ЛОРЕНС СТЕРН

ПИСЬМА

LETTERS

ЭЛИЗАБЕТ ЛАМЛИ ¹

Вы просите меня, дражайшая моя Л., сообщить Вам, как я перенес Ваш отъезд в С. (Стаффордшир. — А. Л.) и по-прежнему ли живописна долина, где стоит Дэстелла(2). Пахнут ли, спрашиваете Вы, розы и жасмины столь благоуханно, как и при Вас? Увы! Все вокруг утратило ныне свою прелесть. Стоило Вам покинуть Дэстеллу, как я слег; меня мучил жар, и прежде всего сердечный: тебе(3) ли не знать, что жар этот преследует меня уже два года и будет преследовать, покуда ты не вернешься из С. Благородная мисс С., решив по доброте душевной, что я занемог, настояла, чтобы я перебрался к ней. Чем, скажите, объяснить, дорогая моя Л., что всякий раз, когда я вижу лицо этой женщины, нашей общей подруги, сердце мое обливается кровью? Она уговорила меня провести у нее час-другой, и за это короткое время я не меньше десяти раз заливался слезами; переживания мои были столь велики и безмерны, что она вынуждена была покинуть гостиную и выражать мне сочувствие, не выходя из гардеробной. Я оплакиваю вас обоих, сказала она дрожащим от искренней жалости голосом, ибо давно уже познала душу бедной Л.: страдания ее столь же велики, как и ваши, сердце — столь же нежно, постоянство — столь же несокрушимо, добродетели — столь же несравненны. Не для того свели вас небеса, чтобы подвергать мучениям. Ответив ей лишь благодарным взглядом и тяжким [242] вздохом, я возвратился в Ваш дом (который снял до Вашего возвращения), дабы предаться отчаянью в одиночестве. Фанни приготовила мне ужин, она — сама доброта, однако глотал я лишь собственные слезы; стоило ей расставить мой столик, как сердце у меня упало: одна — одинокая — тарелка, один нож, одна вилка, один стакан! Я бросал тысячи задумчивых, горьких взглядов на стул, на котором за скромной, трогательной трапезой сиживала ты, а затем, отложив нож и вилку, достал носовой платок, прикрыл им лицо — и разрыдался как ребенок. Рыдаю я и сейчас, моя Л., ибо, стоит мне взяться за перо, бедный мой пульс учащается, бедные мои щеки пылают и слезы, когда я вывожу имя Л., нескончаемым потоком льются на бумагу... О моя Л.! Да будут благословенны и ты сама, и твои добродетели — благословенны для всех, кто знает тебя, и более всего для меня, ибо о тебе я знаю больше, чем о всех представительницах прекрасного пола вместе взятых. Ты опоила меня колдовским зельем, моя Л., и теперь мне быть твоим до тех пор, покуда миром правят добродетель и вера. Друг мой... только посредством самого очевидного волшебства удалось мне завоевать место в твоем сердце, и это доставляет мне такую радость, что ни время, ни расстоянье, ни всевозможные перемены, которые могли бы посеять тревогу в сердцах людей незначительных, ни в коей мере не нарушают мой покой. И даже если б ты отправилась в С. на семь долгих лет, твой друг, несмотря на тоску и тяжкие сомненья, продолжал бы уповать на судьбу — единственный случай, когда прекраснодушие не таит в себе опасности. Я уже писал, что Ваша бедная Фанни после Вашего отъезда относится ко мне со вниманием — ради Л. она готова на все. Вчера вечером (дав мне нюхательной соли) она сказала, что заметила: болезнь моя началась в день Вашего отъезда в С. и с этого времени я ни разу не поднял головы, почти совсем перестал улыбаться, сторонюсь людей, из чего она сделала вывод, что я обездолен, ибо всякий раз, когда она входила ко мне в комнату или проходила мимо, до нее доносились мои тяжкие вздохи; к тому же я перестал есть, спать и получать, как прежде, удовольствие от жизни... Вот и судите, дорогая Л., может ли долина выглядеть столь же живописно, а розы и жасмины — благоухать, как прежде. Увы! Но прощай — вечерний звон зовет меня от тебя к моему Богу!

Л. Стерн.

Комментарии

1. Точная датировка первых четырех писем Стерна будущей жене не установлена. Предположительно они относятся к 1739-1740 годам. Существует мнение, основанное на поразительном — стилистическом и содержательном — сходстве писем Стерна к двум Элизам — Элизабет Ламли и Элизабет Дрейпер, — что писем, адресованных Элизабет Ламли, в действительности не существовало и что они сфабрикованы Лидией Стерн.

2. Часовня; дэстеллский викарий упомянут во втором томе "Тристрама Шенди".

3. В письмах ко многим своим корреспонденткам Стерн то и дело переходит с "ты", "твой" (thou, thine) на "Вы", "Ваш" (you, your).

ЭЛИЗАБЕТ ЛАМЛИ

Да! Я скроюсь от мира, и ни одна самая пронырливая сплетница не узнает, где я. Вслед за эхом, способным лишь нашептать, где находится мой тайник, я позволю себе бегло набросать его очертания. Вообрази же крошечную, залитую солнцем хижину на склоне романтического холма ¹. Ты думаешь, что я не возьму с собой любовь и дружбу?! Ничуть! Они будут делить со мной мое одиночество, садиться и вставать вместе со мной, принимая прелестные очертания моей Л., и будем мы столь же веселы и невинны, как были наши предки в Эдеме, прежде чем неописуемое их счастье не нарушил князь тьмы.

В нашем уединении будут произрастать нежнейшие чувства, и они дадут всходы, которые безумием, завистью и тщеславием всегда уничтожались на корню. Пусть же человеческие бури и ураганы бушуют на расстояньи, скорбь и отчаянье да не вторгнутся в пределы мира и покоя. Моя Л. собственными глазами видела, как в декабре цветет первоцвет — некая волшебная стена будто скрыла его от колючего зимнего ветра. Вот и нас настигнут лишь те бури, что будут ласкать и лелеять нежнейшие цветы. Боже, как прекрасна эта мечта! Мы будем строить, мы будем взращивать, и делать это на свой лад: простота да не будет извращена искусством! Искусству жизни мы будем учиться у Природы — она будет нашим алхимиком, соединяющим все самое прекрасное в один целебный глоток. Мрачный союз тревоги и неверия будет изгнан из нашего жилища, надежно охраняемого твоим добрым и надежным божеством. Мы будем хором петь наши благодарственные гимны и наслаждаться нашим уединением.

Прощай, моя Л.! Возвратись же к тому, кому нет жизни без тебя.

Л. Стерн.

