№ 14
Письмо № 14
Госпоже де Гриньян
Париж, понедельник 26 августа <1675>
Вам смешно, но я и вправду вечно что-нибудь забываю. Вот, к примеру, забыла, что г-н Давонно от Вашего имени просил адрес г-на д’Аквиля; в моей последней записочке 1 на это, конечно же, не хватило места. Это на улице Вилледо, а пока, моя милая, не стоит мне слать писем для передачи. Боюсь, что я получу их уже в Бретани. А в другое время это такая радость, и было бы нехорошо с Вашей стороны лишить меня ее. Я также написала шевалье, приложив Ваше последнее письмо.
Пришло время доложить Вам о нашем разлюбезном Мирпуа. Итак, г-жа де Пюисье всерьез озаботилась этим делом. В субботу утром я вернулась из Ливри. Сразу после обеда [234] отправилась к ней; увидела, что она вне себя от злости на г-на Мирпуа, у которого, говоря по совести, нет никакого резона противиться ратификации, если не считать того, что он самый бесчестный человек во всей Франции: мелкая душонка, взбалмошный, извращенный ум, он труслив и злопамятен, панически страшится делать людям добро и упивается возможностью довести до отчаяния всех, кто имел неосторожность связаться с ним. Ему нашептали, что имущества г-на де Белльевра достанет, чтобы погасить долги, и что если кто-то разоряется, то вступает в силу шестилетний срок давности 2; ни о чем другом он теперь и слышать не желает. Толкует о каких-то расторжительных письмах; но ведь это безобразие распространяется лишь на убогих да малолетних. Мне-то понятно, что это как раз его случай, но судьи, по счастью, подходят к подобным ситуациям с подобающей серьезностью и вряд ли поверят в его неосведомленность 3. Он намеренно старается свести в могилу и г-на де Белльевра, и г-жу дю Пюи-дю-Фу, которые накануне на коленях умоляли оставить в покое г-на де Гриньяна, а все свое жестокосердие, если ему так хочется, перенести на них одних. Как и пристало варвару, он даже не подумал поднять их с колен и не удостоил ни единым словом. Они буквально кипят от негодования и полны решимости как можно скорее покончить с этим делом, ибо отлично понимают, что мы оказались втянутыми в него по причине их нерасторопности и нашего безграничного к ним расположения. Г-жа де Пюисье не оставляет попыток вразумить этого мужлана, а Бандей 4, с которым мы видимся ежедневно, заверяет меня, что ратификация лишь вопрос времени, и де Белльевру просто выгодно выставлять себя жертвой, и что на исповеди у господина коадъютора он вроде бы каялся в чем-то, а в чем, сказать не захотел, зато обронил, что спешить не собирается, ну а стало быть, не стоит и мне. Все, что говорит и вытворяет этот Мирпуа, прямо хоть сейчас в комедию, но коль скоро сюжет этот омерзителен, а Мольера, который смог бы сотворить из него чудо, увы, больше нет на свете, то я воздержусь от дальнейших комментариев. Дело это сводится к тому, что либо г-жа де Пюисье и Бандей в течение ближайшей недели с ним покончат, стало быть согласятся на ратификацию, либо придется судиться 5. В обоих случаях мне надо ехать и с помощью нашего аббата попытаться навести порядок в делах, до которых за последние четыре с половиной года попросту не доходили руки; впрочем, можете не сомневаться: дальнейшие наши планы будут целиком зависеть от обстоятельств этого дела, ибо оно задело нас за живое. [235]
Скандальная распродажа имущества г-на де Белльевра произвела в Париже такую сумятицу, так расстроила денежное обращение, что все в ужасе; будто небо вот-вот обрушится на землю. Г-жа де Лаварден уже две недели пытается раздобыть пятнадцать тысяч франков, чтобы окончательно расплатиться за землю (заметьте, даже для этого!), и не может. В ответ только: “Сударыня... г-н де Белльевр!...” — и ни гроша.
