настоящее время обращена для новой крепости в арсенал. На основании сказанного, пространство земли, лежащее между рек Прута и Турлы, величиною с санджак, отделено было от эялета Богданского со всеми находящимися на нем пашнями и селениями, и сделалось принадлежностью должности посылавшихся туда на комендантство визирей и эмиров; почему и селения этого участка обращены, как оджак, на содержание расположенного там войска. В окрестностях Хотина находится множество садов и огородов, а возле него под 49 гр. широты лежит довольно населенный город.

Два дня были мы уже в Хотине, как, вместо обещанного Брандабуркским кралем михмандара, явился к нам от него человек, называвший себя лекарем. «Краль», сказал он, «нетерпеливо желает вашего прибытия, и на границе Силезии ожидает уже вас михмандар; я-же послан к вашим услугам для лечения, еслиб в продолжении дороги оказалась в том надобность. Некоторые обстоятельства воспрепятствовали михмандару явиться сюда вместе со мною; надеемся, что вы ему извините, и что это не будет помехою к вашему немедленному отправлению отсюда». Когда он кончил речь свою и поздравления, хотинский вали (генерал-губернатор) тотчас же послал уведомить чиновников, находящихся в лежащем против Хотина легском местечке Изванча (Званец), о желании нашем переправиться на ту сторону Турлы. «Добро пожаловать», отвечали нам, «ради таким почетным и важным гостям; только честь имеем довести до сведения их, что для безопасного и спокойного доставления их до границ Силезии, нам приказано дать им в конвой капитана и 30-ть человек солдат, содержание и подводы для которых должны быть доставлены от посольства». По получении этого ответа, на следующий день приготовлены были у обоих берегов Турлы два больших парома, называемых [105] там «ботами;» и так-как местечко Изванча и пристань для ботов находятся в расстоянии получаса пути от Хотина к западу, то мы, по пограничному обычаю, отправились туда из Хотина с полною церемониею. Вместе с нами сели на бот пашинскии кетхода ⁶ и хотинский дефтердар ⁷. Посереди Турлы встретили нас на боту, отряженные с противной стороны для принятия нас, два или три легские чиновника. Исполнив обязанность обычных в таких случаях приветствий, они, в знак дружбы и доброго согласия, перевели нас на свои бот, и таким образом доставили в Изванчу. В местечке этом, скверном и нездоровом, с небольшим укрепленьецем в северной его части, которое называют здесь дар-уль-имарэ (замком королевским), должны мы были прожить около десяти дней, чтобы нанять нужное число телег и вьючного скота; в продолжение нашего пребывания здесь, большая часть свиты заболела; это причинило нам много затруднений, но, не смотря на то, изготовив все нужное к дороге, 10-го числа Реби-уль-эввеля (6-го Сентября) мы двинулись из Изванчи. Часа чрез два пути оттуда, по правую руку от нас, показался каменный замок — крепость Каманча (Каменец-Подольский), одна из знаменитейших и столь часто встречающаяся на страницах наших летописей. Она возбудила наше любопытство, нам пришла охота рассмотреть ее поближе, и как этому ничто не препятствовало, мы, под видом прогулки, заехали туда, и остановившись в доме одного весьма разумного человека, начальника тамошней артиллерии, расположились у него, и часа в два, три, осмотрели всю крепость снизу до верху.

Описание крепости Каманча. Крепость эта, лежащая посреди обширной равнины, на куске скалы в виде софы, окруженном рекою и рвом шириною и глубиною аршин в тридцать, не имеет ни башен, ни стен, но укреплена самою природою. К югу от нее, по сю сторону рва, [106] выстроены небольшой замок и батарея, которые соединяются с крепостию посредством длинного каменного моста, вышиною с добрый минарет. Теперь, как с некоторого времени никто не думает о починках и поправках, большая часть построек начинает клониться к разрушению. Когда, видя это, мы обратились к сопровождавшим нас нескольким толковым людям, с вопросом: «зачем допускаете вы разваливаться такой крепости?» — нам отвечали, что укрепление это служит обороною против одного только неприятеля — Девлета (правительства) Оттоманского, а так-как с ним у Легов мир теперь тверд и прочен, то и нет никакой надобности заботиться понапрасну об его починке. В 1083 (1672) году, Каманча, в наказание за некоторые дурные поступки Легов, была у них нами завоевана, и в знак того, что свет Ислама проник и сюда, находящиеся посреди ее два большие костела, пристройкою к ним минаретом и мемберов ⁸, обращены были в соборные мечети; когда же, по миру заключенному в 1110 (1699) году, Каманча возвращена была Легам, они, в память мусульманского владычества здесь, оставили неприкосновенными в одной из мечетей минарет, а в другой мембер, и только на задней стороне минарета, означив год события, сделали такую надпись, что и здания имеют одинаковую участь с людьми: бедствуют и благоденствуют, подобно им. Глядя на эту надпись, не могли мы не вознести к великому подателю всяких щедрот, теплой мольбы, чтобы он, но милосердию своему, соблаговолил возвратить поскорее эти здания в руки Мусульман, и чтобы с минарета и мембера по прежнему разносились и оглашали окрестности громкие призывы муэззинов.

Из Изванчи ехали мы через разные селения и местечки, расположенные большею частию по берегам озер, и через восемь дней пути прибыли в славный город Ильбув (Львов, Лемберг). [107]

Описание Ильбува. Город этот на юге государства Легского, и один из важнейших в зависящем от Каманчи эялете Подольском, имеет крепость, предместья, богат садами, огородами, и вообще красив. В 1083 году (1672), когда в продолжение осады Каманчи, Селим-Герай-Хан и Халебский (Алеппский) вали Каплан Паша получили приказание предать грабежу и раззорению все зависящие от этой крепости места, то опустошения свои в земле вражеской простерли они, как известно, до этого самого города, и громя его из пушек и ружей, старались нанести ему сколько можно более вреда; следом и памятником этого остается по ныне ядро, видимое в стене одной из церквей. В летописях упоминается также, что по миру, тогда заключенному, положено было за сохранение и освобождение этого города от осады, заплатить 80,000 гурушей окупу.

До этих мест почва состоит из чернозема свинцоватого цвета, а далее идут пески. Через три дня пути от Ильбува, прибыли мы в составляющее собственность Гетмана местечко Мосгачку (Mosciska), имели здесь свидание с Гетманом, и в продолжение двух дней нашего пребывания тут, были им чествуемы и угощаемы. В двенадцати или более часах пути отсюда, переправились мы через реку Сум (Сан), по величине равную Турле, и прибыли в Ераслав, который считается одним из значительнейших городов, и также имеет крепость. Из Ераслава в шесть дней доехали до Кракувы, лежащей под 51 гр. шпроты.

