БОЙ У СТАРОГО НЬЮЧЖУАНА

(из дневника).

В июле 1900 года, я был командирован в Китай для прикомандирования к одному из Восточно-Сибирских стрелковых полков, действовавших там. Отправляясь на Дальний Восток, я имел в виду попасть на Печилийский театр военных действий. Однако, судьба судила иначе. Еще в Благовещенске я узнал, что Пекин взят союзными войсками 1-го августа, а, следовательно, роль Печилийского отряда была сыграна, и он терял для меня всякий интерес. С несколько досадным чувством прибыл я в Порт-Артур, но здесь узнал, что южная Манчжурия еще не усмирена и предстоит поход на Мукден, старую манчжурскую столицу. Явившись генерал-лейтенанту Субботичу, за отсутствием вице-адмирала Алексеева, командовавшего войсками Квантунской области, я был им назначен в 11-й Восточно-Сибирский стрелковый полк, находившийся в то время (конец августа 1900 года) у крепости Хайчен, верстах в 300 к северу от Порт-Артура. 31-го августа на маленьком японском пароходике, зафрахтованном интендантством, я отплыл в Инкоу у устья реки Ляохэ, а оттуда по железной дороге прибыл в Хайчен, где и явился в вышеупомянутый полк.

Южно-манчжурский отряд выступил позднее других на арену военных действий. В то время, как вокруг Тянь-Цзиня уже происходили кровавые схватки между союзниками и регулярными китайскими войсками, в то время как Благовещенск переживал тяжелые дни бомбардировки, и весь север Манчжурии был охвачен пламенем восстания, Мукденская провинция оставалась еще спокойною и было основание предполагать, что с этой стороны нам не грозит опасность, так как мукденский дзянь-дзюнь давно уже считался искренним другом русских. Однако боксеры делали свое тайное дело, и вот в середине июня стали появляться симптомы заражения страны их пропагандой, а в конце этого месяца начались открытые нападения на линию железной дороги. Охранная стража, разбросанная небольшими группами по участкам, начала отступать на юг к Ляояну, где в чумном бараке заперся полковник М. с небольшим отрядом, выдерживая нападения китайцев. Здесь собралась вся охранная стража южного участка железной дороги. 25-го июня началось отступление этого отряда далее на юг. Движение это сопровождалось постоянными столкновениями, из которых охранники выходили иногда с большим затруднением. Наконец, 1-го июля они соединились у Ташичао с отрядом полковника Д., высланным из Порт-Артура для охраны железнодорожных складов и линии.

Вслед за отступлением охранной стражи, железнодорожный путь был разрушен, станции сожжены, мосты взорваны, подвижной состав испорчен. Питая дерзкие замыслы, китайцы, после разрушения железной дороги, продолжали движение к югу и 13-го июля появились перед отрядом полковника Д. Наступление велось с двух сторон: востока и севера, двумя довольно сильными отрядами с артиллерией. Против восточной колонны были высланы 4 роты и 6 орудий, против северной — 3 роты и взвод казаков. Нападение было отбито, после чего наши войска вернулись на бивак у Ташичао. № 569

Между тем к месту открывшихся действий прибыли подкрепления в виде 1-го и 3-го Восточно-Сибирских стрелковых полков и батарей 1-й Восточно-Сибирской артиллерийской бригады. Составившийся из новых и старых частей отряд поступил под команду генерал-майора Флейшера.

18-го июля началось движение этого отряда на север, а 19-го была атакована и взята Койджоуская позиция. Китайцы отступили к Хайчену. На всем отбитом у китайцев пространстве быстро восстанавливался железнодорожный путь.

28-го июля началось движение из Ташичао на север, где, в семи верстах, произошло столкновение, окончившееся отступлением противника к Хайчену. 30-го июля был занят город Хайчен.

