НОРОВ А. С.

ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ЕГИПТУ И НУБИИ

В 1834-1835 гг.

Миниэт — Бени-Гассан

К семи часам утра мы дошли не далее Миниэта; хотя мы стояли три часа на месте за безветрием, совсем тем это замедление надобно приписать намерению арабов пристать днем к Миниэту, для того чтобы получить от нас мясную порцию, определенную в силу контракта, когда пристают к городу. В этом они успели, но я заметил раису, что его уловка от меня не укрылась. Миниэт находится на том месте, где было римское укрепление Ибиум или Ибис; он довольно красиво выстроен и хорошо населен; базар не беден; тут значительная бумагопрядильная фабрика.

По ту сторону Нила горы опять очень близко подходят к берегу и далеко тянутся белою полосою, а потом, несколько отступая, оставляют место для земли обработанной, где видно несколько селений. В свою очередь западный берег делается пуст. Чем более мы подвигаемся, тем Нил делается шире. Я расспрашивал по Данвилевой карте о монастыре Аббата Гора, который должен быть близ Сауади, но никто не мог мне показать его; меж тем, проходу очень близко от берега, [274] я открыл в зрительную трубу развалины этого монастыря на самой вершине скал; стены обширны и в иных местах зубчатые. Нам сказали, что этот монастырь еще не упразднен. У подошвы скал видны обширные пещеры, правильно высеченные в известковом камне и поддерживаемые огромными подпорами. Тут находятся две гипогеи, которые Шамполион назначает между селениями Сауари и Заует-ель-Маиетин.

Отсюда начинаются те древние каменоломни и гробницы, которые столь долгое время служили убежищем умершим для мира святым отшельникам. Сии места прославились в христианском мире под названием уединений Фиваидских, хотя собственно Фиваида начинается еще несколько далее.

Пройдя Матагаре, где полагают древний Акорис, горы Аравийские, отклонившиеся от берега, начинают опять приближаться к нему и становятся возвышенные, но совершенно нагие. Против Володинуер обращает ваше внимание множество водяных подъемов, или шедуфов, устроенных на берегу Нила для орошения полей. На одной оси между двух столбов утверждены два коромысла; с одного конца привязана тяжесть, а с другого — плетеная корзина или кожаный мешок для черпания воды. Здесь согласно с высотою берега эти поливальни сделаны в три уступа; первая машина черпает воду из Нила, выливая ее в углубление первого уступа; другие машины подымают воду с уступа на уступ и таким образом доводят ее до поверхности земли. Если берег очень высок, тогда бывает таких уступов до пяти или шести. Этот тяжелый, хотя и полезный способ не должен бы существовать, если бы каналы и шлюзы были устроены в Египте так, как они были в древности 1.

До полудня небо, против обыкновенного, было пасмурно, но к полудню пары очистились, погода сделалась ясная и жаркая, и наконец около часа зной сделался так силен, как в средине июля; ветер начал ослабевать и наконец совсем нас оставил возле знаменитых скал Бени-Гассана... Я очень был обрадован этою остановкою и, взяв с собою драгомана и двух арабов, начал с их помощью взбираться на крутой каменистый берег по глыбам песка.

Мы отплыли с сильным попутным ветром. Цепи Аравийских гор здесь далеко отходят от берега и [275] оставляют место для плодоносной земли. Селение эль-Уасти красиво выстроено, дома вообще в два этажа, которые разделены узорчатыми линиями, аверхи украшены круглыми зубцами. Неподалеку Отсюда мы видели странную группу: нагой араб нес на плечах нагого ребенка, держа под мышками пуки сахарного тростника; подле него шла его жена, закутанная с ног до головы синим покрывалом, неся также на плечах другого нагого младенца.

Со вчерашнего дня я заметил, что женщины этих берегов ходят не в синих одеждах и покрывалах, а в коричневых. Ветер двух прошедших дней прохлаждал атмосферу, а ночи и утренники были свежи: Сегодня же, 26 января, такой зной, как в июле! Перед отъездом из Белиене нам принесли несколько рыб: из ник одна мне показалась необыкновенною, и я ее срисовал.

Здесь Ливийские горы начинают опять близко подходить к берегу, между тем как Аравийские отдаляются. Вечер был, как обыкновенно, очаровательный. По мере склонения солнца к горизонту желтизна гор начинает мало-помалу синеть и превращается в прекрасную лиловую лазурь. Легкий ветерок медленно подвигал нас. Около одной деревни мы слышали пение арабов, и к нам доходили некоторые слова, то были похвалы прекрасному или пречерному полу города Малави. Наши арабы, из которых некоторые были уроженцы из этого города, начали им вторить своею музыкою, она состояла из двух свирелей и даррабуки, или Тамбурина. Одна флейта наигрывает только две ноты, а другая беспрестанно жужжит, как шмель, между тем даррабукою бьют такту.

При наступлении ночи, когда мы причалили к берегу у прекрасного пальмового леса деревеньки эль-Эсби, внезапный шум, как от падающих тел в воду, обратил наше внимание: то были несколько крокодилов, которые с появлением нашим бросились в воду, я вышел на берег и провел часть ночи в живописном пальмовом лесу; к ужину мне принесли из деревни эль-Эсби молоко буйволиц. Поутру мы плыли около Гамрама и, попав на мель, потеряли более часа времени. Тут являются у берега скалы Аравийские, посыпанные песками. На отмелях лежали несколько крокодилов, из которых многие с разверстыми пастями; они были вне выстрела, иначе я не преминул бы послать несколько [276] пуль в этих ненавистных чудовищ. Далее я видел гуляющих на возвышенном берегу женщин и детей, между тем как на самом берегу лежал крокодил, при самом сходе к водопою, где он подстерегал неосторожных.

Чем далее подымаешься по Нилу, тем более теряется то роскошное разнообразие берегов его, которое видно от Александрии до Каира. Скалы Ливии и Аравии, подобно выдвигающимся беспрестанно декорациям, обрисовывают живописно берега его. Деревья дум растут здесь в самых безжизненных местах. Там, где Аравийская гора Усуфсуф входит в Нил, большая роща думов одевает весь берег, который, несмотря на огромную преграду скал, поглощен песком. Я прошел весь этот берег пешком, любуясь то грозною картиною скал, то живописностью этих деревьев, укрывающих от зноя путника и удерживающих вместе с ковылем наносный сквозь ущелья гор песок. Тут, посреди терний и ковыля, я встречал кусты прекрасных голубых цветов, каких я не видывал в Европе. Между тем как этот берег покрыт одними думовыми деревьями, противоположный весь обрисован лесом пальм. Так развлекал я себя при противном ветре, останавливавшем плавание, и всегда находил довольно вознаграждений в величии природы. В этот день, перед закатом солнца, я еще имел случай, несколько далее, насладиться прогулкою на западном берегу; там я нашел большое разнообразие в растениях: пальмы, думы, сикоморы, акации, гуммии и многие мне неизвестные деревья росли в живописном смещении, и все это на берегу диком и необработанном, среди индиго, кассии и ковыля. Тут во все время я не встретил ни одного человека, зато множество самых миловидных желтых и лиловых горлиц, порхающих и нежно воркующих. Я не позволил себе ни одного ружейного выстрела в этом отрадном месте. Мне сказывали, что большая часть жителей этого берега поглощена рекрутством для армии Мегмета, а другая скрылась в знойные пустыни, покинув столь роскошную природу. За безветрием мы пристали у селения Сах эль-Бахире.

В три часа ночи поднялся хороший ветер, который хотя затих к утру, но потом, возобновясь с большею силою близ огромной горы Джебель-Эйсене, Аравийской цепи, быстро нас помчал. Против Диене горы Аравийские отходят, а Ливийские приближаются и, наконец, [277] возле знаменитого Тентириса, ныне Дендера, совсем господствуют над берегом. Окрестности селений обоих берегов роскошно оттенены тропическими деревьями и растениями. Я любовался здесь живописною поступью женщин, шедших за водою; их было до десяти, и они все шли мерным шагом одна за другою, неся на головах кувшины древней египетской формы и однообразно поддерживая их обеими руками. Это походило на те процессии, которые остались на древних барельефах и аль-фресках.

Мы принуждены были тянуться гужом вдоль прекрасного берега, около селения Тука; тут обратили мое внимание особенной высоты пальмы и думы, все еще новые для глаз европейца. Многие из этих прекрасных дерев росли по пяти и по восьми от одного корня. С наступлением ночи началась у нас арабская музыка и песни. Я полюбопытствовал узнать что-нибудь из этих песен, и мой драгоман перевел мне начало одной из них: «Молитвы пророку! Некогда розы были простые колючие кусты; он взглянул на них — и распустились розы!». Такие песни поются людьми самыми необразованными.

Мы остановились у самой деревни Тук. К нам вышел беседовать кашеф; он рассказывал, как три ночи сряду посещает их берег гиппопотам, т. е. речная, или собственно нильская, лошадь, и опустошает их пшеничные поля; что вся деревня стережет его.