Комментарии

1. Возможно, аллюзия на строки из поэтического цикла "Времена года" (часть вторая "Лето", 1727) английского поэта Джеймса Томсона (1700-1748): "...на сумрачном склоне/Романтической горы". [244]

ЭЛИЗАБЕТ ЛАМЛИ

Не дожидаясь, покуда моя Л. подаст на меня в высокий суд Дружбы, я сам признаю себя виновным и всецело полагаюсь на милость сего благосклонного судилища. Если же признание это и не способно искупить мое прегрешение, то пусть оно по крайней мере смягчит наказание. Только не говори, что я точно так же согрешу вновь, хоть и известно, что слишком легко добытое прощение приводит иногда к повторению того же проступка. "Пусть сегодня мои деньги лежат мертвым грузом — завтра они могут пойти на доброе дело", — скажет скряга. "Дайте только мне эту неделю провести в запретных и упоительных удовольствиях, а уж следующую я посвящу серьезным и полезным размышлениям", — скажет распутник. "Дайте мне в последний раз испытать судьбу, и больше, клянусь, я никогда не сяду играть в кости", — скажет игрок. Чтобы стать честным человеком, мошеннику, каким бы делом он ни занимался, не хватает "только одного" — независимого положения. Ветреная красавица тем больше радуется, изводя пылкого своего возлюбленного, чем больше боится, что, женившись на ней, он ее не пощадит.

Твое видение (а что такое письмо, как не видение?!) было для меня тем более желанным, что явилось совершенно неожиданно. О моя Л.! Ты так добра, что прощаешь меня; знай же, тебе не придется пожалеть о своей доброте, ибо, став твоим должником, я верну тебе долг с лихвой. Отчего же моя Л. без конца жалуется на то, что друзья ее покинули? Скажи, есть ли на свете хотя бы одно живое существо, которое бы не присоединилось к этой жалобе? Давно уже замечено, что интерес людей семейных редко простирается дальше домашнего очага. Люди привыкли экономить не только деньги, но и заботу, и хотя последняя не стоит нам ровным счетом ничего, расточать ее следовало бы с еще большей щедростью. Виноград, как известно, с терновника не собирают ¹, а потому мы не вправе ожидать добрых дел от людей, которые с головой погружены в дела свои собственные. Не могу сказать, чего более достойны эти люди — презрения или жалости: природа никогда ведь не воздает ни злу, ни добру по справедливости.

Моя Л., ты делишь свой досуг с зимней меланхолией; будь ты одна, заточение твое было бы менее тягостным. Униженное тщеславие позавидовало бы твоему затворничеству, а обманутая любовь к нему бы стремилась. Большие города, шумные сообщества превозносят бездумие и веселье, одиночество же — лучшее хранилище мудрости. Я вижу сейчас, мнится мне, мою созерцательницу в саду: она стоит и наблюдает за постепенным приходом весны. Неужто не вызывает у [245] тебя восторг набухание первых почек? Подснежники и примулы, эти самые первые и самые желанные провозвестники весны, вырастают прямо у тебя под ногами. Флора и Помона ² уже почитают тебя своей служанкой и в очень скором времени осыпят тебя нежнейшими своими дарами. Пернатая рать уже в твоем распоряжении, и с их появлением нестройная гармония начнет сопутствовать твоим утренним и вечерним прогулкам... Но как бы прелестно все это ни было — возвращайся, возвращайся: йоркширские птицы настроят свои трубы и споют ничуть не хуже стаффордширских.

Прощай же, моя возлюбленная Л.,
твой лишившийся из-за тебя покоя

Лоренс Стерн.

Комментарии

1. "По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград или с репейника смоквы?" — Матф.: 7, 16.

2. Пoмoнa — римская богиня садов и фруктовых деревьев.

Сэр, поскольку Д. С. ¹ в последнем номере "Новостей", отрицая всякую причастность к своему письму в газету и клятвенно обещая никогда более не выступать с подобными нападками, проявил недвусмысленные признаки страха и раскаяния, подвергать сего мужа преследованиям было бы актом жестокости. И тем не менее, коль скоро поле боя он покинул с проклятьями на устах, посылаю ему вдогонку одну, последнюю стрелу, у которой, ни минуты в этом не сомневаюсь, есть самые веские основания достичь цели.

Когда некая гнусная тварь, которая проживает в Египте и на которую, если не ошибаюсь, обратил внимание еще Геродот, чувствует, что не в силах более защищаться или же нападать, — она пускается в бегство задом, обдавая своего противника зловонной слюной и экскрементами.

Поскольку тварь эта совершенно беспомощна и безопасность ее целиком зависит от подобных эманации, натуралисты уверяют, что чувство самосохранения влечет ее к некоей растительности на берегу Нила, каковая постоянно восстанавливает в ней телесную привычку, предохраняющую ее от любых неожиданностей.

Ваш Л. С.

Комментарии

1. По-видимому, имеется в виду викарий из йоркширского прихода Бардси преподобный Джеймс Скотт (1700-1782), который не раз выступал с нападками на Стерна на страницах "Иоркских новостей" во время избирательной кампании 1741 года. Как и Сизар Уорд, Скотт поддерживал кандидата от консерваторов Джорджа Фокса (1696-1773), Стерн же печатал в "Новостях" письма в поддержку лейбориста Чалмли Тернера.

Сэр, в связи с недавним продвижением по службе некоторых лиц у меня возникло чувство, что переходить из одного политического лагеря в другой — дело не такое уж недостойное, а потому буду Вам весьма обязан, если Вы известите Ваших читателей о том, что, во-первых, я прошу прощения за оскорбительный тон "Газетчика" ¹, куда я писал во время последних выборов в графстве Йорк, и что, во-вторых, я искренне поздравляю мистера Фокса с победой ².

Tempora mutantur, et nos mutemur in illis ³.

Остаюсь, сэр, Вашим преданным другом и слугой Л. С.

Комментарии

1. В 1740-1741 годах Стерн вместе со своим дядей, теологом и пастором, каноником Йоркского собора доктором Жаком Стерном (1695-1759), выпускал газету "Йоркский газетчик".

2. В июле 1742 года Джордж Фокс одержал победу на выборах в городской совет Йорка.

3. Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними (лат.).

Дорогой сэр, моя жена посылает Вам и миссис Эш ¹ парочку откормленных шестимесячных гусей, по гусю каждому. Она послала бы вам обоим по паре, однако сочла, что будет лучше, если остальные гуси попасутся на жнивье еще с недельку. Главное их достоинство в том, что все они отличаются отменным здоровьем и пользуются абсолютной свободой — за всю свою жизнь они ни минуты не находились взаперти. Жаль, что не могу того же сказать и о Вашей милости, — боюсь, дела Ваши, как и прежде, держат Вас в заточении и в стеснении, и, если я правильно понимаю, в настоящее время, как и во время нашей последней встречи (уж извините за дурную рифму), вгоняет Вас в гроб сей подонок Станхоп ². Более гнусных стихов, по-моему, свет еще не видывал.

Молю Бога, чтобы худшее осталось позади.