После занятия Хайчена наступил долгий период бездействия; силы, бывшие в распоряжении у генерал-лейтенанта Субботича, считались недостаточными для выполнения Мукденской операции, и приходилось отложить дальнейшее наступление до прибытия из Одессы 4-й стрелковой бригады с артиллерией, а также 2-го Восточно-Сибирского стрелкового полка с Печилийского театра. Это вынужденное обстоятельствами бездействие продолжалось весь август месяц и часть сентября. За это время железная дорога была восстановлена на скорую руку до самого Хайчена. Между тем в Мукдене произошли большие перемены. Под влиянием первых неудач, общественное мнение сделало крутой поворот по отношению к инициаторам войны боксерам; в них стали видеть первоначальную причину бедствий, обрушившихся на Китай и на Мукденскую провинцию в частности. Возбуждение против них росло и окончилось почти поголовным их истреблением. Дзянь-дзюнь казнил главных предводителей мукденских боксеров. После падения боксерской партии в Мукдене стали бороться две власти: гражданская в лице дзянь-дзюня и военная в лице фудутуна. Первый стоял за прекращение враждебных действий и рекомендовал немедленное удовлетворение русских требований; второй желал еще попробовать счастья с оружием в руках. Имея на своей стороне войска, фудутун восторжествовал, и вопрос о дальнейшем сопротивлении был решен в утвердительном смысле.

В то время как в Мукдене происходили упомянутые события, ожидаемые из России подкрепления прибыли в Порт-Артур и начали подвозиться по железной дороге к Хайчену. 4-го сентября прибыли 13-й и 14-й стрелковые полки (15-й и 16-й были направлены в Шанхай-Гуань). Таким образом, у Хайчена сосредоточился отряд, силою в 11 батальонов, 40 орудий, 2 сотни казаков, 2 роты и 2 сотни охранной стражи.

8-го сентября прибыл из Порт-Артура генерал-лейтенант Субботич, а на 10-е сентября было назначено наступление, конечной целью которого должно было явиться занятие Мукдена.

По сведениям, добытым разъездами, неприятель в числе 6000 человек занимал Старый Ньючжуан, верстах в 25-ти на запад от Хайчена и, препятствуя правильному движению судов по р. Ляохэ, держал весь округ в смуте. Около 14,000 китайцев занимали айсяндзанские высоты (на север от Хайчена, верстах в 30-ти), где укрепляли позицию. Предположено: 1-му, 3-му и 11-му Восточно-Сибирским стрелковым полкам, двум сотням 1-го Верхнеудинского полка, 1-й батарее Восточно-Сибирского стрелкового дивизиона и взводу Забайкальской казачьей конной батареи двинуться на Старый Ньючжуан и занять его, после чего броситься на айсяндзанскую позицию, обходя ее с правого фланга. Остальным войскам отряда выступить на сутки позднее и наступать прямо на Айсяндзян, для совместного удара с левой колонной, начальником которой назначался генерал-майор Флейшер. Этот удар на айсяндзанскую позицию был назначен на 13 сентября.

10-го сентября, в 1 час дня, после молебна, 11-й полк выступил с бивака на сборный пункт, назначенный у совместного бивака 1-го и 3-го полков. В три часа дня все войска левой колонны собрались, и отряд тронулся на запад, к Старому Ньючжуану, по большой мандаринской дороге. В 8 час. вечера, когда было уже совершенно темно, мы стали посреди мокрых от росы посевов. Палаток не [813] разбивали. Люди поужинали весьма невкусной кашей из чемизы (китайский злак), которую, за неимением ничего другого, ели и офицеры. Затем устроились, кто, где мог, на ночлег и легли спать, кроме тех, кому выпала незавидная доля идти в сторожевое охранение. По всем данным Ньючжуан был не далее как верстах в 10-ти впереди, стало быть, мы бивакировали почти в сфере соприкосновения с неприятелем, если только он не бросил названный город без боя, что тоже легко могло случиться.

