ФИЛИПП БУОНАРРОТИ

ЗАГОВОР ВО ИМЯ РАВЕНСТВА

ТОМ I

CONSPIRATION POUR UEGALITE DITE DE BABEUF.

SUIVIE DU PROCES AUQUEL ELLE DONNA LIEU, ET DES PIECES JUSTIFICATIVES, ETC., ETC. PAR PH. BUONARROTI.

1828.

Комитет из членов Конвента, подвергшихся проскрипции.

Директория одновременно узнала, что Рикор, Аллиноже [Лэньело], Эдюшуа [Шудьё], Амар, Юге и Жавог ⁸⁷ (Юге и Жавог были убиты военной комиссией Тампля вслед за резней в Гренелльском лагере) — все они были [230] монтаньярами в Конвенте, подвергшимися проскрипции в жерминале и в прериале III года — сговариваются о том, чтобы возглавить восстание, которое они предвидели, с целью восстановления Национального конвента и вслед за ним конституции 1793 г. Эти попытки, причастность к которым неосновательно приписывали Бареру и Вадье, являлись в глазах Директории столь важными, что она сочла необходимым сделать их предметом серьезного обсуждения.

Тайная директория расстраивает усилия комитета.

Следует ли уступить место подвергшимся проскрипции монтаньярам? Попытаться ли объединиться с ними? Оказать ли противодействие их попыткам? Таковы были вопросы, поднятые по этому поводу внутри Тайной директории.

Чтобы отвергнуть комитет монтаньяров, наряду с мотивами в пользу отклонения созыва Конвента, мотивом служили также сведения о том, что у некоторых его членов были недостаточно демократические взгляды, а другие отличались крайней бесхарактерностью. Но так как за ними признавались услуги, оказанные ими прежде республике, то ограничились тем, что предложили революционным агентам внушить народу недоверие к шагам, которые могут быть предприняты по подстрекательству этих монтаньяров. В то же [231] время агентам было предписано позаботиться о безопасности монтаньяров и предупреждать их о мерах, предпринимаемых против них правительством; об этих мерах ежедневно сообщали Директории несколько главных агентов министерства полиции.

Фальшивые друзья равенства объединяются с бывшими аристократами против демократии.

Перед лицом опасности, угрожавшей в равной мере всем преступным кликам, стоявшим на первых порах у власти в республике, они не замедлили объединить свои усилия против демократии.

Быстрота, с которой снова распространялись демократические принципы, смелость произведений, призывавших к новой спасительной революции, многочисленные собрания, на которых предавались гласности преступления узурпаторов и во всеуслышание раздавались требования конституции 1793 г., согласованность единодушных пожеланий, свидетельствовавшая о широком плане заговора, руководителей которого трудно было обнаружить, нетерпение масс и отвага участников заговора навели ужас на врагов равенства; они поняли необходимость прекратить свои распри и направить все свои усилия против неисправимых проповедников народных учений.

Обращение Исполнительной директории, направленное против демократов.

Тем временем всех врагов общественного преобразования насторожило обращение Исполнительной директории. В нем на демократов возводилась ужаснейшая клевета и против них предлагались декреты о проскрипции и смертной казни.

При таких обстоятельствах лицемерие, с помощью которого рассчитывали оправдать насильственное закрытие общества Пантеона, стало еще более злобно метать свои отравленные стрелы. Правительство, желая внушить всеобщую ненависть к демократам, обвиняло их в стремлении ввергнуть государство в страшную анархию якобы с двойным намерением: восстановить королевский деспотизм и одновременно разбогатеть путем грабежа (С такой же недобросовестностью была притворно приписана роялизму и внешнему врагу идея всех великих мероприятий, благодаря которым был раздавлен королевский режим и побежден внешний враг; людей же, чьи самоотречение и бескорыстие свидетельствуют о высшей преданности делу равенства и свободы, старались превратить в замаскировавшихся роялистов. Этот маневр, первый пример которого дала Жиронда с целью оправдания своего поведения во время суда над королем и своей ненависти к подлинным основателям республики, был после этого усовершенствован политическими евнухами, которые, будучи неспособны на благородные движения, спасающие и обновляющие нации, мстят за ничтожность, на которую они осуждены, умалением великих людей, достоинства которых кажутся им химерическими, при помощи низких интриг, составляющих все их политическое образование. Если послушать их, то инициаторами и руководителями революционного действия являлись лица, которые главным образом от него же и пострадали. Братья Людовика XVI требовали его осуждения; роялисты, погибшие 2 и 3 сентября, были принесены в жертву глубокой политике их друзей, а народный энтузиазм, спасший Францию от нашествия, был делом рук тех лиц, которые сами хотели вторгнуться во Францию!.. Несомненно, европейская аристократия подготовила немало заговоров против французской революции; но усматривать следы заговоров во всем том, что наносило столь большой вред революции, есть, на мой взгляд, верх нелепости). [233]

Подобными обвинениями послетермидорианскому Конвенту удалось навязать Франции иго новой аристократии. Но был ли здравый смысл в обвинении в продажности людей, вышедших из революции бедняками, хотя они и занимали должности, предоставлявшие им столько случаев к обогащению? Подобало ли лицам, совершившим столько насилий после 9 термидора, указывать как на анархистов на тех, кто в конечном счете требовал лишь исполнения закона, санкционированного народом? Подлинная и единственная анархия, заявляли демократы, заключается в мнимых законах, нарушающих естественные права людей и осуждающих нации на постоянно возобновляющиеся беспорядки, либо на смертельную летаргию. Их постоянный образ действий и неизменные требования установления подлинной республики были достаточным ответом на обвинение в скрытом роялизме, чему никто более не верил. Роялисты приветствовали эту [234] мошенническую проделку, избавлявшую их от самых страшных их врагов и даже зарождавшую в них тщетную надежду превратить их в своих помощников.

Столь основательные доводы не смутили наглости Исполнительной директории. Поднятая к власти путем нарушения прав народа, она помышляла только об их уничтожении, и это гнусное решение заглушало в ней всякое чувство стыда. Она думала, что, упорствуя в клевете, она сумеет задушить истину, и льстила себя надеждой привлечь к себе все классы общества, неустанно изображая своих врагов в самых ужасных красках.

Это вероломное обращение заключало в себе, однако, одну истину, заставлявшую бледнеть от страха злобствующих людей; оно подтверждало существование отважной ассоциации, ставившей себе целью свержение новой конституционной тирании.

Законы против свободы слова и печати.

Коррупция и трусость депутатов были в то время столь велики, что среди них не нашлось ни одного, кто осмелился бы взять на себя открыто защиту прав народа. Все члены Совета пятисот, за исключением 12, поспешили принять злополучные законы 27 и 28 жерминаля IV года, которые в тот же день были единогласно санкционированы их достойными коллегами в другом Совете ⁸⁸.

Эти акты, недостойные названия законов, являлись покушением на общественную [235] свободу. Согласно им, всякое мирное собрание граждан могло быть разогнано как мятежное сборище; любая дискуссия о преимуществах и неудобствах различных форм правления могла караться смертью; всякое улучшение государственной конституции становилось почти невозможным; наконец, у французов, уже лишенных права обсуждать законы и объединяться в политические общества, отнималось право свободного выражения своего мнения о делах нации.

Новое преследование демократов.

С этого времени второстепенные агенты тирании удвоили свои наглые выпады против ораторов, писателей и разносчиков литературы демократической партии. Малейшие замечания, самый слабый ропот превращались в подстрекательство к мятежу и постоянно служили предлогом для тюремного заключения лучших граждан; против мирных людей, отправлявшихся в общественные места искать в излияниях дружбы некоторое утешение в скорби, причиняемой им бедствиями отечества, выставлялась военная сила.

Возмущение друзей свободы.

Все искренние друзья свободы были охвачены священным гневом, побудившим их принять решение об оказании сопротивления угнетению; они открыто говорили, что настало время сдержать клятву: жить свободными или умереть. [236]

Тайная директория унимает их нетерпение.

Но Директория общественного спасения, занимавшая позицию, откуда она могла соразмерить силы своей партии с силами ее врагов, считала, что время для битвы еще не настало. Опасаясь одного из тех плохо согласованных выступлений, которые так способствовали установлению аристократического владычества, и рассматривая свое предприятие как последнее усилие, неудача которого совершенно погубила бы демократию, она не могла решиться дать сигнал к атаке, прежде чем будут разумно координированы вое элементы восстания, казавшиеся ей необходимыми для одержания победы.

Хотя имена членов Тайной директории были покрыты спасительным покровом, об их объединении и их деятельности знали все демократы; эта осведомленность, поддерживая в демократах надежду, делала их восприимчивыми к уведомлениям, с которыми к ним обращались через революционных агентов или через посредство «Трибуна народа» и «Разведчика».

Столь длинный ряд превратностей убедил, наконец, всех, что истинная республика может ждать спасения только от содействия и помощи всех ее друзей, питающих доверие к задуманным планам и тайно руководимых небольшой группой лиц, достаточно сильных, чтобы не впасть в отчаяние от того, что их дело столько раз подвергалось гонениям и почти уничтожению. [237]

Благодаря этому доверию Тайная директория оказалась в состоянии сдержать преждевременный взрыв, вызванный законами 27 и 28 жерминаля, которые даже самые умеренные люди сравнивали с прежним военным законом. Но в то время как одной рукой она сдерживала опасный взрыв возмущения, она другой спешно собирала воедино все нити, которые должны были привести ее к быстрой развязке и к верной победе. Медлительность, которая могла ободрить ее врагов, расколоть и охладить ее друзей, казалась ей не менее опасной, чем неосторожная стремительность. Решившись как можно скорее спасти свободу или погибнуть вместе с ней, она торопила революционных агентов в их операциях, с удвоенным рвением старалась присоединить к себе армию, в которой она не была еще уверена, и усердно занималась установлением форм восстания и законодательства, которое должно было за ним последовать.

