РИШЕЛЬЁ

I. Из «Политического завещания» Ришелье ¹.

1.

(Из предисловия к «Политическому Завещанию»)

Когда Вы, Ваше величество, решили предоставить мне одновременно и доступ в Ваши Советы и оказать мне великое доверие в управлении вашими делами, я поистине могу сказать, что гугеноты делили государство с Вами, что вельможи вели себя как если бы они не были Вашими подданными, а наиболее могущественные губернаторы провинций – как государи в своих должностях.

Я могу сказать, что дурной пример тех и других был столь вреден для государства, что наиболее упорядоченные корпорации, почувствовав силу от этого беспорядка, в известных случаях уменьшили Ваш законный авторитет, насколько это им было возможно, чтобы вознести свой авторитет далее разумных пределов.

Я могу сказать, что каждый измерял свою заслугу своею дерзостью; что вместо того, чтобы ценить благодеяния, которые они получали от Вашего Величества по их настоящей цене, они их ценили лишь тогда, когда они соответствовали их разнузданной фантазии; что наиболее предприимчивые были почитаемы за более мудрых и оказывались наиболее счастливыми.

Я могу еще сказать, что союзы с иностранными государствами находились в пренебрежении, частные интересы предпочитались государственным, – одним словом, достоинство Королевского Величества было столь унижено и столь непохоже на то, чем оно должно было бы быть, благодаря ошибкам тех, кто были тогда главными руководителями Вашими делами, что его почти невозможно было признавать.

Нельзя было долее терпеть поведение тех, кому Ваше Величество вверили кормило своего государства, чтобы не потерять всего; с другой стороны, нельзя было также сразу изменить все, не нарушая законов благоразумия, которое не позволяет непосредственно переходить из одной крайности в другую.

Плохое состояние Ваших дел, казалось, побудит Вас к опрометчивым решениям без разбора времени и средств, и однако нужно было делать выбор и в том и в другом отношении, чтобы извлечь пользу из перемены, которую необходимость требовала от Вашего благоразумия.

Лучшие умы не думали, что можно без крушения обойти все подводные камни, которые появились в это неустойчивое время; при дворе было много [12] людей, которые порицали уже безрассудство тех, кто хотел предпринять это; и так как все знали, что государи легко обвиняют тех, кто находится около них, в неуспехе дела, относительно которого им были даны хорошие советы, то лишь немногие надеялись на благополучный исход перемены, которую как говорили, я хотел произвести; большинство считало мое падение неизбежным еще до того, как Ваше Величество меня возвысили.

Несмотря на все затруднения, о которых я довел до сведения Вашего Величества, я, зная, что могут сделать короли, когда они хорошо пользуются своей властью, осмелился без всякой, мне кажется, самонадеянности обещать, что Вы обретете благо Вашего государства и что Ваше благоразумие, Ваша сила и благословение Божие в непродолжительном времени придадут новый вид этому королевству.

Я обещал Вам употребить все свое искусство и весь авторитет, который Вам угодно было дать мне, чтобы сокрушить партию гугенотов, сломить спесь вельмож, привести всех Ваших подданных к исполнению своих обязанностей и возвысить Ваше имя среди иностранных наций на ту степень, на которой оно должно находиться.

2.

Глава ХIII О принципах управления.

Наказание и награда суть два принципа, безусловно необходимые для управления государством

Обычная поговорка, тем более справедливая, что она во все времена была в уме и устах людей, заключается в том, что наказание и вознаграждение суть два наиболее важные принципа для управления королевством. Известно, что если даже не пользоваться при управлении государством никаким иным правилом, кроме принципа неумолимого наказания тех, кто ему вредит, и обязательного вознаграждения тех, кто оказывает ему существенные услуги, – не было бы плохих администраторов, так как нет людей, которых нельзя было бы держать в границах их обязанностей страхом или надеждой.

