Петр Великий в Париже в 1717 году.

(Pierre le Grand et le premier traite franco-russe. Par le vicomte de Guichen. 1903. Paris)

В 1717 г. исполнилось давнишнее желание Петра Великого: он посетил Париж во время своего второго заграничного путешествия. Описанию его пребывания в этом городе посвящена целая глава сочинения виконта де Гишэна, бывшего первого секретаря французского посольства в Петербурге, которое озаглавлено: "Pierre дe Grand et le premier traite franco-rasse (Отрывок из этой книги, о сношениях России и Франции до Петра Великого, помещен в "Р. Ст." кн. ноябрь 1908 г.).

Труд Гишэна, посколько это касается главной задачи, поставленной себе автором, т. е. истории изложения возникновения первого франко-русского союза, представляет мало интересного, он не богат новыми данными, и автор не пользуется в своем изложении какими-либо неизвестными или особенно интересными источниками; что же касается описания путешествия Петра по Франции, то в нем заслуживают внимания приводимые автором отрывки из различных документов парижских архивов и выдержки из французских газет того времени, как напр. "Mercure de France" и "Gazette de France". Вот как описывает путешествие царя де Гишэн:

22 апреля, царь прибыль в Дюнкирхен, где он провел три дня, осмотрел старую гавань, арсенал, укрепления и эллинги. Его все интересовало, он все хотел видеть. Им был [378] произведен, на эспланаде, смотр кавалерии и пехоты. "Желал видеть установку орудий в гавани, он отправился туда в карете, как вдруг поднялся сильный ветер; начался прилив, и вода залила дорогу, по которой ехал царь; едва успели отпречь одну из лошадей, на которую он поспешно вскочил и ускакал, избегнув таким образом неминуемой опасности.

В инструкциях, данных де-Либуа, который был назначен состоять при Петре, ему было предписано ни о чем не расспрашивать царя и его свиту, но постараться каким-либо путем разузнать истинную цель его приезда во Францию. По этому поводу де-Либуа писал: "Мне до сих пор не удалось узнать в точности истинной цели поездки, предпринятой царем; она вызвана по-видимому простой любознательностью и врожденной ему потребностью к перемещению. Мне кажется, что им руководить также желание установить торговые сношения с Францией, но я сомневаюсь, чтобы это была главная цель... Я не заметил также, чтобы он вел какие-либо серъезные или деловые совещания; все беседы ведутся за стаканом вина... Вообще никакого распределения времени не существует, царь решает на каждый день все сам, внезапно и по своему личному усмотрению”.

25 апреля царь прибыл в Кале, где он оставался до 4 мая. Осматривая укрепления, порт и морские сооружения, он интересовался всем, до последних мелочей и выказывал при этом такую тонкую наблюдательность, которая поразила французов.

"В момент своего отъезда, пишет маркир de Nesle, который был послан в Калэ приветствовать царя, Петр заявил, что он не желает ехать в двуместной карете, и хочет, чтобы был устроен род дрог, на которые можно было бы поставить кузов его кареты.

Таким способом он хочет ехать дальше, но что всего оригинальнее, это то, что он считает возможным ехать на этих дрогах с такою же скоростью, как в почтовой карете. Я объяснил ему, что это невозможно, и что так как крестьянские лошади не привыкли возить подобного рода экипажи, то он легко может быть опрокинут; однако все мои доводы не убедили царя, и он выразил желание, чтобы его приказание было исполнено. Все эти перемены приводят меня в бешенство. Никакие распоряжения не достигают цели, и нет никакой возможности сказать, в какой именно день он придет в Париж”.

"Крестьяне вели под уздцы лошадей и поддерживали это оригинальное сооружение, на котором императора, всея России проехал преспокойно до самого Парижа". [379]

5 мая царь осматривал в Аббевиле суконную фабрику, но несмотря на самые настоятельные просьбы, категорически отказался остановиться в Амьене и Бовэ; весь поглощенный мыслью как можно скорее приехать в Париж, куда он стремился целых двадцать лет, он решил нигде более не останавливаться.

