ФИЛИПП БУОНАРРОТИ

ЗАГОВОР ВО ИМЯ РАВЕНСТВА

ТОМ I

CONSPIRATION POUR UEGALITE DITE DE BABEUF.

SUIVIE DU PROCES AUQUEL ELLE DONNA LIEU, ET DES PIECES JUSTIFICATIVES, ETC., ETC. PAR PH. BUONARROTI.

1828.

Партии французской революции и их характер.

Среди партий, придавших французской революции такое множество различных окрасок, существует одна, которая должна особенно обратить на себя взоры ученого благодаря постоянной самоотверженности, с которой она прилагала усилия для подлинного освобождения человечества.

Тогда как властолюбие, зависть, алчность и безрассудная любовь к нововведениям поддерживали прискорбную борьбу между людьми, одни из которых боролись за восстановление былой монархии, другие — за возведение на престол Франции новой династии и, наконец, третьи — за передачу власти от одной касты другой (и все они вместе с исключительной целью присвоения власти и жизненных благ, источником которых она является), создавался мало-помалу класс граждан, которые в силу совершенно иных принципов также желали крупной политической [71] перемены, но перемены, идущей вразрез с взглядами и страстями стольких подстрекателей, заинтересованных в гражданской смуте.

В самом деле, многие политические секты ⁴, как это можно было наблюдать, старались дать Франции новые формы правления; немногие, однако, стремились в интересах народных масс к полному преобразованию общества.

Таким образом, множество лиц, выступавших на арене революции, ограничивали свои усилия тем, что способствовали перевесу одной формы правления над другой, не слишком заботясь об участи тех, в интересах которых должно существовать всякое законное правление; потому-то многие так называемые законодатели полагали, что учреждают республику, на том лишь основании, что они осудили короля ⁵ и власть одного лица заменили властью нескольких лиц.

Различие интересов и принципов явилось причиной наших расхождений в период революции. Тогда как одни отстаивали ту или иную систему потому, что считали ее хорошей, другие, которых было гораздо больше, устремились в партию, которая, как им казалось, более благоприятствовала их видам на богатство и власть; первые неуклонно следовали намеченному ими пути, вторые меняли поведение в зависимости от обстоятельств и в угоду страстям.

Только с течением времени стало возможным установить особый характер каждой [72] политической секты, ибо многие из этих сект, пока им приходилось бороться против общих врагов, казалось действовали в одном направлении. Каждый новый шаг по пути к улучшению вызывал появление новой группы оппозиционеров, заинтересованных в сохранении пороков, против которых этот шаг был направлен.

Если на заре революции некоторые дворяне в Учредительном собрании ⁶, казалось, действовали в интересах народа, то, как только прозвучали первые требования подлинного равенства, они не замедлили вступить на противоположный путь; если иные восстали против царствующего дома с намерением поставить на его место другой царствующий дом, то как только у всех династий была отнята всякая надежда, они стали под королевский знамена; если священники приветствовали усилия реформаторов, направленные против узурпаций высшего духовенства, то как только нация отказалась содержать какой бы то ни было культ, они стали самыми ярыми распространителями фанатизма; если лица, желавшие эксплуатировать в свою пользу конституционную монархию, выказывали себя в этих видах республиканцами, то как только народ потребовал, чтобы республика стала всеобщим достоянием, они перешли в открытую оппозицию к самым пылким защитникам республики.

Среди бурь, которые неминуемо вызывались смешением стольких разноречивых элементов, люди, которые с самого начала революции лелеяли надежду установить во [73] Франции царство подлинной справедливости, не упускали случаев, часто представлявшихся им ввиду столь сильного брожения, чтобы приучать своих сограждан к размышлению об их правах и постепенно привести их к тому, чтобы желать падения всех порочных учреждений, препятствующих им пользоваться этими правами.

В Собраниях, которые со времени революции осуществляли высшую власть, были представлены, так сказать, благотворные и опасные страсти, волновавшие французов в различных отношениях; в них нашли себе развитие самые гнусные пороки и самые высокие добродетели; здесь был дан сигнал к стольким битвам; здесь члены различных политических сект пользовались любым случаем — а то и вызывали его к жизни — чтобы доставить преобладание системам и интересам этих сект.

Партия, которая неизменно оставалась преданной делу народа, видела, как в определенные периоды от нее отходили и тем самым обрекали себя на уничтожение группировки, которые способствовали торжеству ее проектов до тех пор, пока эти проекты не вступали в противоречие с присущими им взглядами.

Пока во Франции существовала монархия, республиканская партия казалась весьма многочисленной, хотя уже давно наблюдались существенные различия среди тех, кто в ту пору становился под знамена республики. 10 августа 1792 г. против двора сражалось совместно [74] множество людей, которые затем разошлись и среди которых нашлись лица, защищавшие впоследствии интересы королей.

Среди боровшихся против королевской власти, как и среди рукоплескавших их торжеству, имелись люди, побуждаемые завистью и обидой, а также такие, у которых вероятность регентства или перемены династии возбуждала надежду на влияние в ближайшем будущем. Однако все заставляет думать, что большинство из них действительно желало тогда республиканского правления, хотя между этими лицами существовали значительные расхождения и в представлении о нем, и в побуждениях к нему.

Все политические и общественно-экономические системы служили мотивом или предлогом к раздорам в Национальном конвенте. Одни превозносили исключительное влияние класса, пользующегося благами богатства и воспитания; другие считали существенным условием прочного общественного блага и спокойствия участие всех в осуществлении суверенитета; первые мечтали о богатстве, роскоши и блеске Афин: вторые желали умеренности, простоты и скромности лучших дней Спарты.

Нельзя, однако, должным образом определить природу этих раздоров одним лишь сравнением их с политическими системами древних; ее надо искать в наших нравах и в наших познаниях в области естественного права. То, что произошло во Франции вслед за [75] созданием республики, является, на мой взгляд, бурным проявлением постоянно существующего раздора между сторонниками богатства и различий, с одной стороны, и друзьями равенства или многочисленным классом трудящихся,— с другой.

Система эгоизма

Если обратиться к более отдаленным причинам, то источник споров, имевших место в эту эпоху, можно отыскать, с одной стороны, в доктрине английских экономистов (Под этим наименованием я подразумеваю писателей и правителей, которые хотели подвергнуть регламентации промышленность и торговлю, как и тех, кто высказывался за предоставление им самой широкой свободы), с другой — в доктринах Ж.-Ж. Руссо, Мабли ⁷ и некоторых других современных ученых.

Вспомним, что многие писатели усматривали процветание наций в многообразии их потребностей, во все возрастающем разнообразии их материального потребления, в обширной промышленности и неограниченной торговле, в быстром обращении металлических денег и, в конечном счете, в беспокойной и ненасытной алчности граждан (Людям всегда было трудно договориться между собой об установлении разумного социального строя. При помощи торговли предметами роскоши наши предки без применения насилия вырвали у феодальной знати часть ее богатств. Так как хозяевам, таким образом, понадобились рабы, то тем самым было ослаблено могущество феодалов. Зло, служившее на пользу другому, было признано высшим благом до такой степени, что для многих людей свобода есть не что иное, как неограниченная возможность стяжания). То отдавали предпочтение скоплению земельной [76] собственности в немногих руках, то высказывались за увеличение числа мелких собственников, и между тем как одни считали нищету и огрубение производительной части населения необходимыми для благосостояния и спокойствия всего общества, другие предлагали неограниченную свободу промышленности и торговых сделок в качестве средства избавления от установившегося неравенства, прокладывая путь к новому развращению и к новым формам неравенства.

