СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ТРАДИЦИЯ МИННЕЗАНГА И ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА В ТВОРЧЕСТВЕ МИХЕЛЯ БЕХАЙМА.

Для истории немецкой культуры XV век представляет собой необычайно важный и интересный период, когда с проникновением итальянского гуманизма в немецкие земли, благодаря взаимодействию его со средневековой культурой, начинается развитие так называемого Северного Ренессанса. Вместе с тем XV в. — это время становления и расцвета бюргерской поэзии мейстерзингеров, в которой ярко выразилось самосознание городского сословия. Несмотря на то, что рыцарство еще долго, вплоть до XVI в., сохраняло политическую значимость, рыцарская культура как таковая уже переживала кризис, а достижения ее творчески переосмыслялись бюргерством; миннезанг продолжал свое существование уже в качестве элемента поэзии мейстерзингеров. Поэзия эта, как и весь ремесленный цеховой строй, которым она порождена,— явление по сути своей еще средневековое, но она испытывала влияние со стороны проникающего в Германию итальянского гуманизма и развивавшихся местных гуманистических школ и, в свою очередь, сама оказывала на них определенное воздействие. Одним из интереснейших мейстерзингеров XV в. был Михель Бехайм. К сожалению, его творчеству, в котором отразилась интенсивная духовная жизнь того времени, уделялось мало внимания в русской и советской литературе.

Чтобы правильно понять происхождение, суть и значение поэзии мейстерзингеров, необходимо учитывать, что на развитие бюргерской культуры оказала влияние культура рыцарская, в значительной степени, особенно на раннем этапе, определившая ее внешние формы. Серьезную роль сыграла и церковная традиция. В определенном смысле можно сказать, что основы бюргерской этики нашли отражение в труде Фомы Аквинского «Сумма теологии», где развиваются идеи о роли всех сословий в обществе и каждого из них в отдельности, о значении труда и творчества ¹. Бюргерством вырабатывается [101] собственное, отличное от дворянского, представление о достоинстве и добродетели. При этом поначалу, как уже отмечалось, бюргерство во многом стремилось подражать рыцарству, вплоть до того, что в городах устраивались турниры, в которых принимали участие горожане. В соответствии с истоками бюргерской идеологии, корни поэзии мейстерзингеров, мейстергезанга ² питают, с одной стороны, придворно-рыцарская поэзия, с другой — духовная литература. Гордость ремесленника своим трудом, результатами работы собственных рук способствует формированию нравственно-эстетической категории «мастер», поэтому не случайно это понятие является составной частью понятия «мейстерзингер». Для бюргерского самосознания характерны высокая оценка значения науки и стремление к «учености», к образованности, что также связано с церковным влиянием. Неизмеримо возрастает роль проповеди; в XV в. народный проповедник Гейлер фон Кайзерберг даже высказывает мнение, что месса без проповеди приносит больше вреда, чем проповедь без мессы ³. Потребность общества в литературе, трактующей сложные теологические вопросы, обусловила в какой-то степени появление и распространение книгопечатания именно в Германии, в чем выразилось своеобразие немецкой культуры. Мейстерзингеры в своем творчестве ставили задачу разъяснения в общедоступной форме тонкостей схоластической науки и прославления ее.

Взаимоотношения мейстергезанга и миннезанга очень сложны. Сами мейстерзингеры искренне считали себя учениками и продолжателями миннезингеров. Они почитали двенадцать «старых мастеров» — миннезингеров. Только их 12 тонов (мелодий и размеров) и можно было использовать в творчестве по законам школ мейстерзингеров. Переплетение традиций миннезанга и новых явлений в творчестве немецких мейстерзингеров представляет значительный интерес на всем протяжении существования мейстергезанга.

