СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

Письмо архиепископа Брунона к германскому императору Генриху II

При изучении древней Русской истории весьма важную роль играют свидетельства о ней иностранцев. Помощью этих свидетельств уясняются многие темные места наших летописей и дополняются их значительные пробелы. К сожалению, иностранцы мало интересовались судьбами нашего отечества и редко писали о нем. Еще меньше было иностранцев, решавшихся посетить Русь и, на основании личного опыта, рассказать о ней и ее делах.

К числу этих немногих свидетельств очевидцев о древней России относится "письмо Брунона к германскому императору Генриху II.

Прежде всего я считаю необходимым изложить биографию автора "письма", потом представлю перевод самого "письма" и сделаю из него выводы.

_______________

Брунон родился во второй половине X в., в 970-х годах, в городе Кверфурте (в Германии). Отец его Брун и мать Ида принадлежали к богатому роду графов Кверфуртских. 12-ти лет Брунон был отдан в магдебургскую школу известного в то время философа Геддона. В этой школе, несколько раньше, получил образование известный св. Войтех, распространитель католицизма в Чехии. В школе молодой Брунон отличался нелюдимостью, усидчивыми занятиями и склонностью к подвигам благочестия. Товарищ его по школе, известный германский летописец Титмар, говорит о нем так: "когда мы играли, он предавался молитве. Праздности предпочитал он труд, и, таким образом, совершенствуясь, достиг зрелого возраста". [2]

По выходе из школы, он был взят ко двору германского императора Оттона III. Брунон, по словам Петра Дамиани, автора соч. "Vita Romualdi", хорошо был знаком с изящными науками, особенно с музыкою. Это было причиною того, что он имел большой успех при дворе и понравился императору. Не смотря на рассеянную жизнь при дворе, Брунон продолжал предаваться подвигам благочестия и, наконец, в нем зародилась мысль вступить в монашество и сделаться миссионером. Очень вероятно, что на него имела большое влияние миссионерская деятельность и слава св. Войтеха, имя которого гремело тогда по всей Европе.

В 996 году Брунон сопутствовал Оттону в Рим и там вступил в монашество, под именем Бонифация. В Риме пробыл он некоторое время. Как сильно было в нем желание прославиться на миссионерском поприще, доказывает следующий случай, бывший с ним в Риме. "Однажды", говорит Петр Дамиани, "Брунон находился в часовне, посвященной мученику Бонифацию. Изображение этого мученика привело его в такое волнение, что он воскликнул: и я ношу имя Бонифация; отчего же не быть мне мучеником и не претерпеть страданий за Христа"? С этою затаенною мыслию вступил он, в 1001 г., в братство пустынника Ромуальда, славившегося своими подвигами во всей Италии, и жил вместе с ним сначала в Тибуре, потом в Монте-Кассино (в Италии), наконец, в Перее, около Равенны.

Брунон сделался вскоре известен и новому германскому императору, Генриху II. По вступлении Генриха на престол, Брунон прибыл, едва ли не по вызову императора, в г. Мерзебург, где в то время находился двор. Здесь архиепископ магдебургский Тагинон посетил Брунона в архиепископский сан и вручил ему паллиум, присланный из Рима. Император сделал нового архиеишскопа главою миссий in раrtibus infidelium. С этого времени начинаются миссионерские подвиги Брунона.

Прежде всего он отправился в Польшу, с королем которой, Болеславом Храбрым, давно был в сношениях, по причине близких связей с этим последним своего наставника Ромуальда. В Польше, впрочем, Брунон пробыл недолго, и оттуда отправился в Венгрию. Здесь уже начало распространяться христианство стараниями короля ее, Стефана, окрещенного св. Войтехом, в 995 году, [3] Брунон не имел в Венгрии успеха, так как он был не только проповедником христианства, а и представителем германского императора, который замышял подчинить себе всех соседних владетелей, принявших христианство, А это не могло нравиться гордому Стефану и он скоро заставил Брунона оставить Венгрию.

