ДЖОРДЖ СТАУНТОН

ПУТЕШЕСТВИЕ ВО ВНУТРЕННОСТЬ КИТАЯ И В ТАРТАРИЮ,

учиненное в 1792-м 1793-м 1794-м годах

ЛОРДОМ МАКАРТНЕЕМ

Посланником Англинского Короля при Китайском Императоре

ГЛАВА VIII.

Кохинхина.

Хотя бы Муссон южно-западной и уставился уже довольно, чтоб Эскадра могла достигнуть непосредственно в его верные части Китая, то она без сомнения не долженствовала бы им пользоваться; потому что состояние расслабления, в каком находилися корабельные люди Льва, и заразительная болезнь, которая оказалася на нем, требовали, чтоб прежде найти способное место и безопасное для высадки больных на сушу, дабы они могли иметь свежие припасы и отдохнуть на сухом и чистом воздухе.

Сложение тела людей, рожденных в холодных климатах, подвержено было вынести немаловажной опыт, когда они находилися три раза в течении нескольких месяцов под палящими лучами солнца, стоящего прямо над головою. Хотя весьма краткое пробытие их в Батавии имело равномерно действие на их здоровье, и восточной берег Суматры, которого ядовитым парам находились они несколько раз подвержены, проходя Зондской и Банкской проливы, был для них не меньше вредителен. Не только кровавой понос, которой много труда прилагали не допустить распространиться по всему кораблю набитому людьми, были и другие болезни свирепствующие там. Иные на нем чувствовали завал в печенках; других, хотя они казалося не имели никакой причины [309] почитать себя больными, вдруг схватывали жестокие конвулсии (судороги), от которых их с трудом вылечивали. Жар был столь тягостной как днем, так и ночью, что люди, которые работали в между-деках и особливо в камбюзе (Камбюза есть такая комната, в которой прячут водку и другие припасы для корабельщиков (примеч. Франц. переводч.)), падали иногда в обморок, хотя вентилаторы (воздушники) непрестанно употреблялися для возобновления воздуха. Из трех сот пятидесяти человек, которое число составляли корабельные служители Льва, больных доходило время от времени до ста дватцати человек.

По известиям прежних мореходцев относительно до мест, не весьма удаленных от Пуло-Кондора, Туронской залив в Кохинхине был тот, которой представлял нам наибольше выгод как для безопасности судов, так и для доставления корабельным служителям убежища и припасов. Эскадра пошла к сему, заливу, и в самой вечер отъезду своего из Пуло-Кондора увидели южной край сей части великого материка, которой собственно назвать можно материком Китайским. Подле сего то берега лежит Кохинхина. Первая земля, примыкающаяся к самому южному остроконечию, есть малое Государство Камбодия; вторая есть такое же Государство Тсиомпа, и потом Государство Кохинхина, которое прежде составляло часть Китайской Империи. Полуостров южной заключает в себе не только Комбодию и Тсиомпу на Юге от [310] Кохинхины, но и Тункин (Подлинное правописание требует писать Тунг Кин, но Европейцы всегда писали Тункин.), которое находится на Севере от Кохинхины.

Когда в тринадцатом веке нашествовали Татары Нукгалы на Китай, то Губернатор Китайской полуострова южного воспользовался обстоятельствами, чтобы сделаться независимым. Он обитал в Тункине, где преемники его продолжали иметь свою столицу. Потом Кохинхинской Губернатор последовал тому примеру, какой подан первым Тункинским Самодержцем, и превратил свою губернию в Государство. Однако и сей похититель верховной власти, и те, от которых он вышел из подчиненности, продолжали признавать, по крайней мере по виду, верховную власть над собой Китайской Империи, и платили время от времени подданническую подать Пекинскому Двору. Сии отношения к Китаю, сколь ни маловажны были они, Кохинхинцев гораздо лучше расположили к Англинскому Посольству.

Эскадра не могла увидеть никакой части Камбодии; но вот то, что пишется в рукописном донесении об одном путешествии, предприятом в 1778 году, в донесении кажется весьма верном. — «Остроконечие Камбодии, так как и весь берег, простирающийся от сего остроконечия до западного рукава великой реки Камбодии, покрыто валежником и весьма низко. Море столь наполнено волокодониями, что миль на пять или на шесть от берегу редко сыскать можно глубину в четыре сажени, и одни ботики [311] могут подходить ближе двух миль». — Небесполезно заметить, что в сем южном краю Азии земля мало помалу и постепенно вдается таким же образом, как и южной берег острова Суматры, которой также может быть ничто иное, как оторванная часть того же материка.

Берег Тсиомпа гораздо выше берегу Камбодии. Эскадра приметила то 19 Мая. Она увидела того же дня остров Тигров, которой близок к нему, а назавтре она усмотрела два другие острова, называемые Пуло-Камбир земли и Пуло Секр моря. Тсиомпа представляла простому глазу зрелище прелестного поля и хорошо возделанного, возвышающегося на подобие амфитеатра от морского берегу до самой средины, и великолепно испещренного пажитями и хлебными полями; но при прилежнейшем рассматривании помощию телескопов, увидели пропадающим из глаз сие блистательное богатство, вместо которого представилось тотчас безмерное пространство бледного и желтого песку, в средине которого находилися местами гряды каменных угрюмых гор, которых сухие верхи поднималися до знатной высоты. Сии горы были, как кожи тигров, с долгими черными и белыми полосами, которые от солнечных лучей еще больше отсвечивали. Море столь прозрачно подле сих берегов, что сверху корабельной галереи легко можно различить низ руля. Под дватцатью градусами, пятью десятью минутами северной широты лежит мыс Варелла, за которым поднимается высокая гора, приметная [312] тем, что на верху ее виден камень, похожий на башню. На Севере от сего мыса находится Кин-Нонг (Quin-Nong), или залив Кохинхинской, в которой приезжает весьма, много кораблей той страны. В рукописи, на которую мы ссылался выше, говорится: что сей залив весьма хорош и укрыт от всех ветров. Вход в него узок, что причиною, что корабли тяжело нагруженные, намеревающиеся войти в него, должны ожидать, пока поднимется море. Он находится под тринатцатью градусами, пятьюдесятью двумя минутами северной широты.

Мая 22 Эскадра была на супротив Пуло-Кантона, которой называют еще Пуло-Ратаном, и которой в некотором расстоянии кажется составляют два различные острова, потому что земля на обоих его концах возвышенна, а в средине весьма низка, Из всех островов, которые видены Эскадрою с некоторого времени, сей был один, которой был хорошо обработан. Ветр был весьма мал; и течение моря, стремящееся с Северо-Запада, несло Англичан гораздо ближе к сему острову, нежели сколько того желали они.

Суда были насколько времени насупротив Кохинхинского Государства. Дорога, которою они шли между берегом и множеством малых островов и камней, называемых Частицами, составляющими долгую цепь около четырех сот миль с Севера на Юг, была не безопасна, и требовала, чтобы приняты были величайшие предосторожности, чтоб быстрины морские, стремящихся с Востока, не натащили судов на [313] подводные камни во время безветрия. Также надлежало остерегаться от страшных бурь, которые в сих морях зовут Тифонами, так как в Атлантическом называют их Ураганами. Те и другие сходствуют между собою в том, что ветр, которой сопровождает их, дует с крайнею жестокостию и переменяет вдруг свое склонение. Некоторые приметы в воздухе всегда предозначают внимательному мореходцу наступление Тифонов и дают ему время приуготовиться ко перенесению свирепства их. Сии признаки отчасти примечены были под вечер 23 Мая. При захождении солнца небо было чрезвычайно красно, густой туман в воздухе наступил вместо самого ясного дня. Вдруг упал меркурий в барометре. Как скоро солнце закатилося под горизонт, то увидели в Северо-Востоке темное облако, перемешанное с несколькими колерами самого яркого красного цвету и обведенное по краю светлым кругом. Вскоре потом весь горизонт покрылся другими облаками, и ожидали, что тотчас настанет буря. И потому опустили мачт и райн, и оставили весьма мало парусов, дабы ветр не весьма на них действовал. Наконец все было устроено хорошо, как говорится у мореплавателей. Однако облака скоро рассеялись. Ветр дул несколько времени с вихрем, но потом утих, и термометр опять поднялся до того же градуса, как и прежде был. На завтре по утру время было весьма хорошо, и в дали увидели впадину земель, которую почли за залив Туронской. Остров [314] Хам-Калдао или Кампелло находится на Юге сего залива.

Многие лодки занимались рыбною ловлею между Эскадрою и землею. Окликали тех, которые были ближе всех к судам в надежде найти из них кого нибудь, кто бы мог быть лоцманом для входу в залив. Но рыболовы не думая подъезжать ближе к судам, которые казались им необыкновенны, подняли тотчас парусы и уезжали назад. Однако наконец один из них настижен был ботом Индостана, которой и приведен был на корабль. Это был старик, которой имел только несколько волосов на голове; глаза его были потуплены, и казалось, что он столько же ослабел от страху, сколь и от старости. С ним найдены были двое молодым людей, которые вероятно были его дети; но как люди с Индостана настояли, чтоб одного из них взять с собою, то старик боясь, чтоб, ему не сделали какого нибудь зла, предпочел избавить от опасности своих детей, жертвуя самим собою. Когда он взошел на борт Индостана, то казался окаменелым при взгляде на пространные деки, большие пушки, на множество матросов и особливо на высоту мачт, на которые он непрестанно обращал взор свой, как бы боялся, чтоб на него не упали. Ни один из переводчиков Китайских не мог ничего сказать, чтобы понял он. Сему бедняку ниже сих мог понять хотя бы одно слово из того, что он говорил. Написали по Китайски несколько вопросов, которые предложили ему: но он показал [315] знаками, что он не умел ни читать, ни писать. Слова Кохинхина и Турон были ему совсем неизвестны; потому что сии имена даны сим землям не жителями, а первыми мореходцами и Географами. Сколь ни прилагали труда, чтоб его успокоить и удовлетворить ему, он непрестанно кланялся до земли, заливался слезами; а когда судно поворотилося, чтоб итти на другую сторону и несколько удалялося от земли, то горесть и отчаяние сего старика еще увеличилися, потому что он думал, что отваливали от берегу, чтоб увести его на веки.