Едва мы пролетели мимо веселого островка эль-Аразат, как вдруг встало передо мною из-за пальм восточного берега исполинское здание, которое я не мог себе объяснить, потому что высокие тропические пальмы казались перед ним тростником; и вот за ним два или три обелиска разрезали лазурный горизонт неба, а там — целый ряд колонн... Это восточная часть Фив, Карнак и Луксор. Направо, у подошвы сблизившихся к берегу знойных и высоких гор, нестройные и взрытые груды развалин; за ними, из-за деревьев, виднелись другие развалины, разбросанные и стоящие, туда неслась наша дагабия, и у этого запустелого берега, близ какой-то мазанки, осененной пальмами, мы спустили паруса насупротив волшебного Карнака.

Хотя я намеревался только на возвратном пути обозреть все остатки древнего Египта, но, завидя Фивы, я изменил все свои предложения. Я поспешно оставил [278] свою дагабию и, добыв двух лошадей для себя и для моего драгомана, в сопровождении двух бедуинов, которые были вооружены копьями, направился, куда меня повели.

Первый предмет, который я увидел, проехав мимо нескольких букетов пальм и акаций, был великолепный портик строгого зодчества, украшенный вросшими в землю десятью колоннами, с капителями из лотосовых листьев; он окружен грудами разрушенных арабских хижин, слепленных из земли и называемых Гурна. Не спрашивая провожатых, я предузнал, что это здание не принадлежит еще существенным зданиям Фив, и мы проехали молча мимо прекрасных развалин.

Едва мы их оставили за собою, как вдруг открылось обширное поле, простирающееся до отдаленного хребта Ливийских гор; на этом заглохшем поле, взрытом развалинами, сидели, в грозном одиночестве, на мраморных престолах, два гиганта, один подле другого. Выше всех пальм, выше всех развалин, они господствовали, как цари, над необозримою картиною опустошения. Баснословный Мемнон, сын зари — этот Луцифер египтян, диво древнего мира, был один из тех колоссов, к которому направлялся путник из далеких стран Севера, еще пустынных в то время, как этот гигант смотрел уже на восходящее солнце и произносил звуки удивленной толпе путешественников и поклонников, стекавшихся к нему со всех концов земли.

Несколько в сторону от этих волшебных стражей пустыни вставали громады храма; лучи солнца вырывались широкими полосами из проломов разрушенных стен. Далее, на холме, другие развалины, в страшном беспорядке, рисовались на краю горизонта. Мы направились к ближайшим. Страбон называет это здание Мемнониум (прибавляя, что греки называли Мемнона Исмандием), а Диодор — памятником Озимандия, египетского Геркулеса. Шамполион прочел, как он говорит, в иероглифах египетское название этого храма: Рамессеион, т. е. здание Рамзеса Великого, или Сезостриса, который есть Геркулес, или Озимандий, египтян.

Часть входа со стеною циклопического построения, перистиль и три залы с колоннадами, более или менее разрушенными и все это в размере огромном, одетое [279] покровом иероглифов, среди разбросанных груд и разбитых статуй, стоит перед вами. Кариатиды, поддерживающие перистиль и изображающие жрецов с руками, сложенными накрест, вселяют то глубокое благоговение, которое они сами так живо выражают. Возле повержен, раздвоенный, с разметанными повсюду членами, подобно идолу Дагону, величайший колосс в мире. Трудно сообразить весь объем его, и должно отступить, чтобы распознать это изящное гранитное чудовище.

Плавание от Фив до Ассуана: Эсне. Эдфу. Элефантис. Ассуан

В глубокую ночь я отплыл из Фив. Тихое великолепие Нила, по которому мы медленно скользили, доставляло мне сладкое отдохновение после столь великих поучительных картин, которые взволновали мои мысли. При лунном свете мы прошли мимо Эрмента: это древний Гермонтис, прозванный коптами Белед-Муса, или деревня Моисея, по имени одного монаха из арабов, который жил в конце четвертого века, был епископом и причтен католическою церковью к лику святых.

Ветер всегда утихает к вечеру. Лунный свет великолепно оттеняет окрестности. Я выхожу на берег и под навесом пальм, в благотворной и ароматической теплоте, развлекаюсь забавами моих арабов — их музыкою и плясками. С некоторого времени плывет за нами и останавливается ночью неподалеку от нас один английский путешественник, и наши гребцы перекликаются напевами и музыкою.

На другой день, 1-го февраля, во время очень жаркого дня и при ослепительном солнце мы подвигались медленно, попадая беспрестанно на мели. По нагой цепи гор восточного берега видно много развалин, в особенности около мыса Джебель-эль-Могузи. Между деревнями Малех и Псалиха являются небольшие остатки пирамиды, последней на юге Египта. Эта пирамида называется Ком-эль-Лахмар. Тут встречается остров с отмелями, растения показываются приметно реже. На правом берегу селение эль-Каб занимает место древней Элетии, где сохранились чрезвычайно любопытные гробницы. Часа за полтора до захождения солнца мы [280] пристали, по безветрию, к великому граду Аполлона или Горуса...

Храм Горуса, совершенно сохранившийся, гордо возносится над хижинами арабов двумя обрезанными пирамидами. Даже с Нила видны простыми глазами огромные человеческие фигуры, начертанные на стенах. Я направился туда пешком, прямо по полю. Величина этого храма, .столь огромного даже издали, удваивается, когда, подойдя к нему, узнаешь, что видимое здание есть только его половина; другая часть вся погребена в земле, и нижние колоссальные изображения выходят из нее только по пояс. Этот храм, возобновленный на древнейшем основании, сооружался во время владычества греков при Птолемеях: Филопаторе, Епифане, Евергете II, Сотере II, Александре I и при Веренике. Египетское величие напечатлено на нем. При входе в ворота, соединяющие два огромные пилона, вам открывается обширный параллелограммный двор, обнесенный великолепными перистилями о тридцати двух колоннах. В перспективе виден величественный фронтон храма, поддерживаемый шестью колоссальными колоннами. Хижины арабов заграждают входы и прислонены к стенам; сверх того, несколько таких землянок построены на самой террасе великолепного храма. Далее следует другой, меньший храм, который был освещен сверху посредством нескольких отверстий: теперь через эти отверстия выбрасывают из построенных на храме хижин навоз, которым завалена большая часть так называемого святилища! К святилищу пристроено небольшое отделение; уродливые изображения Тифона на стенах показывают, что оно было посвящено этому злому божеству. Все здание обнесено было стеною; она видна до половины, сзади, но исчезает под землею, у входа. Западная сторона завалена грудами развалин древнего города. Я входил на самый верх одного из передовых пилонов; их внутренность разделена на этажи, где видны довольно пространные комнаты; тут, вероятно, были жилища жрецов. Я насчитал 156 ступеней, о двух вершках каждая, до верхней террасы; но надобно вспомнить, что половина пилонов в земле, поэтому можно определить высоту пилонов с лишком в 14 саженей.

Эдфу населен нубийскими переселенцами, бедуинами колена Абабдесов, которые при пастбищных и земледельческих занятиях производят довольно значительную [281] торговлю нубийскими произведениями: гумми, сённе, углем акаций, железною слюдою, квасцами и посудою из глины особливого качества. Черный цвет их тела уже резко отличает их от египетских арабов. Мужчины ходят нагие по пояс, а женщины — обернутые по нагому телу каким-то саваном. Здесь живут шейхи Абабдесов. Эти бедуины были очень враждебны до времени владычества Мегмета-Али.

Я провел несколько часов ночи, которой теплота вселяет особенную негу, в пальмовой роще Ассаувие. На другой день мы медленно приближались к скалам Сельзеле, мимо низких береговых гор, оживленных только около Силоа (общее имя некоторого пространства) несколькими букетами пальмовых растений. Горы Сельзеле знамениты по своим фараоническим каменоломням. Нам попался навстречу большой караван с несчастными абиссинскими неграми. Абабдесы города Эдфу сами производят ими торговлю. На верблюдах не было другого товара, кроме женщин. Ветер нас оставил в самый знойный полдень; мы пристали к берегу. Гора Сельзеле с несколькими пещерами была уже у нас в виду.

С берега мне принесли большую ветвь одного из тропических деревьев, весьма красивого. Арабы называют его сагар-ель-гушар; по их словам, оно ядовито (Стебель имеет сероватую оболочку; дерево жестко и бело и при переломе точит молоко; листья похожи на гераниум, в четверть величины; цветы небольшие, о пяти листиках, с лиловыми оконечностями. Из середины цветка выходит шишечка, имеющая образование двух правильных пятиугольников один на другом с кругом посреди; с каждой стороны пятиугольника выходит по одному желтоватому лепестку с лиловыми оконечностями. Таких цветков по пяти на веточке; когда они свернуты, то походят на выпуклую пятиугольную пуговицу. Фрукт величиною больше четверти и походит на .миндальный оpex; коща он поспевает, то сам раскалывается; внутренность покрыта белою тонкою оболочкою и заключает беловатый пух с черными семечками).

Огромный крокодил спал неподалеку от нас на берегу; две женщины шли за водою и вместе с тем хотели поить своего осла у самого того места, но, завидя чудовище, отклонились в другую сторону, а мы пробудили его пулею, и он, посмотрев на нас, весьма медленно погрузился в Нил.

