СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

УЛЬРИХ ФОН ГУТТЕН

ГЕРМАНИЯ В ПЕРВЫЕ ДЕСЯТИЛЕТИЯ XVI в. И УЛЬРИХ ФОН ГУТТЕН

Последние десятилетия XV в. и первая четверть XVI в.– до кровавого подавления Великой Крестьянской войны – были в истории Германии временем бурного подъема общественного движения. Это было время, когда в Германии, занимавшей центральное положение на путях мировой торговли, расцветали города и достигло больших успехов развитие ремесла, когда в ряде отраслей промышленности зарождались впервые капиталистические отношения, а в горной промышленности как по объему продукции, так и по формам и организации производства Германия превосходила все другие страны Европы. Добыча золота и серебра оказалась, по мнению Ф. Энгельса, «последним толчком, поставившим экономически Германию в 1470–1530 гг. во главе Европы и тем самым сделавшим ее средоточием первой буржуазной революции в религиозном облачении, т. е. так называемой реформации» ¹.

Вместе с тем это было время, когда обнаружились отрицательные последствия особого характера экономического и политического развития, отличавшего Германию от большинства других стран Европы. В течение всего средневековья отдельные районы Германии оставались разобщенными. Ни один из ее городов не смог сделаться экономическим и политическим центром страны, развитие которой шло не по пути образования централизованной феодальной монархии. К XVI в. «Священная Римская [6] империя германской нации» продолжала оставаться политически раздробленной страной с неустановившимися и в ряде мест спорными границами, в которой господствовали клики территориальных князей, рассматривавших империю как реакционный оплот, направленный против прогрессивного развития других народов. Так же смотрели на империю и императоры из дома Габсбургов, стремившиеся использовать богатства Германии и силу ее народа в интересах своей универсальной державы, которая, по их планам, должна была противостоять процессу консолидации народов в национальные государства. Универсалистские претензии Габсбургов, так же как и реакционная политика немецких территориальных князей, пользовались активной поддержкой феодально-католических реакционных сил Европы,– в первую очередь папства.

В этой обстановке раздробленности страны и господства поддержанной папством и Габсбургами политической реакции экономический подъем конца XV и (начала XVI в. имел своим результатом чрезвычайное усложнение и обострение классовых противоречий. Особенность положения заключалась в том, что расцвет городов, расширение мировых торговых связей, возникновение элементов капиталистических отношений и зарождение новых классов вело здесь не к концентрации сил и интересов в двух противостоящих друг другу лагерях. В самом господствующем классе наблюдались острые противоречия интересов между светскими князьями, мечтавшими о секуляризации крупного-церковного землевладения, и духовными князьями, отстаивавшими свои богатства и привилегии, опираясь на силу и мощь папства. Все больше и больше обострялись противоречия между этими двумя прослойками верхушки феодальной иерархии и рыцарством, потерявшим с распадом имперских связей свои политические позиции в стране, а с изобретением и внедрением огнестрельного оружия – свою роль военного класса. Дворянство компенсировало себя усилением феодального нажима на крестьян и в ряде случаев расширением своих собственных барских хозяйств, что стимулировалось в значительной степени повышением спроса на сельскохозяйственные продукты в растущих городах. Немецкое дворянство, находившееся в воинственной оппозиции к политическому строю, основанному на территориальной системе, было в [7] то же время заинтересовано в упрочении происходившего в XV–XVI вв. и зараставшего процесса сеньориальной реакции. Поддержка политически активной частью рыцарства антикняжеского движения бюргерской оппозиции могла быть только колеблющейся и весьма условной.

В городах политические настроения были многообразны и неустойчивы. Патрицианские роды, образовавшие городскую аристократию, являлись, особенно в крупных имперских городах, прослойкой господствующего класса. Основная часть бюргерства в крупных имперских городах находилась по отношению к патрициату в оппозиции, касавшейся главным образом дел городского управления и городских финансов, которая, по словам Ф. Энгельса, была вполне «конституционной», так как эта часть бюргерства дорожила своими привилегиями класса феодального общества. В среде этой части бюргерской оппозиции были многие, которые ориентировались на совместные действия с оппозиционным рыцарством и на союз с ним. Однако в городах существовала и радикальная оппозиция тех слоев бюргерства, которые были связаны с зарождавшимися в стране капиталистическими отношениями. Радикальная городская оппозиция добивалась централизации государственного управления, упразднения княжеского суверенитета, а также принятия государством мер, которые благоприятствовали бы развитию торговли и предпринимательства. Радикальные круги горожан рассчитывали на возможность использования в своих интересах борьбы крестьян; многие из их среды открыто выступали против актов феодальной реакции и сочувствовали борьбе крестьянства.

Низы городского населения – массы городского плебейства – представляли собою пеструю неорганизованную толпу, весьма подвижную и шумную, политическая ориентация которой была неустойчивой и менялась в зависимости от общей ситуации. Однако в период подъема революционного движения, каким было и рассматриваемое нами время, городской плебс становился самым решительным союзником крестьян в их антифеодальной борьбе, образуя вместе с ними мощный революционный крестьянско-плебейский лагерь. Сила этого лагеря заключалась в том, что в среде входивших в него народных масс не было и не могло быть никаких противоречивых интересов, [8] так как они все в одинаковой степени были бесправны и эксплуатировались всеми остальными классами общества.

В кругах духовенства наблюдались непримиримые противоречия интересов между высшей церковной иерархией, принадлежавшей к верхушке господствующего класса, и низшим духовенством, в составе которого многие стояли близко к революционному крестьянству и сочувствовали его борьбе.

Из сказанною можно видеть, как сложна была классовая структура германского общества в период, предшествовавший Реформации, и как многообразна – складывавшаяся и нараставшая оппозиция. Ни один входивший в ее состав (за исключением крестьянско-плебейского лагеря) класс не был способен выступить с общими требованиями, не говоря о лагере общественной оппозиции в целом. Только общая ненависть к папскому Риму и его агентуре в Германии объединяла все слои оппозиции. Требования упразднения авторитета папы и высшего католического клира, прекращения хищнической деятельности церковных сборщиков денег и продавцов индульгенций, ограничения числа монахов и попов – сделались в Германии всеобщими, равно как и разоблачения безнравственной жизни католического духовенства.