Среди мейстерзингеров XV в. Михель Бехайм (1416 — ок. 1474) занимает особое место ⁴. Странствующий поэт, один из [101] самых плодовитых в свое время, Михель Бехайм разносторонностью своего дарования напоминает крупнейшего мейстерзингера XVI в. Ганса Сакса и, по словам немецкого исследователя начала XX в. Рольфа Вебера, представляет собой «для XV в. то же самое, что Ганс Сакс для XVI в.» ⁵. Связанный происхождением с ремесленным сословием, писавший в законах и традициях мейстергезанга, Бехайм всю свою жизнь провел на службе у различных князей, посвятив себя воспеванию рыцарства и рыцарских доблестей, подобно «бюргерскому регенту» XIV в. поэту Петеру Зухенвирту ⁶. Михель Бехайм родился в Вайнсберге, в местечке Зюльцбах, в семье ткача и сам тоже был обучен этому ремеслу, но уже в юности, в 1439 году, стал придворным поэтом местного феодала Конрада Вайнсбергского. С этого момента и до 1472 года Бехайм жил полной приключений жизнью странствующего поэта и воина, объехал многие края и многое повидал, о чем поведал в своих стихах. Своему первому господину, Конраду Вайнсбергскому, поэт верно служил вплоть до его смерти в 1448 г. Немало лет провел он на службе у Альбрехта Ахилла, маркграфа Брандербургского, с которым его связывало известное идейное родство: Альбрехт Ахилл действовал под девизом возрождения рыцарства и его доблестей, возвращения ему былой власти и величия. Михель Бехайм принимал участие в [103] военных действиях 1449—1450 гг. (война союза князей под предводительством Альбрехта Ахилла с городами) и описал эти события в хвалебных стихах в честь своего господина. Впрочем, острый на язык поэт, воспевая рыцарские достоинства, не скупился и на резкие выражения, подвергая бичующей критике состояние современного дворянства и его пороки, чем нередко вызывал гнев тех, кому служил. Неугомонный нрав поэта гнал его из города в город, от замка к замку, от господина к господину; весной 1450 года он предпринял путешествие в Норвегию, где присутствовал при коронации юного Христиана Датского, в 1456 году участвовал в антитурецком походе Владислава Венгерского, после чего оказался вовлеченным в австрийские и венгерские междоусобицы. Несколько лет Бехайм прослужил при дворе императора Фридриха III, будучи свидетелем междоусобной войны императора с его братом, герцогом Альбрехтом Австрийским, и военных событий в Вене. В 1467 году поэт перешел на службу в Гейдельберг, к пфальцграфу Фридриху I Победоносному, и, наконец, в 1472 году возвратился в родные места, в Зюльцбах, где трагически погиб около 1474 года ⁷.

Творческое наследие поэта весьма объемно и представляет большие возможности для исследования. Как уже отмечалось, поэт порвал со своим сословием и перешел на сторону дворянства, целиком и полностью разделяя его идеалы; поэтому, хотя Бехайм является мейстерзингером и соблюдает основные законы этого жанра, в его творчестве традиция миннезанга имеет особое значение. Все события и проблемы, о которых идет речь в его стихах, Бехайм рассматривает исключительно с точки зрения традиционных рыцарских идеалов. Рыцарство для него — избранное сословие, которому безусловно должна принадлежать решающая роль в настоящем и будущем; города и их жители, претендующие на это, достойны презрения и наказания, ибо стремятся к тому, к чему не способны и чего им не положено, а это может привести к катастрофе. Критика дворянства у Бехайма непосредственно связана с надеждами, которые возлагаются на него: рыцарство погрязло в пороках и должно их преодолеть, чтобы возвратить себе былую славу и власть; альтернатива этому — гибель империи. Представления о том, каким должен быть настоящий император и вообще доблестный рыцарь, у Бехайма вполне традиционно-дворянские. В этом плане характерно стихотворение «Как рыцарь [104] должен держаться в своем ордене» ⁸ и многие другие стихи. Интересен вопрос, кто из современников Михеля Бехайма, по его мнению, соответствовал этим идеалам. Проведя довольно долгое время на службе у императора Фридриха III, поэт считает себя его верным слугой и относится к нему с симпатией, но сознает при этом его слабость и неумение управлять страной; в поэме «Книга о венцах» ⁹, описывающей венские события 1462 года, поэт горячо защищает императора как человека, отмечая его достойные черты, например, набожность и простоту в обращении с солдатами. В гораздо большей степени идеалу дворянина, по мнению Бехайма, соответствует Альбрехт Ахилл, маркграф Брандербургский; в хвалебных стихах в его честь, в которых описывается его война с городами, Альбрехт Ахилл предстает перед нами как доблестный рыцарь, в то время как горожане и их образ действий всячески очерняются. Поэт приписывает бюргерам такие черты, как продажность и трусость, противопоставляя этому бесстрашие и честность дворянства, что соответствует традиционным представлениям дворянского сословия. Интересно, что Бехайм высоко ценит рыцарские достоинства богемского короля Иржи Подебрада, сожалея о том, что этот, во многих отношениях безупречный, рыцарь является еретиком-гуситом. Свои идеалы поэт связывает и с немецким Прусским орденом, в котором видит сочетание лучших духовных и светских рыцарских черт, как и его предшественник Петер Зухенвирт (см., например, описание Зухенвиртом похода герцога Альбрехта Австрийского в 1377 г.) ¹⁰.