Ему дали несколько пищи; но он ел весьма мало да и то с отвращением. Однако когда ему дали в руку Испанских пиастров, то казалось он знал их цену, и тщательно завернул их в лоскут изодранного своего платья. Наконец по многом старании уведомили его о причине, которая заставила взять его на борт. Тогда показался он спокойнее, и показал вход перстом в Туронской залив, которой ни как не легко увидеть. Одна только карта, которая была сего берега, снята была наскоро несколько уже лет тому Офицерами с Адмирала-Похокка корабля Остиндской компании, которой буря заставила уклониться туда; но она не дает знать ничего о том, как войти в гавань, и притом примечено, что она имела много ошибок.

Естьли плывешь с Юга и едешь вдоль сей части берега, то предмет самой примечательной есть группа чрезвычайной величины мраморных камней, которая сперва покажется великим отделенным замком, и хотя больше, [316] однако довольно походит на каменные скалы крепости Дюпбартона, которые видны возвышающиеся перпендикулярно на берегах Шотландии. В нескольких милях на Севере от группы сей, находящейся на берегу Кохинхины, виден мыс весьма возвышенной и о двух верхушках на подобие сахарных голов неровной высоты. Люди, для которых сии берега чужды, подумают сперва, что вход в Туронской залив должен быть между мысом и тою групою камней, о которой сей час мы говорили: однако напротив того они соединены перешейком низким и узким. Дабы войти в залив, должно обходить около остроконечия самого северо-восточного сего полуостровского мыса, остроконечия, которому дали мы имя Льва, не столько в честь корабля, на котором мы были, а также и потому, что выдавшийся камень, которой виден на краю сего остроконечия, вдали походит на лежащего льва.

Кохинхинской рыболов желая показать где Индостан долженствовал стать на якорь, протянул свою левую руку, чтоб представить гору, которая была виднее в заливе, потом он пригнул указателя правой рукой для означения точно того места, где надлежало бросить якорь. Однако некоторые шквалы, которые дули с разных сторон и сопровождаемы были громом и молниями, принудили корабли выйти опять в море, и они не могли войти в гавань, как уже 28 Мая (В подлиннике стоишь 8; но как прежде уже сказано было при приближении к заливу 22, то конечно опечаткою упущено 2 пред 8.). [317] Отпуская старого Кохинхинца подарили его, чтоб заплатить ему за всю боязнь и наградить за оказанные услуги. Когда бот подвез его к земле, то он выскочил на берег так проворно, как молодой человек, и ударился бежать во всю прыть. С того времени уже он не бывал ни разу туда, где суда стояли.

Где Лев стал на якорь (Сей параграф взят весь из журнала Сира Еразма Говера.), там было семь сажен глубины; остроконечие северозападное залива простиралося на Северо-Восток к Северу; остров, лежащий при входе, находился на Севере; место, в котором берут для запасу свежую воду на полуострове, было на Восток к Северу. Остров Кампелло, которой виден чрез перешеек на Юго-Восток к Востоку, и река, на берегу которой построен город Турон, на Юг-Юго-Восток и две четверти румба к Востоку. Полуостров походит на Гибралтар, что побудило Эскадру дать ему имя его. Проход, которой ведет в залив, идет вокруг остроконечия на Северо-Востоке сего нового Гибралтара, от него на Севере находится остров. Как морское дно возвышается постепенно от дватцати до семи сажен, то можно безопасно подходить со всякой стороны.

Когда кинули якорь, то первое старание было искать на берегу способного места выгрузить больных; и выбрали его при подошве горы Гибралтара на супротив места, где Лев стоял на якоре. Там место было весьма [318] сухое, удаленное от всякого рода болот, и орошалося прекрасным источником, в близи коего поставили палатки. Как скоро больные были высажены на берег, то постарались вычистить судно, дабы выгнать из него весь заразительной воздух, которой там от них распространиться мог; и в тоже время готовилися отправить Посольство в Турон, чтобы дать знать о причинах, которые побудили Эскадру зайти в залив, и просить помощи припасами за обыкновенною цену. Однако не успели еще отправить сего Посольства, как один Кохинхинской Офицер приехал на корабль с повелением уведомиться о всем том, что касалося до Эскадры, которой присудствие казалося произвело тревогу. Суда, которые приезжали в залив сей, были жонки из разных Китайских портов, или такие суда, на каких из Макао ходят подле берегов, которые хотя строены и по Европейски, но малы и без военного снаряда. Одно из таковых находилося тогда в заливе, но не было ни одного из Китайских. Там редко видали такие корабли, как Лев и Индостан, которые сопровождаемы были не только бриками Жаккалом и Кларансом, но и другим еще судном, которое попалося им на встречу в Зондском проливе, и которое, хотя было под Генуезским флагом, имело корабельных служителей почти всех из Англичан.

Причина, которая сделала приезд Эскадры страшным Турону, нам рассказана была Капитаном Макайского судна: он говорил, что город Турон, так как и знатная часть [319] Кохинхины тогда подвержена была молодому Государю, племяннику похитителя престола: однако потомок первых Государей владел еще некоторыми уездами на Юге Государства и ожидал ежедневно помощи, которой надлежало притти из Европы, и которая пособила бы ему взойти опять на престол. Его предки оказывали часто знаки благосклонности Европейским Миссионерам, и дозволяли отправление Христианской веры между своими подданными. Главной из сих Миссионеров, которой получил от Папы Титул Епископа Кохинхинского, и куда сопровождал самого того молодого Государя, которому Версальской Двор оказал великую охоту вступиться за него. Пособия ему были обещаны; и верно, когда бы французы успели в восстановлении его во владение Государства его, то их торговля великое там получила бы приращение. В самом деле принимали меры послать вспомогательное войско: но отправление его было остановлено странными происшествиями, случившимися во Франции, и которые Монарху, повелевшему оное, помешали вспомоществовать и другим и себе самому. Однако некоторые Французы присоединилися к молодому Государю Кохинхинскому, и подали ему надежду, в которой будучи он, не упускал ободрять тех из своих подданных, которые пребыли ему верны. По сему враги его, владеющие Туронским заливом, опасалися, что Эскадра Англинская, вошедшая в залив, не была ли с вражеским намерением. Офицер, приехавший на корабль Лев, тотчас переговорил с Китайскими переводчиками. В [320] сем случае прибегли к тем же способам, какие употреблены были на Пуло-Кондоре. Вопросы и ответы писаны были Китайскими письменами. Мирные намерения Эскадры были возвещены, объявлены благомысленные причины побудительные ее и непосредственные потребности ее, сопровождаемые прозьбою о припасах. Однако в перьвые два дни получили их только малое число. Также весьма мало лодок подходило к кораблям для продажи припасов, хотя в большой части пристаней обыкновенно много их видят. Рынок на суше был весьма худой и жители требовали непомерную цену за продаваемые ими вещи. Видно было ясно, что Туронской Губернатор отправив уведомление в столицу о прибытии Эскадры, испрашивал повелений, и между тем делал препятствие продаже припасов.

Не замедлил приехать в Турон чиновной Кохинхинец для оказания учтивства от своего Государя Посланнику. Он приехал на палубной галере легкой, продолговатой и способной для скорого плавания. Гребцы, которые были в ней в великом числе, стояли стоймя, занося весла назад и гребя от себя, которое действие часто повторяли они. Главная комната поставлена была по средине палубы, весьма приятно расписана и обставлена копьями и разными принадлежностями властительства; на обеих концах галеры развевали многие флаги различных цветов.

Главной чиновник, которого везла сия галера, одет был в долгое весьма широкое платье [321] с рукавами, и поступал весьма учтиво, что долженствовало быть плодом благоустроенного общества. Он имел при себе переводчика. Его галера сопровождаема была девятью великими лодками, нагруженными всякого рода припасами, которые Государь его прислал в подарок путешественникам и корабельным служителям. Тогда рынки наполнилися всего обильно, и цены стали сходные. Туронской Губернатор приехал так же на корабль отдать честь Посланнику, просил его сойти на сушу со своею свитою, и предложил, что для него держан будет открытой стол чрез все то время, которое пробудет он в сей земле. С сего времени видели с его стороны все знаки уважения и прилагали всевозможное старание жить с ним в добром согласии.

Губернатор сделал некоторые предложения о продаже ему оружия и военных припасов, и легко было видеть, что малейшее вспоможение, поданное спорному делу того Государя, которому был подвержен Турон, также столица и северные провинции Государства, было бы куплено за токую цену, какую бы угодно было тому положить. Положение Государя было весьма нетвердо.

Провинция Донаи, которая лежит на Юге Кохинхины, взяла сторону потомка прежних своих Государей: но Кин-Нонг, или провинция лежащая в средине, перешла в руки последнего похитителя. Сей похититель возложил тогда попечение о завоеваниях своих на одного меньшего брата, которой употребил вверенные ему силы на то, чтоб напасть на Государство [322] Тункинское. Нашествовав на него, не смотря на помощь, какую подавали Китайцы Государю сего владения, он объявил себя Царем Тункинским также и Кохинхинским, вознамерясь похитить не только все то, чем еще из сего Государства владел брат его, но и южной провинциею, которая оставалась верна прежним своим Государям. Сей завоеватель Тункинской был искусной воитель, которого в обширные замыслы входило нашествие и на часть Китая, и которого политика допускала без зазрения все меры, способные поспешествовать успехам его. Но он умер в Сентябре месяце 1792. Он оставил двух сыновей, из которых старший, которой был побочной, остался владетелем Тункина, и утверждал, что все наследство отца его принадлежало ему. Второй, рожденный от законного брака с Тункинскою Принцессою, находился в Туроне при смерти своего отца, и принял на себя тотчас правление в качестве наследника сего завоевателя. Он-то царствовал в Туроне тогда, как Англинская Эскадра туда приехала.