Борьба против католической церкви стала в последние века средневековья неотъемлемой частью борьбы против феодальной реакции. Являясь крупнейшим феодальным землевладельцем, церковь служила идеологической опорой всего феодального строя. Для того, чтобы привить простым людям сознание полного ничтожества своей личности, чтобы заставить их примириться со своим положением, церковь пускала в ход учение об исконной «греховности» земного существования человека, его неспособности к благочестию и к «спасению своей души». Согласно католическому учению, «спасением» и «оправданием» всего земного мира ведает папская церковь, распределяющая в мире «божественную благодать» при помощи совершаемых ею в церковных обрядах «таинств».

Используя свою роль в феодальном мире, высший католический клир во главе с папством претендовал на установление своей политической гегемонии и добивался подчинения себе всей светской жизни, светского [9] государства и его учреждений. Для реализации этих целей папская церковь пускала в ход свое политическое влияние, свою военную и финансовую мощь, стремилась использовать всякое ослабление центральной власти. Эти претензии папской церкви вызывали недовольство не только у народных масс, боровшихся против феодального строя, не только у антифеодально настроенных горожан, но и в среде светских феодалов, особенно в среде рыцарства.

В странах, вступивших на путь государственной централизации, притязания папства и католического духовенства встречали отпор и со стороны королевской власти. В таких странах католическая церковь вынуждена была идти на уступки и согласиться на сильное ограничение деятельности папских агентов, всякого рода сборщиков денег н продавцов индульгенций. В раздробленной же Германии папы не соглашались ни на какие уступки. Огромные суммы денег шли из Германии в папскую казну через духовных князей и действовавших здесь беспрепятственно продавцов индульгенций. Именно поэтому реформационное движение, почва для которого была подготовлена и в других странах Европы в связи с происходившими там социально-экономическими сдвигами, ранее всего началось и объединило разные слои населения в Германии.

Антикатолические памфлеты распространялись в Германии уже задолго до Реформации, особенно после гуситских войн. В радикальном бюргерском оппозиционном памфлете конца 30-х годов XV в., известном под названием «Реформация императора Сигизмунда», первое место занимают требования, направленные на упразднение церковных богатств, на ограничение числа духовных лиц и прежде всего на упразднение политических и судебных функций высшего церковного клира. Автор резко выступает против политических претензий духовенства и требует подчинения церкви светскому централизованному государству. Автор этого памфлета указал уже на несостоятельность католического учения о «таинствах». В другом бюргерском памфлете – так называемой «Реформации императора Фридриха III», составленном в основной своей части в конце XV в., отражена также точка зрения рыцарства, так как автор его, принадлежавший к более умеренным кругам бюргерской оппозиции, рассчитывал [10] на реализацию своего проекта преобразования в союзе с рыцарской оппозицией. Автор «Реформации императора Фридриха III» предусматривает сохранение сословного строя, выдвигает весьма скромные мероприятия по уменьшению тягот крестьян со стороны светских феодалов, но очень резок по отношению к духовным феодалам и к церковной иерархии. В согласии с представителями рыцарской оппозиции автор этого памфлета стремится направить гнев горожан и революционного крестьянства исключительно против алчности и стяжательства католической церкви, против умножающихся тягот со стороны духовных феодалов, забирающих у крестьянина «последнего теленка» и «последнюю курицу».

Наиболее решительную позицию в борьбе с церковной иерархией и церковными богатствами занимали революционные народные массы. Для них речь шла не о том только, чтобы упразднить привилегии духовного сословия в интересах какой-либо другой прослойки имущих классов, а о разделе церковных земель и всех церковных имуществ среди народа. В программе раскрытого в 1502 г. в районе Шпейерского епископства заговора под знаменем «Башмака», наряду с требованиями прекращения всех феодальных поборов, содержалось энергичное требование раздела церковных земель. Добро монастырей, церквей, соборов и духовных корпораций, говорится в этой программе, так же как и духовенства всей округи, должно быть насильственно отнято и затем разделено между крестьянами. Церковных же служащих следует принижать и, перебив и разогнав многих из них, привести, насколько это возможно, к минимальному числу. Для представителей крестьянско-плебейского лагеря требование раздела церковных имуществ было неотделимо от их уравнительных мечтаний, от их стремлений к установлению социального равенства. Представители оппозиционных групп имущих классов сознавали, сколь опасна для них эта тенденция народной борьбы против католической церкви. Однако многие из них считали необходимым использовать революционную силу народных масс и при этом надеялись, что удастся овладеть ею и дать ей желательное для имущих классов направление.

Яркое антицерковное направление приняло в первые два десятилетия XVI в. в Германии гуманистическое [11] движение. Немецкие гуманисты – в отличие от итальянских– развивали свою деятельность не при княжеских дворах, а главным образом при университетах. Они вербовались из самых разнообразных слоев населения, в состав их входили молодые университетские магистры, странствующие поэты, проповедники и другие. Немецкие гуманисты живо реагировали на вопросы, волновавшие разнородную политическую и религиозную оппозицию; их внимание привлекали прежде всего вопросы религии, философии и морали, вопросы общественной и политической жизни, связанные с ширившимся в стране движением против засилья панского Рима и его агентуры в Германии.