11-го сентября, задолго до восхода солнца стали подыматься. Было очень холодно, и все кругом покрылось обильной росою. Все вставали, дрожа от холода и кутаясь в шинели и бурки. Постепенно рассветало, и началось движение войск. 1-й полк, назначенный в авангард, с артиллерией пошел мимо нас по дороге. Сейчас же, почти вслед за ним, должен был тронуться и 11-й полк. 3-й полк был направлен по другой дороге в обход Ньючжуана. Пока вытягивались части назначенные в первую линию, командир 11-го полка, собрав офицеров за полком, где на двух опрокинутых ящиках, заменявших стол, мы пили чай, объяснял предстоящую задачу и порядок движения. 1-й батальон назначался в боевую часть, 2-й — в резерв. Охотничья команда составляла небольшой головной отряд.

В 6 час. 30 мин. утра, 11-й полк начал движение. Шли походным порядком. Так как впереди шел 1-й полк с казачьими разъездами, то наши меры охранения ограничивались тем, что от охотничьей команды был выслан один сильный дозор (в 6 чел.) вперед и два слабейших (по 3 чел.) в стороны. Не успели, как следует вытянуться, как впереди, в расстоянии приблизительно полуверсты, раздались частые выстрелы. Это была, вероятно, перестрелка передовых разъездов или дозоров; вспыхнув на минуту, она умолкла, и все погрузилось снова в относительную тишину. Солдаты шли молча и серьезно, только изредка прерывая молчание краткими замечаниями, относящимися к начавшемуся бою. Командир полка со штабом рысью проехал вперед и, не останавливаясь, приказал мне, чтобы по отдельным китайским разъездам я не открывал огня всей командой, а высылал лишь несколько человек для этой цели. Казак карьером проскакал назад. В воздухе носилось какое-то особенное нервно-возбужденное настроение.

Мы миновали пустую деревню, в которой остались одни свиньи, растерянно метавшиеся в разных направлениях, и вышли в нескончаемые поля гаоляна (хлебный злак с громадным твердым стеблем), среди которых пролегала довольно широкая дорога. Иногда гаолян был снят, и являлись ровные полянки. Мы двигались медленно, постоянно останавливаемые хвостом колонны 1-го полка, постепенно ввязывавшегося в бой. Снова впереди посыпались непрерывные выстрелы, изредка покрываемые согласными залпами: это отвечали наши. Вот грянуло орудие, граната с характерным свистом прорезала воздух. Должен сознаться, что с непривычки я почувствовал себя несколько неловко, и довольно неприятные мысли полезли мне в голову. Последующие впечатления нисколько не способствовали подъему духа. Мы подошли к ровному, скошенному месту. Слева от дороги, в 20-ти шагах, мое внимание привлекла маленькая группа людей: один казак лежал на спине, затылком к нам, на связке соломы, а двое других стояли около него и смотрели куда-то в сторону. Лежавший как-то странно скрючил руку над головой и тихонько покачивался с боку на бок. Я сначала не понял, в чем дело, и даже то обстоятельство, что один из стоявших казаков носил повязку Красного Креста на рукаве и держал бутылку с какой-то жидкостью в руке, не навели меня на мысль, что лежащий на соломе это раненый, и только когда это слово раздалось в рядах моих охотников, я догадался, в чем дело. В нескольких шагах от раненого казака держали под уздцы большую расседланную серую лошадь. У неё была пробита левая лопатка, и широкая струя алой крови заливала ей все плечо и переднюю ногу, скопляясь в лужу на вспаханной земле. Трудно представить себе какое неприятное впечатление производила эта окровавленная лошадь. Увидав ее, я почувствовал, что иду в бой далеко не с прежней охотой, и долго не мог отвязаться от удручающего воспоминания об этой первой жертве боя. Не успели пройти 50 шагов, как снова увидели группу людей, копошившихся вокруг лежавшего казака. Немного далее клали на носилки стрелка; у этого я видел только болтавшуюся ногу. Между тем впереди разгорался бой. Несколько выстрелов раздалось вблизи, послышался свист пуль. Колонна снова остановилась: 1-й полк выбивал китайцев из деревни. Вот едет в повозке раненый с подвязанной рукой; этот сидит, как ни в чем не бывало, и здоровой рукой держит ружье. Не успел он проехать, как впереди снова кричат: «лазаретную линейку 1-го полка!», и линейка трогается насколько возможно скоро, производя беспорядок в рядах. 11-й полк стоит без действия, все молчат или переговариваются вполголоса; выражения лиц серьезные, сосредоточенные. Бездействие и вид раненых удручающим образом влияют на настроение; хотелось бы куда-нибудь идти, что-нибудь делать, но приказано стоять, и чувствуешь себя словно скованным. Стрельба то разгорается, то стихает, вспыхивает то дальше, то ближе. Время от времени грянет орудийный выстрел, прогудит снаряд. Артиллерия стреляет редко, очевидно нет хороших целей: китайцы все запрятались в море гаоляна и оттуда встречают наших градом пуль. Условия боя отвратительные и, стреляй китайцы лучше, Бог знает, чем бы все это кончилось. Довольно долго простояли мы на одном месте. Но вот показался начальник отряда, едущий из передовой линии. Остановившись у нашего полка, он подозвал к себе командира, и я слышал, как он ему отдал приказание двинуть один батальон влево от дороги перпендикулярно к направлению прежнего движения, для того, чтобы очистить тыл 1-го полка от неприятеля, который, пользуясь закрытиями, небольшими партиями пробрался в деревни, пройденные уже 1-м полком, и оттуда беспокоил наших. Собрав ротных командиров, командир полка приказал: 1-му батальону развернуться в боевой порядок и двигаться по указанному направлению; 2-му батальону остаться в резерве; команде охотников быть впереди 1-го батальона, выслав вперед себя непрерывную дозорную цепь. Таким образом, роль команды сводилась к роли дозоров; мы должны были, так сказать, служить завесой, ограждавшей батальон от неожиданного нападения, и вместе с тем его щупальцами, обследовавшими местность. Мне приказано было дойти до реки и оставаться на её берегу впредь до нового приказания.