С тех пор как благо и силу общества стали усматривать в богатстве, неизбежно должны были прийти к отказу в политических правах всем тем, кто своим имуществом не гарантирует преданности такому порядку, признаваемому наилучшим.

Во всякой социальной системе подобного рода значительное большинство граждан, обреченное на постоянный тяжелый труд, на деле осуждено томиться в нищете, невежестве и порабощении (Наличие большого числа наемных рабочих и небольшого числа людей, пользующихся наемным трудом, имеет необходимым следствием нищету первых. Невежество является неизбежным для людей, чрезмерно обремененных работой, и одновременно мерой предосторожности со стороны тех, кто взвалил на них свое собственное бремя. Нужда и невежество порождают среди нас порабощение, которое существует всюду, где люди не могут или не способны проявить волю. Стоит ли говорить о том, что экономисты нашли, наконец, исцеление от зол, являющихся результатом чрезмерно большого числа людей наемного труда: они советуют рабочим те производить так много детей. Risum teneatis!.. (Погодите смеяться!..)). [77]

Система равенства

Руссо провозгласил неотъемлемость природных прав человека; он ратовал за всех людей без различия; благоденствие общества он усматривал в счастье каждого его члена, его силу — во всеобщей преданности законам. Богатство общества, по его мнению, заключается в труде и в умеренности граждан, а свобода — в могуществе суверена, каковым является весь народ; при этом каждая из составных частей общества, вследствие беспристрастного распределения жизненных благ и просвещения, сохраняет влияние, необходимое для существования социального организма.

Этот общественный строй, подчиняющий воле народа частные действия и частную собственность, поощряющий общеполезные профессии и упраздняющий те из них, которые служат лишь интересам незначительного меньшинства, способствующий без всякого предпочтения умственному развитию каждого, заменяющий алчность любовью к отечеству и доблести, превращающий совокупность граждан в единую мирную семью, подчиняющий каждого человека общей воле и никого воле одного какого бы то ни было лица, был во все времена предметом скрытых желаний истинных мудрецов и имел во все века [78] выдающихся защитников. Таковыми были в древности Минос, Платон, Ликург и законодатель христианства, а в более близкие к нам времена — Томас Мор, Монтескье (Дух законов, кн. 4, гл. 6), Мабли ⁸ (Принципы законодательства ⁹ и др. passim. Мабли рассматривает общность имуществ как единственный строй, находящийся в соответствии с подлинной целью общества, заключающейся в прочной благоденствии всех его членов. Он считает, что поскольку все бедствия, постигающие человеческое общество, являются следствием жадности и честолюбия, то политика сводится к искусству действенного подавления этих страстей: жадность можно подавить только общностью имуществ, которая разрушает частную собственность и в то же время умаляет притягательную силу власти, служа плотиной, преграждающей путь честолюбию, которое должно быть обуздаемо также нравами и учреждениями).

Строй, провозглашенный экономистами, назван строем эгоизма, или аристократическим (это наименование имеет целью дать понять, что в данной системе единственным побудительным мотивом чувств и действий граждан является чисто личный интерес, не связанный с общим благом), строй, провозглашенный Руссо,— строем равенства (Равенство, идея которого служит основой общения между людьми и утешением для бедняков является химерой лишь в глазах людей, развращенных страстью к богатству и власти. Какой человек при любой системе и любой страсти, которой он движим, не признает в глубине своего сердца равного себе в любом человеческом индивидууме, каким бы он ни был? Точно так же, какой человек не содрогнется от жалости при виде страданий себе подобных, если сам он был поставлен в такое же положение? Это чувство, следствие наших первых опытов, оправдывается разумом, который учит нас, что природа сотворила людей равными; но каким образом и в чем именно? Вот что важно осознать.

Неравенство в распределении собственности и власти порождает всевозможного рода беспорядки, на которые резонно жалуются девять десятых населения цивилизованных стран. Отсюда проистекают для них лишения, страдания, унижения и порабощение. Отсюда проистекает также неравенство в образовании, которое из своекорыстных побуждений неправильно приписывают интеллектуальному неравенству, преувеличивая его. Учреждения подлинного общества должны, следовательно, стремиться к строгому ограничению богатства и власти отдельных лиц: власти — посредством одинакового подчинения всех граждан закону, в создании которого участвуют все; богатства — путем такой организации вещей, при которой каждый был бы в достаточной мере обеспечен и ни у кого не было бы излишка. Вот в чем заключается равенство, о котором идет речь в этом произведении. В действительности же на данной стадии это равенство сводится почти только к равенству в богатстве, которое в настоящее время является почти исключительным условием власти в глазах тех, кто повелевает, как и тех, кто подчиняется). [79]

Как только оказалось возможным уловить тенденции различных политических сект, [80] пришедших в движение на поприще революции умы, введенные в заблуждение [81] развращенными сердцами, примкнули к инициаторам строя эгоизма; чистые же сердца, направляемые [82] честными умами, непременно должны были оказаться заинтересованными в полном торжестве строя равенства.

Фальшивые друзья равенства

Но среди сторонников системы, основанной на эгоизме, помимо тех, кого привязывали к ней старые предрассудки, были и такие, которые стремились сохранить, а иные завоевать исключительное право пользования жизненными наслаждениями и привилегированным положением. Эти люди, лишенные всякой добродетели, афишировали свою любовь к равенству и с виду выказывали любовь к искренним его друзьям, пока они могли льстить себя надеждой, что воспрепятствуют его установлению и обратят в свою пользу всеобщее брожение, которое они сами вызвали.

Усилия и успехи партии равенства

С первых дней революции друзья равенства, иначе говоря,— справедливости, прилагали усилия к тому, чтобы подготовить его торжество, заранее выступая против взглядов враждебных ему партий. Во время существования Учредительного собрания они боролись против несправедливого разделения граждан на активных и пассивных, против [83] имущественного ценза как условия избрания в состав национального представительства ¹⁰, против королевского вето и чрезвычайных военных судов. Они метали громы и против отъявленных роялистов и против лиц, скрывавшихся под маской патриотизма; они предложили прогрессивный налог; восстали против реабилитации короля после его вынужденного возвращения из Варенна ¹¹; они поддержали мужество патриотов, которое готово было исчезнуть после резни на Марсовом поле ¹², и раскрыли аристократические заговоры тех, кто злоумышленно требовал республики ¹³. Во время Законодательного собрания первого созыва они разоблачили смысл увольнения патриотов, находившихся на военной службе; выявили ловушку, скрывавшуюся под объявлением войны Австрии ¹⁴; заставили присудить награды швейцарским солдатам Шатовье ¹⁵, разоблачили тайные козни двора, преступления министров, предательство Нарбонна ¹⁶, изворотливые ходы Жиронды. Они уберегли священный огонь, который при помощи клеветы и преследования хотели погасить власть имущие и богачи.