Религиозно-философским и религиозно-политическим проблемам уделяли много внимания наиболее авторитетные гуманисты старшего поколения – Эразм Роттердамский и Иоганн Рейхлин, которых в немецких гуманистических кругах называли «двумя очами Германии». В своей критике официального католического вероучения и деятельности церковной иерархии Эразм Роттердамский высказывал весьма радикальные взгляды. В церковной жизни он видел пошлость, пустой формализм обрядов, бессмысленную догматику и прежде всего глупость – отсутствие всякого разумного начала. Однако при всем своем радикализме и при всей остроте своей сатиры на церковные порядки и изобличение морального разложения католического духовенства Эразм был противником ломки церковных порядков и реформации. Он ограничивался лишь пропагандой гуманистических идей. Такой же осторожностью в своей научной критике церкви отличался и Иоганн Рейхлин, который считал себя правоверным католиком и стремился примирить идеи гуманизма с католической догматикой. И все же Рейхлин сделался популярным в кругах университетских немецких гуманистов благодаря выдвинутому им положению о том, что изучение сущности христианства должно проводиться по линии критического и лингвистического исследования первоисточников, а не по линии церковной догматической традиции. Наибольшую же славу снискал себе Рейхлин среди гуманистов не только Германии своим известным выступлением по так называемому делу о еврейских книгах, которое превратилось в «дело Рейхлина». [12]

Суть этого «дела» заключается в том, что в 1509 г. реакционные кёльнские теологи стали добиваться уничтожения еврейских религиозных книг, враждебных, по их мнению, христианству. Иоганн Рейхлин, запрошенный по этому делу в качестве эксперта, высказался против огульного уничтожения всех еврейских книг, часть которых имеет, по его мнению, важное значение для изучения христианства. В острую литературную полемику, начавшуюся по этому вопросу, вовлечены были все образованные круги Германии того времени, которые разделились на два лагеря – рейхлинистов, к которым примкнули гуманисты и передовые умы, и «темных людей» (обскурантов) – сторонников кёльнских теологов. Центральным вопросом спора стал вопрос о правомерности применения методов научной критики и исследования первоисточников при изучении христианства. Реакционные теологи настаивали на незыблемости авторитета католической догматики и папских декретов, требовали недопущения каких бы то ни было научных исследований в этой области.

Ядро партии рейхлинистов составляли радикальные гуманисты, которые в своих требованиях шли значительно дальше самого Рейхлина. Видное место среди них занял радикальный кружок гуманистов при Эрфуртском университете. Эрфуртский университет считался крепостью схоластической теологии номиналистов, но вместе с тем он был одним из тех немецких университетов, которые уже в конце XV в. подвергались наиболее сильному влиянию итальянского гуманизма. Молодые доценты Эрфуртского университета – Георг Эбербах, Петер Лудер, Публиций, Муциан Руф и другие уже тогда завоевали место для ведения осторожной, но упорной антисхоластической пропаганды. Эта группа молодых доцентов связана была с наиболее видными неоплатониками из Флорентийской академии – с Фичино и Пико делла Мирандолой, стремившимися дать новую систему религии. Влиятельной фигурой среди них сделался Муциан Руф. Как и Эразм Роттердамский, Муциан получил свое первое образование в Голландии, в девентерской школе Александра Гегиуса. Еще до поступления в университет обнаружился его литературный талант; в поэзии и в прозе и склонность к греческой филологии. После окончания университета Муциан Руф стал там же с большим успехом читать лекции. [13] В 1495–1502 гг. он жил в Италии, а с 1503 г. поселился в Готе, расположенной близ Эрфурта. Оттуда Муциан установил тесную связь с эрфуртской университетской молодежью и скоро стал руководителем гуманистического кружка, который вел упорную борьбу со схоластикой.

Членами этого кружка были гуманисты – энтузиасты, восторженно встречавшие сочинения Эразма, Вимфелинга, Рейхлина и трактовавшие их в гораздо более радикальном духе, чем этого хотели сами авторы. Для молодых гуманистов характерно, что их идеал не носил такого абстрактного характера, как у Эразма и Рейхлина. Они видели его реализацию в идее германского национального единства и объединении сил немцев против папского Рима. Деятельными членами эрфуртского кружка Муциана Руфа были молодые поэты Эобан Гесс, Петрус Эбербах, Крот Рубиан, Герман Буш и многие другие. Самым же выдающимся членом эрфуртского кружка и самой яркой фигурой немецкого гуманизма вообще был Ульрих фон Гуттен. Родившийся в 1488 г. в семье рыцаря, Гуттен был отдан отцом в монастырь, но шестнадцати лет от роду он бежал оттуда. Его ранние произведения отражают глубокую преданность гуманистическим идеалам и готовность самоотверженно бороться за них. Гуттен презрительно относился к титулам, званиям и академическим степеням, за которыми скрывались высокомерие и невежество. Известно, что он отверг предложение отца добиться дипломированного образования и карьеры адвоката и предпочел полную лишений жизнь странствующего поэта.

В прекрасном стихотворении «Nemo» («Никто») Гуттен подчеркивает, что действительный обладатель высокого образования и гуманистической нравственности – это «никто», т. е. человек без официального положения. Гуттен связывает гуманистические идеалы процветания наук и развития человеческих талантов с немецким патриотизмом, с преодолением княжеского партикуляризма и с освобождением Германии от эксплуатации римской курией.

В опубликованной им в 1518 г., после возвращения из Италии, «Турецкой речи» Гуттен выдвигает борьбу с папским Римом в качестве необходимой предпосылки для подготовки победы над турками. Еще раньше им написаны [14] были эпиграммы на папу Юлия II, в которых он резко изобличал безнравственный образ жизни «виновника многих смертей и преступлений» и зло высмеивал индульгенции. Указывая на несоответствие безнравственного образа жизни папы Юлия II его духовному сану, Гуттен называет Юлия II разносчиком, продающим небо, хотя сам им не обладает. «Не бесстыдство ли, Юлий,– спрашивает он,– продавать то, в чем ты сам больше всех нуждаешься?» Привезенное им из Италии сочинение Лоренцо Валлы «О константиновом даре» Гуттен издал в Германии, иронически посвятив это издание папе Льву X, который вначале пробовал заигрывать с гуманизмом.

В отличие от других крупных немецких гуманистов, которые, выступая как кабинетные ученые, выражали настроения очень пестрой массы разнообразных средних слоев общественной оппозиции, Гуттен был всю свою жизнь связан с низшим разоренным дворянством. По его собственным словам, он с детских лет стремился действовать как рыцарь.