Из Венгрии, в 1006 г., Брунон прибыл в наше отечество при великом князе св. Владимире, и прожил в Киеве целый месяц. Ревностный миссионер ничего не говорит о том, пробовал-ли он здесь проявлять свои миссионерские способности. По всей вероятности, ревность Владимира в новой своей, т. е. православной вере, не позволила этого сделать, и потому-то он скоро оставляет Киев и отправляется в печенегам. Как явилась у него мысль — идти в печенежскую вемлю? — Г. Гильфердинг решает этот вопрос так: "еще в Венгрии мог он познакомиться с печенегами, узнать их язык: там жили целые поколения печенегов и других тюркских кочевников, которые вместе с мадьярами, или вслед за ними вторглись в придунайские долины". ("Русск. Беседа", 1856, № 1, отд. "науки", стр. 6).

И у печенегов Брунон потерпел неудачу: обратил в христианство всего 30 человек, и, при этом, едва избег смерти; а потому, исполнивши поручение Владимира касательно заключения мира с печенегами, он оставил их землю и возвратился в Киев, — и уже отсюда послал к ним епископа, посвятивши в этот сан одного из своих сподвижников. Какова была судьба этого первого, и, по всей вероятности, последнего печенежского епископа — неизвестно.

Из Киева Брунон воротился в Польшу, и, снабженный от Болеслава Храброго материальными средствами, отправился к прибалтийским язычникам — пруссам и лютичам, соседям Польши. Касательно того, имел ли здесь Брунон какой успех — нельзя сказать ничего положительного, так как Титмар и Кведлинбургский летописец, описывавшие его жизнь, ничего об этом не говорит. Правда, существует разсказ какого-то Виперта, который утверждает, что Брунон в Пруссии обратил в христианство князя Нетимера и 300 человек его подданных. Но так как о Виперте не говорит ни один летописец и неизвестно, что это была за личность, то и рассказ его нельзя признать за достоверный. В том же рассказе говорится, что после обращения Нетимера и 300 человек, Брунон [4] был убит другим князем, братом первого. Титмар же и Кведлинбургский летописец, заслуживающие несравненно больше вероятия, чем неизвестный Виперт, просто говорит, что Брунон, с 18-ю товарищами, был убит явычниками, на границах Пруссии с Литвою, в 1009 г.

Так кончил странничесвую свою жизнь архиеписхоп Брунон. Римская церковь причислила его к лику святых.

Не смотря на постоянные переходы с места на место, Брунон писал сочинения, из которых, впрочем, только некоторые дошли до нас. Тритемий (или Тритемиус), в своем сочинении о церковных писателях Римской церкви, упоминает о комментариях Брунона на книги Моисеевы. Должно полагать, что это был один из первых трудов его, затерявшийся на ряду с другими его первоначальными произведениями. Во время первого пребывания своего в Польше, Брунон написал пространное "жизнеописание св. Войтеха", взявши в руководство сказание об этом святом Яна Звонаря (Joannes Саnаparius). Это произведение Брунона сохранилось до нашего времени, равно как и последний его труд: "письмо к Генриху II", написанное во время вторичного пребывания Брунона в Польше, следовательно, по возвращении его из Киева, в 1008 или в самом начале 1009 года.

Цель "письма" была важная. Известно, что император Генрих II находился в постоянной борьбе с Болеславош Храбрым, которого всегда считал опасным своим соперником.

В 1005 г. император заключил союз с прибалтийским славянским племенем — лютичами, бывшими до 983 г. данниками германских императоров, и, вместе с ними, хотя и не всегда удачно, несколько раз нападал на Польшу. Этот союз христианского императора с свирепыми язычниками сильно возмущал современников. Как Титмар, так и другие германские летописцы, слишком резко отзываются о нем. Брунон тоже сильно возмущался этим поступком императора, и потому-то, из Польши пишет ему письмо, настойчиво убеждая его — прервать союз с Лютичами и примириться с Болеславом, чтобы, вместе с ним, направить все силы против соседних язычников: Пруссов, Лютичей, Бодричей и друг. [5]