Я ставлю наказание на первое место сравнительно с наградой потому что, если бы пришлось лишиться одного из них, скорее можно было бы обойтись без последней, чем без первого...

Опыт людей долгой практики учит, что люди легко теряют память о благодеяниях, и что, когда они осыпаны ими, желание иметь их еще больше делает их и честолюбивыми и неблагодарными; опыт учит нас также, что наказания являются более верным средством, чтобы держать каждого в границах его обязанностей, их забывают тем менее, что они у большинства людей воздействуют на чувства, более могущественные, чем разум, который для многих совсем не имеет значения.

Быть суровым по отношению к людям, которые хвалятся тем, что они пренебрегают законами и распоряжениями государства, это значит – действовать ко благу государства (как некоторого целого «c’est etre bon pour le Public»); и нет большего преступления против общих интересов, как быть терпимым по отношению к тем, кто их нарушает...

Бич, который является символом правосудия, никогда не должен оставаться без применения; я хорошо знаю, что он не должен также [13] сопровождаться суровостью, лишенной милосердия. Но это последнее качество не имеет ничего общего с терпимостью, побуждающей к беспорядкам, которые, как бы малы они ни были, часто столь вредны для государства, что могут привести к его гибели...

Многочисленные восстания против королей, имевшие место в прошлом, не имели другого источника, кроме излишней терпимости.

В делах государственных преступлений нужно закрыть дверь жалости, презирать жалобы заинтересованных лиц и речи невежественной черни, которая порицает иногда то, что для нее наиболее полезно, а часто и совсем необходимо.

Христиане должны забывать оскорбления, наносимые им лично, но правители обязаны помнить проступки, которые затрагивают общие интересы; в самом деле, – оставлять их безнаказанными, значит скорее совершать их, еще раз, чем прощать их и отпускать.

Распоряжения и законы (о наказаниях за государственные преступления) совершенно бесполезны, если они не сопровождаются приведением их в исполнение, которое в такой мере абсолютно необходимо, что если во время разбора обыкновенных дел требует бесспорных доказательств, дело обстоит совсем иначе в делах, касающихся государства; в таких случаях то, что вытекает из основательных догадок, должно иногда считаться за ясные доказательства, тем более, что заговоры и мятежи, создающиеся противно общему благу (salut public), заключаются обыкновенно с такой хитростью и в таком секрете, что ясные доказательства можно иметь не раньше того, когда они начнутся и когда все средства бессильны.

В таких случаях иногда следует начинать с применения закона (т.-е. с наказания!), в то время как во всех других юридическое расследование при помощи свидетелей или неопороченных улик является предварительным условием.

Эти правила могут показаться опасными, и действительно они не совсем лишены опасности, но они безусловно станут такими, если, не пользуясь последними и крайними мерами против преступлений, существование которых может быть доказано лишь предположением, их станут предупреждать невинными мерами, вроде изгнания или заточения в тюрьму подозреваемых лиц.

Добросовестность и проницательность здравомыслящего ума, испытанного в ведении дел, который знает будущее как и настоящее так же верно как посредственный ум в результате созерцания самих вещей, будет в такой практике гарантией против дурные последствий; а в худшем случае, так как возможные в таком случае ошибки и злоупотребления опасны лишь для частных лиц, жизнь которых при таком способе ведения дела не затрагивается, эта практика не перестает быть приемлемой, так как интересы частных лиц не могут идти в сравнение с интересами общими (государственными, «du Public»). Наказания столь необходимы в том, что касается общих интересов (interet public) что нельзя совершать в этом отношении даже ошибку снисходительности, компенсируя настоящее зло прошлым добром, т.-е. оставлять безнаказанным преступление, потому что тот, кто его совершил, имел заслуги в другом случае. [14]

3.

Глава III. О дворянстве.