Сердечно преданный Вам

Ваш Л. С. [247]

P.S. Моя жена просит Вам передать, чтобы гуся похуже Вы оставили себе, а того, что получше, отдали Вашей недоброжелательнице (миссис Эш. — А. Л.) в надежде, что следующий будет лучше.

В воскресенье я читаю проповедь в соборе. Если приеду в Йорк рано утром, угостите меня завтраком? Или Вас не будет в городе?

Комментарии

1. В 1758 году богатая и скупая вдова Элизабет Эш попыталась заставить Блейка жениться на своей дочери Маргарет Эш, отказавшись дать за нее соответствующее приданое.

2. Адвокат, нанятый Элизабет Эш.

Сэр, посылаю с этим письмом "Жизнь и мнения Тристрама Шенди", каковые предлагаю Вам первому и вручаю без малейшего сомнения — как ввиду Вашего доброго нрава, так и самых лучших рекомендаций со стороны мистера Хинксмена ¹. Задачи я себе поставил, как Вы вскоре убедитесь, весьма значительные, и касаются они не только слабостей наук наших, в чем и состоит основная мишень для насмешки, но и всего прочего, представляющегося мне достойным осмеяния.

Если первый том будет иметь успех (в чем критики в здешних широтах ни секунды не сомневаются), то выиграем от этого мы оба. Книга наверняка будет продаваться; что же касается других ее достоинств, то мне о них не пристало ни думать, ни говорить; судить о них не мне, а Вам — свет же установит истинную цену нам обоим.

Издай Вы ее сейчас, второй том будет готов к Рождеству или даже к ноябрю. Чем вызван такой перерыв, Вы поймете, когда прочтете книгу. Полагаю, что формат должен быть таким же, как "Эссе об искусстве изобретательного мучительства" у Миллара ², те же шрифт и поля.

Окажите мне любезность — отпишите, когда придет рукопись. Какую, по- Вашему, следовало бы поставить цену? А впрочем, проще будет сказать, во что оцениваю ее я сам, — в 50 фунтов, будем надеяться.

Остаюсь, сэр, с величайшим уважением к Вашим добродетелям,

Ваш покорнейший и нижайший слуга

Лоренс Стерн.

Р. S. Пишите мне на имя йоркского пребендария в книжную лавку мистера Хинксмена, Йорк. [248]

Некоторые из лучших здешних ценителей уговаривали меня выпустить рукопись в свет notis variorum ³, — в них, слава Богу, недостатка нет, однако я счел за лучшее отдать ее в мир в чем мать родила — если, конечно, Вы захотите ее приобрести... Это мы обсудим в дальнейшем...

Комментарии

1. Джон Хинксмен (ум. 1762) — книготорговец. Одно время работал у Додсли; с 1757 года — владелец книжной лавки в Йорке, где продавались первые два тома "Тристрама Шенди"; в дальнейшем торговал книгами в Лондоне.

2. Имеется в виду "Эссе об искусстве изобретательного мучительства" Джина Колльера, изданное Эндрю Милларом в 1753 году.

3. Здесь: с разнообразными примечаниями (лат.).

Дорогой сэр, прочитав Ваше нравоучительное письмо, я полдня, вопреки беспечному своему нраву, проходил с невеселым видом, да и мыслям предавался также весьма невеселым. Порой мне казалось даже, что Вы недоговариваете и что лишь Ваша доброта не позволяет Вам выразить во всей полноте свое разочарование "Тристрамом Шенди" — и прежде всего тем легкомыслием, какое не пристало духовному лицу; в душе — признавайтесь! — вы сочли, что юмор мой не соответствует цвету моей сутаны. Согласен, ей более подошли бы размышления о четырех сокровенных помыслах ¹, но тогда бы я не был автором сего труда.

Мой друг мистер Фозергил ², к которому я отношусь так же, как и к Вам, то есть как к лучшему из своих критиков и доброжелателей, каждый Божий день читает мне проповеди из Вашей настольной книги ³. "Сначала получи более высокий сан, — твердит он, — а уж потом пиши себе на здоровье". А если этого сана, дорогие мои джентльмены, придется долго ждать (быть может, до самого Второго Пришествия) — мне, что же, прикажете мучиться?! Вы оба, как истинные философы, пугаете меня загробными муками, зная, что страх — лучший способ борьбы со страстью.

Не согласен, я не зашел так далеко, как Свифт; он держится на почтительном расстоянии от Рабле, а я — от него. Свифт говорит тысячу таких вещей, которые я никогда сказать не посмел бы, — разве что был бы деканом собора Святого Патрика ⁴.

Что же до ornamenta ambitiosa ⁵, на которые Вы намекаете, то, перечитав "Тристрама", я очищу совесть и от этого греха, и любые безделушки, что попадутся мне на глаза, будут [249] выброшены без всякой пощады; они суть пороки моей конституции даже в большей степени, чем постоянное желание блеснуть, выставить себя в выгодном свете, и хотя менее всего мне бы хотелось прослыть унылым бытописателем — эти пышные сорняки будут вырваны по возможности с корнем, дабы не мешать расти дереву.

Что касается падения Слопа ⁶, то этот эпизод напрямую с повествованием не связан и особого значения не имеет; возможно, Вы правы, когда говорите, что история эта натужна, но мой юмор, дорогой сэр, в том-то и заключается, чтобы изображать самые несущественные вещи с такими ornamenta ambitiosa, от которых в любом другом месте выворачивало бы наизнанку.

Не знаю, свободен ли я от того недостатка, за который так справедливо ругают Овидия, — я имею в виду nimium ingenii sui amator ⁷, — но подметили Вы верно: остроумие, когда им щеголяешь, приедается быстро; это ведь все равно что заигрывать с барышней: удовольствие получает ухажер, но никак не прохожий, наблюдающий за его шашнями со стороны. Этого недостатка я пытался избежать всегда; из страха сказать слишком много я никогда не развиваю собственных шуток, и тем не менее один джентльмен именно в этом меня недавно упрекнул. Ваши же суждения о Слопе, равно как и суждения моего друга Фозергила, я полагаю более здравыми, хотя, может статься, вы и ошибаетесь.

Боюсь, как бы "Тристрам Шенди" не вышел в свет с целой сотней недостатков, — остается лишь надеяться, что, если ему посчастливится иметь и безусловные достоинства, милосердные и добропорядочные судьи пощадят его так же, как пощадил Бог Содом ради всего десяти находящихся там праведников ⁸.

Остаюсь, сэр,

Ваш Л. Стерн.

Комментарии

1. Смерть, Страшный Суд, Ад, Рай.

2. Мармадьюк Фозергил (ум. 1778) — йоркский хирург.

3. То есть из Священного Писания.

4. Джонатан Свифт был деканом дублинского собора Святого Патрика.

5. пышные украшения (лат.). Словосочетание заимствовано из "Науки поэзии" Горация.