Безветрие продолжалось, и я велел пройти гужом мимо горы Сельзеле; ночь быстро сошла и заставила [282] нас остановиться. Скрип колес водяных машин показывал близость деревни. Луна освещала изрытые ребра гор, которые породили множество памятников. Мы были на берегу уже более часа времени, как вдруг задул попутный ветер; мы тотчас отвалили; только что мы двинулись с места, как открылся передо мною весь ряд Сельзелисских пещер, великолепно освещенных луною; таким образом, все это время, к моей досаде, я пролежал в бездействии, слушая песни арабов, и это было за углом северной пещеры, самой любопытной! Все это остается еще для меня на обратный путь; я не хотел потерять попутного ветра, быстро подвигавшего нас к цели. Здесь самое узкое место Нила; Джебель-Сельзеле значит по-арабски «Гора цепи»; древнее предание египтян, будто здесь оба берега были соединены цепями для преграждения плавания враждебным племенам, сохранилось в рассказах арабов. Вероятнее, что Нил разорвал здесь некогда существовавшие преграды для его течения. К одной досаде присоединилась другая: на рассвете мы прошли мимо великолепных развалин Омбоса (Коум-Омбо), и никто не разбудил меня!

К 8 часам утра мы плыли мимо селения Дарауэ. Здесь и даже несколько прежде того все жители — уже настоящие негры. Переход из Египта в Нубию, или Эфиопию древних, резко обозначается. Зной солнца и вертикальность его сильно дает чувствовать приближение к тропику. Когда я писал эти стихи, в 8 часов утра, луч солнца проник на меня мимо навеса, и я обернулся, думая, что возле меня развели огонь.

За Дерауэ представляется живописный населенный остров. Семьи арабов отдыхали в отрадной тени пальм и сикоморов, которые здесь великолепны. За островом восточный берег оживляется лугами и растениями до самой горы эль-Агаби, образующей мыс; но тут уже полоса земли так мала, что бедные жители засевают дуррою самый обрыв берега, и ярко-зеленый цвет его представляет приятную противоположность с желтизною песков, которые заволокли весь западный берег на далекое пространство. Через час плавания вдруг оба берега пышно оделись растениями; прельщенный их красотою, я спросил о названии места, и, к немалой радости, узнал, что это Гарб-Ассуан, отстоящий за час скорого плавания от Ассуана, древней Сиены, которая с знаменитым островом Элефантисом составляла [283] границу Египта и Эфиопии. Горный песчаный мыс западного берега с развалинами арабского замка Губба закрывал еще от меня Ассуан. Был ровно полдень: небо, земля и Нил, казалось, горели от блеска ослепительного солнца!., и вот Ассуан!

Как великолепен предел Египта! На восточном берегу высится гранитная гора, покрытая развалинами древней Сиены и нынешнего Ассуана; с запада подобная же гора с разрушенным замком Губбы. Обе эти горы напоминают те две горы: Крофи и Мофи, о которых жрецы египетские говорили Геродоту и где, по их словам, скрывались источники Нила. Перед вами, посреди Нила, встает таинственный остров Элефантис, цветущий, как сад, и смотрится с своими высокими пальмами в зеркальные воды Нила, который, сломив преграды скал, заграждавших ему течение из Эфиопии, успокаивается, входя в Египет для того, чтобы созидать землю и благотворить; он расстилался здесь очень широко. Кругом чернеют разбросанные подводные скалы и свидетельствуют о торжестве той реки, благороднее которой, как сказал Сенека, природа никогда не представляла очам человеческим.

Едва мы пристали к Ассуану, как мой янычар отправился с фирманом к губернатору Ассуана для истребования приказания шейху раисов, живущих при порогах Нила, изготовить все нужное для нашей переправы. Губернатор был в отсутствии, но второе лицо после него вместе с прежним губернатором, очень приветливым стариком, через час времени были уже у меня вместе с их свитою. Я угостил их как мог: мой драгоман разостлал ковер, посадил их на него, подал трубки, поднес кофе, ликер и винные ягоды; эти два последние лакомства, по своей редкости в здешнем краю, заслужили их особенную похвалу. Они тотчас послали за шейхом раисов и расположились у меня по-домашнему. Старик губернатор знал хорошо Шамполиона и припомнил графа О-на, недавно посещавшего Египет. Речь зашла о России. Не бывав нигде севернее Каира, он не хотел верить, что в это время у нас реки окованы льдом, и долго не мог понять, что такое лед: я должен был, наконец, объяснять моим гостям действие холода. Между тем явился шейх раисов, и мы сладили с ним в присутствии властей о цене за переправу нашей дагабйи через пороги и за лоцмана для плавания по Нубии, куда [284] не пускаются без лоцманов ассуанских. Только что мои гости разъехались, я поспешил на знаменитый Элефантис.

Я не нашел там ничего, кроме разрушения! Этот остров есть гранитная скала, покрытая наносною землею Нила. Стены, от которых есть еще малые остатки и набережная ограждали здания Элефантиса от наводнений; во многих местах видны еще ступени. При Страбоне тут был еще город с великолепным храмом Анубиса и нилометр. Из груд кирпичей, мраморов и гранитов встает один пилон — остаток древних ворот, которые вели во храм Анубиса. Эти нестройные груды роскошно оттенены живописными пальмами и кассиями. Последние остатки зданий Элефантиса были срыты в 1828 году губернатором Ассуана, а камни с мистическими иероглифами употреблены на постройку складочного магазина в Ассуане.

Только около 9-ти часов, мы совсем собрались; обоз с верблюдами отправился прямою дорогою, а мне подвели великолепно убранного по мамелюковскому вкусу арабского коня и, сверх того, нужное число отличных лошадей для моей свиты. Только что я сел на лошадь, как заметил, что имею дело с животным, столь же пламенным, как и климат, в котором оно взращено. Мы отправились по знойным гранитным горам мимо развалин старого арабского Ассуана, живописно венчающих береговую скалу; несколько разрушенных мечетей и надгробных памятников хорошего восточного зодчества возвышались из-за них. Этот город был взят и разрушен нубийцами в 956 году. Горы Алаки, где, как полагают, были некогда золотые и изумрудные руды, граничат Ассуан с востока, а горы Джианнадель — с противоположного, западного берега. Мы ехали по тем знаменитым каменоломням, которые дарили древний Египет столькими обелисками, сфинксами, колоссальными статуями и колоннами. Я видел тут один недоконченный обелиск огромного размера, выходящий из недр горы. Какой переворот правления, какая военная буря остановили его на торжественном пути?.. Вскоре посреди этой мертвой природы обозначился древний путь из больших плит, во многих местах перерывающийся и опять идущий по направлению к острову Филе. Тут же со стороны Аравийской пустыни, заметны во многих местах остатки стены из необожженных кирпичей. [285]

От этого места начинается Нубия. Выбравшись на песчаную долину, наши лошади, которые даже в дефилеях, заваленных грудами камней, показывали большое нетерпение, начали рваться, увидев себя на свободе. Я хотел испытать своего коня, и едва тронул его острым мамелюкским стременем, как он умчал меня вихрем, и я едва умерил его ярость. Стремя мамелюков есть железная доска, сделанная для всей ступни, и расходится четырьмя острыми углами: должно очень осторожно держать ноги, чтоб не коснуться борзой лошади одним из острых концов этой доски. Мой провожатый, отличный наездник, беспрестанно ратовал передо мною, кружа свое копье и привлекая мое внимание, как вдруг блеснул несравненный Нил и развернулся волшебный остров Филе, названный арабами по разительному великолепию его храмов островом храмов (Джезирет-эль-Бирбе). Не доезжая берега, видны вправо гранитные скалы, испещренные иероглифическими надписями. Одна из этих скал имеет вид огромного трона. Из прочтенных надписей самая любопытная свидетельствует о поражении ливийцев фараоном Тутмозисом IV.

Приближаясь к берегу, мой драгоман, соревнуя лихому наездничеству ассуанского провожатого, мелькнул вдруг с своею лошадью мимо меня, когда я восхищался очаровательным видом Филе. Мой ретивый конь неожиданно устремился за ним; наездничество моего драгомана кончилось полным падением, а я едва успел удержать моего коня уже на самом скате берега в Нил.

Остров Филе

Самое пламенное, своевольное воображение не создаст места более фантастического, как остров Филе. Чтобы достойно описать его, надобно заимствовать краски у Ариоста и Данте. Рассвирепевший Нил, сломив гранитные преграды, набросал здесь в хаотическом беспорядке скалы, одну огромнее другой. Пространнейшие [скалы]образуют два острова. Первый из них, Филе, оттененный роскошною зеленью, увенчан всею важностью пирамидального зодчества египетского, слитою с привлекательною красотою римского. Другой, Бекге, [286] или Битче, представляет лишь слабый остаток своего величия, — одну арку среди груд разрушения и хижин нубийцев. Из трещин скал, почерневших от времени, и волн, встающих, как великаны или чудовища, возносятся огромные пальмы, а по берегам расстилается яркая зелень лугов. Окрестность оглашается гулом скачущих вод Нила по порогам, которых часть видна с острова. Суда всегда пристают с восточной стороны. Со вступлением на крутой берег представляется вам прелестное здание: четверосторонний перистиль высотою в 6 сажен, украшенный в ширину четырьмя, а в длину пятью колоннами, соединенными снизу, до трети их вышины, простенками. На капителях утверждены очень высокие абаки, или четверосторонние подпоры, на которых лежит архитрав. Это здание, исполненное зодческой гармонии, вероятно, осталось неконченным, потому что на некоторых простенках видна начатая резьба иероглифов. По новейшим открытиям это здание принадлежит уже римской эпохе; самый рисунок колонн и архитрава доказывает истину этого предположения.