Главным образом после 10 августа 1792 г. вышеуказанные люди начали питать самые радужные надежды и удвоили усилия для обеспечения торжества своего великого дела. Достоинства концепций Жан-Жака они соединили со смелостью применения их к 25-миллионному населению. В этот именно период борьба между друзьями равенства и [84] сторонниками строя эгоизма становится более определенной и настойчивой. Публично отстаивался проект с виду республиканского образа правления, в то время как государство было бы организовано по типу монархии. К этому проекту присоединились люди, которые боялись лишиться во время политических кризисов того, чем они пользовались до сих пор, и так как то же опасение привязывало их к роялизму, то вождям такой республики предъявлялось обвинение в заговоре с целью восстановления монархии (Среди них находились лица, которые действительно были преданы королевской власти; другие приспосабливались в равной мере ко всем режимам, при помощи которых они надеялись сохранить уважение и власть; заинтересованность тех и других в сохранении жизни королю, представшему перед Конвентом, придало направленному против них обвинению в роялизме большую весомость).

Ее торжество.

Число и влияние искренних друзей равенства, не сраженных еще кинжалами аристократов, были в то время так велики, так велика была активность масс, поддерживаемая надеждой на близкое облегчение, как и сила тех, которые в расчете стать на место прежней знати сделались лицемерными апостолами ненавистного им равенства, что приверженцы эгоистического порядка, подвергшиеся атаке, были побеждены и вынуждены умолкнуть. Это-то обстоятельство и вызвало расхождения в [85] Национальном конвенте до 31 мая 1793 г. и гражданскую войну после этого памятного дня.

Непосредственным следствием победы 10 августа были некоторые успехи народного дела. Вскоре после падения трона всем гражданам были предоставлены политические права; все были объявлены избираемыми на общественные должности, и было торжественно признано, что никакая конституция не может быть навязана народу без его согласия. В то же время брак был по закону освобожден от пут безнадежной нерасторжимости, которая часто делает его столь противоречащим счастью отдельных лиц и семей, как и пагубным для нравов и свободы. Рост или ослабление энергии нации в деле защиты революции в зависимости от того, поощряют ли законы равенство или же уклоняются от него, является фактом, достойным внимания. Столь несправедливо презираемый класс трудящихся проявил чудеса самопожертвования и доблести; почти все остальные постоянно только тормозили возрождение общества.

Аристократы в Национальном конвенте до 31 мая 1793 г.

Нет никакого сомнения, что эгоистический или аристократический строй (аристократический строй, или верховная власть, осуществляемая одной частью нации над всей нацией в целом, есть неизбежное следствие неравенства, обычного для эгоистического строя) имел в [86] Национальном конвенте многочисленных и искусных защитников. Доказательством тому служат коварные речи и писания всех этих Верньо, Гаде, Рабо, Бриссо, Горса, Кондорсе, Ланжюинэ, Луве, Барбару ¹⁷ и многих других лиц той же окраски; их сделки с двором; их постоянные выпады против всех друзей равенства; их ненависть к подлинным руководителям восстания 10 августа; их связи с Нарбонном, Дюмурье ¹⁸, Кюстином ¹⁹ и другими генералами-изменниками; их постоянное противодействие установлению прогрессивного налога (Прогрессивный налог отличается от пропорционального налога тем, что соотношение между пропорциональным налогом и доходом, как бы он ни был велик, всегда остается неизменным, в то время как при прогрессивном налоге соотношение между ним и доходом возрастает вместе с увеличением дохода. Прогрессивный налог препятствует созданию крупных состояний и щадит незначительные состояния.); интерес, который они проявляли к королю, представшему перед судом нации; враждебные мероприятия, предпринимавшиеся ими против сторонников демократии; их старания запугать богачей и развращенных людей; пламя раздоров, которое они навлекли на всю Францию; их упорное домогательство узаконить свои антинародные принципы (Свобода нации является результатом: 1) одинаковых условий существования граждан и одинакового пользования ими всеми благами; 2) наиболее широкого использования ими своих политических прав. Проект первого конституционного комитета Национального конвента, почти целиком состоявшего из жирондистов, совершенно игнорировал первое условие и таким образом отдал народ во власть богачей, тунеядцев и интриганов ввиду значения, которое он, казалось, придавал второму условию). [87]

Речь шла о том, чтобы дать рождающейся республике конституцию; всеми чувствовалась потребность в регулярно функционирующей власти, и довольно обычной была мысль, что вполне достаточно правильного разделения властей, чтобы обеспечить народу столь желанные им блага равенства и свободы.

Друзья равенства против того, чтобы заняться конституцией.

Однако наиболее проницательные из друзей равенства не разделяли такого образа мыслей. Что бы там ни говорили, а аристократическая часть Конвента более торопилась с выработкой конституции, чем друзья равенства; их было меньше, и они чувствовали, что без события, которое способно было бы устрашить их противников, невозможно добиться не только гражданского преобразования общества, но даже установления организации, основанной на равенстве политических прав. Поспешность аристократов являлась, таким образом, частью обширного заговора против естественных прав людей, и для того чтобы можно было рассчитывать на успех усилий, прилагавшихся горсткой честных людей, необходимо было предварительно удалить главных подстрекателей заговора (Эта фракция была названа жирондистской, так как почти все ее признанные вожди были депутатами департамента Жиронды как в Законодательном собрании, так и в Конвенте. Уже тогда, когда Учредительное собрание провозгласило первую декларацию прав, люди, введенные в заблуждение ложной наукой, либо развращенные пороками цивилизации, почувствовали отвращение к полному и открытому применению принципов естественной справедливости, которые частично были закреплены в декларации; с тех пор они придумывали способ обойти эти принципы, делая вид, что приветствуют их.

Таковы причины подозрений, которые возникли в отношении Ламета ²⁰, Лафайета ²¹, дворянского меньшинства и ряда видных лиц третьего сословия. Те же взгляды разделял знаменитый Мирабо, крайняя развращенность которого привела его к тому, что он за деньги превратился в борца за монархию, против которой он еще недавно боролся ²².

Жирондисты вообще были противниками старого режима со всеми его уродствами, но они были также противниками того, чтобы новый режим довел дело до смешения их с теми, кого они называли чернью, и лишил их преимущественного положения, которое являлось для них столь выгодным. Их в сущности нисколько не тревожило, будет ли Франция представлять собой монархию или республику, только бы они сами и близкие к ним люди оставались обладателями и раздатчицами благ, проистекающих от обладания властью; народовластие же в действительности являлось лишь удачно придуманным термином, для того чтобы лучше обеспечить подчинение и послушание народа законам, придуманным и осуществляемым ими. Поэтому в период Законодательного собрания они выступали то против личных интересов Людовика XVI, то в их пользу, в зависимости от того, намеревался ли он следовать планам его старых придворных или руководствовался советами этой фракции. Личные намерения ее главарей, вступивших в тайные сношения с королем ²³, услужливо дававших ему советы – как ему укрепить свою власть, были доказаны документами и живыми свидетелями. Жирондисты, пользовавшиеся видным положением в своей партии, не побоялись признаться в своих мемуарах в преданности монархии и в стремлении восстановить ее в тот период, когда она не существовала более.

