ИНОСТРАННОЕ ОБОЗРЕНИЕ

1 мая 1901.

Правительственное сообщение по китайским делам. — Политика держав на дальнем Востоке. — Дипломатические недоумения.

В «Правительственном Вестнике» от 23 марта напечатано было весьма обстоятельное и пространное оффициальное сообщение, излагающее весь ход дипломатических переговоров по поводу китайского кризиса, от возникновения его до последних разногласий из-за Манчжурии, — нечто в роде тех «синих» и «желтых» книг, которые периодически публикуются за границей для документального ознакомления общества с деятельностью дипломатии по текущим международным вопросам. Это «сообщение» тем более интересно, что вместе с передачею фактов оно разъясняет также намерения и взгляды нашего министерства иностранных дел относительно происходящих на дальнем Востоке событий.

«Возникшие в минувшем году в Китае тревожные события, — говорится в этом сообщении, — побудили все иностранные правительства стремиться в взаимному соглашению в целях скорейшего, казалось бы, одинаково для всех желательного, восстановления нормального порядка вещей в Поднебесной Империи.

Не уклоняясь от общих со всеми державами действий в китайском вопросе, Россия, тем не менее, в силу особых отношений своих в соседнему Китаю, естественно должна была обеспечить за собою полную свободу действий, не связывая себя какими бы то ни было обязательствами, противоречащими ее прямым государственным интересам и историческим преданиям.

В этих видах Императорское правительство, путем обнародованных «сообщений» и целого ряда циркулярных обращений в державам, озаботилось откровенным выяснением своего взгляда на события в Китае и точным определением целей, к которым оно неукоснительно будет стремиться.

Об отношении в событиям в Китае Россия, на первых же порах и в противность мнению некоторых держав, открыто заявила, что она не ведет войны с Китаем; в правительственном сообщении от 11-го июня по сему поводу говорилось: «русские войска, вступая на соседнюю территорию, отнюдь не преследуют каких-либо враждебных по отношению в Китаю целей: напротив того, присутствие их в дружественной стране, при настоящих тревожных событиях, может только оказать существенную помощь пекинскому [370] правительству в борьбе его с мятежниками». Та же мысль проведена была и в циркулярном сообщении державам чрез российских представителей за границею, от 3-го июня 1900 года.

Когда на совете адмиралов в Тянь-Цзине возбужден был вопрос о срытии Пекина и Тянь-Цзиня, вице-адмиралу Алексееву 15-го июня минувшего года посланы были указания воздерживаться от участия в подобных враждебных мероприятиях, могущих повести лишь в еще большим осложнениям. В тех же выражениях осуждалось предложение адмиралов и в сообщении, сделанном Россиею некоторым иностранным правительствам.

Около того же времени, начальнику Квантунской области предложено было, во избежание недоразумений, «самым положительным образом заявить китайским властям и народу, что Россия вовсе не намерена вести войну с Китаем; что события в Таку и Тянь-Цзине, равно как и мероприятия по Амуру и на границе Манчжурии являются следствием возникшего революционного движения, в подавлению коего направлены были усилия Императорского правительства, в интересах самого Китая».

Таковы заявления Императорского правительства, определившие отношения России в событиям в Поднебесной Империи. Несмотря на дерзкие нападения, которым подверглись русские приграничные поселения, китайское правительство, в сознании вины своей, старалось рассеять подозрения во враждебных намерениях против России. Так, в телеграмме от 20-го июня, на Высочайшее Имя, богдыхан, ссылаясь на более чем двухсотлетнюю дружбу и добрые соседственные отношения между Россией и Китаем, ходатайствовал пред Государем Императором об указании мер, которые могли бы спасти страну, и просил о принятии на себя Императорским правительством почина по проведению таковых мер в исполнение.

Что касается политической программы России, т. е. ближайших ею намеченных целей, то таковые в общих чертах указаны были в первом же «правительственном сообщении» по китайским делам и сводились: 1) в ограждению российского представительства в Пекине и обеспечению русско-подданных от преступных замыслов китайских мятежников, и 2) в оказанию помощи пекинскому правительству в борьбе его со смутой, для скорейшего восстановления в империи законного порядка вещей.

Когда всеми заинтересованными державами решено было направить войска в Китай с подобными же целями, — то Императорским правительством предложено было принять за руководство по отношению к китайским событиям нижеследующие основные начала: 1) поддержание общего согласия держав; 2) сохранение исконного государственного строя в Китае; 3) устранение всего, что могло бы повести в разделу Поднебесной Империи, и, наконец, 4) восстановление общими усилиями законного центрального правительства в Пекине, которое могло бы само обеспечить в стране порядок и спокойствие.