_________________

Существует-ли где подлинник этого "письма" — трудно решить; известно только, что в Кассельской библиотеке, в одном сборнике, заключающем "Биографию Доната", грамматику его и проч., — при конце помещен и список с "письма" Брунона. Этот список, как можно заключать из почерка, относится к 11 или 12 в. Иввестный германский археолог Уффенбах первый открыл это "письмо" и списал с него копию. Но копия была сделана очень нерадиво: одне места неправильно прочитаны, другие значительно изменены; наконец, выпущены не только отдельные выражения, а и целые строки. Первое печатное упоминание об этом памятнике сделано в каталоге рукописей Уффенбаха "Bibliotheca Uffenbachiana manuscripta". Затем, г. Гильфердинг в переводе на русский язык с этого Уффенбаховского не точного списка, поместил "письмо" в "Русской Беседе" 1856 г. (№ 1, отд. "науки"), откуда перепечатала его "Bibliotheka Warszawska", того же года. Г. Ф. Миклошич, помещая "письмо" в своем сборнике "Slavichе Bibliothek" 1858 г. (Wien, 2 т.), старался исправить текст, но без большого успеха, так как, по всей вероятности, он не имел под рукою кассельского списка. Этим списком воспользовался, в 1864 г., А. Беловский, при издании во Львове своего сборника "Monumenta Poloniae Historica", и "письмо" Брунона, наконец, явилось печатно в своем надлежащем виде, разумеется, с значительною разницею от списка Уффенбахова.

С этого Львовского изданиа 1864 г. и сделан предлагаемый русский перевод "письма" Брунонова, написанного на латинском языке.

__________________

Перевод "письма" Брунона к Генриху II".

Благочестивому покровителю церкви, Императору Генриху, пишет достойный жалости Брунон, — пишет государю благочестивому, вполне сознающему и то, что ему прилично, и то, что всевидящему Господу Богу угодно.

Никто из земнородных столько не заботится о вашем спасении в Боге и столько не желает вам, в этом коловратном мире, всяких благ, как я. Ваш любезный брат, епископ Бруно ¹, когда [6] я находился в Венгрии, сказал мне, что вы, государь, благосклонно заботитесь обо мне и сильно беспокойтесь, чтобы а не погиб. Это, действительно, и прежде и теперь, непременно случилось-бы, еслибы и прежде, и теперь не покровительствовал мне милосердый Господь и святейший повелитель мой — Петр.

Пусть Господь воздаст тебе в будущем веке, за твою добродетель, что ты, храбрый государь, достойный обладать всею вселенной, не погнушался иметь обо мне, меньшем из рабов своих, такую, во имя Господне, великодушную заботливость. Хвала Богу, что ты, государь, с такою, от Господа полученною мудростию, стараешься быть не только добрым, католическим правителем, а и таким благочестивым, твердым кормчим, какой столько необходим для церкви. Подобным образом и мы, — твои слуги, как ни убоги, — трудимся и работаем, сколько внушает нам благодать Св. Духа, чтоб не даром прошла наша жизнь, и чтобы в день смерти не оказались мы нагими (т. е. не имеющими добрых дел), — последуя словам блаженного Павла: "не делаю души своей честнее себя ²". И так, сам по себе, я не делаю ничего, кроме зла; что же касается Господа, то где Он захочет, там прежде, чем скажу слово, делает через меня всякое добро. И дела Божия нужно возвещать и разъяснять. Особенно же не могу умолчать о них перед вами, так как именно по вашим благим внушениям и сделался епископом, и, подобно св. Петру, распространяю Евангелие Христово между языческими народами. [7]

Вот уже целый год прошел, как мы, после долгого, но бесплодного пребывания в Венгрии, оставили эту страну и направились к печенегам — самым злым язычникам.

Русский государь (Владимир св.), известный могуществом и богатствами, удерживал меня у себя целый месяц (как будто-бы я по своей воле шел на гибель!) и противился моему предприятия, стараясь убедить меня — не ходить к этому дикому народу, среди которого невозможно отыскать ищущих спасения, а найти себе бесполезную смерть — всего легче. Но он не мог отклонить меня от моего намерения, и так как его страшило какое-то видение о мне недостойном, то он сам, с войском своим, два дня провожал меня до последних пределов своего государства, которые у него, для безопасности от неприятеля, на очень большом пространстве, обведены, со всех сторон, самыми прочными завалами (засеками — перев). На границе он слез с коня; я шел впереди с спутниками моими, а он следовал за нами с своими старейшинами; таким образом мы и вышли за ворота (укрепления ³). Владимир расположился на одном холме, а мы — на другом. Я держал в руках крест Христов, распевая знаменитую песнь: " любишь ли меня, Петр? .... .... паси агнцы моя"! По окончании пения, государь прислал к нам одного из старейшин сказать: "я довел тебя до того места, где оканчивается моя земля и начинается неприятельская. Именем Бога умоляю тебя, не губи, к моему бесславию, своей молодой жизни! Я убежден, что завтра, раньше трех часов, ты, без цели и пользы, встретишь горькую смерть". Мой ответ был такой: "пусть Господь откроет тебе рай, так, как ты открыл нам путь к язычникам".

