Мои встречи с германскими войсками внутри России накануне войны 1914

СУРИН Ф.

Мои встречи с германскими войсками внутри России накануне войны 1914-1916 г.г.

До отхода нашего поезда из Воейкова, в г. Пензу, — оставалось около четырех часов свободного времени.

Публики в залах 2 и 3 класса — сначала было очень мало.

С трудом, около буфета третьего класса я добился кипятку — из парового котла. Буфет был заперт. Самоваров еще не ставили. Умывшись, напившись чаю и закусивши своими дорожными запасами, я стал бродить вокруг вокзала. — Осматривал село Воейково и соседнюю рощицу — у вокзала. Из этой рощицы с северной стороны вокзала — со стороны городов Керенска, Верхнего и Нижнего Ломова — съезжались пассажиры, странным видом привлекшие мое внимание.

Некоторые шли пешком. Другие ехали в помещичьих колясках, запряженных четвёркою, или тройкою лошадей. Вглядываясь в лица этих, более богатых пассажиров, я заметил, что — это нерусского типа, с интеллигентными чертами лица, по-видимому, знатные иностранцы, с огромною свитою.

По-видимому, умышленно, пассажиры иностранного вида: подъезжали к станции, не сразу, а группами, по три, по пяти повозок в каждой. Прислуга, сидевшая на кучерских козлах — была русская. Когда я, потом, бродил по платформе вокзала, то увидел, что вещи этих приезжих вносили многие пассажиры, давно ожидавшие этого же поезда в комнате для пассажиров третьего класса.

Видно было их общее знакомство — всей сотни, одновременно едущих пассажиров. Многие были выбриты, как актеры.

— Не труппа ли артистов едет в Пензу? спросил я служащего в буфете.

— Это люди из имения немецкого князя! — едут в Пензу — отвечали мне на расспросы.

— Зачем? столько сразу? [71]

— Там, в Пензе, долго стоит немецкий, берлинский, секретный поезд с немецкими войсками! Встречать едут!

— С войсками? немецкими — внутри России!?

— Из немецкой крепости, из Китая ежегодно возят по двадцати тысяч сменившихся солдат, офицеров, оружия!

— Ожидавший того же поезда, пензенский, пожилой помещик мне объяснил остальное.

С 1898 г., из Берлина в Циндао, — столицу германской колонии Киао-Чао на Тихом океане, ежегодно ходят германские воинские, секретные поезда. Туда из Берлина везут, будто бы смену солдат, ружей, пушек, а оттуда провозят, сменяющиеся роты и полки — в Германию, со всех колоний Тихого океана.

— Неужели не боятся внезапного нападения этих двадцати тысяч немцев? Бесконтрольного провоза динамита, прокламаций, боевых, революционных дружин? в Россию!?

— Должно быть, не боятся! В Петербурге у них много тайных союзников! — Оглядевшись кругом, я заметил, что с нескрываемым интересом, нас подслушивает группа молодых евреев, сидевшая на другом конце общего обеденного стола. Мы замолкли. Евреи переглянулись, принялись за свой чай.

Первоклассные пассажиры, похожие на иностранцев, уселись особою группою, за угловым маленьким столом. Молча осматривали всех бывших в вокзале. Изредка перекидывались едва слышными фразами, по-видимому на немецком языке.

Один из них, среднего роста, широкоплечий, грудастый брюнет привлек мое внимание красивым лицом, военною выправкою, повелительным выражением лица. Поверх сюртука иностранной, изящной работы, было темно-синее пальто. На ногах желтоватые ботфорты-гетры. Сероватые глаза глядели смело, гордо, с сознанием своего превосходства над всеми окружающими.

Свежие румяные губы, свежий румянец на щеках, выхоленное тело, чистые ногти, — словом вся внешность свидетельствовала о хорошей породе и жизненной обстановке этого господина.

Почти с горькой улыбкой он отвечал на шутки и улыбки маленького, худенького иностранца лет тридцати, с рубцом на левой щеке. [72]

Этот блондин, по-видимому, занимал в кружке более высокое положение.

Ему спутники подавали стулья, предлагали сигару. Зажигали спички для раскуривания сигары.

Этот остроносый, с лукавою, лисьею мордочкой, блондин казался честнее, добродушнее всех его спутников.

Изредка бросал на меня и двух моих подчиненных — чиновников, ласковые взоры — человека желавшего поболтать и со мною.

Черты его миловидного, женственного лица мне напоминали одну германскую принцессу, портрет которой, по случаю ее свадьбы, был и на страницах моих дорожных газет и еженедельных журналов.

Именно это сходство привлекало мои взоры к этому иностранцу.

Когда я подходил к другим группам пассажиров, только что прибывших на вокзал, я снова заметил нечто общее у этой сотни русских, немцев и евреев.

Среди русских услышал часто повторяемое слово “Мелекес”; так называется, центр местной хлебной торговли и рынков с элеваторами, близ р. р. Волги, Утки и города Симбирска.

Поэтому я подумал, что это едут “хлебные мартышки”.