По этим пунктам почти между всеми державами состоялось соглашение.

Вскоре наступление времени года, благоприятного для военных [371] целей, а равно сосредоточение в Тянь-Цзине значительного количества международных войск, — само собою выдвинули на очередь вопрос о главном руководительстве этими войсками, в случае если бы неотвратимою силою вещей иностранные отряды вынуждены были до известной степени расширить свою первоначальную задачу.

В то время, как между державами происходил обмен мыслей о наиболее подходящем способе объединения действий союзных войск, — император Вильгельм обратился непосредственно к Государю Императору, а затем и ко всем иностранным правительствам с предложением предоставить в распоряжение держав германского фельдмаршала графа Вальдерзее, на коего, в качестве главнокомандующего, могло бы быть возложено руководительство действиями сосредоточенных на печилийском театре международных сил.

Одушевляемый заботою о возможно-скорейшем улажении возникших на дальнем Востоке осложнений, Государь Император ответил, что не видит с Своей стороны препятствий в принятию предложения императора Вильгельма.

Одновременно Императорское правительство, чрез российских представителей, поставило все иностранные державы в известность о том, что, выражая согласие на подчинение, в случае неизбежности активных военных действий, русского отряда общему командованию германского фельдмаршала, Государь Император не намерен ни в каком отношений отступать от политической программы, по основным началам коей состоялось полное соглашение как с Францией, так и с прочими державами.

Между тем, вопреки всяким ожиданиям, ход военных операций в Печили принял настолько благоприятный оборот, что еще задолго до прибытия к месту назначения германского фельдмаршала, вследствие решения, принятого на месте военным советом, под председательством генерал-лейтенанта Леневича, союзные войска двинулись к столице и успели овладеть Пекином, освободить находившихся в осаде и рассеять сосредоточившиеся в черте города массы китайских мятежных сил.

Обстоятельства эти побудили Императорское правительство, во избежание каких бы то ни было недоразумений, особым циркулярным обращением к державам, от 12-го августа 1900 года, вновь подтвердить, что оно намерено впредь оставаться неуклонно верным вышеупомянутой программе действий, что если ход событий в Печили и ряд враждебных действий китайских мятежников на русской государственной границе вызвали необходимость занятия порта Нючжуана и введения русских войск в пределы Манчжурии, то меры эти надлежит считать временными; что как скоро в Манчжурии будет восстановлен прочный порядок и сделано все возможное в ограждению рельсового пути, постройка коего обеспечивается особым формальным соглашением с Китаем относительно концессии, выданной обществу восточно-китайской железной дороги, — Россия не преминет вывести свои войска из пределов соседней Империи, если только этому не послужит препятствием образ действий других держав и самого Китая.

В заключение Императорское правительство сочло долгом [372] предупредить державы, что, с освобождением иностранных представителей со всеми находившимися в осаде иностранно-подданными, — оно считает первую и главную поставленную им себе задачу достигнутою; что осуществление второй задачи, т. е., оказание содействия законному центральному правительству в восстановлению нормального порядка — представляется до поры до времени затруднительным, вследствие отъезда из столицы самого богдыхана, императрицы-регентши и цунг-ли-ямыня. Полагая, что при таких условиях нет оснований для дальнейшего пребывания в Пекине иностранных миссий, аккредитованных при правительстве, которое отсутствует, Императорское правительство заявило, что оно, с своей стороны» намерено отозвать в Тянь-Цзинь своего посланника со. всем составом миссии и русским военным отрядом, присутствие коего в столице представлялось бесцельным, в виду принятого и неоднократно заявленного Россиею твердого решения не выходить из пределов поставленной себе задачи.

Не все державы разделили точку зрения, России, высказав опасения, что одновременный уход из Пекина всех союзных войск мог быть истолкован китайцами в смысле одержанного ими успеха над иностранцами. Некоторые из держав готовы были усмотреть в образе действий России стремление нарушить общее соглашение держав в китайском вопросе, особливо после того, как Императорское правительство категорически отказалось принимать участие в насильственных мерах против двора, с целью побудить его вернуться в Пекин.