Описание Кракувы. Город этот, одна из пограничных с Силезиею крепостей, велик, и в древние времена был столицею государства. Кроме того что Легские короли венчаются здесь на царство, и здесь же погребаются, Кракува замечательна еще по положению своему на реке Вишле (Висле), похожей на Мораву; река эта, протекши подле города, поворачивает к востоку, омывает на пути своем разные селения и местечки, и зайдя в Варшаву, теперешнюю резиденцию Легских кралей, ниже ее, у города Данска (Данциг, Гданск), в настоящее время самого торгового [108] места в целом Легском государстве, откуда по воде и сухопутьем все края его снабжаются иноземными товарами, — впадает в Северное Море, и таким образом доставляет земле Легской все те выгоды, которыми она пользуется. Что касается до города Данска, то он, с лежащим окрест его небольшим лоскутом земли, хотя и составляет отдельную, независимую общину, но состоя под покровительством Легского государства, считается принадлежностью сего последнего.

Отдельное рассуждение. Когда Всевышний Вседержитель, творческому могуществу и всесовершеннейшей премудрости которого нет пределов, определил всесильною волею своею, явиться на свет находящимся прямо к западу от Истамбула Государствам Румелийскому, Немецкому (Австрии), Венедикскому (Венеции), Папскому, Ифранческому, Испаниольскому, Португизскому, и на север от поименованных — Энгильтерскому, Филеменкскому, Саксонскому, Данемаркскому, Шиведскому, Курляндскому, Померанскому и Легкскому то все эти земли, у географов называемые Европою, а у простого народа слывущие под именем Румелии и Френгистана, произвел он и образовал наподобие стоящего посреди моря длинного Диван-Хане (приемного зала) с выступами по обоим бокам, и повелел быть тут приятнейшим в мир странам и городам; южные оконечности означенных стран окружил он Белым-морем (Архипелаг и Средиземное), а северные — отраслями Океана, морями Аламанским и Балтыкским. И подобно тому, как на основании Арабской пословицы: «старайся соседить с Царем или с морем», все люди, пользующиеся в настоящее время милостивым и охранительным соседством величайшего из владык на лице земли, благороднейшего из правосудных Хаканов, могущественного и грозного Султана, государя нашего Его Величества Мустафы-Хана III, наслаждаются ради того благами и дарами жизни; таким же образом, если выдем из Галиполийского-Пролива прямо на Бозчу (Тенедос) и Лемни (Лемнос), и углубляясь в Белое-Море, обогнем берега Ковалы (город в Румелии), Колоза, Егрибоза [109] (Негропонт), Селавика, Моры (Мореи), Чечилии (Сицилии), Италии, Ромы (Рима), Дженевы (Генуи), Савои, Корсики, Ифранчии (Франции), Испаньола, а в Ситском Проливе — Джебралтары, и земель лежащих далее за морем, в Океан Португизском (Атлантическом), то увидим, что жители помянутых государств и стран благоденствуют денно и нощно по милости соседства Белого-Моря (Архипелага и Средиземного), а обитатели северных берегов обязаны благополучием своим выгодам, доставляемым им морем Балтыкским. На этом основании, как по берегам Белого Моря существуют славные в целом мире порты Селаникский, Венедикский и Марсилийский, точно также в северных краях цветут торговлею порты Мисирдамский (Амстердамский), Хамбуркский и помянутый выше Данский (Датцигский). Идущие из древнего и нового Гнида (Восточной и Западной Индии) корабли Португизские, Энгильтерские, Филеменкские и разных других народов, входят в эти три порта без всякого затруднения. Мисирдам из них служит портом для северных частей Испаньола и Ифранчии, Хамбурк — портом для Государства Немче (Австрийского), а Данск — портом для земли Легской. К сим портам текут прямо из середины Европы разные реки, как-то: Вишла, которая протекает мимо городов Краковы и Варшавы; Одер, который омывает в Силезии Браслав (Бреславль), а в Брандабурке Франфурт; Ишперк река, что проходить через нынешнюю столицу Брандабурского кральства — Берлин, и через Потсдам. Этими реками, в которые впадают по сторонам другие, меньшие, отправляются вниз к морю разные съестные припасы. Ходят по ним с товарами и всякого рода произведениями, разных сортов особенные суда; а как в государствах этих не слыхать о корсарах и разбойниках, то суда эти — длинные лодки в роде чектири ⁹, называемые потамошнему Чам и Буразан (?), и [110] мауны, похожие на Кара-Денизские (Черноморские) чайки ¹⁰, нагружаются по самый борт, и снабженные пятью или десятью человеками экипажа, идя то на парусе, то на длинных веслах, приделанных к ним с обоих боков, плавание свое сверху вниз совершают легко в пять или десять дней. Плавание снизу на верх, для которого надлежит ожидать попутного ветра, требует от 30 до 40 дней. Таким-то образом рис, кофе, сахар, и прочие товары по части припасов и одежды, идущие из Ени-Дунья (Америки) и других прилежащих к морю земель, доставляются к ним в города и под самые двери их фабрик, прямо морем или реками, без всякой перегрузки где-либо на твердую землю. Так вот и производится у них торговля; кроме того, в государствах тех имеются по разным местам известные рыночные города, где в определенное время года бывают ярмарки. К этому времени доставляются в те города, реками или сухопутьем, помянутые выше припасы и товары, и съезжаются на те рынки со всех сторон света купцы с деньгами. Производя куплю и продажу, ведут они здесь торг, обогащающий города и села. Но при таком положении дел, как бы в наказание им за неверие еще на этом свете, — от чего да избавит нас Всевышний, — в большей части областей их царствуют бедность и недостаток; люди, которые могут иметь за столом кусок хлеба и мяса, известны там на перечет, и путешествовавшие по свету сознаются и утверждают единогласно, что против Оттоманских владений нет на свете земли, которая бы в такой мере благословлена была от Господа всяким добром. Как бы то ни было, торговля есть главный рычаг их средств для жизни и основание их хороших качеств; поэтому ничего, что может способствовать успехам ее и ходу, не оставляют они без внимания; это простирается до такой степени, что человек, который сам [111] не может отправиться на место торга, по неимению средств или, пожалуй, потому, что не в состоянии предпринять пути по нездоровью, дает список нужных ему, например, на Липеской (Лейпцигской) ярмарке товаров, и деньги за них, какому-нибудь известному в том месте, где он сам живет, купцу. Купец пишет об этом к товарищу своему в тот город, где производится ярмарка, и посылает письмо на верной телеге, которая ездит от станции до станции и называется поста (Post, почта). Чтожь? В назначенный день и час требованное изготовляется и доставляется к требователю без всякого затруднения! Вообще, во всем что касается до торговых дел, они верны в слове, и честностью в них превосходят всех своих товарищей в других землях; стараются, сколько стает возможности, избегать прижимок и отпирательства.