Возмущение и гражданская война Кохинхинская продолжалась больше дватцати лет, и в ней погибло столько людей, так истощена была земля сия, и начальники в разных частях осталися в толиком несогласии, что не возможно было ни которому из них пуститься на какое нибудь важное предприятие; а каждой занимался расположением новых планов для утверждения самого себя и опровержения своих соперников; в ожидании того народ начинал [323] отдыхать. Однако же, хотя бы и гораздо спокойное было Государство и власть утверждена была лучше, Посланник не почел бы за пристойное вступить в переговоры с ненадежными Владельцами, и предложить возложенную власть на него, трактовать с ними. Он желал прежде представить свои грамоты Китайскому Императору. И так он ограничился посольствами для засвидетельствования своего учтивства и почтения и для вручения подарков за те, которые Эскадра получила столь благовременно. Коммуникация с жителями Турона продолжалась правда беспрерывно, однако не без некоторых признаков недоверенности, и следовательно с обережением с обеих сторон. Туронской залив больше заслуживает имя гавани, нежели залива. Он не имеет ни входа столь узкого, ни столь способного с защищению, как Рио-Жанеирской, которой описан нами в одной из предыдущих глав. Также он и не столь пространен. Не смотря на то, он из числа величайших и безопаснейших, какие известны. Он столь глубок, что переменяя местостояние на якоре в случае нужды, корабли там бывают прикрыты они всякого рода ветров, сколь бы ни были сильны. Дно его иловое и кидание якорей безопасно. В обыкновенное время там можно стоять на якоре так, чтобы пользоваться выгодою периодического морского ветра, которой дует не только чрез вход гавани, но и чрез поверх узкого перешейка, о котором уже мы упоминали, и стоит опт трех или четырех часов утра до трех или [324] четырех часов после обеда. Он превращается вдруг в периодической земной ветр, котируй и продолжается чрез весь остаток суток. Сей последний ветр, которой стремится с гор, не проходя ни чрез пески ни чрез гнилые болота, приносит приятную прохладу. К малому острову, которой находится в заливе и окружен со всех сторон глубокою водою, могут приставать всякого рода корабли для починки. Море равно везде в заливе. Между высокими горами, окружающими его, видны долины усеянные сорочинским пшеном, и где пасутся прибыльно стада, буйволов.

Залив изобилует рыбою. Там видны лодки, в которых рыболовы с их женами и детьми живут чрез весь год. Каюта сих лодок не так как на кораблях покрывается плоскими деками, а кровлею кругловатою на подобие свода. Ребятам привязывают за шею большие куски пустой тыквы, дабы, естьли они упадут в море, головы их держались поверх воды, и чтоб не могли они утонуть. Всякой раз, когда рыболовы выходят на землю, молятся своим божествам о сохранении своего семейства. По сему они ставят между ветвями великих дерев или в других возвышенных местах олтари, на которых они кладут жертвы, состоящие в пшене, сахаре и других вкусом хороших вещей, и там сожигают малые частички благовонного и священного дерева.

На южном конце залива находится устье реки, ведущей к городу Турону. На [325] остроконечии; которое отделяет ее от гавани, видна башня, состоящая только из четырех великих столбов и одного пола, держащегося на перекладах положенных накрест. Башня покрыта легкою кровлею. Караульной всходит на пол по лестнице; и оттуда он может легко видеть чрез вход пристани все суда, какие есть на Севере, и чрез Истм суда, находящиеся на Юге. Подле башни находится приказ, где боты и малые суда, желающие подняться вверх по реке, должны бывают останавливаться для свидетельства их.

Река имеет около двух сот шагов ширины, и течение ее столь быстро, что она сама себе прорывает канал сквозь пески, скопившиеся в ее устье. Сей песок столь высок на обеих сторонах, что прилив морской никогда его не потопляет. Там-то в первой раз с самого начала путешествия находившиеся на Эскадре увидели сию славную птицу, просто называемую пеликаном теплым (пустынная неясыть), и которой горло, нос и крылья кажутся гораздо больше, нежели как бы соразмерны были ее прочему телу, которой однако величиною с большого Индейского петуха. Сия птица летает только на воды самые рыбные, и одно ее присудствие уже довольно для доказательства, что они подлинно таковы.

Когда Англичане ездили осматривать реку, то она имела больше двух сажен глубины. Одна Китайская жонка и много больших Кохинхинских лодок там стояли на якоре, другие шли по ней за милю от ее устья, и на западном ее [326] берегу находится город Турон. Сей самой берег имеет весьма пологую покатость, и нагие ребята, из которых некоторые были не больше двух лет, выходили из домов, которые построены были среди кустарников растущих наудачу, и бросилися плавать и играть в воде, как утенки.

Город Турон, которому так как и реке и заливу Кохинхинцы дают имя Ган-Сан, есть ничто иное, как слобода или малое местечко; однако говорят, что до войны во время благоденствия страны он был гораздо знатнее. Домы низки, построены почти все из бамбуя, покрытые тростником или соломою сорочинского пшена, и все сплошь между деревьями, выключая того места, где бывает торг. Многие из красивейших находятся в самой средине садов, насажденных арраковыми деревьями (Арраковое дерево, на котором растут арраковые орехи.) и другими различными родами кустарников, которые соединяют в себе приятное с полезным. За городом видны многие рощи оранжевых и цитроновых дерев, банановых и арраковых, из которых некоторыми окружаются еще домы, но другими застениваются одни развалины. На супротив города лежащий берег покрыт полями, которые разделены решетками, и на которых растет табак, сорочинское пшено, сахарной тростник. Рынок в городе обыкновенно полон плодов всякого рода, какие ростут между тропиками, так как и птиц, а особливо канареек. Там носят также много [327] копейщиков с черным брюхом, род птиц, которому дано имя такое, потому что сии птицы имеют привычку стрелять своим долгим и острым носом в предметы блестящие в их глазах, а особливо в глаза тех, кто смотрит на них. И потому их не носят в Турон на торг, как зашивши им ресницы, дабы отнять у них способность видеть тех людей, которые хотят купить их.

Там не видно ни мясобойней, ни мясных рядов, где раскладывается битая скотина для продажи. Однако городской Губернатор давал для некоторых особ Эскадры стол, на котором было много блюд или паче чаш наполненных мясом, свининою, говядиною изрезанною в четвероугольные куски и приготовленною в соусах весьма хорошо приправленных. В других чашах была рыба, птицы, утки тушеные и много плодов и других закусок. Число чаш, которые в три ряда поставлены были одна на другую, простиралось до ста. Пред каждым гостем поставлено было вареное сорочинское пшено вместо хлеба и по две дикобразовы иглы вместо ножика и вилки. После обеда подносили кругом маленькие чарки водки из сорочинского пшена весьма крепкой. Виноградное вино казалося не было в употреблении, ни даже чтоб известно было в Кохинхине; а однако виноград там ростет сам собою на горах. Естьли бы там знали искуство остановлять брожение соку растений тогда, как оное достигло того степени, в котором сок составляет вино, то вероятно, что жители сих стран [328] предпочитали бы часто сей напиток напитку получаемому чрез перегонку, и к которому кажутся они весьма страстны. Сей Кохинхинской напиток весьма походит на водку из Ирландского хлеба. Губернатор пил его гораздо больше, нежели гости его. Показываясь, что он хочет подать им доброй пример, он наполнял свою чарку всклянь по моде Европейцев в веселости, и выпивши, опрокидывал ее, чтоб показать, что он до капли осушивал.

После обеда он дал Англичанам немного прогуляться, а потом повел их в театр, которой он повелел для них дать — Там играна была комедия, в которой сколько можно судить по жестам игроков, веселость возбуждена была сердитостью старика в гневе и шутками мужика, которой казалося был не без достоинства в своем роде. Место, в котором играна была сия пиэса, окружено было множеством народа и многие люди взлезли на близкие деревья, откуду они могли видеть, что представлялося внутри здания, которое отчасти было раскрыто; однако они казалося не столь любопытны были смотреть на игроков, сколько на зрителей. Между тем, как Англичане возвращалися с праздника, какой дан был для них Губернатором, они попрошены были помаванием остановиться на некоторое время, пока одна весьма пожилая госпожа, и которая уже едва могла ходить, выдет из своего дому и подойдет к ним. Она услышала, что мимо ее ворот пойдут Европейцы, и как она никогда не видала их, то желала воспользоваться случаем, [329] которой не мог уже больше с него встретиться. Она подошла к ним со взорами исполненными любопытства, но с великою учтивостию, и поступила так, что ее поведение доказывало, сколь она желала, чтоб они не поскучили на то, что она их останавливала и смотрела на них. Она рассматривала весьма прилежно фигуру их, взляд их одежды, и казалося, что весьма радовалась, получа удовольствие насладиться толь новым для нее зрелищем. После чего она возвратилась, делая знаки для засвидетельствования благодарности Англичанам за их к ней снисхождение и для оказания удовольствия, какое ощущала она, имевши щастие насытить одно из сильнейших своих желаний.