Дабы устранить всякий повод к подобным неосновательным толкованиям, — российским представителям за границею поручено было объясниться с правительствами, при коих они аккредитованы, в нижеследующем смысле:

«Цели, преследуемые большинством держав в Китае, настолько расходятся с задачами России на дальнем Востоке, что мы не можем сетовать, если они не вполне уясняют себе чисто русскую точку зрения на настоящие события. Нисколько не желая нарушать установившегося согласия в вопросах, представляющих общий интерес, мы, однако, не считаем возможным заботиться об осуществлении чуждых России целей. Мы не объявляли войны соседней империи, с которою в течение столетий поддерживали дружеские отношения; а посему русскому отряду, командированному с единственною определенною целью освобождения Императорской миссии и русско-подданных, — давать ныне совершенно новое поручение — военной оккупации китайской столицы, для участия в насильственном давлении во время предстоящих переговоров с китайским правительством, — не соответствовало бы нашим предшествовавшим заявлениям. Законное китайское правительство и императорский двор могут снова водвориться в Пекине лишь по удалении международных войск; следует всегда иметь в виду, что нарушение освященных веками преданий китайцев и подрыв в их глазах обаяния правительства могут привести лишь к самым пагубным последствиям; тем более, что ведь международные войска не могут бесконечно занимать столицу 400-миллионного населения, за которым нельзя не [373] признать права у себя жить по-своему. Как бы ни была продолжительна оккупация Пекина иностранными войсками, — разве это обстоятельство помешает китайцам впоследствии истолковывать уход отрядов из столицы в смысле одержанного ими успеха? Подобные толкования едва ли могут иметь серьезное значение в глазах держав при оценке событий. Впрочем, в циркулярном сообщении нашем об отозвании миссии и русского отряда не заключалось никаких предложений: дружественно предупредив об этом союзные державы, мы указали лишь на те побудительные причины, коими обусловливалось таковое решение Императорского правительства. Предоставляя другим державам поступать в данном случае по их усмотрению, мы считали, что различие в выборе средств воздействия нисколько не нарушает установившегося общего соглашения держав по отношению к принципиальным вопросам».

Вслед за этим разъяснением, Императорское правительство не преминуло, однако, поставить союзные государства в известность, что «как только законное китайское правительство назначит представителей, снабженных должными полномочиями для ведения переговоров с державами, то Россия, по соглашению с иностранными правительствами, не замедлит с своей стороны назначить уполномоченных и направить их к месту, избранному для таковых переговоров.

Действительно, вскоре указом богдыхана находившиеся уже в Пекине сановники Ли-Хун-Чанг и князь Цинь назначены были делегатами китайского правительства и снабжены полномочиями для соответствующих прямых сношений с иностранными представителями.

В виду сего, по Высочайшему Государя Императора повелению, российскому посланнику в Китае предписано было возвратиться из Тянь-Цзиня в столицу для возможно скорейшего, совместно с прочими представителями держав, вступления в переговоры с китайскими уполномоченными.

В предвидении таковых переговоров, Императорским правительством уже в. августе минувшего года разосланы были российским представителям за границею, для предварительного обмена взглядов с правительствами, при коих они аккредитованы, особые указания, общий смысл коих заключался в следующем:

«Не следует терять из виду, что в китайском деле необходимо строго различать вопросы, имеющие исключительно значение для каждой державы в отдельности, от тех, которые затрогивают интересы всех государств вообще.

«Только вопросы последнего характера могли бы быть предметом переговоров в Пекине; из них наиболее существенными представляются:

1) Восстановление на более прочных основаниях правильных отношений с Китаем и подтверждение законным китайским правительством всех принятых им пред различными державами обязательств.

2) В этих видах, быть может, необходимо будет добиться от правительства богдыхана какого-либо формального акта, в ответ [374] на коллективные письменные требования всех иностранных представителей в Китае.

3) Поручение этим представителям выработать проект коллективных требований, с указанием тех мероприятий, которые, на их мнению, являлись бы наиболее целесообразными и служили бы верным обеспечением того, что китайское правительство не нарушит впредь данных обязательств.

«В числе таковых мероприятий, представлялись бы небесполезными: а) окончательное соглашение держав касательно запрещения ввоза всякого рода оружия в Китай и б) понуждение китайского правительства, в видах обеспечения внутреннего порядка в стране, к примерному наказанию главных зачинщиков восстания.

4) Вознаграждение иностранных правительств, обществ и частных лиц за понесенные во время беспорядков материальные убытки. Дабы не ставить Китай в полную невозможность удовлетворить всем денежным претензиям и ради достижения практических результатов, — желательно в этом деле соблюдать необходимую умеренность».

Изложенные соображения послужили правительству Франции основанием для выработки особой программы переговоров с Китаем, которая и принята была всеми державами под именем «французских предложений», заключавшихся в следующих шести пунктах:

1) требование о наказании виновных в смуте и особливо принца Туана; 2) сохранение на будущее время изданного всеми державами закона о воспрещении ввоза оружия в Китай; 3) принципиальное соглашение по вопросу о вознаграждении за убытки, всестороннее расследование коего может быть отложено до более благоприятной минуты; 4) учреждение при миссиях особой, стражи для ограждения оных от всякой случайности; 5) срытие крепостей в Таку и, наконец, 6) занятие двух-трех пунктов по линии между Пекином и побережьем Печилийского залива.