В XV–XVI вв., в обстановке распада имперских связей, усиления суверенитета территориальных князей и хозяйничанья в стране папской агентуры, немецкое имперское рыцарство быстрыми шагами шло к своей гибели. Оно видело свое спасение в восстановлении старой империи, так как надеялось, что это привело бы также к восстановлению его былой политической роли. Несомненно, этот политический идеал рыцарства был реакционным идеалом, так как XV–XVI вв. в Германии – время бурного подъема городской жизни, зарождения капиталистических отношений в важнейших отраслях промышленности и роста международных торговых связей немецких городов. Однако Гуттен, поддерживая военные планы руководителя рыцарства – Франца фон Зиккингена, был убежден, что успехи гуманистического движения и развитие наук и искусств в Германии приведут к идеологическому и материальному освобождению внутренних сил страны от влияния и хозяйничанья папского Рима. При этом Гуттен рассчитывал, что рыцарство окажется еще способным связать свои сословные интересы с прогрессивным духовным развитием Германии. Поэтому мы наблюдаем у Гуттена сочетание реакционных в своей основе политических планов с энергичной поддержкой [15] умственного движения в Германии; поэтому его произведения глубоко проникнуты патриотическим настроением.

Эти настроения лежали в основе отношения Гуттена и его товарищей к «делу Рейхлина», которому они отдались со всей горячностью. В одном из писем к своему другу Пиркгеймеру Гуттен писал, что делу Рейхлина он предан со всем своим упорством. Гуттен, Крот Рубиан, Эобан Гесс и другие молодые гуманисты объединились для совместных действий против обскурантов и смотрели на дело Рейхлина не только как на кровное дело гуманистического движения, но и как на национальное дело Германии.

Мыслью о том, что победа Рейхлина в борьбе с обскурантами есть победа Германии, осознавшей, наконец, свои силы, проникнуто стихотворение «Триумф Капниона» (Капнион – греческое имя Рейхлина), написанное Гуттеном и Бушем, послужившее затем темой для известной тогда картины под таким же названием. Подчеркнутое в этом стихотворении противопоставление гуманистической партии, представляющей интересы страны, партии невежества и обскурантизма, враждебной Германии, говорит, что под враждебной партией гуманисты понимали всю систему папского Рима, что для них речь шла не о реформе папства, но об освобождении Германии от его влияния. О таком же непримиримом отношении ко всей враждебной партии говорит и появившаяся в последние годы перед Реформацией (1515–1517) знаменитая сатира «Письма темных людей» (Epistolae obscurorum virorum), в которой невежество, лицемерие и полное нравственное разложение монахов, богословов и схоластов разоблачаются и высмеиваются без всякой пощады и в исключительно яркой и остроумной форме.

В настоящее время можно считать установленным, что главными авторами этой анонимной сатиры были Ульрих фон Гуттен и Крот Рубиан, что она составлена в кругу эрфуртских молодых гуманистов. «Темные люди», или обскуранты,– это невежественные и безнравственные магистры и бакалавры, монахи и теологи, которые выступают в данной сатире в качестве корреспондентов главы кёльнских теологов и вдохновителя похода против Рейхлина – Ортуина Грация. В сатире они представлены ведущими бесконечные схоластические споры о пустяках, предающимися обжорству и разврату и [16] высказывающими смехотворные суждения по существу рейхлиновского спора или же выдающими свое невежеством высказываниях о классической поэзии и прозе. Из первого же письма видно, что магистры теологии, прекрасно разбирающиеся в различных сортах пива и всякого рода яствах, не имеют представления о латинской грамматике. В одном из писем «Приложения к 1-й части» какой-то «медик, почти что доктор», утверждает, что «Цезарь, который всегда был на войне и постоянно был занят всякого рода великими делами, не мог быть ученым и не мог научиться латыни», что, следовательно, его нельзя считать автором «Записок о Галльской войне». Остро сатирическим является самый язык «Писем», представляющий собою утрированную форму испорченного многочисленными варваризмами латинского языка средневековой схоластики.

Главное значение «Писем темных людей» – в разоблачительной силе острой сатиры. О положительном идеале авторов «Писем» можно судить лишь по отдельным местам, где в текст вводится высказывание какого-либо гуманиста, с которым «автор» данного письма – богослов, ученик Ортуина Грация – спорит. Так, устами одного гуманиста высказывается мысль о том, что Германия будет очищена и освобождена идеологически при помощи учений Эразма, Рейхлина и Муциана Руфа, которые преобразуют ее религиозную и духовную жизнь. В другом письме сочувствующий рейхлинистам доктор Рейд – «враг монахов» – резко выступает против индульгенций и утверждает, что покупка сотни индульгенций не поможет тому, кто ведет плохую жизнь, и что, наоборот, искренне покаявшемуся и исправившемуся грешнику никакая иная помощь не нужна.

В «Письмах» содержится, таким образом, идея проведения реформации средствами гуманистической учености. Известный младогегельянец Давид Штраус в своей монографии о Гуттене ² пишет, что в указанных выше письмах уже до выступления Лютера высказана сущность содержания лютеровских тезисов. Однако для понимания отношения Гуттена к реформации и к Лютеру одного этого наблюдения недостаточно. Сама постановка вопроса об [17] индульгенциях дана у Гуттена более радикально, чем у Лютера, который в своих тезисах энергично подчеркивал недостаточность одного лишь внутреннего покаяния и настаивал на необходимости церковной помощи. Нельзя, однако, упускать из виду, что Гуттен и его товарищи предусматривали такой путь проведения реформации, который не был связан с развитием активности более или менее широких масс. В «Письмах темных людей», отражающих идеологию радикального гуманистического кружка, связанного с Гуттеном, вся надежда возлагается на узкий круг образованных людей, которые преобразуют духовную жизнь Германии и тем самым подготовят ее освобождение от влияния и вымогательств папского Рима. После же выступления Лютера, когда, по выражению Ф. Энгельса, весь немецкий народ пришел в движение, Гуттен не мог больше игнорировать силу и значение общественного подъема. Его кругозор расширился, он стремился дать новое, более широкое толкование своим гуманистическим взглядам и приспособить свою политическую программу к создавшейся новой обстановке.

* * *

Как уже указано было выше, борьба с папским Римом объединяла разнородные элементы оппозиции в Германии. Историческое значение выступления Мартина Лютера заключалось в том, что оно сделалось центром многообразной оппозиции, показавшей, хотя и на короткое время, всю мощь общественного движения, и создало в Германии обстановку, в которой получили большой размах революционные силы народных масс.

