ТРИ ДНЯ В КАИРЕ

Для Египта настала теперь минута решительнаго перелома; до сих пор он был спокоен, это правда, но кто знает, что обещает ему будущее? Теперь пока ограничиваются еще учтивостями, предупредительностью; иначе дипломаты никогда не поступают; —

Et jusqu'a — Je vous hais, — tout s'y dit tendrement.

Миссия Фуад-Эффенди, которая по слухам должна была подложить огонь под порох, проводитъ время в комплиментах и разменивается взаимными вежливостями; представителю султана дано блестящее помещение; великолепнейшие экипажи вице-короля находятся в его распоряжении; ему оказывают всякаго рода почести: один Гамсин, этот страшный ветер пустынь, плохой придворный, окружает город атмосферой разкаленнаго песку; прекрасное небо Египта покрывается беловатым полукружием, что обыкновенно служит несчастным предвозвещением; жар становится невыносимым. Но ученый посланник не хочет покинуть Каир, не отдавши должнаго посещения пирамидам; он выбрал именно тот день, который мои спутники и я назначили для этой поездки. Это дало нам случай быть свидетелями великолепнаго по своей странности зрелища, которое редко представляется глазам туристов, отдающих визиты представителям сорока веков.

Недалеко от пирамид, на границе, отделяющей степь от страны, подверженной наводнениям, и потому плодородной, находится деревушка, разделенная на две половины; она состоит из грязных развалин, осеняемых несколькими пальмами и называется Kafer-er-Betran. Она служит жилищем для колонии Бедуинов, которые стерегут пирамиды; они сделали из нея свою собственность, никто без их позволения не имеет права взять ни одного камня; обязательные чичероне, предприимчивые проводники, они-то переносят, или лучше сказать, восхищают путешественников на вершины этого грознаго каменнаго исполина, они-то помогают путешественнику проникать в его внутренности. Впрочем, они не оспоривают друг у друга чести быть проводниками иностранцев; община управляется законами самаго чистаго [16] комунизма; верблюды, ослы, лошади, поля, барыши, — все это составляет общее достояние. Уставный бахиш (два шиллинга), через руки путеводителя, — которым должен запастись всякий путешественник, предпринимающий обзор, — входит в общий кошель, который находится в руках шейка деревни; но у каждой медали есть своя задняя сторона, и эти люди, по видимому, столь преданные общим интересам, стараются обманывать друг друга: они пользуются одиночеством путешественника во время обзора, чтобы выговорить лишние бахшиши, о которых великий шейк бедуинов не должен знать, и которые они своею неотвязчивостию почти всегда выманивают.

В этой удивительной общин находится ровное число людей и лошадей; всякий Бедуин рожден наездником; потому, лишь только весть о поездке Фуад-эффенди дошла до Кафе-ер-Бетран, как все поспешили вскочить на коней, чтобы ехать впереди знаменитаго путешественника. Удивительное зрелище представляли эти смуглые люди, в белых фесках, верхами на лошадях, столько же неукротимых, как они сами, скакавшие вперед и подымавшие целыя клубы разкаленной пыли, потом пятившиеся назад, описывавшие огромные круги и осаживавшие своих животных прямо перед знаменитым гостем, котораго приветствовали по своему. Мы встретили их на возвратном пути; это великолепие подавляло своим превосходством наш скромный караван, ехавший на вьючных ослах; но мы легко утешились мыслию, что если эта толпа людей и лошадей проедет, то мы можем опасаться уже только той пыли, которую поднимем сами, — в пустынях это не безделица.

Гамсин, как я уже сказал вам, царствовал во все время, к сожалению, очень не продолжительное, — которое мы провели в Каире; однако же несколько набожных мусульман думали предпринять путешествие из Мекки несколькими неделями прежде положеннаго срока; нужно было большое усердие, чтобы начать подобное путешествие в такое время, и, однакож, проезжая главный базар Каира, и качаясь вместе с правильным шагом верблюда, мы увидели огромнейшие ящики, закрытые зелеными занавесками, на каждом углу котораго возвышались вызолоченные шарики, — это был гарем, отправлявшийся в Мекку; два черных евнуха, одетые очень богато, на прекрасных лошадях, с чудной сбруей, открывали шествие; за ними ехали Бедуины; а позади — владелец гарема, старик с седою бородою, на довольно смирной лошади, которую осторожно держал за узду слуга; наконец тянулось несколько верблюдов, везших драгоценности сына [17] пророка, в сопровождении толпы служителей и невольников, ехавших частию на лошадях, частию на ослах; несколько вьючных верблюдов заключали этот караван, подвигавшийся вперед сквозь толпу, которая разступалась при его приближении, и тотчас сливалась снова.

Тот, кто в первый раз видит толпу на каирском базаре, невольно спросит себя: можно ли пробраться сквозь нее; но есть проводник за ослом, — животным смирным, местным омнибусом; проводник бьет, пришпоривает его, и, на волю Божью, вы пускаетесь в галоп, стараясь уберечь себя, не раздавить других, спрятать ваши ноги от возможных толчков, и, к вашему удивлению и к чести, вы выезжаете из нее: но сколько нужно для этого осторожности!