При этом решено было, чтобы требования держав были предъявлены китайским уполномоченным в форме тождественной ноты иностранных представителей.

По получении соответствующих указаний, иностранные представители в Пекине в октябре минувшего года приступили к совещаниям для установления редакции тождественной ноты китайскому правительству, приняв за основание для сего вышеизложенные 6 пунктов французских предложений.

Во время помянутых совещаний некоторые из посланников в Пекине, по поручению своих правительств, поочередно вносили на обсуждение все новые и новые вопросы, изменявшие общий характер первоначально установленных требований и значительно замедлявшие самый ход переговоров.

Так, между прочим, германским правительством прежде всего было сделано предложение о включении в коллективную ноту требований: 1) о постановке памятника барону Кеттелеру на месте его кончины, 2) о посылке чрезвычайного китайского посольства в Берлин и 3) о сооружении на всех поруганных кладбищах особых памятников. [375]

Не желая нарушать общего согласия держав, Императорское правительство изъявило принципиальное согласие на включение в ноту указанных предложений, но оно, тем не менее, поручило посланнику своему в Пекине поставить на вид совещанию, что в настоящем деле было бы желательно ограничиться требованием лишь настоятельно необходимого и возможного; тем более, что, при условии «бесповоротности» заявлений коллективной ноты, всем державам пришлось бы возобновлять военные действия против Китая и нести новые тяжкие жертвы, если бы пекинское правительство отказалось от выполнения предложения какой-либо одной державы даже по второстепенному вопросу, не затрогивающему интересов других государств.

Вслед за Германиею и Япония выразила желание требовать посылки чрезвычайного посольства в Токио, для принесения извинений китайского правительства за убийство драгомана ее миссии. Не противясь желанию Японии, Императорское правительство указало, однако, на то, что подобные предложения, служа по преимуществу удовлетворением совершенно частных видов отдельного государства, не должны были бы входить в общую программу коллективных требований, имеющих целью интересы всех держав в совокупности и обеспечение нормального порядка в Поднебесной Империи.

По поводу возникшего одновременно по инициативе германского представителя предложения о принятии насильственных мер, с целью вернуть двор в Пекин, российскому посланнику поручено было заявить, что указанная цель, по мнению Императорского правительства, должна быть достигнута мирными средствами; только в таком случае возвращение богдыхана и императрицы-регентши в столицу может принести пользу; что, в виду сего, Россия категорически отказывается от принятия участия в понудительных мерах против двора, могущих вызвать новое брожение во всем Китае.

Руководствуясь желанием ускорить, по возможности, улажение китайских затруднений в видах общего умиротворения, Императорское правительство не возражало против дальнейших дополнительных предложений, принятие коих в сущности не представлялось слишком обременительным для Китая.

Таким образом включены были в коллективную ноту требования о прекращении экзаменов, изменении этикета внутренней реорганизации цунгь-ли-ямыня и т. п.

Окончательная редакция ноты, после долгих препирательств, была, наконец, установлена, и 11-го декабря 1900 года, за подписью представителей всех держав в Пекине, вручена китайским уполномоченным.

18-го декабря минувшего года, китайские уполномоченные сообщили иностранным посланникам следующий, полученный ими, указ богдыхана: «Мы ознакомились со всею телеграммою Дина и Ли. Подобает, чтобы мы приняли в полности 12 пунктов, ими нам представленных. Быть по сему». Одновременно Ли-Хун-Чанг и князь Дин обратились с просьбой к представителям держав о [376] назначении общих с ними заседаний для объяснений по всем пунктам коллективной ноты.

С начала января текущего года открылись оффициальные совещания посланников держав совместно с китайскими уполномоченными, на коих должны быть выяснены средства и способы выполнения китайским правительством предъявленных ему требований.

На первых же порах обнаружились серьезные разногласия между участниками заседаний по вопросу о наказаниях, которым должны быть подвергнуты главные зачинщики происшедших в стране беспорядков.

Высказавшись с самого возникновения вопроса о каре виновников смут в пользу замены смертной казни другим каким-либо строгим наказанием, Императорское правительство, в виду оборота, принятого суждениями по сему предмету, поручило своему представителю не только не входить в обсуждение характера и способов применения смертной казни, но вообще не принимать никакого участия в дальнейших прениях о наказаниях китайских сановников.

До настоящего времени совещания между представителями держав и китайскими уполномоченными по поводу требований, изложенных в коллективной ноте, еще не закончены.