Выслав дозорную цепь, я рассыпал боевую цепь и оставил маленький резерв под командой фельдфебеля. В таком порядке мы двинулись вперед и, пройдя немного чистым местом, углубились в густой гаолян. Гаолян универсальное растение: зерном его китайцы питаются и из него же делают хмельной напиток, стебли идут на постройку крыш и заборов, ими же отопляют фанзы, листьями кормят скот; из гаоляна, смешанного с глиной, делаются статуи богов. В мирное время он кормит и греет китайца, в военное позволяет ему укрываться от взоров врага и затрудняет этому последнему наступление. Действительно, движение в гаоляне затруднено до крайности. Раз попав в такой посев, вы попадаете в море, ничего не видите вокруг и лишены всякой возможности ориентироваться без помощи компаса. Вы идете по вспаханной земле, раздвигая руками твердые стебли, оберегая глаза от удара, постоянно освобождая зацепившуюся шашку или револьвер и спотыкаясь на каждом шагу. Поле вашего зрения иногда не превышает десяти шагов по радиусу; что за этим пределом, — вам неизвестно. Люди теряются, отрываются друг от друга, и нет почти возможности сохранять постоянную связь между рассыпанными частями. Направление удержать тоже страшно трудно, и часто выходишь совсем не туда, куда нужно. Идешь, ничего не видя и почти ничего не слыша от шума гнущихся стеблей, и только молишь Бога, чтобы вывел скорее на чистое место. Теперь представьте себе несколько десятков, сотню людей, засевших в этом море стеблей и со скорострельными ружьями в руках поджидающих вас, и вы вполне [814] поймёте, что такое гаолян и почему мы его так искренно ненавидели.