Так зовут бедняков, продававшихся жидам и немцам, для скупки хлеба, и для всяких своднических и темных дел. Очевидно, немцы заготовляли хлеб для 1914-1915 г. г.

Лицо одной из этих “мартышек”, с волосами желто-рыжего цвета, с мертвенным, сифилитическим цветом кожи — напоминало мне виденного в суде, известного каторжника и убийцу.

И он, взглянув на меня, вероятно вспомнил про эту же встречу, злобно взглянул на меня. Потом избегал моего пристального взора. Быстро ушел куда-то.

В числе его слушателей: евреев и русских — тоже сидели несколько человек, имевших такой же отпечаток тюрьмы, преступлений и злодейских замыслов. Позднее читая про зверства немцев, я думал: эти и такие, питающиеся в России, немцы, — в войну 1914-1915 г., пленным русским выкалывали глаза, вырезывали языки, — чтобы опять жить в России — иметь поменьше русских свидетелей и уличающих доказательств немецкой жестокости и бесчестности. [73]

— Не знаете ли, что это за партия — вот там, только что приехавшая, из лесу, на вокзал? — сказал я буфетчику.

— Это в Веденяпи, — Нижнеломовского уезда, рабочие и господа из немецкого имения...

Тогда я вспомнил, что при проезде через эту Веденяпь — из Нижнего-Ломова мне не дали лошадей, для смены и перепряжки моих, изнуренных крестьянских кляч.

Вспомнил красного цвета, квадратную, нелепого стиля, высокую башню, в другом селе, на пути из г. Керенска.

— Что это за башня? Зачем она в селе? спрашивал я у жителей.

— Немец-барон, — строил для макаронной фабрики. Разорился, так живет без дела в этой башне.

Теперь, в 1915 г., я думал, что это была одна из тех секретных радиотелеграфных станций, одну из которых в газетах описывали близ Киева. В фабричных трубах шпионы устраивали радиотелеграфы и сигнализацию

Учредитель и той станции благополучно оправдался научными целями, — как все, прибалтийские, строители фундаментов под осадные германские пушки, и для спуска германских летчиков.

В 1915 г, во многих газетах я прочел, что для покупки у фельдмаршала Гинденбурга, и его жены — Нижнеломовского села Веденяпи (около 1.300 десятин земли) — тайный советник П. получил 130 тыс. руб. даровой ссуды. Внес в казну 30 тыс. за переход имения в его руки. В январе 1915 г. у пензенского нотариуса — фамилия Гинденбург была заменена другою, менее известною, его же фамилией — графа Цу-Мюнстер и его жены, урожденной Бенкендорфа В Алтае — и на Урале — немцы владели такими же шпионскими очагами.

Такие факты давали прочный фундамент и для моих дальнейших подозрений и выводов.

Когда пришел поезд из Москвы я поспешил, с вещами, в купе первого класса.

Но там было тесно! Сидели иностранцы — бывшие со мною на вокзале. Я перешел в соседний вагон, второго класса.

Увидел свободное место около казачьего полковника и поместился около него. Этот вагон, второго класса, оказался наполовину пустым.

Когда я был в Пензе, по делам службы, знакомые офицеры сказали мне: — мы в 10 час. вечера на вокзале, [74] будем с музыкой, ужином и шампанским встречать германский гарнизон, едущий из крепости Циндау, Киа-Чао и других тихоокеанских гарнизонов.

— А на чей счет ужин? Шампанское?

— На счет хозяйственных сумм полков! Форма одежды с орденами! праздничная!

В назначенный для встречи день и час, на вокзале собралось около 70 офицеров, чиновников и множество, простонародья.

Музыка готовилась заиграть германский государственный гимн.

Бесшумно, с потушенными в вагонах огнями, подошел поезд из Циндао, с германскими войсками.

Русскому офицеру, посланному сказать, что мы просим немцев в вокзал, — для угощения, — какой-то германский нижний чин смущенно объявил:

— Благодарят! Не могут воспользоваться любезным приглашением, — потому что устав запрещает выходить, из вагонов после 9 часов вечера!

Мы, русские, отлично знали, что германские офицеры и унтер-офицеры в своих клубах веселятся, всю ночь, до утра.

Поняли, что этот предлог для отказа маскирует нечто враждебное нам или что-либо мошенническое, преступное.

Все мы, ожидавшие встречи, поужинавши, одни без германцев — толковали о недальновидности тех лиц, которые пригласили нас на встречу, и тех кто допускал переноску таинственных германских грузов из германских вагонов, неосмотренных таможенными чинами, — допускал и проезд, в этих вагонах, неизвестно каких людей — под видом войска, австро-германского союза, через Россию, — союзницу антигерманской Франции!

— “Высшие соображения так, того, требуют!” Объясняли нам, с таинственным видом, местные любители газетной, политики.

Сообщил Ф. Сурин.

Текст воспроизведен по изданию: Мои встречи с германскими войсками внутри России накануне войны 1914-1916 г.г. // Русская старина, № 7-9. 1918