Некоторые мероприятия, связанные с восстанием.

Первый вопрос, естественно подлежавший обсуждению, касался способа низложения незаконной власти и лишения ее членов возможности предпринять что-либо против равенства. Единодушное намерение Тайной директории состояло в достижении этой двойной цели великим примером справедливости, способным запугать изменников и [238] внушить уважение к тем, кого народ облечет в будущем своим доверием.

Члены обоих Советов и члены Исполнительной директории были явно повинны в таких преступлениях, как возмутительная измена и явная узурпация. Обагренные кровью лучших граждан, они отняли у народа его суверенитет и пожертвовали большинством нации во имя притязаний кучки ненасытных и честолюбивых богачей. Суровое наказание было необходимо, но вслед за днем справедливого и спасительного террора, который оставил бы после себя лишь воспоминание о законном и слишком запоздалом взрыве, должны были последовать снисходительность и забвение.

Большинство парижан, недовольных, встревоженных, неимущих, обращали свои взоры к прошлому и жалели о временах, предшествовавших 9 термидора; для свержения тиранов они нуждались лишь в руководстве неустрашимых республиканцев, в свою очередь ждавших сигнала от наших заговорщиков.

При таком положении вещей участникам заговора стало ясно, как важно вырвать массу трудящихся из-под влияния существующего правительства и поставить их под исключительное влияние демократов. Поэтому они постановили, что в день восстания все связи, существующие между правительством и гражданами, должны быть порваны, что народ встанет под знамена, которые Тайная [239] директория вручит избранным ею лицам, и что отдача приказа от имени тиранической власти или его исполнение явится в этот день преступлением против нации, караемым немедленно смертной казнью.

Акт о восстании.

Для внесения порядка в подготовлявшееся великое движение Тайная директория считала необходимым открыто объявить себя его вождем и в качестве такового указать народу, какие требования он должен предъявить, по какому пути следовать, какие препятствия преодолеть и какие козни расстроить.

С этой целью она после длительного и серьезного обсуждения приняла знаменитый «Акт о восстании», обнародование которого должно было послужить сигналом к новой революции (См. Документы, № 15).

Помимо распоряжений, относившихся непосредственно к ниспровержению тирании, этот акт содержал в себе зародыши ряда законодательных мер, предназначавшихся для того, чтобы доказать народу пользу намерений Тайной директории и законность ее начинаний. Этими мерами были следующие:

раздача защитникам отечества и беднякам имущества эмигрантов, заговорщиков и врагов народа; немедленное вселение бедняков в дома заговорщиков против отечества; [240] безвозмездный возврат принадлежащих народу вещей, заложенных в ломбарде; взятие народом под свое покровительство жен, детей, отцов, матерей, братьев, сестер и других лиц, находившихся на иждивении граждан, погибших во время восстания.

Раздача имуществ, предписывавшаяся Актом о восстании, вела к строю общности.

Было бы неправильно рассматривать обещание широкой раздачи имуществ как нечто противоречащее духу строя общности, которого хотели достигнуть. Главное было — одержать победу, и Тайная директория, которая обдуманно приняла свой Акт о восстании, понимала, что для достижения успеха ей не следует проявлять ни чрезмерной осторожности, что могло обескуражить ее подлинных друзей, ни слишком большой стремительности, что чрезмерно увеличило бы число ее врагов.

Обещанием раздачи имуществ Директория привлекала внимание и поддерживала надежду в рабочем классе, не вызывая неудовольствия тех, кто, ненавидя новую аристократию, не любил тем не менее и фактического равенства. Раздача имуществ не означала дробления земельной собственности, ибо подлинным имуществом является не земля, а приносимые ею плоды; поэтому распределением плодов обещание было бы [241] целиком выполнено, и именно это — как увидим ниже — намеревалась сделать Тайная директория.

Собрание парижского народа вслед за уничтожением тирании.

Тотчас после уничтожения тирании парижский народ должен был быть созван на генеральное собрание на площадь Революции. Здесь Тайная директория должна была отчитаться перед ним в своих действиях, показать ему, что все бедствия, на которые он жаловался, были следствием неравенства, напомнить о преимуществах, которые он вправе ожидать от конституции 1793 г., и призвать его одобрить Акт о восстании. Затем восставшему народу было бы предложено немедленно создать временное правительство и возложить на него завершение революции и управление до начала деятельности народных учреждений.

Новое Национальное собрание.

Чтобы заручиться от победившего народа постановлением, соответствующим его подлинным интересам, Директория полагала поставить на его голосование имена демократов, которых она считала наиболее достойными столь высокого доверия. Новое Собрание должно было поклясться перед лицом неба, что оно обязуется посвятить себя делу [242] всеобщего блага и верно исполнять приказы, которые предполагалось предписать ему следующим декретом.

Декрет, который надлежало предложить на утверждение восставшему парижскому народу.

«Парижский народ, свергнув тиранию и пользуясь правами, полученными им от природы, признает и объявляет французскому народу:

что неравенство в распределении собственности и труда является неиссякаемым источником порабощения и общественных бедствий;

что всеобщий труд является существенным условием общественного договора;

что обладание всей собственностью Франции принадлежит по существу французскому народу, который один только и может устанавливать ее и вносить изменения в ее распределение;

он повелевает Национальному собранию, созданному им в интересах и от имени всех французов, усовершенствовать конституцию 1793 г., подготовить ее быстрое исполнение и при помощи разумных учреждений, основанных на вышепризнанных истинах, обеспечить французской республике неизменное равенство, свободу и счастье;

он предписывает названному Собранию не позднее чем через год отчитаться перед нацией в исполнении настоящего декрета; [243]

он обязуется, наконец, внушать уважение к декретам этого Собрания, которые будут находиться в соответствии с вышеназванными предписаниями, и карать как изменников тех из его членов, которые уклонятся от предписываемых им обязанностей».

Мы увидим в дальнейшем, какими законами Тайная директория предполагала определить судьбу республики, но прежде проследим ход развития заговора, так как важно знать все его детали.

Восстание полицейского легиона.

Между тем как наша Директория обстоятельно обдумывала втайне все детали своего великого начинания, результаты ее внушений начинали сказываться в воинских частях, расквартированных в Париже и в его окрестностях, особенно в полицейском легионе ⁸⁹ и среди гренадеров, охранявших Законодательное собрание.

Ничто так не тревожило правительство, как этот дух оппозиции, многочисленные симптомы которого уже были заметны среди военных; тем самым на его глазах исчезал единственный оплот, который оно рассчитывало противопоставить народному гневу. Поэтому, исчерпав в отношении полицейского легиона средства соблазна, оно было вынуждено отдать приказ о выводе из Парижа двух наиболее непокорных батальонов этой воинской части, которая, согласно своему уставу, [244] должна была нести службу только в Париже. За этим приказом, подписанным 9 флореаля, последовало прямое неповиновение, непосредственным результатом чего явилось возросшее волнение в народе; казалось, что близок момент, когда можно будет разделаться с тиранией.

Тайная директория хотя прямо и не вызывала сопротивления легионеров, но непрестанно распространявшимися ею положениями способствовала тому, что такое сопротивление вспыхнуло. Она также полагала, что близок момент успеха, и хотя еще не имела в своем распоряжении всех необходимых сведений, решилась бы дать сигнал к восстанию, если бы у нее была уверенность, что в полицейском легионе она найдет достаточную силу, для того чтобы дать отпор первым ударам правительства и таким образом увеличить доверие народа.

Все было пущено в ход для создания этой точки опоры, и на миг явилась надежда, что восстание распространится и на всю внутреннюю армию (Так называлась армия, которая после 9 термидора была расположена лагерем вокруг Парижа, чтобы внушить страх друзьям свободы). Революционные агенты частью рассеялись по войскам, частью держались наготове, чтобы вызвать движение в народе; быстро организованный в полицейском легионе комитет уже вошел через посредство Жермена в сношения с Тайной [245] директорией; воззвание легиона к народу и ответ, составленный от имени народа (См. Документы, № 16) участниками заговора, указывали добрым парижанам задачу, которую им предстояло выполнить; демократы были во всеоружии; все начало уже приходить в движение, когда вследствие неожиданного изъявления покорности восставшими батальонами пришлось приостановить движение из опасения нанести отечеству непоправимый удар.

Роспуск полицейского легиона.

Декрет о роспуске задушил восстание в самом зародыше. Довольно значительное число легионеров подчинилось ему с радостью; это давало возможность убедиться в том, что для многих легионеров страх перед отправкой на границы был действительным мотивом сопротивления, которое республикански настроенные солдаты слишком легковерно приписали благородному патриотизму.

Легионеры укрываются у патриотов.

Но каковы бы ни были — быть может, и неустановленные — причины этого неповиновения, демократы извлекли из него то преимущество, что могли располагать, благодаря расквартированию их у себя, не только хорошо настроенными легионерами, но и почти [246] всеми, кто подчинился правительственным приказам. Из этой многочисленной массы беглецов сформировалась воинская часть, которую Тайная директория рассчитывала поставить в авангарде повстанческой армии. Это наделавшее шум событие удвоило нетерпение народа, все возраставшая горячность которого служила для Тайной директории предупреждением о том, что дальнейшее промедление с развязкой заговора крайне опасно. Следовало ожидать частичных, явно бесплодных выступлений, а с другой стороны, казалась неизбежной утрата некоторого числа легионеров, которые будут арестованы за подстрекательство своих товарищей к сопротивлению; надо было предупредить ложные шаги и обезоружить тиранов. Эти обстоятельства побудили Тайную директорию ускорить момент восстания. Было 10 флореаля.