Два дня шли мы без всякого препятствия; на третий день, — это была суббота, — нас рано схватили печенеги. В тот же самый день нас всех, с наклоненными головами и обнаженными шеями, три раза, т. е. утром, в полдень и в вечеру, подводили под топор палача. Но чудесной помощью Божиею и св. Петра, нашего покровителя, мы избавились от неизбежной смерти. Было воскресенье, когда нас препроводили в главный стан печенегов. Нам назначена была особая ставка и мы должны были там жить до тех пор, пока весь народ, оповещенный через нарочитых гонцов, не соберется на [8] совет. В следующее воскресенье, при наступлении вечера, нас в ввели в середину этого собрания, погоняя бичами нас и коней наших. Несметная толпа народа, с сверкавшими от злости глазами и пронзительным криком, бросилась на нас; тысячи топоров, тысячи мечей, простертых над нашими головами, грозили рассечь нас на части. Так нас мучили и непрестанно терзали до темной ночи, пока наконец, печенежские старейшины не поняли речей наших, и, убедившись по свойственной им прозорливости, что мы для и их же пользы прибыли в их страну, не исторгли нас властию своею из рук народа. После этого, соизволением Господа Бога и святейшего апостола Петра, мы пять месяцев оставались среди печенежского народа; объехали три части их страны; до четвертой же не могли дойти; но и из ней некоторые важнейшие обитатели прислали к нам своих поверенных. Обративши к христианской вере, по указанию Божию, около 30-ти душ, мы, от лица Русского князя заключили с печенегами мир, которого, как они меня уверяли, другой никто, кроме нас, заключить не мог-бы. "Мир этот", говорили они, "есть твое дело. Если он будет прочен, как ты нам обещаешь, мы все охотно сделаемся христианами. Но если повелитель Руси поколеблется в исполнении своих обещаний, в то время нам не до христианства будет: мы тогда только о войне помышлять будем". С таким ответом мы прибыли к Русскому князю, и он, снисходя к моей просьбе и имея в виду прославление имени Божия, дал печенегам, в заложники мира, сына своего. Посвятивши во епископы одного из монахов наших, мы отправили его, вместе с сыном князя, в глубь печенежской земли. Так, к наибольшей чести и славе Господа Бога, избавителя нашего, было тогда посеяно христианство между самым грубым и самым свирепым, какой только есть на земле, языческим народом.

Теперь я иду к пруссам, куда да предшествуем мне и где да совершит все, что совершил и для других, — тот, кто постоянно предшествовал мне до сих пор, т. е. милосердый Господь, а также и повелитель мой — святейший Петр. О черных Уграх ⁴) я слышал, [9] что, когда до них в первый раз дошло спасительное посольство от престола св. Петра, они, не смотря на великий грех, ослепивший наших миссионеров, — да простит им Господь, — все уверовали и сделались христианами. Все это произошло единственно по милости Бога и великого апостола Петра; в рассуждение же себя скажу, что мне не принадлежит ничего, кроме греха, и никакое добро не существовало — бы во мне, еслибы сам Бог не творил его, не поддерживал и не умножал, за кровь святых, особенно тех из них, которые пролили ее на земле в наш век.

Государь, ты много сделал добра для меня. Пусть тебя наградит Бог при воскресении праведных именно за то, что ты заботишься обо мне и боишься, чтобы я, по заблуждёниям молодости, не бросил духовного сана и не предался житейским заботам. От такой твоей заботливости и происходило, что, при отправлении моем в дорогу, ты казался недовольным. От того же самого произошло и то, что ты во время моего отсутствия, пред окружающими тебя витязями (баронами), смеялся над многим, что во мне есть смешного. Три следующие явления: гнев, досада и насмешка, не проявлялись-бы у тебя в отношении ко мне, если бы ты был равнодушен ко мне; вообще, если бы ты не был добр, то, конечно, никогда не стал бы порицать то, что тебе кажется во мне дурным. Утешимся вот чем: пока Господу Богу угодно будет покровительствовать мне, а святейшему Петру — руководить меня, — я не погибну; будучи, сам но себе, испорчен и не хорош, я постараюсь, при помощи Божией, сделаться хорошим. Молитвенно взываю: меня — закоснелого грешника всемогущий и милосердый Господь да исправит; а вам да поможет, постепенно, посредством добрых дел, сделаться избраннейшим государем.