"Вы, может быть, не поверите" писал из Амьена королевский управляющей Бернаж, "что царь проехал через этот город, а я не имел счастья видеть его. Так как он не любит, чтобы ему выезжали навстречу, то мы с маркизом Неллем и де Либуа ожидали его в архиепископском доме и полагали, что он, по крайней мере, зайдет в дом отдохнуть и закусить в ожидании лошадей, как вдруг нам сказали, что он уже послал своего курьера за лошадьми и сел в приготовленную мною коляску у городских ворот, проехав через город в дилижансе, не пожелав остановиться в Амиене и не выразив желания видеть кого-либо. Очень возможно, что амиенский епископ будет жаловаться на меня, так как, не желая, чтобы все заготовленное угощение пропало даром, я пригласил здешних дам от ужинать со мною тем, что было приготовлено для царя, и моя жена дала после того большой бал в том же доме, предоставленном в мое распоряжение епископом".

То же разочарование ожидало властей и в гор. Бовэ, где епископ приготовил для царя ночлег. "Для помещения царя и части его свиты, пишет с грустью епископ, — я обставил свой дом, который не отличается великолепием, как можно уютнее, устроил для него вокальный и инструментальный концерт, иллюминации и фейерверк. Он увидел бы в различных местах дома свои гербы, а в апартаменте, где он должен был ночевать, я повесил портреты великого князя и великой княгини московских — отца и матери царя. Но все эти приготовления и все мои заботы, чтобы приготовить для царя что-либо поесть, оказались напрасны!

Начиная от Сен-Дени, несметное множество народа стояло по обе стороны дороги, в надежде увидеть монарха, но когда стемнело, многие разошлись по домам и не более тысячи человек дождались проезда царя и были свидетелями того, как он, в десять часов вечера, въехал в Париж.

Личность царя возбуждала величайшее любопытство французов. "Придворные дамы жаждали увидать медведя с Балтийского моря, Донского казака, который отзывался с пренебрежением о прелестных парижанках". Его представляли себе чуть не дикарем. [380]

В свите даря были: князь Куракин, посланник в Англии и Голландии, Шафиров, Ягужинский, Долгорукий, Бутурлин, Толстой, Нарышкин и другие. Один только Толстой, по уверенно сотрудника французской газеты "Mercure de France" говорил довольно правильно по-французски. Все эти лица, своими странными приемами, возбуждали величайшее любопытство французской публики.

Либуа уверял, что нрав всех этих господ очень изменчив, они все нерешительны, непостоянны и от царя до последнего слуги очень часто предаются гневу”. О придворном священнике, сопровождавшем царя, он говорит: "Мне кажется, он только и делает, что пьет. Он завалил нас восковыми свечами для нашей часовни, а его прислужники продают эти свечи по городу", и далее: сегодня ни от кого из них нельзя ничего добиться: сегодня у них Пасха; желая отпраздновать ее достойным образом, они все перепились...

В Париже Петра привезли прямо в Лувр, который был роскошно убран к его приезду. Выразив удивление по поводу этого великолепия и осмотрев бегло все залы, царь выразил желание занять более скромное помещение: "Я хочу быть свободными, сказал он сопровождавшему его маршалу Тессэ.

Тогда его отвезли в отель Lesdiguieres, подле арсенала. Выло уже около двенадцати часов ночи. Петр потребовал походную кровать и отказался занять наскоро приготовленные для него парадные комнаты.

В четыре часа утра он был уже на ногах, сел за письменный стол и принялся работать.

На другой день по приезде царя к нему явился регент с многочисленной свитой. Петр обнял его, сказав, что как только до него дошел слух о том, что он стал регентом, он тотчас решил ехать во Францию.

В ответ на эти любезные слова, герцог Орлеанский заявил Петру от имени юного короля, что он полный хозяин во Франции, что он может приказывать, и что все его желания с радостью будут исполнены.

— Мне говорили, сказал между прочим царь, что у вас есть истинный друг, такой же, каким для меня был мой бедный Лефорт.

— Ваше величество, отвечал регент, истинных друзей у меня довольно много и назвал: de Noce, de Noailles, de vSaint Simon de Canillac.

— Понимаю, отвечал царь, это верные слуги, но не друзья. [381] Я говорю о кардинале Дюбуа, который ведет переговоры о тройственном союзе.

