ИВАНОВ, И. Е.

ОТ СЕН-Ю-ЧЭНА ДО КОДЖОУ1.

Утром, 14-го июля начальник отряда получил известие о начавшемся разрушении китайскими мятежниками полотна железной дороги между станциями Сен-ю-чэн и Коджоу (станция Коджоу близ крепости того же имени, в 30-ти верстах к северу от Сен-ю-чэна); небольшой отряд из 2-й роты 1-го полка и 2-й роты 7-го полка с телеграфистами и железнодорожными рабочими, был отправлен немедленно на поезде, под командой подполковника Дубельта, для отогнания разрушавших дорогу китайцев и возможного ее направления.

На 15-й версте от Сен-ю-чэна показались толпы, зажигавшие мосты, все полотно к северу дымилось. Поезд пошел медленно, по временам останавливаясь; рота залпами отгоняла поджигателей, быстро скрывавшихся в горы. Приходилось удивляться энергии и знанию дела техника дороги Н. Н. Прикащикова: в какие-нибудь четверть часа, из бывших на поезде шпал, восстанавливался сожженный мостик, и поезд шел дальше. Пройдя таким образом верст восемь, поезд подошел к большому мосту; порча была значительная, потребовалось бы много времени на исправление; поезд возвратился в Сен-ю-чэн, потому что начинало смеркаться, рота же осталась ночевать у моста. Наступила ночь. Пошел проливной дождь. В 7-ми верстах крепость Коджоу 2.

На другой день подошел весь отряд, частью пешком, частью на поезде; отойдя версты две, остановились обедать; поезд с 6-ю ротою; сменившею 2-ю, продвинулся с версту вперед.

Только что пообедали, как загудеть тревожно свисток паровоза. Раздались залпы 6-й роты (под командой поручика Добржанского).

Начальник отряда скомандовал: «2-я рота вперед!» Поравнявшись с поездом, я увидел вдали, шагах в 2,000, толпу человек в 300—400 китайцев, стрелявших и кричавших, какие-то люди махали впереди желтыми флагами. Толпа отступала и скоро скрылась. К вечеру отряд подошел к полуразрушенному железнодорожному мосту через реку Нан-до-хе, у станции и Коджоу. Прямо перед нами, за рекой, виднелись обгоревшие станционные постройки, а вправо, вверх по реке, в 1 1/2 верстах, на зелени окрестных полей обрисовались сероватый стены крепости Коджоу, откуда не замедлили открыть по нас частый орудийный огонь, как оказалось впоследствии, из гладкостенных орудий. Снаряды шлепали в воду, не долетали.

Небольшой китайский отряд, выйдя из крепости, водрузил на горе два больших флага.

Первым же нашим пушечным выстрелом один из флагов был сбит. Китайцы спустились за горы. Горы эти, бывшие на пути нашего дальнейшего наступления, были заняты противником, который желал преградить нам доступ в Ташичао (следующая станция, где находился другой русский отряд).

Смеркалось. Люди разбивали палатки, варили ужин, чай. Вдруг раздались крики и выстрелы китайцев, приближавшихся, по-видимому, к флангу и тылу бивака. Опять командир полка скомандовал:

— Вторая рота вперед.

Быстро разобрав ружья, рога двинулась на выстрелы.

— Ни на шаг не отходите от линии, идите прямо к поезду! — напутствовал нас командир полка, боявшийся за участь его.

Засвистали над головами пули, прошипела граната — китайцы открыли огонь из нарезных орудий. Пройдя с пол версты, я заметил в полутьме сгущавшихся сумерек, шагах в 400 перед собой, значительную колонну (приблизительно человек в 500), отходившую от полотна дороги по направлению к крепости, с каким-то особенно пронзительным китайским визгом. После трех наших залпов колонна поспешно скрылась в густой гаолян (просо со стеблем в две с лишком сажени). Рота и присоединившаяся охотничья команда ускоренным шагом пошли вдоль полотна.

— Ваше благородие, ваше благородие, вон они! — слышу я полушепот солдат.