Нашим заговорщикам представлялись необходимыми две вещи: осторожность, без чего невозможен никакой успех, и смелость, преодолевающая никем не предвиденные препятствия. Они руководствовались первой и считали своим постоянным долгом вторую. Желая ускорить развязку, рассчитывая на энергию демократов, которые приведут в движение парижан, осведомленные о нетерпении народа, в достаточной мере успокоенные насчет настроения войск и имея в своем распоряжении дезертировавших легионеров, они хотели наилучшим образом расположить свои силы и именно для достижения этого считали [247] необходимым окружить себя гражданами, соединявшими с любовью к демократии опытность в военных делах. 11 флореаля днем Тайная директория вызвала к себе Фиона, Жермена, Рассиньоля ⁹⁰, Массара и Гризеля — все они были офицерами либо генералами. Гризель был туда допущен потому, что он — как полагали — пользовался влиянием в Гренелльском лагере.

Военно-политическое заседание 11 флореаля IV года.

На этом собрании присутствовали Бабеф, Буонарроти, Бедон [Дебон], Дарте, Маре- шаль, Эридди [Дидье] и пятеро вышеназванных военных (Созывая это собрание, Тайная директория нарушала статью III постановления о ее создании, и эта ошибка, не будь которой Гризель не знал бы вождей заговора, явилась славной причиной гибели их планов). Тайная директория прежде всего ознакомила последних с целью своей деятельности, с тем, что уже было достигнуто и что еще оставалось сделать; затем она ознакомила их с Актом о восстании, который они одобрили, и в заключение призвала их принять участие в обсуждении совместно с ней вопроса о средствах, которые должны быть предприняты для обеспечения торжества народа.

Было решено, что Тайная директория, сохраняя за собой замысел всех мероприятий и [248] верховное руководство движением, поручает военному комитету подготовку наступления и обороны и передает ему относящиеся к этому сведения и планы.

Вышеуказанные пятеро военных были названы членами этого нового комитета, первое заседание которого было назначено на следующий день у Эри [Рейс] на улице Монблан.

На этом общем собрании, о котором мы поведем речь, Жермен показал себя пламенным демократом. Массар не изменил чертам характера, проявленным им у Амара, Гризель превосходно играл роль республиканца, Фион и Россиньоль, приветствуя намерения Тайной директории, высказывали вместе с тем сожаление по поводу отсутствия некоторых монтаньяров, бывших членов Конвента.

Через несколько часов после этого собрания убежище Бабефа и заседания Тайной директории были перенесены в предместье Монмартр, в дом Урекля [Лекёра], где укрывался также редактор «Разведчика народа», который, зная уже отчасти о заговоре, принимал в то время некоторое участие в связанной с ним работе.

Военный комитет.

Жермен был единственным лицом, через которое новый комитет сносился с Тайной директорией. Этот комитет, перенесенный несколько дней спустя из дома Эри [Рейс] к Крекселю [Клере] близ Хлебного Рынка, [249] быстро ознакомился с доверенным ему делом и 15-го числа доложил Тайной директории о результатах своего рассмотрения.

Предложение о содействии роялистов начинанию демократов.

Среди многочисленных предложений, полученных со всех сторон участниками заговора, два предложения обратили на себя их особое внимание.

Одно склоняло их к тому, чтобы при низвержении правительства прибегнуть к прямому содействию враждебных правительству роялистов, которые были бы затем обмануты в своих надеждах, когда им сообщили бы о подлинной цели восстания. Это предложение было отвергнуто, так как считали крайне опасным дать вначале оружие в руки тех, против кого вскоре придется бороться, и так как сознавали, что достаточно будет одного присутствия роялистов среди восставших, чтобы обескуражить республиканцев и уничтожить в них доверие к мероприятиям Тайной директории (См. Документы, № 17).

Предложение заколоть членов Исполнительной директории.

В другом предложении два офицера из полицейского легиона (Пеш и Стев) вызвались заколоть [250] в ту же ночь членов Исполнительной директории; один из них с отрядом солдат-патриотов находился в ее охране. Они просили дать им в помощь отряд демократов и таким образом начать восстание; чтобы облегчить выполнение их проекта, они сообщили пароль. Это предложение было также отвергнуто из тех соображений, что не следует предпринимать никаких попыток до того момента, когда одновременное действие всех мероприятий сделает победу почти несомненной.

В сущности, главные приготовления были уже сделаны; выработка законодательства подвигалась с каждым днем; активные патриоты были известны и сгруппированы; Акт о восстании и указатели (guidons), около которых должен был собираться народ, были напечатаны и розданы агентам; нетерпение народа достигло крайнего предела.

Но помимо того, что военный комитет не высказался еще по поводу способов повсеместного и одновременного осуществления великого народного выступления, у Тайной директории не было еще необходимых денежных средств, чтобы обеспечить существование нескольких весьма полезных для дела, но лишенных состояния людей; она не могла также обеспечить себя порохом, которым крайне важно было снабдить повстанцев.

Участники заговора презирали деньги.

Крайний недостаток в деньгах являлся, быть может, самой характерной чертой [251] нашего заговора; пристрастие к богатству считалось участниками заговора преступлением, и Тайная директория старалась добывать сборами среди патриотов лишь необходимое для печатания ее сочинений и для содержания неимущих патриотов, услугами которые она пользовалась. Между тем такие средства были необходимы как для подкупа некоторых агентов тирании, так и для предоставления демократам возможности привлечь и образумить сбитых с толку солдат. Были предприняты некоторые шаги для получения средств, но самая крупная сумма, которую имела в своем распоряжении Тайная директория, составляла 240 франков звонкой монетой, присланных посланником одной союзной республики. Эта сумма была захвачена полицейскими агентами, проникшими 21 флореаля в помещение, где происходили собрания участников заговора.

Как трудно творить добро одними лишь средствами, признанными разумом! Как дорого стоит строгому республиканцу отступить от обязанностей, диктуемых разумом, и пользоваться людьми, не признающими этих обязанностей — и все это только для того, чтобы не допустить провала своих попыток и не быть свидетелем новых бедствий! Таково было тяжелое положение, в котором находились члены Тайной директории со времени создания военного комитета.

Россиньоль и Фион настаивают на введении монтаньяров в состав Тайной директории.

Жермен вскоре заметил, что Россиньоль и Фион неискренне соглашались с образом действий Тайной директории. Сильно привязанные к депутатам-монтаньярам, они с огорчением смотрели на то, что монтаньяры не вошли в состав Тайной директории. Скоро эта мысль всецело завладела ими, что дало повод усомниться в их преданности в случае, если их идея не встретит одобрения.

Монтаньяры, о которых идет здесь речь, были осужденными после 9 термидора членами Конвента; они, как мы видели, объединились в комитет с целью восстановления конституции 1793 г., и Тайная директория считала необходимым пресечь их деятельность.

В глазах Фиона и Россиньоля мотивы, по которым эти монтаньяры были отстранены, не имели никакого веса; личные привязанности брали у них верх над политическими соображениями, и они, казалось, были убеждены, что появление этих бывших законодателей произведет магическое действие, сгладит разногласия среди республиканцев, поведет быстрее пропаганду восстания и преодолеет всякое сопротивление в провинции.

Многие граждане разделяли это мнение, и если бы даже Фион и Россиньоль не имели [253]подражателей, то предупредительность, которая была проявлена по отношению к ним, и услуги, которых от них ожидали благодаря влиянию, которое главным образом Россиньоль имел на жителей Антуанского предместья, вынуждали Тайную директорию чрезвычайно внимательно отнестись к их мнению.

Монтаньяры намереваются завладеть восстанием.

Между тем нашей Директории сообщили, что комитет монтаньяров, к которому присоединился Робер Ленде ⁹¹, отнюдь не упускал из виду цели, ради которой он сформировался, и рассчитывал осуществить ее при помощи подготовленного демократами движения, которым он надеялся завладеть, вводя своих членов в среду повстанцев и изобразив их в глазах народа как его единственных представителей.

Друэ связан с участниками заговора.

С другой стороны, Друэ, известный своей преданностью и мужеством, знал о планах Бабефа, был близко связан с Дарте и также желал революции в пользу равенства. Тайная директория рассчитывала сделать его популярность рычагом восстания. Но Друэ не был безучастен к деятельности его бывших коллег-монтаньяров и, казалось, склонялся к тому, чтобы слить оба заговора в один общий. [254]

Нерешительность Тайной директории.

Наконец, Жермен довел до крайности растерянность Директории. Он проявил большое беспокойство по поводу намерений Фиона и Россиньоля и казался встревоженным препятствиями, возникшими из-за честолюбия монтаньяров, о намерениях которых ему сообщили Рикор и Аллиноже [Лэньело], сделавшие ему одновременно прямое предложение объединиться. Он не сомневался в том, что они связаны с двумя вышеназванными членами военного комитета.