Англичане остановились потом посмотреть особенной примере крайнего проворства некоторых молодых Кохинхинцев. Семь или восемь из них составляя круг забавлялися игрою в волант (леток). Они не имели ни отбойников, ниже употребляли свои руки. Но когда волант спускался к ним, они начинали несколько бежать, и делая скачок, ударяли в него подошвою ноги и отбивали его назад с великою силою. Он оставался довольно долго, пока упадет, потому что редко бывало, чтоб игроки в него не попали, или чтоб не заставили его лететь туда, куда хотели. Волант сделан был из куска кожи сухой, скатанной в кружок и связанной снурком. В сию кожу воткнуты три долгие пера, которые расходятся вверху, а в низу так близко сходятся, что они проходят сквозь дыры, которые не больше [330] четверти дюйма находятся в расстоянии друг от друга. Сии диры бывают всегда в средине какой нибудь медной монеты. Две или три другие такие монеты находятся на дне воланта для того, чтоб они служили ему перевесом, и их звук давал знать игрокам, что он к ним приближается.

Не в забавах только и играх своих проворные и замысловатые Кохинхинцы владеют своими ногами, так как другие народы в таком случае действуют своими руками. Кохинхинцы из простого народа и другие некоторые ходят обыкновенно босыми ногами; и следовательно пальцы их могут гораздо свободнее двигаться и изгибаться с большею удобностию, нежели те, которые всегда заключены в башмаках; так что во многих ремеслах, и наипаче в ремесле делателя лодок, пальцы бывают, так как и прочая нога, помощниками руки.

Лодки, какие обыкновенно употребляются у Кохинхинцев, состоят только из пяти досок соединенных вместе без косяков или упругов и без всякого роду плотнического дела. Кладут чрез несколько времяни доски к огню, дабы им дать надлежащую фигуру. Они соединяются в острие на обеих концах и смыкаются или сшиваются краями одна с другою посредством малых гвоздей и бамбуевых драночек столь тонких, чтоб они могли служить вместо гибкого лыка, и потом мажут их швы некоторым родом теста, составленного из раковинной известки и воды. Другие лодки [331] делаются просто из ивового дерева, и вымазываются со всех сторон тоже известью из раковин, чтоб вода не могла в них проходить. Кохинхинцы всегда пишут на наружной стороне лодок своих глаза, как будто бы хотят чрез то дать знать, что надлежит иметь осмотрительность, ездя на них. Они заслуживают особливое примечание своею способностию становиться носом против удару волн морских по крутому манеру их, как они стоят на воде, и по быстроте, с какою они бегают. Лодка Губернаторская построена была также как и другие, но была больше; она имела род головы тигровой резной и позолоченой, и корма была украшена резьбою и разными рисунками, расписанными весьма приятными цветами. Главные особы, которые ездят в сих лодках, садятся всегда к носу, что следовательно напротив обычая Европейцев, у которых таковые садятся к корме.

Хотя Кохинхинцы не имеют почти и никакого основания в науках, однако они делают с великим искуством и вниманием опыты в разных вещах, которые могут доставить им выгоду или удовольствие в обыкновенном течении жизни. В обработывании земель и в небольшом количестве мануфактур, какие есть у них, они кажутся никак не ниже тех народов, у которых процветают науки; и они употребляют иногда способы гораздо удобнейшие и действительнейшие, нежели употребляемые инде. Для чищения сахару, когда он уже отделен от инороднейших его частей, и [332] когда он получил густость, они растягают его в слои толщиною в дюйм и в десять дюймов поперешника и покрывают его подобным слоем из травяного стебля бананова, которого водянистая плоть притягивает, процеживая остаток сыропа, и оставляет сахар чистой, белой и хороший кристализованной (Кажется здесь находится небольшая ошибка. Сир Георг Стаунтон дает разуметь, что чрез сию операцию кристаллизуется сахар; но сахар есть род соли, которая не может кристаллизоваться как в кипятке. (примеч. Франц. переводч.)). Он бывает тогда легок и столь же порист, как медовой сот. Когда распускают его в воде, то не оставляет по себе никакого отседу.

Подлинно сей способ кажется превосходнее того, какой употребляется в других местах, и по которому, как скоро сахар сделается довольно густ, то выливают его в сосуды имеющие фигуру конуса обращенного, и накладывают на верх слой мокрой земли. Поверхность сахару тогда бывает подлинно очень очищена; однако никогда так совершенно не вычищается, как способом Кохинхинцев. Зерно сахару делается мелче, и острие головы сахарной удерживает больше сыропу, нежели основание, сквозь которое сперва вода стекала. Невероятно, что у Кохинхинцев обработывание сахарного тростнику и доставание соку, производимого оным, находятся ни труднее, ни неудобнее, ни убыточнее, нежели в других местах: ибо сахар, которой они делают, и которой выносят на торг по близости их фабрик, продается несравненно за [333] меньшую цену той, какую просят за сей товар во всех прочих землях, в которых он производится.

Кохинхинцы не имеют искуства доставать химически из руды металл, но они дошли чрез практику доставать себе весьма хорошее железо и делать из него ружья фитильные, копья и другие оружия. Глиняная посуда их весьма чиста; и их искуство оказывается во всем, что они ни делают. Правда, что иногда они употребляют его не к стати. Многие из них без дальнего сумнения присвоивают себе вещи, которые годятся им, но кои принадлежат другим; и хотя их в том приметят, однако то их не приводит в великое замешательство. За то они тчивы, и еще в таких обстоятельствах, в которых большая часть людей не бывают склонны к оказанию своей тчивости. Они, говорят, уступают охотно и за сходную цену своих жен и своих дочерей, и обо всех любопытных делах судят весьма не строго.

Однако сии примечания наипаче должно относить к многочисленнейшим и низшим классам народа, и даже между сими классами к тем частным людям, которые имеют случай быть больше в сношении с иностранцами. Несправедливости Кохинхинцев вышшего степени простираются гораздо дальше, и они гораздо исключительнее в своих утехах. Они имеют полную власть над слабейшим полом, держа в заперти великое число женщин, и над людьми из простого народа, делая им тысячи насилий, которым противиться простые люди [334] не имеют довольно смелости, сколько бы права к тому не имели они. Прочие не более уже совестятся поступать всегда таким же образом. И кажется, что никакие начала религии, ниже какие правила нравственности, не убеждали их признать правоту, и положить границы своему тиранству. Подчиненность, установленная в сих странах, оказывается в повержениях к стопам и в других наружных действиях подлой униженности, которую взыскивают получившие власть.

Хотя великое неравенство состояний поспешествует в некоторых отношениях усовершенствованию упражнения в изящных науках, которые уважаются, потому что оно доставляет средства к ободрению их, но Кохинхинцы кажется не занимаются ни живописью, ни резьбою. Однако они оказали некоторые успехи в музыке. Посланник позван был на праздник, которой торжествован был на суше 4 Июня в день рождения Англинского Короля. После преогромного стола представлен был спектакль превосходнейший всех тех, какие видели дотоле. Это был род исторической оперы, в которой были разговоры расположенные по музыке; песни и хоры столь же правильные, как и на Италианских театрах. Некоторые из актрис были весьма не гнусные певицы. Они наблюдали в точности меру, и не только их голоса, но и руки и ноги их следовали правильно за движением инструментов. Сии инструменты, как духовые, так и со струнами, были грубые, но сделаны по тем же правилам, как и Европейские и в намерении [335] производить тоже действие. Однако такова сила привычки и предубеждений народных, что то, что делали музыканты Посланниковы, и что было чрезвычайно приятно слуху Европейцев, произвело малое удовольствие в Кохинхинцах.

Дом, в котором угощали Посланника, казалося построен был для принятия его. Внутренность его обита была бумажною расписною материею, вышедшею с Англинских мануфактур. Солдаты, составлявшие свиту Губернатора, которой делал празднество, одеты были в суконные полукафтанья темно-красного цвету, которое сукно вероятно шло также из Англии. Португальцы Макаоские, в руках которых находится почти вся торговля, какая производится еще в Кохинхинских пристанях, скупают оборыши на Кантонских ярмонках, и ездят продавать их Кохинхинцам с великим барышом, хотя начальники сей страны и заставляют их терпеть много притеснений.

Солдаты Кохинхинские вооружены саблями и копьями чрезмерной величины, украшенными пуками волосов, выкрашенных красным цветом, которого, выключая военной службы, или по особенному указу Государеву, никто не может носить ни на одеждах своих, ни на екипажах. Гвардейцы Посланниковы сопровождали его на сушу, где они сделали не только залп в честь того дня, но и разные маневры, которые произвели удивление не только в народной толпе, но и в солдатах Кохинхинских.

Не смотря на великое уменьшение народного количества, причиненное чрез многие годы [336] гражданскою войною, число людей вооруженных в Кохинхине находится еще весьма знатно. В Гюе-Фоо главном городе Государства, и лежащем около сорока миль на Севере от Турона, гарнизон, говорят, состоит еще из тритцати тысяч человек вооруженных мушкетами и ружьями зажигаемыми фитилем, которых учат ежедневно. Генералы много полагаются в успехах своих на слонов, обученных сражаться. Для обучения их ставят пред ними ряды подделанных солдат, на которых заставляют их нападать с яростию, бить своим хоботом и топтать ногами. Однако, так как и большая часть других животных питающихся растениями, слон по природе смирен. Должно употребить много труда, чтоб заставить его делать зло, или сильно раздражить его. Вожатой сего огромного зверя бывает обыкновенно мальчик, которой сажается на его шею и правит легко им. Слон имеет хобот столь гибкой, и он действует им с толикою иногда нежностию, что кажется самые человеческие пальцы не искуснее быть могут.

Кохинхина есть из того малого числа земель, в которых едят слоновое мясо. Там даже щитают его, как за весьма вкусное кушанье. Когда Царь, или кто нибудь из царских Наместников, приказывает убить слона для стола своего, то он рассылает частями людям высокого звания, и такие подарки почитаются за великой знак милости. Кохинхинцы предпочитают буйволовое мясо бычачьему. Они не употребляют вовсе молока. И не видна [337] никогда, чтоб они доили какой нибудь род животных. Однако в продолжение голоду, которой причинили не однократно армии тираннов споривших о землях, народ сей имел прибежище к бесчеловечным способам, и говорят, что тогда продавали человечье мясо на рынках столичного города.