Действительно, с трудом различаю среди наступившей уже темноты силуэт большой неприятельской партии, засевшей под железнодорожным мостом. «Боксеры» молча выжидали нас.

— Второй и четвертый взводы, «ура!» — командую я.

Крик «ура!» и... часть боксеров осталась на месте, проколотая штыками. Ефрейтор 2-й роты, Струков, заколов при этом предводителя партии, отнял у него значок.

Вдали замелькали огоньки поезда. Сопровождавшие добровольно роту подполковник генерального штаба Колюжный, заведующий хозяйством капитан Плешков и полковой адъютант поручик Хабалов (последний принимал участие в деле, вызвавшись за неимением младших офицеров в роте, командовать взводом), поехали вперед узнать, не было ли нападения на поезд. На этот раз неприятель на поезд не нападал, но сторожевой взвод 6-й роты (6-я рота продолжала прикрывать поезд), услыхав сначала пальбу, потом топот лошадей приближавшихся офицеров, начал уже заряжать ружья, чтобы встретить залпом предполагаемого противника. Офицеров спасло от такой неожиданной встречи то, что, когда командующий ротою поручик Добржанский, успевший вовремя подойти к взводу, стал вслушиваться и всматриваться в темноту, чтобы лучше определить «точку прицеливания», то услыхал:

— Не стреляйте, — свои!

Возвратившись назад, рота прикрывала артиллерию, отряд провел ночь возбужденно. Рано утром китайцы сделали из крепости вылазку и напали на посты бывшей в сторожевой цепи 4-й роты; неприятель занял деревню и стрелял оттуда по биваку. Снова команда начальника отряда:

— Вторая рота вперед!

Сняли шапки, перекрестились. Полурота в цепи, полурота — в резерве, охотничья команда — с правого фланга. Двинулись... Упала граната, другая. С того берега, с гор посыпались пули, правда издалека. Прикрываясь густым гаоляном, рота без выстрела охватывала сбоку и сзади деревню, среди которой, на площади, расположились китайские пехотинцы, стрелявшие из крепостных ружей. С криком «ура!» бросились стрелки на ошеломленных неожиданным нашим появлением китайцев; к счастью для них, прилегавший вплотную к деревне гаолян дал возможность многим спастись, остальные устлали своими трупами площадь и часть деревни, где застава 4-й роты, предводимая командиром роты, капитаном Котюжинским (один из шипкинских героев, еще, будучи тогда портупей-юнкером, получил солдатский «георгий»), также произвела атаку одновременно со 2-ю ротою. Во время схватки стрелок 2-й роты Сруль Герштейн (еврей) кинулся на двух пехотинцев и, заколов одного, отнял у них крепостное ружье (фальконет). Всего ротою захвачено 2 фальконета и 10 маузеровских ружей.

Сделав несколько залпов вслед убежавшим, в гаолян китайцам, я выслал туда секрет шагов на сорок вперед. Слышу раздирающий душу визг. Секрет из 3-х человек, наткнулся на восемь человек китайских солдат, одного закололи, семь убежало.

Картина мгновенно изменилась: началось избиение свиней, закудахтали куры в руках запасливых солдатиков, деревня запылала...

— Ваше благородие, не угодно ли арбузик, поручик Бодиско прислали (начальник, охотничьей команды). — У нас там много! — докладывает молодец-охотник.

Идет, сам, Бодиско. Поцеловались.

— Ну, что, — говорю, — целы?

— Целы!

— Убитых и раненых нет?

— Нет! [624]

— У меня тоже нет.

Рота счастливо отделалась и накануне — ни одного убитого, ни раненого. Деревню заняла пришедшая на смену 7-я рота, 2-я — отошла на бивак, провожаемая орудийным и ружейным огнем с крепости и того берега. Только что мы, с батальонным командиром (подполковником Дубельтом), сели в моей палатке пить чай, смотрю, пуля пробила палатку над кроватью.

Становилось жарко, пошли допивать чай в тень, к полотну железной дороги около батареи 3. Слышу, кричат:

— Носилки!