В социально-политических воззрениях поэта есть ряд своеобразных моментов, например, в отношении его к дворянскому происхождению. С одной стороны, Бехайм во многих стихотворениях обвиняет дворянство в высокомерии, утверждая, что все люди равны, поскольку они происходят от Адама, и только добродетель может облагородить человека («О чванстве дворянского рода» ¹¹); с другой стороны, поэт зачастую подчеркивает бюргерское или крестьянское происхождение того или иного героя, чтобы довершить этим его отрицательную характеристику. Интересно и отношение Бехайма к войне. Он превозносит рыцарский образ ведения войны, подразумевая под этим поединок в чистом поле, которому [105] противопоставляется трусость бюргеров, укрывающихся в городских стенах (ряд стихотворений о войне Альбрехта Ахилла с городами). При этом во многих стихах он страстно выступает против войн и феодальных междоусобиц, от которых страдают бедные бесправные подданные. Поэт с сочувствием рисует угнетенное положение крестьян, нередко, впрочем, перенося вину с дворян на их слуг и управляющих (стихи «О неверных слугах», «О волке и ягненке» и др. ¹²). Бехайм требует от дворянства установления и соблюдения справедливых законов; при этом его представления об идеальном правлении имеют мало общего с политическими идеями «реформации императора Сигизмунда» или трактата «О всеобщем согласии» Николая Кузанского ¹³, которые разделялись многими его современниками-гуманистами. Точка зрения Бехайма на государство вполне традиционно-средневековая.

Особую роль в творчестве Михеля Бехайма играет тема объединения рыцарства, тесно связанная с темой турецкой опасности, угрожавшей Европе в то время; теме турецкой угрозы посвящены многие произведения современников поэта. Для Бехайма эта проблема является прежде всего делом веры, и он относится к ней со всей болью и страстностью католика. Огромное воздействие на поэта оказал один из интереснейших деятелей его эпохи — францисканец Джованни Капистрано, горячий проповедник антитурецких крестовых походов, благодаря неутомимой деятельности которого по сбору ополчения во время обороны Белграда в 1456 году была обеспечена блестящая победа над турками, и они надолго были отброшены от границ империи ¹⁴. Впрочем, самое пламенное произведение Бехайма на эту тему — «Стихотворение о турках и о дворянстве» ¹⁵ — было написано несколько ранее, в 1453 году, под впечатлением от известия о разорении турками Константинополя. В нем поэт призывает князей объединиться для спасения христианского мира от турецкой угрозы, сетует на испорченность нравов и с горечью вспоминает о добрых временах Карла Великого.