Грубой ошибкой, как мне кажется, является вера в то, что жирондисты были истинными друзьями свободы и искренними республиканцами. Если бы они действительно были таковыми, то разве они с таким ожесточением поносили бы и преследовали созданную 10 августа Парижскую коммуну ²⁴, которой была главным образом обязана победа этого дня? Разве в то время, когда борьба еще продолжалась, они помышляли бы о том, чтобы под предлогом восстановления порядка охладить энтузиазм народа, который так важно было поддержать и усилить? Разве они выступали бы так рьяно против ужасных, непоправимых казней 2 и 3 сентября ²⁵, на которые решились с явным намерением упрочить революцию и которые явились прискорбным следствием открытых и тайных враждебных действий, врагов свободы, серьезных и близких опасностей, угрожавших в то время французскому народу? Разве они превратили бы храм законов в арену для гладиаторов своими неистовыми и клеветническими обвинениями против тех, кто более всего способствовал поддержанию мужества в народе? Разве они запугивали бы богачей, сеяли бы раздор и говорили бы об устройстве Франции на федеративных началах ²⁶ в такой момент, когда народу необходимо было наибольшее единство, чтобы отразить вооруженную коалицию королей? Разве стали бы они даже после их изгнания из Конвента восстанавливать алтарь против алтаря, разжигать гражданскую войну и стараться вооружить провинцию против той самой Парижской коммуны, которую главным образом так ненавидел внешний враг? Наконец, разве могли бы они игнорировать тот факт, что единственным средством упрочить революцию и увековечить свободу, счастье и мир являлась помощь народу в удовлетворении сокровенных чаяний стольких миллионов угнетенных и в распространении общественных благ в равной мере на всех его членов?

Злополучная Жиронда! Не без основания тебе приписывают также намерение восстановить трон. Разве не было известного числа роялистов среди тех жирондистов, которые в Лионе сражались против республики под начальством королевского офицера и приняли в свои ряды эмигрантов, извлеченных ими из тюрем, как и лиц, которые во множестве устремились в этот мятежный город? Разве не было роялистов и среди жирондистов, сдавших врагу Тулон и восстановивших в нем в тот же день королевскую власть ²⁷?

Злополучная Жиронда! Ополчившись против лиц, искренне преданных счастью народа, ты предала их, беззащитных, в руки порочных людей, которые 9 термидора покончили с ними. Внимая лишь голосу мщения, ты в последующий период спровоцировала истребление республиканцев; твоим аристократическим духом создана конституция III года ²⁸, которой мы обязаны тиранией Бонапарта, явившегося в значительной мере твоей креатурой. Пусть другие превозносят красноречие жирондистов, мы не можем их восхвалять ни в каком отношении, ибо мы убеждены в том, что их влияние явилось одной из наиболее действенных причин спада революции, падения республики и гибели свободы.). [88]

Заговор 31 мая 1793 г.

Заговор был направлен против многочисленных заговорщиков, которые проникли в [89] главные органы управления республики; он был составлен во имя защиты неотъемлемых [90] прав человека, против гордыни и алчности, которые приносят горе человечеству. В то [91] время как аристократы, находившиеся в составе Конвента, давали сигнал к изгнанию всех [92] друзей равенства, которых они называли анархистами, народ в Париже навел ужас на вероломных депутатов и принудил их (31 мая [93] 1793 г. и в следующие дни) выдать национальному правосудию главарей их заговора. Свобода Конвента была нарушена во имя спасения свободы народа; полномочия депутатов были ущемлены, для того чтобы заставить уважать суверенную власть нации, которую большинство из них бесстыдно превратило в предмет игры.

Несмотря на отсутствие письменного изложения, устных речей и фактов, [94] свидетельствующих о реальности этого заговора, его легко обнаружить в коалиции почти всех богачей против революции 31 мая 1793 г., как и в быстроте, с какой распространились после этого демократические истины.

Демократия во Франции. Что она собой представляет.

Не следует думать, что французские революционеры придавали демократии, которую они требовали, тот же смысл, какой придавали ей в древности. Никто во Франции не имел в виду призывать весь народ к обсуждению действий правительства.

Для французских революционеров демократия представляет собой такой общественный строй, при котором равенство и добрые нравы дают народу возможность с пользой осуществлять законодательную власть.

Малочисленность искренних друзей равенства в Национальном конвенте.

Позднейшие события, я полагаю, в достаточной мере доказали, что демократы никогда не были многочисленны в Национальном конвенте. Восстание 31 мая передало верховное влияние далеко не одним искренним друзьям равенства; вместе с восстанием восторжествовали фальшивые и корыстные защитники равенства. Но деятельно разрушая [95] все в собственных интересах, они примкнули к системе, против которой боролись, когда потребовалось все перестроить в интересах народа.

В числе людей, блиставших на революционной арене, были такие, которые с самого начала высказывались за действительное освобождение французского народа. Марат, Максимилиан Робеспьер и Сен-Жюст, наряду с некоторыми другими, доблестно фигурируют в почетном списке защитников равенства. Марат и Робеспьер открыто нападали на антинародную систему, преобладавшую в Учредительном собрании; они руководили до и после 10 августа выступлениями патриотов. Попав в Конвент, они оказались в нем предметом ненависти и клеветы для партии эгоизма, которую они приводили в замешательство; во время суда над королем они поднялись до философских высот и активно участвовали в событиях 31 мая и последующих дней (Разумная и смелая политика, последовавшая за этими событиями, вызвала во Франции мужественный и всеобщий порыв, благодаря которому она в короткое время сокрушила внутренних мятежников и объединившиеся против свободы королевские армии, которым аристократические воззрения и двусмысленное поведение Жиронды подготовляли верную победу. Это был акт мужества и стойкости монтаньяров, противостоявших жирондистам в Национальном конвенте; в этот период Гора состояла из подлинных друзей равенства, но также из тех, кто афишировал эти принципы из личных побуждений.), благотворное влияние которых было в итоге уничтожено фальшивыми друзьями равенства. [96]

Декларация прав, провозглашенная Робеспьером.

До падения жирондистской клики Робеспьер полагал, что Конвент, в котором она господствовала, неспособен создать хорошие законы. Он считал, впрочем, что в критических условиях этого периода первая забота уполномоченных народа должна состоять в уничтожении многочисленных внутренних и внешних врагов, угрожавших существованию республики. Но увидя, что жирондисты спешат узаконить свои аристократические принципы, он противопоставил их проектам свою Декларацию прав, в которой совершенно открыто проявились его демократические замыслы. Сопоставляя политические доктрины, содержащиеся в этом произведении и в речах, произнесенных Робеспьером в последнюю пору его жизни, с его моральной безупречностью, самопожертвованием, мужеством, скромностью и редким бескорыстием, нельзя не воздать дань глубочайшего уважения столь высокой мудрости. Точно так же нельзя не испытать отвращения к испорченности и не скорбеть по поводу непостижимого ослепления людей, задумавших и осуществивших его убийство (На этого знаменитого мученика во имя равенства так много клеветали, что долг каждого честного писателя посвятить свое перо тому, чтобы восстановить добрую память о нем. Я не нахожу лучшего способа для этого, как переписать здесь его проект Декларации прав: это замечательное произведение бросает яркий свет на подлинную цель, которую ставили перед собой люди, с такой яростью преследовавшиеся после смерти этого прославленного законодателя ²⁹. Восхищение вызовет определение в нем права собственности, которое не ставится более в число основных прав, уступая место праву обеспечения своего существования; границы, поставленные этому праву собственности; введение прогрессивного налога; всеобщее участие в создании закона; искоренение нищеты; обеспеченное всем гражданам образование; право сопротивления угнетению, причем это право определяется таким образом, что оно становится непреодолимым препятствием своеволию государственных чиновников и тирании самих законов.