Описание Легского государства. Государство это, отделяемое от наших мусульманских пределов Турлою и Богданом, и далее граничащее с Московом, Силезиею, горами Эрдильскими (Трансильванскими) и Северным Морем, составляет большой эялет; и так как принадлежит оно ко владениям имеющим общинное управление, то в каждой области и каждом городе его есть по особому самовластному правителю и владельцу. Владельцы эти ни друг другу не оказывают повиновения, ни на краля своего не обращают большего внимания; но сколько от того расстроенный вид имеет их государство, столько же цветущи и населенны их земли. Соседние государства стараются всеми мерами пощечиться на счет этого, но мешая и противодействуя одно другому, вот уже двести лет как не могут его осилить; а Леги живут себе между тем покойно, и тогда-как каждая из их партий держится стороны какого-либо из государств, все вместе владеют себе добром своим в сохранности. Покорив под руку свою два народа: Рус и Егуд (Русинов и Жидов), первых заставляют они выполнять все тяжелые работы, каковы посев, пашня и тому подобные; на вторых же наложили все занятия городские, [112] требующие хитрости и унижения, каковы торговля, сбор пошлин и прочее; и отнимая у тих и у других все, что они заработывают, жирные и спесивые проводят все время в пирах и веселье. Городские жители носят, на татарский манер, доламу и чепкан, а на голове легонькую шапочку из бараньей кожи. «Платье и одежду, похожие на мусульманские, употребляем мы потому» — хвалятся они — «что любим Мусульман». — Когда крали этой земли умирают, то соседние христианские дворы, вследствие некоторых ходячих у них соображений, приходят обыкновенно в движение, устремляя весь ум свой на дело избрания нового краля; таким образом и в последний раз, Франчский и Немецкий дворы удовольствовались одним словесным вмешательством; Москов-же и Пруссия, по причине близкого соседства своего, захотели, как известно, посадить в крали одного человека из Легов, и на этом основании, под видом сбора съестных припасов в Польских областях, а в действительности для того чтобы дело это окончить по своему желанию, некоторое число Московского войска вступило в Легскую землю, и подошло под самую столицу ее, Варшав-город. В Варшаве, по причине собравшегося туда Легского войска, произошло большое стечение народа; от чего пяти или шести-месячные запасы этого города истощились в пять или шесть дней. Подвергшись действию голода, Леги, как известно, принялись за оружие и начали войну потому только, что им нечего было есть. Будучи, как видно из сказанного, народом изнеженным, малодушным и ленивым, Леги боятся малейшего обнаружения деятельности, и когда войско московское с одной, а татарское с другой стороны, вступало в земли их грабить и раззорять, замечено не раз, что имущество и пожитки свои закапывали они в землю, а сами рассевались и бежали куда глаза глядят.

Через два дня пути из Кракувы, на границах Силезии, в местечке Тернавич, встречены мы были михмандаром; здесь же в начале первого тешрина (октября) увидев снег, мы остановились на три или на четыре дня для [113] устройства нужных экипажей; после чего двинулись прямо на Берлин, и в шесть дней прибыли в Бреслав, главный город Силезского санджака, находящийся ныне под управлением особенного генерала, с титулом наместника кралевского. Город этот, лежащий под 51° широты, на берегу реки Одера, имея твердую крепость и большой посад, известен как одно из лучших укрепленных мест. Помянутая река, и вдвое или втрое более широкий и глубокий ров окружают город. Сливаясь здесь с другою рекою, Одер одним рукавом течет к Берлину, другим-же впадает у Хамбурка в Северное море. По положению своему на такой реке, Бреслав есть место торговое и весьма полезное для государства; а так-как рогатый и вьючный скот, идущий из Ифлака (Валахии), Богдана, Лега и Аккермана поступает в продажу сначала здесь, и отсюда уже распродается далее по другим областям и селам, то и выходит, что ни по обилию всякого рода, ни по твердости города цветущее и славнее не видано. Отсюда в четыре дня прибыли мы в крепость, по имени Калакуг (Глогау); а из Калакуга в три дня приехали в другую крепость, называемую Фран-Фурт. Обе они находятся на Одере, сильны и населены; Фран-Фурт считается пограничною крепостию Брандабуркского санджака. Наконец, следуя далее, чрез четыре дня остановились мы и шесть или семь дней пробыли, для отдохновения, в одном месте, в роде чифтлика ¹¹, находящемся на берегу озера по имени Белое-Море, вблизи их столицы Берлина, самого великолепного города во всем государстве; после чего в первых числах джюмади-ель эввеля, вступили мы в Берлин с полною церемониею, и остановились здесь, на краю западной части города, в нарочно приготовленном дворце. Жители той страны, не видавши в жизнь свою ни одного мусульманина, никогда не слыхавшие о таком многочисленном и величественном посольстве, каково было наше, и будучи притом весьма любопытны, приходили с детьми и семействами в [114] местечки и села, через которые мы проезжали, из-за пяти, десяти дней пути расстояния, и стоя около нас, смотрели не спуская глаз на все движения и поступки наши, с минуты нашего прибытия до самого мгновения отъезда. Вообще стечение народа было всегда неописанное; в день же вступления нашего в Берлин, все население города, простые и знатные, старые и малые, столпились по обеим сторонам нашей дороги, и в окнах их трех и пяти-ярусных домов, до такой степени, что свалки этой и давки невозможно вообразить; радость же и движения, какими старались они выразить нам чувства любви и дружбы, доходили до невероятности.