В то время как я любовался, полный восторга, с одного пилона острова Филе великолепием природы и зодчества, я услышал громкие восклицания со стороны порогов, и вскоре из-за черных подводных камней явилась моя дагабия, наполненная толпою эфиопов; но при самом прибытии она едва не разбилась об одну из прибрежных скал по причине непроворной уборки парусов. От последовавшего удара два человека, закреплявшие большой парус, перевернулись вместе с реею; мы вздрогнули за них, но они удержались. Сам ветхий шейх лоцманов, Нептун этого берега, пришел возвестить мне благополучное прибытие; со всем тем дагабия была повреждена на носу. Мой кормчий (сын каирского хозяина моей датабии), прекрасный молодой негр из Сеннара, сопровождавший меня сухим путем, увидев порчу, осыпал упреками лоцмана, сына шейха; а этот ударил его; тут мой Али рассвирепел, как лев; по счастию, у них не было кинжалов, но они так впились друг в друга, что приспевший туда мой янычар едва мог их разнять. Я поспешил вытребовать к себе моего негра; он явился, но трепетал от ярости, глаза его были налиты кровью, и, сорвав сам с себя чалму, начал ее топтать ногами: знак нестерпимой обиды; один из его товарищей хотел смягчить его гнев, как вдруг мой Али схватил [287] попавшийся ему камень и разразил бы своего товарища, если бы не бросились на него толпою; тут я принужден был употребить строгость; Али смирился передо мною, но объявил, что он первый получил удар и что не может этого снести. Я обратился к шейху и сказал ему, что нанесенная моему матросу обида требует наказания. Едва успел я это вымолвить, как по мановению его руки сын упал к его ногам, недвижим, а он могучею своею тростью, успел уже нанести ему два сильные удара; я поспешил остановить его. Мой негр тотчас же смирился и бросился целовать мои руки за то, что я омыл его оскорбление. Я рассказал этот случай, чтобы показать нрав здешнего народа и патриархальную власть отца над детьми. Все нубийцы вооружены смертоносными копьями, которые зазубрены в разные направления и часто напитаны ядом.

Я провел весь вечер на террасе внутреннего пилона Изидина храма, где назначил свою главную квартиру. Так как на острове Филе нет теперь жителей, то никто не приходил развлекать меня. Солнце спускалось за громады Ливийских гор; скалы и здания начали терять свой ослепительный блеск, покрываться лиловыми или лазуревыми оттенками и отражаться в тихих водах Нила, который, в свою очередь, перестав беспрестанно отражать и поглощать вертикальные лучи солнца, казалось, отдыхал вместе со всею природою; только на севере продолжал он вечную борьбу свою с раздробленным гранитом, и глухие рокоты волн его более или менее вторились по направлению ветра. С юга великолепный исток его из мрачной Эфиопии блистал широкою полосою между двух чудовищных скал. Пальмовые рощи и вся зелень окрестных берегов обольщали взор необыкновенною прозрачностью и разительно противоречили строгим очеркам нагроможденных зубчатых скал. Едва последние лучи солнца блеснули из-за гор, как ночь быстро начала потоплять во мраке все предметы и через двадцать минут заблистали уже звезды: с юга пламенное созвездие Канопа, с востока созвездие Льва; но я напрасно искал родных созвездий северного полушария!..

Шум порогов, более слышный ночью, начал навевать на меня сон, когда я оставил таинственные храмы Изиды и в темноте едва добрел по развалинам до великолепного пропилея восточного берега, возле которого [288] стояла моя дагабия. Там, в пристроенных к гордому языческому храму скромных монашеских кельях, нашел я успокоение.

Нубия: плавание от острова Филе да Уади-Себуа

Заря едва занималась, когда мы оставили волшебный остров Филе при самом легком ветерке. Чем далее мы отплывали, тем живописнее рисовались ряды его колонн и выше вставали его пирамидальные пилоны. Мрачные скалы с каждым движением барки принимали различные химерические виды и делались как бы существами сверхъестественными. Но первые лучи солнца едва блеснули — и видения зари исчезли, как метеор... Нубийцы рассказывают много чудесных повестей об острове Филе. Я не мог отвести глаз от этой картины. Наконец, дикие горы закрыли ее от меня.

Итак, мало этих преград? Мало этой дали между тобою и отечеством, о котором ты скрытно вздыхаешь? Скоро еще пламенная линия тропика отделит тебя от него, говорил я сам себе и уже нетерпеливо смотрел вдаль, чтобы открыть скорее тот горизонт, те горы, откуда начнется мой обратный путь на родину. Но я плыл еще во глубь Нубии!..

При самом начале плавания представляются две полуразрушенные мечети (эль-Мишед), из которых одна,, по здешним преданиям, есть первая мечеть, которую соорудили Магомету. Берега Нила образованы здесь высокими черными скалами; привыкнув к желтизне и блеску египетских горных берегов, путешественник с первого взгляда поражен мрачностью новой природы, которая сама обозначает здесь переход из одной страны в другую. У подошвы этих скал узкая полоса земли с несколькими пальмами и сиалами уменьшает несколько суровость этой картины. Хотя усилившийся ветер прохлаждал воздух и под тенью скал я чувствовал свежесть, но лучи недавно восшедшего солнца уже проникали меня жаром. Обогнув скалы мыса Гути, где Нил очень круто поворачивает, мы приближались к Дебуду; там скалы засыпаны ярким песком Ливии. У их подошвы открываются красивые остатки храма, принадлежавшего некогда Римскому укреплению Паремболе. [289] Его занимал еще в конце четвертого века 2-й легион Траянов. Храм украшен портиком о четырех колоннах, соединенных снизу простенками. К нему ведет от самого Нила каменный путь сквозь трое ворот, еще хорошо сохранившихся. На противоположном берегу пальмы красиво рисуются на черных стенах скал; вдали, по Нилу, зеленеют острова. Я решился продолжать путь безостановочно до самых больших порогов, останавливаясь только за безветрием или ночью, и потому намерен все остатки древности осмотреть на возвратном пути.

За селением Барамбрам спокойствие Нила нарушено подводными камнями, и волны быстро разбиваются об их черные вершины. За двумя островками, возле Куфр-Димри, видны на вершине горы и на берегу развалины зданий позднейшего времени. Далее следуют ужасные груды мрачных скал, которые за селением Димри начинают понижаться. С приближением к Кардасси является вам на холм другой остаток храма, от которого сохранилась только малая часть портика с пятью живописными колоннами египетского стиля. Следуя Птолемею, тут можно назначить эфиопский город Тцитци. Возле него обширное укрепление, которое, как полагают, воздвигли римляне в защиту от варваров. Еще не доходя до этого места, я видел сильное отражение атмосферы, уже много раз мною замеченное: смотря в зрительную трубу на храм Кардасси, я увидел за ним, в конце горизонта, горы, которые казались столь же высоки, как Альпы, живописно обрисованные по лазури неба; то были скалы Бабуль-Келабше, которые хотя и огромны, но не имеют ничего необычайного.

Через час плавания от Кардасси открылись третьи древние развалины, это остатки храма Тафиса возле селения Тафе, сохранившего древнее название. Этот храм похож на тот, который виден возле Дабута (Паремболе). Придерживая к берегу, мы видели нубийских женщин, прядущих хлопчатую бумагу.

Отсюда мы начали входить в мрачное русло, называемое Бабуль-Келабше, т. е. врата Келабше. Тут Нил течет между разодранными отвесными скалами, которые свидетельствуют о бывшем здесь сильном перевороте природы. Течение образует во многих местах водовороты вокруг подводных камней. Мало-помалу узкие полосы земли с яркими лужайками начинают мелькать [290] по черноте скал; кой-где появляются шалаши бедных нубийцев, которые, завидя плывущую в этих грозных местах дагабию, выбегают нагие, с сверкающими глазами, с блестящими яркою белизною зубами, с женами, влачащими за собою черные покрывала, — и представляют картины дантевские. По новейшим наблюдениям, это грозное место лежит под самым тропиком Рака, и вот мы уже вступаем в жаркий пояс.

При выходе из Бабуль-Келабше открывается островок Амлалла с знаменитыми развалинами, которые, вероятно, принадлежали укреплению, оборонявшему этот дефилей Нила. Вот в горах восточного берега чернеют древние пещеры, или спэосы, и потом внезапно открываются величественные массы храма Келабше; их огромность напомнила мне Карпак. Слишком обширный по узости берега, этот храм достиг скал, довольно отклонившихся от Нила, и, мало того, он проник еще в самые их ребра!.. Многочисленное население нубийцев гнездится кругом его могучих стен, не дерзая проникать в святилище, они бродят и бегают по ограде, как по большой дороге. Их хижины, налепленные у подошвы гигантских стен, походят на муравейные кучи при корне столетнего дуба. Здесь процветал древний город Тальмис. При полном попутном ветре мы пронеслись мимо. Между Салун н Абу-Кора я заметил сильное течение Нила; волны его как бы кипели; вскоре я узнал, что в этом месте таится очень много подводных скал, которые обозначаются при мелководье. Именем Абу-Кора называются селения на обоих берегах Нила. Несколько живописных пальм и спал промелькивают тут кое-где. На хребте гор виднеются развалины. Ночь застигла нас около диких скал Дандура, и мы уже в темноте пристали около селения Гарб-Мерое, под навесом пальм. Мы здесь ждем восхода луны, чтобы подвинуться еще несколько вперед, и, вероятно, остановимся между Мерое и Киша, где отмели и несколько подводных камней затрудняют плавание. При свете луны мы едва добрели вдоль голых скал их до селения Мерое, имя, напоминающее таинственный остров сего имени. С восходом солнца мы продолжали плавание. Горы становятся ниже. Около 8 часов утра мы были возле Кише, которое находится у подошвы горы, на котором виден разоренный город времен арабского владычества. Насупротив, на западном берегу, находится местечко [291] четырех шейхов, иначе Герф, или Гирше-Гуссейн. Я говорю «местечко» потому, что тут видны четыре купола над гробницами шейхов, обнесенные земляною стеною, и потому, что нагота нубийцев несколько прикрыта. В скалах, господствующих над этим местом, виден вход в обширную пещеру, украшенную портиком. Там скрывается горный храм глубочайшей древности. Смотря в зрительную трубу с Нила, вы увидите в густом мраке, как привидения, колоссальные облики статуй.