Декларация прав человека и гражданина, предложенная Максимилианом Робеспьером ³⁰.

Короли, аристократы, тираны, кто бы они ни были, являются рабами, взбунтовавшимися против властелина земли, которым является людской род, и против законодателя вселенной, которым является природа.). [97]

Конституция 1793 года

Однако конституция 1793 г., составленная вслед за восстанием 31 мая частью [98] Конвента, которую тогда именовали Горой, не вполне отвечала пожеланиям друзей человечества. К сожалению, в ней можно найти старые, приводящие в отчаяние взгляды на право собственности ³¹. Впрочем, политические права граждан в ней ясно изложены и прочно гарантированы; всеобщее обучение поставлено в ней в число обязанностей [99] общества; она легко допускает изменения в интересах народа; суверенитет в ней обеспечен [100] народу в большей мере, чем когда-либо ранее. [101]

Благоразумной ли осмотрительности, диктовавшейся враждебной позицией взбудораженных жирондистами богачей, или влиянию эгоистов на совещаниях Национального конвента следует приписать осторожность, [102] проявленную в ней, как и вынужденное сокрытие депутатами, друзьями равенства, их [103] дальнейших намерений. Как бы то ни было, верно то, что провозглашение права народа обсуждать законы, подчинение уполномоченных народа его предписаниям и почти единогласное утверждение конституции 1793 г. [104] способствовали тому, что эта конституция рассматривалась как палладиум французской свободы (См. Документы, № 1.).

Происхождение и побудительные мотивы революционного правительства.

Однако некоторые из тех, кто принимал участие в составлении этой конституции, которую патриоты с тех пор называли [105] демократической, понимали, что она одна не может обеспечить французам счастье, которого они требовали. Они считали, что пользование свободой должно наступить лишь после реформы нравов; им было известно, что прежде, чем вверить народу суверенитет, следует сделать всеобщей любовь к добродетели; бескорыстием и скромностью заменить алчность, тщеславие и честолюбие, поддерживающие постоянную войну между гражданами; уничтожить существующее по вине наших учреждений противоречие между потребностями и любовью к независимости и вырвать у подлинных врагов равенства средства обмана, запугивания и сеяния раздора; они знали, что принудительные и чрезвычайные меры, необходимые для осуществления столь счастливой и великой перемены, несовместимы с формами упорядоченной организации; они, наконец, знали — и опыт впоследствии вполне подтвердил их точку зрения — что устанавливать конституционный порядок выборов без этих предварительных мер значит отдать власть в руки любителей всяких злоупотреблений и навсегда утратить возможность упрочить общественное благо (Пока положение вещей останется таким, каково оно есть, самая свободная политическая форма будет выгодна лишь для тех, кто может обходиться без труда. Поскольку народные массы обречены, вследствие нужды, на тяжелый, непрерывный труд и лишены возможности быть осведомленными в общественных делах, как и присутствовать на собраниях, на которых эти дела обсуждаются, и поскольку они ради своего существования становятся в зависимость от богачей, то одни богачи и распоряжаются совещаниями, которым правительства обманным путем так ловко придают вид запросов к народу. Следует ли предполагать, что эти добропорядочные люди забудут о своих интересах? Что если бы от них потребовали, чтобы они сами отказались от своего высокого положения?). Поэтому, по [106] просьбе 8 тысяч посланцев народа, они до заключения мира заменили конституцию 1793 г. такой формой власти, которая сохраняла за теми, кто начал это великое дело, возможность завершить его и одновременно вместо превратностей открытой войны против внутренних врагов свободы применяла быстрые и законные способы для того, чтобы их обессилить. Эта форма была названа революционным правительством ³² и имела руководителями членов Комитета общественного спасения, которому человечество чуть было не оказалось обязанным полным искуплением.

Чудеса революционного правительства.

Честные люди не могут не признать глубокой мудрости, с какой французская нация направлялась тогда к такому государственному устройству, при котором она существовала бы в условиях равенства и мирно пользовалась бы свободной конституцией. Выше всякой похвалы благоразумие, с каким знаменитые законодатели, искусно использовав поражения и победы, сумели внушить огромному большинству нации самую [107] возвышенную самоотверженность, презрение к богатству, к удовольствиям и к смерти и побудить его провозгласить, что все люди имеют равные права на произведения земли и промышленности.

Кто может стереть со страниц истории удивительную метаморфозу, в силу которой так много людей, еще недавно падких на наслаждения, алчных, легкомысленных и надменных, добровольно отказались от множества противоестественных наслаждений, стали наперебой слагать свои излишки на алтарь отечества, массами обрушивались на королевские армии и за все это требовали лишь хлеба, оружия и равенства?

Эти факты, засвидетельствованные бесчисленными воззваниями, донесениями и декретами, публичными постановлениями, летописями Франции, еще неугасшим ужасом аристократических классов и нашими собственными воспоминаниями, сами по себе служат ответом на ложь, клевету и софизмы, при помощи которых старались очернить этот блистательный отрезок французской истории.

Какая великая участь могла ожидать народ, которому оказалось возможным внушить столь благородную самоотверженность! Какие мудрые учреждения ожидали Францию и весь мир благодаря советам людей, руководивших столь великими, столь изумительными делами!

Со времени обнародования конституционного акта 1793 г. и декрета, создавшего [108] революционное правительство, власть и законодательство становились с каждым днем все популярнее. Французский народ был охвачен священным, сколь и беспримерным энтузиазмом; словно по волшебству возникали бесчисленные армии; республика превратилась отныне в обширную военную мастерскую; молодежь, люди зрелого возраста и даже старики соревновались в патриотизме и храбрости; грозный враг был в короткое время отброшен от границ; захваченных им силой или вследствие измены.

Мятежные фракции внутри страны были подавлены; каждый день появлялись в свет законодательные мероприятия, направленные к тому, чтобы воскресить надежды в многочисленном классе неимущих, к поощрению добродетели и к восстановлению равенства. Избыток предназначался для неимущих и на оборону отечества. Путем реквизиций съестных припасов и товаров, путем принудительных займов, революционного установления твердых цен и чрезвычайной щедрости добрых граждан обеспечивалось существование 1400 тысяч воинов и людей из народа, республиканское дерзание которых богачи рассчитывали обуздать измором.

Устройство складов, где хранились запасы, законы против спекулятивных скупок, провозглашение принципа, в силу которого народ становился собственником предметов первой необходимости, законы об уничтожении нищенства, о распределении [109] государственного вспомоществования, а также общность, господствовавшая тогда среди большинства французов, являлись одними из предварительных условий нового порядка, проект которого начертан неизгладимыми буквами в знаменитых докладах Комитета общественного спасения и главным образом в тех из них, которые произносили с национальной трибуны Робеспьер и Сен-Жюст (Робеспьер. Доклад от 18 плювиоза II года ³³. Мы хотим такого порядка вещей, при котором законы обуздывали бы все низкие и жестокие страсти и пробуждали все страсти добродетельные и благородные, при котором честолюбие означало бы желание удостоиться славы и служить отечеству; при котором различия рождались бы из самого равенства; гражданин подчинялся бы должностному лицу; должностное лицо — народу, а народ — справедливости; при котором отечество обеспечивало бы благосостояние каждому индивиду, а каждый индивид с гордостью наслаждался бы процветанием и славой отечества; при котором души облагораживались бы постоянным общением между республикански настроенными людьми и потребностью удостоиться уважения великого народа; при котором искусства являлись бы украшением облагораживающей их свободы, торговля – источником общественного изобилия, а не чудовищного обогащения нескольких торговых домов.