Кстати, о маркизе, она отправила Вам полный отчет и приложила к нему записочку. Она в Вас души не чает. Не тяните с ответом, что, впрочем, не в Ваших правилах. Писать ей надо на улицу Сен-Пэр, в предместье Сен-Жермен; она съезжает с одного места, а мы с д’Аруисом — с другого. Куда Вам впредь адресовать письма, я сообщу позже. Судейские вакации многим дали возможность выехать за город. Двор перебрался в Фонтенбло. При одном упоминании о нем меня бросает в дрожь, но они-то едут туда повеселиться 6. Дай Бог, чтобы на наши головы в ближайшее время ничего не свалилось! Трир активно отбивается; объявись пуля, коей суждено сразить маршала де Креки, она отыскала бы его с легкостью, ибо отчаяние толкает его в самое пекло.
Господин Принц прибыл к войскам в Германии. Проезжая по нашим местам, он сказал одному человеку: “Мне бы пару часов потолковать с тенью г-на де Тюренна, чтобы проникнуть в его замыслы, понять ход мыслей и намерений относительно этих мест, выспросить про художественную манеру этого Монтекукули”. Услышав в ответ: “Сударь, Вы исполнены силы; Господь да хранит Вас из любви к Вам и к родной Франции!”, он лишь пожал плечами.
Сынок сообщает, что принц Оранжский, похоже, намеревается осадить Кеснуа, а коли это правда, то они на пороге решительной кампании. Г-н де Люксембург спит и видит, чтобы за него замолвили словечко в нужном месте; он безмерно счастлив, ибо роль тени господина Принца 7 ему вполне удалась. Так что со всех сторон неспокойно.
На случай гибели бедного де Санзеи, о судьбе которого так ничего и не слышно, я попросила у г-на де Лувуа разрешения купить должность командира полка с правом перепродажи штандартюнкерства 8. Виконт де Марсилли выполняет при нем роль защитника моих интересов и обещает позаботиться об ответе; я, конечно, была бы рада получить его из рук самого г-на де Санзеи. Однако, поверьте, если у г-жи де Санзеи будут хоть малейшие претензии на этот счет, я, конечно же, не посмею стать у нее на пути, как из одного лишь почтения к Сент-Эрему не стала заводить речь о полке Короля; но когда-то Король лично поручил этот небольшой полк [236] Санзеи, а сейчас его просто так перепоручат кому-то еще. Г-н де Куланж полностью посвящен в эти дела. С мечтами о Пикардийском полке можно расстаться, коли не задаваться целью разориться 9 в ближайшие два года. Мало сказать разориться, но еще и ославиться; коль скоро стоять на грани разорения и при этом одалживаться, как это случалось ранее, ныне запрещено, то позора не избежать. Третьего дня неожиданно воскрес второй из Шенуазов, племянник Сент-Эрема 10. Немцы взяли его в плен; вот где стоило бы поискать г-на де Санзеи. Во время поисков юного Фруле, прежде чем опознать бедного мальчика, обезображенного дюжиной ранений, пришлось приподнимать, переворачивать, пересмотреть полторы тысячи тел. Безутешная его родительница просит оставить в семье выкупленную ранее должность главного квартирмейстера; она плачет, стенает, умоляет и не поднимается с колен. Все обещают подумать; между тем на эту должность уже двадцать два или двадцать три претендента. По правде говоря, всякий день только и слышишь, что ни одно из случавшихся до маршала де Креки поражений не сопровождалось большим смятением и беспорядицей. В субботу у г-на де Помпонна видела его жену. Ее не узнать; беспрестанно в слезах.
Г-н де Помпонн и г-жа де Вэн просили меня передать Вам самые дружеские приветы; думаю, что если вдруг Вам понадобится обратиться к нему как к министру, то лучше будет в письме поставить его имя, а адресовать его г-же де Вэн, и не потому что ей так хочется, а потому, что так вернее.
