-

Поденная записка пребывания г. Лоренца Ланга, агента его величества императора Российского при китайском дворе, 1721 года.

(Окончание.)

9-го. Узнавши что Аллегамба уже в Совете, я тотчас сел на лошадь и поехал туда. Он сам лично встретил меня у дверей и просил сесть с ним за маленькой столик. Потом дал мне знать: «что они очень желали бы продолжать мое пребывание при сем Дворе; поелику сам Его Богдыханское Величество и все Министерство столько довольны моим поведением во время пребывания моего в Пекине, что никак ничего нельзя сказать дурного; ибо к большому их удовольствию примечено, что по доброму моему расположению торговля каравана началась и окончилась без малейшего замешательства купцов обоих народов, тогда, как прежде люди, при караване находившиеся, тысячи делали наглостей и обид на улицах; но на сей раз, к удивлению их, не случилось ничего такого, и все происходило с такою скромностию, какой только желать [345] можно». Я, равномерно отплативши ему за сию учтивость, сказал: «Что так приказано от Его Царского Величества мне вести себя в Китае, и они сами узнали бы, что и на будущее время таковые небольшие дела без дальних хлопот мы могли бы сами решить». После того просил я его открыть истинный источник раздоров, происшедших в Урге между подданными моего Государя и Монголами, и для чего принудили Российских купцов выехать оттуда до окончания торговли. Он отвечал мне на сие: «что это сделано по приказанию Тушидту-Хана и его Совета, так как верховных судей своей страны». В ответ на сие, я спросил его: «Тушидту-Хан самодержавный ли Государь Монгольской, или подданный Императора Китайского?» Что, хотя сей Хан и зависит от Его Богдыханского Величества, отвечал мне Аллегамба, но он в таком случае самовластен в сей стране ⁵⁰. Я просил [346] его объявить мне: «должен ли Тушидту-Хан сообразоваться с обязательствами договоров, заключенных между обеими Империями, дабы я мог знать, надобно ли просить у Двора Пекинского удовлетворения по сему делу, когда не могу получить его от Тушидту-Хана; поелику нельзя поверить, чтобы дело сие оставили без точного изыскания. Что касается до меня, то я почитаю на теперешнее время лучшим средством, к спокойному окончанию сего дела, дать приказание Мандарину, назначенному провожать меня, заехать со мною по дороге к Селенгинску в Ургу, дабы я, в точности осведомившись о сем деле, мог обстоятельно донести нашему Министерству». Но он на сие отвечал мне, «что у нас никакой судья, хотя бы то был простой писец, давши справедливое решение не подлежит уже суду. Ваши люди, бывшие в Урге, оскорбили и словами и делами Ламу, а сверх того покусились было увести несколько семей Монгольских из их жилищ. Почему Тушидту-Хан в праве был их выслать из своей земли». Я возразил ему на сие: «что сему судье непременно надобно [347] отдать отчет в своем приговоре, поелику судил таких людей, которые ни мало не подлежат ему; но тогда бы правильно поступил он, когда бы отославши виновных в Селенгинск, потребовал на них удовлетворения в сем месте; а как он наказал невинных наравне с виновными, и чрез то нарушил существенную статью мирных договоров: то суд его должно счесть за явное насилие». Аллегамба видя, что я крепко настою о разыскании сего дела, рассмеявшись, сказал мне: «Г. Агент, вы очень много производите шуму о сем деле, но я не могу вам теперь точно объясниться об этом; а все сие дело решится, когда мы получим удовлетворительный ответ по делу о перебежчиках». После сего он представил мне бумагу, о которой сказал, будто бы приказал сам Богдыхан вручить мне, для извещения меня о причинах моей отсылки; почему мы снова начали спорить. Но как сии господа твердо держатся в таковых случаях однажды сказанного ими слова, о котором, прилично ли делу или нет, они не заботятся, да и мне невозможно было получить от него другого ответа, кроме того, что позволено мне быть в Пекине только до конца пребывания нынешнего каравана, и [348] что как скоро пограничные дела окончатся надлежащим образом; то