Жители Тункина пользовался несколько времени состоянием раздора опустошившего Кохинхину, и учинили нападение на северные провинции, в которых находится столица Государства. Они недолго сберегали сие завоевание; но между тем, пока было оно в их руках, они пограбили все то, что заключалось там самого драгоценнейшего, и наипаче все серебро и золото, которое они сыскать могли. Великая часть того, что им не попалось в руки, употреблено было потом нещастными жителями на плату за пропитание, для которого съестные припасы они принуждены были получать из Китая; потоку что пашни их были опустошены и мануфактуры разорены. Их реки влекут золото, и рудокопы их изобилуют столь богатою и столь чистою рудою, что довольно росшего действия огня для отделения металла. Эфес и ножны их сабель бывают часто украшены полосами битого золота. Платежи, которые делают они купцам иностранным, производятся слитками, весом каждой около четырех унций.

Серебряные руды прежде в Кохинхине были столь мало известны или столь мало выплавливались, что серебро туда шло из чужих краев, и выменивалось там на золото с великою [338] выгодою для тех, кои туда его привозили. Однако с недавнего времени открыты там многие серебряные руды, и там знают теперь лучше способ очищать сей металл. Он стал главным предметом в мене на товары, ввозимые к ним из за границы и за которые платят слитками весьма чистого серебра, весом по двенатцати унцов. До междоусобных браней в Кохинхине грубые горные жители приносили в города великое количество золотого песку, и меняли его на сорочинское пшено, хлопчатую бумагу, сукно и железо. Сии то горные жители продавали благовонное дерево орлиное высокопочитаемое в восточных странах, и также много доставляли перцу, воску, меду и слоновой кости. Но сообщение между горами и ровною землею по большой части прервано было чрез многие годы. Плоская земля производит сорочинское пшено, арраковые орехи, бетелевой лист, табак, корицу, шелк, хлопчатую бумагу и особливо сахар, которой может почитаться за главной запас сего Государства.

Когда Китайцы, предки нынешних Владельцев Кохинхинских, овладели сею землею, то уроженцы тамошние убежали нагорные хребты, ограничивающие сие Государство с Западу и отделяющие его от Государства Камбодии. Они поступили в сем случае так как древние Бретоны, когда нападали на них Итальянцы и Германцы, удалилися в горы Валинские. Горные Кохинхинцы представляются как суровой и дикой народе, весьма отличающийся грубыми чертами своего образования и своего черного цвета, [339] так как и своими нравами от жителей ровной земли, которые имеют приятную физиогномию, кожу не столь смуглую, и были вежливы, ласковы, смирны прежде, пока испровержение правления их и наглость и измена с разных сторон не нарушили всех правил общественных, и пока не возрасла гордость и сребролюбие, находя удобной способ к удовлетворению себя. Однако древняя простота нравов хранится еще между земледельцами. Поселяне по большой части имеют вид живой и умной. Женщины, которые находятся гораздо в большем числе, нежели мущины, занимаются проворно полевыми трудами. Избы их опрятны и довольно покойны для такого, народа, которому климат дозволяет проводить большую часть времени на открытом воздухе, которое употребляется не на покой.

Сорочинское пшено есть главной предмет в земледелии. Не смешивая с тем родом сорочинского пшена, которое требует, чтоб сеяна было в землях наводняемых, в Кохинхине известен еще другой род, называемый горным сорочинским пшеном. Сие пшено растет на сухой и легкой земле, и наипаче на отлогости холмов, где не употребляется ничего, хроме заступа. Для него не надобно ни какого другого поливанья, кроме дождя и росы, даром что они там бывают довольно редки в то время, когда оно ростет. Пшено для сего народа гораздо важнее еще, нежели самой хлеб для Европейцев; потому что с сим житом ему нет нужды ни в чем, кроме малого количества пряных кореньев, деревянного масла и [340] говядины. По нем больше всего склонен сей народ к крепким напиткам, табаку, арраковым орехам и бетелевым листьям. Особливо же любит до излишества арраковые орехи и бетелевые листья, которые он мешает с малым количеством известки и воды. Однако все сие, как родится в их земле, покупается весьма дешево. Люди обоего пола и всякого состояния жуют арраковые орехи с бетелевым листом и курят табак. Завязывают сии вещи в шелковой мешечик, вешаемый на поясу и разделенный по частям искусненько, и сей мешечик составляет один из главных предметов убора. Всякой человек, имеющий некоторой достаток, провождается слугою, которой несет за ним трубку его и табак. Сам он имеет при себе аррак свой и бетель в маленькой готовальне или мешечке, привязанном на красивой ленте, надетом чрез плечо и висящем до пояса.

Обыкновение курить, к чему мущины больше пристрастны, нежели женщины, прогоняет скуку повсемственного бездействия и не требует ни обучения, ни труда; потому то и предпочитают его часто полезному упражнению такому, которое взыскивает большого тщания; и выключая частные обстоятельства, в которых люди делают усилие, они предаются совершенно беспечности. Однако женщины занимаются прилежно домашними трудами и работами земледельческими. В городах они часто исправляют должность Агентов и Маклеров для иностранцев, которые приезжают туда торговать. Они [341] им между тем служат также и наложницами; и в том и другом случае они отличаются своего верностию. Наложничество у Кохинхинцев не поставляется в бесчестие. Они полагают гораздо меньше разности, нежели Европейцы, между правами обоих полов, так как и между одеждами: ибо женщины их одеваются почти так же, как и мущины. Те и другие у них носят весьма широкие долгие платья с узкими воротниками и многими складками на груди и с широкими столь долгими рукавами, чтоб закрылись руки. Знатные люди и особливо женщины надевают многие сих платьев одно на другое. Первое волочится по земле, а те, которые надеваются наверх, бывают постепенно короче одно другого так, что, как они различных цветов, люди носящие их идучи имеют пышной вид. Сей народ не знает употребления белья: но он имеет вместо рубашки легкое полукафтанье шелковое или бумажное, а вместо портков панталоны (Платье цельное, которое от шеи до ног и плотно по телу сшито.) из такой же материи. Мущины часто надевают чалмы, а женщины шляпы, но чепцов никогда. Одетые самым богатым образом того и другого полу не имеют башмаков.

Вещи, которые привлекали больше всего внимание их в уборе Англичан, были украшения из шлифованной стали. Шпаги с стальным эфесом составляли отменно желательной предмет для военных. Сей класс составляет [342] первое состояние в сей земле. По нем следует звание Судей; однако злоупотребление власти военного состояния людьми не больше, как и штатского; и между тягостьми, которые вообще народ терпит, должно особливо щитать дурноту способов, употребляемых в производстве правосудия. Тяжбы правда производятся со многими обрядами и наружными видами будто бы открыть правду, и потому кажется, чтоб судить по форме: однако в самом деле благоприятное решение получается чрез подкуп. Подарки принимаются с обеих сторон: но кто богатее, тот и может быть уверен об успех.

Между редкостями естественными, какие представляет Кохинхина, случай привел нас наблюдать в состоянии рой насекомого необыкновенного, работающего со многим проворством на ветвях одного куста, которое походило несколько на крушину, на котором однако тогда не было ни плодов ни цветов, так как на ней. Величина насекомого не превышает величины мухи. Строй его отменной; он имеет два наростка зубчатые, которые загибаются к голове, как хвост петухов, но в противном совсем склонении. Все насекомое белое, или по крайней мере покрытое белою пылью. Куст, на котором оно водится, совершенно набелен сею пылью, которую там рассыпает насекомое. Думали, что белой воск Индейской происходил из пыльного вещества, и утверждали, что сие вещество, спущенное некоторым особенным образом с маслом из [343] растений могло сделаться столь густо, что можно из него делать весьма хорошие свечи вылитые. Мы велели распушить некоторое количество сей пыли в трое большем количестве деревянного горячего масла, и все сие простывая, составило сседшуюся глыбу, которая имела почти такую же твердость, как и воск производимый пчелами.

Кохинхину вообще должно почитать за землю, весьма выгодное положение имеющую для торговли. Соседство Китая, Тункина, Японии, Государства Камбодии, Государства Сиамского, Филиппинских островов, Борнеа, Суматры и Малакки доставляет ей возможность иметь легко сообщение с разными сими землями. Удобные пристани на берегах ее, особливо Туронская, представляют убежище безопасное самым большим кораблям во время самых бурных погод.

В окольностях Турона и вдоль по всему окрестному берегу ветры стоят переменные чрез весь год, потому что как сей берег прикрыт множеством земли, то периодические Муссоны там теряют свое действие. Капитан корабля Индейской компании, Пококк, которой принужден был зайти в Туронской залив в Ноябре месяце во время Муссона северо-восточного, страшился подойти близко к сему берегу, которой он щитал с лишком подверженным ветру оному, но опыт доказал ему, что страхи его были напрасны. Климат Кохинхинской вообще здоров. Знойной жар летних месяцов там умеряется периодическими морскими ветрами, которые дуют порядочно. [344] Дожди стоят там в Сентябре, Октябре и Ноябре. Ровнины тогда часто и вдруг покрыты бывают бесчисленными ручьями с гор. Наводнения таковые бывают обыкновению чрез каждые две недели, и всякой раз продолжаются. дня по два или по три. Сии наводнения следуя за полнолуниями и переменами четвертей, показывают чрез определение их периодов влияние сего спутника. Дожди также часты и в Декабре, Генваре, Феврале; но они наносятся холодными ветрами северными. Сим средством земля сия имеет зиму, что отличает от большей части других стран, лежащих близь Екватора.