6. В "Тристраме Шенди" (т. 2, гл. 9) Стерн вывел в карикатурном виде в образе Слопа своего политического противника, акушера Джона Бертона (1710-1761): перекрестившись (Бертон был католиком), незадачливый Слоп не удерживается в седле и падает с пони.

7. слишком усердное почитание своего дарования (лат.).

8. Бытие: 18, 20-33. [250]

Сэр, по поводу Вашего июньского письма в ответ на мое предложение заплатить мне 50 фунтов за "Жизнь и мнения Тристрама Шенди" Вы пишете, что для одного тома сумма эта слишком велика и, если книга не будет продаваться и риск не оправдается, Вашему брату ¹ придется нелегко. Его нежелание заплатить мне ту сумму, какую, на мой взгляд, мое произведение стоит, представляется мне вполне оправданным. Вы и без меня знаете, до какой степени многие авторы склонны переоценивать свои труды. Хочется все же надеяться, что я являюсь исключением: если б я, посредством волшебства, смог узнать точную цену своего сочинения, то мистер Додcли, заявляю об этом во всеуслышание, получил бы его с двадцатипроцентной скидкой.

А потому предлагаю, исключительно чтобы послушать читательский пульс, напечатать книгу за мой собственный счет скромным тиражом в двух небольших томах размером с "Расселлас" ², на такой же бумаге и таким же шрифтом, с тем чтобы я знал, какую цену устанавливать на остальные тома. Если моя книга будет продаваться тем тиражом, какой сулят ей критики, я освобожу себя от всех дальнейших хлопот и заранее договорюсь с Вами, если это возможно, обо всех последующих томах, каковые будут передаваться Вам каждые шесть месяцев. Если же мою книгу ожидает неудача, то убытки понесет тот, кто и должен их нести. По той же причине, по какой я предложил Вам первому эту безделицу, я бы хотел теперь предоставить Вам всю выгоду от продажи (за вычетом того весьма значительного числа экземпляров, которые мистер Хинксмен будет продавать здесь) и распространять книгу только через Ваш магазин на обычных условиях. Печататься "Тристрам Шенди" будет здесь (в Йорке. — А. Л.), а тираж пересылаться Вам; поскольку живу я в Йорке, все корректуры будут прочитаны мною и в свет книга выйдет в безупречном виде; что же до печати, то бишь бумаги, шрифта и пр., все будет в полном порядке — мы Вашу репутацию не запятнаем. Готовы ли Вы на этих условиях заняться "Тристрамом", опекать его столь же бережно, как если б Вы купили на него права? Прошу написать мне несколько строк обратной почтой и считать меня, сэр,

Вашим преданным и покорным слугой.

Лоренс Стерн.

Р. S. Местный колорит из книги полностью изъят — сатира носит всеобщий характер. Там, где это необходимо, даются примечания; чтобы книга лучше продавалась, добавлено около ста пятидесяти страниц. В заключение должен сказать, [251] что труд мой вызывает и уже вызвал немалый интерес, благодаря чему мне удастся, надеюсь, распродать небольшой тираж coup d'essai ³. Первоначально я хотел, чтобы обо всем этом написал Вам мистер Хинксмен, но, побоявшись, как бы он что-то не упустил или недостаточно ясно изложил Вам мои намерения, я счел за лучшее побеспокоить Вас письмом сам.

Пишите: "Пребендарию Йоркского собора".

Комментарии

1. С марта 1759 года лондонская книжная лавка "Голова Туллия" принадлежала брату Роберта Додели Джеймсу (1724-1797).

2. Философскую повесть Сэмюэля Джонсона "Расселлас, или Принц Абиссинский" Додcли выпустил в двух томах 19 апреля 1759 года.

3. Здесь: с первой попытки (франц.).

Мисс, я с Вами поссорюсь и, вдобавок, не стану писать Ваш портрет ¹ в черном, каковой цвет более всего идет Вам, до тех самых пор, покуда Вы не примете от меня несколько бутылок "Калькавильо" ², которые я приказал своему человеку оставить у Ваших дверей. Причину этого пустячного подарка Вы узнаете во вторник вечером, и я полунастаиваю, чтобы Вы, под каким- нибудь благовидным предлогом, были сегодня дома к семи часам.

Ваш Йорик ³.

Комментарии

1. По отзывам современников, Стерн был отличным рисовальщиком, делал копии с портретов, писал портреты сам.

2. Португальское белое десертное вино.

3. Именем своего героя, веселого, остроумного и бесшабашного пастора Йорика, Стерн подписывает многие письма; от имени Йорика написано и "Сентиментальное путешествие".

Дорогая моя Китти, если эта записочка застанет тебя в постели, значит, ты, маленькая моя проказница, — ленивица и соня, я же — легкомысленный и ветреный болван, который так долго не давал тебе заснуть... Впрочем, сегодня — суббота, день отдыха и, в то же время, день печали, ибо я не увижу свою прелестницу — разве что она встретится со мной у Тейлора ¹ в половине первого пополудни... Но — поступай как знаешь. Я подбил Мэтью ² стать вором и украсть для тебя кварту меда...

Но что такое мед в сравнении со сладостью той, что слаще всех цветов, с которых мед собирается? Я люблю тебя до самозабвенья, Китти, и любить буду до скончания века. Итак, [252] прощай и поверь тому, чему порукой может быть только время. Тому, что я

твой.

Комментарии

1. Вероятно, имеется в виду Джон Тейлор, йоркский приятель Стерна.

2. Слуга Стерна.

Моя дорогая Китти, посылаю тебе цукатов и меду — впрочем, ты вдвое слаще и того, и другого. Но не кичись этим и не делай вид, что ты дуешься оттого, что я называю тебя своей усладой, а не то я пошлю тебе солений: может, они — а не мед и цукаты — усластят тебе жизнь. Какие бы метаморфозы с тобой ни происходили, поверь: я — неизменно твой, тот, дражайшая моя Китти,

qui ne changera pas, que en mourant ¹. Л. С.

Комментарии

1. который не изменится до самой смерти (франц.).

МИССИС Ф. ¹

Мадам, весьма благодарен Вам за заботу о моем здоровье. Что доставляет нам большее удовольствие, чем добрые пожелания тех, кого мы более всего ценим? Жаль, что Ваше собственное здоровье не внушает Вам оптимизма. Надеюсь, что дегтярная вода Вам поможет, — мне она оказала неоценимую помощь. Раз Вы пишете, что я сочиняю "невероятную книгу", стало быть, сведения черпаете из Йорка, этого кладезя сплетен и пересудов. Впрочем — неважно. Вас интересует, отчего я стал сочинителем. Оттого, что мне надоело, что моими мозгами пользуются другие. В течение многих лет, сказал я себе, я по глупости приносил свои мозги в жертву одному неблагодарному человеку ². Я во многом завишу от беспристрастия читающей публики, однако, чтобы оценить свою книгу по достоинству, суд присяжных мне не требуется, и, покуда сами Вы не прочтете моего "Тристрама", не порицайте его вслед за некоторыми. Уверен, кое-что в моей книге Вас рассмешит... Я снял небольшой дом в Минстер-Ярде для жены и дочки — последняя начнет вскоре брать уроки танцев: если я не способен оставить ей состояние, то должен по крайней мере дать образование. Поскольку в самое ближайшее время я собираюсь издавать свои сочинения, к марту я приеду в город и буду иметь счастье с Вами увидеться. Все Ваши друзья в добром [253] здравии и, как и прежде, питают к Вам столь же нежные чувства, как и автор этих строк.