Весьма значительную область творчества Бехайма представляет собой духовная поэзия. Здесь особую роль играет традиция миннезанга, так же, как и в творчестве [106] странствующего поэта начала XV в. Мускатблюта, которого в определенном смысле можно считать предшественником Бехайма. На традиционном для миннезанга представлении о любовном служении, о куртуазности строятся многочисленные стихи Мускатблюта в честь Девы Марии, такими же чувствами проникнуты духовные стихи Бехайма. В некоторых стихотворениях Бехайма встречается следующий характерный образ: любой земной князь есть вассал, которому за преданную службу даруется в руки благородный сокол — земное счастье и слава; однако неверный рыцарь забывает, кому он должен служить, и, обратив свои взоры к низменному, погрязает в пороках. Когда же он, наконец, оборачивается, оказывается, что сокол давно улетел ¹⁶. Как уже подчеркивалось, Бехайм был убежденным католиком, но при этом множество стихов его посвящено критике современного ему состояния духовенства. Он с ненавистью и болью пишет о распространении фальшивых реликвий и индульгенций, о шарлатанах-нищих, о продажности клириков и распутстве, царящем в монастырях. Стихотворение «О волках» ¹⁷ повествует, как поэт хотел в одном из монастырей читать духовные стихи, но пьяные монахи требовали от него фривольных куплетов. В похвальном стихотворении Венскому университету Бехайм выражает сочувствие реформам монастырей, которые в его время проводились в различных местах по типу монастырей Виндесгеймской конгрегации. Многие духовные стихи Бехайма, посвященные сложным теологическим вопросам, полны живого религиозного чувства, что отличает их от стихов поэтов-гуманистов, которые также много писали на эти темы, но делали это нередко под влиянием моды, а не внутреннего порыва. Так, Германн фон дем Буше, гуманист XVI в., написавший триста стихов о Деве Марии, открыто заявлял, что делает это главным образом потому, что так поступают другие поэты ¹⁸. Только Себастиан Брант (1457—1521), один из ранних гуманистов, чье знаменитое произведение «Корабль дураков» не случайно обнаруживает черты сходства с критическими циклами Бехайма (в нем, кстати, тоже очень важны идеи борьбы за чистоту католической церкви и защиты империи от турок) является плодовитым и искренним, хотя не очень талантливым духовным поэтом. Однако, если Брант использует многочисленные примеры [107] из античной литературы, то Бехайм приводит их довольно редко, зато его стихи изобилуют ссылками на церковных писателей — Августина, Оригена, Иеронима, Златоуста, Бонавентуру, Беду и других.

Необычайно интересная область творчества Бехайма — его переложения библейских сюжетов. Для своих парафразов поэт использует из Ветхого Завета лишь историю сотворения мира и другие сюжеты книги Бытия, а также Десять заповедей, в основном же он обращается к Новому Завету. Эта область творчества Бехайма представляет собой своеобразное явление дореформационного периода, аналогию которому можно найти среди произведений поэтов XVI в.; сходство между ними имеется и во внимательной передаче источника, и в моральных выводах и трактовках сюжетов Ветхого Завета в новозаветном христианском смысле. Как впоследствии Ганс Сакс, Бехайм многие сюжеты неоднократно перелагал, не повторяя дословно предыдущих вариантов, снова и снова возвращаясь к тексту. При этом в отличие от послереформационных поэтов, Бехайм пользовался не готовым переводом, которого тогда еще не существовало, а латинским текстом, «Вульгатой», т. е. сперва сам переводил на немецкий язык, о чем он сообщает в одном из переложений истории сотворения мира ¹⁹. Для этого, безусловно, требовалось серьезное знание латыни.

