КАМПАН ЖАННА-ЛУИЗА

Отрывок из записок о частной жизни Марии Антуанетты, королевы французской;

соч. г-жи Кампан 1.

Слова, сказанные Королевою воворожденной своей дочери. — Благосклонная заботливость ее о людях, состоящих в ее службе. — Всенародные увеселения. — Брачное кольцо, похищениое y Королевы и возвращенное на исповеди. — Привязанность Королевы к Герцогине Полиньяк возрастает со дня на день. — Несчастное разрешение Королевы, неведомое публике. — Смерть Марии Терезии; Горесть Королевы. — Лудовпк XVI в первый раз говорит с Аббатом Верион. — Рождение Дофина — Радость Лудовика XVI. — Пышные и замысловатые празднества. — Речи и приветствия рыночных торговок (Dames de la haile). — Банкротство Князя Гемене — Герцогиня Полиньяк наименована наставницею Королевских детей. — Зависть придворных. — Любопытные подробности о путешествиях франц. Двора в Марли. — [213] Пребывание в Трианоне. — Образ тамошней жизни. — Королева предетавляет там Комедию с особами, к ней приближенными. — Сии зрелища забавляют Короля. — Требования Герцога Фронсак. — Прозьба, которой поводом были вышеупомянутые зрелища; критики на оные, — Война Американская. — Франклин. — Пребывание его при Дворе. — Праздники в честь его. — Анекдот, доселе неизвестный. Латинский стих при Франклиновом портрете. — Г. де Лафайет; стихи в честь ему, переписанные рукою Королевы. — Приказ, по которому одни только дворяне могут производиться в Офицеры. — Дух среднего состояния; Двор хочет одних благородных людей посвящать в высшие духовные звания. Анекдот.

Глава IX. Части I.

Наконец Королева была нам возвращена. В минуту опасений, никто даже и не думал жалеть, что не родился наследник престола. Сам Король занят был только одною мыслию — мыслию о сохранении нежно любимой супруги. Новорожденную Принцессу поднесли к Королеве. Она при-жала ее к истинно-материнскому своему сердцу. “Бедная малютка!” сказала она: “тебя не желали иметь; но от того ты не меньше будешь мне мила. Сын мой более принадлежал бы Государству; —ты будешь моя: тебе будут посвящены все мои попечения; ты будешь делить со мною счастье и услаждать мои горести”. [214]

Король отправил курьера с известием о сем в Париж; сам написал у постели Королевиной письма в Вену; приготовленные увеселения были отчасти даны в столице; и как, судя по летам Короля и Королевы, можно было думать, что у них будет еще много детей, то надежды народные переносились уже к будущей беременности Королевы 2.

Многочисленная прислуга ухаживала за Королевою в первые ночи по ее разрешении. Это обыкновение огорчало ее; она весьма заботилась о других: заказала для своих женщин большие кресла, y которых заспинники откидывались посредством пружин, и которые таким образом совершенно заменяли постелю.

Г. де Ласон, первый Лейб-Медик, Лейб-Хирург, Лейб-Аптекарь, шенки [215] (les chefs du gobelet) и пр., провели также девять ночей, не ложась спать. Таким же образом весьма долго ухаживали за Королевскими детьми, и дежурная няня просиживала целые ночи не раздеваясь, в первые три года по их рождении.

Оправясь после разрешения, Королева поехала в Париж. По сему случаю получили приданое сто бедных девиц, и были обвенчаны в Соборе Пресвятые Девы (Notre Dame); мало было слышно народных приветственных кликов, но Ее Величество была с восторгом принята в Опере 3. [216]

Спустя несколько дней по выздоровлении Королевы, приходский Священник церкви Св. Магдалины, что в части [217] Парижа называемой Сите (la Cite), писал к Господину Кампан 4, уведомляя, что хочет видеться с ним наедине. В сем свидании он просил его доставить Королеве маленькую коробочку, содержавшую в себе обручальный ее перстень, с следующею запискою руки Священника: “Я получил под тайною исповеди перстень, который представляю В. В., с признанием, что он был похищен в 1771 году, в намерении употребить его при колдовстве, для воспрепятствования В. В. иметь детей.” Королева, отыскав сей перстень, сказала, что действительно потеряла его лет за семь пред тем, умывая себе руки; но что она не хочет отыскивать той суеверной женщины, которая желала ей причинить зло.