Описание Берлина. Город этот, будучи столицею Брандабуркского краля, не имеет теперь себе равного в тех местах; но лет за сорок или за пятьдесят был городом средней величины. Дед нынешнего краля, задумав его распространить, протекающую у города реку провел отводами, величиною с Кягат-Ханскую ¹² речку, в два три других места, и укрепив берега ее тесанным камнем, построил через нее до тридцати деревянных мостов, и у одного каменного моста поставил свою статую на коне, литую из бронзы. Потом, с течением времени, заставляя. строить по реке дома с садами и другие имеющие нужду в воде здания, каковы: мельницы, сахарные заводы и ситцевые фабрики, увеличивал со дня на день число домов и лавок. Наконец, для того, чтоб не нуждаться ни в чем относительно товаров, орудий всякого рода и тому подобного, что привозилось из-за границы, он завел фабрики суконные и другого рода тканей, вещей и товаров. Из помянутой реки, так как она не подвержена разливу, проведена вода во все дома и сады, по мере надобности; на поверхности же ее движется беспрерывно бесчисленное множество паромов, в роде чектири, и маун похожих на чайки. Верховье этой реки [115] соединяется в Силезии, вблизи Бреслава, с Одером рекою, а низовье ведет к Хамбуркскому порту, что на берегу Северного Моря. По этой причине, суда с припасами и вещами приходят и отходят беспрерывно, как снизу вверх, так и сверху вниз. Дома, выстроенные в новейшее время, вытянуты все под снурок в одну стену и один уровень; а улицы имеют от 10 до 50 аршин ширины. Северная сторона города обращена к помянутой рек; остальные бока треугольника обведены легонькою стеною. Длина города вдоль реки 16 1/2 часов пути. Город лежит под 50 гр. шпроты, и очень красив. На берегу реки стоит кралевский дворец и арсенал; внутри и около города находятся сады, дворцы, зверинцы и поля. В 1174 (1760) году Немецкое и Московское войска занимали этот город, одно вслед за другим; они, взяв с жителей контрибуцию, причинили им много вреда; несмотря на это, жители не утратили благосостояния, имеют хорошенькие домики и всякие предметы роскоши. Климат здесь умеренный; от того между мужчинами и женщинами есть много красивых. Дома их — каменные в три, четыре этажа; для хранения разных вещей зимою от холода, летом от жара, в домах один этаж делается непременно под землею; верхняя часть домов выводится в виде опрокинутого корыта ¹³ и покрывается толстоватою черепицею, так прочно, что и одной починки в сорок лет не бывает. Для сбережения от пожаров, кроме ночных и денных сторожей, есть на каждой улице по пяти или десяти колодцев с насосами, и при каждом по готовой бочке на полозьях. Стена городская обнимает чрезвычайно обширное пространство, так что внутри есть много пустого места; теперь застраивают ее с одной стороны домами и садами. Большая часть трав и цветов растут здесь свободно; кроме того есть и привозные из разных других стран; их воспитывают и зимою [116] возращают посредством печей; таким образом здесь можно видеть кофейное и всякие другие иноземные деревья. Ткани разных сортов и многие другие товары ко ввозу запрещены; жители принуждены по необходимости употреблять таковые туземного произведения; от того все вещи обходятся им дорого К фарфору имеют здесь особенное пристрастие: у знатных людей есть целые убранные одним фарфором комнаты, в которых прогуливаются они иногда, как по саду. Сначала фарфор привозили из Гинда (Индии) и из Чина (Китая); потом, когда стали делать его в Саксонии, пристрастились к Саксонскому, и ради были платить по 20-ти золотых за миску, и по 5 и по 10 за хорошей работы блюдо. Таким образом деньги их выходили вон из государства; чтобы воспрепятствовать этому, краль запретил ныне ввоз фарфора из Саксонии, перевел оттуда мастеров, и завел фарфоровые фабрики у себя: они находятся в действии, и есть вероятность, что через несколько лет сравняются с Саксонскими. — Санджак Брандабуркский имеет почву песчаную, по этому собственными произведениями удовлетворяться не может; большая часть съестных припасов получается из Саксонии и Легэ, а рогатого и вьючного скота пригоняется из Ифляка, Богдана и Буджака. — Краль, как об этом уже писано, чтобы избавиться от толпы посланников, и опасаясь, чтобы они не проведали о затеваемых им делах, большую часть времени проводить не в Берлине, а в отстоящем от него в семи часах расстояния городе Потстаме. — Жители, будучи Лутеранами, не соблюдают никаких религиозных обязанностей, но в церквах своих образов не держат, хвалятся единобожием, и к Католикам питают неприязнь; посланничества Магометова не отрицают, и не почитают стыдом говорить, что со временем сделаются Мусульманами ¹⁴. [117]

Примечание. Так-как силезский санджак, о котором упоминалось уже несколько раз, был долгое время позорищем войны и споров, и предметом толков и разговоров, почему описание его требуется самими обстоятельствами, то прежде чем приступить к делу, я счел не лишним в настоящем случае написать объяснительное введение.

В предвечной премудрости своей, Господь определил Анатолии и Румелин быть современем жилищем народа последнего пророка. Свет учения его блеснул сначала в Мисре (Египет) и Шаме (Сирии), завоеванных всесокрушающим мечем его последователей, а потом, когда храбрейшие из правоверных стали подвизаться на поприще воительства с неверными, в пятом столетии (гиджры) появились в Анатолии династии Данишмендлу, Алисельджук и Бени-Орток; в шестом — разные отрасли Курдов Эйюбских; в седьмом — образовалось здесь высокое государство Османское; в осьмом — вторгался сюда губитель Тимур; в девятом — страна эта была поприщем блистательных воинских подвигов их Величеств Султана Селима и Султана Сулеймана, и вместе беззаконий и буйственных дел шаха Исмаила Сефеви. С половины десятого века, по определению Всевышнего, силы природы ослабели и состарелись; с тех пор страна эта не могла произвести ни одного властителя славы, который-бы основал новое и прочное государство; были, правда, люди, которые стремились к этому, как например в текущем столетии Мир-Вейс и Надир-Шах, по период возвышения и владычества их простирался не долее как на двадцать, на тридцать лет, и основанное ими могущество падало вместе с уничтожением их собственного существования. В настоящее время, краль Брандабуркский, помянутый Фердерикус, таким же образом задумал овладеть не только эялетами Джерманским и Аламанским, но и большею частию Европы. Победы, одержанные им над врагами, с целию добыть себе такой лакомый кусочек, как Силезия, равный отчине его санджаку Брандабуркскому, и завоевать [118] Саксонию, служили как бы счастливым введением к исполнению крывшихся в ум его замыслов, но подобное дело не могло исполниться, будучи, как замечено уже, несогласно с предопределением Всемогущего, противным изменению существующего порядка вещей; да, кроме того, препятствовали этому постоянно существующие между христианскими державами взаимная зависть и желание равновесия; вследствие чего, они не только не дают второстепенным государям возвышаться титулом или властию, но стараются не допускать их даже до мира с врагами или к заключению брачного союза с каким-либо сильным домом, если то или другое не согласно с их собственными видами. Таким образом, чтобы противустать порывам и усилиям помянутого краля, и заключить его в прежние пределы, Правительства Франчское и Московское решились подать помощь Немецкому государству. Прежде всего, по причине соседства, толпы Московов заняли Прусский санджак без боя и битвы; потом произвели они быстрое вторжение в санджак Брандабуркский, и в 1174 году, проникая повсюду, овладели как столицей Брандабурка, любимым и знатнейшим кралевским городом Берлином, так и окружными местами. Везде брали они с жителей бесчисленные контрибуции. Это поохолодило воинственный жар краля, и поуняло его ретивость. Между тем в Московии вступил на престол другой Царь, Немецкое государство терпело много от гибели войска и истощения казны, а краль вступил в союз с Высокою Портою. Все это хотя и повело к заключению существующего в настоящее время между помянутыми державами перемирия, но едва-ли на долго. Силезская область — кусок большой, которого желудок переварить не в силах. Она находится в средине между другим эялетом, опорой и гордыней Немецкого Цесаря — Богемией, иначе Чехом, и государством Легским; граничит с севера с санджаком Брандабуркским, а с юга с Маджаристаном (Венгриею), лежащим по направлению к Темешвару; с самого начала своего состояла из нескольких [119] дукств (герцогств); может содержать 30 или 40 тысяч войска; известна по обилию произведений и отличным съестным припасам; заключает в себе много городов и крепостей, в особенности же столь именитый и торговый город как Бреслав; продолговатая, она имеет по крайней мере в длину 100, а в ширину 60 часов езды. В уйварском мировом акте, при исчислении городов и округов, и при всеобщем стремлении к первенству и чванству, относительно помянутой области, названной в акте этом Нижней и Верхней Силезиею, под разными пустыми предлогами, ни со стороны Немцев не было выражено окончательного отказа от нее, ни со стороны Брандабурка не было высказано согласия на ее возвращение. Напротив того, точно прыщь поганый, она сделалась между обеими партиями болячкою неизлечимою и предметом уничтожающим всякий покой. Немцы утешают себя тем, что надеются, выждав удобное время, с помощью обмана, вернуть прежние права; Брандабурк же конечно боится, чтобы не одолел его неприятель: случись ему каким-либо образом отдать завоеванное, он потерпит стыд от поражения и срам от удара, нанесенного его храбрости; сверх того, пропадут все труды о крае, предпринятые им в течении 25 лет. По этому, принужденный исключительно стараться о том, как-бы, заняв врага с другой стороны, отвлечь его от похода в Силезию, или как-бы, поднеся подарки некоторым из соседних государств, ослабить вражью силу, Брандабурк очевидно, для достижения желаемого предмета, не имеет решительно никаких средств, кроме упорства и настойчивости в искательстве.

