СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

23. "ИСТИННОЕ СООБЩЕНИЕ О БУНТАХ И [МЯТЕЖНЫХ] ДЕЙСТВИЯХ, ПРОИСШЕДШИХ В КНЯЖЕСТВЕ ВЮРТЕМБЕРГ В 1514 г." ¹

(16 августа 1514 г.)

“Всем и каждому, курфюрстам, духовным и светским князьям, прелатам, графам, баронам, рыцарям, дворянам, вольным и имперским городам, коммунам, наместникам, вицедомам ², фогтам, бургомистрам, амтманам, шультгейсам, [163] советникам, судам и всем другим, какие бы титулы, звания и положение они не имели и к какому бы сословию не принадлежали [...] мы, Ульрих, божией милостью герцог Вюртембергский и Текский, граф Момпельгардский и прочая, и прочая, и вместе с его княжеской милостью мы, депутаты от всего послушного его княжеской милости земства княжества Вюртемберг, собравшиеся в настоящее время со всеми полномочиями от упомянутого земства на ландтаг в Штутгарте, [выпускаем настоящее] основательное и правдивое сообщение [...]

С сердцем, опечаленным скорбью и заботой, мы [...] просим выслушать нас о восстании, мятеже и преступлениях, которые возникли в нашем княжестве, стране нашего милостивого господина, и обрушились на нее, а также о том, как и почему были успокоены и в настоящее время почти улеглись эти волнения.

Год тому назад мы, герцог Ульрих, потребовали от нашего верного и послушного земства, подобно тому, как это уже делали и мы и наши достохвальной и блаженной памяти предки, прийти нам на помощь [...] Мы желали получить от нашего земства помощь для облегчения тягот, большей частью унаследованных нами, по поводу чего наше земство вместе с нашими предками и нами записано как содолжник и поручитель. Хотя тяжесть [долга] [...] возросла по причине войны и других событий, наше княжество было увеличено и улучшено нами намного более, чем мы сделали долгов ³ [...]

Кроме того, мы [...] обратились лично и через наших советников к нашим городам и сельским округам, как это полагается, поскольку они при нас и при наших предках имели право оказывать от всего земства помощь своим истинным государям, что и произошло. [Их решение] давать ежегодно в течение 12 лет с каждого гульдена имущества один пфенниг было с благодарностью принято ⁴. Наши и нашего земства представители произвели в каждом городе и местечке оценку имущества и умеренно обложили его, чтобы взыскать [164] сумму, одобренную нашим земством и обещанную нашему милостивому господину.

Но в своем милостивом внимании и сочувствии к нам, подданным, наш милостивый господин принял во внимание неурожай винограда в течение последних двух лет и другие причины ⁵. И мы, герцог Ульрих, [решили] отсрочить [и не взимать] в течение двух или трех лет вышеуказанную и обещанную нам помощь ⁶, однако без ущерба для данного нам обещания и согласия нашего земства, и по просьбе многих наших подданных [...] заявили, что будем пользоваться ею в течение двух-трех ближайших лет и не больше. В этом мы дали земству грамоту с печатью, чем наше земство было весьма довольно. После обсуждения этого [вопроса] нашими советниками, советниками городов, судов и магистратов, так что в этом участвовало более 1000 человек [...] (за исключением только двух или трех городков), эта помощь была обещана в таком виде, чтобы на центнер мяса наложить 3 шиллинга, как это приблизительно принято у многих наших соседей и во многих других местах. Также и в отношении вина было намерение, которое, однако, не было осуществлено, установить унгельд в размере 1/6 меры и не более как это и даже намного тяжелее установлено в Священной империи у наших соседей и в других местах ⁷. Тем самым наши подданные несли бы меньшую тяжесть, а больше помощи было бы получено от духовных, светских, благородных, неблагородных, приезжих и местных, свободных и несвободных лиц [...] ⁸.

Но важнейшей причиной восстания были своеволие и ложные настроения (однако, обманно и коварно скрытые под [165] видом недовольства указанными мероприятиями), возникшие в округе Шорндорф у наших подданных в деревне и, в меньшей степени, в городе, что и помешало этим мероприятиям. В то время, как мы, герцог Ульрих, были за пределами нашего княжества ⁹, крестьяне собрались числом приблизительно около 2 тысяч, хорошо вооруженные, и частью по своей воле коварным образом возмутились, а частью были принуждены другими присоединиться [к ним], и своевольно отменили и в знак презрения к нам бросили в воду вновь введенные веса, которыми должно было быть взвешиваемо мясо.