«Тезисы тюрингенского августинца,– писал Ф. Энгельс,– оказали воспламеняющее действие, подобное удару молнии в бочку пороха. Многообразные, взаимно перекрещивающиеся стремления рыцарей и бюргеров, крестьян и плебеев, домогавшихся суверенитета князей и низшего духовенства, тайных мистических сект и литературной – ученой и бурлескно-сатирической – оппозиции нашли в этих тезисах общее на первых порах, всеобъемлющее выражение и объединились вокруг них с поразительной быстротой» ³. [18]

Лютер вырос в бюргерской среде, в обстановке нараставшего в немецких городах движения недовольства против католического духовенства. Еще студентом Эрфуртского университета, он близко познакомился с членами гуманистического кружка. Одно время Лютер находился лод влиянием эрфуртских гуманистов, но все же к ним не примкнул. Он искал путей исправления религиозной жизни Германии не в умственном движении, а в самой религиозной догматике. Особенность лютеровских тезисов против индульгенций заключается в том, что в них опровергается сама основа католической догмы, согласно которой «спасение души» христианин получает только через церковь, обладающую «таинствами» и распределяющую в мире «благодать». Католическая церковь внушала христианам, что их «спасение» или «оправдание» зависит не от их собственных заслуг, а от «сверхдолжных» заслуг Христа, богородицы и святых, которыми церковь распоряжается посредством вверенных ей богом «таинств». Грехоотпустительную «силу» индульгенций церковь обосновывала тем, что они представляли собою акты передачи частиц благодати от «сверхдолжных» дел. Выступая в своих тезисах против индульгенций, Лютер утверждал, что церковь и духовенство не являются посредниками между человеком и богом. Основное положение, выдвинутое Лютером, гласит, что решающее значение в деле «спасения души» христианина имеют не «таинства» церковных обрядов, а «вера», даруемая ему непосредственно богом. Смысл этого утверждения заключался прежде всего в непризнании претензий духовенства на господствующее положение в мире. Вместе с тем, объявив «веру» христианина единственным средством его общения с богом, Лютер настаивал на том, что и мирская жизнь и весь мирской порядок, который обеспечивает человеку возможность отдаваться «вере», составляет важный момент в христианской религии, что, следовательно, и за светским государством должно быть признано значение религиозного авторитета. С другой стороны, авторитет папских декретов и посланий, а также постановлений церковных соборов и всего, что объявляется папской церковью «священным преданием», должен быть отвергнут, а вместо него должен быть восстановлен авторитет «священного писания». [19]

Неясным остался в 95 тезисах Лютера и в последовавших за ними в первые годы Реформации его произведениях вопрос: следует ли из нового религиозного учения, что сама светская жизнь и мирской порядок должны быть преобразованы, поскольку они призваны играть важную роль в деле религиозного «оправдания». Лютер не желал тогда выступить с ясным ответом на этот вопрос, волновавший все примкнувшие к реформации слои общественной оппозиции, так как уточнение этого вопроса заставило бы Лютера высказаться по существу проблем социально-политического строя, а это неизбежно привело бы к расколам и распаду всего образовавшегося вокруг Лютера общего фронта оппозиции, на который Лютер опирался в борьбе с папским Римом. Только опираясь на силу общего движения, Лютер мог занять в первое время твердую позицию по отношению к папской курии. На состоявшемся в 1519 г. диспуте в Лейпциге Лютер публично заявил, что во многом следует учению знаменитого чешского реформатора Яна Гуса, который, по мнению Лютера, неправильно был в 1415 г. осужден Констанцским собором. В развернувшейся после лейпцигского диспута острой полемике со сторонниками папы Лютер обратился даже к тезисам наиболее радикальных гуситов – таборитов. В 1520 г. Лютер сам опубликовал направленный против него памфлет одного паписта и в послесловии к нему писал, что «на кардиналов, пап и всю свору римского содома» надо броситься с оружием в руках и «обагрить руки их кровью». В том же году Лютер сжег папскую буллу, объявлявшую его отлученным от церкви.

Если, однако, Лютер, в целях обеспечения себе широкой опоры, старался не уточнять своей программы в области социально-экономической и политической, то отдельные социальные группировки сконцентрировавшейся вокруг Лютера многообразной оппозиции стали давать свою собственную интерпретацию новому религиозному учению. При этом каждая группировка вкладывала в реформационное учение свои особые социальные требования. Особенно это относится к народным массам, которые вовсе не вникали в схоластические тонкости спора Лютера с католиками, содержавшиеся в тезисах. В тезисах Лютера народные массы видели то, что они хотели видеть, не прислушиваясь к ограничительным разъяснениям [20] самого Лютера, которые к тому же оставались для них недоступными по своей сложности и абстрактности.

Нараставшее с конца XV в. в связи с усилившимся процессом феодальной реакции революционное движение народных масс не только получило особый импульс в поднявшемся реформационном движении, но и стремилось придать самой реформации революционный характер.

Уже задолго до выступления Лютера представители народных еретических сект выступали среди крестьян и городского плебса со своим особым толкованием «слова божия» и «священного писания». Однако тогда эта пропаганда носила узко сектантский характер. До Реформации проповедники из народно-еретических сект призывали не к революционному преобразованию мира, а к самосовершенствованию в рамках своей секты, т. е., по существу, к уходу из грешного и испорченного мира. В обстановке же бурного общественного подъема эпохи Реформации изменился и характер пропаганды в народе. Пропаганда ухода от мира и пассивного самосовершенствования уступила место призывам к революционным действиям и пропаганде мирового переворота. Сама реформация была воспринята народными низами как учение о мировом социальном перевороте.