Как писано выше, в первых числах Джумади-уль-эввеля прибыли мы в Берлин, и остановились в нарочно приготовленном для нас доме, в западной части города. Через десять дней после того, имели свидание с баш-векилем ¹⁵, вручили ему Высочайшую грамоту [120] милостивейшего нашего Повелителя, и условились насчет дня нашего представления кралю. Великолепная палатка, которую привезли мы в числе прочих августейших подарков, была разбита сначала у нас на дому, и когда все принадлежности ее были приведены в порядок, отправлена накануне этого дня с нашими шатерничими к кралю во дворец, где, на приличном месте, была ими поставлена и устлана коврами. На следующий день, за исключением сургуча (aigrette) и лошадей, все прочие августейшие подарки, в чахлах и с привешенными ярлыками, означавшими их название и свойство, нагружены были на арбы (телеги), и в сопровождении драгомана и некоторых из доверенных служителей наших, отправлены во дворец, где, по перевод и сличении представленного им списка, были сданы и разложены, на персидских ковриках, по одной стороне приемной залы, В-след за тем оседланы и убраны были три лошади, присланные в числе подарков, и отданы для ведения под уздцы бывшим при нас султанским конюхам; наши собственные, также в полной сбруе и в украшении, должны были, равномерно, следовать ведомые конюхами под уздцы; сами мы, по тамошнему обычаю, сели в присланную от краля гантуву ¹⁶, а приближеннейшие из нашей свиты — на лошадей присланных тоже от краля, и убранных по-оттомански. Устроив таким образом наш торжественный поезд, отправились мы, вслед за людьми пришедшими звать нас и встретить, в сопровождении около 60 человек свиты и служителей, к кралю во дворец. Достав себе от Немцев копию с описания их посольских обрядов, мы и руководствовались ими при нашем шествии. Грамоту августейшую нес диван-эфенди ¹⁷, а сургучь с прибором — наш кетхода. В таком порядке вошли мы в диван-ханэ (приемный зал), имея около себя до 15 человек свиты. Краль встретил нас стоя на возвышении в три ступени, [121] покрытом фиолетовым бархатом; по одну сторону его находилось обложенное серебром кресло его; по другую — престол, на который предназначено было положить сургучь. На крале было его вседневное, запыленное платье из голубого бархата. Грамота и сургучь вручены были кралю одно за другим, с объяснением, что это дружественная грамота с исчислением Императорских даров, которые украшающий ныне престол оттоманский, могущественнейший и грозный Падишах, убежище мира, владыка наш, Его Величество Султан Мустафа, соизволил, для утверждения взаимного доброго согласия, пожаловать ему, своему великолепному и высокостепенному другу. Краль с своей стороны, приняв грамоту и сургучь, одно после другого, и посмотрев на последний уголком глаза, положил то и другое настоявший подле него престол; нам-же, чрез драгомана, отвечал, что считает себя весьма обязанным Высокой Порте за оказанные ему внимание и милость, и совершенно осчастливленным прибытием нашего посольства. После того, возвратились мы домой с такою же церемониею, с какою ехали во дворец. По возвращении нашем, подаренные кралю лошади раза два три проведены были нашими лейб-конюхами вокруг двора, находящегося внутри дворца, и краль смотрел на это из окна; когда-же приказано было снять с них украшения и передать их кралевским служителям, блеск сбруи с драгоценными камнями и позолоченных обшивок доставил кралю такое удовольствие, что он тотчас же пожаловал лейб-конюхам несколько золотых, хотя у них и нет обычая давать что-либо кому-либо.

Когда грамота и дары были таким образом вручены, и мы, вознамерившись по случаю зимнего времени пробыть в Берлине шесть месяцев, получили согласие на выдачу нам в продолжении этого времени такой же суммы на содержание, какую кралевские посланники получали от Высокой Порты в течении 18-ти месяцов их при оной пребывания, краль отправился в обыкновенное место нахождения своего, город Потстам. Через несколько дней после того, получили мы [122] приглашение приехать туда на обед. Здесь показывал он нам дворец, войско, и все заведенное им самим в них устройство; два, три дня затем, гуляли мы и охотились за зверями и птицами в здешних парках с кралевскими братьями; после чего краль позвал нас однажды к себе наедине, и, между разными приветствиями и ласками, завел речь о занимавшем его союзе с Портою, причем объяснял, по лежавшей подле него карте, все выгоды оного и удобства. На это был дан ему от нас довольно благоприятный, хотя и неопределенный ответ; вслед затем возвратились мы в Берлин.

Потстам, город средней величины, лежит от Берлина в расстоянии 7 или 8 часов пути к западу, на той же реке, что протекает чрез Берлин. Большая часть его обязана существованием кралю, который имеет здесь великолепные дворцы, сады и зверинцы. Чтобы избавиться от хлопот иметь в Берлине дело с просителями, челобитчиками и толпою посланников, он большую часть времени проводить здесь, обдумывая беспрерывно и устроивая разного рода приходящие ему в голову военные хитрости и государственные распоряжения, или толкуя и объясняя министрам своим и чиновникам препоручаемые им дела, каждое по одиначке.