О том, что их замысел был направлен против нас, выяснилось в это время по их словам и делам. Когда несколько успокоенное крестьянство разошлось по домам ¹⁰, мы собственной персоной и с небольшим числом всадников отправились к ним и созвали их на площади, где они [обычно] устраивали собрания. Когда они явились без оружия и покорнейше просили нас ради бога простить им [их вину] и избавить их от заслуженного наказания, так как они-де не знают, как и кем они были вовлечены в мятеж, а также обещали никогда более не делать этого и возместить весь [ущерб], не щадя жизни и имущества, то мы, герцог Ульрих, во хвалу всемогущему богу и на благо нам и нашему послушному земству, освободили наших подданных по их просьбам и мольбам от заслуженного наказания и оставили их, как и других членов нашего земства при [старых] мерах и весах ¹¹, в надежде на их обещание и на то, что тем самым будут успокоены все мятежи и возмущения в округе Шорндорф.

Мы считали, что другие наши подданные в других местах не учинят мятежа, так как мы по собственному побуждению прекратили взимание обещанной нам помощи и объявили об этом повсюду нашим подданным.

Но невзирая на это, во многих местах произошли восстания, носившие ужасающий и тяжелый характер. С помощью наших усердных и верных советников и многих верных подданных в Штутгарте и Тюбингене мы успокоили [эти восстания] [...]; мы созвали в Тюбингене всеобщий ландтаг [...], на каковом ландтаге [присутствовали] превосходительные советники и посланники императорского величества, а также наши дорогие друзья и милостивые господа епископы [166] Страсбургский и Констанцский собственной персоной и послы и советники наших дорогих друзей, всемилостивейших и всемилостивых государей Пфальца, Вюрцбурга и Бадена, курфюрстов и князей, которые условились о договоре между нами, герцогом Ульрихом, и нашим земством [...] и заключили его [на следующих условиях]:

мы, представители земства, как содолжники и поручители долгов, которые мы, герцог Ульрих, наследовали и частично сами сделали, приняли на себя уплату [этих] долгов в течение многих лет в размере 22 тыс. гульденов ежегодно с тем, чтобы в течение первых пяти лет оплатить текущие долги и обязательства.

Со своей стороны мы, герцог Ульрих, дали нашему земству столь великие и весьма полезные привилегии, которые еще никогда не даровались ему ни нашими предками, ни всеми государями Вюртемберга, а именно: мы даровали им свободу выезда, чего им не было разрешено ни одним государем Вюртемберга, ни нашими предками, ни нами самими; далее, мы отменили “ландшаден”, который взимался каждый год в немалом размере, а также [обещали] не отягощать их более чрезвычайными налогами и требованиями помощи [...] и не обязывать страну и народ поручаться в дальнейшем за нас и наших наследников.

Если мы или наш дорогой брат, господин Георг ¹², граф Вюртембергский и Момпельгардский, умрем без прямых мужских наследников, то предоставленная земством помощь отменяется, а все привилегии тем не менее сохраняются за земством, все согласно договору, что всеми сведущими людьми оценивается намного больше, чем долги, которые наше земство взяло на себя.

Поэтому договор этот служит на пользу не только нам, герцогу Ульриху, но и еще более нам, послушным членам земства, что мы свободно и без принуждения признаем [...]

[Мы заверяем, что] наши усердные и верные советники: канцлер, наследственный маршал, гофмаршал, наследственный шенк, наследственный трухзесс, благородные и неблагородные, ученые и неученые, а также государственный секретарь [“ландшрейбер”] ¹³ и другие, которые все служили нам честно, верно и с пользой, не советовали и не помогали нам облагать наших подданных чрезвычайными налогами и не вынуждали иную помощь у них. [167]

Но несмотря на все это и невзирая на милость, оказанную нами [жителям] округа Шорндорф тем, что мы сначала посетили их собственной персоной и сами хотели принять от них ответ и присягу договору, многие из них, числом более 2 тысяч, подняли мятеж и отправились вооруженные и в доспехах [...] на поле перед городом Шорндорф. Мы ожидали, что они добровольно примут договор и принесут нам полагающуюся присягу, так как иначе мы не отправились бы к ним в сопровождении наших советников, канцлера, маршала, наследственного трухзесса и со столь малым числом наших слуг и не стали бы лично предлагать им, чтобы они, если принимают договор, отошли бы на нашу сторону или разошлись бы по домам и поразмыслили.