не преминут сделать точное решение как о сем предмете, так и о прочих предложениях Г. Измайлова, поданных им Двору. После того он подал мне письмо, сказывая, что оно по повелению Его Богдыханского Величества посылается к Князю Черкасскому, Генерал-Губернатору Сибирскому; но как я отказался принять его, то это несколько его смутило и заставило сказать мне, что ни мало не прилично мне отказываться от принятия сего письма, которое Император, его Государь, приказал написать и вручить мне. Я отвечал ему: «что я бы никак не осмелился сделать сего, если бы письма упомянутого Князя Черкасского, Генерал-Губернатора Сибирского, посланные в Совет, также не были писаны по повелению Царя, моего, Государя; а таким образом он может отдать сие письмо Мандарину, назначенному провожать меня в Селенгинск, с приказанием, принять там находящиеся письма ко Двору; и тогда я ни мало и сам не отрекусь принять оное». После сего он объявил мне, что Его Богдыханскому Величеству угодно, чтоб я ехал чрез Иеггол и на аудиенции распрощался с ним; потом опять [349] начал говорить о письме к Князю Черкасскому: что я не благоразумно поступаю в сем случае, поелику никому не позволено в Китае противиться воле Императорской. В ответ на сие я сказал ему, что я уверен, что Его Величество со всем будет судить о сем иначе, нежели как судит он; «но желательно бы мне было узнать от него, на чем он основывает свои подозрения, когда он прошедшею весною отказал нам в пропуске людей наших, которых мы хотели послать в степи с деньгами, нужными для содержания лошадей, предполагая, будто мы чрез таковые посылки хотим отправлять тайную переписку, могущую произвесть несогласие между обеими Империями». Он на сие сказал мне, «что в самом деле он сего не думал; но чрез сие только хотел избежать тех беспорядков, которые бы могли случиться на дороге с сими людьми; ибо если бы они были ограблены или убиты, то бы мы не преминули требовать у Двора себе удовлетворения. Я на сие напомнил ему, что он прямо тогда объявил мне, «что для пресечения сей мнимой тайной переписки, он отказал нам в пропуске, и что таковая его бесполезная предосторожность очень дорого стоила нам: ибо [350] мы принуждены были чрез то издержать несколько тысяч ланов, поелику мы не могши содержать наших лошадей в конюшнях, для сего намерены были послать деньги, лишились почти всех их, из коих многие пали, а и оставшиеся в столь худом состоянии, что никак не могут везти; почему Комиссар принужден теперь везти самую большую чаешь своего обоза в Селенгинск на телегах, нанятых в Пекине, что составит значительный расход». Сей упрек заставил его несколько времени молчать, но наконец он сказал мне, «что он сего не говорил, а хотя бы и говорил, однако нам теперь должно расстаться друзьями; почему он и просил меня не сердиться на него за то, что он осмелился недавно пошутить надо мною в рассуждении письма Тирсова, уверяя меня, что он не с худым каким намерением это сделал, и надеется, что и я доволен буду сим его объяснением, и на будущее время сочту его за одну только невинную шутку». Я отвечал ему на сие, «что поелику шутка относится ко мне только лично, то он может быть уверен, что никогда уже не помяну об ней, но в рассуждении прочего я не могу располагать по своей воле». Почему он [351] спросил у меня, не ужели я, по возвращении моем в Россию, должен буду письменно донести о всем том, что относительно дел моих происходило во время моего пребывания в Китае? И как я сказал, что непременно; то он просил меня, не помещать мелочей, которые только могут произвести много шуму о сем деле; но не лучше ли для нас, сохранить доброе согласие между обеими Империями, нежели производить такой шум о безделицах. Я отвечал ему, что я не с тем послан ко Двору Пекинскому, дабы быть орудием несогласия, но считаю за должное касаться в моем донесении только того, о чем необходимо известишь наш Двор. После чего мы оба встали и, обнявши друг друга, распрощались, с желанием, как наивозможно скорее увидеться.