Пока мы, таким образом, жили в Берлине, при квартире нашей находилась постоянно кочу ¹⁸, чтобы мы могли ездить куда хотим; и как вельможам и знати объявлено и приказано было звать нас к себе и угощать, то племянники кралевские, министры и прочие чиновники приглашали нас к себе в сады и дома в два, в три дня раз, и давая нам чрезвычайно веселые и сладкие пиры, исполняли долг дружбы и гостеприимства; мы тоже сообразно с пословицею: «ласкай их, пока живешь у них», употребляли все старания, чтобы убить время как можно приятнее. Когда настали долгие зимние ночи, краль приехал из Потстама, и, против обыкновения, прожил в Берлине около [123] двух месяцев. Занявшись устройством здесь представлений в роде нашего хияль-хане, что у них называется «комадия», краль отвел нам в ней особенную софу, и несколько раз приглашал на представления, где сам он с родственниками своими и приближенными часа три, четыре веселился и тешился музыкою и пением, глядя на танцовщиц и так называемых югуртчиев (шутов), и слушая из уст их рассказы, в которых, промеж любовных сцен, шла речь и о предметах относившихся до облегчения дел государственных и науки управления. Краль несколько раз устроивал еще другие собрания, по имени редуд: мужчины и женщины без различия надевали нечто, сделанное из левантина или турецкого атласа пунцового цвета, похожее на постельный полог или на широкий плащ, и накладывали на себя намордник (маску) в виде человеческого лица. Преобразившись чрез это так, что нельзя было узнать их, они начинали ходить кругом по комнатам. Тут каждый мужчина, чуя по приемам ту бану (даму), которая была ему по сердцу, брал ее под руку; и так как у них всякое похотливое поползновение не считается ни за что, то гуляя вдоль и поперег, вниз и вверх, они веселились себе вдоволь, и как будто желая прятаться, уходили рука об руку куда им было угодно. При конце собрания в одной из комнат собрания накрывался стол от краля, и он, сняв с себя покрывало дичливости, приглашал садиться с собою хорошеньких особ, с которыми и пировал часов до пяти или до шести утра. Получавшие доступ к этой государевой пирушке чванились пред другими.

Около этого времени краль однажды вечером, заехав к одному из вельмож в дом, находившийся вблизи нашей квартиры, позвал нас к себе, и спросил: «нет ли с некоторых пор у Высокой Порты намерения повоевать с кем-нибудь?» Вслед за этим он свернул разговор на другой предмет, и предложил нам следующий вопрос: «Зачем в 1123 (1711) году, когда можно было на берегах Прута захватить в плен Московского царя, [124] который, как известно, был приведен в самое стесненное положение, пренебрегли это сделать»? Мы отвечали: «так-как не много еще прошло времени с тех пор, что Высокая Порта беспрерывно в течении 17 лет сражалась с четырьмя кралями, то Его Величество государь, не находя себя в праве подвергать» раззорению ту часть подданных своих, которая живет в местах открытых со всех сторон, двинул к ним свою армию с единственною целью, отражать лишь нечаянные беды и, подобно валу Искендерову, удерживать всякий сильный поток неприятельских войск.

Чрез несколько времени, когда прошло шесть месяцев, и зима стала приближаться к концу, в 20 день Шеввагля, (11 апреля), мы были снова, прежним порядком, приглашены от краля за получением ответа на высочайшую грамоту, и этот раз приняты им были подружески в особой комнате. Когда мы объяснили, что покончив со всеми дорожными надобностями, сбираемся ехать назад, и пришли за ответом на высочайшую грамоту, он, поблагодарив нас за приезд, выразил надежду, что будем друзьями его у Порога Счастия, и поможем ему там достигнуть желаемого. Вслед за ответной грамотой, чрез баш-векиля выдано было нам несколько незначительных подарков потом приготовили повозки и лошадей, чтобы доставить обратно к Легским пределам нас и михмандара, того самого, который встретил нас на границе. В начале месяца Зилькааде, мы выехали из Берлина, и в 14 дней прибыли в столицу Силезии, вышепомянутый город Бреслав. Здесь, простояли 5 или 6 дней, единственно для починки повозок; затем добрались до одного из пограничных селений Легских, по имени Атри-Печа (Тарновиц), и 5 числа месяца Зиль-хидже (5 Мая), достигли местечка, называемого Хораданка (Китай-град?), которое отстоит от Хотина в 15-ти часах езды, и расположено на самой границе Лега с землею Богданскою. Тут встретил нас по прежнему михмандар воеводы Богданского; он принял и проводил нас; с ним мы переправились чрез реку Прут, [125] находившуюся в 10 часах езды, и прибыли в селение Чернавич (Черновиц) Отсюда доехали до местечка Подшан (Ботушаны), где провели три дня по случаю праздника курбана и беспрерывных дождей; из Подшана в три дня добрались до столицы Богдана — Яша (Ясс). Здесь встречены были воеводою Богданским, и провели несколько времени для приведения в порядок повозок и лошадей. Узнав, что дорога на Калас и Мачин была затруднительна по тогдашнему времени года, мы из места, называемого Бурлят (Бырлад), отправились прямо в Ифляк (Валахию), и в три дня приехали в город Фохшан, лежащий на границе Ифляка с Богданом. Здесь встретил нас михмандар воеводы Ифлякского. Из селения Ол- Телидж (Ольтеница), находящегося между рек Дуная и Арджиса, мы в начале Мухаррема (в половине Июня), прибыли, минуя Букерш (Бухарест) в местечко Тутаркан (Туртукай), расположенное на Дунае. Увидав тут мечети и минареты, по которым грустили уже десять месяцев, мы предались радости и поспешили принести как благодарения Господу Богу за самих себя, так и мольбы наши о благоденствии Высокого дома Османова. Затем, торопясь во всю мочь, чрез Гезарград (Разград), Карин-Абад и Кырк-Келисэ, прибыли к Порогу Счастия, по милости Всевышнего, 14 числа месяца Мухаррема (2 Июля), ровно через год после выезда нашего из Истамбула: таким образом чувства наши, с некоторых пор рассеянные по разным сторонам, успокоились опять на прежнем месте жительства. Слава тебе Господи, слава, и еще раз слава!

