Письмо из Грузии в Астрахань

О некоторых обыкновениях Китайских

(Отрывок из путешествия в Китай Английского Посла Графа Макартнея. Читатели наши знают об отправляющемся Российском Посольстве в сию Империю. Почитаем не излишним помещать в Вестнике статьи, относящиеся до народа, о котором любопытно и нужно иметь обстоятельнейшее понятие. Изд.).

Только в одном первом Министре Го-тшанг-тонге заметили мы гордость [196] и несносное своенравие. Все другие Вельможи, как Татары, так и Китайцы, без сторонних людей обходились с ними вежливо, приветливо, даже с искренностию. Впрочем, главный народный характер есть странная смесь высокомерия с подлостию, принужденной важности с ребяческим легкомыслием, натянутой учтивости с грубым самолюбием. Наружно показывая себя чистосердечными и откровенными, они употребляют такие хитрости, от которых Европейцу весьма трудно остеречься. Примером тому служит уловка, с помощию которой они нашли средство завести речь пред Послом, какие обряды наблюдаются в то время, когда Император допускает к себе на аудиенцию. Некоторые Китайские Чиновники, посетивши нас, будто без умысла завели разговор о различии в одеждах наций; непосредственно за сим начали сравнивать свои обыкновения с нашими и занялись особливо сими последними. Сделавши множество примечаний, которые ни к чему не служили, они отдали преимущество своему платью, по [197] той причине, что оно, будучи гораздо просторнее нашего, не мешало телодвижениям, между тем, как нам, стянутым со всех сторон, весьма трудно нагибаться, а особливо - прибавили они - в то время, когда при появлении Императора надобно становиться на колена и кланяться до земли, чего никак избежать не можно. Сии слова, сказанные с умыслом, остались без замечания; Китайцы продолжали свои сравнения и хвалились, что им ничто не препятствует становиться на колена, когда захотят, между тем, как нам совсем не льзя того сделать за пуговицами и подвязками. Таким образом достигши своей цели, они в заключение со дружеским усердием советовали нам скинуть это несносное платье, которое каждой раз во время аудиенции будет нас беспокоить.

Татарской чиновник, которому после было поручено привести к концу сие дело, показал не менее хитрости и упрямства. После многих бесполезных усилий, наконец он, по приказанию первого Министра, объявил, что Двор согласен на наши условия (Посол предлагал, что отдаст Императору такое почтение, какое оказывает Королю, своему Государю, то есть поцелует его руку и преклонит на землю одно колено). "Но как у нас - [198] прибавил Татарин - нет обыкновения целовать Государеву руку, то мне поручено сказать вам, чтобы вы обряд сей заменили другим, которой не сделает вам никакого неудовольствия, а именно, от вас требуют, чтобы вы преклонили на землю оба колена, вместо одного." Таким образом о мелочах ничего не значащих ведут переговоры так осторожно, так благоразумно, как будто бы заключали мирные условия!

Прямой и ясной отказ почитается у Китайцев незнанием приличий; потому они на всякое предложение тотчас соглашаются, и все обещают без противуречия, но почти никогда не исполняют своего обещания, и каждой раз находят какой-нибудь ничтожной предлог или препятство, которыми извиняют невозможность устоять в слове. Они не имеют никакого ясного понятия об относительной обязанности наблюдать справедливость, и ни мало о ней не заботятся; в одно и то же время объявляют свое согласие и бесстыдно отпираются, если минутная выгода того требует. [199]

Китайцы во всяком случае показывают народную гордость; всегда имея перед глазами опыты превосходства других наций, притворяются, будто не видят их. Они всех, кроме себя, почитают варварами, не смотря на то, что чужестранцы установляют их календарь и часовые машины, и ежегодно привозят к ним изделия, превышающие степень Китайской промышленности. Одному Кантонскому купцу понравилось строение Английских кораблей; увидев, что сии гораздо удобнее и выгоднее Китайских, решился, для отправления товаров своих в Батавию и другие отдаленные пристани, построить и снарядить судно по образцу Английскому. Но Гулу, или сборщик податей, узнавши о том, не только принудил купца остановить свое предприятие, но еще осудил его заплатить немалую пеню за то, что пришло ему в голову подражать варварским обыкновениям. По следствию той же гордости они переменяют все чужестранные имена народов, лиц и вещей, и переводят их на Китайской язык, которой, не будучи богатым, по крайней мере сохраняет чистоту свою.

Слова, употребляемые в приветствиях, суть весьма стары и не редко [200] обнаруживают некоторые черты народного свойства. Титло Лау-ие или старик из почтения дается у них первым Государственным чиновником. В некоторых южных Провинциях между людьми последнего класса наблюдается обыкновение взаимно друг друга приветствовать словами: Иа-фан, то есть кушали ль вы сарачинское пшено? Надобно знать, что изобилие сарачинского пшена есть крайний предел желаний Китайского народа (Это напоминает обыкновение, наблюдаемое в Каире; два человека, повстречавшись, приветствуют друг друга словами: как вы потеете?).

Китайцы с такою строгою точностию хранят обряды и правила учтивости, что упущение маловажнейшего обстоятельства почитается не менее уголовного преступления. У нас в Европе билеты визитные недавно введены в употребление; напротив того в Китае они известны за несколько тысячь лет. Там, по цвету, величине и украшениям билета тотчас можно отгадать чин посетителя. Старый Наместник Пе-тше, посетивши Посла, оставил такой кусок алой бумаги, которым можно бы убрать небольшую комнату... [201]

Не знаю, дозволяют ли себе Министры сокращать учтивые приветствия и обряды, когда встречаются в судилищах, а это случается каждой день; по крайней мере известно, что во Дворце то и другое наблюдается со строжайшею точностию. Мы всякой раз внутренно смеялись от всего сердца, когда Ван-та-гин и Шоу-та-гин, оба друзья и товарищи между собою, во Дворце один перд другим ползали на коленах и делали телодвижения, предписанные в церемониале Империи. Однакож думаю, что, будучи наедине, они преступают сей тягостной закон и обходятся простее...