Г-н де Помпонн толкует мне про какую-то неразбериху в Провансе; я про это ничего не слышала. Прошу просветить, о чем речь; он говорит, что виной всему де Кориолис, председатель парламента, который все никак не перестанет строить из себя истинного провансальца 11. Я тогда задаю вопрос: “Ну, а г-н де Гриньян то при чем тут?” — “Сам-то он ни при чем, — поясняет он мне, — но ведь у каждого из нас есть друзья, за них и хлопочут”. Не забывайте, что это Прованс. Он поведал мне еще о какой-то депеше по своему ведомству, которую, минуя его, адресовали напрямую г-ну Кольберу 12. Мне показалось, что такое поведение весьма его задело, и он хотел бы знать, как такое могло получиться; пребывая в полном неведении, я попала в неловкую ситуацию. Говорю ему: “Уверена, что г-н де Гриньян тут ни при чем”. — “Об этом и речи нет”, — отвечает он. — “Ну, тогда, — говорю я, — это все проделки г-на д’Оппеда. И как вам такие замашки?” — “Меня они премного позабавили”, — заключил он. Я в тот день была явно в ударе, виданное ли дело, ни о чем не ведая, [237] поддержать разговор, словно ты в курсе событий. Дайте мне знать, из-за чего весь сыр-бор. Лучше, чтобы все оказалось именно так. Ла Гард выезжает через неделю; все время какие-то задержки. Вчера он у меня обедал; наговорились от души. Этого же желаю и Вам с ним в Гриньяне. Он беспокоится за здоровье господина архиепископа, да и на меня страху нагнал. Он захватит для Вас венгерской воды, башмаки и двенадцать коробков с пилюлями.
Не думайте, милая, что смерть г-на де Тюренна позабылась у нас столь же быстро, как прочие известия; не проходит и дня, чтобы о нем не вспомнили и не всплакнули:
Он грезится везде, ничто с ним не сравнится.
Эти строки как раз про него. Вы говорите, что воистину блаженны те, кого обошла стороной столь тяжкая утрата! Однако всеобщее внимание к ней лишний раз заставило вспомнить о доблестях сего славного человека. Известие о том, сколь потряс Вас Сент-Илер своим рассказом, весьма меня порадовало. Он выжил; будет теперь привыкать управляться левой рукой. Твердость и красота души еще сослужат ему добрую службу. Смею предположить, что известие о мелкой неудаче нашей армии изрядно Вас удивило; с самого рождения Вы и не слыхивали ни о чем подобном 13. Один лишь коадъютор 14 сумел использовать все это во благо, добавив тем самым блеска и свежести своей торжественной речи, успех которой, по меньшей мере в глазах придворных, составила именно эта ее часть, умные же головы воздают ей должное целиком, от начала и до конца. В субботу они с нашим красавцем аббатом отобедали у меня; общество любого из Гриньянов доставляет мне несказанное удовольствие.
К слову сказать, милая, кроме меня ни при дворе, ни по всей Франции Вам не сыскать другой такой матери, которая бы горевала при мысли, что ее родная дочь купается в любви, и почитала бы себя одну достойной чести коротать свои дни подле нее. Но таковы промыслы Фортуны, они обрекают меня на смирение вопреки мукам, о коих умалчиваю, полагаясь на Ваше во мне участие. И тогда письма наши друг к другу есть благо, ибо они лучшее, что у нас есть. Знаю, сколь утруждают Вас ответы на мои письма, сколь отвлекают они от соблюдения ваших светских приличий. Вы сетуете на недостаток новостей; а каково мне дважды в неделю читать про такое. Да ни одна книга не способна заменить этих никуда не годных, но писанных для Вас одной писем; готова ручаться, что Вы лишь наскоро проглядываете их. Но коль скоро Вы находите в них [238] усладу, моя милая, то мне этого и довольно. А тут еще наш толстяк-аббат наговорил мне всякого про Бретань. Понятно, что только известия о смятении в рядах бунтовщиков окончательно склонили меня в пользу того, чтобы ехать; он же уверен, что я просто решила воспользоваться оказией, словно бы лучшей до скончания века может не представиться.
Шевалье де Лоррен воротился к Месье как ни в чем не бывало; нашлась-таки добрая душа, воротившая его на праведный, а может, и гибельный для него путь. На эту незначительную новость никто и внимания не обратил; она, что пылинка, против гибели г-на де Тюренна и всего, что за этим последовало. И если Вам вдруг показалось, что подобные пустяки могли затмить столь значительные события, то Вы глубоко заблуждаетесь.
Г-жа д’Арманьяк разродилась сыном, у г-жи де Лувиньи тоже сын, а у г-жи принцессы д’ Аркур — дочь, у госпожи Герцогини неделей раньше также родилась дочь.