Пропагандистом революционного переворота и самым ярким выразителем народного понимания реформации был крупнейший деятель крестьянско-плебейского лагеря, пламенный революционер – Томас Мюнцер. В 1518–1519 гг., Мюнцер был еще ревностным сторонником Лютера. Однако уже в 1520–1521 гг., будучи проповедником в саксонском городе Цвиккау, Мюнцер стал толковать основные положения реформации в духе революционных требований крестьян и плебеев об упразднении всех поборов и платежей и изгнании господ. В 1521 г. Мюнцер, желавший возродить в Германии и в других странах революционные традиции таборитов, отправился в Прагу. В опубликованном им в Праге «Обращении» Мюнцер изложил основы народного понимания реформации. Он отвергает призывы Лютера к пассивности и религиозному смирению и разъясняет, что речь должна идти об активных действиях, о борьбе ревнителей дела бога по искоренению зла из мира. Позже Мюнцер разъяснил, что [21] господствующее в мире зло заключается в действиях князей, господ и богачей, которые сдирают шкуру с трудящегося народа,– «с пахаря и ремесленника». «Власть,– говорил Мюнцер,– должна быть передана простому народу», который устранит всех господ и князей, сделает достугшыми для общего пользования все богатства мира. Мюнцер призывал руководствоваться в этой борьбе «словом божьим» не из «пергаментной библии», не мертвым «книжным» словом, а «живым словом» бога, который проявляется в разуме тех, кто борется за устранение зла из мира. Мюнцеровское понимание бога было, таким образом, далеко от признания стоящего над миром личного бога. Ф. Энгельс определял мюнцеровскую религиозную философию как пантеизм, соприкасающийся с атеизмом.

В годы, предшествовавшие Великой Крестьянской войне, выступление Томаса Мюнцера с новым учением означало глубокий раскол реформации. От бюргерской реформации откололась реформация народная. В то же время к лютеровской реформации примкнула часть могущественных светских князей, увидевших в ней средство секуляризации огромных церковных имуществ, а также борьбы с универсалистскими планами императора Карла V Габсбурга, который стремился создать мировую «всехристианскую» державу. На Вормском рейхстаге 1521 г. Карл V, поддержанный католическими духовными князьями, потребовал от Лютера отречения от его реформационного учения. Однако Лютер, опиравшийся уже на силу мощных светских князей, заявил: «На этом я стою и не могу иначе!». Когда же против Лютера издан был Вормский эдикт, осудивший его учение и деятельность, грозивший ему преследованиями, Лютер укрылся в замке Вартбурге саксонского курфюрста Фридриха (близ Эйзенаха) и пробыл там около года.

Тогда же наметился раскол и в выступавшем на стороне реформации бюргерстве, среди которого многие были недовольны сближением Лютера с князьями и определившейся его отрицательной позицией в вопросе о применении принципа «христианской свободы» к реальной действительности. В юго-западных городах Германии распространялось из Цюриха реформационное учение Ульриха Цвингли, которое в гораздо большей степени [22] порывало с обрядовой стороной богослужения и требовало проведения республиканского принципа в организации церкви. Сторонники Цвингли требовали также изменений в области политического строя «и социальных отношений. Они выступали противниками княжеского деспотизма и высказывались против крепостничества, требуя смягчения феодального режима. В Саксонии и Тюрингии во время пребывания Лютера в замке Вартбурге появилось другое направление бюргерской реформации, связанное с именем Карлштадта, которое также было значительно радикальнее, чем реформация Лютера.

В 1519–1520 гг. определилось также особое отношение к реформации со стороны тех кругов рыцарской оппозиции, которые примкнули к Лютеру и приветствовали его выступление против папства. Ульрих фон Гуттен не сразу объявил себя сторонником Лютера. Вначале он рассматривал борьбу между Лютером и католиками как «поповскую распрю». Но он изменил свои взгляды и стал проявлять все больший и больший интерес к реформации, когда убедился в широком характере и силе поднятого движения и оценил все его значение в общей борьбе за освобождение Германии от влияния папского Рима. Гуттен решил отдаться целиком делу Лютера. В 1519–1520 г. Гуттен написал сначала на латинском, а затем и на немецком языке несколько острых обличительных произведений. Наиболее яркими из них были «Лихорадка I», «Лихорадка II» и особенно «Вадиск, или римская троица». Гуттен энергично разоблачал порочную, паразитическую жизнь папского окружения и всей католической иерархии и подчеркивал невозможность по отношению к ним половинчатых мер и реформ. Необходимо, говорит один из собеседников в диалоге «Вадиск», уничтожить все папские декреты вместе с их составителями и изобретателями.

Лейтмотивом диалогов Гуттена и других его произведений тех лет была идея защиты Германии от систематического ее ограбления папским Римом. Гуттен перечисляет все многообразные церковные доходы, которые выкачиваются из Германии папской курпей,– деньги за епископские мантии и другие платежи, связанные с церковными должностями, деньги, вырученные от продажи индульгенций, от сборов папских легатов на войну с [23] турками, и другие огромные суммы, являющиеся достоянием немецкого народа. При этом Гуттен подчеркивает, что все слои населения подвергаются ограблению со стороны папской агентуры, деятельность которой в Германии принимает характер общенародного бедствия. «Почему,– спрашивает Гуттен в поэме «Жалоба и предостережение»,– мы, немцы, допустили, чтобы нас лишили возможности владеть тем, что является нашим добром?» Но не только на беззастенчивое ограбление Германии папской курией жалуется Гуттен. На первых страницах диалога «Вадиск» темой разговора Гуттен а со своим другом Эрнгольдом служит вопрос о гонениях на духовные богатства немцев со стороны папского Рима, на стремление к подавлению наук в Германии. Гуттен сообщает Эрнгольду свой разговор с одним немецким издателем, который на основании папской буллы отказался напечатать найденные недавно книги Тацита, имеющие очень важное значение для национальной гордости немцев, для их знаний своей древней истории. Гуттен, вынудив у издателя признание в том, что никакими папскими буллами нельзя было бы заставить немцев отказаться от употребления вина и пользования золотыми деньгами, заявил ему, что образованным людям Германии науки дороже вина и золота, что, следовательно, необходимо отвергнуть папскую буллу, направленную против культурного достояния немецкого народа.