Бедон [Дебон], всегда принимавший активное участие в деятельности Тайной директории, не мог хладнокровно выслушивать предложение о допуске к участию в ней монтаньяров, которых он считал виновниками бедствий, обрушившихся на Францию. «Оскверните ли вы,— воскликнул он,— ваше благородное начинание, призвав к славному делу спасения свободы людей, которые погубили эту свободу вследствие властолюбия, тщеславия, зависти и невежества? Разве не среди них находятся люди, погубившие 9 термидора самых стойких защитников отечества, вернувшие аристократии утраченную ею власть и возродившие надежды у роялистов? Можете ли вы забыть, что они первые натравили контрреволюционеров на друзей равенства? Будьте осторожны! Не предоставляйте им ни малейшего влияния — они используют его для обмана и раскола республиканцев. Будете ли [255] вы говорить с уважением о Робеспьере и тех, которые вместе с ним пали жертвой, — они щедро наделят вас эпитетами непримиримых, кровопийц, диктаторов, сателлитов тирании; отдадите ли вы дань уважения добродетели, морали, святости — они назовут вас фанатиками, умеренными, софистами; дадите ли вы народу разумные советы — они будут утверждать, что они одни способны все предвидеть и всем руководить... С ними вы будете иметь лишь оппозицию и раздоры. Вам скажут, что они лишь заблудшие; я полагаю, что они сами никогда с этим не согласятся; пусть их простят, пусть забудут об их проступках, но пусть их заставят навсегда умолкнуть, ибо невозможно идти совместно с ними по стезе правды и справедливости».

Бедону [Дебону] представлялась столь очевидной невозможность каким бы то ни было образом побудить этих монтаньяров содействовать восстановлению дела народа, что он склонялся к мысли о предпочтительности полного бездействия предлагаемому союзу. Эта мысль об отказе от заговора не понравилась Тайной директории, и один из ее членов был ею настолько поражен, что, выйдя из себя, обвинил Бедона [Дебона] в малодушии. Последовавшая за этим ссора была вскоре улажена, но породившая ее точка зрения глубоко врезалась в сознание участников заговора; более чем когда-либо они почувствовали, какая осторожность от них требуется, чтобы не пожертвовать лучшими демократами [256] без всякой пользы для народа и даже в ущерб ему.

Никто не скрывал от себя, что союз с монтаньярами приведет к такому положению вещей, которое окажется менее благоприятным для преобразования, чем это имелось в виду; но дерзость монтаньяров и в особенности взгляды Фиона и Россиньоля казались препятствиями, способными затормозить движение заговора.

Участникам заговора то и дело приходили на ум ошибки монтаньяров и вызванные ими ужасные бедствия, и им было ясно, что нельзя ожидать от произвольных решений этих бывших членов Конвента столь желанного установления нерушимого равенства.

Продолжать оставаться в заговоре, отказавшись от равенства, значило бы признать свою непоследовательность и честолюбие; порвать нити заговора в момент, когда все предвещало ему скорый успех, значило бы стать преступниками в глазах патриотов и будущих поколений; следовательно, надо было настойчиво держаться первоначальных решений и извлечь из обстоятельств наибольшую пользу для народного дела.

Тайная директория постановляет объединиться с монтаньярами.

После долгих и горячих прений Тайная директория согласилась с предложением об объединении и одновременно решила принять [257] большие предосторожности, чтобы сдерживать честолюбие монтаньяров и заставить их содействовать выполнению ее намерений.

Согласно объяснениям, данным одновременно с согласием на такое объединение, Тайная директория брала на себя восстановление Национального конвента, имея в виду ту часть этого органа, которая рассматривалась Амаром как единственно законная и все еще существующая по праву. Если бы это было осуществлено без всяких изменений, то Франция оказалась бы отданной на произвол людей, которым предъявлялись такие серьезные обвинения. Во избежание столь большого несчастья Тайная директория решила, что созыв Конвента будет иметь место в зависимости от того, примут ли предварительно монтаньяры:

Условия объединения.

1. Ввести дополнительно в состав Национального конвента, состоящего исключительно из депутатов, подвергшихся проскрипции, по одному демократу от департамента, назначенному восставшим народом по представлению Тайной директории.

2. Обеспечить выполнение без ограничений и незамедлительно положений статьи 18 Акта о восстании.

3. Подчиняться декретам, которые будут изданы парижским народом в день восстания. [258]

Как только это решение было принято, Жермен получил разрешение привести на следующий день одного из членов комитета монтаньяров в Тайную директорию, немедленно переведенную на квартиру Тиссо, на улице Гран-Трюандри, где и раньше происходили некоторые ее заседания.

Посланец от комитета монтаньяров представляется Тайной директории.

Утром 15 флореаля Жермен привел в Тайную директорию Рикора, посланного комитетом монтаньяров. Он был встречен речью (См. Документы, № 18), в которой его ознакомили с положением дел, с мотивами, заставившими отбросить всякую мысль об объединении с его доверителями, как и с мотивами, побудившими затем пойти на такое объединение. Депутату монтаньяров дали ознакомиться с Актом о восстании, и тотчас началось обсуждение изменений в пункте, касавшемся временной власти, которую необходимо было создать. Было легко достигнуто соглашение о том, чтобы призвать к верховной власти членов Национального конвента, подвергшихся проскрипции, но в то же время их посланцу дали понять, что в случае, если монтаньяры не дадут неопровержимых гарантий их народолюбивых намерений, всякие переговоры с ними будут прекращены. С ним говорили не церемонясь и [259] без уверток и заявили об отсутствии доверия к тем, кто его уполномочил; им предъявлялись тяжкие упреки.

Рикор не был в состоянии оправдать всех своих товарищей, в числе которых, как он говорил, были и такие, которые не заслуживали порицания народа. Ему были изложены три вышеприведенных условия, к которым заодно были присоединены следующие:

1. Приостановка действия всех законов и постановлений, изданных после 9 термидора II года.

2. Изгнание всех вернувшихся эмигрантов.

Отказ монтаньяров.

Рикор согласился на все при условии, если это утвердят его коллеги; на другой день он явился с сообщением об их отказе.

По мысли комитета монтаньяров, непосредственным и единственным следствием восстания должен был явиться возврат к власти около 60 членов Конвента, подвергшихся проскрипции, на которых следовало слепо полагаться при всех последующих мероприятиях.

Присоединение к монтаньярам по одному демократу от департамента было отвергнуто ими как покушение на народный суверенитет, единственными носителями которого они себя считали. Приказы, которые должны были быть Предписаны им повстанцами, являлись в их глазах покушением на права французского [260] народа, поскольку им одним надлежало его представлять; они соглашались передать народу квартиры и имущество, обещанные ему Актом о восстании, однако они понимали под этим тактическую уступку чувству великодушия, а вовсе не исполнение приказа или признание права; наконец, они предлагали членам Тайной директории ввести их в состав Исполнительного комитета, который они намеревались учредить.

Ответ Тайной директории.

Несомненно, приятно будет прочесть ответ, который был дан посланцу монтаньяров. Он гласил:

«Содействуя временному восстановлению части Конвента, мы имеем в виду лишь служение народу. Единственной наградой, к которой мы стремимся, явится для нас полное торжество равенства. Не щадя своей жизни, мы будем бороться за возврат народу всей полноты его прав, но нам непонятно, как можно претендовать на великодушие по отношению к верховному повелителю. Если вы действительно хотите работать совместно с нами на пользу того великого начинания, которым мы заняты, не делайте таких предложений, которые бросают тень подозрения на ваши намерения.

Многие из твоих коллег обманули доверие народа, но мы были бы несравненно более, чем они, достойны порицания, если бы [261] согласились снова принести народ в жертву их страстям и их слабостям. Непостижимо, чтобы для восстановления суверенитета народа надо было употребить средства, погубившие этот суверенитет. Нация, безусловно, вручает право на принятие необходимых временных мер именно тем лицам, от которых она ожидает свержения тирании.

Мы желаем уничтожения одного деспотического правительства не для того, чтобы заменить его другим, не менее деспотическим. Прощать ошибки похвально, но было бы безумием снова вверить судьбу отечества тем, чьи ошибки его погубили.

Лучше погибнуть от руки возмущенных нашим бездействием патриотов, которые смогут обвинить нас в трусости и измене, либо от руки правительства, которое узнает, наконец, о наших попытках, чем снова отдать народ на произвол тех, кто 9 термидора погубил лучших его друзей и после этого трусливо позволил подвергнуть проскрипции республиканцев и разрушить демократическое здание».

Уходя, Рикор заявил, что сообщит Тайной директории окончательное решение своих доверителей.

Тревога патриотов.

В то время как все это происходило между Тайной директорией и комитетом монтаньяров, зловещие слухи вызывали тревогу у патриотов и обескураживали их. Главные [262] участники заговора подвергались подозрениям и клевете, и затишье, последовавшее за столь сильным возбуждением, рассматривалось всеми как предвестник новых бедствий. Эти зловещие предчувствия постепенно дошли до слуха революционных агентов, которым было поручено сдерживать преждевременные порывы, чтобы выиграть время для координации действий; самих агентов это начинало смущать, и они дали знать Тайной директории, что дальнейшее промедление лишит ее доверия наиболее решительных людей, готовых взять в руки оружие.

Чтобы рассеять всякую тревогу, Директория решила изложить агентам, в каком положении она оказалась и какие препятствия мешают ей двигаться вперед (См. Документы, № 19). Но предназначенные для них циркуляры не были еще написаны, когда Тайной директории стало известно, что монтаньяры готовы принять ее предложения.

Объединение Тайной директории с комитетом монтаньяров.

