-

П. К. КОЗЛОВ

РУССКИЙ ПУТЕШЕСТВЕННИК В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ

Автобиографический очерк

[ОТ РЕДАКЦИИ «РУССКОЙ СТАРИНЫ», 1911 Г.]

Пытливость человеческих знаний в различных областях науки не останавливается ни перед какими бы то ни было трудностями и лишениями, наоборот, все с большею настойчивостью, с большею предприимчивостью идет вперед... В области географической науки также. В позднейший более нежели полувековой период географических исследований в списке европейских путешественников стоят и имена русских географов. На долю русских исследователей выпала Северная и Центральная Азия. Последняя, впрочем, по разным, часто практическим, соображениям привлекала внимание и других европейцев, в особенности англичан. В то время как русские путешественники устремлялись в Центральную Азию с севера, англичане следовали туда же с юга, со стороны индийских владений. Каждая из экспедиций, командируемых преимущественно географическими обществами, прокладывала новый шаг, за которым напряженно следили все те, кому не безразличны были интересы этой малоизвестной страны, богатой не только историческим прошлым и настоящим, но еще более и предстоящим будущим...

В настоящее время среди русских путешественников, пользующихся наибольшею известностью не только у нас в России, но и за границей, — это Петр Кузьмич Козлов, в свое последнее Монголо-Сычуаньское путешествие, 1907-1909 гг., в пустынном центре Монголии, открывший мертвый город «Хара-хото», который со всеми археологическими в нем находками сделался достоянием науки вообще и Русского музея и библиотеки Академии наук в частности. На страницах журнала мы познакомим наших читателей с биографическим очерком русского путешественника и его описанием Монголо-Сычуаньской экспедиции Русского географического общества, исполненной под руководством П. К. Козлова...

ЗНАКОМСТВО С ПРЖЕВАЛЬСКИМ И УЧАСТИЕ В ЭКСПЕДИЦИЯХ ПРЖЕВАЛЬСКОГО, ПЕВЦОВА И РОБОРОВСКОГО

Русская экспедиция, от которой впервые сознательно забилось мое юношеское сердце, была предпоследняя экспедиция нашего славного Николая Михайловича Пржевальского, ее громкое возвращение в С.-Петербург в январе 1881 г. Чем-то сильным, захватывающим веяло от этой экспедиции, ее доблестного вождя, энергичных, закаленных спутников, но главным образом самого вождя, картинно описывавшего эпопею словно сказочных странствований по пустыням и нагорью Тибета. Своими блестящими лекциями страстный, увлекающийся H. M. Пржевальский привлекал [24] многолюдные аудитории... Ученые общества создали повышенную географическую атмосферу, в которой с гордостью произносилось имя первого русского исследователя природы Центральной Азии. Имя Пржевальского стало синонимом бесстрашия и энергии в борьбе с природою и беззаветной преданности науке...