Если, однако, защита Германии является основным мотивом антипапских произведений Гуттена, то его аргументация значительно более широка и пропитана гуманистическими идеями. Излагая критические аргументы итальянского гуманиста, разоблачившего подложный характер так называемого Константинова дара, Гуттен резко выступает против притязаний пап на светскую власть вообще. В разных местах его произведений можно найти резкую разоблачительную характеристику всех ступеней церковной иерархии от кардиналов до монахов. Гуттеновская критика католического духовенства и монашества основана на наиболее передовых для того времени взглядах. Он не только использовал многие из идей, высказанных его знаменитыми современниками – Мартином Лютером и Эразмом Роттердамским, но во многом был решительнее и последовательнее их. Гуттену [24] оставалась чуждой абстрактная теология Лютера с его учением о внутреннем смирении, о духовном возвышении над миром действительности и примирения с царящим в нем злом. Гуттен призывал к активной борьбе светского государства и всех слоев народа с теми, кто насаждает суеверие и использует его в корыстных интересах своего обогащения и ограбления народов. Гуттену чужды также схоластические методы аргументации, характерные для Лютера. В своей борьбе со схоластикой Гуттен выступает более решительно, чем Эразм Роттердамский. Гуттен прямо апеллирует к доводам человеческого разума и светских понятий о нравственности, которые лежат в основе его диалогов. Гуттен не был атеистом. В его произведениях можно найти характерные для той эпохи ссылки на божественное провидение. Однако в своих рассуждениях о практической деятельности людей, в своем обращении к доводам человеческого разума он часто забывает о факторе бога и совершенно его обходит. В то же время Гуттен в ряде мест своих произведений подчеркивает зависимость человеческого разума и умственной одаренности людей от природных условий.

Гуттен оставался сыном своего класса, деятелем рыцарской оппозиции. Он обратился к передовым идеям своего времени, отражавшим настроения других прогрессивных слоев общества, но при этом без всяких на то реальных оснований мечтал сделать рыцарство руководящим классом, который сможет использовать в своих интересах все материальные и духовные силы народа.

Особенность гуттеновского подхода к реформации и к вопросу о путях ее реализации, нашедшая свое выражение в диалогах 1519–1520 гг. и в произведениях и письмах следующих лет, заключается в том, что движение всех слоев немецкого народа, поднявшегося против романистов, должно быть доведено до открытой войны. Гуттен рассчитывал, что при таком обороте событий руководящая роль в общенародном движении перейдет к военному, сословию, т. е. к рыцарству. Гуттен был уверен в том, что рыцарство окажется в состоянии объединить все слбн народа в борьбе с папским Римом. В этом, как представлялось Гуттену, заключалась сила рыцарства. Вместе с тем Гуттен отдает себе отчет, что различные силы участвующие в реформационном движении, преследуют свои [25] особые интересы, что для широких масс дереади и города дело идет по существу о борьбе с феодальными порядками, что; следовательно, рыцарский идеал крепостнической империи, управляемой опирающимся на дворянство императором, не может их воодушевлять.

Проблема взаимоотношений рыцарства с крестьянской массой и с антифеодально настроенной частью бюргерства играла важную роль в определении позиции Гуттена в борьбе за реформацию. Особенно его занимал вопрос о крестьянах, которых он называл «нашими кормильцами» и роль которых в жизни и политических судьбах народа и государства он себе представлял. В «Новом Карстгансе», составленном, несомненно, в кругу людей, близких Гуттену, вопрос о взаимоотношениях рыцарей и крестьян является основным сюжетом произведения. Решение, которое автор стремится дать этой проблеме, сводится к тому, что крестьяне должны признать рыцарство руководящим сословием нации и перенести свой гнев и возмущение на папскую агентуру в Германии и на духовных феодалов. Крестьяне должны, по мнению автора «Нового Карстганса», отказаться от «неразумного насилия», от самостоятельных выступлений. Военную сторону дела крестьяне должны доверять рыцарству, оставаясь по отношению к нему пассивно сочувствующими. В диалоге «Новый Карстганс» крестьянин, убежденный доводами Франца фон Зиккингена, заявляет: «Я теперь заодно с дворянами!».

Таким же образом решается Гуттеном и проблема взаимоотношений рыцарства и бюргерства. В борьбе с католическим духовенством дело обязательно сведется к войне, причем задача купечества должна заключаться в том, чтобы предоставлять «имеющиеся у них в изобилии силы и деньги» рыцарству для ведения этой необходимой немецкому народу войны против папской иерархии.

Гуттен понял политическое значение реформации, ставшей объединяющим центром многообразной оппозиции,, искал путей к тому, чтобы сделать рыцарство руководящей силой всей объединенной оппозиции, поскольку речь шла о борьбе против папского влияния в Германии. Поэтому мы видим, что уже в начале 1520 г. руководители рыцарства стараются привлечь на свою сторону Лютера. По поручению Франца фон Зиккингена Гуттен обратился [26] к Меланхтону с письмом, в котором он просил его передать Лютеру, что тот может полностью рассчитывать на защиту со стороны Франца и что более надежной защиты он нигде не найдет. Лютеру предлагалось прибыть к Францу и находиться под его охраной. В августе того же года Гуттен призывал и Эразма Роттердамского присоединиться к делу Лютера.

Известно, что Лютер отверг это приглашение. Он не желал связать свою судьбу с оппозиционным классом, который готовился к восстанию. Гуттен, так же как и Франц фон Зиккинген, продолжал рассчитывать, что обращение рыцарства к войне против католического Рима встретит поддержку и признание со стороны всех слоев оппозиции. Однако начавшееся в 1522 г. рыцарское восстание показало всю беспочвенность этих расчетов. Рыцарское восстание могло, по словам Ф. Энгельса, «рассчитывать на успех только при наличии союза всех оппозиционных партий, в особенности союза дворянства с крестьянами. Но как раз этот союз в обоих случаях был невозможен. Ни дворянство не было поставлено перед необходимостью отказаться от своих политических привилегий и феодальных прав по отношению к крестьянам, ни революционно настроенное крестьянство не могло, довольствуясь общими неопределенными перспективами, пойти на союз с дворянством, с тем сословием, которое как раз больше всего его угнетало» ⁴. Это восстание, начавшееся с выступления западногерманского рыцарства под главенством Зиккингена против трирского архиепископа, не встретило никакой поддержки и со стороны городов и не нашло сочувственного отклика в самом городе Трире и было легко подавлено духовными и светскими князьями. Касаясь эпизода, послужившего непосредственным поводом к выступлению, К. Маркс замечает в «Хронологических Выписках», что «набег Зиккингена – не что иное, как утверждение рыцарского разбойничьего и кулачного права» ⁵. Так плачевно погибла надежда политических вождей рыцарства связать цели своего класса с общенародным движением эпохи Реформации. Изолированность рыцарства и политическая беспочвенность [27] его программы обрекли восстание на провал. Погибли и вожди восстания. Зиккинген был смертельно ранен при штурме замка княжеским войском, а Гуттен бежал в Швейцарию и вскоре там умер (1523 г.).