После того, как они размышляли об этом три или четыре дня, мы с полным доверием подъехали к ним с немногими слугами. Но в то время, как мы считали их [верными] подданными, они заставили нашего амтмана принести им присягу и захватили без нашего ведома наш город Шорндорф, заняли ворота, городские стены, башни и другие укрепления, выставили против нас охрану и не впускали нас и наших [людей] в город и не выпускали их из города, назначили командиров отрядов, капитанов, фенрихов и вайбелей ¹⁴, учинили большое восстание и мятеж и силой в 1800 человек отправились за пределы города и округа на гору, называемую Каппельберг, выше Бейтельсбаха, приблизительно посредине между Штутгартом и Шорндорфом, и там обсуждали разные пути действия против нас, наших людей, прелатов, духовенства, дворянства и всех почтенных сословий, о том, как им повредить, напасть на них, изгнать и подавить. Также [другие] наши округа, присягнувших нам подданных, подданных других князей, графов, баронов, дворян, имперских и вольных городов они побуждали письмами и посланиями [...] присоединяться к ним и поддерживать справедливость и божественное право. Многие наши подданные имели у себя их послания и обещали [им] это сделать. Они также приняли к себе некоторых наших [людей], которые [уже] присягнули новому договору и принесли новую присягу [...]

Их намерением было, как показали их капитан Фольмар из Бейтельсбаха, вайбель и другие, идти вперед [...] против нас и наших округов, которые они хотели захватить и присоединить [к себе], а также действовать против духовенства, прелатов, попов, монахов и богатых и захватить у нас и у них их [имущество]. А кто будет им сопротивляться, того убивать. Нас, герцога Ульриха, являющегося законным и природным князем страны и их господином, которому они [168] присягали и который оказал им многие милости, освободил от наказания, который никогда не применял никакого утеснения, насилия или принуждения [для получения от них] помощи или иного ни лично, ни через наших верных, благочестивых, честных советников, маршала, канцлера и других бывших с нами, некоторые из них хотели застрелить и направили [на нас] ружья. Другие хотели захватить в плен нас, своего законного князя, и считали нас своим врагом. Это их намерение и настроение было скрыто от нас, когда мы к ним направлялись [...]

Также, когда они расположились [лагерем] на горе, мы, герцог Ульрих, по нашему [побуждению] и рекомендации наших советников, хотели оказать им милость. Они же не желали разойтись с миром по домам, хотя мы не хотели принуждать их [присягать] договору, но остались при своем упорном и злом настроении и хотели идти вперед [...], [продолжая] насильственные действия, отнимали у священников против их воли вино и деньги и осмеливались чинить насилия нашим прелатам и их подданным.

В это время наши послушные подданные в Штутгарте и Канштадте просили нас поступить с ними милостиво, что мы и сделали благосклонно, но вначале ничего плодотворного и хорошего не могли достигнуть.

Тогда мы пригласили к себе наше послушное земство, которое приняло упомянутый договор и присягнуло ему. Наши подданные, депутаты Штутгарта и Канштадта, а также Грюнингена и Гёппингена вели переговоры по поводу договора с нашими дерзкими и непослушными [подданными] так долго, что хотя те обязались взаимной клятвой в “Бедном Конраде” и обещались не покидать друг друга и что должно случиться с одним, то и другому должно быть то же самое, [все же, в конце концов] сообщили депутатам земства, что они готовы принять и соблюдать статьи договора, а за непослушание и ущерб, причиненные нам, готовы отвечать по приговору земства [...]

Согласно этому решению подданные нашего герцога Ульриха разошлись с горы по домам, а мы, депутаты земства, составили решение в двух статьях и в среду после дня [в память] заточения св. Петра ¹⁵, в поле перед городом Шорндорфом, в присутствии нашего милостивого князя и господина и приглашенных из города и округа Шорндорф огласили следующее:

Наш милостивый князь и господин определил, чтобы город и округ Шорндорф выслушали [свой] приговор от земства, которое теперь приглашено сюда в Штутгарт, а что они [жители Шорндорфа и округа] приняли [169] относительно договора в Тюбингене на ландтаге, то и должно остаться. В этой статье вышеуказанные депутаты от земства единогласно решили, что жители города и округа Шорндорф принимают договор, заключенный на указанном ландтаге, а также соглашаются принести присягу в том, что будут его соблюдать и выполнять, как это следует из его содержания.

Во-вторых, так как после ландтага в Тюбингене [жителями] города и округа Шорндорф [была проявлена] непокорность и учинены преступления сверх того, что им было милостиво прощено ранее, то земство признает, что все те, кто был замешан в этих преступлениях делами, словами и советами, подлежат наказанию и должны быть арестованы. И чтобы наш милостивый князь и господин имел полное право принимать меры против этих людей и каждого из них в отдельности для их ареста и привлечения к суду, как это следует из прав его княжеской милости, а также по принятому договору, предоставляющему ему действовать в зависимости от вины каждого, каковое решение обе стороны принимают.

После этого и до этого некоторые [замешанные лица] выехали из города и округа, как следует ниже, но частично были арестованы, строго допрошены [с целью получения] достоверных показаний [...]