Привязанность Королевы к Герцогине Полиньяк между тем возрастала. Королева неоднократно ездила к ней в Париж, и даже на время переехала в замок ла-Мюетт, чтобы чаще ее видеть во время ее родов 5; выдала девицу [218] Полиньяк; которой едва свершилось 13 лет, за Г. Граммона, возведенного чрез сие супружество в достоинство Герцога де Гишь, и пожалованного чином Капитана [219] Королевской Гвардии, для замещения (en suiv vance) Герцога Виллеруа. Герцогине де Сиврак, Штатс Даме Принцессы Виктории, дочери Лудовика XV, обещано было это место для сына ее, Герцога Делорж. Число недовольных при Дворе умножалось.

Название любимицы было слишком громогласно придаваемо Герцогине Полиньяк ее друзьями. Участь любимицы Королевиной во Франции была всегда не самая завидная: светскость и вежливость причиною, что с любимицами Королей обходятся гораздо снисходительнее.

Вскоре после рождения Принцессы (нынешней Герцогини Ангулемской), Королева сделалась снова беременна; кроме Короля, она сказала об этом только своему Лейб Медику и некоторым лицам, кои были удостоены особой ее доверенности. Однажды, она с усилием приподняла [220] стекло в своей карете, вскоре потом почувствовала боль, и чрез неделю после того лишилась младенца, которым была беременна. Король провел целое утро y ее постели, утешал ее и оказывал ей нежнейшие попечения. Королева много плакала. Король с горячностью заключил ее в свои объятия, и смешал свои слезы с ее слезами. Королева насколько раз повторяла, сколь она довольна, что не говорила о своей беременности даже никому из своей фамилии; что ее несчастия не упустили бы отнести на счет ее ветренности, тогда как причина его была самая невинная. Король наложил молчание на тех немногих особ, которым известно было сие огорчительное происшествие: оно осталось в совершенной безвестности. Королева не скоро оправилась от болезни. Король весьма о том заботился и с нетерпеливостью ждал того времени, когда можно будет получить новые надежды. Сии подробности, рассказываемые с строжайшею истиною, дают верное понятие, в каком согласии жила сия высокая чета.

Императрица Мария Терезия не дождалась того счастливого времени, в которое любимая дочь ее даровала наследника [221] престолу Французскому. Знаменитая Государыня Австрийская кончила дни свои в исходе 1780 года, доказав примером своим, что можно, подобно Королеве Бланке, соединять качества великого Государя с добродетелями Богобоязливой Принцессы. Король был весьма опечален ее кончиною, и сказал, по прибытии курьера из Вены, что y него не достанет сил огорчить Королеву известием о таком происшествии, которое самого его сразило горестью. Его Величество вздумал, что Аббат Вермон, пользовавшийся доверенностию Марии Терезии во время своего пребывания в Вене, был человек более других способный выполнить печальный сей долг при Королеве; он послал Г. де Шамильи, первого своего каммердинера, к Аббату Вермону, в тот же вечер как получил известия из Вены, с повелением притти на следующий день к Королеве перед завтраком ее, выполнить с благоразумием возлагаемое на него прискорбное поручение, и уведомить Короля, когда он явится y Королевы, ибо намерение Его В. было притти туда ровно через четверть часа после него. Король точно пришел в назначенную им минуту. Королеве объявили о его приходе. [222] Аббат вышел, и Его В. сказал ему, когда он посторонился, чтоб дать Королю дорогу: “Благодарю вас, Г. Аббат, за сделанную мне вами услугу”. В этот только раз, в течение 19 лет, Король удостоил сказать ему несколько слов.