Газеты и журналы быстро разнесли весть о возвращении славной экспедиции Пржевальского по всей России. Известие о H. M. Пржевальском проникало в медвежьи углы, отстоявшие от станций железных дорог до сотни и более верст. В одном из таких углов, в усадьбе «Слобода» (Усадьба Слобода через год стала собственностью H. M. Пржевальского, который вскоре развел в ней сад, в саду вырыл пруд, построил дом и приспособил в саду же старую «хатку» для писания книги о путешествии. Эта хатка была своего рода святая святых души Пржевальского. Кроме самых близких друзей-путешественников, в нее никто не допускался. Здесь были написаны книги «Третье» и «Четвертое» путешествие в Центральной Азии... Украшением Слободы, между прочим, служит большое, живописное озеро с высокими островами, нагорными берегами, покрытыми хвойным лесом. Глухари и медведи и своеобразная красота озерной дали с синеющими островами очаровали Пржевальского, и он приобрел Слободу в свою собственность. С именем «Слобода» во мне просыпается первое, самое сильное и самое глубокое воспоминание о Пржевальском) Смоленской губернии Поречского уезда, и проживал я в то время, тогда еще пятнадцатилетний мальчик, с запасом знаний шести классов реального училища, готовившийся поступить в Учительский институт. Как сейчас помню высокий подъем чувств и горячее стремление к Центральной Азии и ее отважному исследователю — Пржевальскому. Его живое описание красот горной природы, широких пустынных далей, навевавших поэтический простор, положительно захватили всю мою душу, всего меня и неотразимо влекли к великому познанию, самому источнику этого познания — Пржевальскому. Но в то же время я был далек от реальной мысли когда-либо встретиться с этим замечательным человеком... Тем дороже и памятнее был для меня день осуществления этого, казалось, несбыточного желания, — день, в который я вдруг стал не только лицом к лицу с Пржевальским, но и сроднился с ним, с его исключительною деятельностью. Когда я впервые увидел Пржевальского, то сразу узнал его могучую фигуру, его властное, благородное, красивое лицо, его образ — знакомый, родной мне образ, который уже давно был создан моим внутренним воображением. Как истый путешественник и чуткий знаток природы, несравненный H. M. Пржевальский быстро зажег во мне горячую любовь к природе Азии и как чистый и цельный человек подчинил силе своего обаяния. В его неимоверно жизненной энергии мое личное я вначале растворилось и стало частицею его общего собирательного имени...

Таким образом, осенью 1883 г., в звании вольноопределяющегося и в качестве помощника начальника экспедиции я отправился сопутствовать H. M. Пржевальскому в его, новое тогда, четвертое путешествие в Центральной Азии — поперек Гоби, вдоль северной окраины Тибета и по [25] бассейну Тарима. Из этого двухлетнего, первого для меня путешествия, я возвратился иным человеком — Центральная Азия стала для меня целью жизни. Такое убеждение не поколебалось, наоборот, еще более укрепилось после тяжелых нравственных страданий, связанных с неожиданной смертью моего незабвенного учителя H. M. Пржевальского...

Пржевальскому временно наследовал полковник Генерального штаба М. В. Певцов, в сообществе с которым, в течение также двух лет, 1889-1891 гг., я вновь посетил Северный Тибет, Восточный Туркестан и Джунгарию, ведя в это время, помимо обычных географических экскурсий в стороны от главного каравана, специальные наблюдения над животным миром и ведая сборами зоологической коллекции вообще...

За первое проявление самостоятельных работ в деле исследования Центральной Азии я удостоился высокой и дорогой награды — медали Пржевальского...

Далее следует мое третье путешествие, 1893-1895 гг., участие в экспедиции, официально именовавшейся «экспедицией спутников Пржевальского — Роборовского и Козлова», — экспедиции, обследовавшей Нань-шань и проникшей в северо-восточный угол Тибета. Вследствие острой болезни, постигшей главного руководителя экспедиции Роборовского, это тяжелое путешествие было закончено под моим руководством. Участие в этой экспедиции отмечено книгой П. К. Козлова под заглавием «Отчет помощника начальника экспедиции» (Труды экспедиции Русского географического общества по Центральной Азии, совершенной в 1893-1895 гг., под начальством В. И. Роборовского. П. К. Козлов. Ч. II. Изд. Русск. геогр. об-ва. [«В настоящем сборнике эта работа напечатана под названием. Тянь-шань, Лоб-нор, Нань-шань»] ).

Наконец, две последующие экспедиции: Тибетская, 1899-1901 гг., и Монголо-Сычуаньская, 1907-1909 гг., проектированы до исполнены мною.

Текст воспроизведен по изданию: П. К. Козлов. Русский путешественник в Центральной Азии. Избранные труды. К столетию со дня рождения (1863-1963). М. АН СССР. 1963

Мы приносим свою благодарность
М. Н. Бычкову за предоставление текста.