Кажется, что Китайской театр после нашествия Татар изменился. Танцы, верховая езда, борьба и гимнастические упражнения более нравились сим варварским завоевателям, нежели правильные Драмы, которые сочинены для угождения народу изнеженному и любящему обряды. Многие Китайские вельможи имеют собственные театры и угощают гостей своих зрелищами. Нам несколько раз удавалось видеть их представления. Содержание Драм обыкновенно почерпается из Истории и относится к весьма древним происшествиям. Актеров наряжают в старинные платья [202] Китайские. В некоторых Драмах представляются Татарские завоевания. Новейшие события никогда не показываются на театре, и знатоки предпочитают старинные Драмы. У них есть также и комические пиесы, в которых Буффон кривляньями своими и смешными телодвижениями заслуживает громкие рукоплескания. Во всех драматических сочинениях слова, в важном или шуточном разговоре, всегда произносятся на подобие однозвучного речитатива, в котором голос иногда возвышается несколькими тонами, иногда понижается, для выражения страстных движений и жалобного каданса. Громкая, пронзительная музыка, состоящая обыкновенно из духовых инструментов, барабанов и литавр, в известные промежутки времени перерывает слова Актера. За тем следует песенка, в которой выражаются разные страсти, как-то радость, отчаяние, ярость и им подобные. Китайцы употребляют голос похожий на женской; женщины, будучи всегда в заключении, не могут являться на театре. По видимому они наблюдают единство места, ибо сцена никогда не переменяется; за то уже допускают весьма [203] странные другие перемены, для которых нужна помощь воображения. Отправляется ли, на пример, военачальник в дальний поход? Он садится верхом на палку, обегает, хлопая бичем, два или три круга на театре, поет песню и останавливается. Это значит, что он приехал к назначенному месту, где опять начинает петь речитатив, сообразный с новыми его обстоятельствами. В некоторых случаях по недостатку театральных декораций, они прибегают к хитрости и превращают людей в вещи бездушные. Если надобно, на пример, представить крепость, взятую приступом; тогда несколько солдат ложатся в кучу один на другом на средине театра - эта куча людей означает крепостную стену, на которую осаждающие взлезают.

Зритель не остается в недоумении о действующих лицах, потому что каждое из них - как было и у древних Греков - вышед на театр, рассказывает подробно о возложенном на себя препоручении.

Единство времени не наблюдается. Иногда в одной Драме содержится история целого столетия, а часто целого поколения Императорского. [204]

Вольтеров Китайской Сирота есть подражание нелепой Драме, которой теперь уже более не представляют, потому что ее развязка - где собака играет главное лице - отвратительна до омерзения, и что зрители, сколь они ни грубы, никогда не дожидаются ее окончания. Сие сочинение принадлежит к собранию ста Драм, почитаемых образцовыми произведениями. Китайцы жалуются, что вкус испорченный господствует в новейших театральных сочинениях. В самом деле, в них находятся примеры распутства и мерзости, противные вкусу и благонравию.

Общество актеров, отличное от других посредственных, иногда приезжает из Нанкина в Кантон, где купцы и прочие богатые Китайцы принимают их очень благосклонно. Англичане бывают на зрелищах, ими представляемых. Некоторые Драмы так странны, что я почитаю не излишним дать читателям об них понятие. В одной, на пример, женщина убивает спящего мужа своего, поразив его в лоб секирою. Муж выходит на театр, имея между глазами большую рану, из которой кровь ручьем льется. Он в песни оплакивает бедную свою участь, [205] шатается, ослабевает от истощения крови, падает и умирает. Убийцу схватывают и приводят к судье, которой приказывает с живой преступницы содрать кожу. Приговор исполняется. В последующем действии женщина является на театре без платья и - без кожи. Евнух, играющий сие отвратительное лице, бывает одет так искусно, что кажется совершенно голым и без кожи; он поет, или лучше сказать, испускает болезненные вопли около получаса, чтобы возбудить жалость в трех адских Духах, которые (подобно Эаку, Миносу и Радаманту) решат будущую судьбу убийцы. Ничего нет гнуснее сих зрелищ. Правда, видим, что и в Европе между народами образованными театр портится; видим, что новейшие сочинения драматические наполнены отвратительными явлениями, на которые смотрят с жадностию. Однакож в Китае число сих грубых и срамных представлений столь велико, что ничем не можно извинить его. Много раз похабство и мерзость заставляли Европейцев выходить из театра, прежде окончания пиес, которые можно сравнить только с описаниями ненавистных представлений, дошедших до нас чрез Прокопия... [206]

Одним словом, нынешние забавы Китайцев, ребяческие и грубые, не могут равняться даже с нашими площадными зрелищами. В фиглярстве, в танцованьи по веревке и в гимнастических упражнениях Китайцы также неискусны; но в составлении потешных огней они всех превосходят. Впрочем забавы, известные в столице Китайской Империи, ни мало не соответствуют важности, которою щеголяет правительство, и той степени просвещения, до которой - как думают - сия нация достигла.

Текст воспроизведен по изданию: О некоторых обыкновениях Китайских // Вестник Европы, Часть 22. № 15. 1805