Итак, мы углубились в гаолян. Беспрестанно перекликаясь и пересвистываясь, шли стрелки, чтобы не растеряться. При таких условиях тихое, незаметное наступление невозможно; зато большую роль играет свисток. Мне с непривычки было ужасно трудно, и я вскоре устал. Сзади нас шли цепи 1-й и 2-й рот, старавшихся при помощи дозоров сохранить связь со мной. Справа недалеко шла оживленная орудийная и ружейная пальба. Пройдя большую ниву, мы вышли, наконец, на чистое место около какой-то деревни. Здесь, на скошенной полосе лежал убитый китайский кавалерист, на котором кровь еще не совсем запеклась, что показывало, что наши здесь прошли недавно. Чтобы хоть немного ориентироваться, я остановил команду и приказал одному из охотников влезть на дерево, росшее около деревни, и осмотреться. Вместе с тем наша остановка дала возможность отойти дозорной цепи, которая двигалась не особенно охотно и насела на боевую цепь. Пока сидевший на дереве стрелок сообщал мне сведения о положении и движениях наших частей, подошел 1-й батальон, и командир полка приказал мне двигаться вперёд. Не успел я поднять цепь и пройти несколько шагов, как раздался сильный, быстро приближающийся гул и глухой удар в рыхлую землю недалеко впереди нашей цепи. «Граната»... флегматично сообщил мне старший охотник, малоросс по происхождению. Действительно, граната упала перед нами, но не разорвалась во вспаханной почве. За первым снарядом сейчас же последовал второй: этот пролетел над нами и, как мне потом рассказывали, разорвался перед командиром полка, не ранив его к счастью, а только напугав его лошадь. Мы быстро вошли в гаолян и пошли, стараясь не разрываться и не потерять раз взятого направления. Еще один снаряд пронесся мимо, но, судя по звуку, уже дальше, чем первые. Направление полета этих снарядов заставляло предполагать, что они были пущены не из тех войск, которые, будучи теснимы 1-м и 3-м полками, отступали к Ньючжуану, а прямо от реки, то есть оттуда, куда мы были направлены начальником отряда. Это вероятно стреляли те небольшие части, которые остались в тылу 1-го полка. Впрочем, они не проявили большой энергии и ограничились стрельбой издали.

Снова стены гаоляна и опять прескверное чувство, что вот-вот нарвешься на засаду. Так шли мы долго, не знаю точно сколько времени, прошли несколько деревень и, в конце концов, вышли-таки к реке, где согласно приказанию и остановились. 1-й батальон потерял с нами связь, и я послал назад два дозора для восстановления её. Однако батальона не оказалось, очевидно, мы ушли далеко вперед. Должно быть, около часу простояли мы на берегу реки, ожидая приказания куда идти и заливая страшную жажду мутной водой. Явился казачий офицер с разъездом, выпил воды, поговорил и исчез, а я остался опять один с охотниками. Прошло еще четверть часа, и ко мне прискакал казак с просьбой идти на помощь к ним, потому что китайцы засели в деревне и стреляют по ним, и приказал охотникам собраться и двинулся уже за казаком как показался батальонный адъютант 1-го батальона и передал мне приказание командира полка идти на соединение с нашими, ушедшими уже значительно вперед, по направлению к Ньючисуану. Приблизительно через полчаса я догнал 1-й батальон у какой-то деревни на большой дороге, по которой батальон шел походным порядком. Генерал Флейшер со штабом ехал за 4-й ротой. Вокруг были заметны следы битвы: валялось несколько тел и серая китайская лошадь, по земле рассыпались патроны; на дороге лежал передок горного орудия и цельная граната. На этом месте охотники 1-го полка под командой поручика Б., незадолго до нашего прихода, отняли у китайцев орудие. Нам остались только передок и сожаления, что не пришли раньше. По выходе из деревни я хотел обогнать батальон, но генерал приказал мне остаться при нем. Было уже около полудня, жара все увеличивалась, а вместе с нею увеличивалась и усталость солдат. Стрелки шли из последних сил, колонна растянулась на большое протяжение. Идя по пыльной дороге, я мысленно проклинал судьбу, заставившую меня по неимению лошади идти пешком, в то время как другие офицеры ехали верхом, и ожидал возобновления стрельбы, затихшей с некоторых пор, как вдруг увидел недалеко впереди, с правой стороны дороги, большое селение, целый город, стены какой-то крепостцы или арсенала, массу деревьев. Я не хотел верить ушам, когда мне сказали, что это Ньючжуан, предмет нашего боя.