Горесть Королевы была такова, какой можно было ожидать и опасаться. Чрез час по получении сего печального известия, она надела домашний траур, в ожидании пока будет готов траур придворный; провела несколько дней запершись в своих комнатах, выходила только к обедне, виделась только с Королевскою Фамилиею, и никого не принимала, кроме Принцессы Ламбалль и Герцогини Полиньяк. Говорила беспрестанно о твердости духа, о несчастиях, о славных делах и о благочестии своей родительницы. Чувствования Христианского смирения никогда не оставляли сей Государыни: погребальное платье, сшитое собственными ее руками, найдено готовое в одном из ее кабинетов. Королева в горести своей находила одно утешение в беседах о сей нежно-любимой матери; она весьма хорошо знала все происшествия, прославившие царствование Императрицы, равно как и все свойства, которыми, она привлекла к [223] ceбе любовь своей фамилии, своего Двора и народа. Мария Антуанетта часто изъявляла свое сожаление о том, что многочисленные обязанности Августейшей ее Родительницы препятствовали ей самой наблюдать за воспитанием дочерей своих, и с скромностью говаривала, что верно бы сама она (Королева) была гораздо лучше, если б имела счастье брать уроки прямо y Государыни столь мудрой и столь достойной удивления.

Вторая беременность Королевы была уже объявлена в Апреле. Е. В. пользовалась совершенным здоровьем до самой минуты своего разрешения. Наконец, она родила Дофина, 22 Октября 1781 года. В комнате господствовало столь глубокое молчание, когда сей царственный младенец родился, что Королева подумала, будто она снова произвела на свет дочь; но как скоро Хранитель Королевской Печати (garde des sceaux) освидетельствовал пол новорожденного, то Король, подошедши к постеле Королевиной, сказал: “Государыня! вы совершили мои желания и надежды Франции: вы мать Дофина.” Радость Короля была чрезмерна; слезы лились из глаз его; он подавал всем без различия свою руку, и сие счастливое событие [224] вывело его совершенно из обыкновенного его характера: он был весел, ласков, беспрестанно выискивал случаи повторять слова: сын мой или Дофин. Когда Королеву положили в постелю, то она захотела видеть сего столь желанного младенца. Княгиня Гемене подала его Государыне. Королева сказала, что почитает излишним поручать ее попечениям сей драгоценный залог; но дабы облегчить ей способы к сим попечениям, она будет разделять с нею старания о воспитании своей дочери. Дофин был перенесен в свою комнату, и принимал в колыбели обыкновенные в таких случаях посещения и поздравления. Герцог Ангулемский, встретив отца своего по выходе из комнаты Дофиновой, сказал ему: “Ах, Боже мой, папинька! как же мал мой двоюродный братец!” — “Придет время, когда ты будешь находить, что он слишком велик, сын мой!” отвечал почти невольно Граф д'Артуа.

Наконец, рождение Дофина полной мере увенчало ожидания народные. Радость была всеобщая: чернь и вельможи все на этот раз как бы составляли одно семеийство: останавливались на улицах; незнакомые говорили друг с другом: [225] знакомые обнимались и поздравляли себя взаимно. Увы! личные выгоды внушают подобные восторги более, нежели искренняя привязанность к тем, кои, по видимому, бывают предметом сих восторгов: каждый видит в рождении законного наследника верховной власти залог обшественного блага и тишины! 6

(Продолжение впредь)


Комментарии

1. Госпожа Кампан, бывшая первою прислужницею (premiere femme de chambre) и поверенною несчастной Марии Антуанеты, издала в прошлом году свои любопытные Записки о тогдашнем Французском Дворе. С удовольствием помещаем доставленный нам перевод отрывка из сей кииги, для тех наших читателей, которым нельзя было воспользоваться подлинником. Изд.

2. Благополучное разрешение Королевы было праздновано во всей Франции. Рождение Герцогини Ангулемской воспето было многими стихотворцам; в особенности замечен был следующий мадригал Эмбера (Imbert) :

Pour toi, France, un dauphin doit naitre
Une Princesse vient pour en etre temoin.

Sitot qu'on voit une Grace paraitre
Croyez que l'amour n'est pas loin.

Пpuм. франц. Издат.