— Вот он, государь. Действительно я люблю его как человека умного, оказавшего при том государству большие услуги.

— Ваше величество, сказал в свою очередь Дюбуа, имя Лефорта, удостоившегося вашей августейшей дружбы, известно всей Европе; я не посмел бы сравнивать себя с ним.

Петр просил регента избавить его от всяких церемоний и заявил, что он желает только осмотреть госпиталя, арсеналы, фабрики и заводы.

10 мая Петра посетил малолетний король Людовик XV, со своим наставником Вильруа.

Петр, восхищенный любезностью и приветливостью Людовика XV, поцеловал его несколько раз и, как говорит в своих мемуарах кардинал Дюбуа каждый раз прибавлял: "Ваше величество, это будет не поцелуй Иуды”; побеседовав с королем с четверть часа, царь проводил его до кареты, сказав: "От всего сердца желаю вашему величеству рости, преуспевать и царствовать со славою; быть может, настанет время, когда мы окажем друг другу взаимные услуги".

В тот же день царь принимал представителей муниципалитета, которые приехали в парадных каретах и поднесли ему подарки от города, при чем городской голова произнес приветствие, которое было немедленно переведено царю переводчиком.

"С этого дня”, по словам кардинала Дюбуа, "царь, одетый, как простой буржуа, и сопровождаемый одним лишь лицом своей свиты, начал осматривать город и посещать все места, которые он находил достойными внимания".

"Он жаждал все видеть, все знать и высказывал при этом самые здравые суждения".

Когда он отдал визит королю, он взял его, как рассказывает Дюбуа, на руки, горячо поцеловал и сказал:

"Государь, мой брат, я давно желал видеть короля французов во всем блеске его славы. Сегодня я имею удовольствие видеть юного короля, который обещает повторить все то, что сделали его предки. Я знаю несколько языков, но я хотел бы их все забыть и говорить только по-французски, чтобы беседовать с вашим величеством” и присовокупил:

"Государь, вы только начинаете свое царствование, а я свое оканчиваю, поэтому я надеюсь, что вы не откажете в своей дружбе моему преемнику.

— Разве вы так стары ваше величество, отвечал король [382] погодите, чтобы ваши волосы так же поседели, как у моего дедушки, чтобы назвать себя стариком.

— Увы, отвечал царь, я боюсь, что не кончу начатого мною дела. Что же касается вас, государь, то я предсказываю, что вы превзойдете своего деда умом, славой и могуществом.

— Я хотел бы это, сказал Людовик XV, но я не верю этому.

Петр произвел на регента и на его окружающих самое благоприятное впечатлите. Его видимое старание всем понравиться и приспособиться к условиям нового для него положения, его необыкновенный ум, удачные и остроумные ответы приобрели ему симпатии многих лиц, как о том свидетельствует следующий отрывок из письма Вильруа к маркизе Ментенон.

"Я не могу выразить вам, с каким достоинством, с какой грацией и любезностью король принял царя и отдал ему визит, писал Вильруа, я должен сказать вам вместе с тем, что этот монарх далеко не такой варвар, как о нем говорили: он высказал такие возвышенные, великодушные чувства и такую вежливость, каких мы не ожидали".

Изо всех учреждений Парижа царя особенно заинтересовала мануфактура гобеленов, которую он посетил дважды и с видимым удовольствием беседовал с рабочими: "Господа, сказал он им, между прочим, вы содействуете славе вашего короля". Увидав маленьких детей, он осыпал их ласками. Ему поднесли нисколько ковров, на которых были воспроизведены, по картинам Жувене "Чудесный лов рыбы”, "Воскресение Лазаря”, "Исцеление расслабленного”, "Изгнание из храма торгашей". После первого посещения мануфактуры, царь писал Меншикову, что так как в России нет хороших образцов и хороших красильщиков, то он заказал во Франции копии с нескольких картин и выслал из Амстердама шерсть и красильщика; при этом царь выразил желание, чтобы были приготовлены ковры с изображением Полтавской битвы.

В числе мастеров, привезенных с собою впоследствии в Россию архитектором Леблоном, было несколько мастеров гобеленовской мануфактуры.