... Дворянство следует рассматривать как один из главных нервов государства, способный в особенности споспешествовать его сохранению и упрочению. Оно было с некоторого времени столь унижено благодаря большому количеству чиновников, которых зло века создало в ущерб ему, что весьма нуждается в поддержке против посягательств этих людей. Богатство и чванство этих последних отягчают нужду дворян, богатых лишь храбростью, благодаря чему они охотна кладут свою жизнь за государство, ресурсы которого высасываются чиновниками.

Так как их следует поддерживать против тех, кто их притесняет, равным образом нужно стараться ставить преграды к тому, чтобы они не обращались с теми, кто ниже их, так, как обращаются с ними самими.

Обычный недостаток рожденных в этом сословии – употреблять насилие по отношению к народу, которому Божество дало руки, по-видимому, скорее для того, чтобы добывать себе пропитание, нежели для того, чтобы защищать свою жизнь.

В высшей степени важно положить предел таким беспорядкам неуклонной строгостью, чтобы слабейшие из Ваших подданных, хотя и безоружные, были под сенью Ваших законов в такой же безопасности, как и те, у кого в руках оружие.

Дворянство, засвидетельствовав на войне, счастливо закончившейся миром, что оно унаследовало доблесть своих предков, которая дала Цезарю повод предпочитать его всякому другому, нуждается в дисциплине для приобретения новой и сохранения прежней репутации и для полезной службы государству. Если дворяне заслуживают того, чтобы с ними хорошо обращались, когда они поступают хорошо, то нужно быть строгим по отношению к ним, если они не выполняют того, к чему их обязывает их происхождение. Для меня ясно, что те, кто, забывая добродетели предков, уклоняется от службы короне своею шпагою и своею жизнью, со всею строгостью и постоянством, которых требуют законы государства, заслуживают быть лишаемыми выгод их рождения и должны нести часть бремени народа.

Так как честь для них выше жизни, их следует наказывать скорее лишая их первой, нежели последней. Отнимать жизнь у людей, которые рискуют ею ежедневно, ради простой игры честолюбия, менее чувствительно, чем отнимать честь, оставив им жизнь, которая превращается в таком случае для них в вечную пытку.

Если не следует ничего забывать, чтобы удержать дворянство в истинной доблести его отцов, го не следует также ничего упустить, чтобы сохранить его во владении теми имуществами, которые отцы им оставили, и способствовать тому, чтобы они могли приобрести новые.

Но как невозможно найти средство от всех болезней, так очень трудно указать заранее общий способ для достижения целей, которые я предлагаю. Многочисленные браки, заключаемые в этом королевстве в каждой фамилии, [15] в то время как в других государствах женится часто только старший, являются одной из причин разорения наиболее могущественных фамилий в короткий срок. Но если этот обычай приводит к бедности отдельные фамилии, то он настолько обогащает государство, сила которого состоит в массе верных людей, что вместо того, чтобы жаловаться на это, нужно быть довольным и вместо того, чтобы изменять это, нужно лишь стараться дать тому, кого этот обычай заставляет появляться на свет – средства существовать в чистоте сердца, которую они получают от своего происхождения.

Для этой цели следует различать дворянство придворное от дворянства деревенского.

Дворянство придворное можно облегчить, положив предел роскоши и невыносимым расходам, которые мало-помалу вошли в обычай при дворе, так как, несомненно, подобное распоряжение будет для них столь же полезным, как и всякие пенсии, которые ему дают. Что касается деревенского дворянства, то хотя оно и не получит такого облегчения от подобного распоряжения, так как его нищета не позволяет ему делать чрезмерных расходов, оно все же не замедлит почувствовать результаты этого средства, столь необходимого дли государства, что без него оно не сможет избежать разорения.

Если Ваше Величество прибавит к распоряжению, которое ему угодно будет издать, для устранения этого непорядка, учреждение пятидесяти военных рот и такое же количество легкой конницы, содержимых в провинциях на условиях, о которых подробно укажем ниже, это будет хорошим средством для поддержки наименее обеспеченных слоев дворянства.