При всем том, в ожидании ближайшего разрешения общих вопросов, касающихся взаимных отношений всех иностранных государств к Китаю, Императорское правительство признало с своей стороны своевременным озаботиться устройством прочного порядка вещей в соседних России областях Китая, граничащего с ее азиатскими владениями на пространстве 8 тыс. верст.

С этою целью, прежде всего, между российскими военными властями и китайскими цзян-цзюнями трех манчжурских провинций заключены были письменные временные условия (modus vivendi) касательно восстановления местного гражданского управления.

Вслед затем, по тщательном обсуждении всех обстоятельств, при коих возникли и получили широкое развитие волнения мятежников в Китае, столь тяжко отразившиеся на интересах мирного населения российских окраин и сооружении китайской восточной железной дороги, Императорским правительством была выработана программа отдельного соглашения с Китаем, определявшего постепенный порядок эвакуации Манчжурии, а равно и временные мероприятия, клонившиеся к обеспечению спокойствия в этой области и предупреждению на будущее время повторения событий, подобных происшедшим в минувшем году.

К сожалению, в иностранной печати, для возбуждения общественного мнения против России, распространялись тревожные слухи о целях и намерениях Императорского правительства, приводились искаженные тексты какого-то договора о протекторате над Манчжурией и сообщались заведомо ложные известия о предполагавшемся между Россией и Китаем соглашении.

Между тем, соглашение это должно было служить началом осуществления заявленного Императорским правительством намерения возвратить Китаю Манчжурию, занятую русскими войсками лишь вследствие тревожных событий минувшего года: для [377] соответствующих военных распоряжений необходимо было к известному времени разрешить в утвердительном или отрицательном смысле вопрос — возможно ли путем взаимного соглашения ныне же обусловить эвакуацию Манчжурии.

По полученным сведениям, к заключению такового соглашения с Россиею китайскому правительству созданы были серьезные препятствия, вследствие чего и безотлагательное принятие имевшихся в виду мер для постепенной эвакуации Манчжурии оказалось неисполнимым.

Что же касается окончательного возвращения названной области Китаю, то само собою разумеется, что осуществление этого намерения может состояться лишь по восстановлении в империи вполне нормального положения вещей и по утверждении в столице центрального правительства, самостоятельного и достаточно сильного, чтобы обеспечить Россию от повторения событий минувшего года.

Сохраняя настоящую временную организацию в Манчжурии, в целях поддержания порядка вблизи обширной границы России, и оставаясь в то же время неукоснительно верным своей первоначальной неоднократно заявленной политической программе, Императорское правительство будет спокойно выжидать дальнейшего хода событий».

* * *

Заключительные выводы этого обширного дипломатического «документа послужили материалом для различных и отчасти противоположных толкований в иностранной печати. Враждебные нам английские газеты говорят в торжествующем тоне об «отступлении и неудаче русской дипломатии» в манчжурском вопросе, ссылаясь на «вежливый, но окончательный отказ китайского правительства подчиниться требованиям России, в виду протестов вице-королей и возражений дружественных держав». Этот отказ Китая подписать конвенцию относительно Манчжурии именно и побудил нас, будто бы, прибегнуть в политике спокойного выжидания, под прикрытием обычных формул миролюбия и бескорыстия. «Китайцы, — пишет корреспондент «Times» из Пекина, — вполне сознают, что эта резкая перемена вызвана поведением других держав, с которыми Россия должна считаться. Преобладающее влияние России в Пекине за последние годы держалось главным образом на уверенности китайцев, что Россия — единственная держава, угрозы которой должны быть принимаемы серьезно, так как ее могущество не знает пределов. Этой уверенности нанесен удар, тем более суровый, что в нанесении его принимала наибольшее участие Япония, к которой русские относились до сих пор презрительно. Как ни важен достигнутый результат с точки зрения равновесия держав на дальнем Востоке, но он гораздо важнее еще по отношению к внутренним делам Китая. Никогда еще не замечалось [378] в Китае такого настроения, столь близко подходящего к тому, что в западных странах называлось бы взрывом народного чувства. Публичные собрания во многих крупных центрах, негодующие письма в китайских газетах, телеграммы, посылаемые непосредственно богдыхану, представляли в общем даже более беспримерное движение, чем откровенные протесты влиятельных вице-королей, которые не стеснялись грозить престолу подрывом его авторитета в случае подписания конвенции. Столь же ново здесь участие патриотического чувства в этой оппозиционной кампании, внушенной в значительной мере сознанием национального достоинства... Отклонение русских требований выражает собою, по-видимому, самобытное пробуждение прогрессивных китайских элементов для борьбы против партии реакции и манчжурского преобладания, которая со времени переворота 1898 года твердо стояла за Россию...»