По призыву нашего милостивого князя и господина мы, депутаты земства, снова назначили день [суда] и сообщили [его] всем, находящимся в настоящее время здесь, а также арестованным, которых велели привести на это место в указанный понедельник после дня св. Сикста ¹⁶, и наш милостивый князь явился туда собственной персоной.

Арестованным и оставшимся на свободе, но виновным, которых присутствовало 1600 чел., было предъявлено уголовное обвинение с определенной оговоркой, что к почтенным лицам и невиновным, а также виновным, но не присутствующим здесь, это не относится [...]

Были прочтены показания обвиняемых [...], властей, фогта, суда и членов совета в Шорндорфе, не замешанных в этом деле, а также таковых же среди честных и почтенных членов общины, и [результаты] расследований, произведенных с помощью многих благородных и честных людей.

Напротив, в пользу арестованных ничего основательного приведено не было. После предъявления обвинения более 1600 чел. стояли свободно. Арестованные охотно примкнули бы к ним, но их не хотели принять, дабы каждый сам отвечал за свою вину. Они упали на колени перед герцогом Ульрихом и со смирением и покорностью, без оружия, просили передать через нашего и своего фогта, что они [170] признают, что согрешили против нас и очень виновны, но не хотят с нами судиться, а отдаются, все вместе и каждый в отдельности, на нашу милость, и как мы их накажем, то [наказание] они и примут как справедливое и будут жить в послушании.

На это мы по совету послов наших господ и друзей, государей Пфальца, Вюрцбурга, Страсбурга и Бадена, курфюрстов и князей, а также наших советников, сообщили им через нашего канцлера Грегора Лампартера, что нам дороже всего строгая справедливость; хотя они, забыв свои обязанности и присягу, действовали против нас и наших [людей] столь дерзко и непослушно, но для славы божьей и по их мольбам мы согласны принять их на нашу милость и если они покоряются и будут послушны всему, что на них будет наложено, то пусть выразят на это свое согласие. На это они громко сказали: “Да”, подняв [два] пальца ¹⁷ и обещая следовать всему сказанному.

Мы, депутаты земства, [которым поручено] вынести приговор, испытывали особо верноподданническое удовлетворение по поводу милостивых и высоко разумных действий нашего милостивого князя и господина, в результате чего начатый процесс был прекращен и [судьба] арестованных была предоставлена справедливости и нашему решению.

По обстоятельствам дела мы признали, что, согласно [данным] обвинения и защиты и показаниям обвиняемых, Ганса Фольмара, командира, Бастиана Шварца, сына Ганса, вайбеля и Георга Кремера младшего следует предать в руки палача, который должен отвести их на большой луг и казнить мечом [...], так как эти трое признались, в частности, в своих показаниях, что они, как и большая часть отряда [восставших] [в лагере] на горе, были того мнения, что нужно идти до конца и пройти через всю страну, через все города и села, отобрать силой у нашего милостивого господина, герцога Ульриха, у монахов, попов и дворян то, что они не отдадут добровольно, а кто будет им сопротивляться, того убивать. Это предложил он, Ганс Фольмар, другие командиры и большинство отряда. Также, когда наш милостивый господин и князь был у них в другой раз и хотел принять [от них] присягу, но не мог этого сделать [...], то они горько раскаивались, что не убили или не захватили в плен его княжескую милость. Некоторые из толпы призывали стрелять в его княжескую милость, а один прицелился из своего ружья и хотел стрелять, но вследствие того, что [сопровождавший герцога] конный отряд сбился в кучу [вокруг герцога], он не сделал этого.

Остальные арестованные были уведены в тюрьму, и земство отложило свой приговор о них до утра вторника. [171]

В тот же день наш милостивый князь и господин приказал вызвать на суд [всех] бежавших из города и округа [Шорндорф] в связи с этим делом, с публичным оглашением [этого вызова] в присутствии народа во [всех] местах этих действий и оповестить каждого в его жилище через амтмана и депутатов земства, и сверх того, в ближайших городах, как, например, Эслинген и другие, где беглецы, являющиеся зачинщиками и главарями указанных злодеяний, их помощники, приверженцы, соучастники и [вообще] виновные лица могут скрываться, дабы они не могли отговориться незнанием и все вместе и каждый в отдельности явились перед нами, депутатами земства, в пятницу после дня св. Лаврентия ¹⁸, чтобы держать ответ нашему милостивому господину на его обвинение [...] Им всем и каждому в отдельности была обещана неприкосновенность для явки в суд, о чем повсюду публично оповестил и письменно объявил председатель суда и фогт Штутгарта Ганс Гайсбергер. Кроме того, каждому в его доме, а также в ближайших городах — Эслингене и Гмюнде ¹⁹ были публично объявлены и вывешены это объявление и гарантия неприкосновенности.