Ранило стрелка моей роты, лежавшего в палатке и евшего арбуз, в колено, к счастью, легко.

Гранаты ложатся на бивак. Китайцы видимо пристрелялись. Вот одна упала в 20-ти шагах от правого фланга палаток 2-й роты, но зарылась и не разорвалась, другая ударила в обоз.

Все чувствуют себя неловко. Мы в положении расстреливаемых. В атаку идти легче: там солдат развлекается хотя бы тем, что, двигаясь, обходит кусты, деревья, переходит через канавы, речки, вообще преодолевает неровности почвы, равняется с товарищами, исполняет команды; наконец, и самое важное, видит впереди цель — врага, до которого стремится скорее добраться, чтобы избавиться от этого непрестанного гуденья, шипенья и свиста гранат, шрапнели и пуль, а здесь, на биваке, стоя на месте, все внимание невольно сосредоточивается только на опасности.

— А ну-ка, сейчас меня хватит в ногу, в живот! — думает потихоньку каждый про себя.

— Их — сила, видимо-невидимо! — говорят стрелки.

— Помилуйте, все вершины усеяны войсками, а как, такие-сякие, пристрелялись! — рассуждают офицеры.

Сказать откровенно, быстрая пристрелка китайских артиллеристов нас поразила; судя по недавнему прошлому японско-китайской войны, мы относились к китайским войскам пренебрежительно. Слышатся голоса за отступление к Сен-ю-чэну.

— Что вы, господа, перед китайцами отступать? — возражают другие.

Китайцы начинают спускаться с гор, расположенных полукругом между станцией и городом Коджоу. Пули их чаще и чаще ударяются с глухим стуком около нас; ударится пуля в сухую землю, поднимется клубочек пыли, как это бывает, когда на пыльную сухую землю падают редкие крупные капли дождя или когда идет крупный град. Глаза невольно косятся на такие клубочки пыли.

Командир полка (он же начальник отряда) отдает приказание, запрячь обоз и отойти к деревне версты на три назад (чтобы выйти из-под выстрелов из крепости), а ротам сняться с бивака и встать, покамест, вдоль насыпи (таким образом, роты почти прикрывались от пуль и отчасти от орудийного огня). Одна из рот, забравши под мышки вещевые мешки, амуницию и оставив палатки не снятыми, отошла к насыпи.

— Капитан такой-то, что это у вас делается в роте? Потрудитесь немедленно забрать палатки! — приказывает сердитым голосом полковник, выделяясь своей крупной фигурой на насыпи, где он стоит совершенно открыто.

Наступил такой психологический момент (как при всяком отступлении, хотя мы, собственно, не отступали: мы только меняли место бивака, отходя назад), когда инстинкт самосохранения легко может взять верх над другими чувствами...

Старый полковник по своему боевому опыту понимает, насколько важны мало обстрелянной части первые впечатления на войне, и потому зорко следит за порядком, в котором роты отходят под прикрытие полотна дороги.

Недомогавший ранее командир 8-й роты, штабс-капитан С-он заявляет о своей болезни. Не успел принявший командование младший офицер (подпоручик фон-Гейзер) объяснить взводным унтер-офицерам о порядке отвода роты, как в середину ее попадает граната... Раздается треск взрыва и... четверо раненых. Ближайшие к месту взрыва люди рассыпались в стороны. Кричат:

— Носилки!

Подпоручик фон-Гейзер бросается к раненым. Взводные унтер-офицеры ведут взводы не туда, куда следует. Командир полка посылает батальонного командира восстановить порядок.

В одной из рот нижние чины, торопясь к насыпи, разбирают ружья без команды.

— Кто вам приказал разбирать ружья? А? Разве была команда «в ружье»? Поставить ружья на место и дожидаться команды! — кричит ротный командир. — А ты куда, шельма, идешь? — обращается он к своему каптенармусу.

Каптенармус надел на себя кое-как амуницию, скомкал полотнище палатки, схватил ружье и, согнувшись, пробирается к насыпи.

— Так что, ваше благородие, командир полка сказали, чтобы уходили в канаву, — докладывает он ротному командиру.