В самом деле, вечером 18 флореаля Дарте доложил Тайной директории, что на собрании комитета монтаньяров, на котором он присутствовал, после бурных прений согласились на присоединение по одному демократу от департамента, на благоприятные для [263] неимущего класса мероприятия и на приведение в исполнение декрета, который предполагалось испросить у восставшего парижского населения. В то же время он рассказал, что возражения, о которых говорил Рикор, были удачно опровергнуты Амаром и главным образом Робером Ленде, который считал правильным недоверие Тайной директории и долго говорил о необходимости придать революции истинно народный характер, без чего она — по его славам — является лишь игрой партий. Это известие было тотчас сообщено агентам, и с тех пор все помыслы были устремлены только к тому, чтобы ускорить развязку заговора.

О некоторых вопросах, относившихся к восстанию.

Во время переговоров, происходивших между комитетом монтаньяров и Тайной директорией, сношения Директории с военным комитетом были весьма часты. Они пришли к соглашению о том,

что восстание произойдет днем;

что генералы поведут народ против его врагов, повинуясь приказам Тайной директории;

что повстанцы будут разбиты по округам и подразделены на секции;

что во главе округов будут стоять начальники, а во главе секций — помощники начальников; [264]

что будет прекращено всякое повиновение существующим властям, а всякое такое повиновение — караться немедленно смертью.

Чтобы лучше сговориться, чтобы установить между главными действующими лицами полное доверие и согласовать все предстоящие меры с принципом только что заключенного союза, на вечер 19-го было назначено общее собрание Директории и обоих комитетов на квартире у Друэ, неподалеку от площади Пик.

Предательство Гризеля.

Рядом со столькими мужественными защитниками прав человечества находился гнусный лицемер, который с целью погубить дело, которому они себя посвятили, коварно заимствовал у них их принципы и их язык: этим бесчестным человеком был Жорж Гризель.

С намерением ли проложить себе путь к богатству, всякой надежды на которое его лишали известные ему планы участников заговора, с целью ли оказать прямую услугу тирании, Гризель постарался снискать к себе доверие демократов. Побудив Дарте передать ему инструкцию, предназначавшуюся для военных агентов, он пустил в ход все средства, чтобы сохранить составленное о нем благоприятное мнение. Допущенный затем на одно из заседаний Тайной директории и назначенный членом военного комитета, Гризель выказал себя [265] там самым крайним и нетерпеливым демократом. Он хотел все знать и метил одним ударом избавить тиранию от всех друзей равенства и открыть ей все замыслы демократии (См. письма Гризеля к Повстанческой директории (Документы, № 20 и 21).

Гризель доносит о существовании заговора.

Узнав, наконец, главных участников заговора и ознакомившись с частью их плана, он 15 флореаля донес на них правительству, которому обещал выдать их вместе с документами заговора ⁹² .

К этому вероломному поступку Гризель с тех пор ежедневно присовокуплял новые измены; усердно работая в военном комитете, он торопил своих доверчивых коллег, устранял затруднения, подсказывал новые мероприятия и никогда не забывал поддерживать мужество окружающих преувеличенным изображением преданности Гренелльского лагеря демократии.

Согласно сведениям, полученным от Гризеля, был разослан приказ схватить участников заговора 18-го во время собрания на квартире у Рикора; однако там никого не нашли. Тогда были приняты новые меры к тому, чтобы на следующий день вечером окружить квартиру Друэ, где, согласно имевшимся у предателя сведениям, должны были собраться участники заговора. [266]

Собрание участников заговора на квартире у Друэ.

Это собрание, действительно, состоялось с 8 час. 30 мин. до 10 час. 45 мин. На нем присутствовали Бабеф, Буонарроти, Дарте, Эридди [Дидье], Фион, Массар, Россиньоль, Робер Ленде, Друэ, Рикор, Аллиноже [Лэньело] и Жавог. Гризель также отправился туда. Предатель! Он явился, чтобы предать тирании своих товарищей, он дожидался там их палачей, а сам обнимал их, приветствовал и, не краснея, расточал уверения в самой искренней дружбе.

Участники заговора, собравшиеся на квартире у Друэ, чувствовали себя в полнейшей безопасности; пылкость их чувств и святость их дела отгоняли всякое недоверие; уверения и словоохотливость Гризеля устраняли от него всякое подозрение.

Доклад Тайной директории.

Тайная директория устами одного из своих членов изложила мотивы, побудившие ее стать центром действий демократов против новой тирании. «Вспомните ваши клятвы,— говорил оратор участникам заговора,— вспомните бедствия, вызванные забвением принципов, которые вы клялись скрепить своей кровью. Настало время сдержать ваши обязательства; надо вступить в борьбу. Торжество благороднейшего дела, свобода [267] французского народа, доверие, оказываемое им вам, ярость его врагов и ваша собственная безопасность настоятельно вменяют вам это в обязанность. Никогда не было более законного заговора, дело идет не о том, чтобы выбрать, новых повелителей; никто из нас не стремится к богатству или власти; предатели заставляют нас взяться за оружие; только во имя права на существование, во имя свободы и счастья наших сограждан тайно собранная нами армия освободителей ждет лишь нашего сигнала, чтобы обрушиться на горстку тиранов, угнетающих народ.

Всё до сих пор было в оцепенении. После бесплодной победы 13 вандемьера аристократия не встречала никаких препятствий; большое число демократов, утративших веру в завоевание свободы, пошли на мировую с гнусными олигархами, упившимися кровью ваших друзей.

Наш призыв возродил надежду, вновь появилась былая энергия; благодаря неутомимому рвению стольких мужественных республиканцев, теряющий терпение народ уже во всеуслышание требует сигнала к битве.

Нам известны все достойные люди; бесчестные трепещут. В назначенный вами день оружие, которое тирания напрасно старается у вас отнять, окажется в руках наших братьев. Вы пожелали, чтобы подготовляемая нами революция была завершена и чтобы народу не приходилось больше довольствоваться отвлеченной свободой и смехотворным [268] равенством. Фактическое и законное равенство — вот то великое свойство, которым должно отличаться ваше возвышенное начинание от всех предшествовавших ему.

Все трудности преодолены; любовь к отечеству объединила нас. Условия, подписанные людьми, представлявшими прежде нацию, и единодушно принятые положения Акта о восстании возвестят народу и гарантируют ему правоту и полезность его восстания.

Время не терпит; нетерпение народа достигло крайнего предела; не станем же дальнейшим промедлением рисковать тем, что упустим случай, который, быть может, нам не представится больше.

Мы просим вас:

Добавить к принятым нами мерам те меры, которые вы сочтете необходимыми.

Назначить время восстания.

Мы либо погибнем в бою, либо завершим столь долгую и кровавую революцию победой и равенством».

Робер Лендэ показал правоту восстания, оправдал созыв Конвента и долго настаивал на необходимости придать предстоящей революции, путем осуществления строжайшего равенства, особо ей свойственный, абсолютно народный характер.

«Что касается меня,— заявил Гризель,— то я ручаюсь вам за моих храбрых товарищей из Гренелльского лагеря; и чтобы показать вам, как близко я принимаю к сердцу [269] торжество святого равенства, я вам скажу, что нашел способ вырвать у моего дяди-аристократа сумму в 10 тысяч ливров, предназначенную мною для приобретения питания восставшим солдатам».

Новое присоединение монтаньяров.

Новый Акт о восстании был вторично утвержден членами Конвента, которые обещали отправиться в день восстания со своими коллегами к указанному Тайной директорией месту для установления Конвента и искренне содействовать осуществлению утвержденных мероприятий, а также декретов, которые будут провозглашены восставшим народом.

Доклад военного комитета.

Массар от имени военного комитета дал отчет об основах плана атаки, казавшегося ему наиболее отвечающим целям Тайной директории. По мнению комитета, 12 округов Парижа, объединенных в три дивизии, должны были направиться под предводительством такого же количества генералов к Законодательному собранию, к Исполнительной директории и к генеральному штабу внутренней армии. Первые отряды должны были быть сформированы из наиболее пылких демократов. Общее нетерпение было так велико, что казалось вполне возможным поднять по [270] призыву революционных агентов и деятельных друзей равенства все трудовое население. Массар добавил, что для того, чтобы высказаться относительно срока восстания, комитету необходимы некоторые новые разъяснения относительно численности демократов и способностей некоторых из них, как и о местах хранения оружия и снаряжения, которыми необходимо завладеть в начале действия.

Собрание постановило:

Постановление собрания.

«Тайная директория должна ускорить развязку заговора; она должна снабдить своих агентов инструкциями, соответственно с планом военного комитета; она должна собраться через два дня, чтобы заслушать окончательный отчет о положении дел и назначить день для выступления».

Полиция осаждает квартиру Друэ.

Собрание едва успело разойтись, как в квартиру Друэ насильственно и противозаконно (Конституция в то время запрещала ночные обыски) ворвался министр полиции в сопровождении отряда пехоты и кавалерии. Он надеялся застигнуть здесь участников заговора, но застал только Друэ и Дарте, арестовать которых он считал неблагоразумным. Таким [271] образом, плохо задуманный или плохо отданный приказ привел к временной неудаче черных замыслов стоявшей у власти тирании.

Гризель успокаивает участников заговора.

Однако это событие, вместо того чтобы внушить участникам заговора недоверие, только увеличило их беспечность. Гризель, сумевший убедить их в своей искренности, рассеял их тревогу, уговорил их, что всякие новые предосторожности излишни.