Если анализировать творчество Михеля Бехайма с точки зрения формы, то и здесь традиция миннезанга в определенной степени прослеживается. Для мейстергезанга характерно сложное отношение к форме. Парадокс заключается в том, что, с одной стороны, содержанию сознательно придавалось несравненно большее значение, а с другой стороны, все формы были строго регламентированы, существовали определенные правила о том, как можно и как нельзя писать. Мейстерзингеры, искушенные в тонкостях стихосложения, подчас доходившие в своих поэтических опытах до вычурности, до эквилибристики, весьма гордились тем, что их искусство подчинено законам высокой науки «музыки», недоступной профанам. Это связано с тем пиететом, с которым мейстерзингеры относились к учености и который восходит к церковной традиции, о чем упоминалось выше; на формирование поэтических законов мейстергезанга оказали также влияние многочисленные трактаты церковных писателей об искусстве музыки ²⁰. [108] Исходя из всего этого, можно согласиться с утверждением, что «форма есть прежде всего критерий мейстергезанга» ²¹, и это тем более важно потому, что и нецеховые поэты ее придерживались, в том числе Михель Бехайм. Однако в отличие от остальных поэтов-мейстерзингеров, он задолго до выступления Ханса Фольца в конце XV в., усилиями которого был ликвидирован запрет использовать лишь 12 тонов «старых мастеров», писал свои стихи и песни исключительно в тонах собственного сочинения, строго соблюдая при этом остальные законы мейстергезанга. Можно усмотреть в этом влияние со стороны гуманистических веяний в области искусства, но, быть может, было бы правильнее связать это с традицией миннезанга, которой поэт мог сознательно следовать: ведь миннезингеры не брали чужих тонов для сочинения своих песен, это считалось недостойным вплоть до середины XIV в. ²²

Интересна также и лексика стихотворений Бехайма. Вообще в мейстергезанге из языка придворной поэзии использовалось чуть более дюжины слов, и, наоборот, очень большая часть лексики заимствовалась из духовно-ученой сферы ²³. Нет оснований считать, что Бехайм использует намного больше слов из рыцарской поэзии, чем другие авторы, зато они употребляются сравнительно часто, особенно такие краеугольные понятия, как «мужество», «честь», «служение», «рыцарство», «доблесть» («manheit», «еге», «zuht», «riterschaft», «hofweis») и тому подобные, имевшие в феодальной этике значение, отличное от того, какое им стало придаваться в Новое время. Стремление использовать такого рода лексику приводит к тому, что поэт иногда дает лицам и предметам наименования, не вполне соответствующие действительности. Так, например, бойцов армии Владислава Венгерского он именует придворными («hofleute») ²⁴. Такое явление, как известно, имело место при использовании в средние века терминов античной латыни. Из формальных элементов у Бехайма интересно также частое употребление строфы, близкой к эпическому парному стиху, например, в «Книге о венцах» или в описании путешествия в Норвегию. Однако хотелось бы обратить внимание на один примечательный момент в миропонимании Бехайма, отличающий его как от миннезингеров, так и от его современников мейстерзингеров. Дело в том, что миннезингеры, будучи [109] рыцарями и поэтами, воспринимали себя прежде всего как рыцари. «Мое призвание — ремесло оружия»,— говорит о себе Вольфрам фон Эшенбах ²⁵. И мейстерзингеры, как правило, в первую очередь были ремесленниками, хотя и посвятившими свои дарования возвышенному искусству. Бехайм же в большинстве произведений с гордостью именует себя «поэтом», поэзия для него гораздо выше ремесла, которое он оставил. Такое восприятие сразу же заставляет вспомнить о гуманистах, которые также называли себя поэтами, подчеркивая этим свое коренное отличие от всех остальных.