Однако это оказался факт: Ньючжуан был взят и притом почти бел сопротивления, так как китайцы бросили арсенал не защищая. Бой начался в шесть с небольшим часов утра, кончился к полудню. Китайцы бежали по дороге к Айсяндзяну. Преследовать их не было возможности, вследствие недостатка кавалерии. Последний удар нанес 3-й полк, которые, зайдя в обход, неожиданно напал на предместья Ньючжуана. Обходов и охватов китайцы положительно не выносят.

Было около часу дня, когда я остановил своих охотников на перекрёстке дорог, шагах в двухстах, от стен арсенала, велел составить ружья и дал им столь заслуженный отдых. Вскоре начали подтягиваться разрозненные части: пехота, артиллерия, казаки. Офицеры собирались группами, наперебой, рассказывая друг другу впечатления боя; всякий рассказывал своё, часто не слушая других. Солдат не отставали от начальников. Я пошёл к арсеналу, где собрался 3-й полк. Полк составил ружья и живописными группами расположился у серых стен. Все говорили, смеялись, одни и те же рассказы повторялись несколько раз. Один поручик, ехавший со мной ещё по Амуру, откровенно сознавался, как он струсил, когда по нём открыли огонь [815] из гаоляна; другой рассказывал, как его рота ходила в штыки; третьему хотелось, чтобы все знали, что он собственноручно зарубил китайца. Шум стоял невообразимый в этой толпе запыленных грязных людей с веселыми лицами. И над всей этой картиной вырисовывалось, на ярком голубом фоне неба, громадное китайское знамя, отнятое солдатом 3-го полка.

Я прошел дальше в предместье, из которого выбивали китайцев. Здесь, вдоль дороги, валялось несколько убитых и масса предметов одежды и снаряжения: солдатские куртки с белыми кругами, войлочные сапоги, шаровары, патроны, сумки — усеивали дорогу. Китайцы во время бегства скидывают с себя буквально все, чтобы облегчиться до возможной степени, не бросают только ружья. Но все же, странный народ! Рядом с такой панической трусостью и наклонностью к удиранью, вот я вижу безмолвные следы несомненного геройства. В разрушенных воротах фанзы лежат навзничь два китайца. Они убиты наповал; лица их запачканы кровью, но все же можно ясно рассмотреть, что одному из них лет двадцать, другому не более пятнадцати. Ружей при них нет, но пояса с патронами, оставшиеся при них, свидетельствуют, что они умерли, с оружием в руках защищая свой дом. Очевидец их смерти, капитан 3-го полка П. Ш., рассказал мне следующее:

Его рота ворвалась в деревню и бежала по дороге, прикалывая и пристреливая убегающих китайских солдат. Они уже приближались к концу деревушки, как вдруг за поворотом, шагах в пятнадцати, в воротах фанзы увидели двух китайцев в простой крестьянской одежде, опустившихся рядом на колени и целившихся в них из винтовок. Вся рота остановилась в смущении, пораженная неожиданностью. П. III. говорит, что на один момент он совершенно растерялся и помнит только, что протянул назад руку и крикнул «ружье!», а находившийся рядом с ним унтер-офицер бормотал, торопливо прицеливаясь: «я сам... я сам...», или что-то в этом роде. Раздалось два выстрела, но ружья в руках защитников фанзы так ходили, от весьма попятного волнения, что обе пули не сделали вреда. Тогда они поспешно заряжают вторично, но оба одновременно падают под выстрелами, пришедших в себя стрелков. Разве это не настоящее геройство?

Часам к четырем дня мы стали, наконец, на бивак, пройдя Ньючисуан, по айсяндзянской дороге, у большой деревни.