С шумом проносится граната. Каптенармус приседает почти до земли. Удар по мягкому пониже спины, плашмя, шашкой ротного командира, заставляет его выпрямиться.

— Я вот тебе дам в канаву! Да разве тебе командир полка отдал приказание? Он приказал мне отводить роту, а я еще не командовал «в ружье».

Другая граната гудит, каптенармусе опять присел, снова удар шашкой по мягкому.... В рядах роты слышен хохот.

— Пошел, шельма эдакая, на место!

Отряд отошел версты три назад и встал биваком у деревни, недалеко от поезда (в голове укладки восстанавливаемого пути).

Наш отряд 4 имел своей задачей охранять восстанавливаемый железнодорожный путь и по мере исправления его двигаться к Ташичао (станция в 30-ти верстах к северу от Коджоу) на соединение со стоявшими там, такой же приблизительно силы как наше, отрядом полковника Домбровского (командир 11-го Восточно-Сибирского стрелкового полка).

Прежде чем двигаться вперед, необходимо было взять крепость Коджоу для того, чтобы обеспечить себе тыл и чтобы ее «примерно наказать», согласно телеграммы командира Сибирского армейского корпуса, генерал-лейтенанта Линевича, за сожжение станции Коджоу.

Наш маленький отряд насчитывал с небольшим 1,000 человек, правда при 8-ми орудиях, но зато при самом незначительном числе кавалерии (десятка три-четыре казаков), столь необходимой для разведывательной службы, тем более позади нас, за исключением двух рот (роты Его Величества и 5-й), оставленных гарнизоном во взятом нашим отрядом, 12-го июля, Сен-ю-чэне (городе и близ него станция того же имени в 30-ти верстах к югу от Коджоу и, примерно, верстах в 200 к северу от Артура), вплоть до Кинджоу 5), т. е. на 100 слишком верст, стояли по станциям дороги кучки человек в 10-15 от 7-го Восточно-Сибирского стрелкового полка. Следовательно, на скорую помощь со стороны Артура мы не могли рассчитывать, да и в самом Артуре, мы хорошо знали, находилось так мало войск (если не ошибаюсь, один батальон 3-го Восточно-Сибирского стрелкового полка и, кажется, батальон 10-го Восточно-Сибирского стрелкового полка), что едва хватало на обыкновенную гарнизонную службу, (о частях, назначенных в Китай из Европейской России еще не было ни слуху ни духу). Что касается китайских войск, то они свободно двигались по Ляодунскому 6 полуострову, к востоку и западу от нас; по сторонам дороги и в [625] тылу оставались целые города (Фуджоу, например), с китайскими гарнизонами. Мы занимали из всего полуострова лишь тонкую линию полосы железной дороги, которую неприятель ежечасно мог перерезать и, таким образом, наш маленький отряд был бы окружен противником и окружен не толпами бунтующейся черни, а обученной европейскому строю пехотой, с превосходной артиллерией, при значительном числе поклявшихся в своей ненависти к иностранцам «боксеров», которые с безумной отвагой бросались на штыки наших солдат 7.

По сведениям, в Коджоу сосредоточилось 3,000 регулярной пехоты, 500 «боксеров» и много орудий.

Само собой понятно, хотя бы и четырехтысячный китайский отряд не являлся для нас непреоборимой силой днем, но ночью, из осторожности, приходилось высылать в сторожевую цепь чуть ли не половину наличного состава рот, что крайне утомляло людей. Ночные бои, как всем хорошо известно, опасны для обороняющегося тем, что темнота лишает начальников возможности уяснить обстановку, мешает им руководить людьми и, главное, совершенно устраняет стрельбу на дальни расстояния и препятствует мягкости на ближние (про артиллерии и говорить нечего, она по тем же причинам в ночном бою вовсе бездействует).