Вопрос о соотношении в немецкой культуре XV в. гуманистического движения, мейстергезанга и реформационных устремлений вообще очень сложен и тесно связан с понятием гуманистической культуры. Термин «гуманистическая культура», очевидно, «правомочно приложить к той духовной культуре общества, которая непосредственно связана с гуманистическим движением в данной стране... Гуманистическая культура складывается под воздействием насущных потребностей общества и порождает в конечном счете гуманизм как более узкое социально, но имеющее принципиальное историческое значение общественное движение» ²⁶. Михель Бехайм, безусловно, не может быть назван гуманистом, хотя бы уже потому, что он никогда не получал классического образования; интересно, однако, в какой мере его можно считать представителем гуманистической культуры в целом. Несомненно, что, побывав во многих краях и оказавшись в гуще столь значительных событий, Бехайм не мог так или иначе не вступить в соприкосновение с гуманистами и гуманистическими идеями. В биографии поэта есть важный период, когда он, расставшись с императором Фридрихом III, в 1467 году перешел на службу к пфальцграфу Фридриху I Победоносному и несколько лет провел в Гейдельберге. Фридрих I Победоносный активно проводил политику внутреннего укрепления княжества и превращения его в государство внутри империи посредством централизации государственного аппарата и в первую очередь — судебной системы, что требовало большого количества образованных людей. Поэтому именно основанный в 1386 году в Пфальце университет стал первым очагом гуманистического образования. С Гейдельбергским университетом связана [110] деятельность одного из ранних немецких гуманистов Петера Лудера (1415-1474), поэта-ваганта, который много сделал для распространения гуманизма в Германии. В 1456 году он был приглашен пфальцграфом в Гейдельбергский университет как пропагандист гуманистической системы образования. Исторический труд Лудера «Похвальная речь курфюрсту Фридриху Победоносному и дому Виттельсбахов» (1458 г.) повлиял на составление хроники «История Фридриха Победоносного», написанной его учеником Маттиасом Кемиатом (ок. 1430-1475/76 гг.) ²⁷. Сам по себе Маттиас Кемнат был относительно далек от гуманизма, несмотря на то, что его другом являлся гуманист Якоб Вимпфелинг (1450-1528), участвовавший в написании хроники Кемната. В свою очередь, эта хроника повлияла на стихотворную хронику деяний Фридриха Победоносного, написанную в 1469-71 годах Михелем Бехаймом, который тоже был другом Кемната. Это произведение Бехайма, однако, гуманистическим ни в коей мере не является. Бехайм провел немало времени и в Вене, где в качестве советника, а затем секретаря Фридриха III действовал первый пропагандист гуманизма в Германии Эней Сильвий Пикколомини (1405-1464). Бехайм посвятил Венскому университету довольно длинное похвальное стихотворение «О высшей школе в Вене» ²⁸. Впрочем, следует учесть, что Эней Сильвий Пикколомини и основанный им гуманистический кружок довольно мало соприкасались с университетом, и университет, ориентированный на изучение математических и естественных наук, сохраняя верность позднему номинализму, до конца XV в. оставался в целом на позициях схоластики. В своем похвальном стихотворении, написанном, по-видимому, в 1458-1462 годах ²⁹, Михель Бехайм превозносит университет прежде всего как твердыню церковной схоластической науки. В начале стихотворения поэт отдает дань заслугам Рудольфа IV, основателя университета; сам университет сравнивается с деревом, ветви которого протянулись во все страны. Из университета исходят многие ученые мужи, чьи познания помогают в решении сложных религиозных вопросов, например, на Констанцском соборе; достижения университета — успешная борьба с гуситской ересью, реформа некоторых монастырей, разоблачение подложных реликвий (по всей видимости, [111] имевшее место во времена Рудольфа IV, когда подложных реликвий появилось очень много) и другие достойные дела. Поэт подчеркивает, что в борьбе с ересью успеха добились ученые университета, а не просто необразованные священники; это свидетельствует о его глубоком почтении к «учености».

Говоря о взаимосвязи гуманистического движения и мейстергезанга, не следует упускать из внимания тот факт, что отношение гуманистов к мейстерзингерам было несколько презрительным. В свою очередь мейстерзингеры ревниво охраняли свое искусство от профанов, так, в частности, запрещено было распространять их произведения посредством печати ³⁰. Вследствие этого мейстергезанг постепенно остановился в своем развитии, превратился в искусство лишь для посвященных. Взаимоотношения мейстергезанга с Реформацией составляют содержание следующего этапа развития этого искусства, который выходит за рамки данной статьи.

В эпоху формирования немецкой национальной культуры роль немецкоязычной поэзии мейстерзингеров весьма своеобразна. Путь к немецкому литературному языку пролегал в значительной степени через творчество гуманистов, через расцвет неолатинской поэзии; но творчество мейстерзингеров, в том числе Михеля Бехайма, гордо называвшего себя «государя императора немецким поэтом» и писавшего почти исключительно по-немецки, имело важнейшее значение на этом пути. Помимо этого, его произведения важны обилием фактического материала, интересом к отдельной личности, будь то немецкий князь, венгерский король или даже турецкий султан, грозящий войной. И подробные описания военных походов или дворянских родословных, и политические стихи Бехайма представляют немалый исторический интерес. В них, как, например, в уже упомянутом выше и помещенном в Приложении «Стихотворении о турках и о дворянстве», отразились настроения, господствовавшие в европейском обществе того времени. Все эти качества, выражающие своеобразие творческой натуры Михеля Бехайма, придают его поэзии большое значение для понимания особенностей немецкой культуры XV в.