Рыцарское восстание 1522–1523 гг. обнаружило начавшийся распад образовавшегося вокруг Лютера общего лагеря реформации. Разразившаяся вскоре буря Великой Крестьянской войны потрясла все германское общество. Кратковременный союз оппозиционных элементов распался окончательно. Каждая социальная группировка, каждое идеологическое и религиозное течение должно было определить свою позицию в великой борьбе против феодализма в его специфической немецкой форме. Консервативная часть бюргерства устами Лютера заявила о своем переходе в вопросах политической ориентации на сторону княжеской реакции. Другие, более прогрессивные слои немецкого бюргерства, оказавшись неспособными возглавить борьбу народных масс в период решающих битв, отошли надолго от активной роли в общественном движении. Что же касается дворянской оппозиции, то ее сила была окончательно сломлена. Великая Крестьянская война показала, что немецкое дворянство, по словам Ф. Энгельса, «свержению князей и попов при помощи открытого союза с освобожденным крестьянством предпочло дальнейшую эксплуатацию крестьян под верховной властью князей» ⁶.

Поражение Великой Крестьянской войны было поражением всего бурного общественного движения эпохи Реформации. Германия надолго осталась раздробленной и предоставленной политической реакции. Однако великая буря XVI в. не прошла бесследно. Ее значение для дальнейшей истории Германии бесспорно. Среди ярких фигур борцов и сильных характеров той эпохи важное место принадлежит Ульриху фон Гуттену. Гуттен заслужил это место не своим беспочвенным рыцарским донкихотством, не своей обреченной реакционной мечтой о восстановлении распавшейся средневековой империи и превращении ее в «дворянскую демократию», а тем, что в борьбе против униженного состояния Германии, против хозяйничавшей в ней агентуры папского Рима и господства [28] реакционных клик духовных и светских князей он сделался выдающимся борцом за светскую культуру и встал на защиту прогрессивных сил немецкого народа против господствовавших сил мракобесия.

К учению Лютера, как мы видели, Гуттена привлекало не богословское его содержание, а тот широкий политический отклик, который оно вызвало. Поэтому среди протестантских историков очень сильно стремление полностью развенчать Гуттена и тем самым подчеркнуть исключительные заслуги Лютера. Первое место среди этих историков-протестантов принадлежит П. Калькову, автору книги «Ульрих фон Гуттен и Реформация», вышедшей в Лейпциге в 1920 г. Кальков вообще отрицает, что у Гуттена были широкие планы борьбы с папством, связанные с определенной национально-политической программой. По его мнению, отношение Гуттена к Лютеру и к реформации определялось исключительно личными интересами. Уже сама грубая тенденциозность этой концепции, брасающаяся в глаза каждому беспристрастно изучающему Гуттена, выдает ее автора. К. Маркс и Ф. Энгельс лучше кого бы то ни было показали классовую ограниченность Гуттена и объективную реакционность его политической программы. Но К. Маркс и Ф. Энгельс не только причисляли Гуттена к лагерю реформации в качестве «дворянского представителя революции» и не только называли этот лагерь общим именем «лютеранско-рыцарской оппозиции», но и подчеркивали, что у Гуттена, национально-политические мотивы, хотя они представляли собой, по существу, беспочвенное донкихотство, были выражены сильнее, чем у Лютера.

Возглавленное Ульрихом фон Гуттеном и его ближайшими друзьями радикальное направление гуманистов еще до выступления Лютера встало на путь разрыва с римско-католической церковью. Направленные против папства и католического духовенства гневные обличительные произведения Гуттена сделались острым оружием в борьбе всех передовых слоев народа против обскурантизма и идеологического порабощения. В этом их историческое значение.

М. М. Смирин

Комментарии

Перевод сделан с наиболее известного и до сих пор лучшего издания сочинений Ульриха фон Гуттена, подготовленного Э. Беккингом (Ulrichi Hutteni equitis Germani Opera quae reperipi potuerunt omnia. Edidit Eduardus Boecking, vol. I–V. Lipsiae 1859–1861). В ряде случаев принимаются интерпретации и конъектуры исследователя и переводчика Гуттена на немецкий язык Д. Штрауса.

Включенные в сборник произведения появляются в полном переводе на русский язык впервые (Сокращенные переводы (или большие отрывки) диалогов «Вадискус», «Зрители» (в настоящем издании – «Наблюдатели») и «Разбойники», а также «Указания на всегдашний образ действия римских епископов, иначе пап, по отношению к германским императорам», выполненные В. С. Протопоповым, были напечатаны в сборнике «Источники по истории Реформации», вып. I (М., 1906)).

В подготовке книги к печати принимал участие В. М. Володарский.

Примечания составлены М. Н. Цетлиным. Цифры указывают страницу и номер примечания на ней (В настоящей редакции примечания пронумерованы обычным порядком – Распознаватель.).

1. 1. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. XXVIII, стр. 148.

2. Д. Штраус. Ульрих фон Гуттен. Перевод под редакцией Э. Л. Радлова. СПб., 1896.

3. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, 2-е изд., т. 7, стр. 392.

4. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, изд. 2-е, т. 7, стр.395.

5. Архив К. Маркса и Ф. Энгельса, т. VII, стр. 176.

6. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, изд. 2-е, т. 7, стр. 396.