7.JPG (44034 Byte)

Не понимая вполне значение ночного боя или, вернее, не решаясь на него, китайцы ограничивались высылкой мелких партий, тревоживших нас но ночам. Заберется такая партия, человек в 20-40 в густой гаолян, окружавший расположение отряда со всех сторон, засядет где-нибудь шагах в 500 от бивака и стреляет оттуда наудачу... По всей сторожевой цепи открывается бестолковая стрельба, поднимается тревога, одеваются, становятся в ружье... и так каждую ночь.

Больших усилий стоило офицерам приучить людей спокойно спать или, но крайней мере, не вставать и не одеваться при первом выстреле.

— Почему вы спите одетыми? — спрашиваешь, бывало, стрелков.

— Так что, ваше благородие, может быть тревога.

— Так что же из этого, что тревога? На войне каждую ночь может быть тревога, так и не спать!

От постоянных ночных тревог нервное напряжение людей достигло до такой степени, что однажды ночью, когда особенно сильно разгорелась стрельба в цепи и тревога распространилась по всему лагерю, стрелки стоявшей позади роты, напялив наскоро, с грехом пополам, амуницию, с ружьями на перевес, бросились прямо на палатки передней роты, истоптали их, при чем досталось и людям, бывшим в палатках и не успевшим вовремя выскочить.

Один из истоптанных таким образом солдатиков рассказывал после:

— Проснулся я, ваше благородие, и слышу, что по мне, сверх палатки, люди бегают. Ну, думаю, манзы 8 ворвались в лагерь. Я и давай кричать «ура!»

В другом случае кончилось не смехом. Выскочил из палатки солдат в синей рубахе и получил шесть штыковых ран от набежавших сзади товарищей, которые приняли его за китайца 9. Раны, нанесенные впопыхах, оказались, по счастью, легкими.

Нелегко и непростым рядовым солдатам относиться сдержанно к звукам ночной стрельбы: много тревожного и захватывающего в них...

Представьте себе бивак вблизи неприятеля. На биваке, обыкновенно, тихо... Внезапно в глухую ночь выстрел, другой... и все замерло...

Чтобы прекратить бестолковую стрельбу с нашей стороны, приказано в сторожевой цепи не отвечать на выстрелы неприятеля, стрелять только при явном нападении, да и то когда нападающий в большом числе, от малых же партий отделываться штыками. Разумеется, легко сказать поступать так, а не иначе, но какому-нибудь калужскому или томскому безусому парню, называемому солдатом лишь потому, что год тому назад, положим, его взяли в военную службу, трудно было понять, почему нельзя стрелять, когда ему страшно, когда в темную ночь шумит кругом густой высокий гаолян, шелест которой похож на шорохи подкрадывающихся врагов. Они только что стреляли и теперь вот-вот выскочат на него...

Повторяю, трудно было нам, офицерам, научить солдат, а им приучиться сдержанно, относиться к ночной стрельбе «боксеров» 10.

Пришлось, в конце концов, пригрозить — унтер-офицеров (начальников постов и застав сторожевой цепи) за бестолковую стрельбу разжаловать, рядовых же переводить в разряд штрафованных и наказывать розгами. К сожалению, должен признать факт, что правило Фридриха Великая: «солдат должен бояться палки капрала больше, чем неприятельской пули», оказалось действительным и в наш гуманный век: бестолковая ночная стрельба в сторожевой цепи прекратилась (необходимо, впрочем, оговориться, что люди отчасти уже привыкли к ночным тревогам). К довершению всего, шли почти непрерывно проливные тропические дожди — постоянное явление в Южной Манчжурии, летом в час-два затоплявшее всю местность. Вода, не впитываясь в глинистую почву, скатывалась в низины, образуя в котлованах целые озера и превращая канавы и ручьи в бурливые, непроходимые вброд речки.