Наводнения производят в Кохинхине тоже действие, как и периодические разлития Нила в Египте, и делают ее одною из плодоноснейших земель в свете. Во многих местах там в году бывает по три жатвы хлеба. По металлах драгоценнейшие произведения ее суть перец, корица, сахар, шелк и хлопчатая бумага, которые жители меняют охотно на товары с Европейских фабрик. Большая часть главных народов Европейских, которые производят торг на Востоке, зная источники торговли и склонность Кохинхинцев, имели с ними сношения, так как и с жителями Тункина. Однако не видно уже в пристанях сих двух Государств, кроме их собственных судов, несколько Китайских жонок и малого корабля, которой туда время от времени посылается из Макао. Гражданские войны без сомнения были причиною оскудения тамошней торговли; и недостаток покровительства и безопасности, [345] в которых имеют нужду иностранцы, мешает оживлению ее.

В Кохинхине не только требуют непомерных сумм за дозволение торговать там и накладывают произвольные пошлины на ввозимые товары, но и все чиновники, имеющие какую нибудь власть или дело, и к которым иностранные купцы имеют нужду адресоваться, требуют подарков всякого рода и даже иногда покушались овладеть кораблями. Рукописи Индейской компании Англинской приводят таковой пример, которой случился в 1778 году и которой мы теперь предлагаем.

«Два Англинские судна вышли из Бенгал для торговли на Кохинхинском полуострове; но как не хотели производить ее иначе, как на положенных условиях, то правительство дало одному из своих Агентов власть трактовать с правителями страны. Сей Агент остановился сперва в южных провинциях, где он был принят весьма ласково. Потом он убежден был прибыть в Гюе-Фоо (Фоо приложенное к имени города означает, что таковой город есть из первокласных. (Прим. Франц. переводч.)), которой есть главной город и которым тогда владели Тункинцы. Когда он приехал в сей город, то уверили его, что он может там расположить с выгодою грузы обоих судов. Однако только одно из сих судов могло перейти чрез затор, находящийся в устье реки ведущей к Гюе-Фоо. Другое осталось в Туронском заливе. Часть товаров выгружена [346] была в Гюе-Фоо, где Бенгалской посланник и прикащик корабельной несколько времени имели пребывание. Поднесли подарки по обыкновению главным чиновникам правительства и продали часть грузу. Но вскоре потом посланник сведал, что Вицерой побужден будучи надеждою знатной добычи, дал повеление задержать всех Англичан, которые были на сухом берегу и конфисковать корабль и груз его. Едва только Англичане успели возвратиться на корабль, как квартира составленная Англичанами окружена была солдатами. Безопасность их требовала, чтобы удалиться из Гюе-Фоо сколь возможно скорее. Хотя при их приезде, переезжая затор или высыпь, судно имело весьма хорошую пору и помогали ему боты и Туронские жители, однако и тогда оно подвергалося опасности погибнуть. По сему крайне опасно было отважиться еще перейти чрез него; по тому, что был тогда Ноябрь и началась дурная погода. Муссон северо-восточной, тогда во всей своей силе дул прямо против и течения реки. Отправили с известием на корабль бывший в Туронском заливе, чтоб он послал шлюбок и людей для вспоможения соотечественникам своим перейти затор, как скоро утишится дурная погода и ветр будет не столь противен.

«Между тем временем Англичане узнали, что баулы и кипы, которые они оставили на суше в Гюе-Фоо, разбиты были и разграблены солдатами Тункинскими. Вскоре потом увидели они вооруженные галеры и наполненные [347] людьми, которые плыли вниз при отливе и не действовали своими веслами как для правлений галер, так чтоб им притти прямо к кораблю. Естьли бы допустили их к нему приближиться, то бы без сомнения они овладели бы им. И так окликали галеры и сказали им, чтоб не приближались. Вместо ответа они продолжали подъезжать: но тотчас потом они остановились, потому что в них выстрелили несколько раз из пушек. Тогда Тункинцы поставили на берегу, батареи, чтоб не дать судну уйти у них из рук.

«Один переводчик приехал на судно с препоручением от государева Наместника уверить Англичан о продолжении его дружества и сказать им, что все то, что они претерпели, сделалось без его участия и против воли его, и что он весьма желал примириться с ними. Исправя возложенное на него дело, переводчик отвел на сторону Англинского посланника и сказал ему, что хотя и таковы были уверения, как он доносил, которые возложены были на него, надлежало однако Англичанам непрестанно остерегаться, потому что Тункинцы снарядили многие галеры, дабы овладеть судном.

«Приказано было сделать учтивой ответ государеву Наместнику и требовать возвращения тех вещей, которые захвачены были в Гюе-Фоо. Он послал тотчас обещать, что все будет отдано, и он требовал свидания. Но тот, кто прибыл с его стороны, уверял особо, что все то, что говорил государев [348] Наместник, было ложно, и что он продолжал свои приготовления против корабля.

«Ноября 24 казалося время становилось не так худо; Капитан велел кораблю подойти в устью реки, то есть около мили от того места, где море ударялось о затор с крайнею жестокостию. Однако на том и другом берегу реки видны были толпы людей, занятые тащением пушек, и ношением фашин и снарядов и ставлением батарей. Англичане тщетно силилися прервать работы их. Они тотчас окончили свои приготовления, и начали стрелять по судну, однако не могли сделать ему великого вреда. Будучи неопытны действовать пушками, они не умели целить. Во время ночной темноты они перестали стрелять, однако судно подвергалось другой опасности. Сильная волна утащила его далеко от своих якорей, многие сильные толчки давали знать, что оно задевало, так что должно было страшиться, чтоб оно тотчас не разбилось в дребезги. Однако по щастию море было низко и когда прилив возвышался, то корабль поднялся без вреда. Один бот, на которой полагалися корабельщики для спасения своей жизни в случае кораблекрушения, разбился в щепы и потом уже вовсе не видан.

«По утру Англичане увидели шлюбку, которая была за затором и старалася войти в реку. Они скоро узнали ее, что она была та самая, которую послали друзья их из Туронского залива на помощь им. Они ободрилися тога: однако радость была недолговременна. По [349] нескольком плавании туда и сюда шлюбка, чтоб найти проход в том месте, где море билося, она по нещастию выбрала самое опасное, и не успела она войти, как вдруг и пропала из глаз. При виде сего все те, которые находилися на борте корабля, погружены были в глубочайшее уныние. Тункинцы напротив того изъявляли радость свою, производя действие батарей своих с удвоенною яростию. Но Англичане пренебрегая собственную опасность, стояли неподвижно с устремленными глазами на то место, где они видели теряющуюся из глаз их шлюбку. Около часа потом они увидели двух человек, которые плыли к кораблю и которые скоро до него достигли. Прочие люди со шлюбки или потонули, или убиты были Тункинцами, которые были столь бесчеловечные, что стреляли по них из ружей в то самое время, когда они претерпевали кораблекрушение.

«В короткое время корабль начал много терпеть от батарей бывших на берегу. Ночь опять остановила на время его опасность, но время, которое Англичане получили на размышление о своем положении, послужило больше к умножению, нежели уменшению их беспокойства. Судно уже было гораздо повреждено, они бросили уже последний якорь, на которой они могли надеяться и тщетно приискивали какого нибудь способа для спасения себя. Весьма мало можно было надеяться безопасности от предложения к примирению, однако оставалося принять один только способ; и так [350] приступили к нему. Подняли белой флаг, и сделали знаке Тункинцам, чтоб приехали на корабль. Посему они отняли тотчас военной штандарт от своих пушек и увидели их, что они собиралися подле главной своей батареи для держания совета. Один из их ботов покушался приехать к судну; но возвышение моря заставило его возвратиться к берегу. Вероятно они ожидали повеление от государева Наместника, и дали пройти всему дню без стреляния в корабль.

«Вечером ветр переменился столько, что выход из реки стал возможен. Почему как скоро настала ночь, то вытащили якорь и подняли парусы в глубочайшей тишине. Подлинно сие было с лишком смело, что отважились пройти в темноте опасной затор, сквозь кокорой проход был не шире шестидесяти шагов. С минуту нос корабля был почти в сильных ветрах морских, дующих к берегу, но по щастию избежали их, опустя парусы; и за несколько до полуночи прошли затор. Как скоро Тункинцы увидели, что корабль спасся, то начали снова палить по нем и продолжали стрелять еще и тогда, когда он был уже далее, нежели на пушечный выстрел».

Подобные случаи вероятно испытаны были и другими нациями, которые принудили их оставить вовсе торговлю в Тункине и Кохинхине. Французы зная, говорят, ненадежность трактовать в сих странах, не заведши там какого нибудь селения независимого, намерены были прежде купить малой остров Каллао, [351] лежащий в нескольких милях на Юге от Туронского залива. Такое обстоятельство делало в некоторых отношениях сей малой остров выгодным для нас. Капитан Париш и Г. Барров поехали на Жаккале осмотреть его; однако тщательно просили их наперед не делать ни малейшей обиды и не причинять нималого беспокойства жителям.

После ходу (Сии подробности из журнала Гн. Баррова.) ни Северо-Восток от Каллао Англичане находясь весьма близко отъехали в доль восточного берегу острова, идучи к южному концу даже столько, сколько для открытия его надобно было. От остроконечия северного до южного конца не находится ни одного места где бы можно было пристать. Как берег покрыт безмерными скалами, которые в некоторых местах поднимаются перпендикулярно с самого морского дна, а в других столь выдающиеся, что приезд к ним вовсе неприступен. За полмили от южного остроконечия Каллао находится каменной островок, которой наблюдатели объехали вокруг, потому что они не сумневалися отважиться пройти на Жаккаль между камнем и Каллао. Видя оба берега и глубину Воды находящейся между ими, кажется не можно сомневаться, чтоб не было довольно воды для проходу самым большим судам без страху.