Другие приговоры [по отложенным делам] были оглашены во вторник после дня св. Сикста и гласили следующее: Михеля Шмидта, Людвига Фазольда, Ганса, зятя ножевщика, Ганса Вейсса, Якоба Хюта, Ганса Клеезаттеля, Якоба Дутеля из Шлехтбаха — всех их земство признало нужным после заслушания их показаний и всех представленных фактов передать в руки палача, чтобы он их вывел и отрубил им мечом головы [...], а голову Якоба Дутеля из Шлехтбаха на память [o его злодеяниях] и в назидание другим выставить на средней башне [городских стен], и держать, пока она не сгниет [...], каковой приговор вскоре был приведен в исполнение.

Относительно Ганса Хумеля решили, учитывая уже полученное им наказание и причиненный ему ущерб, что он должен дать клятву перед богом выселиться с женой и детьми из княжества за Рейн и без получения помилования от господ никогда не возвращаться и не действовать против господина Вюртемберга и его подданных.

Относительно следующих четверых — Петера Штоккера, Георга Глезера, Георга Циглера и Людвига Хефнера — земство решило, что они должны дать клятву перед всемогущим богом в том, что они со своими женами и детьми уйдут из княжества не ближе 20 миль и останутся там, и что ни они сами, ни их жены или дети никогда не вернутся и никогда ничего не будут делать против господ Вюртемберга, их подданных и людей, каковую клятву указанные пятеро сейчас же дали. [172]

В отношении Ганса Шнейдера, Якоба Харольда, Лютвига Зейра, Конрада Хирзенмана, Якоба Бека, Фельтена Штоккера, Петера Деккера, молодого Ганса Бека, Франца Шпенглера, Ганса Бупена, Петепа Шмидта, Ленца Делькера, Кунца Вагнера, Лингарда Кригера, Кунца Хафена, Якоба Затлера, Бартлина Фиклера, Христиана Вебера, портного Ганса из Шлехтбаха, Христиана младшего — сына Ульриха, Ганса Руха, Конрада Хубшнейдера, портного Конрада Хабена, Фельтина Вагнера, шапочника Ганса Шмидта, Ульрика Риттера, Леонгарта Верлина, Ганса Хальма, Мельхиора Арцта, Ганса Социе, Георга из Хеппаха, Ганса Циммермана — всех их земство решило подвергнуть наказанию по усмотрению его княжеской милости, но с сохранением жизни.

Далее, в среду после дня св. Сикста, когда мы, депутаты земства, заседали в Штутгарте на рыночной площади в качестве суда, наш милостивый князь и господин через прокурора его княжеской милости предъявил уголовное обвинение к шести лицам, которые принесли присягу договору, а затем перешли [к бунтовщикам] на гору Каппельберг, как это выяснилось из показаний. После их необоснованной защиты они были приговорены согласно следующему решению:

[В процессе] между прокурором сиятельного и высокородного князя и господина Ульриха, герцога Вюртембергского и Текского, нашего господина и князя, как обвинителем, с одной стороны, и шестью обвиненными, a именно, Гансом Шмеком из Вальтенбуха, Петером Вольфом, его сыном Бернгардом Вольфом, Каспаром Шмидтом и Петером Кохом, все со стекольного завода, а также Георгом Леголо из Штутгарта, как ответчиками, с другой стороны, постановлено, что эти шесть обвиняемых за совершенные ими преступления должны быть переданы в руки палача и по законам империи казнены мечом на рыночной площади. Так как Ганс Шмек был командиром других, а Петер Вольф побудил к таким преступлениям своих собственных детей, палач должен выставить голову первого на шесте на внешней угловой башне столицы, а голову второго — на верхней башне у госпиталя в память их преступлений и в назидание другим.

В следующую пятницу наш князь через своего прокурора представил нам, депутатам земства, на рыночной площади в Штутгарте, где мы заседали, обвинение бежавших [участников восстания], которые не явились по вызову [на суд] [...] по поводу их преступных действий, достаточно выясненных из многих показаний и расследования [...]

Дабы между герцогом Ульрихом и страной и народом был мир и [в стране] господствовало послушание и каждый честный и благонамеренный человек мог сохранить свой очаг, честь, жену и детей, а также право и справедливость, а его княжеская милость и почтенные люди были бы [173] ограждены от непослушания, поношения и угнетения со стороны непокорных и черни, его княжеская милость и земство согласились на следующих положениях и решили, что если в дальнейшем случится, что кто-нибудь, кто бы он ни был, будет собирать сборища и учинять мятеж против господ, советников его княжеской милости, [его] чиновников и слуг, бургомистров, судов, советов и прочих почтенных людей и притеснять их, а также кто в военном лагере или гарнизоне окажет дерзкое неповиновение командирам или дерзко нарушит предложенный или принятый мир, тот должен, как только его преступление будет обнаружено, быть наказан четвертованием, колесованием, обезглавливанием, повешением, отсечением рук и т. п., в зависимости от величины и обстоятельств преступления.