Сен-Жюст. Доклад от 23 вантоза II года: Если народ полюбит добродетель, умеренность, если с лиц исчезнет бесстыдство; если в обществе вновь появится целомудрие, контрреволюционеры, умеренные и плуты будут повергнуты в прах; если будет наведен ужас на врагов революции, а по отношению к патриотам будут проявлены любовь и мягкосердечие; если должностные лица засядут в кабинетах, чтобы, призывая в свидетели лишь собственное сердце, творить добро, не гоняясь за известностью; если вы наделите землей всех неимущих и отнимете ее у всех мерзких людей, тогда я признаю, что вы совершили революцию.). [110]

Законодательные мероприятия в пользу равенства и народных обычаев.

Чтобы по достоинству оценить революционное правительство французской республики, следует отрешиться от предрассудков, порожденных предшествовавшими [111] революции политическими системами, приносившими миру во все времена несчастья и [112] преступления. Мудрость, с какой оно подготовило новый порядок распределения имуществ и обязанностей, не может ускользнуть от взоров здравомыслящих людей. Они не ограничатся тем, чтобы рассматривать как выражение народной признательности раздачу земельных владений, обещанных защитникам родины, а также декрет, предписывавший раздел между неимущими имущества врагов революции, подлежавших изгнанию из пределов Франции. В конфискации имущества осужденных контрреволюционеров они усмотрят не фискальное мероприятие, а обширный план реформатора. И когда они примут во внимание, с какой заботой распространялись чувства братства и благожелательства, как искусно сумели изменить наши понятия о счастье, с каким благоразумием был зажжен во всех сердцах благородный энтузиазм во имя защиты отечества и свободы; когда они вспомнят, как почитались простые, добрые нравы, как были осуждены завоевания и излишества; когда они вспомнят о многочисленных народных собраниях, о проектах общественного воспитания, о Марсовом поле, о национальных празднествах; когда они подумают об установлении возвышенного культа, который отождествлял законы отечества с предписаниями божественного начала, удваивая тем [113] самым силы законодателя и давая ему средства для искоренения в короткий срок всех суеверий и для претворения в жизнь всех чудес равенства; когда они вспомнят, что, взяв в свои руки внешнюю торговлю, республика в корне пресекла всепожирающую алчность и истощила самый обильный источник искусственных потребностей; когда они учтут, что при помощи реквизиций она получила в свое распоряжение большую часть сельскохозяйственной и промышленной продукции и что забота о продовольствии и торговля составляли уже две крупные отрасли общественного управления,— они будут вынуждены воскликнуть: еще немного времени, и счастье и свобода людей были бы обеспечены учреждениями, которых они непрерывно требовали!

Фракция, внушавшая народу тревогу за сохранение ею суверенитета. Эбертисты.

Но судьба решила иначе, и дело равенства, которое никогда не одерживало таких больших успехов, снова должно было потерпеть неудачу в результате объединенных усилий всех антисоциальных страстей.

Те, кто имел благородную смелость взять на себя столь славное начинание, должны были одновременно бороться против заблуждений слабовольных людей, как и против интриг людей недобросовестных, жертвами которых они в конце концов и явились. [114]

Одни считали, а другие делали вид, что считают, будто революционное правительство, при котором часть граждан не пользовалась временно политическими правами, существенным образом угрожало свободе нации; эти люди в большей мере вредили отечеству софизмами, вводившими в заблуждение массу добрых граждан, чем кознями, которые они строили против главных руководителей преобразования.

К несчастью люди, проникнутые теориями о свободном и мирном социальном строе, обычно с трудом постигали природу чрезвычайной и необходимой власти, при посредстве которой нация может полностью овладеть свободой, несмотря на коррупцию, являющуюся следствием ее прежнего порабощения, вопреки козням и враждебным действиям внутренних и внешних врагов, замышляющих заговоры против нее.

Комментарии

4. B оригинале Буонарроти пользуется (выражением «секты» (sectes), подразумевая, однако, под этим термином политические группы.

5. Людовика XVI в декабре 1792 — январе 1793 г. судил Конвент. 366 депутатов голосовало за смертную казнь и 319 — за тюремное заключение и изгнание. Предложение жирондистов об отсрочке исполнения приговора было отклонено большинством 380 против 310. Приговор был приведен в исполнение 21 января 1793 г.

6. Буонарроти имеет в виду графа Мирабо, маркиза Лафайета, Ламетов и других представителей дворянства, игравших в начале революции руководящую роль в Учредительном собрании, но вскоре тайно или открыто перешедших в лагерь ее врагов.

7. О влиянии на Бабефа идей Руссо свидетельствует уже переписка накануне революции Бабефа с Дюбуа де Фоссе, секретарем Аррасской академии в 1785-1788 гг. Бабеф говорит в своих письмах о своей «беспредельной вере в Жан-Жака». Наибольшее влияние оказала на Бабефа «Речь о происхождении неравенства» и «Исповедь». Более критически отнесся он к «Общественному договору», хотя высоко ценил некоторые его мысли, в частности об английском парламентаризме. Бабеф неоднократно ссылался также на Мабли. В письмах к Купе, ставшему членом Законодательного собрания, Бабеф осенью 1791 г. вспоминал, как они вместе читали Мабли. При переименовании своей газеты в «Трибуна народа» в 1794 г. Бабеф указывал, что между его трибунством и римским «нет никакой аналогии», хотя вместе с Мабли он восхищался последним «как одним из прекраснейших учреждений, столько раз спасавших римскую свободу».

8. В личном архиве Буонарроти сохранился составленный им список «великих людей» древности и современной ему эпохи. В списке этом указаны следующие имена: Минос, Моисей, Пифагор, Ликург, Сократ, Платон, Агис, Тиберий и Кай Гракхи, Иисус («друг народа и равенства, враг богатства, деспотизма и суеверия»), Т. Мор, Иоанн Лейденский («создал в Мюнстере общность имуществ»), Руссо («своей речью о происхождении неравенства среди людей показал, что собственность является источником большинства несчастий, угнетающих человечество»), Мабли, Робеспьер («он хотел ограничить право собственности..., вместе с ним погибла французская революция»), Сен-Жюст, Кутон, Бабеф («пылкий апостол равенства»), Дарте, Уде («основатель общества филадельфов»), Мале («из глубины тюрьмы восстал против императорского деспотизма»), Мишель Лепелетье.

9. G. В. Мab1у. De la legislation ou principes de loi. Amsterdam, 1776. Книга эта была известна Бабефу, по-видимому, до революции и оказала на него большое влияние. Он ссылался на нее в своей защитительной речи на вандомском процессе.