Повторяя эти соображения в своих передовых статьях, «Times» от себя выдает уже за факт, что манчжурские сановники, ярые враги всяких реформ, действовали, будто бы, заодно с Россиею и потерпели теперь поражение, благодаря патриотизму вице-королей области Ян-тзе-Кианга. «В данный момент, — заключает газета, — политика этих вице-королей одержала победу. Насколько могут судить европейцы, вице-короли имеют за собою сильное и распространенное национальное чувство. Они выиграли в престиже и значении, ибо дважды в течение года они расстроили планы реакционеров. Они не допустили боксерского движения в своих провинциях, и этим спасли тысячи британских жизней и миллионы британского имущества в такой области, которая, по признанию правительства, составляет сферу интересов и влияния Великобритании. Они только что спасли трон от отчуждения обширной части империи по советам манчжуров... Разбитая клика несомненно будет стремиться в возмездию, и успех или неудача их усилий, которые, конечно, не останутся без поддержки, должны в значительной мере зависеть от образа действий держав и преимущественно от политики Англии и солидарных с нею кабинетов. Если мы будем делать то, что предписывается нам одинаково долгом и честью, и не перестанем поддерживать вице-королей, то они могут продолжать борьбу против преобладания и продажности манчжур с большими шансами на окончательное торжество. Если же мы отступим или начнем колебаться, то шансы манчжурской реакции, с ее международными последствиями, поднимутся...»

Другими словами, влиятельная при дворе манчжурская партия, связанная с Манчжуриею своим происхождением, своими историческими традициями и крупными материальными интересами, хочет [379] почему-то непременно отдать эту страну России, тогда как Англия, в союзе с китайскими патриотами, заботливо охраняет Китай от изменнических манчжурских планов. Напомним, что во главе манчжурской и в то же время реакционной партии в Китае стоял до последнего времени знаменитый князь Туан, по распоряжению которого была объявлена России война местными властями в Манчжурии. Каким же образом единомышленники этого главнейшего виновника военных действий Китая против России оказываются вдруг союзниками и клиентами русской дипломатии? Поныне еще не превратились карательные экспедиции графа Вальдерзе против мирного населения разных местностей Печилийской провинции, при деятельном участии англичан и без малейшего участия русских войск; поэтому возбуждение китайского патриотизма, которому так сочувствует «Times», должно бы, по здравому смыслу, иметь для себя несравненно более близкие и сильные мотивы, чем вопрос о временном соглашении с Россиею относительно Манчжурии, фактически находящейся в заведывании русской военной администрации. Почему же китайские патриоты, в том числе и вице-короли областей Ян-тзе-Кианга, стали бы волноваться не захватами и избиениями, производимыми в окрестностях Пекина, не требованиями новых казней и колоссальных военных контрибуций, а условиями временного управления Манчжуриею, занятою русскими войсками по праву войны? Произвольность рассуждений и выводов газеты «Times» настолько бросается в глаза, что не было бы даже надобности останавливаться на них; а между тем они повторяются большинством английских газет и встречают доверие и сочувствие в значительной части континентальной печати. Иностранные сатирические журналы изображают Россию в Китае не иначе, как в виде жадного и лукавого грабителя, забирающего Манчжурию; эти каррикатуры и соответствующие им газетные статьи далеко не всегда проникнуты чувством неприязни, а часто, напротив, имеют вид одобрения и похвалы, ибо самые популярные подвиги международной политики сводятся к ловкому хищничеству, с точки зрения господствующих еще в Европе взглядов. Всякий понимает, что англичане, успевшие присвоить себе некоторые из лучших мест китайского побережья, не могут серьезно выставлять себя защитниками неприкосновенности Китая и покровителями туземных патриотов; они нападают на Россию только в том предположении, что ей достается, будто бы, слишком большая доля добычи. Точно так же немцы раздражаются территориальными приобретениями и притязаниями Англии не потому, что находят их несправедливыми по существу, а потому, что считают их слишком неумеренными и бесцеремонными, нарушающими прямо или косвенно [380] возможные интересы Германии в будущем. Китайские вице-короли областей Ян-тзе-Кианга, которых теперь превозносят англичане, никогда не удостоились бы таких сочувственных отзывов, если бы не были послушными орудиями Англии; а это обстоятельство вызывает неудовольствие и недоверие со стороны немецких публицистов. Так, например, «Berliner Tageblatt» откровенно указывает на подозрительную роль упомянутых вице-королей, служащих лишь «марионетками в руках англичан». «Для того ли было устроено англо-германское соглашение относительно Ян-тзе-Кианга, — спрашивает названный берлинский орган, — чтобы вице-короли предоставили все торговые и прочие выгоды в этих богатых провинциях англичанам, а нам позволяли бы только смотреть на успехи последних? Эти односторонние сношения и связи Англии с южными вице-королями вызывают невольные опасения, так как мы не привыкли к английскому бескорыстию и знаем по опыту, что англичане не станут хлопотать о китайских реформах для доставления культурных преимуществ Китаю». Таким образом Англия заставляет покорных ей вице-королей протестовать против русского проекта манчжурской конвенции, а потом ссылается на эти протесты, как на выражение неодолимого патриотического чувства китайского народа, возмущенного мнимыми посягательствами России.