Далее, вместе с присягой [договору] все суды, советы и целые общины со всеми их служителями должны принести [особую] присягу перед богом и святыми об оказании помощи и поддержки друг другу в подавлении, уничтожении или аресте и препровождении под хорошей охраной властям таких преступников и черни, как врагов справедливости и [всех] почтенных людей, где необходимость и оборона этого требуют, дабы честные и порядочные могли сохранить свое [достояние], мир и справедливость и отстоять себя перед чернью [...]

Если кто-нибудь до такого открытого сборища, мятежа и непослушания заметит или узнает что-нибудь о недовольстве, заговоре, собрании или тайных сборищах, будь то на словах или на деле, служащих злым намерениям, то он должен, согласно своей присяге, если он опасается чего-либо дурного, немедленно сообщить властям, будь то днем или ночью, и сделать предупреждение, как полагается благонамеренному человеку.

Далее, жилища, в которых будут обсуждаться или осуществляться такие [преступные] действия, должны быть разрушены или сожжены и на месте их не должно ничего строиться в вечное напоминание.

Жены и дети наказанных должны быть изгнаны из княжества.

По такому обвинению [...] предстали перед нами восемь человек, а именно: Винцент Ледер, Людвиг Граф, оба из Шорндорфа, Мельхиор Шерер, Ганс Рамингер, Бартлин Хубшнейдер, Ганс Циглер, Ганс Хаман и Иост Бюдер из Бёйтельсбаха, и после [заслушания] их защиты были переданы на милость нашего милостивого господина и князя для наказания в зависимости от вины каждого, но... с условием, что их жизнь будет пощажена [...]

Далее, мы, депутаты земства, вынесли решение по обвинению, предъявленному нашим милостивым князем и [174] господином, против тех жителей города и округа Шорндорф, которые бежали и не явились на данный суд и которые лично подпадают под указанное решение, так как оказывали обвиняемым в их дурных действиях, преступлениях и непокорности совет, помощь, поддержку и т. п. словами или делами. И если они в дальнейшем окажутся в пределах власти нашего милостивого господина и князя, то они должны быть переданы в руки палача и казнены [...]; имена тех, что бежал, был вызван и обвинен, но не явился, следующие: [приводится список 146 лиц].

Также и в других округах нашего княжества имеется довольно много легкомысленных персон, кроме [уже] здесь названных, которые проявили дерзкое непослушание и вопреки принесенной ими присяге, которой они обязались перед нами, как перед своим истинным и природным князем и господином, дерзко презрели приказы и запреты наши и наших амтманов и всякое послушание, презирали и уничтожали власти и т. п. Многие из них и из тех, кто им следовал и действовал почти так же, как они, были арестованы, и мы, как это полагается, приказали поступить с ними по праву, но многие бежали.

Поэтому наше желание таково [...], куда бы эти люди ни прибыли, они должны быть наказаны по праву в соответствии со своей виной и совершенным преступлением [...], чтобы в дальнейшем покончить с их преступными действиями.

Не подлежит сомнению, дорогие господа [...] курфюрсты и князья [...], что это — неслыханное, ужасное и дерзкое неповиновение и в высшей степени зловредное и ядовитое преступление, [учиненное] присягнувшими подданными против их законных и природных князей и господ, которые вначале милостиво простили их злодейства [...] и не применяли никакого насилия и принуждения в [отношении] принятия договора в Тюбингене и не понуждали их присягать, если они не желали этого.

Упомянутый договор является для нас весьма ценным и полезным, в результате чего всей стране от этого, по нашему мнению, будет много добра и благополучия; [...] эти жалобы, которые мы сообщаем нашему милостивому господину, не только дают облегчение его княжеской милости, но и с нас снимают много тягот, охраняют от ущерба, смерти и беспорядка и являются вполне терпимыми; бедный, который так много жалуется, дает мало, для умеренно богатого это без особого отягощения по сравнению с тем, что он платил ранее, а имущий и понимающий дело будет иметь для своих детей и наследников больше пользы, чем вреда, благодаря чему от всего земства будет отвращена большая тягота.

Поэтому бежавшие не могут жаловаться на принятие этого договора [...], так как он принят по свободной воле всего [175] земства. [Они] утверждают выдуманную ими ложь, что наш милостивый господин якобы вынудил нас, депутатов земства, насильно и противу права [принять] договор, что не является правильным, так как его княжеская милость сделал нам облегчение во многих тяготах [...], чего не было при предках его княжеской милости.