12-го. Комиссар отправился с остатком каравана, а я поехал чрез Иегголь, куда прибыл

15-го числа, и тотчас дал знать о моем приезде Камергеру Ханскому, который приказал мне сказать, что он в скорости доложит Его Величеству, а в ожидании повеления, касательно назначения дня аудиенции, главному поваренку приказано, доставлять все нужное к столу моему.

17-го Я имел последнюю аудиенцию у [352] Его Богдыханского Величества, с обыкновенными обрядами, бывающими при сем Дворе.

18-го Отправился из Иегголя и нагнал караван

24-го, еще не выехавший за великую стену, которую вместе с караваном 26-го проехал; и оставил оный

25-го у Красной горы, в степях; а

26-го Августа того же года счастливо прибыл в Селенгинск, после 17-ти месячного пребывания моего при Дворе Китайском.

Из сей поденной записки любопытный читатель может довольно справедливое получить понятие о тогдашнем положении Двора Пекинского и о бывшей нашей торговле с Китаем, как в столице, так и в прочих областях оного. Конечно я не мог доставить ему необходимых для существенного оной познания известий, но надобно знать, что я не имел и довольной свободы, лучше узнать ее. Ибо, судя по моему небольшому достатку, хотя я и не щадил подарков для приобретения дружества некоторых Придворных и Министров; но я узнал собственным моим примером, что сии корыстолюбивые и гордые души хотят почерпать их из глубоких источников, каковым не мог быть для них мой кошелек. Я лично узнал [353] о сем от одного любимца Аллегадагова, который при отъезде моем из Пекина сказал, что с самого приезда моего к сему Двору, Министр сей все был мною недоволен, потому что я его не дарил так, как ему хотелось. Почему если, при утверждении мирных договоров впредь, не найдут средства обязать Китайское Министерство безденежно допускать нас иногда защищать себя, и не утвердят свободной и нисколько не зависящей от Мандаринов и военных людей торговли; то, кажется, караваны едва ли на будущее время возмогут удовлетворять алчности всех тех, кои почтут себя в праве делать привязки к иностранцам, в надежде получить от них подарки.

В Китае нет еще золотых и серебряных денег, а в торговле и в других случаях берут их весом. Самым лучшим золотом почитается в Китае собираемое в Ханскую казну, из которой уже оно расходится в общество. Оно вообще называется Ханским. Лучший способ у Китайцев, узнавать доброту золота, делается железными ножницами, нарочно дли сего сделанными. Ибо если можно разрезать на части коробку золота в 10 и более ланов, без всякой трещины в разрезе, то значит, что золото самое чистое; но [354] ежели малая есть примесь в золоте, то не разрежется ровно, и в некоторых местах, смотря по примеси, дает трещины. Когда хотят узнать Китайцы доброту золота Ханского относительно к Европейскому, то всегда находят его немного лучше Венгерских червонцев. Лан золота Ханского по настоящей цене стоит 10 и более ланов чистого серебра, которое также, как и золото, пробуют ножницами. Оно также называется Ханским серебром и получается только из Ханской казны. Впрочем, не смотря на то, что лан настоящего золота стоит по настоящей цене 10 ланов Ханского серебра, цена его не всегда бывает постоянна; иногда упадает обыкновенно до 2, 3, 5 и даже до 8 лан на 100, смотря по тому, как оно редко или изобильно. И, как я сказал, что нет золотых и серебряных денег в сем Государстве, то все покупают и продают на вес. Всякой, кому надобно купить или продать что нибудь, обыкновенно имеет с собою вески, на которых можно свесить до 55 ланов вдруг. Но когда дело идет о большом платеже, то вообще у них платят куском, весом в 50 ланов, который завернут в бумагу так, чтобы можно было свесииь и сделать над ним пробу. Вес Китайский разделяется на ланы, [355] чины и фуны, так как у Руских деньги на рубли, гривны и копейки: чина составляет десятую части лана, а фуна десятую часть чины, так как у Руских, гривна составляет 10-ю часть рубля, а копенка 10-ю часть гривны с тем только различием, что лан Китайский несколько больше рубля а также чины, гривны и фуны копейки. Шесть ланов составляют жину, то есть не много побольше Голландского ливра, весом в 16 унций. Но что бы в торговле и в других мелочных издержках не нужно было разрезывать на маленькие частицы серебра, смотря по хозяйственным нуждам: то для выгоды дневных издержек есть в Китае мелкая из желтой меди монета, которую Китайцы называют Тезиен, а Руские щоес. Есть щоесы и полущоесы. Лан самого чистого серебра по настоящей цене стоит и 1.000 щоес или 2.000 полущосс. Но как обыкновенно платят работникам и другим всякого рода людям поденно сею монетою, то иногда она возвышается так, что дают 750, 760 и 770 за лан помянутого серебра; цена сей монеты обыкновенно столько переменчива, что понижается и повышается каждую неделю.