3. Дела благотворения не помешали городовому Начальству веселить народ шумными празднествами: город был освещен; зажжены были потешные огни; вино било из фонтанов, производилась раздача хлеба и колбас. На всех Парижских Театрах давались безденежные спектакли, и это был новый праздник для народа. Каждый Театр наполнялся зрителями еще до полудня, а спектакль начинался в 2 часа. На первом Французском Театре играли Заиру, а за нею небольшую Комедию: флорентинец. Как ни старались сберечь для угольщиков (les charbonniers) ложу Короля, которую, по тогдашнему обыкновению, они занимали в подобных случаях, так как рыбачьи или рыночные торговки (poissardes ou dames de la Halle) занимали ложу Королевину — но их места были уже заняты, когда они пришли. Их о том известили; они нашли, что этот поступок очень странен. Сии два первые сословия Парижской черни спорили об этикете почти также жарко, как знатнейшие вельможи или Дворы Царские. Они спрашивали: для чего допустили занять ложи, предоставленные старинным обыкновением им одним? Должно было призвать очередного распорядителя той недели; комический Сангедрин собрался для совета; пересмотрели старые театральные летописи, и все признали законность требования угольщиков. Им предложили взойти на Театр, где они и сели, удерживая однако ж Королевскую сторону, на скамьях, для них приготовленных. Торговки последовали за ними, и сели на противоположной стороне.

4. Мужу Сочинительницы, который был при Королеве каммердинером. Пер.

5. Следующее место, выписанное из Монжуа, изображает чувствования Королевы к своей любимице:

“Герцогиня Полиньяк, говорит Монжуа в Жизни Марии Антуанетты, утратила телесные силы свои в заботах жизни, которые налагала на нее приверженность ее к Королеве, хотя такая жизнь была совсем не по ее вкусу. Здоровье ее расстроилось и внушало справедливые о ней опасения; врачи предписали ей пользоваться Батскими (Bath) целительными водами. Как обыкновение Двора требовало, чтоб Надзирательница Королевских детей никогда не отлучалась, то Герцогиня видела себя от такого предписания врачей в необходимости, или сохранить свое звание, коего обязанности препятствовало ей исполнять болезненное ее состояние, или просить об увольнении. Она представила сие на решение Королевы, которая, выслушав ее в молчании, с слезами на глазах отвечала ей сими словами:

“Ты не должна, ты не можешь расстаться со мною; сердце твое будет тому противиться. В моем сане, редко можно найти друга; а как полезно, как сладостно отдать доверенность свою особе почтенной! Ты не так судишь обо мне, как толпа народная; ты знаешь, что пышность, меня окружающая, не составляет благополучия; тебе известно, что душа моя, наполненная горестями и неудовольствиями, кои мне по необходимости должно скрывать, — чувствует нужду в сердце, которое понимает их: так не должно ли мне благодарить Небо, что оно даровало мне друга верного и чувствнтельного, привязанного лично ко мне, a не к высокому моему сану? Это счастие неоцененно: ради Бога, не отнимай его y меня.”” Прим. франц. Изд.

6. В тот же самый вечер, как родился Дофин, Г-жа Биллони, Актриса. Итальянского Театра, представляя волшебницу в игранной тогда пьесе, пропела сей прекрасный куплет Эмбера:

Je suis fee, et veux vous chanter
Une grande nouvelle:
Un fils de roi vient d'enchanter
Tout un peuple fidele.
Ce Dauphin que l'on va feter,
Au trone doit pretendre:
Qu'il soit tardif pour y monter,
Tardif pour en descendre!

Г. Менар-де-Сен-Жюст, написал на сей же случай следующее четырестишие :

Le fils qui vient de naitre au roi
Fera le bonheur de la France.
Par quelqu'un il faut qu'il commence;
S'il voulait commencer par moi!

Примеч. франц. Изд

(пер. S)
Текст воспроизведен по изданию: Отрывок из записок о частной жизни Марии Антуанетты, королевы французской; соч. Г-жи Кампан // Сын отечества, Часть 95. № 31. 1824

© текст - S. 1824
© сетевая версия - Тhietmar. 2006
©
OCR - Засорин А. И. 2006
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Сын отечества. 1824