Сначала Тайная директория приписала угрожавшую ей опасность измене, и при расследовании, которое она поспешила произвести, чтобы обнаружить виновника, она на миг остановила свои подозрения на одном из самых искренних друзей народного дела. На собрании, происходившем у Друэ, не было Жермена, и это отсутствие, на которое он был осужден вследствие начавшихся уже против него преследований, бросило на него некоторую тень, но память о его нравственности, его поведении, о принесенных им жертвах и о его искренности вскоре рассеяла это подозрение. Всякие дальнейшие подозрения отпали в результате рассуждения, подсказанного Дарте самим Гризелем. Если бы, говорил он, среди участников заговора был предатель, то он одновременно привел бы полицию и к Друэ, где мы находились вчера вечером, и в то место, где мы собирались все 11-го [272] числа, так как там хранятся документы заговора (Гризель впоследствии заявил перед судом, что он не мог вспомнить место, где 11-го числа происходило собрание). Так как этого не было, то отсюда следует, что измены нет и что поведение полиции является лишь следствием возникших у нее подозрений, как и чрезвычайной бдительности, которая ей свойственна. Этим были рассеяны все тревоги, и Тайная директория сочла ненужным принять какие-либо меры предосторожности, благодаря которым ей было бы так легко избегнуть несчастий, вскоре обрушившихся на нее.

Собрание агентов на квартире у Массара.

Во исполнение предписаний Тайной директории 20-го вечером состоялось новое собрание, в котором участвовали Дарте, Эридди [Дидье], Жермен, Фион, Массар, Россиньоль, Гризель и все окружные агенты. Цель этого собрания, состоявшегося у Массара, заключалась в том, чтобы посоветоваться с каждым из этих граждан, известных своей опытностью, относительно наиболее пригодных способов одновременного начала восстания, как и относительно обеспечения его успеха. Нужно было также узнать у каждого революционного агента, каковы в точности его людские ресурсы, запасы оружия и снаряжения и насколько велика преданность. [273]

Предложения агентов.

Клод Фике, агент 6-го округа, подал мысль о забаррикадировании Антуанского предместья, чтобы прикрыть расквартированные в Венсенне войска, если они будут настроены благожелательно, или помешать им проникнуть в город, если у них будут дурные намерения.

Пари, агент 7-го округа, изложил план атаки, предложенный генералом, с которым ему было поручено Тайной директорией посоветоваться; он рассказал, каким образом можно легко арестовать Исполнительную директорию, и предложил захватить подземные ходы Люксембургского дворца, которые могут помочь членам Исполнительной директории избегнуть правосудия.

Казен, агент 3-го округа, предложил обеспечить плавучим мостом сообщение между Сент-Антуанским предместьем и предместьем Марсо и с самого начала завладеть высотами Монмартра, чтобы громить оттуда аристократов, которые осмелятся сопротивляться, как и для того, чтобы соединиться там в случае неудачи.

Сомбо [Бодсон], агент 11-го округа, выразил желание, чтобы восстание произошло в день, когда декадный праздник совпадет с воскресеньем, для того чтобы легче было собрать рабочих, которые еще привязаны к христианским обрядам, как и тех, которые от них отказались. Он предложил воспользоваться помощью женщин и детей, чтобы прорвать ряды солдат и увлечь их на соединение с народом. [274]

Относительно общественного настроения революционные агенты повторили то, что уже сообщали Тайной директории. Они заявили, что нетерпение носит всеобщий характер и достигло крайних пределов и что падение тирании несомненно, если только солдаты не решатся выступить против народа. В этом случае они рассчитывали на численность и мужество демократов и на зрело согласованные военные распоряжения.

Военный комитет требует от агентов новых сведений.

Однако сообщенные агентами сведения показались недостаточными военному комитету, который хотел иметь более точные сведения, а также чтобы были запрошены граждане, которым предстояло сыграть важную роль в восстании, во избежание всяких заблуждений относительно их намерений. Эти новые донесения должны были быть переданы Массару и сообщены им общему собранию, назначенному на утро следующего дня у Дюфура в предместье Пуасоньер.

Между тем как все возраставшее возбуждение предвещало повсеместно близкий взрыв, Тайная директория подсчитывала силы, которые она объединила вокруг себя, взвешивала, как ими распорядиться и обдумывала планы, при помощи которых она рассчитывала достигнуть великой цели революции, а именно — равного распределения благ и труда. [275]

Силы демократии.

Оглядываясь вокруг, она видела себя во главе армии, состоящей из большого числа пламенных друзей революции, объединенных ее стараниями одной общей целью и горящих нетерпением померяться силами с тиранией; из лиц, стоявших у власти до 9 термидора; из парижских артиллеристов, широко известных своими демократическими настроениями; из отставленных от должности офицеров; из провинциальных патриотов, вызванных ею в Париж, либо прибывших туда, чтобы избежать преследований; из военных, подвергшихся заключению за преданность отечеству или за неповиновение; из гренадеров, охранявших Законодательное собрание, почти из всего полицейского легиона и из всей воинской части Дворца Инвалидов (Можно без преувеличения считать, что число находившихся в то время в Париже людей, готовых взять на себя инициативу восстания, доходило до 17 тысяч, не считая многочисленного класса рабочих, недовольство и нетерпение которых проявлялось повсюду. Вот перечень, служивший базой для решений Тайной директории:

Итого: 17 000). [276]

Недовольство и нетерпение народа.

Тайная директория отмечала, кроме того, сильное возбуждение среди солдат, расположенных лагерем вокруг Парижа. До ее слуха доносился также ропот трудовых масс, негодование которых открыто прорывалось на тайных заседаниях, как и на многолюдных собраниях, происходивших ежедневно под открытым небом.

К тому же существовало убеждение, что пыл пролетариев, единственной подлинной опоры равенства, возрастет вдвое, когда они с самого начала восстания увидят осуществление так много раз откладывавшихся мероприятий, которые должны облегчить их участь. Тайная директория была тем более уверена в силе своей партии, что ее агенты, рисовавшие перед нею возбуждение народа, смело требовали от нее сигнала к бою.

Силы тирании.

Наряду с картиной собственных сил Тайная директория имела перед собой картину сил, которые могла противопоставить ей тирания. Директории было известно, что и слабые вооруженные отряды тирании могли стать на пути народного движения; что роялисты, по всей вероятности, встанут на защиту ненавистного им правительства, чтобы не испытать на себе закона равенства, внушавшего им еще большую ненависть; что [277] большинству богачей, державших исключительно в своих руках командование национальной гвардией, тяжело будет видеть победу демократии; что их главари располагали оружием и что государство сможет снабдить им остальных.

Ресурсы народа.

Участники заговора, со своей стороны, имели в своем распоряжении оружие и снаряжение, которыми были снабжены гренадеры Законодательного собрания и легионеры; кроме того, они рассчитывали захватить оружие, имевшееся у оружейных мастеров, в центральных пунктах секций, в Тюильри, у фельянов и во Дворце Инвалидов, при помощи наиболее отважных граждан и при сочувствии лиц, которым была поручена охрана оружейных складов. Они, кроме того, рассчитывали на артиллерию преданного им Венсенского лагеря и надеялись, что войска присоединятся к народу, что внезапная вспышка среди массы населения поразит ужасом сторонников тирании и что народ найдет могучего союзника в трусости, столь присущей любимцам фортуны, на которых правительство возлагало свои главные надежды.

Член директории Баррас предлагает участникам заговора свои услуги.

Для того ли, чтобы избежать справедливой ненависти народа, для того ли, чтобы оказать содействие участникам заговора или для того, [278] чтобы узнать их имена и погубить их, член Директории Баррас имел 30 жерминаля длительную беседу с уполномоченным Тайной директорией Жерменом; во время беседы Баррас выпытывал у него причины брожения в народе. 20 флореаля вечером он через посредство Россиньоля и Луэля предложил главным участникам заговора либо стать со своим главным штабом во главе восстания, либо сделаться заложниками в Антуанском предместье.

Те, которые хотели бы интерпретировать эти факты в пользу члена Директории Барраса, должны были бы также объяснить, почему он не предупредил о доносе, сделанном в Исполнительную директорию 15 флореаля на лиц, по отношению к которым он 20-го числа внешне засвидетельствовал столько сочувствия и доверия (Один факт, имевший место после нашего заговора, как будто разъясняет эту тайну. После насильственного пресечения деятельности Тайной директории и заключения в тюрьму многих ее членов остальные демократы взялись освободить их из тюрьмы и продолжить их дело. Двое друзей члена Директории Барраса втерлись к ним в доверие и убедили их в том, что Баррас разделяет их желания и хочет на деле содействовать их усилиям ⁹³. Именно по их совету и был составлен проект братания между демократами и военными Гренелльского лагеря, вместе с которыми они должны были вслед за тем направиться в Исполнительную директорию, чтобы произвести желаемые перемены. Обещания, данные от имени Барраса его друзьями, розданная ими сумма — около 24 тысяч франков — и уверения некоторых офицеров лагеря побудили в самом деле демократов явиться туда толпой, без оружия, с возгласами «Да здравствует республика!» и с пением патриотических гимнов. Вместо обещанного им братания они нашли там смерть. Кто расставил эти сети? Кто хотел одним ударам уничтожить демократическую партию?). [279]

Отдав себе отчет в силах демократии в Париже, установив взгляды наиболее просвещенных патриотов и заслушав военный комитет, Тайная директория сочла своим долгом наметить способ осуществления восстания с тем, чтобы все усилия были равным образом направлены к единой цели и чтобы предпринятое дело не потерпело крушения из-за недостатка осторожности. Историческая точность требует, чтобы здесь были приведены пункты, на которые Тайная директория дала свое согласие, не считая изменений, которые могли стать необходимыми в силу обстоятельств.

Приказ о восстании.