За Герф-Гуссейном следуют низкие каменистые берега; сперва западный берег, а потом и восточный засыпаны песками, но далее на этих ярко-желтых песках растут очень густые деревья, особый род сиал, которые называются по-арабски тарфа, а по-нубийски уруф. Зелень этого дерева бледная и несколько походит на так называемое у пас божие дерево; корень растения расстилается на несколько саженей.

Отсюда берега представляют ту же самую картину до самого Дакке, где отдельные хребты гор высятся из-за плоской безжизненной степи, за которой взор ни па чем не может остановиться. Восточный мыс, называемый Джебель-Гаяд, образован из гранита; вообще Нубийские горы составлены из аспида, песчаника, кварца и преимущественно из базальта. За Герф-Гуссейном окрестности становятся плоски и песчаны, только вдали видно несколько небольших гор. Селения встречаются редко, некоторые из них опустели: их жители были изгнаны беспрестанным сближением песков к берегу; другие тщетно борются с Тифоном, поливая песок посредством сакнев; плоды трех или четырех финиковых деревьев, взращенных уже на самом краю Нила, остаются их единственным пропитанием...

Приближаясь к Офедилагу, Нил образует два острова, которые обработаны. Вскоре открывается, за букетами пальм Офедилага, хорошо сбереженный храм с портиком о шести колоннах; он возобновлен римлянами на древнем основании. На этом месте, называвшемся Гиеросикаминон, останавливаются римские путевые таблицы. Насупротив, на восточном берегу, находится селение Магараке (Шамполион назвал ошибочно Офедилаг Магаракою и перенес туда храм). Несколько далее видны разбросанные на большом пространстве по восточному берегу хижины под общим названием Сиала. Отсюда берега Нила опять начинают [292] облекаться скалами. Самая высокая называется по имени противолежащего селения Барде. На юго-востоке от нее высится гора Агабет-Абузимбель, через которую пролегает прямая дорога в Дер, главный город Нубии; береговая дорога туда гораздо продолжительнее по причине изгибистого поворота, который делает здесь Нил на восток. Перед тем видел я на западном берегу, в первый раз в знойной Нубии, роскошное место, одетое тучными лугами и оттененное развесистыми сиалами и пальмами, — это селение Нуэбат. При самом повороте Нила видны на голой скале, которой коснулись уже пески пустыни, развалины старого Нуэбата. Далее узкие полосы плодоносной земли, засеянной бобами и дуррою, тянутся по самым краям берега и даже подмываются водою; остальная часть берега поглощена песками. Селение Гарб-Медик порядочно населено и окружено пальмами; везде слышен скрип подымающих воду машин для орошения знойного берега. Ветер упал, и самый тихий, ясный и дышащий негою вечер сошел усладить усталый от блеска солнечного взор и освежить силы человека. Простояв всю ночь у Гарб-Меднк, с рассветом мы потянулись вперед гужом. Восточный берег обставлен черными базальтовыми скалами, а западный плоек и занесен песком.

В 8 часов открылся нам из-за хижин Себуа храм, возвышающийся двумя пилонами из песочной долины, называемой Уади-Себуа, или долина Львов. По мере приближения к храму открываются впереди его две стоящие колоссальные статуи и за ними несколько сфинксов. Ветру совсем не было, и жар начинал быть очень силен; идя гужом очень медленно, я велел пристать к берегу и направился к храму.

Плавание от Уади-Себуа до больших порогов Нила

Возле двух землянок нубийская семья, черная, как уголь, сидела под скудной тенью сиал. Несколько полосок песчаной земли, слегка посыпанной береговым илом и на которых виднелись черенки уже пожатой дурры, дают им насущный хлеб. Вокруг нанесены из пустыни глыбы раскаленного песка яркой желтизны. Жилища нубийцев нельзя назвать деревнями, это род земляных [293] таборов, прислоненных то к развалннам, то к пальме, то к скале. Мужчины ходят совершенно нагие и имеют только нечто похожее на пояса; носят копья, луки и щиты, обтянутые кожею гиппопотама или носорога. Женщины только что обернуты в черные покрывала, но совсем нагие; не говоря о детях, даже девушки лет двенадцати имеют только пояс из висящих тоненьких ремешков. Разверните Диодора, и вы увидите, что коренная жизнь и обычаи эфиопов не изменились с того времени, но где же воинственные полчища, которые так долго боролись с фараонами? Где мощные богатыри, подобные тем, которые предлагали послам камбизовым, прежде нежели воевать с ними, натянуть огромной величины лук ими употребляемый?

Здесь стоит храм, посвященный Сезострнсом богам Фре и Фта, судьям правды. Половина этого храма погребена в песках. Здания примыкали к скалам, и даже вся часть святилища входила во внутрь скалы; но и самые скалы, которые тут не высоки, едва ..показывают черные хребты свои из песочных воли. Только передовая часть храма открыта еще на несколько десятков лет для взоров человека. Два ряда сфинксов ведут к преддверию. По два колосса, изображающие Сезостриса, стояли в начале и в конце этой аллеи. Передние и теперь стоят на своем месте; изъеденные временем, они показывают один только облик человеческий, а другие два привратника храма, вдвое огромнее первых, лежат поверженные, один навзничь, а другой лицом во прах. Два первые сфинксы видны почти до основания, другие, более или менее уцелевшие, грустно выглядывают из песков. За пилонами видна часть притвора, который был украшен вместо колонн кариатидами, подобными фивским, со сложенными накрест руками. Остальное здание и святилище, в которое можно еще было проникнуть несколько лет тому назад, скрыты в песке. На пилонах едва можно разобрать следы изображений и иероглифов, но видны еще очерки воинственных фигур: это Сезострис, поражающий северные и южные народы. Этот храм глубоко вдохновителен для зрителя (Прочтя в Шамполионе несколько холодных строк об этом храме, где он .не нашел иероглифической жатвы, я не желаю быть ученым, потому что ученость лишает многих наслаждений). [294] Жестоко палимый и ослепляемый солнцем, я, однако, взялся за карандаш и срисовал преддверие храма. Я хотел также изобразить проспект аллеи сфинксов, но солнце вынудило меня искать прибежища в моей дагабии. С некоторого времени в защиту от ослепительной атмосферы и яркой желтизны песков я должен был вооружиться зелеными очками.

За Уади-Себуа картина берегов не меняется. Около Шейх-Абд-Дейн мои гребцы, которые за продолжавшимся безветрием тянули гужом, расположились на отдых и для обеда под тенью густых сиал. За Шейх-Абд-Дейном крутой песчаный берег заслонен кустами гумми и сиал, переплетенных с тонким стелющимся растением в виде многосучного тростника. Арабы называют его ханзир. По самым краям Нила посеяны гряды дурры и турмиса; это растение, украшенное синими цветами и которого листья похожи на бобовые, имеет горькие зерна; из него делают масло, которым они умащивают свое тело или употребляют для ламп, а иногда, перетирая их в муку, приготовляют хлебные лепешки. Это едва ли не то самое эфиопское растение, о котором пишет Страбон, называя его кики. Мои гужевые арабы были в одном месте остановлены крутизною берега; я им предложил переправиться по ту сторону Нила по находящимся тут отмелям и частью вплавь, по тут они в первый раз устрашились крокодилов и предпочли идти по крутизне. Противоположный берег хотя несколько украшен разбросанными хижинами Сатурма, но встающие по местам черные зубчатые скалы дают ему печальный вид. Приближение вечера здесь, в знойном поясе, имеет необыкновенную негу; люди и животные ожидают его нетерпеливо... Красота вечерней зари после знойного дня невыразима. Я любовался наступлением ночи близ Уади-эль-Гарбиа, у грозной горы Агабет-Телла. Как ни мрачны были скалы, окружавшие нас отовсюду, но вечерняя заря одела их лазоревым и фиолетовым цветом. На западе небо постепенно переходило из радужных цветов зашедшего солнца в чистейшую прозрачную лазурь. Сперва появилась одна полярная звезда, и за нею с быстро налетевшим мраком вдруг вспыхнула вся небесная иллюминация. Я ночевал у подошвы горы Агабет-Телла, долго любуясь великолепием звездного неба. Невообразимая красота тропического неба всегда обольщала взор жителей этих стран и издавна [295] вовлекала их не только в астрологию, но и в идольское поклонение самим светилам небесным.