Комментарии

1. Подробнее об этой см.: Stammler W. Kleine Schriften zur Literaturgeschichte des Mittelalters. Berlin, 1953, S. 78-79.

2. Термин «мейстерзанг», часто используемый в нашей литературе, не соответствует немецкому «Meistergesang», употреблявшемуся как у средневековых авторов, так и в современной научной литературе.

3. См.: Бецольд Ф. фон. История Реформации в Германии, т. 1. СПб., 1900, с. 114.

4. См. о нем: Саspart J. Michel Beheims Lebensende. — In: Germania (Pfeiffer), 22 (1877); Gilie H. Die historischen und politishen Gedichte Michel Beheims, Berlin 1910; Mey C. Der Meistergesang in Geschichte und Kunst. Leipzig, 1901; Morre F. Die politische und soziale Gedankenwelt des Reimdichters Michel Beheim. — In: Archiv fuer Kulturgeschichte, 30 (1940); Weber R. Zur Entwicklung und Bedeutung des deutschen Meistergesangs im 15 und 16. Jh. Berlin, 1921 (о Бехайме см. s. 19-24). См. также вступительные статьи к следующим изданиям его произведений: Beheim М. Buch von den Wienern. — In: Deutsche National Literatur, hrsg. von J. Kuerschner. Erzaehlende Dichtungen des spaeteren Mittelalter, hrsg. von F, Bobertag. Breslau, 1886; Die Gedichte des Michel Beheim. Hrsg. von H. Gille und J. Spriewald. Bd. 1, Berlin, 1968; Beheim M. Gedicht ueber den Waiwoden Wlad II. Drakul. Hrsg. von G. C. Conduratu. Bukurest, 1903; Zehn Gedichte Michel Beheims zur Geschichte Oesterreichs und Ungarns, hrsg. von Th. G. von Karajan. — In: Quellen und Forschungen zur vaterlandischen Geschichte Literatur und Kunst. Wier, 1849.

5. Weber R. Op. cit., S. 21.

6. Cm.: Morre F. Op. cit., S. 6.

7. См.: Caspart J. Op. cit., S. 412.

8. См.: Gille H. Op. cit., S. 154.

9. Издание ее см.: Вeheim М. Buch von den Wienern...

10. См.: Morre F. Op. cit., S. 17.

11. Cм.: Gille H. Op. cit., S. 153.

12. См.: Моrre F. Ор. сit., S. 16.

13. См.: Gille Н. Ор. cit., S. 152-153.

14. См.: Немилов А. Н. Немецкие гуманисты XV века. Л., 1979, с. 57.

15. Перевод этого стихотворения, сделанный автором данной статьи, см. в Приложениях.

16. См.: Gille Н. Op. cit., S. 205.

17. См. ibid, S. 157.

18. См.: Гейгер Л. История немецкого гуманизма. СПб., 1889, с. 201-202.

19. См.: Weber R. Op. cit., S. 22.

20. См.: Stammler W. Op. cit., S. 105.

21. Weber R. Op. cit., S. 15.

22. См.: Stammler W. Op. cit., S. 119.

23. См. ibid., S. 110.

24. См.: Gille H. Op. cit., S. 204.

25. Цит. по: Schneider Н. Heldendichtung, Geistlichendichtung, Ritterdichtung. Heidelberg, 1925, S. 209.

26. Немилов A. H. Указ. соч., с. 7-8.

27. См. там же, с. 101-104.

28. См.: Zehn Gedichte..., S. 29-33.

29. См.: Gille H. Op. cit., S. 180.

30. См.: Weber R. Op. cit., S. 13; Stammler W. Von der Mystik zum Barock. 1400-1600. Stutgart, 1927, S. 223.