Уже давно признали, что лучше всего начать восстание с публичного уведомления о нем, сделанного Повстанческой директорией, к которой все должны примкнуть и следовать ее указаниям.

Это уведомление должно было выразиться в обнародовании Акта о восстании, принятого по соглашению с комитетом монтаньяров (См. Документы, № 22). [280]

В этом Акте, как и в актах, которые должны были появиться во время восстания и после него, Тайная директория именовалась Повстанческим комитетом общественного спасения, чтобы таким образом приблизиться к формам подготовки равенства, существовавшим до 9 термидора, и во избежание всякого сходства с формами, установленными аристократией.

Было принято решение о, том, чтобы разбить повстанческую армию на три дивизии. Ими должны были командовать три генерала, подчиненные главнокомандующему, который, в свою очередь, должен был быть подчинен генералам, входившим в состав Повстанческого комитета; каждому дивизионному генералу подчинялись окружные начальники, а им — начальники секций, подразделявшихся на взводы.

Что касается генералов, то Комитет имел в виду Фиона, Жермена, Россиньоля и Массара. Назначенные тем же комитетом начальники и командиры взводов должны были явиться, чтобы построить народ в момент, когда обнародование Акта о восстании, набат, труба и клич друзей свободы призовут его к отвоеванию своих прав.

Весьма важно было, чтобы с каждой секцией были связаны просвещенные демократы, на обязанности которых лежало бы разъяснение народу положений Акта о восстании и показ его справедливости и полезности. [281]

После того как благодаря восстанию, которым рассчитывали полностью охватить трудящиеся классы, была бы таким образом сформирована народная армия, она должна была быть направлена против тирании и противопоставлена силам этой тирании. Колонны войск должны были двинуться к зданиям Законодательного собрания, Исполнительной директории, генерального штаба и к особнякам министров, чтобы поддержать республиканцев, которым поручалось арестовать узурпаторов.

Наиболее закаленные и лучше вооруженные секции должны были направиться к складам оружия и боеприпасов, а главным образом к Гренелльскому и Венсенскому лагерям, где имелось не более 8000 человек, которых считали готовыми присоединиться к народу.

Чтобы ускорить это присоединение, предполагалось пустить в ход решительные меры, так же как и язык убеждения. Ораторы должны были напомнить солдатам о преступлениях правительства и об их долге перед отечеством; женщинам надлежало преподнести им венки и прохладительные напитки: ветераны призвали бы их следовать своему примеру. На случай неудачи были приняты меры к заграждению улиц и к тому, чтобы обрушить на войска потоки кипящей воды, смешанной с купоросом, и осыпать их градом камней, черепицы, шифера и кирпичей.

Остальная часть народной армии должна была быть использована для охраны выходов [282] из Парижа, для поддержания связи между различными народными частями, для обеспечения снабжения города продовольствием, недопущения каких бы то ни было антинародных собраний, пресечения переписки аристократии, воспрепятствования всяким попыткам к грабежу и приведения в исполнение приказов повстанческих властей (Было бы ошибочно смешивать упорядоченное распределение жилищ и одежды с грабежом, несовместимым с каким бы то ни было улучшением, вследствие непоправимых потерь, причиняемых им обществу, вызываемых им новых форм неравенства, сохраняемой и увеличиваемой им развращенностью нравов, как и вследствие затруднений, чинимых им принятию хороших законов. Равенство должно быть восстановлено исключительно законодательным путем).

Непредвиденные обстоятельства, схожие с теми, которые вызвали прериальские бедствия, могли поставить под сомнение успех данного предприятия, если бы не подумали о том, чтобы их предупредить. Среди этих обстоятельств больше всего приходилось опасаться недостатка продовольствия, который помешал бы народу оставаться все необходимое время под ружьем; поэтому Повстанческий комитет подумал о том, какими способами обильно снабдить провизией все те места, где мог собраться народ; главным образом с этой целью он постановил ввести в каждую секцию с самого начала восстания трех членов революционного комитета, действовавшего 9 термидора, и возложить на них срочную передачу повстанцам провизии, в которой те могут [283] нуждаться, предварительно захватив съестные припасы, хранящиеся во всех общественных и частных магазинах, а также немедленное оказание первой помощи, обещанной неимущим.

Обеспечение неимущих жилищем и одеждой.

Чтобы дать народу ощутимое представление о новой революции и укрепить в нем рвение, Повстанческий комитет намеревался обнародовать во время восстания два постановления, в силу которых бедняки безотлагательно получали одежду за счет республики и в тот же день вселялись в дома богачей; последним были бы оставлены только самые необходимые им жилые помещения (См. Документы, № 23).

Наказание изменников.

Следует сообщить, как представлял себе Повстанческий комитет суд народа, которому он хотел предать главных преступников, а именно членов обоих Советов, как и членов Исполнительной директории. Преступление было налицо, карой должна была быть смертная казнь — необходим был великий пример.

Было, однако, желательно, чтобы этот пример носил печать строгого правосудия и глубокого сознания общественного блага. Решено было, что восставший народ заслушает [284] подробное сообщение о преступлениях каждого из обвиняемых, жертвой которых он явился, и что он будет призван не подвергать преследованию тех из обвиняемых, которым можно будет простить их политические ошибки вследствие извинительности заблуждения, простоты и демократичности их образа жизни, либо вследствие выдающейся услуги, оказанной ими во время восстания делу равенства (См. Документы, № 24). В Повстанческом комитете существовали и такие взгляды, согласно которым осужденные должны были быть погребены под развалинами своих дворцов, обломки которых напоминали бы самым отдаленным поколениям о справедливой каре, понесенной врагами равенства.

Обо всех наступательных и оборонительных мероприятиях должны были быть даны указания окружным агентам и генералам, которых комитет собирался назначить (Там же, № 25).

Удачно завершенное восстание с необходимостью должно было привести к новому порядку вещей; благоразумие требовало, чтобы были заранее установлены некоторые его основы с целью подготовки наиболее необходимых мероприятий. Повстанческий комитет сделал это предметом своих размышлений.

Мы видели, каким образом Повстанческий комитет до своего объединения с монтаньярами рассчитывал установить при помощи [285] восставшего народа новую власть и правила ее поведения; к переменам, ставшим необходимыми в силу этого объединения, присоединились еще и другие, вызванные недоверием, порожденным двусмысленными действиями монтаньяров.

Восторжествовать над тиранией было бы нетрудно, если бы существовала уверенность в том, что она будет заменена руководителями, воодушевленными самой чистой любовью к равенству. Нужны были люди, чьи доктрины, склонности и весь образ жизни находились бы в полной гармонии с духом учреждений, которые они были призваны создать.

В этом случае Повстанческий комитет был уверен, что воодушевлявший его дух будет полностью воспринят новым Национальным собранием, и именно в этом заключалась величайшая гарантия ближайшего установления равенства и народной конституции, которую он мог дать народу.

Двусмысленное поведение монтаньяров вынуждает к новым мерам предосторожности.

Но как только было решено вновь призвать часть Конвента, Повстанческий комитет счел своим долгом оградить народ от промахов новой власти. Его упреки по адресу монтаньяров в достаточной мере свидетельствуют, что он был далек от того, чтобы питать к ним полное доверие. [286]

Недавнее поведение этих членов Конвента прибавило к прежним мотивам недоверия новые. Комитет был поражен ухищрениями, с помощью которых они старались отдалить предложенное пополнение, высокомерием, которое они вносили в обсуждения, и аристократической надменностью, с какой они называли восстановление народа в его правах безосновательной уступкой.

Комитет был к тому же осведомлен, что они втайне прибегали к маневрам, чтобы обойти условия, относительно которых договорились, и обеспечить сосредоточение верховной власти в республике исключительно в руках монтаньяров. Комитет же был до такой степени убежден, что они не могут творить добро, что считал непростительным преступлением малейшее движение, которое передаст в их руки власть и приведет лишь к замене одного вида тирании другим.

Комитет, стало быть, думал о том, какими способами заставить вновь призванных членов Конвента сдержать свои обещания и не чинить препятствий установлению действенного и прочного равенства. Именно при помощи народа участники заговора надеялись сокрушить тиранию; благодаря воздействию истины они получили поддержку народа; с помощью истины, как и при помощи народа, они и решили расстроить новые козни. [287]

Распоряжения, касавшиеся восстания, должны были получить санкцию народа.

Невзирая на предписания Акта о восстании, в силу которых часть членов Национального конвента вновь призывалась к несению власти, Комитет хотел, чтобы эта часть Конвента была восстановлена ясно выраженной волей восставшего народа, чтобы обусловленное пополнение было им торжественно декретировано и чтобы народ сам назвал депутатов, которых следует ввести дополнительно. Комитет, кроме того, хотел, чтобы тот же народ предписал должностным лицам, находившимся 9 термидора на службе, немедленно вновь занять свои должности; чтобы он утвердил все распоряжения о восстании, предписал быстрое исполнение постановлений Комитета, касающихся обеспечения неимущих жилищем и одеждой, и сам установил Новый Конвент вслед за провозглашением великого декрета, о котором мы говорили выше (См. стр. 242–243).

С этой целью Повстанческий комитет поручил своим агентам приложить все старания к тому, чтобы тотчас после сокрушения тирании собрать всю массу граждан у того места, где будут происходить его заседания. Здесь Комитет должен был отчитаться перед народом во всем, что им сделано, чтобы сломить новое иго, навязанное нации, и испросить у него декреты, которые он считает необходимыми для блага республики. Была [288] составлена речь, которую должен был произнести по этому выдающемуся случаю один из членов Комитета; она должна была быть скоро представлена на обсуждение (См. Документы, № 26).