В Китае столько беспорядков в торговле, что разве только с невероятными [356] издержками можно открыть все обманы как в торговле золотом и серебром, так на фабриках и в продаже других товаров. И чтоб лучше узнать сие, то не только надобно рассмотреть доброту и цену товаров; но все свое обратить внимание на вес и меру, ими употребляемые: ибо Китаец без всякого зазрения совести требует 100 ланов за такую вещь, которую можно с барышом продать за 10 и 15 ланов. Когда заключают какой нибудь договор об отпуске товаров на чистое серебро; то обыкновенно оно в 2 и 3 процента бываешь ниже настоящего Ханского серебра; хотя и принимают его за чистое Ханское, исключая только казны Императорской и других мест, где производится торг на золото и щоссы. Обыкновенное купеческое серебро, которое Китайцы называют Марма-низа, в 10 процентов ниже самого чистого; но поелику они чрезвычайно умеют подделывать сие последнее, так что часто оно разнится 20, 25 процентами от самого чистого, то и надобно до получения в точности уметь платить им только по 9-ти ланов сего чистого серебра, которое разнится только 2 или 3 процентами от настоящего чистого, или 8 ланами и 7 или 8 чинами сего последнего, вместо 10-ти [357] ланов обыкновенного или марма-низы. Ту же самую предосторожность употреблять должно, когда по договору должно получать золотом за товары, ибо не смотря на то, что обыкновенное золото, употребляемое в торговле, должно разниться от настоящего Ханского 10 процентами во 100, но они не упускают случая в торговле подделывать его сколько возможно, дабы лучше обмануть тех, которым они должны платить; и подлинно трудное дело, судя по всему сему, входить в торговлю с сим народом; потому что каждую минуту надобно брать свои предосторожности с Китайцем.

Тогда, как рассмотрим со всяким вниманием качество золота и серебра, надобно еще быть осмотрительным и в весе, который они также, как и прочие вещи, подделывают. Непременно у всякого торгующего есть собственные свои вески. Ибо не только в общественных местах, но в частных лавочках находится три рода весов: один легкий, по которому купец старается платить, другой тяжелый, на который принимает от других, третий настоящий для тех, кои знают это и не позволяют обманывать себя. В Государственных местах только [358] позволяется тот вес, которой заклеймен от Коллегии.

В мере не менее обманывают Китайцы, как и в других вещах; почему, когда нужно купить что нибудь на аршины, то надобно также иметь и собственной свой; без чего легко в обман попадется. Ту же брать надобно предосторожность и в покупке всякого рода хлеба и плодов, и если не хочешь быть обманутым, все наперед должно осмотреть; потому что мошенничество в Китае считают за безделицу, и вообще говорят там, что обманутый должен жаловаться на свое невежество. Китайский фут употребляется и вместо аршина.