Прикладываю пакет для Корбинелли, по моим расчетам, он должен быть сейчас в Гриньяне. В нем письмо от м-ль де Мери.
Наш кардинал все еще в Сен-Мишеле. Сейчас ему напишу, там хорошо. Аббат де Понткарре прямо светится от Ваших писем; он их обожает, читает очень внимательно, потом мне пересказывает и благоговейно хранит. Вы не можете себе представить, до чего живо и увлекательно Вы рассказываете о самых простых вещах.
Мадмуазель прибыла на купания 15; в Фонтенбло она ехать не хочет.
Сердечно целую г-на де Гриньяна и своих внучат, но Вас, моя милая, в первую очередь. Это все чушь, будто материнская любовь восходит по ступеням до безумного обожания внуков; моя все так же на первом этаже, и уж коли эта малышня мне дорога, то единственно из любви к Вам. Прощайте же, моя несравненная и самая любимая. Если вдруг г-н де Вард все еще в Гриньяне, передайте ему привет, пишите мне больше о Вашем житье-бытье.
Комментарии
1. Ироничное высказывание о предыдущем письме, связанное с ритмичностью доставки корреспонденции. Дело в том, что письма, написанные по пятницам, всегда были вполовину короче писем, написанных по средам, где маркиза отвечала сразу на два полученных к тому времени письма дочери.
2. Без удовлетворения в этом случае оказались бы все те, кто не заявил о своих долговых претензиях в течение предшествующих шести лет. А так как претензии Мирпуа были зафиксированы в брачном свидетельстве сестры его супруги, второй жены графа де Гриньяна, еще в 1666 г., то он полагал, что ему опасаться нечего.
3. Расторжительные письма, практика которых существовала вплоть до Великой Французской революции, предоставляли судьям право в случае обращения одной из сторон пересматривать, а при необходимости и отменять ранее принятые в ее отношении правовые акты, если будут доказаны несовершеннолетие или умственная неполноценность этой стороны.
4. Бандей, поверенный Мирпуа, с которым маркиза была хорошо знакома.
5. Окончательное решение по этому делу в пользу графа де Гриньяна будет принято лишь в 1677 г. в результате многочисленных судебных разбирательств.
6. Когда дочь в последний раз уезжала из Парижа, маркиза проводила ее до Фонтенбло.
7. Принц Конде только что отбыл к войскам в Германию. Действия Люксембурга были направлены на то, чтобы помешать слиянию армий Принца Оранжского и герцога Целльского.
8. Речь идет о возможности карьерного роста для Шарля де Севинье, сына маркизы.
9. Пикардийским полком командовал погибший Ла Марк, но эта должность стоила слишком дорого.
10. Его, как и первого племянника де Сент-Эрема, командира Королевского полка, считали погибшим.
11. Пьер де Кориолис — выходец из семьи, которая с 1568 по 1786 гг. дала семерых председателей парламента в Эксе и где он сам, будучи председателем, стоял во главе фракции нотаблей. “Строить из себя провансальца” в то время означало плести интриги, сутяжничать.
12. Так как Прованс сравнительно недавно был присоединен к Франции, то в международных отношениях он зависел от секретариата по иностранным делам, стало быть, от Помпонна. Вместе с тем по финансовым вопросам необходимо было обращаться к Кольберу, а по военным — к Лувуа, отсюда и путаница, о которой говорится в письме.
13. Начиная с 1646 г. французские войска ни разу не испытывали горечи поражения (исключая зарубежные экспедиции: Неаполь, Канди). Стойкость Голландии и отвод войск в 1672 г. официальная пропаганда не рассматривала как поражение французской армии.
14. Жан Франсуа Поль де Гонди Рец (1614-1679) — кардинал, коадъютор архиепископа Парижского, затем архиепископ. Один из предводителей Фронды. Родственник и друг маркизы.
15. По поводу принятия ванн в Париже пишет Франсуа де Бассомпьер в своих записках, что в Сене купалось одновременно до 4 тысяч человек. В июле 1666 г. д’Ормессон отмечает: “Стоит страшная жара, весь Париж с утра до вечера принимает речные ванны, среди мужчин, нимало не смущаясь, купаются и дамы”.