Прибавление первое: о крале Фердерикусе. Помянутый краль причастен разным наукам, в особенности же знаком с историею; день и ночь проводить он в изучении деяний великих вождей, подобных Искендеру и Тимуру, и вместе с тем следит неусыпно за открытием всяких новых уловок и способов по военной части. О детях своих и домашних не заботится он нисколько; Веры не придерживается никакой; все мысли и действия его направлены исключительно к расширению пределов государства, [126] и снисканию славы и известности; по этому с людьми, в которых он имеет нужду, или до которых у него есть дело, он прост и дружелюбив в обращении; с окружающими родственниками своими, смотря по обстоятельствам, ласков или суров. Так-как в настоящую пору, не говоря уже о двух племянниках со стороны братниной, и двух племянниках с сестриной стороны, есть у него еще много взрослых и способных родственников, то одним из них вверяет он начальство над войсками, другим продовольствование армий, и большую часть времени держа их при себе, и внушая, что они же воспользуются co-временем плодами хлопот его и трудов, держит их чрез то в повиновении и послушании. К министрам своим и другим начальникам милостив и внимателен; каждому предоставляет полную власть в кругу должности ему порученной; предметы важные, требующие разъяснения, толкует каждому тайком, давая чувствовать, будто у него нет никого другого, кому бы он мог поверить свою мысль. Таким способом он всех осчастливливает и заставляет с усердием предаваться делу.

Для людей, которые ранены на войне, или не в силах более работать, устроены крадем богадельни на определенном содержании, а для воспитания детей их и семейств — особые заведения. Равным образом устроены им училища, где учат грамоте и военным наукам детей генералов и знатных людей, пока им не минет 14 или 15 лет от роду; их наряжают там, глядя по состоянию, в красивые платья из разноцветных сукон. Когда-же они достигнут совершеннолетия, то жалует их и отличает от равных; для этого надевают на них платья из светлоголубого или пунцового сукна с серебряными пуговицами, да сверх того одним нашивают на плеча золотые галуны, другим вешают на шею что-то серебряное в роде перевязи; за тем краль тотчас награждает их военными чинами, как-то: байракдара (прапорщика), десятника и сотника. Красота убора до того действует на молодежь, что всякий мальчик, статный ростом [127] и привлекательной наружности, добивается указанных отличий; а простые солдаты любуются и чванятся пышностью своих офицеров.

Краль войско свое днем и ночью передвигает беспрестанно из города в город, из одной службы водит на другую, в назначенные часы, то в самом городе, то в окрестностях его на определенных местах обучая стоять под ружьем, с трех приемов заряжать его и разряжать, и ходить массою, подобно стене, при движениях своих взад и вперед, не путая рядов. Солдаты днем и ночью должны ходить на службу, с ружьем в руках, пороховницею за поясом, брюшной аммунициею на животе, и спинным прибором за плечами; молоденький мальчик, как мы назвали его выше, байракдар, с пикою в руке, гонит пред собою целый взвод; и что-бы он ни приказал, ослушаться того никто из солдат не смеет.

Солдаты размещены по обывательским дозам, в каждом по два человека; чтобы иметь пищу повкуснее, они услуживают хозяевам.

Два дня в неделю им дозволено заниматься частной работой; те, которые не знают никакого ремесла, нанимаются копать сады, рубить дрова, либо делать что-нибудь в роде этого. В два часа раз, десятники, с именными списками в руках, обходят рядовых; если бы кто из состоящих на службе не оказался на своем месте, а из уволенных, замешкавшись где-либо, не нашелся дома, значит бежал, то это тотчас же обнаруживается. Тогда с маленькой крепости, находящейся за городом, выстрелив раза два, три, извещают о случившемся; сыщики разбегаются во все стороны, и немедленно хватают виновного. Пойманный отсылается в свой полк, сдается там капитану и подвергается наказанию.

Краль, для отличия полков, одевает их разно, одних по-бошняцки, других по-маджарски, в платье весьма причудливого покроя. Так как, по расположению к мусульманам, он делает им мундиры большею частию из зеленого сукна, то соседи за это сердятся и бранят его, [128] поговаривая, что краль Брандабуркский хочет обратиться в мухаммеданство.

Фердерикус, кроме того что предается вполне подобного рода военным хитростям и правительственным расряжениям, мастер сочинять стихами и прозой, искусный на вымыслы, он умеет задобрить стишком, как и всякий другой поэт, и может выкинуть словечко ничуть не хуже любого из тех, кто пишет. Так, в прошлом году, он вздумал было усыпить льстивыми выражениями Немецкую краличку (королеву), и послал к ней письмо загадочного содержания; а как привычка его хитрить известна всем, то письмо это быстро разошлось по рукам. Леги сняли с него копию, и приноравливая к загадочным местам различные значения, принялись толковать о нем между собою. Когда мы проезжали чрез Легскую землю, нам показывали его и читали. Оно сочинено совершенно в духе краля; глядя на него, по неволе убедишься, что проза и стих каждого человека суть верные проводники его разума и мысли. Содержание письма следующее: «Дорогая приятельница моя и счастливая соседка, приношу Вам покрытые любовью и подбитые дружбою нижайшие поклоны и отличнейшие поздравления. Затем от чистого сердца докладываю следующее: Нечего и говорить, что воюя оба по велению судьбы, нанесли мы друг другу пропасть вреда. Опытом-же доказано, что люди подобные нам, способные причинить столь много зла, могут, если захотят, быть и чрезвычайно полезными друг другу. По этому, смею надеяться, что Вы не откажетесь жить вечно в мире со мною, и соблаговолите не отринуть слов тех лиц, которые находятся около Вас и толкуют о необходимости быть со мною в дружбе. Что же касается собственно до меня, то для того, чтобы доказать, как я чистосердечен и непоколебим в любви и приязни к Вам, я думаю, если только Богу будет угодно, оказать в скором времени такую Ваш. Величеству великую услугу, что все, которые увидят ее, восхвалят, а которые услышат об ней, прославят искренность моего намерения». Приведенное письмо дает понятие о прозе [129] краля; о стихотворном же искусств его можно судить по нижеследующему. Один поэт и мудрец, старинный его приятель и знакомый ¹⁹, с целью подать благой совет, написал ему бумагу такого содержания: «Государь мой, хотя в настоящую минуту фортуна Вам благоприятствует, и лучи счастия Вашего внушают зависть самому Востоку, но так-как судьба двигается не всегда одинаково и часто начинает вдруг вращаться наперекор человеческому желанию, то не мешало бы Вам, пока поле победы и преобладания еще за Вами, примириться с неприятелями и поспешить сберечь славу». На это увещание краль написал приятелю такую отповедь в стихах: «Друг мой, столь же искренный, как и мудрый! положим, был бы ты богат, и стал издерживать много денег, тебя назвали бы расточителем и мотом, издержи вал-бы ты их мало, провозгласили бы тебя скупцом и скрягою; по неволе пришлось бы тебе держаться средины. Теперь ты находишься точно в таком же положении; ты не слишком велик и силен, чтобы наводить страх на других; за то ты не слишком мал и слаб, чтобы отдаться в руки насмешникам, и позволить народу забавляться и тешиться насчет тебя. По этому лучше послушай, что я тебе скажу про все мои действия, про этот гром и молнию, которых ты понять не в силах. По настоящему тебя бы следовало побранить за неуместные советы; но так как ты писал их применяясь к самому себе, то еще можно извинить тебя. Будь я как и ты философом и ученым, я бы вероятно посылал друзьям моим подобные же увещания. Но я Монарх, мысли мои устремлены на то, чтобы побороть врагов; жизнь моя посвящена упрочению государства; поэтому слушать твоих советов мне не приходится. Переписка моя с тобою напоминает следующий анекдот. Однажды к Искендеру [130] Руми (Александру Великому) привели преступника, подлежавшего казни, и Царь его помиловал; тогда один из приближенных государя, человек простодушный, сказал ему: Эмир, если бы я был на твоем месте, я бы наказал этого негодяя. — Ты прав — отвечал Искендер, — но потому-то я и простил его, что приличное тебе не подобает мне».