У Монголов нет ни весу, ни меры, они только променивают Руским и Китайцам, своим соседам, скот на товары, нужные для их небольшого хозяйства. Китайские товары, обыкновенно привозимые в Россию, в нынешнем году в Пекине состояли на серебро по следующей цене:

Дорогих камней, в бытность мою в Китае, я почти не видал таких, кои бы заслуживали сие название. Мелкий жемчуг, нанизанный на нитки, весом в лан, от 6-ти до 10-ти ланов. [359]

Коробка весом в 10 ланов, на чистое золото, от 98, 100 до 108 ланов.

Лучшего роду шелк сырец, весом в 100 жин, 126 ланов.

Сверток больших семян шелковых червей 10 ланов.

Сверток мелких, от 4 1/2 до 5-ти ланов.

Двойной камки штука, от 8 1/2 до 9-ти ланов.

Лучшего рода гладкого и цветного атласу, от 3-х до 4-х ланов штука.

Лучшего роду узкой камки от 2 1/3 до 3-х ланов и 20 фун штука.

Нижнего роду узкой камки, от 1 1/4 до 1 1/2 лана штука.

Разных родов негладкой шелковой материи, от 4-х до 5-ти ланов штука.

Цена на прочие шелковые товары переменялась по их доброте.

Бумажное полотно, 100 аршин Китайских — от 2 1/2 до 3-х ланов.

Пряденый шелк, по 1 лану 80-ти фун жина.

Лучших родов зеленой чай по 60-ти фун жина ⁵¹. [360]

Нижних родов от 25-ти до 30-ти фун жина.

Лучших родов черный чай по 60-ти фун жина.

Низших родов от 25-ти до 30-ти фун жина.

Бадьян от 12-ти до 15-ти фун жина; сей товар не очень был хорош в сем году, а чрезвычайно дорог.

В Пекине не всегда можно найти фарфор годный для употребления в Европе; впрочем можно найти разного рода фигур и меры такую посуду. Обыкновенные чайные чашки, привозимые в Россию, продаются по 1, 2 и 3 фуны пара, чайники — смотря по их доброте — по 5-ти, 10-ти, 20-ти и 30-ти фун. Другая фарфоровая посуда, смотря по величине и доброте, по 1, 2 и 3 и больше лана штука.

Обоев равно не всегда найти можно в Китае, я разумею: годных для обивки покоев: обыкновенные продаются по 15-ти, 20-ти, 30-ти и даже 80-ти ланов штука.

Мелкие штуки, выработываемые для [361] стульев, продаются по 1, 2 и 3 лана и более, смотря по доброте, штука.

Шелковые цветы, наклеенные на бумагу, по 7, 8, 9, и даже по 12-ти дюжина.

Табак продают в бумажных картузах, которые весом в жину, по 6, 8, 10 и даже по 12-ти фун картуз, а лучший сорт не дороже 20-ти фун.

Мне не льзя было в точности знать, по сколько Комиссары Сибирских караванов обыкновенно вывозят сих товаров и по какой цене; потому что часто они принуждены бывают большую часть товаров в караване менять на Китайские товары, а 1/2 1/3 1/4 на серебро. Впрочем любопытный читатель, кажется, может узнать об этом из той цены, по какой Комиссар Истопников продал свои товары из каравана, бывшего в 1721 году в Пекине.

Разные галантерейные и другие дорогие вещи не имеют большой цены в Китае.

Якутских соболей без брюха и хвостов продавал на серебро и товары по 2, по 3, 4 и 4 1/2 лана. Но таких соболей весьма не выгодно возить в Китай, потому что они теряют цену свою и уважение.

Брюшки собольи на товары и серебро по 20, 30-ти и даже по 60 и 70-ти фун. [362]

Белых лисиц сотню на серебро по 80, 90 и даже по 100 ланов.