При подобных приемах ревнивого международного соперничества, западно-европейские кабинеты обыкновенно избегают ненужных обещаний относительно будущего, не делают заявлений о своем бескорыстии, никого не стараются уверить в чистоте своих намерений и не оправдываются в своих действиях перед иностранною публикою или перед иностранными дипломатами. Ложь и лицемерие считаются столь неразрывно связанными с дипломатическим искусством, что действительная откровенность была бы принята за ловушку. Бисмарк объяснял свои важнейшие успехи тем, что никто ему не верил, когда он говорил правду. В международной практике установилось совершенно особое понимание известных слов и понятий: когда представители великих держав слишком иного и часто говорят о своем стремлении сохранить мир, то народи начинают бояться войны. Открыто заявленные намерения неизбежно понимаются навыворот, если они касаются щекотливых дипломатических вопросов. Когда Англия и Австрия обнаруживали усиленную заботливость о целости и неприкосновенности Турции, то надо было предвидеть, что Англия возьмет Кипр, а Австрия — Боснию и Герцеговину. Новейшие соглашения об охране целости и единства китайской империи сопутствовали уже начавшемуся разделу прибрежных территорий Китая и предвещали неминуемое ускорение этого [381] процесса. Неудивительно поэтому, что сообщения нашего министерства иностранных дел о намерении возвратить Китаю Манчжурию возбудили за границею мысль о созревшем плане окончательного присоединения Манчжурии к России и заставили державы с особенною подозрительностью отнестись к переговорам о предположенной манчжурской конвенции.

Как мы заметили уже в прошлом нашем обозрении, с самого начала китайских замешательств наша дипломатия грешила неясностью и излишеством своих заявлений: она говорила о дружбе с Китаец и отрицала войну, когда происходили несомненные военные действия против регулярных китайских войск; она создала фикцию о доброжелательном китайском правительстве и мятежных сановниках, когда последние, бесспорно, исполняли лишь веления двора, т. е. вдовствующей императрицы и ее ближайших советников. В результате мы не только не облегчили этим своей задачи, но крайне усложнили ее и дали против себя оружие нашим всегдашним и главнейшим противникам на Востоке, англичанах. Англия воспользовалась нашими собственными оффициальными заявлениями для того, чтобы вызвать против нас недоверие держав и помешать отдельному соглашению с Китаем относительно Манчжурии. Последнее дипломатическое сообщение, при всей его пространности, не разъясняет спорных пунктов и ограничивается намеками в тех случаях, когда можно было ожидать прямых фактических указаний; в то же время оно содержит и ненужные уверения, имеющие отчасти как бы характер оправданий перед Англиею, — хотя Англия с своей стороны никогда не отдавала нам отчета в своих решениях и предприятиях по интересующим нас международным вопросам. В иностранной печати, как сказано в сообщении, «распространялись тревожные слухи о целях и намерениях» нашего правительства; но тревожны были не эти слухи, — или, вернее, предположения, — а самые события, приведшие к опустошению значительной части Манчжурии и к вынужденному занятию ее русскими войсками. Жестокие факты говорили сами за себя, и вытекавшие из них выводы никому не казались бы простыми слухами; только добровольные заявления дипломатии заменили фактическое положение дел искусственным и фиктивным, чем и дали материал для неприятных толкований. Далее, в сообщении не приводится никаких сведений о реальном содержании предполагавшейся конвенции с Китаем, а указывается только ее цель — подготовить осуществление заявленного Россиею намерения возвратить Китаю Манчжурию и обеспечить спокойствие в этой области; но, очевидно, если бы сущность проекта исчерпывалась такою программою, то он [382] не сделался бы предметом ожесточенной дипломатической кампании со стороны Англии. Нельзя отрицать большого неудобства в том, что «приводились искаженные тексты какого-то договора о протекторате над Манчжуриею и сообщались заведомо ложные известия о предполагавшемся между Россиею и Китаем соглашении»; но единственный способ устранить это неудобство — привести подлинные, не искаженные тексты договора и сообщить верные и точные известия о предполагавшемся соглашении, что, однако, осталось неисполненным до сих пор. Трудно винить кого-либо в искажении текста, который сохраняется в тайне и приводится только по слухам; еще труднее утверждать, что неверные сведения должны быть отнесены к разряду заведомо ложных, когда положительные данные о предмете еще недоступны любознательной публике. При отсутствии точных сведений, иностранные газеты могут не придавать значения намеку на то, что с отклонением конвенции отложена на неопределенное время и передача Манчжурии китайцам, и что, следовательно, Англия оказала плохую услугу Китаю своим вмешательством в происходившие переговоры. Зато все поняли одинаково заключительные слова сообщения — о спокойном выжидании дальнейшего хода событий. Немецкие газеты, как и английские и французские, почти единогласно формулируют этот вывод в том смысле, что Россия больше не уйдет из Манчжурии и не отдаст ее Китаю, — причем вспоминают принцип Бисмарка: «beati possidentes», или фразу Мак-Магона: «j’y suis, et j’y reste». Но если бы в самом деле такой вывод был для нас желателен, то мы бы с него и начали и непосредственно применили бы лежащее в его основе право фактического владения, не пускаясь в миролюбивые объяснения и обещания, на почве которых возникли потом «тревожные слухи».