Если затем Ваше Величество уничтожит продажу губернаторств королевства и продажу всех военных должностей ², которые в достаточной степени оплачиваются ценою крови этого сословия; если оно будет применять тот же порядок к замещению дворцовых должностей; если они вместо нынешнего порядка, когда различные люди принимаются на эти должности путем грязных сделок из своего кошелька, закроет доступ к ним для тех, кто не имеет счастья быть благородного происхождения; если такой доступ даже и для тех, кто имеет это преимущество, будет открыт лишь по выбору Вашего Величества в зависимости от их заслуг, – все дворянство поймет и пользу и честь, столь благого распоряжения.

4.

Глава IV. О третьем сословии королевства.

Чтобы последовательно трактовать о третьем сословии королевства и ясно представить себе мероприятия, необходимые для того, чтобы держать его в должном порядке, я его разделю на три части:

Первая будет заключать в себе чиновников юстиции;

Вторая – тех, кто ведает финансами;

И третья – народ, который несет почти все государственные повинности.

Отдел I, касающийся непорядков в ведомстве юстиции вообще и рассматривающий в частности вопрос о том, может ли уничтожение продажности и наследственности должностей служить хорошим средством против таковых зол.

...Расстройство правосудия дошло до такой степени, что дальше идти некуда; я обсудил бы подробно эти непорядки и средства к их исправлению, [16] если бы моя уверенность в том, кто исправляет в данный момент высшую судебную должность, и мое знание о его намерении сделать правосудие чистым, насколько позволяет испорченность людей, не обязывали меня ограничиться лишь тем, чтобы предложить Вашему Величеству некоторые общие меры, дабы положить предел главным непорядкам.

По мнению большей части людей, важнейшая мера, заключается в том, чтобы уничтожить продажность и наследственность должностей ³ и передавать их бесплатно лицам, столь известным своею способностью и честностью, что их достоинства не могла бы оспаривать сама зависть... Однако, несмотря на то, что почти всегда опасно оставаться одиноким в своем мнении, я смело могу сказать, что при нынешнем положении вещей и в будущем, насколько его можно предвидеть, гораздо лучше, мне кажется, продолжать порядок продажи и наследственности должностей, чем совершенно изменить это учреждение.

Нельзя не признать, что в таком случае происки двора превозмогут разумные доводы и фавор будет иметь большую силу, чем достоинство. Я хорошо знаю обычную поговорку, что тот, кто покупает правосудие оптом, может, продавать его в розницу; но верно и то, что для чиновника, который вкладывает большую часть своего имущества в покупку должности, большой сдержкой от злоупотреблений будет служить страх потерять все, что он заплатил, а в таком случае цена должности – не плохое ручательство за добросовестность чиновника.

Жалобы на продажу должностей были во все времена монархии; но хотя эти жалобы и признавались всегда основательными по существу, продолжали терпеть беспорядок, их вызвавший, полагая, что мы не способны к строгому и совершенному порядку вещей, который эти жалобы имеют в качестве своей цели. Нужно быть невеждой в истории, чтобы не знать, что некоторые историки не пощадили даже короля Людовика Святого, бросив упрек его царствованию в том, что с его времени должности перестали даваться даром; что историки осуждают за это и других из последующих королей, потому что торговля должностями сделалась до того публичной, что стали сдавать на откуп деньги, выручаемые от их продажи; что историки сделали ненавистной память великого короля Франциска (I) за то, что он первый, движимый нуждами своего времени, ввел правильную торговлю должностями, которая затем не прекращалась.