Прощайте, мадам,
с искренними пожеланиями счастья
преданнейший

Лоренс Стерн.

Комментарии

1. Вероятно, миссис Фергюсон.

2. Имеется в виду настоятель Йоркского собора Джон Фаунтейн (1714-1802).

ДЭВИДУ ГАРРИКУ ¹

Сэр, смею сказать, Вас удивит не только автор этого письма, но и его тема, ибо речь в письме пойдет о книгах. Здесь только что опубликованы два тома, которые наделали много шума и пользуются огромным успехом: через два дня после их выхода в свет книготорговец продал двести экземпляров — и книга продолжает расходиться. Это — "Жизнь и мнения Тристрама Шенди". Как сказал мне вечером на концерте автор, он отправил свой труд в Лондон, так что, может статься, Вы его уже видели. Если же нет, умоляю, достаньте и прочтите — у него репутация остроумнейшего сочинения, и, если, на Ваш взгляд, так оно и есть, похвала Ваша, убеждена, принесет ее автору огромную пользу. Знайте же, он — мой добрый гений, его мне послала судьба, когда я приехала в эти неведомые мне края, и, думаю, лучший способ отблагодарить его было бы познакомить Вас с ним и с его шедевром. Только этим желанием и можно оправдать ту вольность, которую я, обратившись к Вам, себе позволила и за которую приношу свои извинения. Моего доброго гения зовут Стерн, он занимает весьма высокое положение, являясь пребендарием Йоркского собора, и в этих краях считается человеком образованным и умным. Впрочем, люди степенные утверждают, что юным дамам читать его книгу не пристало, а потому Вы можете счесть, что и рекомендовать ее им не пристало тоже. Люди же знатные и именитые всячески ее расхваливают, говорят, что книга хороша, хотя порой и излишне цветиста...

Преданная Вам, дорогой сэр...

Комментарии

1. Это письмо написано Стерном от имени мисс Форментл.

Сэр, когда, себе в удовольствие, я послал Вам два первых тома ("Тристрама Шенди". — А. Л.), то решил было сопроводить [254] их письмом. Я дважды брался за перо: напишу — будь что будет! — гнусное, уклончивое послание, которое сводится к тому, чтобы попросить мистера Гаррика замолвить словечко за мою книгу, заслуживает она того или нет. Но нет, передумал я, не стану писать, пусть лучше моя книга катится к черту! Когда же вчера доктор Годдард ¹ сообщил мне, что Вы, оказывается, хорошо отозвались о моем сочинении, все мои сомнения развеялись, и я из благодарности (а может, и из тщеславия) считаю себя вправе выразить Вам, сэр, свою признательность, что от души и делаю, за ту услугу и честь, которые Вы своим добрым словом мне оказали. Не знаю (впрочем, я подло лгу, ибо знаю прекрасно), отчего мне хотелось получить Вашу похвалу больше, чем чью- нибудь еще, но моим первым побуждением было послать книгу именно Вам и получить Ваш отзыв, прежде чем на нее отзовутся газеты. Вышло же все иначе — книга перекочевала в свет прямо из моей головы, без всяких поправок; впрочем, это — мой автопортрет: раз уж я такой оригинал, стало быть, и цена на мой труд должна быть вполне солидной.

Эти два тома, а также черновики третьего и четвертого, которые наделают еще больше шума, иногда напоминают мне комедию Сервантеса, хотя, боюсь, если книга и будет пользоваться успехом, так только в университетах.

Полслова Вашей поддержки будет довольно, чтобы я задумал и сочинил что- нибудь для сцены, — насколько это будет хорошо или плохо, другой вопрос.

С искренним уважением к Вашим выдающимся дарованиям
обязанный и преданный Вам

Лоренс Стерн.

Комментарии

1. Гарри Годдард (1708-1767) — землевладелец, врач, практиковавший в Фостоне, близ Йорка; знакомый Стерна.

Дорогой сэр, то же самое бывает, когда невзначай порежешь палец острым перочинным ножом: я увидел кровь, отсосал ее, перевязал ранку — и напрочь забыл о ней.

Однако забыть о ране вовсе не значит излечиться от нее; любая рана (если только она не совсем пустячная, мою же пустячной никак не назовешь) еще некоторое время причиняет боль — Природе предстоит с ней повозиться: она должна поболеть, зарубцеваться. [255]

Речь идет об истории, которую Вы мне рассказали про предполагаемого наставника Тристрама ¹, — с этого, собственно, мне бы и следовало начать свое письмо, тогда бы моя метафора не вызвала у Вас вполне объяснимого недоумения.

Хотя я сразу распознал, какова нанесенная мне рана, поначалу она мне серьезной не показалась, а, впрочем, если уж быть до конца честным (хоть это и разрушает мою метафору), на самом-то деле я испытал сильную боль, однако ж сделал вид, как это в таких случаях принято, что боль не столь уж велика.

Вернувшись к себе из театра (Ваша игра ² меня потрясла!), я обнажил свою рану и уже полчаса разглядываю ее, качая головой.

Черт побери! Неужто среди великого множества псевдотеологов христианского мира не найдется ни одного ученого болвана, из которого бы получился наставник дтя моего Тристрама?! Ex quovis ligno non fit ³. Неужто мы так поиздержались, что среди наших докторов нет ни одного, чья голова была бы набита хламом, опилками, известью или пудингом? Неужели среди многочисленных представителей рода человеческого не найдется одной- единственной твари, что много прочла да немного вычитала и могла бы с полным основанием претендовать на ту роль, которую я, повредившись рассудком, якобы отвел некоему У-ну (Уорбертону. — А. Л.)?! Позор! Неужели честь моего героя так мало меня заботит?! Неужели я настолько лишен разума и чувств, что допускаю, чтобы моего героя, коему уготовано бессмертие, затмил его наставник?! О нет, мистер Гаррик!