Ветер задул на рассвете, но противный, и мы опять медленно потянулись гужом мимо аспидных скал, образованных уступами; но здесь берег становится отраднее. Очень высокие пальмы... над деревнею Зингари; западный берег хотя и покрыт песками, но во многих местах обрисован гуммиями, пальмами и сиалами, особенно около длинной цепи хижин селения Мальки. Тут Нил опять круто поворачивает на запад. Скалы восточного берега довольно живописны; возле небольшого ущелья, или уади, оживленного разными произрастаниями и пальмами и называемого Абрук, видны на обрывистой скале небольшие развалины, в которых обитал лет восемь тому назад разбойник, ужас этих мест, зовомый Иссель-Гарасис; это было в то время, когда египетский паша начал набирать рекрут в Нубии. Несколько отрядов были посланы против него, и только через пять лет он был захвачен изменою на порогах Уади-Гальфа. Скала сохранила его имя.

Около полудня атмосфера сделалась очень тускла. Ровно в полдень прибыли мы к Короско. Этим именем называются несколько разбросанных деревень под тенью пальмовых рощей. Сюда стекаются караваны из глубины Африки, и здесь производится значительная торговля страусовыми перьями. Впоследствии я имел случай купить одного молодого страуса. Иов живописно изображает эту огромную птицу степей Африки: «Вот размахивается крыло страусово! Аистово ли это перо и пух? Но он оставляет на земле яйца свои и на песке греет их. И забывает, что нога может раздавить иные или полевой зверь может растоптать их. Он жесток к детям своим, как бы не своим, и что труд его будет напрасен, нет у него опасения, потому, что бог не дал ему и не уделил ему смысла. А когда кверху махнет крыльями, насмеется коню и всаднику его». Ловля страусов изображена на одном из памятников древнего Египта.

Множество сакиев, или поливальных машин, обозначающих всегда большее или меньшее народонаселение, видны вдоль берегов Короско. По причине жаров сакии приводятся в действие преимущественно по ночам, и тяжелый скрип колес весьма неприятен для слуха путешественника, который остановится ночевать возле них. [296] На Ниле против Короско обозначается несколько подводных камней; я завидел на них двух огромных крокодилов; мы отправились воевать с ними, но, допустив нас очень близко, они прежде наших выстрелов скрылись. За Короско открывается в перспективе большое скопление высоких скал: от этих-то преград, нагроможденные между Короско и Дером, Нил принужден был откланиться, образовал продолжительный и очень изгибистые обход между Дером и Уади-Себуа; и поэтому Геродоту сказали, что за Элефантисом течение Нила походит на течение Меандра. Здесь, по причине изворотов Нила, нельзя воспользоваться одним попутным ветром, и потому плавание бывает очень медленно. Мы не могли дойти в этот день далее Ареги, где Нил поворачивает к Деру. В окрестностях Короско мы с удовольствием увидели небольшую полянку, засеянную горохом. Терпев очень давно недостаток в овощах, мы вышли на берег и очень долго не могли вразумить нубийцев, что мы не даром просим у них овощей, а за деньги, без чего они никак не хотели нам дать пи одного стручка. Язык нубийцев есть диалект барабрасов, совсем не похожий на арабский. Здесь не имеют обыкновение брить головы, как в Египте, — волосы здешних жителей совершенно похожи на овечью шерсть.

Февраля 9. На рассвете мы опять потянулись гужом и по усердному старанию наших арабов к 9 часам утра были уже против развалин храма Амады. От Ареги до Амады горы отступили от обоих берегов. Восточный берег населен, а западный покрыт песками; храм Амады почти весь засыпан ими. Это здание есть одно из древнейших в Нубии: оно воздвигнуто фараоном Мерисом. Наружность почти совсем разрушена временем и скрыта в песке, но оно очень любопытно по сохранившимся внутри храма изображениям. Арабский купол венчает эту нестройную груду; здесь была некогда коптская христианская церковь, и в первые века христианства эти пустыни осенены были спасительным знамением креста.

В 10 часов мы огибали мыс, за которым находится Дер. Лес высоких пальм, три дома в два этажа, из которых один из двуцветных кирпичей земляных и обожженных, уютная мечеть, несколько низких сантонских молелен с куполами и вокруг множество разбросанных по разным направлениям мазанок составляют главный [297] город Нубии. Он замечателен плодородием своих окрестностей и находящимся позади города храмом времен Сезостриса. За Дером мы обогнули другой мыс, составленный из довольно высоких скал; отсюда течение Нила уже довольно прямое. В селении Томас, на западном берегу, замечательно новое земляное построение нубийцев в подражание египетским пилонам. Над этим селением видны остатки укрепления римлян. Немного подалее, на отмелях, мы потревожили несколько крокодилов и прошли мимо очень хорошо возделанного острова, носящего название селения Томас. Восточный берег у селения Гета также хорошо возделан; везде посевы дурры, табака, генне, бобов, индиго, хлопчатых деревьев и других произрастаний, которыми изобилуют эти берега; проходя возле самого берега, мы видели несколько семей нубийцев с заплетенными в виде лошадиной гривы волосами, сидящих отдельными кружками под тенью пальм. Тут я заметил несколько сантонских молелен особенного построения. На противоположном берегу рассеяны развалины, принадлежащие позднейшему времени и называющиеся Карагнок.

Приближаясь к Ибриму, я ожидал видеть что-либо похожее на город, потому что это было некогда главное место Нубии, но это, так же как и Дер, протяжение нескольких деревень на плодородном берегу, осененном лесом пальм. Летрон полагает существование древнего города Финикона около Дера; разве только чрезвычайное изобилие фиников может привести к такому заключению, но, конечно, не географическая местность, потому что из трех городов, носивших это имя, один был в Египте близ Коптоса, а два — в Аравии. К Ибриму принадлежит живописный остров с роскошными пальмами, думами и сиалами; он довольно хорошо обстроен. После ужасной дикости берегов, виденных мною в эти последние дни, веселые ландшафты Дера и Ибрима обольщали мой взор.

Через час плавания от Ибрима зеленый берег внезапно прерывается несколькими отвесными скалами грозного вида; на одной из них, крутейшей из всех, рисуются очень живописно развалины целого города. Тут я узнал настоящий Ибрим арабских географов, древний Премнис, самое конечное место, куда проникли римляне под предводительством Петрония 2. Заходящее солнце освещало эти мрачные развалины; я мог видеть в [298] зрительную трубу все подробности этой грустной картины. Совершенная безжизненность скалы вполне соответствует разрушению; улицы, полуразвалившиеся дома, монастыри, мечети и башни римского построения, которых большие камни ясно обозначаются, рисовались передо мною со всеми подробностями; но ни люди, ни животные не посещают эти крутизны, и ни одно растение не принимается на этих голых камнях. Романтическое имя царицы Кандаки, этой Семирамиды Нубийской, которой слава еще не умерла в народных рассказах, может воспламенить здесь воображение ваше. У самой подошвы скалы, омываемой Нилом, видно несколько спэосов времен отдаленнейших. Я долго любовался этим запустением, но едва последние лучи солнца погасли на зданиях Премниса — и вся картина, как будто по какому-то очарованию, исчезла; развалины слились в один цвет со скалою и составили с нею одно целое. Плавание ночью по предлежащему нам пути было опасно по причине подводных камней и отмелей, и потому мы остановились возле селения Уади-Шабах при тяжком скрипе береговых сакиев, или поливальных машин. Заметим, что подати в Нубии взимаются не с федданов земли, а с каждой сакии, с которой платят по 6 мер дурры и по стольку же баранов. Сакии более необходимы в Нубии, чем в Египте, потому что Нил при разливе не поднимается здесь так высоко. Посев, который бывает здесь 3 раза, начинается тотчас по отбытии воды, а жатва — в декабре и январе.

Рано оставили мы Уади-Шабах с самым попутным ветром. У селения Масмас берег очень хорошо обработан и весел. Со вчерашнего дня окрестности Нила совершенно оживились; горы и скалы далеко отступили. Огромные пальмы, думы, сиалы и гуммии оттеняют жилища, которые изрядно выстроены и часто украшены двухэтажными домами и голубятнями, похожими на пилоны; береговые поляны обработаны; много сакиев, видна деятельность и слышны песни нубийцев. Этот народ доволен весьма малым, хотя посевы плодоносной земли; вдоль берегов едва достаточны для их содержания. Далее селения Тошке, расположенные по обоим берегам, хотя хорошо населены, но основаны на песке. Жители утучняют его, нанося речной ил в пригоршнях и через беспрестанное поливание. Здесь много отмелей, затрудняющих плавание, так, что ночью, никто, кроме [299] прибрежных жителей, не плавает по Нилу. За Армине опять берега становятся пустынны. Западный берег весь занесен песками.

По мере приближения к селению Тамид (Дабют на карте Прокеша) открывается наконец на западе цель путешественников в Нубии — это знаменитые скалы Ипсамбула, которые неожиданно являются после низкого берега. Мы очень быстро подходили к ним, как вдруг на самом краю Нила выдвинулись из скалы четыре сидящие исполина, которые ежеминутно возрастали, меж тем как из недр передовой скалы выказывались огромные кариатиды, стерегущие темный вход в скалу, испещренную иероглифическими изображениями; я воскликнул от удивления — так поразительна, так неожиданна эта картина, походящая на волшебство! День уже склонялся к вечеру; большие пороги Нила находились не более как в пятидесяти верстах; ветер был самый сильный, попутный, желание скорее достичь до предела моего путешествия заставило меня решиться пролететь мимо этих чудес, тем более что я не удовлетворил бы своего любопытства ночью. Я не мог отвести глаз от этих гигантских представителей области Катадунов, которые вскоре, показав мне профиль великого Сезостриса, скрылись в свои ущелья... Везде этот исполинский образ Сезостриса — этот обремененный тысячами лет призрак не перестает преследовать вас!