Прибавление второе: Описание государства Брандабуркского. Эялет Саксония есть длинная полоса земли, которая тянется с юга на север; южная часть ее называется Верхней Саксонией, а северная, соседняя с морем — Нижней Саксонией. К этому-то эялету прилегает провинция Брадабурк, считавшаяся в прежние времена его санджаком. В ней находится город по имени тоже Брандабурк, что значит «погорелый замок»; расположен он на берегу реки Габиль (Хавель), впадающей в Берлинскую реку. Город этот был некогда столицею электуров, от чего и вся страна стала называться его именем. Лежит он на запад от Берлина, в 16 часах езды, и не очень велик. Кроме провинции Брандабуркской, есть в Немецких владениях несколько других небольших земель, повинующихся кралю, как-то: санджак Пруссия, который отстоит в 200 часах езды на восток от Брандабурка, и граничит с Московом, да возле Пруссии маленькая провинция Померания, прилегающая к морю Балтыкскому.

Предки нынешнего краля жили сперва под покровительством Немецкой державы в Брандабурк, и пользовались званием дуков и электуров. Семьдесят лет тому назад, во время сильной войны, возникшей между Московом и Шведом, прадед Фердерикуса, который в нее вмешался, воспользовавшись всеобщим смятением, взял Пруссию, и приобрел титул краля Прусского. С тех пор государи ее, думая расширить круг владений своих, обратили внимание на улучшение Берлина, и желая держать в порядке подчиненные им места, объявили его столицею. Теперешний краль, знакомый с историею, не трусящий войны, человек высокого полета, не [131] удовольствовался владениями предков. В 1153 г. (1740) умер его отец; об эту же пору скончался Немецкий Цесарь Карлус шестой. Таким образом вступление краля на престол и расстройство Немецкой державы совпали вместе. Фердерикус тотчас же заманил на свою сторону Франчского государя, дав ему почувствовать, что он может получить императорство, и восстал против Немцев. В это время, он похитил у них Силезию, одну из лучших областей империи. Всем известно, каким образом вопрос о Силезии, сделавшийся болезнию неизлечимою, возбудил потом сильную войну, повел к занятию кралем эйялета Саксонского, а наконец к соединению противу краля держав Московской и Франчской. Эти обстоятельства заставляют краля стараться изо всех сил содержать войско несравненно большее, чем могут вынести его владения, и днем и ночью заботиться о том, как бы сохранить за собою санджак Силезский.

Заключение. Любители покоя и бездействия вероятно возразят мне: «что за нужда говорить так подробно о вещах, которые в настоящую минуту известны каждому?» Я отвечу им: «Лет чрез двадцать или тридцать, все без исключения, даже особы служебные и умные, сведущие в предметах подобного рода, станут рассказывать происшествия различно, всякий по своему; тогда человек, на слова которого можно будет положиться, сделается чем-то похожим на Анку ²⁰, и на философский камень. Из этого видно, что писатель ловкий и искусный, передавая на таблицах достоверности события так, как они действительно случились, приносит потомству много полезных плодов, и конечно себе снискивает славу. Несомненно, что многие происшествия, заслуживающие памяти, остаются заброшенными по углам забвения единственно благодаря лени говорящих и слушающих, или бездарности рассуждающих и пишущих, которые [132] толкуют, будто нет никакой нужды описывать события. Как предки и современники наши, чрез описание происшествий и составление летописей сделали нас причастными к пользе, проистекающей от познания дел, случившихся в течении тысячелетия, так же точно и мы считаем непременною обязанностью своей оставить потомству на память о себе словце, благоуханное как мускус, и посвященное высокому имени Его Величества Падишаха нашего, (да почиют над ним благость и укрепление от Господа)». В-заключение молим Творца небесного, да прострет он на веки тень милосердия и любви своей над верными его во всех странах, и да возвеселит победами и всякою радостию благополучное время царствования Государя нашего. Аминь.

Комментарии

1. Под следующим заглавием: Wesentliche Betrachtungen, oder Geschichte des Krieges zwischen Osmanen und Russen in den Jahren 1765-1774, aus dem tuerkischen des Achmed Resmi Effendi, mit Anmerkungen, von H. Fr. v. Dietz. Halle. 1813. 8°. Как и те, которые не верят в русский перевод «Сока», я не имел случая видеть этой книги, и о существовании ее знаю лишь из библиографических каталогов.

2. Одно из константинопольских предместий.

3. Мигмандаром называется при дворах турецком и персидском чиновник, назначаемый для приема или провода почетной особы; он находится при ней во все время проезда чрез земли подвластные тому правительству, которое отрядило его, и заготовляет все нужное в пути.

4. Кок-Су — в окрестностях Константинополя, на азиатском берегу Босфора, ниже замка Анадолу-Хисари.

5. Румили-Хисири — крепость построенная султаном Мухаммедом II на европейском берегу Босфора Фракийского.

6. Помощник Паши.

7. Чиновник по бухгалтерской и казначейской части.

8. Кафедра в мечети, с которой читают Коран и говорят проповеди.

9. Чектири или чектирме беспалубная галера или полугалера.

10. Чайка, род парусного судна, употребляемого с Черном Море; на веслах ходят в чайках лишь по Дунаю.

11. Чифтлик ферма, дача.

12. Кягат-хане (бумажная фабрика) находится к северу от Константинопольского предместий Перы.

13. To-есть дома имеют высокие, со скатом, крыши в противоположность общим на Востоке плоским кровлям.

14. При религиозном индиферентизме, которым отличался Фридрих II и его двор, очень может быть, что находились люди, которые говорили турецкому посланнику такой вздор.

15. Так называется Турками первый министр при европейских дворах.

16. Взято из Венгерского языка, значит карета.

17. Первый секретарь посольства.

18. Т. е. карета; переделано с немецкого Kutshe.

19. Вероятно, Вольтер.

20. Баснословная птица, обитающая на высотах Кавказа, род азиатского Феникса.

Текст воспроизведен по изданию: Записка турецкого посланника Сами эль-Хадж Ахмед-эфенди о посольстве его в Пруссию в 1763-4 году // Москвитянин, № 17-18. 1855