Если кто станет говорить вам, что я королю (Болеславу Храброму) оказываю преданность и большую дружбу, то знайте, что это правда: действительно, я люблю его как свою душу, и больше чем жизнь. Но я свидетельствуюсь великим свидетелем, пред которым ничто не утаится — единым для всех нас Богом, что я не во вред вам люблю Болеслава, потому что, сколько мне силы мои позволяют, стараюсь примирить его с вами. И так, мне — удостоенному вашей дружбы, да позволено будет сказать: хорошо-ли преследовать христиан и быть в дружбе с язычниками? какое общение Христа с [10] Велиалом? какой союз света со тьмою? Как могут соединяться вместе: исчадие диавола — Сварожич и вождь святых, наш и ваш покровитель, св. Маврикий? каким образом могут действовать за одно дело — священное копье ⁵ и пропитанные человеческою кровью диавольские знамена? Разве не считаешь ты, государь, тяжким грехом, когда — странно сказать! — христианская голова нриносится в жертву перед диавольским знаменем? Не лучше ли было-бы иметь союзником человека, помощью и советом которого ты мог-бы собирать дань и распространять христианство между язычниками? О как бы мне желалось, чтобы ты — не врагом, а союзником имел того, о ком я говорю, т. е. короля Болеслава! может быть, и ты наконец ответишь: " желаю!".

И так, сделай милость, отложи свою злобу. Если хочешь иметь его союзником, — не преследуй его; если желаешь найти в нем вассала, — старайся достигнуть этого посредством добра, для привлечения его на свою сторону. Берегись государь, чтобы Иисус, теперь покровительствующие тебе, не отступился от тебя, если ты будешь все делать одною силою, а не милосердием, которое так любезно ему. Но я не стану больше возражать: пусть все будет так, как угодно Богу и как ты желаешь. Только не безмерно-ли лучше сражаться с язычниками за христианство, чем христианам причинять насилие из-за мирского честолюбия? Несомненная истина: человек предполагает, а Бог располагает. Не вступал-ли ты, государь, в союзе язычников с христианами, со всеми силами своего государства, в землю его (т. е. Польшу ⁶)? И что же произошло? Не защитил-ли ее сам Петр св., которому подчиненным считает себя Болеслав и св. мученик Адальберт (Войтех)? Разве пять святых, проливших кровь свою за Христа, и, по чудному действию Божию, сотворивших многие чудеса, остались-бы в той земле (Польше), на которой они были [11] убиты, еслибы нехотели покровительствовать Болеславу? ⁷. Повелитель мой, ты государь не слабый, — что было-бы вредно; но государь справедливый, твердый, — что нравится всем. Одного только не достает тебе: быть государем милосердым, чтобы не всегда одною силою, а и милосердием подчинять себе народ и делать ему приятное. Народ всегда скорее можно привлечь к себе милостию, чем угрозами, — и, в таком случае, ты не будешь иметь ни с кем войны, тогда как в настоящее время ты воюешь с тремя землями ⁸.

Но какое нам до этого дело? Пусть лучше по своей мудрости рассудит, сам любящий правду и добро, государь, и, с ним, все опытные в советах епископы, графы, герцоги. Касательно же моего, или скорее Божьего дела, скажу два-три слова и больше не прибавлю ничего: Слово Божие и воинствующая проповедь св. Петра, среди грубого язычества подверглись двум великим бедствиям, и эти бедствия должна будет сильно ощутить и новая церковь (т. е. у Лютичей).

Во-первых, король Болеслав, добровольно решившийся поддерживать меня средствами и духовными, и материальными, для обращения пруссов, и решившийся не щадить для этого никаких пожертвований, — остановлен войною, в которую ты, мудрый государь, вовлек его невольно, так что помогать мне теперь, в деле распространения христианства, он не имеет ни досуга, ни средств. Во-вторых, лютичи — язычники, служащие идолам; а Бог не внушил тебе мысли — одолеть их славною борьбою за христианство, т.е., согласно велению Евангельскому (?), принудить их войти в церковь (compellere intrare). И не великая-ли была-бы честь и не истинное-ли для государя спасение, в видах увеличения церкви и приобретения от Бога имени апостольского, стараться крестить язычников и примириться с теми, которые могут быть союзниками христианства?