Посещая фабрики и заводы, царь везде подолгу беседовал с рабочими и обращался с ними так просто и фамильярно, что это возмущало надменных и гордых приближенных регента.

13-го мая Петр посетил фабрику зеркал, в Сант-Антуанском предместье. Между прочим он отправился и в оперу, но во время представления заснул. На вопрос кардинала Дюбуа, не [383] соскучился ли он, "Напротив, — отвечал царь, — но я предпочел уснуть, чтобы не случилось этого скандала". Более он оперы не посещал.

Посетив Дом Инвалидов, царь пил за здоровье "товарищей" инвалидов и горячо пожал каждому из них руку.

При осмотре Сен-Клу, Люксембургского дворца, Марли, Версаля, он проявлял ту же жажду все видеть, все знать, ту же страсть поучаться, ту же ненасытную любознательность, которая побуждала его беседовать с учеными, артистами, останавливать прохожих и предлагать им вопросы по поводу всего, что имело в его глазах какое-нибудь значение.

На монетном дворе в присутствии царя была выбита золотая медаль, которая тут же была вручена ему на память. С одной стороны ее было сделано его изображение, а с другой была изображена река, катящая свои волны вдаль; и сделана надпись "Vires acquirit eundo”.

25-го мая Петр отправился впервые в Версаль, но, узнав, что в Париже, в тот день, должна была состояться церковная процессия, поспешно вернулся в город.

"Не знаю, писал по этому поводу маршал Тессэ, кто соблазнил царя видеть кардинала де Ноаль и процессии; но мне ничего не оставалось, как поспешить в дом архиепископа и занять помещение с двумя балконами и несколькими комнатами в верхнем этаже. С этими вечными переменами голова идет кругом".

Несколько дней спустя герцог d’Antin дал в честь царя роскошный обед, на котором присутствовала вся знать. Об этом пиршестве, сопровождавшемся обильными возлияниями и напоминавшем сказки тысячи и одной ночи, рассказывают в своих мемуарах все современники.

Что касается пьянства, то автор говорит, что Петр очень предавался ему; часто приходилось отвозить его домой со всей его свитой в экипажах, а однажды он наговорил регенту, под влиянием винных паров, такие дерзости, что тот грозил отправить его в Бастилию.

Царь с самого приезда выразил желание видеть г-жу Ментенон "эти живые мощи прошлого века". Воспользовавшись пребыванием в Версале, он отправился в Сен-Сир.

Когда г же Ментенон доложили о приезде царя, она велела ответить, что она считает его посещение за великую честь, но что болезнь не позволяет ей принять его.

"Не беда, — отвечал Петр, я не буду беспокоить ее, но я должен ее видеть и выразить ей свое уважение”: и не дожидаясь [384] ответа, он быстро прошел в спальню, где г-жа Ментенон лежала на кровати под пологом, с задернутыми занавесями, раздвинул их слегка, поздоровался с больной самым любезным образом и сел у ее изголовья. Извиняясь за то, что он приехал несвоевременно, царь сказал ей, что, посетив Париж, он хотел видеть все его достопримечательности и не мог не посетить маркизу и не засвидетельствовать ей своего глубочайшего почтения. На вопрос, чем она больна: "Старостью", — отвечала маркиза слабым голосом.

— Это болезнь, которой страдает всякий, если он не умер в молодости, — заметил Петр, встал и простился, пожелав ей доброго здоровья.

Более всего интересовало Петра посещение Сорбонны. Этот эпизод из пребывания царя за границей рассказан в сочинении о. Пирлинга (См. «Русск. Стар». «Сношения России с папским престолом» книга ноябрь 1908 г.) гораздо ярче и подробнее, насели в книге де-Гишэна, поэтому мы не будем на нем останавливаться.

В королевской библиотеке, которую царь внимательно осмотрел, его приветствовал аббат Лувуа, поднесший ему несколько греческих рукописей в роскошных переплетах, который так ему понравились, что он поднес их к губам, чтобы поцеловать их.