Я признаю, что для этого великого государя было несчастием то, что он стал основателем этого дурного учреждения; по, быть может, он не был бы так осуждаем, если бы хорошо знали причины, побудившие его к этому. Сведения о том, что частные лица продают без его ведома его милости, в тяжесть великих дел, лежавших на нем, привели его к мысли, что нет лучшего и скорейшего способа получить добровольно имущество своих подданных, как путей дарования им почестей за деньги. Покойный король (Генрих IV) с своим мудрым Советом во время глубокого мира в свое царствование, не знавшее нужды, прибавил к продажности должностей, введенной великим государем (Франциском I), годовой налог (так наз. «полетт» Генриха IV). Нельзя думать что он сделал это без некоторого раздумья, не предвидев, насколько позволяет человеческое благоразумие, следствий и результатов; но ведь вполне установлено, что созданное мудрыми государями не может быть изменено, пока опыт не обнаружит его вреда и пока не станет ясным, что можно сделать лучше. [17]

Непорядки, появившиеся вследствие общественных нужд и укрепившиеся вследствие государственной необходимости (par des raisons d’Etat) должны реформироваться лишь постепенно. Нужно медленно подводить к этому умы и никоим образом не переходить от одной крайности к другой... С трудом можно было бы изменить порядок распоряжения должностями, не изменив в дурную сторону расположения тех, кто ими владеет; в этом случае пришлось бы опасаться, как бы бывшие владельцы должностей, вместо своих прежних немаловажных услуг в деле удержания народа в рамках его обязанностей, не стали бы в будущем способствовать более, чем кто-либо другой, его распущенности Иногда бывает благоразумно ослабить лекарства, чтобы они дали больший результат; и порядки, наиболее соответствующие разуму, не всегда бывают самыми лучшими, потому что иногда они несоизмеримы с силами тех, которые их должны осуществлять... Но я прибавлю, что совершенно необходимо уменьшить цену должностей; она достигла такой высоты, что дальше нет возможности терпеть ее размеры.

Отдел II, который предлагает общие средства, могущие положить предел непорядкам юстиции ⁴.

Предлагая целый ряд средств, как награды и наказания, лучшую подготовку будущих судейных чиновников и т. д., Ришелье дает затем такой совет:

Я полагаю, что будет очень полезно посылать почаще в провинции государственных советников или мастеров прошений, должным образом выбранных не только для того, чтобы выполнять функции интендантов юстиции в главных городах – что в большей степени служило бы их честолюбию, чем общественной пользе, – но для того, чтобы объезжать все места провинции, расследовать нравы чинов юстиции и финансов, смотреть за тем, взимаются ли подати сообразно с ордонансами, не совершают ли сборщики податей при этом несправедливостей, притесняя народ; расследовать, каким образом чиновники несут свою службу; узнавать, как управляется дворянство, и пресекать всевозможные беспорядки и в особенности насилия тех, кто, будучи могущественным или богатым, притесняет слабых и бедных подданных короля.

5.

Отдел IV. О чинах финансового ведомства.

Финансовые дельцы и участники откупов ⁵ представляют собою особый класс, вредный для государства, но тем не менее необходимый. Этот род чиновников есть зло, без которого нельзя обойтись, но который должен быть введен в границы терпимого. Испорченность и злоупотребления укоренились среди них до такой степени, дальше которой они не могут быть допускаемы. Они не смогут дальше обогащаться, не разорив государства и не погубив самих себя, так как они дают повод завладеть их имуществом на основании всем известного факта безмерных богатств, собранных ими в весьма короткое время, и той разницы, которую можно получить, сравнивая то, что они имели при вступлении в должность, с тем, владельцами чего они теперь являются. [18]

Я хорошо знаю, что, подобного рода политика, (т.-е. отобрание богатств у финансовых дельцов!) может привести к большим промахам и послужить поводом к совершенно несправедливым насилиям. Поэтому я не касаюсь этого предмета между прочий, не желая советовать средства, влекущего множество злоупотреблений. Но я утверждаю, что едва ли были бы справедливыми жалобы, если бы правительство держалось того взгляда, что нужно наказывать тех, которые сделались богатыми в короткое время исключительно ловкостью своих рук, и оставлять в покое имущество тех, кто сделался богатым и могущественным либо благодаря бережливости – один из наиболее невинных способов обогащения, – либо благодаря награде благоволения монарха, либо благодаря вознаграждению за услуги – другой не только безукоризненный, но и наиболее законный способ обогащения, полезный для частных лиц и выгодный для государства, которому лучше будут служить, если оно будет благоволить к тем, кто ему полезен.