10. Впервые в Учредительном собрании мысль о разделении граждан на активных и пассивных была высказана Сиейсом еще в июле 1789 г., через две недели после взятия Бастилии. 31 августа того же года в докладе Мунье был изложен проект введения имущественного ценза, лишавший прав большую часть граждан. Буржуазные депутаты Собрания, сочувственно принявшие эти предложения, не решились, однако, вотировать статьи, прямо противоречившие Декларации прав человека и гражданина, утвержденной лишь за 5 дней до этого. Народные выступления 5-6 октября придали им решимость, и законодательством октября-декабря 1789 г. Учредительное собрание юридически оформило установление имущественного ценза и разделение граждан на активных и пассивных. К числу активных граждан относились мужчины, достигшие 25 лет, прожившие не менее года в дайной местности (кантоне), платившие прямой налог в размере местной трехдневной заработной платы. В число выборщиков допускались только лица, платившие налог в размере десятидневной заработной платы. Кандидаты в депутаты должны были платить прямой налог в размере не меньше марки серебром (около 54 ливров) и владеть какой-либо земельной собственностью. Из 26 миллионов тогдашнего населения Фракции к числу активных граждан было отнесено только 4 298 360. В Собрании против введения Ценза выступили лишь несколько депутатов во главе с Робеспьером. Вне Собрания, в Париже и стране, введение имущественного ценза вызвало резкие протесты революционно-демократических элементов, в особенности Марата; «Друг народа» боролся против стремления законодательством о цензе создать новую аристократию — аристократию богачей. Уже в ноябре 1789 г. Бабеф резко высказался против введения ценза в своих «Лондонских корреспонденциях», а в 1790 г.— в «Пикардийском корреспонденте».

11. В ночь с 20 на 21 июня 1791 г. Людовик XVI с семьей бежал из Парижа, но через сутки был задержан вблизи границы, в местечке Варенн почтмейстером Друэ (привлекавшимся впоследствии по делу Бабефа). Побег и возвращение пленного короля вызвали широкое движение против монархии в столице и стране, возглавленное клубом кордельеров. Правое большинство Учредительного собрания 15 июля, несмотря на возражения Робеспьера и других депутатов, приняло постановление, (реабилитировавшее Людовика XVI, представляя его побег как якобы имевшую место попытку «похищения» короля.

12. «Резня на Марсовом Поле» — расстрел 17 июля 1791 г. народной демонстрации, возглавленной клубом кордельеров, собравшейся для подписания петиции об отрешении короля от власти и о созыве нового Учредительного собрания (см. примеч. 11). События 17 июля завершили превращение крупной буржуазии в контрреволюционную силу, ставшую на путь вооруженной борьбы против народа. Марат, Робеспьер, Дантон и другие демократы, вынужденные скрываться после 17 июля, призывали народ к продолжению борьбы. Марат в «Друге народа» прямо говорил, что спасенье — в «восстании всей нации».

13. Наиболее левые руководители якобинцев и кордельеров, в том числе Робеспьер и Марат, считали преждевременным выдвигать требование провозглашения республики во время вареннского кризиса. Это требование совершенно неожиданно выдвинула более умеренная группа деятелей, в том числе Кондорсе, Бриссо, Н. Бонвилль, маркиз Дюшатле и т. д., за спиной которых, как предполагали, стоял Лафайет. Поведение этой «аристократической», как ее характеризует Буонарроти, группы казалось очень подозрительным наиболее передовым демократам. Бабеф, находившийся тогда в департаменте Соммы и не знавший о существовавших в Париже разногласиях, выступал в качестве решительного республиканца.

14. Зимой и весной 1792 г., когда жирондисты усиленно пропагандировали необходимость войны с Австрией,— к чему также стремилась в надежде осуществить контрреволюционные планы и партия двора,— Робеспьер и его единомышленники разоблачали тайные цели, преследуемые сторонниками войны. Робеспьер предостерегал, что «хотят затеять притворную войну», чтобы с ее помощью задушить революцию; он угадывал тайные намерения короля, Марии-Антуанетты и их сообщников, связывавших с началом войны свои контрреволюционные планы. Действительно, после объявления Францией войны Австрии (20 апреля 1792 г.) военные действия развернулись крайне неудачно для французов. Командующие армиями и многие офицеры-дворяне сознательно облегчали противнику ведение военных операций. Как и предвидел Робеспьер, внутренняя контрреволюция помогала внешней контрреволюции.

15. В августе 1790 г. произошли волнения в швейцарском полку Шатовье, расквартированном в Нанси. Командующий войсками в Меце генерал Буйе с боем занял город и жестоко расправился с солдатами: 20 человек было повешено, 41— сослан на каторжные работы. В 1792 г. они были освобождены. День их возвращения — 15 апреля — торжественно праздновался.

16. Нарбонн, Луи (1755-1813) — граф; при поддержке жирондистов был назначен в декабре 1791 г. военным министрам. Им был послан с тайной миссией к герцогу Брауншвейгскому сын генерала Кюстина, тесно связанного с жирондистами. Нарбонн предлагал герцогу принять командование французской армией, намереваясь в дальнейшем с помощью армии разогнать собрание и укрепить королевскую власть. После 10 августа Нарбонн эмигрировал в Англию, позднее служил при Наполеоне, пользовался его большим расположением.

17. Верньо (1753-1793), Гаде (1755-1794), Рабо де Сент-Этьенн (1743-1793), Бриссо (1754-1793), Горса (1752-1793), Кондорсе (1743-1793), Ланжюинэ (1755-1827), Луве (1760-1797), Барбару (1763-1793) — руководители жирондистской партии, ставшие после свержения монархии на путь борьбы против дальнейшего развития революции, а затем скатившиеся к прямой контрреволюции. 2 июня 1793 г. в результате победоносного народного восстания Конвент декретировал арест 29 депутатов-жирондистов, в их числе и всех перечисленных. Некоторые из них, бежав из-под ареста, пытались поднять в провинции мятеж против власти якобинцев. За исключением Ланжюинэ и Луве, скрывавшихся в период якобинской диктатуры и вернувшихся в Конвент во время термидорианской контрреволюции, а также Кондорсе, покончившего с собой в тюрьме, все остальные жирондистские вожди, названные Буонарроти, были казнены в разное время по решениям революционных трибуналов.

18. Дюмурье, Шарль-Франсуа (1739-1823) — генерал. До революции выполнял секретные миссии Людовика XVI за границей; сохранял тайные связи с двором и после того, как примкнул к революции, сблизился сначала с Мирабо, затем с жирондистами. В марте 1792 г. вошел в состав жирондистского правительства в качестве министра иностранных дел; позже стал командующим северной армией. В марте 1793 г. Дюмурье вступил в переговоры с герцогом Кобургским, сообщив ему свой план разгона Конвента и восстановления монархии и обещав противнику очищение Бельгии. Пытался двинуть свою армию на Париж, но потерпел неудачу и бежал к австрийцам.

19. Кюстин, де, Адам-Филипп (1740-1793) — граф, генерал, участник войны североамериканских колоний за независимость. С 1792 г.— командующий Вогезской, затем Рейнской армиями; после первых успехов в 1793 г. потерпел неудачи на франте. Был близок к жирондистам. Казнен по обвинению в измене.

20. Ламет, де, Александр (1760-1829), Шарль (1757-1832), Теодор (1756-1854), Огюстен — братья (последний политической роли не играл) из аристократической семьи. Александр и Шарль — участники войны североамериканских колоний за независимость, члены Учредительного собрания, руководители клуба фельянов. Теодор — член Законодательного собрания. Наибольшее политическое влияние имели Александр и Шарль, вместе с Барнавом и Дюпором ставшие в 1791-1792 гг. лидерами контрреволюционной уже к тому времени крупной буржуазии. После свержения монархии эмигрировали.