В парламенте, который был в то время судебным трибуналом, царя поместили в одной из лож, которая была роскошно декорирована и откуда он мог видеть всю залу. В описании этого посещения, которое де-Гишэн заимствуете из "Mercure de France", говорится между прочим, что генерал-прокурор Ламуаньон, доложив дело, подлежавшее рассмотрении суда, встал и произнес:

"Несколько раз случалось, что иноземные монархи обращались в эту палату за советами по важным государственным вопросам, но это первый пример, чтобы монарх столь далекой страны, одинаково могущественный в Европе и в Азии, захотел бы присутствовать при нашем заседании, и это событие заслуживает того, чтобы память об нем сохранилась в летописях парламента для потомства".

Выходя из залы, царь поклонился сенаторами которые заседали в красных мантиях, и выразил свой восторг, воскликнув: [385]

"Законы нуждаются в поддержке, но их уважают настолько, посколько почитают их представителей".

В академии наук Петр был принят с большим почетом. Ему показали модели нескольких машин, которые он осмотрел с большим любопытством. "Президент академии, аббат Гиньон, выразил желание, чтобы царь был выбран в члены академии", но это совершилось позднее, уже по возвращении: Петра в Россию. Во французской академии хранится благодарственное письмо Петра от 11 февраля 1721 года.

Пробыв в Париже более шести недель, Петр "видел за это время более, чем другой человек в целый год". Не было той самой маленькой фабрики или завода, которых бы он не осмотрел.

Он с грустью покинул Париж, оставив по себе там наилучшее воспоминание. Французы, говорит Гишэн, свыклись за это время с царем; несмотря на его врожденную грубость и резкость, которые то и дело проглядывали в его разговоре, на его поверхностность и легкомыслие, при дворе регента оценили желание Петра понравиться, его старание улучшить отношения России к Франции, оценили его быстрый и проницательный ум.

"Этот монарх обладает несравненно большими качествами, нежели недостатками. Его внешние приемы не особенно галантны, писал о нем Лувиль, поэтому он не пользуется особым расположением у женщин. Его познания весьма обширны, и у нас во Франции нет человека, который был бы так сведущ, как он, в вопросах, касающихся армии, флота и инженерного искусства. Он относится с уважением к своим врагам и особенно почтительно отзывается о короле шведском и о покойном короле (французском). Он любит искусство и ненавидит роскошь. Он не остается ни минуты без дела, ложится спать в девять часов вечера и встает в четыре часа утра".

"Все говорят, что вопросы, которые он предлагал ученым и артистам, свидетельствуют об его уме и знаниях".

Во все время своего пребывания в Париже Петр выказывал величайшее уважение к кардиналу Дюбуа, до такой степени, что, по словам этого последнего, "он колебался, не поехать ли ему с царем в Россию", где он мог бы занять видное положение, "но меня удержала боязнь кнута", говорит он.

20 июня Петр выехал из Парижа в Спа.

Во время пребывания царя во Франции, русскими и французскими уполномоченными велись в Гааге переговоры о заключении [386] союза, которые завершились трактатом, подписанным 15 августа 1717 г. в Амстердаме, к которому присоединилась и Пруссия.

После заключения этого первого, по времени, франко-русского договора, в Россию был назначен полномочным министром Кампредон, а консулом Виллардо. Таким образом в России впервые появились французские дипломатические агенты, аккредитованные при русском правительстве, и сношения между двумя державами сделались постоянными, но, несмотря на это, почти все политические деятели Франции, стоявшие во главе ее правления в ХVIII веке, не сочувствовали сближении с Россией и гораздо более склонялись на сторону Австрии, с которой ими и был заключен тесный союз, "тяготевший над европейской политикой в течение восьмидесяти лет”. И впоследствии, во время семилетней войны, Шуазель не захотел сблизиться с Россией, помощь которой могла бы принести Франции существенную пользу. Таким образом, несмотря на заключение трактата, которому Петр Великий, сознавая всю важность союза с Францией, придавал огромное значение, отношения между обеими державами оставались долгое время холодными и далеко не дружественными.

В. Тимощук.

Текст воспроизведен по изданию: Петр Великий в Париже в 1717 году // Русская старина, № 2. 1909

© текст - Тимощук В. 1909
© сетевая версия - Тhietmar. 2015
© OCR - Станкевич К. 2015
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1909