Искоренение злоупотреблений финансовых чинов является абсолютной необходимостью, в противном случае они разорят государство, которое до такой степени жиреет вследствие их воровства, что, если последнему не положить предела, государство через короткое время станет неузнаваемым.

Золото и серебро, которыми они захлебываются, дают им возможность вступать в союз с лучшими фамилиями королевства, которые унижаются таким образом до неравных браков и производят людей столь же далеких от великодушия их предков, сколь часто бывают они мало похожи на них лицом.

Обдумав основательно средства против зла, причиняемого ими, смею сказать, что самое лучшее заключатся в том, чтобы уменьшить их число, что вполне возможно, и давать в важных случаях поручения надежным людям, способным выполнить порученное им дело, а не таким, которые, находясь в должности, полагают, что они имеют достаточно оснований, чтобы красть безнаказанно.

Во время мира можно будет легко уничтожить большое количество должностей этого рода и таким образом освободить государство от тех, кто, не оказывая ему никаких услуг, высасывает из него в короткое время все богатство.

Я знаю, что с ними обходятся обыкновенно как с пиявками, которых часто заставляют отдавать при помощи крупицы соли всю высосанную ими кровь, или как с губками, которым дают наполниться, потому что, выжимая их, можно получить весь сок, ими перед этим впитанный. Но это, мне кажется, дурной способ действия, и я считаю, что заключение с финансовыми дельцами договора или сделки есть средство против зла, худшее, чем само зло: это значит, собственно говоря, давать им право воровать снова, в надежде на новую милость, и если таким путем можно извлечь что-либо из кошелька, они покроют не только основной капитал, отданный ими, но и проценты, более высокие, чем это допускается ордонансами.

Отсюда я заключаю, что, оставив некоторых необходимых чиновников, как, напр., государственного казначея (tresorier d’Epargne), генерального приемщика, двух или трех казначеев в каждом генеральстве ⁶ и такое же количество финансовых чиновников в округе, без которых нельзя обойтись, и вознаградив частных лиц, которые с добрым намерением отдали свои деньги, чтобы получать своевременное движение по службе, можно уничтожить всех [19] остальных, оказав этим немалую услугу государству. Без этого никакими регламентами невозможно сохранить королевские деньги, не имея пыток, в достаточной степени жестоких, для того, чтобы помешать большинству этих чиновников присваивать себе часть того, что проходит через их руки.

6.

Отдел V. О народе

Все политики согласны с тем. что, если бы народ слишком благоденствовал, его нельзя было бы удержать в границах его обязанностей. Они основываются на том, что, имея меньше знаний, чем другие сословия государства, несравненно лучше воспитанные и более образованные, народ едва ли оставался бы верен порядку, который ему предписывают разум и законы, если бы он не был до некоторой степени сдерживаем нуждою.

Разум не позволяет освобождать его от каких бы то ни было тягот, ибо, теряя в таком случае знак своего подчинения, народ забыл бы о своей участи и, будучи освобожден от податей, вообразил бы, что он свободен и от повиновения.

Его следует сравнивать с мулом, который, привыкнув к тяжести, портится от продолжительного отдыха сильнее, чем от работы. Но подобно тому, как работа, мула должна быть умеренна, а тяжесть животного соразмеряется с его силою, то же самое должно быть соблюдаемо и относительно повинностей народа: будучи чрезмерными, они не перестали бы быть несправедливыми даже и в том случае, если бы они были полезны для общества.