Те же, которые бежали, [...] были бы больше отягощены денежным налогом, но мало получили прибыли и свободы. Из этих бежавших немногие являются богатыми, и их настроение, как показал [их] командир и другие, было бунтовщическим [“башмаковским”], они презрительно относились к властям и почтенным [людям], хотели их подавить, отнять у своего собственного господина и [его] советников их [имущество], убить [их], расстрелять или захватить в плен, арестовать духовенство и дворянство и всех почтенных [людей], подавить, изгнать, захватить их [имущество], разграбить, не терпеть никаких властей, отменить все службы, все вещи сделать общими; они хотели вместе есть и пить со всеми теми, кто имел больше их, и разделить или вовсе захватить [их имущество], а тех, кто этого не стерпел бы, пережить это они называют поддерживать справедливость и божественное право.

Таковы желания и настроение их и других наших отложившихся, дерзких и непослушных подданных, которые бежали от нас из многих округов.

[Суть заключается] не в жалобах [по поводу] принятого [...] налога и договора, но под [этим] видом скрывалась злая, ядовитая [...] змея “Башмака”, как это хорошо поняли наши благочестивые и разумные подданные.

Taковo было их намерение, с которым они открыто действовали против всемогущего, предвечного бога, его и святой христианской церкви священных заповедей, против человеческого разума, всех почтенных людей, папского и императорского права и добрых нравов, как еретики, отрезанные и обособленные от святой веры и церкви, [вводящие в] заблуждение, угнетатели всякой власти и почтенных [людей] и мира, нарушители божеских и человеческих законов и земского мира; они должны быть рассматриваемы как находящиеся под опалой и вне закона, и каждому должно быть разрешено [безнаказанно] распоряжаться их жизнью и имуществом. Это наивреднейшая [...] и ядовитая змея, и если не предусмотреть серьезно [меры против этого], то легко произойдет из этого поругание и уничтожение нашей святой веры и христианства; империя, королевство, герцогство и княжество, графства, баронства, города, деревни и хутора были бы этим отравлены и потерпели бы невосполнимый ущерб и пришли бы к отпадению от их законных господ и вреду, изгнанию и ликвидации всех больших и малых господ, духовных и светских, [176] высокого и низкого состояния, а также всех властей и почтенных людей.

Такие действия начались во многих королевствах и населенных пунктах, но с помощью всемогущего, многих благочестивых и честных господ и людей вовремя были предупреждены. Поэтому следует быть настороже и не спать, предупреждать это с умом и на деле, и [этих] преступников, их помощников и приверженцев не приглашать, не содержать, не давать им ни пристанища, ни еды, ни питья [...], не оказывать никоим образом никакой помощи ни словом, ни делом.

[Поэтому] действуйте против них как противников и вредителей нашей святой веры и христианской церкви, отрицателей и угнетателей всех властей и почтенных людей, преступников против земского мира. Тем самым вы воздадите хвалу [...] всемогущему богу и укрепите нашу святую веру и честь, благоденствие и управление Священной империи и вас самих.

[...] Предотвратите этот вред и послужите этим императору и всем сословиям Священной империи и прежде всего общей пользе, соблюдая и сохраняя ваше достоинство, честь и благосостояние и собственное отечество, все власти и всех почтенных людей [...]; охраните и оградите свободу церкви, духовного сословия, вдов и сирот, которые потерпели от этих в высшей степени зловредных злодеев, нарушителей величия императора и всех князей и их собственных господ [...], сохраните мир и право, докажите также нам, герцогу Ульриху, этим вашу особо ценную дружбу, добрую волю и симпатию [...], дабы зло не получило бы развития, а было бы наказано, и вред был бы предупрежден, о чем мы, герцог Ульрих, просим самым дружеским и серьезным образом [...]

Также и тех наших безрассудных, дерзких и непослушных [подданных], которые в других наших округах, вопреки принесенной ими присяге [...], дерзко презрели наши и наших чиновников заповеди послушания и [хотели] полностью уничтожить [...] власти, а затем некоторые до, некоторые после [заключения Тюбингенского] договора бежали, мы просим также задержать их и наказать по их вине [...]

Мы, депутаты земства, просим о том же [...] Мы просим ваши княжеские милости [...] принять меры против безрассудных, зловредных [...] негодяев [...] и всех замешанных в указанные дурные дела с наказанием [их] согласно приговору или иначе [...], и мы хотим вместе с нашим милостивым господином и со всем земством помочь [в этом], не жалея нашего имущества, заслужить [перед вами] и добро никогда не забывать.

