ДЕ ТУ

ДЕНЬ БАРРИКАД 12—13 МАЯ 1588 г.

Рассказ очевидца, историка XVI в. де Ту. День баррикад—одно из важных событий так называемой “войны трех Генрихов”. Король Генрих III, все время колебавшийся между лигистами, возглавляемыми Генрихом Гизом, и гугенотами, предводительствуемыми Генрихом Наваррским, был встревожен появлением Гиза в Париже. Король боялся, что популярный в Париже Гиз будет держать его, короля, в плену и фактически захватит власть. Он приказал впустить в Париж наемные войска и замышлял арестовать Гиза, но в последний момент не решился. Между тем парижане, встревоженные появлением в стенах Парижа королевских наемников и слухами о готовящейся резне католиков, которые распускали сторонники Гиза, подняли восстание. Текст де Ту, приводимый ниже, дан с некоторыми сокращениями и упрощениями

Размещение наемных войск по всем кварталам Парижа навело такое уныние на парижан, что буржуа стали повсюду закрывать свои лавки. Губернатор Парижа, дабы рассеять страх буржуа перед королевскими войсками и поднять дух тех, кто был против него, посоветовал королю дать ему разрешение проехать по улицам и уговорить буржуа от имени его величества, что бояться-де нечего и что нужно снова открыть свои лавки, а с другой стороны, дать приказ войскам не выходить за пределы своих постов и спокойно ждать приказов его величества, не прибегая к насилиям. Королева-мать со своей стороны поддержала этот совет, и король согласился. Таким образом эти войска, которые в первый момент их появления в Париже и вследствие страха, который они навели на буржуа, могли бы дать королю возможность полностью овладеть положением, если бы король пожелал ими воспользоваться, пребывая в течение значительного времени в бездействии вместо того, чтобы навести страх, вызвали презрение народа. Народ стал относиться к ним как к чугунным неподвижным тумбам. [171]

Между тем мятежный дух, который проявился впервые на Плас-Мобер, распространился вскоре по всем прочим кварталам Парижа. Сразу же все цепи, запиравшие улицы, были натянуты, выходы из площадей были завалены баррикадами. Каждый старался принести побольше камней, и ими были немедленно забиты все окна, которые выходили на площади. Были сделаны, наконец, все приготовления к тому, чтобы напасть и уничтожить королевские войска.

Так как на Новом рынке и у моста св. Михаила стали усиливаться беспорядки, королевский двор послал туда сначала одного, потом другого из королевских военачальников, которым, однако, королева-мать не переставала внушать мысль сдерживать войска, не допускать их нападать на мятежников и держаться оборонительной позиции. Такого рода приказы, казавшиеся признаком слабости и трусости, сломили дух королевских войск и подняли дух мятежников, которые, имея во главе своих отрядов самых знаменитых в Париже драчунов и офицеров из отрядов герцога Гиза, стали наступать с оружием в руках, угрожая королевским войскам. Продвигая вперед баррикады, они блокировали наемников, которые, стоя неподвижно на своих постах, оказались не в состоянии вырваться из блокады. Напрасно командиры посылали одного за другим в Лувр, дабы оповестить короля о том, что происходит, и получить новые приказы. Эти приказы оставались неизменными. Королева-мать все время приказывала им — не допускать, чтобы королевские войска начали нападение; они должны были только обороняться.

С другой стороны, королева-мать и другие все время путешествовали между королевским дворцом и дворцом Гиза, стараясь убедить герцога от имени короля удалиться из Парижа. Они обещали, что ни ему, ни тем парижским буржуа, которые принадлежали к его партии, не будет нанесено никакого ущерба и что в будущем никого за это не тронут. Герцог, который вначале несколько опасался последствий восстания, казалось, склонялся к соглашению, требуя лишь, чтобы ему дали соответствующие обязательства, но в действительности он лишь старался выиграть время, решив использовать события. Когда же он заметил, что королевские войска потеряли мужество, а его сторонники, наоборот, становились все более смелыми, он стал предъявлять все большие требования. Он жаловался на то, что король якобы его обидел и желал удовлетворения...

Что касается меня, то я вспоминаю, что несколько раньше полудня, когда улицы еще не было до конца забаррикадированы, желая определить свое место в этом великом событии и узнать положение обеих партий, я вышел из своего дома и, не боясь опасностей, которым я подвергался, отправился пешком к Лувру [королевский дворец]. Я нашел его пустым и погруженным в полное молчание — признак того, что там царило полное отчаяние. Выйдя из него с дрожью в сердце, я отправился к дворцу [172] Гиза. Встретив его прогуливавшимся, я подошел к одному моих друзей, который следовал за мною, и сказал ему на ухо, что в этот день, если я не ошибаюсь, будет нанесен последний удар королю и королевскому авторитету... События подтвердили мои предсказания...

[На следующий день] до дворца дошли новые вести, что мятежники совещались всю ночь, что у них целый склад оружия в; монастыре Кордельеров, что студенческая молодежь, которая стекалась в Париж из всех провинций, тоже во власти мятежников; студентам роздано оружие, и они присоединяются к восставшим, наконец, что члены католической лиги окончательно решили захватить короля во что бы то ни стало. С этой целью они якобы договорились отправить отряд в 9000 человек для того, чтобы захватить выходы из Лувра и воспрепятствовать королю выйти из него, когда они начнут атаку на Лувр с фронтона. Страх заставил короля поверить этим слухам, и он решил покинуть Париж... Сообщив о своем намерении королеве-матери и некоторым из своих министров, он сделал вид, что хочет пойти на свою обычную полуденную прогулку в парк Тюильри. Он уехал из Парижа... эскортируемый швейцарцами, полком гвардии и сопровождаемый частью своего двора. Было зрелищем поистине достойным сожаления видеть государя, который всего несколько дней тому назад властвовал над одним из самых больших и самых многолюдных городов мира, граждан которого он обогатил своим долгим пребыванием и своей исключительной щедростью; видеть государя, принужденного бежать и скрываться, обращающего тем не менее время от времени свои взоры к нему, к этому неблагодарному и покинутому им городу; видеть государя, который бежал, окруженный своими, немногими оставшимися у него слугами, которые шли, одни пешком, другие на жалких наемных клячах без одежды и даже иногда без сапог.

(пер. С. Д. Сказкина)
Текст воспроизведен по изданию: Хрестоматия по истории средних веков. Т. 3. М. 1950