Дискуссия относительно участия Повстанческого комитета в новой власти.

Один весьма щекотливый вопрос подвергся обстоятельному обсуждению в Повстанческом комитете. Речь шла о том, чтобы определить, какое участие должны будут принять его члены в отправлении новой власти. Комитет намеревался говорить с народом без недомолвок и уверток и воздать его суверенитету дань величайшего уважения. Если бы Комитет нашел необходимым для полного успеха восстания временно принять на себя всю полноту национальной власти, он, не колеблясь, испросил бы ее. Но так как всякое подобие такого установления было заранее отвергнуто, то оставалось лишь рассмотреть, подобало ли склонять восставший народ к тому, чтобы учредить немногочисленный орган, который подсказывал бы законодательные мероприятия новому Конвенту, декреты которого народ будет приводить в исполнение, или, если это было более полезно, предоставить эту важную заботу Конвенту.

Каково бы ни было решение Повстанческого комитета, необходимо было еще ответить [289] на вопрос, не требуется ли для успеха новой революции, чтобы одни лишь его члены вошли в состав органа, о котором идет речь. На этот счет ничего не было постановлено, и я могу лишь сообщить о рассуждениях, в которых Комитет сопоставлял преимущества и неудобства различных проектов, которые могли быть им приняты.

Прежде всего было учтено, что превращение инициативного Повстанческого комитета в постоянно действующую в силу необходимости власть, наделенную широкими полномочиями, навлекло бы на членов Повстанческого комитета подозрения в честолюбии и своекорыстии. Опасались, как бы подобные обвинения вследствие легкости, с какой они приобретают доверие и распространение, не послужили препятствием для деятельности членов Повстанческого комитета и не помешали им осуществить то благо, которое они поставили себе целью; ставился и вопрос о том, не достаточно ли наличия в новом Конвенте участников заговора, их тесного единения и доверия, которым они будут облечены, чтобы сообщить законам дух всего начинания и возвести на высшие должности граждан, достойных нести власть.

С другой стороны, Повстанческий комитет видел мало людей, в которых чистота принципов соединялась бы с мужеством, твердостью и умом, необходимыми для осуществления этих принципов. Он понимал, до какой степени опасно было отнять заботу о завершении дела у тех, кто имел смелость его [290] начать, и опасался двуличия некоторых лиц, с которыми ему предстояло вступить в соперничество. После долгих колебаний наши заговорщики почти решились испросить у народа декрет, который вверял бы законодательную инициативу и исполнение законов исключительно им одним.

Немало проектов осталось незавершенными, немало работ было прервано изменой, предавшей мести аристократов тех, кто в силу обстоятельств был поставлен во главе демократической партии. Рассказ об их заговоре мог бы здесь и окончиться, если бы не было необходимости для ознакомления со всеми их намерениями пролить некоторый свет на их представление о том, в каком положении оказалась бы нация непосредственно после восстания, на конечную цель, которой они добивались, и на средства, которые они рассчитывали применить для ее достижения.

Обзор положения Парижа после восстания.

Среди ужаса, который столь радикальная революция должна была внушить аристократам всех оттенков, и радости, которую столь популярные в народе перемены возбудили бы в многочисленном классе трудящихся и неимущих, возник бы новый Конвент (В состав которого должно было войти около 170 депутатов), намерением [291] которого было бы прочно утвердить равенство в соответствии с принципами почти всех его членов, как и пожеланиями сплотившегося вокруг него народа.

Наряду с Конвентом Повстанческий комитет, поддерживаемый должностными лицами, назначенными в результате восстания, ведал бы, по крайней мере временно, выполнением предписаний Акта, который должен был привести народ в движение. По его слову огромная масса бедняков Парижа была бы сразу извлечена из своих лачуг и переселена в здоровые и удобные жилища; беднякам была бы роздана одежда и безвозмездно возвращены вещи, заложенные ими в ломбарде.

В то же время был бы установлен тщательный надзор за обеспечением народа продовольствием; на возобновленных собраниях гражданам разъяснялись бы принципы новой революции; многочисленная народная гвардия сдерживала бы злоумышленников и облегчала бы осуществление всех действий, которые были бы признаны необходимыми для упрочнения новой системы.

Невозможно с точностью определить, какие силы необходимо было бы развернуть; участники заговора были намерены любой ценой одержать верх и твердо решили победить или похоронить себя под развалинами отечества. За исключением случаев, когда было бы оказано сопротивление, суровость, которую пришлось бы применить, не шла бы далее наказания главных узурпаторов и ареста [292] опасных людей, список которых был заранее составлен по предписанию Повстанческого комитета.

К подготовительным мероприятиям, признанным необходимыми для сокрушения здания, сооруженного новой аристократией, следовало присовокупить мероприятия, которые казались наиболее пригодными для распространения парижской революции на всю республику и для установления в ней учреждений равенства и народного суверенитета.

Комментарии

87. Рикор, Ж.-Ф. (1759-1818) — до революции нотариус; представлял в Конвенте департамент Вар; вместе с Робеспьером младшим и Саличетти находился при итальянской армии; был близко связан с Буонарроти; на вандомском процессе был оправдан; подвергся аресту при Наполеоне после 18 брюмера и по делу генерала Мале; поддерживал Наполеона во время «ста дней». Лэньело, Ж.-Ф. (1752-1829) — депутат Конвента от Парижа; был арестован после прериальского восстания и по делу Бабефа; на вандомском процессе был оправдан; подвергался преследованиям при Наполеоне. Шудье П.-Р. (1761-1838) — член Законодательного собрания и Конвента; был представителем Конвента при армиях; арестовывался после 12 жерминаля и по делу Бабефа; при Наполеоне эмигрировал в Голландию; вернулся во время «ста дней» и был снова изгнан при Реставрации; возвратился во Францию при Июльской монархии. Юге (Huguet), М.-А. (1757-1796) — до революции священник; позднее был избран конституционным епископом; депутат Законодательного собрания и Конвента; как комиссар зала собрания арестовал 10 августа Людовика XVI и препроводил его в Тампль; был арестован после 12 жерминаля; освобожден по амнистии; во время столкновения в Гренельском лагере был схвачен в окрестностях Парижа; хотя обвинитель требовал в отношении Юге только ссылки, он был приговорен к смертной казни. Жавог, Клод (1759-1796) — депутат Конвента от департамента Соны и Луары; был представителем Конвента в С.-Этьенне, где проводил твердую политику обложения имущих; казнен по делу Гренельского лагеря.

88. По закону 27 жерминаля (16 апреля 1795 г.) была установлена смертная казнь для всех, кто призывает «к восстановлению монархии или конституции 1793 года..., грабежу или разделу частной собственности под именем аграрного закона».

89. Полицейский легион был создан после прериальского восстания (9 мессидора III г.). В его состав входили три батальона пехоты и кавалерийская часть. 4 флореаля Директория получила разрешение на отправку его в армию. 9 флореаля в связи с отказом подчиниться этому приказу произошли волнения. 10 флореаля (30 апреля 1796 г.) был издан приказ о роспуске легиона. Планы бабувистского восстания были связаны с надеждой опереться на полицейский легион, поэтому сейчас же после начала волнений, 11 февраля, произошло заседание Тайной директории с военными агентами.

90. Россиньоль, Жан-Антуан (1759-1802) — парижский рабочий — ювелир. Участник взятия Бастилии и восстания 10 августа 1792 г. В 1793 г. командовал армией в Вандее. Как первый генерал, выдвинувшийся из рядов плебейства, вызвал ожесточенные нападки со стороны умеренного крыла Конвента и был отстранен от командования. После прериаля был арестован. Один из руководителей военной организации бабувистов. На вандомском процессе оправдан. В 1801 г. в связи с делом «адской машины» был арестован и погиб в ссылке.

91. Ленде, Робер (1746-1827) — адвокат; депутат Законодательного собрания и Конвента. С апреля 1793 до 1795 г. член Комитета общественного спасения, в котором занимался преимущественно экономическими вопросами. Поддерживал переворот 9 термидора. Был арестован после прериальского восстания. На вандомском процессе оправдан. Перед 18 брюмера был не долгое время министром финансов; отстранен при Наполеоне; до конца жизни занимался только адвокатурой.

92. 15 флореаля Гризель сделал устный донос Карно, предложившему ему представить немедленно письменное донесение. 17 флореаля Карно представил Директории список 245 лиц, подлежащих аресту, в том числе Бабефа, Жермена, Друэ, Амара, Р. Ленде, Дюбуа-Крансе, Лепелетье, Буонарроти и др.

93. Буонарроти имеет в виду Тальева и Фрерона. О попытках Барраса использовать бабувистское движение Бабеф писал в № 42 «Трибуна народа»: «Баррас и другие хотят избавиться путем частичного движения от своих политических противников — Роверов, Инаров, Ланжюине, Буасси д’Англа. Они потом повернутся против демократов. Нет, мы не хотим частичного движения! Народ подымется только массой. Мы хотим избавиться от влияния дожей». Баррас оказал содействие Друэ в побеге из тюрьмы. Мемуары Карно и Ларевейера-Лепо вполне подтвердили сообщение Буонарроти (см. ст. P. Rоbiquеt. Barras et Babeuf. — «Revue de Paris» за 1896 г.).

© текст - Желубовская Э. А. 1963
© сетевая версия - Тhietmar. 2013
© OCR - Андреев-Попович И. 2013
© дизайн - Войтехович А. 2001
© АН СССР. 1963