А все зло происходит оттого, что государь не верит Болеславу, а Болеслав — разгневанному государю. Увы! как несчастны наши [12] времена! носле того, как были: императоры Константин Великий, высокий образец благочестия Карл Великий, ныне являются люди, способные преследовать христианина, и почти никого нет, кто бы решился обратить язычника! Государь, если ты дашь мир христианам, решившись, в пользу их, сражаться с язычниками, то получишь блаженство, когда покинув все земное, будешь в последнии день стоять пред лицем Господа, — стоять тем безпечальнее и тем более радостно, чем больше вспомянешь добра, тобою сделанного. А это, государь, не значит-ли, что должно сильно заботиться о безопасности религии? И станет-ли вступать в союз с язычниками тот, кто помнит, какое зло может происходить от такого союза? — Не требуйте-же от Болеслава невозможного; остальное все будет так, как угодно вам, государь. Болеслав твердо уверяет, что он никогда не изменит вам и готов всегда усердно помогать вам в покорении язычников и охотно исполнять волю вашу. О какие блага и, выгоды проистекли-бы для охранения христианства и обращения язычников, еслибы Болеслав с вами, государем, единственною надеждою вселенной, жил так, как отец его Мешко (Мечислав) жил с покойным императором (Оттоном III)!

Между тем, да будет известно государю, что епископ наш, вместе с превосходным иноком, известным вам Родбертом, отправился, для проповедывания Евангелия, за море, к шведам, где этот последний, как достоверно говорят пришедшие оттуда послы, крестил самого короля, супруга которого давно была христианкою ⁹. Вместе с королем получили туже благодать 1000 благородных мужей и 7000 народа (mille homines et septem plebes), которых закоренелые в язычестве намеревались истребить, но которые, в надежде на возвращение лучших времен, решились, вместе с епископом, укрыться, оставивши на время свое настоящее местопребывание. Когда прибудут гонцы, посланные для разведывания о положении и возвращении новокрещенных, — я, ваш усердный слуга, постараюсь — все, [13] что они принесут, точно передать вам, как государю, приготовившему меня для Евангельского благовествования.

Что еще вам сказать? — Узнайте, что, свидетель этому Христос, — везде, где только могу, стараюсь быть вернейшим поборником выгод вашего государствами я, хотя не умею молиться пред лицем Господи, но не перестаю просить Его, Чтобы вас осенила спасительная благодать Божия и чтобы во всяком деле содействовала вам всесильная помощь нашего Петра. Вы ж, для обращения пруссов и лютичей, не оставляйте нас своею помощию и подавайте нам, сколько можете, советы и пособия, как прилично государю благочестивому и надежде вселенной; ибо теперь, вся наша заботам вся деятельность и все старание должны быть, при помощи апостола Петра и благодати Св. Духа, направлены к обращению этих жестокосердых язычников.

Прощай, государь. Живи честно для Бога, помни о добрых делах, чтобы умереть созревшим в добродетелях и обогащенным летами.

________________

Оставляя в стороне все не касающееся Русской истории в "письме" Брунона; мы видим, что Брунон очень мало говорит о своем пребывании в России и в земле печенежской. Сущность всего, им сообщаемого о России и вообще о славянах, можно подвести под следующие четыре рубрики.

1 Образ великого князя Владимира, представляемый Бруноном, нисколько не противоречит нашему представлению о нем, сложившемуся при посредстве летописных известий и произведений народной поэзии. Это — тот же богатый, могущественный, гостеприимный, окруженный своими дружинниками; добрый князь Владимир, каким Русский народ издавна Привык представлять себе своего просветителя св. Еванг елием.

2. Брунон подтверждает следующее известие Нестора о сооружении при Владимире пограничных сторожевых укреплений: "И рече Володимер: се не добро, еже мал город (т. е. мало укрепленных, огороженных мест) около Киева. И нача ставити городы по Десне и по Востри и по Трубежеви и по Суле и по Стугне; и поча нарубати (т. е. набирать) муже лучьшие от Словен и от Кривичь и от [14] Чюди и от Вятичь, и от сих насели грады; бе бо рать от печенег и бе воюя с ними и одоляя им". (Пол. собр. Рус. лет. и, 52).