Злоба изобретательна, если только ее переизбыток не перехитрит ее самое. Эта злобная сплетня утешает меня двумя вещами: во-первых, она отчасти и впрямь перехитрила сама себя; а во-вторых, она из того разряда, что преждевременно отправила Йорика в могилу ⁴. Эти козни способны пустить кровь автору "Тристрама Шенди", однако такому человеку, как автор "Божественной миссии", им не повредить. Да благословит его Бог, хотя (к слову и в соответствии с табелью о рангах) благословение должно исходить от него ко мне, а не наоборот. Скажите, нет ли у Вас желания представить меня его милости? ⁵ Почему Вы меня об этом спрашиваете? Если же я удостоюсь такой чести, то лишь благодаря тому уважению, которым я обязан столь великому человеку, как он, и которое будет предъявлено миру в моем сочинении. Раз уж зашла речь о том, кому я чем обязан, я бы хотел, мой дорогой сэр, чтобы о том, насколько я обязан Вам, Вы бы узнали от других; [256] сам же я делать этого не стану никогда, скажу лишь, что остаюсь преданный Вам Л. Стерн.

Комментарии

1. Имеется в виду распространившийся по Лондону слух, будто в карикатурном образе домашнего наставника Тристрама Стерн предполагает вывести Уильяма Уорбертона, епископа Глостерского.

2. 6 марта 1760 года Гаррик сыграл на сцене театра Друри-Лейн роль Эмилия в трагедии Джона Хьюма (1722-1808) "Осада Аквилейи".

3. [Меркурия] не сделаешь из любого куска дерева (лат.). Контаминация из "Изречений" Эразма Роттердамского и "Апологии" Апулея.

4. В первом томе "Тристрама Шенди" (гл. 12) описывается смерть "бедного Йорика", ставшего жертвой "жестоких и трусливых козней".

5. Гаррик передал Уорбертону письмо Стерна, и тот в ответном письме согласился принять автора "Тристрама Шенди". После смерти Стерна Уорбертон писал: "...он (Стерн. — А. Л.) выбрал себе за образец Свифта, но Свифт был либо удачливее, либо мудрее. Своим остроумием он распорядился так умело, что никогда не останется в памяти потомков шутом; Стерн же дал такую волю своему шутовству, что никогда не останется в памяти потомков остроумцем".

Моя дорогая Китти, сюда (в Лондон. — А. Л.) я прибыл совершенно благополучно, если не считать ранения в сердце, которое нанесла мне ты, прелестная моя проказница. Сегодня выяснится, где я буду жить, на Пиккадилли или на Хеймаркет, и, прежде чем заклеить конверт, я дам тебе знать, куда адресовать мне письмо, каковое ждать буду с величайшим нетерпением, а потому, любовь моя, пиши мне всенепременно. Здесь великими мира сего мне оказываются величайшие почести... Я получил уже приглашение пообедать с добрым десятком аристократов и знаменитостей. Мистер Гаррик оказывает мне куда больше внимания, чем то, на какое я мог надеяться; сегодняшний вечер я провел с ним, и он пообещал, что в самом скором времени множество великих людей будут слезно просить меня с ними отобедать; он дал мне право пользоваться его ложами и весь год жить у него в доме и делает все необходимое, чтобы либо оказать мне услугу, либо повысить мою репутацию. Он полностью взял на себя книготорговцев и обеспечит моей книге высокую цену — но об этом в следующем письме.

А теперь, дорогая, дорогая моя девочка, позволь мне заверить тебя, что еще ни один мужчина не был более предан женщине, чем я — тебе; сердце мое, покуда оно бьется, будет преисполнено к тебе нежностью, где бы я ни был <...> Прощай [257] же, дорогая и любезная моя девочка, и помни, что я — навсегда твой верный друг и преданнейший поклонник... Сегодня вечером иду на ораторию.

Прощай, прощай.

Р. S. Твоей матушке мое почтение.
Пиши мне в Пэлл-Мэлл, 2- й дом от Сент-Олбанс.

Мой дорогой Беренджер, Вы просите сообщить Вам, что мне нужно. В самом деле, что, черт возьми, может понадобиться человеку в наше время? Чего бы я только не дал за десяток ударов остроумнейшего резца Хогарта ¹, которые бы украсили следующее издание моего "Тристрама"!

Тщеславие хорошенькой женщины, одерживающей одну победу за другой, — ничто в сравнении с тщеславием удачливого сочинителя. "Оrnа mе ², — попросил Свифт Поупа. — Объедините что-то из написанного вами с тем, что сочинил я, дабы потомству мы предстали вместе, на одном книжном листе". — "Конечно, конечно", — сказал Поуп. "Но вы не слишком к этому стремитесь", — возразил Свифт. Так вот, меня бы устроил самый неряшливый набросок: Трим читает проповедь отцу и дядюшке Тоби... Я бы достал свой тощий кошелек, я бы закрыл глаза — а Вы бы запустили в него руку и извлекли оттуда столько, сколько сочли нужным... Болван! Сей дар не купить за деньги: серебро твое да будет в погибель с тобою ³.

Так как же мы поступим? Тому, кем я так восхищаюсь, я никогда бы не предложил совершить подлый поступок, а потому попрошу Вас, бессовестно честное Вы отродье, начать sans menagement ⁴ следующим образом:

"Мистер Хогарт, мой друг Шенди..." — а впрочем, пишите, как знаете, а я буду писать, как знаю я, — и так всю жизнь.

Прощайте же.

Комментарии

1. Английский художник и гравер Уильям Хогарт (1697-1764) сделал для "Тристрама Шенди" два фронтисписа: чтение проповеди (т. I, изд. 2-е) и крещение героя (т. III, изд. 2-е).

2. Укрась меня (лат.). Свифт, который хотел, чтобы Поуп посвятил ему один из своих "Моральных опытов", писал поэту в письме от 3 сентября 1735 года: "У меня к Вам просьба, она столь же серьезна, сколь и поспешна. Я бы хотел, покуда я жив, а Вы находитесь на вершине таланта и мудрости, чтобы Вы посвятили мне одно Ваше послание; не о том ли просил Цицерон друга, сказав ему: "Оrnа mе"?"

3. "Но Петр сказал ему: серебро твое да будет в погибель с тобою, потому что ты помыслил дар Божий получить за деньги" (Деяния святых Апостолов: 8, 20).