Когда они объехали вокруг островок, то поплыли к южно-западному берегу острова Каллао, которой открылся тотчас пред ними. Сей берег был совсем отличен от первого. [352] Покрытой зеленью, он имеет великое число малых песчаных заливов, в которых во всех кажется приставать можно удобно и безопасно. Они вошли в самой большой из сих заливов. Там увидали близко от берегу великое число домов и много лодок, из которых одни были на воде, а другие на берегу; и они усмотрели за домами земледельческие поля. Как дно морское вдруг стало выше с девяти сажен глубины до пяти, то почли, что время бросишь якорь. Остроконечия обоих берегов залива одно было на Север с седьмью градусами Запада, а другой с 36 градусами Востока. Брика отдалена была от последнего около полуторы мили. Потом увидели, что судно прошло на остроконечия мели, которая простирается около мили от остроконечия малого острова на Западе от Каллао, и которая от того места, где Жаккал стоял на якоре, на Север с 26 градусами Запада и на Север с 66 градусами Востока.

Едва только брика спустила якорь и собрала парусы, как увидели выходящие из залива восемь Галер о двух мачтах и несколько других меньших; они казалося держали дорогу так, чтоб притти к борту. Но как скоро они вышли за остроконечие залива, по пользуясь ветром, шли вдоль по берегу к остроконечию северному. Дошедши до прохода, находящегося между Каллаом и островком, лежащим на Западе от него, они подобрали парусы, и действуя веслами своими, составили правильную линию, которая занимала всю ширину прохода. Жакалл поднял свой флаг; ибо были причины [353] думать, что жители могли признать за похожее на то судно, которое плавало в Туронском заливе.

Однако галеры сохраняли свое положение, Жакалл послал свой вот на сушу. Люди с бота пристали в самом центре залива к прекрасному берегу, состоящему из мелкого песку, близь которого находилася малая деревня, чрезвычайно красивая и почти вся построена была из бамбуевого лесу. Ни кто из жителей не показывался на берегу ни в окрестностях домов, и когда Англичане зашли с этой стороны, то нашли деревню оставленну совершенно пусту. Двери были отворены, и многая дворовая скотина, бродящая около домов, искала себе пищи. Чрез несколько минут увидели человека, которой из за деревьев высматривал Англичан, и которой видя себя усмотренным подошел весьма не хотя и с признаками страху. Да и бывши довольно далеко, он встал на колени и многократно бил челом до земли. Когда он стал ближе, то приметили, что у него не было первого сустава каждого пальца у рук и ног, и казалося, что он лишен их насильственным образом. Могло статься, что его обрубили таким образом за содеянное какое нибудь преступление, и которой потом почтен был за такого, которому больше приличествовало подвергнуться мнимой опасности, примечать за движениями приставших к берегу иностранцев.

Вскоре потом другие жители, которые спрятались в валежнике, видя, что первому не [354] делали никакого вреда, осмелилися выходить. Ни один из них не разумел Китайского языка и не умел ни читать ни писать; так что не возможно было разговаривать с ними посредством Китайских букв. Взяли прибежище к гиероглифам. Нарисовали грубым образом те предметы, которые хотели купить, и сей способ был довольно успешен. Скоро жители предложили на продажу птиц и плодов, за которые дорого заплатили им для того, чтоб их расположить к себе благосклоннее. Они там были в малом числе; и думать надобно, что при приближении Жакалла главные из них сели и уехали на своих галерах. Которые осталися, те скоро с Англичанами ознакомились. Один из них, которой был старик, просил Англичан пойти с ним в его дом, стоящий на одной возвышенности не в дальнем расстоянии от того места, где они были. Там он представил ин своей жене, престарелой же женщине, которая оправясь от ужаса, причиненного ей присудствием людей, видом столь отменных от тех, каких она привыкла видать, подала им плодов, сахару, пирогов и воды, что все притом доказывало великую ее во всем опрятность. Когда Англичане выходили из сего дому благопристойности и гостеприимства, старая чета, обитавшая в нем, показывала знаками свое желание опять их увидеть.

Дабы предупредить подозрения и беспокойства, которые великой прибор инструментов и операций геометрических могли причинить островитянам, то Капитаны Париш и Гн. [355] Барров взяли с особою только малой секстант и компас карманной. Сими двумя инструментами они сняли на самим южном остриконечии залива углы и нужные стороны ветра, не давая себя приметить; после чего они сели на судно, и плывучи вымеривали чрез всю дорогу и замечали различную глубину. Новые углы сняты были на борте Жакалла, которые с первыми и послужили к на черчению карты острова Каллао и островков близ лежащих.

Для определения столь точно, как то дозволяли обстоятельства, расстояния, какое находилося от местостояния на якоре Жакалла до суши, снят был угол берега по высоте мачты Жакалловой от самого верьху ее до водяной поверхности, и по тому определили расстояние тригонометрически. Смерив ход бота при возвращении его к судну, и исчислив время, которое прошло в продолжение пути его, найдено было, что расстояние, оказавшееся по сему измерению, было почти тоже, как и найденное чрез вычисление по угольной высоте корабельной мачты. Между тем, как вот возвращался к кораблю, снята была высота южной превысокой горы Калайской посредством секстанта из осьми различных мест и в равных расстояниях. Также имели случай определить широту острова, приняв в полдень высоту солнца, и по сей широте и пропорции горной вершины, примеченной из Туронского залива посредством компаса азимута, положение сих двух мест относительно от него к другому означено на карте. [356]

Каллао, как называют его жители его, остров известен больше у Европейцев под именем Кампелло. Сей остров лежит на супротив и около осьми миль от устья великой реки, которая протекает берег Кохинхинской, и на берегах которой построен город Фан-Фоо, место довольно важное и не весьма удаленное от Туронского залива. От сего залива самая высокая гора Каллаоская находится на Юго-Востоке и в расстоянии на тритцать миль. Оба концы острова определяются один пятнатцатью градусами, пятью десятью тремя минутами, а другой пятнатцатью градусами, пятью десятью седми минутами северной широты. Он простирается с Северо-Запада на Юго-Запад и имеет около пяти миль длины и двух миль ширины. Одна южнозападная сторона его обитаема. Деревня находится на земле возвышающейся нечувствительно к Востоку, и имеет пред собою малой залив полукружием и по горе на каждой стороне. Издали сии горы кажется составляют два разные острова. Самая высокая на Юге и возвышается около тысячи пяти сот футов. Ровная земля содержит близь двух сот акров или десятин. Сие малое местечко, но прелестное, приятно усеяно прекрасными домами, храмами, лесками, горами, и богата украшено разными родами дерев и кустов, между которыми видны выше всех красивые арековники, возвышающиеся на подобие колонн Коринфского ордена. Светлой ручей, имеющий свой источник в горе, проведен в доль по самому возвышенному краю ровнины, откуду он [357] орошает посредством шлюз поля, в которых сеется сорочинское пшено, и хотя Англичане видели его в самое сухое время года, однако им казалось довольно его на потребу жителей.

Домы на острове вообще опрятны и благопристойны. Некоторые построены из камней и покрыты черепицею. Один, которой вероятно было жилищем начальника, окружен каменною стеною, и вход, ведущий к нему, запирается перегородкою с двумя столбами. Сей дом, которой находится в конце деревни, состоит из разных жильев, которого расположение не имеет недостатка ни во вкусе, ни в выгодных вещах. Деревня состоит из тритцати домов по большой части деревянных и наипаче из бамбуя. За деревнею и на отлогости горы находится пещера, в которую только один проход сквозь неправильные глыбы камней, и подле входу в сей пещере построен малой храм, откуду видна вся долина. Множеством других храмов усеяна ровнина. Они совершено открыты напереди, и проходят туда чрез колоннады деревянные, расписанные красным цветом и прикрытым лаком. На острове всех навсе нет больше шестидесяти домов. За каждым, выключая домов главной деревни, видны огороды, где ростут сильно сахарной тростник, табак и другие растения. Горы покрыты зеленью, и кажутся весьма способны к пропитанию коз; однако там видно только малое число сих животных.

Особенно от главного залива есть еще многие малые песчаные заливы, которые все имеют [358] за ними землю возвышенную. Боты удобно могут приставать в сих затонах; но, сообщение одного в другой сухим путем естьли не совсем не возможно, то по крайней мере весьма трудно, по причине утесистых скал, какими они разделяются. По сему неважные укрепления и немногочисленной гарнизон довольны быть могут для защищения сего острова; ибо, как уже мы заметили, сама природа сделала большую часть берегов неприступными. В заливе море довольно глубоко для судов с самым большим грузым, и они там в убежище от всех ветров, кроме южно-западного, которой там дует по средине. Хотя твердая земля с лишком удалена для защиты сего залива от силы южно-западного ветру, однако довольно близка для воспрепятствования морю там быть когда нибудь весьма свирепым.

Естьли Французы и сделалися когда владельцами Каллао, то недостаток убежища от Муссона южно западного скоро заставил бы их завесть вторичное селение на полуострове Кохинхинском, которого береге наполнен судоходными реками До гражданской войны, которая опустошает сие Государство, берега его посещаемы были великим числом Китайских жонок, грузом от сорока до ста пятидесяти бочек.

Они там нагружалися товарами состоящими наипаче арраковыми орехами и сахаром. Сей последний продукте один составлял провоз за сорок тысяч бочек. За нагружаемые товары плачено было серебром и несколькими товарами Китайскими. Между сими землями [359] находится небольшое расстояние, в четыре или пять дней переплывают из одной в другую землю, когда стоит благоприятной Муссон. Как жонки приходят из Китая с балластом, то кажется на них не преминули бы привозить за малой провоз чаю и других товаров, ежели бы находилися в Кохинхине Европейцы, которые бы у них оных спрашивали. Известно вообще, что Китай не кладет пошлин на товары возимые Китайскими подданными на собственных их судах.