3. О печенегах Брунон сообщает: 1) что у них были старейшины; 2) что земля их, как и самый народ, делились на четыре части или орды; 3) что для разрешения важных дел у них собирались представители всех племен и составляли вече. Первые два известия подтверждает и Константин Багрянородный, в своем сочинении "Dе аdministrandо imperiо"; только у него число орд как бы удвояется, так что, по его исчислению, выходит, что четыре орды печенегов были на западной стороне Днепра и четыре — на восточной; но, очевидно, это означает только то, что деление печенегов на 4 орды точно соблюдаюсь, как на левой, так и на правой стороне Днепра, по всем их пространным кочевьям. Для решения вопроса — в какой именно части был Брунон, нет никаких положительно-верных данных. — Известие же Брунона о том, что в 1006 г. Владимир дал печенегам в заложники сына своего, — не подтверждается нашим летописцем; да едва ли оно и было на самом деле, по тому уважению в каком у нас находились княжеские роды и вообще по значительной высоте, на какой Русские всегда держали себя относительно кочующих народов, не исключая самых татар, даже в период самого грозного их владычества над Россиею.

4) Наконец, в "письме" Брунона рассеяно несколько сведений о религии прибалтийских славян. Так, он упоминает: 1) о втором божестве славян Сварожиче, сыне Сварога — бога неба; 2) о священных знаменах, хранившихся в храмах; 3) о человеческих жертвах, и 4) о существовании идолов у северных славян. О Сварожиче упоминают: Ипатьевская летопись, "Слово Христолюбца", Титмар, Гельмольд и друг. О священных знаменах говорит Титмар; он же, а равно и Гельмольд подтверждают известие Брунона и о том, что прибалтийские славяне приносили в жертву людей, и что, по их убеждению, богам было особенно приятно принесение в жертву христиан. Это, впрочем, было не у одних прибалтийских славян: Лаврентьевская летопись рассказывает, что в Киеве, при Владимире были приносимы человеческие жертву Перуну. — О существовали идолов у северных в восточных славян мы знаем, как из русских летописей, так и из повествований: Титмара, [15] Гельмольда, Адама Бременского, Саксона Грамматика, Массуди, Ибн- Фодлана и проч.

Таким образом, как ни кратки известия Брунона о Русской земле, о печенегах и о религии славян; но они вполне подтверждаются и русскими и иностранными летописцами, и потому важность их должна быть признана несомненно.

Постор. слуш. Оглоблин.

Комментарии

1. Здесь говорится о родном брате императора Генриха и Гизели, королевы венгерской. В 1003 г., этот Бруно вошел в сношения с врагами своего брата: Болеславом Храбрым и Генрихом, маркграфом Швайнфуртским, надеясь, при их помощи, отнять у брата императорский престол. Но когда заговор не удался, Бруно бежал в Польшу, а оттуда в Венгрию. Здесь, при посредстве своего зятя, короля Стефана, Бруно примирился с императором, под условием вступления в монашество. Он, действительпо, покорился этому условию, и в 1007 г. был назначен епископом Аугсбургским. Брунон Кверфуртский (автор "письма"), виделся с Бруно Аугсбургским при дворе короля Стефана, во время пребывания своего в Венгрии.

2. Т. е. своей жизни. Деян. XX, 24. По славянски этот текст читается так: "ниже имам душу мою честну себе", т. е. — "я не дорожу своею жизнию".

3. В каком-нибудь пограничном городке.

4. Черные Угры первоначально поселились в среднем бассейне Волги и в южном (Югорском) Урале; а отсюда перекочевали в Паннонию,

5. Священное копье принадлежало к числу регалий германских императоров!,. Одни говорят, что оно принадлежало Константину Великому, а другие — св. Маврикию.

6. Здесь говорится о походе Генриха с лютичами и пруссами в Польшу, в 1005 г. Титмар говорит, что этот поход был удачен для Генриха; но из дальнейших слов Брунона выходит совсем противное.

7. Это — те пять подвижников: Бенедикт, Матвей, Ян, Исаак и Христин, которые убиты в Польше в 1004 году и мощи которых там остались. Об них упоминают — Титмар и Косьма Пражский.

8. В 1007 г. Генрих воевал с Болеславом Храбрым, Балдуином, герцогом Фландрским, и с славянским племенем Бодричами.

9. Первый шведский король, принявший христианство, был Олаф Скаутконунг. Адам Бременский говорит, что супруга его была славянка, из племени Бодричей, по имени Эстред, от которой Олаф имел дочь Инград, или Ингагерд, вышедшую за князя Ярослава Владимировича.