Помню, раз, будучи начальником передовых постов, я расставлял в сторожевую цепь свою и 3-ю роты. Дождь хлестал, как из ведра; часовых пришлось ставить прямо [626] по щиколотки в воду 11, поля гаоляна походили на прибрежный тростник, между которым с журчанием струится вода... Когда я, расставив своих, повел вместе с штабс-капитаном Грудзинским (командир 3-й роты) 3-ю роту в другую сторону, то, судя потому, что люди на дороге брели по колена в воде (кстати сказать, полотно грунтовых дорог в Южной Манчжурии часто ниже поверхности окрестных полей; дороги в дождливую пору обращаются в канавы, куда стекает вода с полей), а некоторые канавы сделались буквально непроходимыми в брод, я, не находя возможным оставить своих людей на прежних местах, приказал своему фельдфебелю отвести посты 2-й роты и поставить их на насыпь полотна железной дороги, т.е. очень близко к биваку, но что было делать! По словам фельдфебеля, исполнявшего мое приказание, вода на бывшем нашем сторожевом участий во многих местах доходила уже стрелкам до колен и выше.

Наскоро починенную и еще не вполне оконченную железную дорогу дождями размыло, и мы очутились отрезанными от Порт-Артура... Ночные нападения «боксеров» не прекращались.

Кроме того, китайцы каждую ночь открывали бесполезную по дальности расстояния стрельбу с гор, вероятно из желания показать нам свою бдительность.

Обыкновенно, в полночь все вершины гор, лежавших на пути нашего наступления к Ташичао, опоясывались огненными линиями ружейных выстрелов. Китайцы действовали в данном случае вопреки тактики (здравого смысла): они такой стрельбой, обнаруживая свое расположение, указывали нам, какие именно места ими не заняты, чем и воспользовался поручик Масальский, проскользнувший между китайскими сторожевыми заставами в Ташичао, куда он был послан в сопровождении 5-ти казаков от нашего начальника отряда к полковнику Домбровскому с просьбой поддержать нашу атаку на Коджоу двумя ротами при двух орудиях со стороны Ташичао.

Наконец, начальник отряда (полковник Хоруженков) получил уведомление от начальника 1-й Восточно-Сибирской стрелковой бригады, генерал-майора Флейшера, прибывшего из Артура в Инкоу 12 (Новый Нью-Чуанг) с частями 3-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, что сам генерал идет к нам на помощь с батальоном пехоты, двумя орудиями и двумя конными (донской и кубанской) сотнями охранной стражи.

Получены были также от начальника бригады соответственные указания относительно совместной атаки отрядами (нашим и вспомогательным) крепости Коджоу (Гай-пин); атаку предполагалось сделать 19-го июля.

И. Иванов


Комментарии.

1. См. «Разведчик» № 531.

2. Иначе Гай-пин.

3. Там были устроены прикрытия.

4. 6 рот 1-го Восточно-Сибирского стрелкового Его Величества полка, 2-я батарея 1-й Восточно-Сибирской артиллерийской бригады и полсотни казаков 1-го Верхнеудинского полка Забайкальского казачьего войска.

5. Кинджоу — город в 100 верстах от Артура у границы Квантунской области; узкий перешеек Квантунского полуострова, составлявший границу, был тогда сильно занят артиллерией и слабо пехотой.

6. Квантунский полуостров составляет южную часть Ляодунского.

7. Под Коджоу и Сен-ю-чэном.

8. Китайцы.

9. Китайцы вообще ходят в синем и у их пехотных солдат синие куртки с красным.

10. «Боксеров» выбивали из засад нарочно посылаемые для этого команды.

11. Применяясь к правилам сторожевой службы, посты ставились на перекрестках дорог и в низинах (ночью виднее снизу вверх).

12. Инкоу или Новый Ньючуанг (Индзы тоже) лежат на реке Ляоне при впадении ее в Ляодунский залив. Инкоу состоит из трех частей, русского поселка, который ветвью на Ташичао соединен с восточно-китайской железной дорогой, иностранной части и собственно китайского города. Собственно китайский город занят с боя отрядом генерала Флейшера в 20-х числах июля. Инкоу — главный порт Южной Манчжурии с многомиллионными торговыми оборотами.

Текст воспроизведен по изданию: От Сен-ю-чэна до Коджоу // Разведчик, № 560. 1901

© текст - Иванов И. Е. 1901
© сетевая версия - Тhietmar. 2016
© OCR - Кудряшова С. 2016
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Разведчик. 1901