Вот мы проходим вдоль восточного берега, мимо скалы Абагуды, в которой видно несколько погребальных пещер, или спэосов. Прилежащие к ней скалы живописны; они идут уступами в глубь перспективы. На вершине одной из них видны значительные развалины, подобные Галейт-Ибриму, а на ближних высотах — остатки укреплений и несколько гробниц Сантонов; и тут также скалы изрыты пещерами. Остров Балахниа лежит напротив этого места. За ним восточный берег опять становится низменным, а западный продолжает представлять от самого Имсамбула цепь диких гор; они очень живописны, иные образованы в виде пирамид, другие как трапеции; одна из последних, называемая Джебель-Адех, напомнила мне наш крымский Шатырдах.

На восточном берегу, у большого селения Айдан, [300] видны на холме развалины; очень большие тесаньц камни обличают древнее построение, а пристройки, где входы образованы огивами, принадлежат арабам. Не сколько прежде, на западном берегу, против южных oтмелей острова Андана, видны также небольшие разва лины. Селение Фарас далеко тянется по западному берегу, который очень красиво обрисован пальмами и строениями. За Фарасом следует остров того же имени (У Прокеша — Каркиуг) была ночь, когда мы приблизились к селении Арткаргиух. Проход по Нилу мимо большого местечка Дибер, соединенного с селением Ишед, не всегда безопасен по причине подводных камней; но желание скорей предпринять обратный путь из этой дичи заставило меня пренебречь предосторожностями. Имев хорошего лоцмана, мы продолжали путь, несмотря на темноту ночи; нам обошлось это довольно счастливо; только; однажды мы тронулись мели, но скоро с нее сбежали.

Уади-Гальфа. Большие Пороги Нила. Обратный путь. Абагуда

Лучи восходящего солнца осветили на западном берегу песчаные безжизненные степи, а на восточном — ряды высоких пальм и несколько селений. Последнее из них называется Уади-Гальфа; вдали виден хребет скал, которые представляют преграду к плаванию по Нилу; там столь знаменитые большие пороги...

Я мало видел мест столь печальных. Какое-то уныние разлито повсюду. В Уади-Гальфа есть складочный магазин провиантских запасов, назначаемых для гарнизонов Мегмета-Али, рассеянных в Донголе и Сеннааре. Этот магазин состоит из большой квадратной мазанки. Здесь взимаются подати с караванов, следующих за пределы больших порогов и приходящих из Донголы. Египетские суда возвращаются отсюда обратно.

Меня посетил здешний каймакан; он предложил мне два способа видеть пороги: доехать до известного места на одной из здешних барок с лоскутными парусами или следовать пустынею на дромадерах; я выбрал последнее. Надобно было, однако, переправиться на западный берег, и сам каймакан вызвался проводить меня. Во [301] время переправы я должен был сидеть в смрадной тесноте полунагих нубийцев с гнуснейшими лицами, но переправа была не долга.

В ожидании дромадеров мы уселись с каймаканом па горячем песке без защиты от палящего солнца, и нам поднесли трубки. Дромадеры явились не прежде, как через час, и полегли перед нами. Каймакан долго не хотел мне верить, что я никогда еще не езжал на этих животных, доехав до конца Нубии; его очень позабавила неловкость моя и людей моих, когда мы усаживались на верблюдов. Езда на дромадерах показалась мне не столько беспокойною, как мне ее описывали. Для начинающего минута, когда дромадер поднимается на ноги, довольно критическая; надобно уметь хорошо придерживаться за обе оконечности седла и последовать быстрому движению животного при подъеме, иначе дромадер, встав вдруг на задние ноги и тотчас же потом па передние, может перекинуть седока или вперед через свою голову или назад, что и случилось, к большой забаве нубийцев, с одним из моих людей. Шаг этого животного покоен; малая рысь, если это не продолжительно, довольно сносна, но большую могут выносить только пустынные жители. За шагом дромадера может человек следовать, идя поспешно; большая рысь дромадера очень скора по причине его огромных шагов. Мне дали трех проводников пеших и одного на дромадере. Все эти проводники были нагие, черные, как уголь, с зверскими лицами, с длинными волосами, взбитыми, как шерсть, и частью заплетенными, как грива; у каждого из них было по одному кинжалу, привязанному об руку ремнем и скрытому левым локтем.

Вскоре вокруг нас обнаружилась необозримая пустыня ярко-желтого песка, из которого выказывался каменный плитник; кой-где белелись кости животных, растерзанных гиенами или львами; солнце жгло нас отвесными лучами. Шум порогов становился уже слышен. Поднявшись на первые хребты гор, я увидел вдали черные груды камней, из-за которых сверкал Нил; чем далее мы подвигались, тем мрачнее становилась картина. Не доезжая порогов, видны три острова. Первый, ближайший к Уади-Гальфа, называется Сиварти; он закрывает от путешественника своими пальмами места ужаса. За ним следует, уже окруженный скалами, остров Меинарти, где видны развалены какого-то [302] древнего здания, окруженного бледными и тощими сиалами; на этом острове живет издавна одно нубийское семейство, которое, довольствуясь обрабатыванием уголка наносной земли, совершенно отчуждено от мира; доступ туда возможен только в продолжение нескольких дней года, при мелководии, и то с большою опасностью. Говорят, что эти бедные люди принимают с восторгом и с трогательным гостеприимством тех, которые решаются при возможности посетить их. Это доказывает, что отчуждение от мира развивает в самом грубом человеке высокие чувства, врожденные в существах бессмертных, когда они удалены от испорченных пороками людей. Эта забытая людьми колония напомнила мне стихи Илиады:

Зевс громовержец вчера к отдаленным водам океана,
С сонмом бессмертных, на пир к эфиопам отшел непорочным.

На одной ближайшей от этого острова скале сохранились развалины христианской церкви; можно полагать, что эта благословенная семья принадлежала некогда христовой пастве; любопытно было бы узнать, не остались ли в них искры погасшего света. Последний остров, Генизаб, уже походит на подводный камень, и за ним открываются миллионы черных безобразных камней, по которым скачут с шумом дробящиеся волны Нила. Но чтобы вполне видеть это грозное место, надобно взойти па самую вершину огромной скалы Эбшир, которая сходит отвесно в Нил; черные камни и пенящиеся волны в страшном смещении, кажется, кипят вместе, а вокруг вас такое запустение, которое пугает; прибавьте к этому зверский вид наших провожатых, и вы вспомните о свирепых катадунах, обитавших здесь, по мнению древних писателей. Цицерон говорит, что катадуны лишены слуха от ужасного шума, производимого Нилом через его падение с высоких гор. В прошедшем столетии французский путешественник Павел Люка представил не менее баснословный рассказ о порогах Нила у Ассуана. Древние говорили об этом таинственном крае по одним преданиям. И теперь арабы рассказывают чудеса о порогах Нила. Вожатый Бурхарта сказал ему, что тут воды Нила падают как бы с неба!..

Арабы называют эти большие пороги Дженадель. Местах в трех или четырех быстрота Нила ужасна, и [303] от сопротивления камней поднимается водяная пыль. Течение Нила с юга заслонено отчасти шпицами уродливых скал; промежду их видно принадлежащее уже Донголе какое-то строение, которое называется Гамке, и еще другие развалины, где был некогда греческий монастырь. Бурхарт видел там остатки церкви.

Это место производит глубокое впечатление на зрителя. Таинственность Нила и его торжество над мощными преградами природы воспламеняют воображение...

<...> Нынешние нубийцы, составленные из двух колен бедуинов Джовабере и эль-Гарбие, происходят от бедуинов арабских, которые проникли сюда за полчищами Магомета. Потомки прежних коренных нубийцев, которые, как мы сказали, были обращены в христианство, видны еще около Серры и Тафе, на север от Уади-Гальфа. Колено эль-Гарбие, будучи теснимо коленом джоваберов, отправило депутатов в Константннополь к султану Селиму; он прислал на помощь к ним значительный отряд босняков, которые, соединясь с бедуинами эль-Гарбие, восторжествовали над их соперниками. С той поры босняки остались в Нубии; они возобновили укрепления в Ассуане, в Ибриме и в Сане. Потомки этих босняков, забывши уже язык и обычаи своих предков, доселе встречаются в этих местах и в Дере; они отличаются от нубийцев смугловатостью своей кожи, меж тем как цвет кожи нубийцев совершенно черный.