4. без обиняков (франц.). [258]

Милорд, имел честь получить с этой почтой Ваше письмо, за которое — а также за Ваши благородные и в высшей степени дружеские советы — я возвращаю Вашей милости все, на что способен, — нижайшую мою благодарность. Заверяю Вас, милорд: по собственному почину я не нанесу оскорблений ни одному смертному, не сделаю ничего из того, что может расцениваться как малейшее нарушение приличий и хороших манер. Вместе с тем, хотя в душе я не таю обиды и не стремлюсь никому ее нанести, мне очень трудно, сочиняя такую книгу, как "Тристрам Шенди", выкорчевать из нее решительно все несообразности, вплоть до невинного юмора, сквозящего в каждой мелочи. Сделаю, однако, все от себя зависящее, хотя смеяться, милорд, я буду, причем — громко и от всего сердца <...>

Из всех гадостей, какие обо мне пишут, упомянутое милордом письмо в женском журнале ¹, несомненно, самая непотребная, что повергает меня в уныние, каковое я в силах развеять, лишь отрицая предъявленные обвинения и громким криком возвещая о невзгодах, причиненных мне хитросплетениями самой бессовестной лжи, которая распространяется не для того, чтобы послужить мне уроком, а чтобы меня уничтожить. Господь свидетель, эти низкие подонки слишком часто достигают цели! Весь город говорит, что автор письма — некий доктор Хилл, написавший "Наблюдателя" и являющийся, по мнению многих, в том числе и Гаррика, располагающего доподлинными фактами, владельцем и управляющим этого журнала. Отбиваясь от подобных ударов, исподтишка сопровождаемых пинками, затрещинами и оплеухами, я, начинаю жалеть о своем дурацком юморе, который был задуман, дабы искоренить зло нашего порочного мира, и в котором я раскаиваюсь ничуть не меньше Санчо Пансы, имевшего несчастье связать свою судьбу с несчастной судьбой Дон Кихота. Подобно этому бедолаге, я тоже должен буду сделать выводы ². "Такова моя судьба-злодейка и мое странствующее рыцарство. Что ж тут еще скажешь?" От души говорю: лучше б я никогда не брался за перо, а продолжал и дальше жить в многолетней тиши и забвении; я чувствовал себя спокойно, ибо был ниже зависти и вместе с тем выше нужды; настолько выше, что мысль марать ради нее бумагу ни разу не приходила мне в голову и едва ли придет теперь, когда расстояние, отделяющее меня от нее, на 200 фунтов в год больше, чем прежде. Заявляю во всеуслышание: я имею все, что только можно иметь и желать в этом мире, — по моим подсчетам, благосостояние мое ничуть не уступает благосостоянию моего друга [259] Гаррика, что, впрочем, не мешает мне от души восхищаться его сердечной добротой и честным малодушием, каковые позволяют ему держаться на почтительном расстоянии от искушения <...>

Желаю Вашей милости всего, чего только может пожелать самый благодарный Вам человек, — счастья и в этом мире, и в следующем.

Остаюсь, милорд,

со всем почтением и преданностью к Вам

Ваш покорный слуга Лоренс Стерн.

Комментарии

1. Среди нападок на автора "Тристрама Шенди" едва ли не самым резким было помещенное в "Королевском женском журнале" за апрель 1760 года и перепечатанное почти во всех лондонских газетах письмо актера, фармацевта, ботаника и издателя Джона Хилла (1716-1775), который с 1751 по 1753 год печатал ежедневные письма за подписью "Наблюдатель" в "Лондонском рекламодателе" и в "Литературной газете". 12 июня 1760 года Хилл разразился 70-страничным памфлетом под названием "Остроты, проделки, нелепые приключения и юмористические истории Тристрама Шенди... включая "Проповедь о лжи", прочитанную мистером Йориком в Сент-Джеймсском парке Ю апреля 1760 года".

2. Имеются в виду выводы, которые Санчо Панса сделал из своего злополучного правления "островом" ("Дон Кихот", т. II, гл. 58).

Кувшин ледяной воды в самой раскаленной точке самой раскаленной аравийской пустыни, протянутый рукой ангела умирающему от жажды пилигриму, не был бы воспринят с большей благодарностью, чем письмо мисс Маккартни ¹. Скажите, умоляю, не слишком ли метафора эта цветиста, не носит ли она излишне восточный характер? Если это так, то я легко исправлюсь, написав с тупой флегматичностью бесчувственного болвана (suivant les ordinances ²): "Письмо Ваше от 8-го числа благополучно дошло до адресата".

Да сохранит меня Господь от любых литературных связей с теми, кто сочиняет послания, как адвокаты — долговые расписки, вставляя пропущенные слова на свободные места, и кто, вместо того чтобы прислать мне письмо, которое я с нетерпением жду, поражает мое воображение каким-нибудь ладно скроенньм эссе, написанным по всем законам этого жанра. Для меня, существа опрометчивого, за всю свою жизнь не произнесшего и не написавшего ни одного заранее обдуманного слова, подобное общение было бы отвратительным, и я бы скорее совершил прелюбодеяние с моавитянками ³, чем [260] вступил в переписку с подобным корреспондентом, который для меня существует лишь в том случае, если пишет с беспечной неряшливостью, отличающей человека доброго и покладистого... Самое время поэтому поблагодарить Вас за Ваше письмо и сказать Вам, что оно из тех. коим душа моя не устает радоваться.

Да, за то, что Вы мне написали, я должен быть Вам благодарен, за то же, что написали так скоро, я благодарен Вам бесконечно; тем не менее даже Вашего недюжинного ума не хватит, чтобы поколебать меня в моей вере; Вы — ее сороковая статья ⁴, и я Вас за это обожаю. Но, спрашивается, не есть ли обожествление мисс Маккартни — прямая дорога в ад? Нет и еще раз нет, прелестный ангел (раз уж я вознес Вас на небеса, то продержу Вас там столько, сколько мне заблагорассудится): не прошло и месяца с тех пор, как я начал размышлять, следует ли мне поклоняться Вам или нет, а если поклоняться, то каким образом и какой фимиам воскурять и с какими церемониями, как сиюминутные заботы этого мира встали между мной и моей страстью, что постоянно происходит и со многими другими добрыми людьми, покуда совесть моя не пробудилась и не пожелала более с этим положением мириться <...>

"Да простит меня Господь за тома сквернословии, коим стал я причиной..." Теперь же я говорю: "Да простит их Господь", и молитву эту я постоянно возношу за тех, кто ведет себя со мной самым недостойным образом; епископ Глостерский, который, как никто другой, испытал на себе злословие мира, прислал мне в связи с этим поздравительное письмо, смысл которого сводится к следующему: к страданиям других людей мы относимся философски(5); хотелось бы, чтобы с таким же безразличием мы относились и к их успехам.

Ваш — еще больше, чем раньше, —

Л. Стерн.

Комментарии

1. Возможно, аллюзия на библейское: "Что холодная вода для истомленной жаждою души, то добрая весть из дальней страны" (Книга притчей Соломоновых: 25, 25).

2. следуя принятой формулировке (франц.).

3. В Ветхом Завете (Книга Неемии: 13, 23) моавитянки — "чужеземные жены", сожительство с которыми считалось тяжким грехом.

4. Основы вероучения англиканской церкви изложены в 39-ти статьях.