21. Лафайет, Мари-Жозеф (1757-1834) — маркиз, участник североамериканской войны, член Учредительного собрания, начальник Национальной гвардии, пользовался большой популярностью в начале революции. По мере углубления классовой борьбы переходил на все более правые, а затем и прямо контрреволюционные позиции. После 10 августа 1792 г. пытался двинуть войска на Париж, но потерпел неудачу. В период Реставрации и июльской революции 1830 г. снова играл активную политическую роль.

22. Мирабо предложил свои услуги двору уже в январе 1790 г. Документы, сохранившиеся в «железном шкафу» Людовика XVI, и опубликованная переписка с графом де ла Марк полностью выявили его продажность. Марат первым стал разоблачать Мирабо еще в расцвете его популярности.

23. Руководители жирондистов Верньо, Жансонне, Гаде в июле 1792 г., стремясь предотвратить низвержение монархии, вступили в переговоры с Людовиком XVI через его камердинера Тьери и художника Боза. Гаде имел тайное свидание с королем и королевой. Во время процесса короля жирондисты прилагали все старания для спасения его жизни и в частности предполагали вывезти его в Соединенные Штаты Америки.

24. Жирондисты, преобладавшие в Законодательном собрании, стремились распустить Парижскую коммуну — революционный муниципалитет, образовавшийся накануне 10 августа 1792 г. из, представителей секций и возглавивший народное восстание, свергнувшее монархию. 30 августа Законодательное собрание приняло решение о роспуске Парижской коммуны и назначении перевыборов. Коммуна не подчинилась этому решению. Законодательное собрание до самого своего роспуска продолжало вести борьбу против Парижской коммуны.

25. 2-3 сентября 1792 г. в критические дни республики, когда пруссаки после падения Лонгви и осады Вердена продвигались к Парижу, народные массы столицы, опасаясь контрреволюционного мятежа в Париже, подвергли казни часть заключенных в тюрьмах контрреволюционеров. Наблюдательный комитет Парижской коммуны указал в своем обращении к Франции, что «часть кровожадных заговорщиков, содержавшихся в тюрьмах, уничтожена народом. Этот акт правосудия оказался неизбежным, чтобы сдержать путем террора легионы предателей, содержавшихся в стенах Парижа в тот момент, когда народ уходил на врага».

26. Не имея опоры в Париже, жирондисты пытались противопоставить столице департаменты, где их поддерживала буржуазная администрация, избранная на основе цензового избирательного права. Ряд жирондистов высказывался за превращение Франции в федерацию по типу Соединенных Штатов Америки, создание «республики юга», перенесение столицы из Парижа и т. д. Отсюда появилась кличка «федералистов», которую якобинцы применяли к жирондистам, возглавившим после 31 мая — 2 июня 1793 г. контрреволюционные восстания в департаментах.

27. Мятеж в Лионе, организованный жирондистами, начался 29 мая 1793 г. Командование мятежниками перешло в руки роялиста графа де Преси. Жирондистское восстание в Тулоне началось 12 июля. В августе город был сдан англичанам, и Людовик XVII провозглашен королем.

28. Конституция III г., принятая термидорианским конвентом 22 августа 1795 г., восстанавливала цензовую избирательную систему. В то время как Учредительное собрание отказалось от двухпалатной системы, конституция III года вводила ее. Законодательный корпус должен был состоять из двух палат: Совета пятисот и Совета старейшин, лишенного законодательной инициативы, но утверждавшего законы, принимавшиеся Советом пятисот. Исполнительная власть вручалась директории из пяти человек, избиравшихся Советом старейшин по списку кандидатов, намечавшихся Советом пятисот.

29. Сразу после выступления Робеспьера в якобинском клубе со своим проектом Декларации Бабеф дал ему самую положительную оценку в своем письме к Шометту 7 мая 1793 г. и в неоконченной рукописи «Законодательство санкюлотов». Уже позднее, в феврале 1796 г., в одном из последних номеров «Трибуна народа» он писал: «Когда 21 апреля 1793 г. Робеспьер вызвал аплодисменты и заслуженные восторги народа, определив право собственности как право каждого гражданина пользоваться всеми благами, которые гарантированы ему законом, право, ограниченное обязанностью уважать права всех остальных членов общества и не наносить ущерба их безопасности, их свободе, их существованию и их собственности; это определение было моим манифестом, и эта редакция прав человека и гражданина вовсе не была произведением лицемера».

30. Воспроизводимая Буонарроти Декларация прав человека и гражданина, предложенная Робеспьером, была оглашена последним в его речи на заседании якобинского клуба 21 апреля и на заседании Конвента 24 апреля 1793 г.

31. В окончательном тексте Декларации прав пункт о собственности, предложенный Робеспьером, подвергся значительным изменениям. Собственность была определена как право располагать по своему усмотрению своим имуществом, своими доходами, плодами своего труда и промысла. Бабеф решительно осудил это изменение. «Декларация прав Робеспьера,— писал он в «Трибуне Народа»,— претерпела только одно это существенное изменение, после которого она заняла место в начале конституции 93 года. Разумеется, после этого искажения она перестала быть моим манифестом».

32. Якобинская конституция 1793 г., принятая Конвентом 24 июня и утвержденная первичными собраниями департаментов в июне — июле, в период самом ожесточенной войны с внутренней и внешней контрреволюцией, не была введена в действие. Уже 12 августа делегаты первичных собраний, прибывшие в Париж на празднование дня 10 августа и провозглашения конституции, явились в полном составе в Конвент и потребовали, ввиду угрожающего положения республики, отсрочки применения конституции и сохранения власти за Конвентом и его комитетами. 10 октября 1793 г. (19 вандемьера II г.) Конвент, по докладу Сен-Жюста от имени Комитета общественного спасения, принял декрет, устанавливавший во Франции Временное революционное правительство до заключения мира. 4 декабре 1793 г. (14 фримера II г.) Конвент дополнительно принял декрет об организации революционного правительства, определивший структуру органов власти, порядок исполнения законов и т. п. Декреты Конвента о революционном правительстве оформляли установление якобинской революционно-демократической диктатуры.

33. Буонарроти приводит все даты по революционному календарю. Декретами 5 октября и 24 ноября 1793 г. Конвент установил новое республиканское летоисчисление и новый календарь. Первым днем первого года республики было установлено 22 сентября 1792 г.— дата провозглашения Конвентом республики. С этого дня начиналось и исчисление первого из 12 месяцев, состоявших каждый из 30 дней (3 декад). Остающиеся 5—6 дней, названных санкюлотидами, считались праздниками. Наименование месяцев: вандемьер (сентябрь-октябрь), брюмер (октябрь-ноябрь), фример (ноябрь-декабрь), нивоз (декабрь-январь), плювиоз (январь-февраль), вантоз (февраль-март), жерминаль (март-апрель), флореаль (апрель-май), прериаль (май-июнь), мессидор (июнь-июль), термидор (июль-август), фрюктидор (август-сентябрь). Соответственно: доклад Робеспьера 18 плювиоза II г.— 6 февраля 1794 г., речь Робеспьера 7 прериаля II г.— 26 мая 1794 г. и т. д.

© текст - Желубовская Э. А. 1963
© сетевая версия - Тhietmar. 2013
© OCR - Андреев-Попович И. 2013
© дизайн - Войтехович А. 2001
© АН СССР. 1963