Итак возможно, чтоб Французы, желая завести селение на берегу Кохинхинском, могли принять намерение доставать себе товары Китайские за сходнейшую гораздо цену, нежели какую иностранцы платят самому Китаю, где пошлины и прижимки, каким они подвержены, восходя по крайней мере до десяти тысяч фунтов стерлингов за каждое судно известной величины, возвышают весьма дороговизну вывозимых оттуду товаров. Таким образом те, которые изъяты были бы от оных проторей, могли бы доставлять их Европе за меньшую цену против доставляющих с таковыми издержками.

Доколь Китайцы продолжат быть завистливы к иностранцам, дабы ограничить их торговлю в порте Кантонском, то желать надобно распространения сей торговли посредством жонок, ходящих в Кохинхину, особливо естьли, как вероятно сие, Европейские товары могут сим средством быть введены не только в Кантоне, но и в других Китайских портах. До тех пор, пока недоверчивость [360] Китайцев будет испровержена чрез удобнейшее сообщение с их правительством, которое бы сопровождалося продажею безмерного количества иностранных товаров во всем пространстве Империи, способ доставать себе их товары и доставлять им Европейские посредством их собственных судов, должен быть для них приятнее, как прибыльнейший и надежнейший для иностранцев, нежели тот, которой употреблялся до сего времени хотя прямо в Китай. Ежели по сим рассуждениям твердое селение кажется должно быть выгодно для какой нибудь Европейской нации, то наипаче для Англичан; потому что не говоря о новом удобном случае, которой бы открылся для продажи произведений их собственных мануфактур, они увидели бы, что и произведения Британских колоний в Индостане нашли бы надежную и знатную продажу.

По проведении двух недель в Туронском заливе Эскадра готовилась к отъезду. Муссон уже установился и был способен быстро перетащить корабль на Китайские берега. Больные, которые были высажены на сушу стали гораздо лучше, и опять перевезены на борт Льва. В сем корабле не хранилось уже и следу никакой заразительной болезни. Однако он понес такую потерю, которая весьма чувствительна была ездокам и корабельным служителям. Гн. Тотгилль, казначей корабля Льва, которой во время пребывания нашего в Батавии часто ездил на сушу за припасами и другими нуждами корабля, весьма утомился и часто подвергался [361] палящим тамошним лучам солнца. Притом он чувствовал также некоторые приступы подагры, которые сопровождаемы были некоторым нездоровьем, которое считал он следствием от той же подагры. Признаки болезни его казалося не предвещали никакой опасности, даже он и не лежал в постеле. Наконец он чувствовал себя, как он сам сказывал, по купеческому наречию, тысячею на сто лучше против прежнего: Однако в туже самую ночь он умер. Г. Тотгилл объезжал вокруг света с Господином Говером; и хотя он потом отстал от моря, и после многих. лет опять захотел он сопровождать друга своего в Китай.

Обстоятельство другого роду причинило нам некоторые времянные беспокойства. Начальник корабельных служителей Льва, г. Жаксон, которой во время всего путешествия наблюдал прилежно измеривания моря, и делал много других мореходческих замечаний, и особенно в тех местах, в которых мало ездили Европейцы, отправился на одном из ботов корабельных для продолжения своих наблюдений вдоль по восточному берегу полуострова Туронского. Думали, что он вечером же возвратится назад, однако он не возвратился, и на завтре не имели о нем никакого известия. Его друзья встревожилися сильно. Порыв ветру мог погубить его бот. Повести о изменах и жестокостях, которых жертвами бывали иностранцы на сем берегу, вспомнилися при сем случае. Думали и то, что не зашла ли какая нибудь ссора между Гн. Жаксоном и [362] правительством той страны, которая ссора могла сделаться скучною и досадною. Слух пронесся тогда, что Гн. Жаксон, его бот и бывшие на нем люди схвачены были в некотором расстоянии от Турона; и скоро потом Кохинхинской Мандарин, которой приехал на судно, сказал, что усмотрели и схватили Иностранцев в боте, которые во время ночи покушались подняться в верх по реке непозволенным или по крайней мере подозрительным образом. Посланник потребовал их выдачи, и обещано было выдать их с ботом, и с бывшими при них вещами. Не по многих днях наконец они возвратилися на корабль. Они претерпели много тягости, а особливо весьма худых с ними поступок со стороны нижних чиновников, которым они попалися в руки. Впрочем приключение их имело и некоторую пользу тем, что оно им доставило случай познать настоящее состояние той части земли, куда они отведены были.

Вот-то, что Гн. Жаксон рассказывал. Желая снять план восточного берегу полуострова Туронского, плыл вдоль подле сего берега до тех пор, пока он поровнялся с остроконечием перешейка, где обыкновенной ветр с моря захватил его. Тогда поехал он, чтоб войти в реку Фан-Фоо, которой устье находится на супротив острова Каллао. Зная, что сия река есть ничто иное, как рукав другой не малой реки, которые другой рукав находится не в дальнем расстоянии и падает в Туронской залив, то он вознамерился перейти из одного рукава в другой, чтобы возвратиться к [363] кораблю. Прошед около дватцати миль, объезжая разные извилины Фан-Фоо, он прибыл около осьми часов вечера к великому городу, построенному на берегу сей реки, и остановился там часа на два. В конце сего времяни два человека, имея каждой по зажженному бамбу, сделали ему знак сойти на берег. Увидя же в то время две галеры вооруженные подле бота, кричали им держать его.

Гн. Жаксон и его товарищи сошли на землю где они взяты были под караул четырнатцатью человеками, которые отвели их в городовой дом, где и провели они остаток ночи. На завтре после нескольких споров между людьми, которые казалось повелевали одни другими, один из них побежал с великою поспешностию. Англичан отвели в крепость, находящуюся в некотором расстояния за городом, и где они были заперты, биты по щекам, и содержаны были с величайшим бесчеловечием до прибытия одного человека, которой имел великую власть, и показал великое негодование за такие с ними поступки. Потом заставили заключенных итти несколько миль во внутренность земли. Поход их продолжался два дни, во время которых они были непрестанно подвержены угрозам и ругательствам проводников их и черни. Однако наконец отвели их к их боту, и они отправились к Туронскому заливу.

Земля на Юго-Западе от Турона, сколько Гн, Жаксон мог приметить ее, была ровная и плодоносная. Пошва глинистая и смешанная с [364] красным песком. Он видел много рек м много каналов, покрытых судами различной величины. Находилися также и жонки грузом около ста тритцати бочек. Он шел мимо городу, которой имел три четверти мили в длину и построен был из красного кирпича. Все главные здания казалися во многих местах повреждены от грабежа. Сей город находится около двенатцати миль от моря и в дватцати четырех милях от Ган-Сана, то есть Турона. Г. Жаксон проехал еще многие другие не малые города, из которых в одном происходил торг, продолжавшийся с утра до полудня. Там было множество игнимов, сладких потатов (Сии потаты суть род тех, какие садятся на Антильских островах, и которые весьма сахаристы. (примеч. переводч. Франц.).), сорочинского пшена разного сорту, зелени, тыков, дынь, белого сахару круглыми головами, сахарного тростнику, птиц, свиней. Также были тиски бамбуевые и прилавки, на которых продавали одежды и другие товары Земля была весьма населена, и жители, как мущины так и женщины, казалися весьма трудолюбивы.

Поля разделяются не изгородью, а малыми тропинками. Те поля, которые не Могут орошаться каналами, проведенными из рек, поливаются водою, приносимою в больших водоносах. Землю пашут плугами запряженными двумя буйволами. Сии плуги со всем деревянные. Полей гораздо больше с сахарным тростником, нежели других. Сахар продается ценою фунт по три полупенса или по три Турские-су. И все [365] прочие товары равномерно дешевы. Хлопчатой бумаги там множество. Ребята вынимают ее из шелухи, а женщины прядут ее, ткут из нее толстое полотно, которое они красят почти всегда в синюю краску. Лошади малые, но весьма бодры. Есть также ослы, лошаки и бесчисленное множество коз.

Народ кажется весьма угнетается людми, имеющими какую нибудь должность, и солдатами, которые поступают не иначе, как дикие звери. Оружие их состоит в долгих пиках, дротиках, тесаках, похожих точно на те, какие бывают на Англинских военных кораблях. Гн. Жаксон не приметил пушек; однако он видел еспинголи и большие мушкеты. Ему не встретилось ни одной телеги, или такой повозки, которая бы требовала много места для езды. И потому дороги не шире тропинок для пеших в Европе.

С того времени, как Кохинхина увидела Тункин, подпавшим оружию своего последнего похитителя, область сего Государства простирается между двенатцатым градусом северной широты, и тропиком рака. Но широта его не занимает больше двух градусов долготы. Оно ограничивается на Западе долгою цепью гор, отделяющих от него Государства Даос, Сиам и Камбодию. Морем окружается Кохинхина и Тункин с восточной стороны. Первая имеет на Юге Тсиомпу, а последний на Севере Китайскую провинцию Ю-Нан. Кохинхина и Тункин оба совокупно Государства содержат около девяноста пяти тысяч квадратных миль. [366]

Тотчас по возвращении Гна. Жаксона на корабль Льва возвещен был скорой отъезд Эскадры чиновникам Кохинхинского правительства; после чего прислано было Посольство от правящего тогда Государя и вторичной подарок припасов. Он прислал особливо столь великое количество сорочинского пшена, что, как Эскадра вероятно не могла бы употребить всего, то отправили часть его к Англинской конторе в Макао.

Приказывая засвидетельствовать Государю почтение и надлежащее благодарение, Посланник известил, что он побывав при Пекинском Дворе, ежели можно будет, на возвратном пути не преминет заехать в Кохинхину.

Эскадра пустилась в путь из Туронского залива 16 Июня 1793 года.

Конец первого тому.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие во внутренность Китая и в Тартарию, учиненное в 1792-м, 1793-м, 1794-м годах лордом Макартнеем, посланником английского короля при китайском императоре, Часть 1. М. 1804

© текст - ??. 1804
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
© OCR - Иванов А. 2019

© дизайн - Войтехович А. 2001