5. Схожую мысль высказывает Джонатан Свифт в поэме "На смерть доктора Свифта", а также Франсуа де Ларошфуко: "В неудачах наших лучших друзей мы всегда находим нечто, что не вызывает у нас отрицательных эмоций". [261]

Мадам, когда мозг твой ссохся, как выжатый апельсин, а самомнения осталось не больше, чем в пестике для ступки, тщетно даже помыслить о том, чтобы сесть и написать письмо даме Вашего ума, разве что это будет деловая депеша типа "Ваше сообщение от 15-го числа сего месяца благополучно дошло до адресата в срок" и т. д., а Вам ли не знать уже после первого письма, которое я имел честь Вам послать, что деловой человек из меня не получится никогда. Учитывая сие прискорбное состояние моего ума, я сообщил было мистеру Бейнсу, что не стану писать Вам до следующей почты, в надежде, что к тому времени получу небольшое подкрепление — если не в виде ума, то хотя бы в виде бодрости; однако, поразмыслив хорошенько, я счел, что плохое письмо ко времени все же лучше, чем хорошее не ко времени, результатом чего явилась эта мазня, и если вы сожжете это письмецо, как только его получите, то клятвенно обещаю Вам прислать вместо него отточенное эссе в стиле Ваших многочисленных корреспонденток. Да сохранит меня Господь от всех тех, кто ни разу в жизни не написал ни одного непродуманного слова, а потому посылаю сие послание с удовольствием, ибо написано оно с невоздержанностью беспечного сердца <...>

Более всего на свете мне бы хотелось сейчас быть подле Вас: я только что закончил очередной том Шенди и горю желанием прочесть его той, кто сможет оценить юмор и им насладиться, что с моей стороны является некоторой наглостью, ибо я считаю само собой разумеющимся то, что его величеству читателю предстоит еще подтвердить. Впрочем, мне довольно будет лишь Вашего мнения. Хотите знать мое? Готов поделиться им с Вами при условии, что Вы оставите его при себе. Знайте же, что, на мой взгляд, книга эта очень смешна и юмор в ней соседствует с Сервантесовой сатирой, трудно даже сказать, чего в ней больше, — а впрочем, не нам судить детей наших.

Возвращаю Вам тысячу благодарностей за Ваши дружеские поздравления в связи с моей обителью ¹; я позабочусь, чтобы впредь ничего, кроме доброго здоровья, желать мне было нечего.

С величайшим уважением и самыми искренними чувствами
премного обязанный Вам

Л. Стерн.

Р. S. Это письмо писалось так неряшливо и поспешно, что, боюсь, Вам придется нести его к дешифровщику <...>

Комментарии

1. В 1760 году Стерн снял в аренду небольшой дом в Коксуолде, который назвал "Шевди-Холл" (в некоторых письмах писатель называет его "Замком Шенди").

Сэр, зная, какое счастье мне доставит известие о том, что "Тристрам Шенди" добрался до Женевы и был там благосклонно принят человеком Вашего склада, мой добрый друг мистер Холл (Холл-Стивенсон. — А. Л.) был столь любезен, что переслал Ваше письмо мне ¹ <...>

Ваши догадки в большинстве своем верны (за исключением тех, где Вы меня перехваливаете). Начнем с "большого оригинала". Верно — но для того, чтобы в этом убедиться, вовсе не надо ждать обеда, тем более — ужина: я оригинален и до завтрака. Во-вторых, Вы пишете, что "с Монтенем я знаком ближе, чем с литургией". Тут Вы опять же правы, но заметьте: я не сказал, что люблю его так же горячо, хотя, чтобы выкурить трубку с ним, будь он жив, я проделал бы вдвое большее расстояние, чем для того, чтобы выкурить трубку с архиепископом Лодом ² или с его капелланами (один из которых, к слову, был моим дедушкой). Что же до невыразительности моей речи и ничтожности моего физического обличья, то о них судить не мне — Холл в десять раз лучше с ними знаком, он Вам напишет. А вот с табаком Вы не угадали; плоха, впрочем, не Ваша догадка, а моя голова, которая не переносит табака, под его воздействием она начинает работать так быстро, что мгновенно выдыхается. Когда же курю не я сам, а кто-то рядом, моим мозгам это идет только на пользу, а потому смею Вас заверить: на каждую милю, которую вы пройдете мне навстречу, я отвечу двумя; и, хотя составить Вам компанию я не могу, я продемонстрирую Вам, что нахожусь с Вами в полной гармонии: пока Вы будете набивать и раскуривать трубку, я поиграю Вам на скрипке, а Холл станцует нам сарабанду под аккомпанемент кузнечных мехов и каминных щипцов, чему он превосходно научился у Вас в Женеве.

Умные головы в Европе сделаны из того же материала и по тому же шаблону, что и на нашем острове: о "Тристраме Шенди" они рассуждают одинаково высокопарно — таков удел низких умов.

Работник в винограднике я никудышный ³, уверяю Вас, и я точно знаю: некоторые его хозяева хотели бы от меня избавиться, ибо очень боятся, что в один прекрасный день я принесу больше вреда, чем пользы... [263]

Если Вы удостоите меня письма, которое следует адресовать йоркскому пребендарию, оно обязательно застанет меня в саду, где я буду либо подрезать ветки, либо копать, либо выпалывать сорняки, либо корчевать корни, либо вывозить мусор на тачке. Но где бы я ни был, чем бы ни занимался, я всегда буду в Вашем распоряжении, ибо питаю, сэр, величайшее уважение и к Вашему делу, и к Вам самому.

Преданный Вам и пр.

Л. Стерн.

Комментарии

1. В письме Р. Брауна Холлу-Стивенсону от 25 июня 1760 года говорится: "...наконец-то до нас дошел "Тристрам Шенди". В жизни мне не приходилось читать ничего более упоительного. Автор, надо полагать, презабавный тип! И вдобавок отменный знаток человечества! Если в этой книге и есть недостаток, то разве только в том, что местами она слишком изысканна, — понять ее в полной мере сможет далеко не каждый. Как нам здесь стало известно, автор принадлежит к духовенству. Скажите, это соответствует действительности? Если же нет, то в какой части виноградника он подвизается? Я" проехал бы 50 миль, чтобы выкурить с ним трубку, ибо могу поручиться: без душистых паров божественного табака такой юмор был бы невозможен. Правда, люди его профессии часто складно пишут, но дурно говорят и еще хуже выглядят. Но в данном случае, сдается мне, это не так. Должно быть, он большой оригинал — во всяком случае, после обеда; держу также пари, что он не чуждается Монтеня; больше того, убежден: с Монтенем он знаком ближе, чем с литургией...".

2. Архиепископ Кентерберийский Уильям Лод (1573-1645) — сторонник Карла I; казнен по обвинению в государственной измене.

3. И Браун, и Стерн обыгрывают в своих письмах евангельскую притчу о работниках в винограднике (Матф.: 20, 1-16). Здесь Стерн намекает также на свои разногласия с духовенством.

(Окончание следует)

(пер. А. Ливерганта)
Текст воспроизведен по изданию: Лоренс Стерн. Письма // Вопросы литературы, № 5. 2000

© текст - Ливергант А. 2000
© сетевая версия - Тhietmar. 2015
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Вопросы литературы. 2000