Я хорошо знаю, что когда короли предпринимают общественные работы, прав тот, кто говорит, что королям возвращается в виде тальи то, что у них зарабатывает народ. Но можно также утверждать, что народу возвращается то, что у него берут короли, и что народ дает, чтобы снова получить, ибо он пользуется своим имуществом и безопасностью, которые он не мог бы сохранить, если бы он не содействовал существованию государства.

Я знаю, кроме этого, что многие государи потеряли свои государства и своих подданных, потому что они не держали войск, необходимых для их сохранения, из боязни излишне обременить налогами своих подданных, и что некоторые подданные попали в рабство к вратам, потому что излишне желали свободы под властью их прирожденного монарха. Но есть некоторая граница, которую нельзя перейти, не сделав несправедливости, так как здравый смысл учит каждого, что должно быть соответствие между тяжестью и силами, которые ее подъемлют.

Это соотношение должно быть соблюдаемо как божественный закон, так что, как нельзя считать хорошим государя, берущего от своих подданных больше, чем следует, так нельзя считать всегда наилучшим и того из них, который берет меньше, чем следует. Наконец, как у раненого человека сердце, ослабевшее от потери крови, привлекают к себе на помощь кровь нижних частей организма лишь после того, как истощена большая часть крови верхних частей, так и в тяжелые времена государства монархи должны, поскольку это в их ситах, воспользоваться благосостоянием богатых прежде, чем чрезмерно истощать бедняков.

Комментарии

1. Жан Арман дю Плесси, кардинал герцог Ришелье (1585–1642); с 1624 г. председатель королевского совета. В это время (1624–1642) он фактически правил Францией, способствуя своей политикой окончательному торжеству абсолютизма. Он оставил мемуары (об их подлинности см. новые исследования P. Bertrand. Les vrais et les faux Memoires du Card. de Richelieu в Revue Hist. № 12 за 1922 г.), «Политическое завещание», подлинность которого несомненна, хотя в свое время она оспаривалась Вольтером, и огромную деловую переписку, изданную М. Авенелем.

5. Financiers et partisans, кредиторы государства под залог государственных доходов. В данном случае дело идет также и об откупщиках налогов. При старом порядке значительная часть налогов, в том числе все косвенные (aides), отдавались на откуп капиталистам, вносившим в госуд. казну сумму, несравненно меньшую – иногда вдвое или втрое – той, которую они выколачивали затем от налогоплательщиков. Этим объясняются ненависть к этим «пиявкам и губкам», как их называет Ришелье, и те советы, которые он здесь дает. Кольбер, политика которого была направлена к поддержке торговой и промышленной буржуазии, использовал советы Ришелье с обычной для него прямолинейностью, создав в 1661 г. чрезвычайную судебную палату для расследования злоупотреблений, совершенных откупщиками и финансистами в эпоху фронды, и устроил им настоящий погром, конфисковав у них сумму, равную почти годовому доходу государства (см. P. Clement. Vie de Colbert, Paris. 1848. Chap. II). После Кольбера они снова пользуются, благодаря своим богатствам и подкупам министров, прежним, если не большим влиянием. (См. Дневник д’Аржансона.) В крушении старого порядка они сыграли не последнюю роль, равно как и в истории французских капиталистов и капитализма, выраставшего не только из торговли и промышленности, но и на почве финансово-податной системы старого порядка, лежавшей бременем на плечах главным образом французского крестьянства.

6. Generalite – финансово-податные округа старой Франции, во главе которых стояли интенданты (см. прим. 16); делились на мелкие округа (elections).

(пер. С. Д. Сказкина)
Текст воспроизведен по изданию: Старый порядок во Франции. История в источниках. М. 1925

© текст - Сказкин С. Д. 1925
© сетевая версия - Тhietmar. 2011
© OCR - Засорин А. И. 2011
© дизайн - Войтехович А. 2001