Туземцы разделяют Нубию — в общем смысле — на две части: первую, которая простирается от острова Филе до Уади-Себуа, называют они Уади-Кенус; а вторую, которая занимает все пространство, заключенное между Уади-Себуа и северною границею Донголы, называют Уади-Нуба. Ныне Нубия разделена на четыре округа: Келабше, Дер, Ибрим и Уади-Гальфа. Каждый из этих округов подчинен каймакану; но все они находятся в зависимости от каймакана Дера. Округ Келабше простирается от острова Филе до Гарб-Мерое. Гранитные, базальтовые и аспидные горы, стесняющие Нил, оставляют, как мы видели, самую узкую полосу земли для обрабатывания. Округ Ибрима оканчивается знаменитым храмом Ипсамбула. Гора Ипсамбула и большие пороги составляют границы округа Уади-Гальфа. Мегмет-Али собирает с Нубии от 250 до 300 тысяч рублей дохода и, сверх того, с каждого каймакана или кашефа по 37г тысячи рублей. Каймаканы с своей стороны [304] имеют довольно значительный доход. Преступления входят также в отрасль их доходов; таким образом, убийца, чтобы откупиться, должен поставить 6 верблюдов и 7 баранов. Кражи также обложены штрафами по мере своей значительности.

Возвратясь в Уади-Гальфа, к моей дагабии, я нашел ее уже совершенно готовою для возвратного плавания, то есть без мачт и без парусов, но с прилаженными веслами. "При обратном плавании по Нилу барка пускается по течению реки, вспомоществуемая, смотря по надобности, веслами; когда же мало гребцов, то барка плывет просто по течению реки, вертясь вперед то кормой, то носом, то боком, так что путешественник, видя солнце попеременно с разных сторон, с трудом может сообразить место, на котором он находится. Однако мои арабы гребли довольно прилежно и даже с громкими песнями, примешивая в них похвалы собственно мне, например, по смешному переводу моего драгомана: «Да сопутствует тебе пророк и его двоюродный брат (Али)! Куда ты нас завез? В Уади-Гальфу, где мы никогда не думали быть!», припевая беспрестанно «рауах-ямелих! рауах-джининар (т. е. генерал) рауах! — бис-саламе!» и пр.

Простояв ночью только два часа, к восхождению солнца мы были уже перед живописными скалами Аба-гуды. Пройдя скалы, увенчанные разрушенным городом, мы пристали к той, которая почти отвесно сходит в Нил и в которой чернеет гробовая пещера; это спэос времен фараонов. Но как я был поражен при первом вступлении туда, увидев перед собою храм Христа спасителя! Не могу выразить моего восторженного ощущения, когда мой первый взгляд остановился на изображении благословляющего Искупителя. Это изображение находится на потолке. Христос представлен стоящим, в ризе червленой. Лицо написано по облику нерукотворного образа; тройное сияние главы разделено на семь лучей; десница благословляет; шуйца, приложенная к груди, держит Евангелие. Обратясь к входу, вы видите на том же потолке изображение одного святого угодника, также во весь рост, но весьма поврежденное в лице и в стопах. Глава украшена тройным сиянием; висон белый, а риза червленая; в правой руке венец, а в левой — крестный посох; правая нога наступает на пламень. Я полагаю, что это Иоанн Креститель. На потолке, [305] который над дверью, находится в кругу поясный образ Спасителя. По обеим сторонам двери стоят, уже почти изглаженные, облики ангелов, в белых ризах, с крыльями; они держат в правой руке вместе с сосудом крестный посох, а в левой — венок или шар, но трудно уже распознать.

Недалеко от Ибрима мы останавливались в селении Аниба, по причине сильного противного ветра; я вышел к хижинам нубийцев; у порога сидели женщины; их черные волосы были тщательно заплетены, перебраны с железными кольцами и смазаны густым маслом, походящим на деготь; солнце топило этот состав; я не мог постигнуть, как они могут это выносить; но после узнал, что это масло есть предохранительное средство от жара. Увидев, что я замечаю их прическу, некоторые закрылись покрывалами, а другие убежали. Хижины нубийцев обыкновенно состоят из двух комнат: одна для мужа, другая для жены. К вечеру я прибыл в Дерр.

Дерр. Амада. Уади-Себуа. Дакке

Мы уже сказали, что Дерр, нынешний главный город Нубии, состоит из нескольких селений, посреди которых возвышается дом губернатора при двух других домах и одной мечети. По причине больших отмелей мы должны были остановиться довольно далеко от города. Мы направились через густой лес пальм и потом мимо хижин, смазанных опрятнее, чем обыкновенно, и образующих в иных местах улицы. Через полчаса мы вышли на площадку, на которой находится дом губернатора. Этот дом походит на четверостороннее укрепление; он поддерживается каменными контрфорсами; стена, обращенная на площадь, несколько выпукла посередине и потому закругляется книзу; она сложена из еженных и несженных кирпичей и представляет шахматную пестроту. Главным украшением площади служит гигантский сикомор, который объемлет своими развесистыми ветвями, конечно, шагов сто кругов; он состоит из нескольких деревьев, переплетенных вместе, и напоминает знаменитое каштановое дерево на горе Этне. Этот сикомор, одно из живописнейших деревьев, какие я видел, более занял меня, чем дворец губернатора. Среди жителей Дерра, где считают 200 домов или хижин, заметны два [306] народонаселения, одно состоит из турецких выходцев из Боснии, другое из коренных нубийцев; первые смуглы, а последние черны. Босняки не забыли еще турецкого языка. Нубийцы Дерра хотя имеют здесь оседлость, но ведут беспрестанно жизнь кочевую по окрестным пустыням. Главная торговля производится здесь финиками, которые отправляются большими грузами в Египет, даже вывозят отсюда самые деревья финиковые, которые гораздо более уважаются, чем египетские. Нубийцы прививают цвет мужских фиников к цвету женских; одного мужского дерева достаточно для оплодотворения нескольких десятков фиников женского рода. Циновки и корзины, которые плетут в Дерре, также весьма уважаемы во всем Востоке. Окрестные поля покрыты дуррою, табаком, хлопчатником, рицииою, гене и бобами. Стада овец и верблюды составляют немалое богатство здешних жителей. <...>

Коренные жители берегов Уади-Себуа суть выходцы бедуинов из Геджаса и принадлежат племени алейкат, которое обитает теперь в горах Сипая. Синайские бедуины называют этих нубийцев, по преданиям, своими братьями... Бедуины Уади-Себуа говорят большей частью по-арабски, их шейхи посылают ежегодно в Верхний Египет и даже до Каира значительные караваны с невольниками, с гумием, с слоновою костию и со страусовыми перьями, которые они приобретают за малую цену от берберов...

К ночи я плыл около селений Снаны при песнях моих арабов в похвалу бань Александрийских, где описывалась их нега...

Глава XVII.

Гирш-Гуссейн.Гарб-Мерое. Калабше. Бейт-уль-Уали. Картас. Даббут

За три часа до захождения солнца мы пристали с трудом к высокому берегу Гирш-Гуссейна. В скалах, господствующих над ним, иссечен огромный храм...

Когда я предпринял обратный путь, какой очаровательный вид открылся мне на Нил из этого мрака, сквозь ряды стоящих гигантов! С этой высоты Нил блистал яркою изгибистою полосою, обрисованный с обоих берегов лентою зеленеющих засевов и букетами [307] великолепных пальм. Сидя у разрушенного портика, перед живописными колоннами и кариатидами, я взялся за карандаш. Меня окружили жители Гирш-Гуссейна и предлагали купить у них кинжалы и копья; я удовлетворил их желанию; эти оружия подобны тем, которые я приобрел у жителей Дакке. Один старик из Сеннаара не переставал мне надоедать пляскою и кривлянием для получения бакшиша...

На рассвете мы прибыли к храму Калабше, которого огромные массы высятся из-за роскошных пальм и думов. При самом вступлении на берег вы уже поражены необыкновенным величием этого здания... Великолепная платформа создана для торжественных процессий; теперь перебегают по ней нагие нубийцы и жены их с продетыми в ноздрях кольцами. Хижины прислонены к платформе и к стенам храма.

Возле Бейт-уль-Уали видны обширные каменоломни, из которых возник огромный храм Калабше.

Через два часа плавания был я уже у черных скал, образующих так называемый пролив Бабуль-Калабше, и вскоре потом, возле храма Тафиса, живописного преддверия этого грозного места. Здесь сохранились два храма. Ближайший представляет, по причине обрушенной стены, свое святилище обнаруженным; оно украшено двумя прекрасными колоннами, которые обличают римское зодчество. Другой храм, совершенно сохранившийся, окружен и застроен примыкающими к нему хижинами. Он построен в виде квадратного пилона и поддерживается внутри четырьмя колоннами. В нем обитает нубийское семейство и коптит его своим очагом... Здешние жители сохранили предание, что их предки были некогда христианами; они поэтому называют себя улад-эль-нусара, т. е. поколение назаритян. С покорением Египта и Нубии мусульманами они приняли их веру. Тут был некогда довольно значительный греческий монастырь, называемый Ансун.


Комментарии

1. В древнем Египте шадуфы никогда не были полностью вытеснены системой каналов и шлюзов, особенно в южной части страны, так называемом Верхнем Египте, или Фиваиде.

2. На самом деле римляне в 23/22 г. до н. э. под предводительством Г. Петрония проникли значительно южнее Премниса, до города Напаты (Абу-Симбел), тогдашней столицы Нубии, и взяли приступом этот город.

Текст воспроизведен по изданию: Африка глазами наших соотечественников. М. Наука. 1974

© текст - Кобищанов Ю. М., Куббель Л. Е. 1974
© сетевая версия - Тhietmar. 2012
© OCR - Парунин А. 2012
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Наука. 1974