Приобретение чужой обширной территории всегда представляется заманчивым и желательным с точки зрения толпы; но для государства оно может оказаться тяжелою и бесцельною обузою, источником напрасных финансовых жертв и бесконечных военно-политических затруднений в будущем. Манчжурия, плотно населенная чуждым нам народом, была бы для России опасным и разорительным даром; нам следовало отказаться от нее не из дружбы к Китаю, не из уважения к Англии и Европе, не для доказательства наших традиционных бескорыстных и великодушных намерений, которым никто вообще не верят в области внешней политики, а ради насущных интересов нашего собственного отечества, ради избавления нашего народа от новых бесплодных затрать и усилий. Этот отказ должен был даже предшествовать новейшим китайским событиям; он должен был определенно выразиться [383] уже тогда, когда впервые подвергся обсуждению проект манчжурской железной дороги. Устройство этой русской правительственной дороги в пределах соседнего государства и притом такого чуждого нам и ненадежного, как Китай, связало нас с Манчжуриею ранее возникновения последнего кризиса и создало материал для недавних событий, выдвинувших на сцену манчжурский вопрос. Как представлялось в то время положение наше в Манчжурии и чем обеспечивалась безопасность проведенной по этой стране железной дороги, с ее огромными материальными ценностями и многочисленным служебным персоналом, — нам неизвестно; но последствия показали, что это было неизвестно и строителям дороги, и ее распорядителям, так как простое соглашение с китайским правительством, конечно, не ограждало предприятия от страшного риска при перемене царствования в Китае или даже при перемене первых советников богдыхана, — не говоря уже о народных волнениях. Удалиться из Манчжурии вполне — мы, к сожалению, не можем, и это обстоятельство тем более обязывало нас воздерживаться от преждевременных категорических заявлений о будущей эвакуации, если не имелось в виду пожертвовать устроенною железною дорогой или передать ее Китаю в случае надобности.

Впрочем, внешняя политика имеет свои загадочные стороны, недоступные пониманию обыкновенных смертных; едва ли кто в состоянии, напр., разъяснить, как мы поступим с Порт-Артуром и со вновь построенным городом Дальним по истечении 25-летнего арендного срока, на который нам, по договору, предоставлено пользование южною частью Ляодунского полуострова, — если Китай не согласится возобновить арендный контракт на дальнейшее время. Между тем наши миллионные затраты в Порт-Артуре и его окрестностях рассчитаны как будто на долговечное водворение в этих местах. Нам по неволе пришлось бы держаться принципа «beati possidentes», вопреки смыслу заключенного договора, — подобно тому, как Австрия утвердилась в турецких провинциях, которые было ей поручено занять временно для восстановления в них мира и порядка после русско-турецкой войны. Наша временная связь с Манчжуриею, в ожидании «дальнейшего хода событий может оказаться столь же продолжительною и крепкою, как связь Австрии с Босниею и Герцеговиною, и притом с гораздо большим нравственным основанием, — в полном соответствии с общепринятыми началами и обычаями международного права. Эта перспектива кажется нам неблагоприятною и неудобною для будущего, и если в действительности нельзя будет избегнуть такого исхода, то по крайней мере желательно обставить его известными ограничениями и [384] допустить его только в пределах реальной необходимости, насколько это потребуется интересами беспрепятственного и спокойного пользования манчжурскою железнодорожною линиею.

Текст воспроизведен по изданию: Иностранное обозрение // Вестник Европы, № 5. 1901

© текст - ??. 1901
© сетевая версия - Thietmar. 2020
© OCR - Иванов А. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Вестник Европы. 1901