Таким образом, кончился ньючжуанский бой, который вообще, не делая большой ошибки, можно считать за тип боев с китайцами. В военно-научном отношении он представляет мало интересного. Ни хороших позиций, ни интересных моментов, ни поучительных примеров. Одни идут вперед, почти наугад и стреляют; другие тоже стреляют, но идут назад, и так с начала боя и до конца его. Тактика китайцев заключалась лишь в том, что, рассыпав цепи в гаоляне, они ждали приближения наших головных частей и затем открывали частый огонь, беспорядочный и бесцельный. Огонь этот задерживал, конечно, наши цепи, но ненадолго. После первых же дружных залпов и нескольких гранат китайцы прекращали огонь и отходили назад на несколько сот шагов и даже сажен, что им удавалось делать очень скоро вследствие привычки ходить в гаоляне. Наши цепи продолжали двигаться до нового сближения. Опять поднималась неистовая трескотня, энергично покрываемая нашими залпами, и опять китайцы отступали. Через полверсты—версту новая пальба, новое отступление. Опорожнив по нескольку раз магазины своих ружей и видя, что наступление русских продолжается, китайцы кончали бой и спасались с ноля сражения, скрываемые все тем же гаоляном и понеся сравнительно весьма малые потери. Преследовать не было возможности, как вследствие условий местности, так и вследствие недостатка кавалерии. Кавалерия чувствовала себя совершенно связанною. Разъезды бродили как в море и узнавали о присутствии неприятеля только по выстрелам направленным против них. Ни о какой атаке даже лавой не могло быть и речи. Что касается до артиллерии, то ей было немногим лучше. Очень редко артиллеристы могли найти хоть сколько-нибудь сносную позицию, откуда они могли бы нанести чувствительный урон противнику. Вообще характер местности не позволял ни нашей, ни неприятельской артиллерии развернуться, как следует, и развить надлежащим образом свою силу. Стреляли наугад, по слуху, сквозь гаолян. Обыкновенно стреляли шрапнелью, при чем, если неприятель был близко, без установки дистанционной трубки. Всех лучше чувствовала себя конечно пехота, которая по своим основным свойствам быстро приспособляется ко всякой местности.

Такой враг как китайцы, принявший тактику постоянного отступления и кратковременных задержек на месте, больше всего конечно боится обходов и охватов, и один слух, что на фланге появился неприятель, повергает их в панику и заставляет бежать. Это не мешало им самим в случае значительного численного превосходства пользоваться упомянутыми средствами (напр., в бою при Шахе, 14 сентября).

Стрельба китайцев не выносит самой снисходительной критики. Только из рук вон плохой стрельбой можно объяснить те малые потери, которые мы несли в эту войну, при таком страшном развитии огня, какое видим у них. В мирное время в большинстве китайских войск практическая стрельба вовсе не производится. Она заменяется упражнениями в стрельбе из лука, что конечно далеко не то же самое. Патроны берегутся для войны. «Я кажется не ошибусь, если скажу, что большинство китайских солдат незнакомо с употреблением прицела; по крайней мере мне случалось видеть на убитых китайцах ружья, у которых прицел был обернут тряпкой или закрыт кожаной накладкой, вероятно для того, чтобы не цеплялся и не рвал одежду.

Артиллерия стреляет сравнительно лучше, и есть основание предполагать, что в её обучении принимали участие иностранные инструкторы. Обыкновенно артиллеристы заранее пристреливаются к выдающимся местным предметам и стреляют с измеренного расстояния. Где есть выгодные позиция там, на подступах к ним, гаолян снимается правильными параллельными полосами, которые служат также точками прицеливания. Проходя такие полосы, наши войска всегда подвергались артиллерийскому огню.

Особенностью вооружения китайских войск являются фальконеты — громадные крепостные ружья, которые носят два человека каждое. Китайцы их очень любят и очевидно придают им большое значение, иначе трудно себе объяснить, почему, имея отличные магазинные ружья, они дают себе труд таскать на поле сражения какую-нибудь старомодную неуклюжую фузею, из которой можно выстрелить всего один раз, потом приходится ее бросать и спасаться бегством? Эти фальконеты варьируются на множество ладов: есть короткие, есть длинные, с упором и без упора, есть сравнительно новых систем, есть и пистонные. Некоторые фальконеты устанавливаются на треногах вроде тех, какие бывают у небольших телескопов. Меткость стрельбы из такого оружия ничтожна, но китайцы чувствуют к [816] нему необъяснимую слабость. В Мукдене, в некоторых домах мы находили целые кучи фальконетов, сложенные как дрова.

(Продолжение будет).