Один из моих путевых товарищей, желавший сделать визит Аббасу-паше, вице-королю Египта, чтобы поблагодарить его за важную услугу, оказанную им, попросил у него аудиенции. Аудиенция милостиво была дарована; это был слишком удобный случай увидать наследника Мегмеда-Али, и никто из нас не захотел бы пропустить его. В назначенный день, по дороге, проложенной через поля, усеянныя индейской смоковницей и финиковыми деревьями — новая победа, сделанная над степью, великолепная карета перенесла нас во дворец Аббаса, — это чудное творение деятельнаго вице-короля. Приказания были уже отданы, и нас тотчас впустили. Когда мы проходили нижнюю залу, снабженную широким диваном, в углублении, к нам тотчас присоединился Нибар-Бей, армянин-переводчик, приветствовавший нас так, что его речь показалась бы щеголеватою, даже на берегах Сены. Только что мы сели, как нам подали кофе и трубки. Какой кофе и какия трубки! Прекраснейший то?ка, который подают в очень маленьких чашках; самый утонченный патаки в трубках, украшенных алмазами!

Его светлость только что вышел из своего гарема, и велел нас предуведомить, что может принять. Мы взошли в первый этаж дворца по лестнице, великолепно устланной, и в обширном салоне, выходившем на прекрасную галлерею, заметили вице-короля. Он сидел по восточному, на мягком диване, прислоненном к трем окнам, которыя составляли основу залы, и выходя на север, позволяли разглядеть через стекла, их украшавшия, весь дворцовый сад, только что насаженный, но который, благодаря плодородию почвы, скоро даст свежую тень, столь необходимую в таком жарком климате. [18]

Нас ожидал ласковый прием; паша подал знак садиться на диван рядом с ним, и, только что мы обменялись комплиментами, которые переводил Нибар-Бей, нам принесли кофе и трубки; я воспользовался легким облаком дыма, произведеннаго превосходным растением латакье?, чтобы в волю наглядеться на Аббас-пашу.

Я уже имел случай видеть несколько портретов его светлости, литографированных с даггеротипнаго снимка. Все говорили, что они очень похожи. Но, по недостаточности ли процедуры, или по ошибке литографии, я составил совсем другое понятие о принце; лицо у него правильное; его блестящие глаза выражают редкий ум; редкая бородка с проседью закрывает нижнюю часть его лица; стан не высокий, но который высказывает самое крепкое телосложение и вместе с тем величие в походке; весь вид его показывает привычку повелевать и твердость, умеряемую снисходительностью.

Когда благодарность нашего путеваго товарища была изъявлена и принята, разговор зашел об Египте и его будущности: «Будучи сыном Египта, сказал нам вице-король, — привязанный к Египту всеми возможными узами, — я думаю, что любовь, которую питаю к нему, мне возвращаемся жителями. Земледелие и торговля, вот по мне настоящее богатство, настоящая будущность этих обширных стран; все мои старания клонятся к тому, чтобы покровительствовать первому и увеличивать второе. Назначение Мегмеда-Али, моего деда, было совсем другое: он приготовил почву, а я заставляю ее приносить плод». Кто-то из нас заговорил об ущербах, которыя терпит торговля от карантинов. «Я не могу ни чем помочь этому, сказал его светлость. Теперь в Константинополе начинают разсуждать об этом предмете. По моему мнению, они вредят всем предприятиям. Подайте мне пример, — я тотчас последую ему, тем охотнее, что я знаю, что карантинныя линии не лучше в Турции и Сирии, чем в Египте, и что обе страны только выиграют по уничтожении этого препятствия».

Наша аудиенция, длившаяся около получаса, заключилась со стороны вице-короля самыми вежливыми желаниями счастливаго продолжения нашего пути, и мы не совсем охотно решились променять восхитительную свежесть, которою наслаждались во внутренности дворца, на палящее солнце и удушливую пыль, поднимаемую гамсином по дороге в Каир.

Оффициальный историограф всех железных дорог, я вам скажу об одной, которая уже не предположение, которая, — может быть, никогда [19] не будет существовать, — но уже строится между Александриею и Каиром, — это железная дорога, которая будет проложена оттуда до Суэца, вдоль степи, через высокия скалы Мокатана, и соединит Средиземное море с Красным.

Уже издавна этот проект, то одобряемый то отвегаемый, выходит победителем из последняго испытания; по приказанию вице-короля весь флот был обезоружен; экипажи были перенесены в различныя места, чтобы начать вдруг в нескольких пунктах работы, и они были первыми рабочими, к которым присоединили потом значительное число фелагов, набранных в соседних деревнях. Полагают, что 60 или 70 тысяч народу употреблено в эту минуту для работы на линии. При виде стольких людей, приведенных в действие одною волею, так и кажется, что мы живем еще во времена Фараонов, и что новая пирамида присоединится к исполинам Джизе и Сахары.

Конечно не будет недостатка ни в таланте, ни в деятельности, при исполнении обширнаго предприятия, которому посвятил себя вице-король. Я надеюсь даже, что и в капиталах не будет недостатка; но ужели нет работ, которыя могли бы Египту принести больше прямой пользы, чем устройство железной дороги? Народ — преимущественно земледельческий, Египтяне мало путешествуют; производители товаров более объемистых, нежели тяжелых, они не нуждаются в быстром способе сообщения; их единственное желание состоит в том, чтобы погода не помешала им. Дайте каналам достаточную глубину, устройте орошение, — и довольно для Египта. Правда, что не одна нация будет держать тогда монополию Египта, что не легко будет тогда сделать большую дорогу из метрополии в восточныя колонии; но я твердо убежден, что это прекрасный случай для Аббаса-паши заслужить имя, котораго он всего более желает, — имя отца Египетскаго народа.

Работа на железной дороге ограничивается пока приготовлением камней и материалов.

Текст воспроизведен по изданию: Три дня в Каире // Москвитянин, № 14. 1852