Мы, герцог Ульрих и депутаты всего земства, [...] заявляем также, что всё сказанное выше является истинной правдой, и если дело будет [кем-нибудь] представляться в ином [177] виде, мы просим верить не таким неправильным, выдуманным [сведениям], но настоящему правдивому сообщению.

Мы хотим также, чтобы это наше послание было оглашено, публично прочитано и вывешено повсюду в ваших землях, при ваших дворах, в советах, городах, селах и среди ваших людей, вассалов и подданных, дабы каждый был огражден от ущерба и не был бы запятнанным [общением] с большими мошенниками и ядовитыми злодеями [...]”

Комментарии

1. “Истинное сообщение” было составлено от имени герцога и земства для оправдания их действий и репрессий против участников восстания. Этот документ излагает ход событий с точки зрения правительства. Так как он исходит от двух авторов, то изложение идет то от лица герцога, то от лица земства. Иногда это совмещение авторов имеется в одной и той же фразе.

2. Вицедом (от лат. vicedominus — наместник) — обычно светский управляющий духовным феодальным владением.

3. Отвечая на обвинения земства в расточительстве, герцог Ульрих признал на ландтаге, что он несколько свободно тратил деньги, но что если учесть сделанные им приобретения как путем завоеваний, так и путем покупок, то они составят больше, чем израсходовано. Ульрих оценивал свои приобретения в 600 тыс. флоринов, а военные расходы — в 500 — 600 тыс. флоринов и ссуду императору Максимилиану — в 90 тыс. флоринов. (Флорин приблизительно равен гульдену). Годовой доход герцогства (по свидетельству венецианского посланника Квирини) составлял в 1507 г. 50 тыс. гульденов.

4. Не желая созывать ландтаг, Ульрих лично объехал несколько городов, а в другие послал своих советников, чтобы заставить их власти согласиться на введение нового поимущественного налога в размере 1 пфеннига с 1 гульдена имущества, т. е. в размере 1/240 части стоимости имущества. За 12 лет, в течение которых этот налог должен был взиматься, он составил бы 5% стоимости имущества. (1 гульден равен 20 шиллингам = 60 крейцерам = 240 пфеннигам).

5. Начиная с 1508 г., в Вюртемберге было подряд несколько неурожайных лет, сопровождавшихся дороговизной. Особенно тяжелы были два последних перед восстанием года.

6. В действительности причиной отсрочки взимания поимущественного налога было недовольство населения.

7. Для утверждения нового косвенного налога (унгельда), введенного взамен имущественного налога, в Штутгарт были посланы от каждого города фогт и один из бюргеров. Эти уполномоченные были запуганы Лампартером и Тумбом и принуждены были одобрить введение нового налога. Несоглашавшихся не отпускали домой. Большинство представителей городов (за исключением представителей Вильдберга и Булаха) приняли требование правительства, но с условием, что налог будет взиматься только три года, собранные суммы пойдут на погашение долгов и взимать налог будут представители земства. Вначале налог намеревались собирать с мяса, а затем распространить его на вино и муку. Правительство взимало его с торговцев, последние — с потребителей, путем введения новых уменьшенных мер и весов при сохранении их номинального значения. Т. е. за новую единицу веса мяса надо было платить столько же, как и за старую, хотя она фактически была меньше.

8. Т. е. имелось в виду, что этот налог будет менее заметен для населения, чем любой прямой налог, так как он будет взиматься с потребителя, включая все сословия и приезжих. Однако народ быстро разгадал сущность этой финансовой манипуляции.

9. В момент возникновения восстания герцог Ульрих находился в Гессене, где вел переговоры с ландграфом Гессенским относительно бывших у него недоразумений со Швабским союзом.

10. По свидетельству хроник, восставшие в Шорндорфе разошлись по домам еще до приезда герцога, в результате уговоров и угощения их герцогскими чиновниками.

11. Герцог Ульрих должен был отменить уменьшенные меры сейчас же по своем возвращении.

12. Георг, граф Вюртембергский и Момпельгардский (1498 — 1558), младший брат Ульриха, который предоставил ему эльзасские владения Вюртемберга. По некоторым данным, часть восставших хотела посадить его на престол вместо Ульриха. Однако активной политической роли он не играл.

13. Т. е. ближайшие советники Ульриха — Лампартер, Тумб, Гюльтлинген, Ниппенбург, Дитрих Шпет и Лорхер.

14. Фенрих (Faehnrich от нем. Fahne — знамя) — знаменосец и помощник командира; вайбель (Waibel) — помощник командира, наблюдающий за дисциплиной и порядком в войске.

15. 2 августа 1514 г.

16. 7 августа 1514 г.

17. Два пальца поднимались в знак присяги.

18. 11 августа 1514 г.

19. Имперские города Эслинген и Швебиш-Гмюнд.