Камчатских бобров по 14 или 15 ланов, как больших так и малых, на серебро.

Лисиц, ловимых около Лены, на товары и серебро по 2 и по 2 1/2 лана.

Лисиц бурых из-черна на товары и серебро, по 6, 7 и по 20-ти ланов.

Рысей на товары и серебро по 2 и даже по 5-ти ланов.

Зубы морских волов по весьма низкой цене.

Выдр на серебро и товары по 60, 70 и даже по 80-ти фун.

Горностаев сотню на серебро по 17 и 18 ланов.

Белок по 40 ланов тысячу.

Россомах на товары по 3, 4 и более лана.

Мехи бельи, по 2 и даже по 2 лана мех.

Цену, полагаемую на все сии товары, как караванные, так и Китайские, надобно понимать на Китайское серебро. Надобно заметить еще, что не смотря на сказанное мною, Комиссар продал большую часть товаров на серебро и товары; но он очень не много получил серебра, потому что должен был брать большую часть товаров по тогдашней цене, вместо означенного в договоре серебра. [363]

Мне вздумалось еще, для удовлетворения любопытства читателя, исчислить несколько товаров, вывозимых из сей Империи в другие страны, которых не вывозят в Россию, хотя их и очень много в Китае.

Амбру, наравне с золотом в Китае почитаемую, если она не поддельная, что очень бывает редко, обыкновенно привозят из Индии.

Мускус, вывозимый из Бухарии, но по большой части испорченный ⁵².

Корень Хихин (giugin), столько почитаемый в Китае, что лучший покупают на вес золота; он растет в областях Нанкине и Лавтун. Уверяют, что корень сей растет в великом изобилии около Нерчинска, по реке Амуру; если это правда, то очень можно прибыльную иметь им с Китаем торговлю.

Хлопчатую бумагу, которая большею частию растет в областях Китайских, а продается по 9-ти», 10-ти и даже 12-ти фун жина.

Белый сахарный песок, по 6-ти и 7-ми фун жина.

Обыкновенный песок сахарный, по 3, 4 и даже по 5-ти фун жина. [364]

Инбирь растет в изобилии по всему Китаю, и потому большой оным производится торг.

Сахар леденец, по мере доброты и белизны своей, от 7-ми, 8-ми и даже 10-ти фун жина.

Финики и миндаль, от 8-ми до 10-ти фун жина.

Виноград по той же цене.

Пряного коренья не так много в Китае, и потому оно дороже Европейских.

Ревень в великом множестве растет в странах Монгольских, около Селенгинска. Сказывают, что прежде его продавали по 4, 5-ти ланов Китайских пуд, но, в бытность мою, никакой не было им торговли в сей Империи.

Вот, что можно сказать о нынешнем состоянии Российской торговли с Китаем!

Комментарии

50. Хотя Хан западных Монголов и платит дань Китаю; но он в великом уважении при сем Дворе, потому что как он очень силен, то в случае возмущения в Китае Императорской дом может от него надеяться величайшей помощи; ибо подданные его несравненно способнее к войне, нежели Китайские Монголы; сверх того, в случае неудовольствия, он, соединясь с Калмыками или Россиянами, при первом разе может войти в Китай и причинить там возмущение.

51. Чай, собираемый в северных странах Китая, несравненно лучше восточного; а потому привозимый через Сибирь в Россию почитается лучшим нежели привозимый морем. Но как Руские ни мало не стараются увязывать оный, а возят в худых кипах, особенно черный чай, который способнее для укладки, нежели зеленый; то редко можно найти у нас хороший чай.

52. Есть некоторой рот оленей, из которых в великом количестве Калмыками получается мускус.

Текст воспроизведен по изданию: Поденная записка пребывания г. Лоренца Ланга, агента его величества императора Российского при китайском дворе, 1721 года // Северный архив, Часть 4. № 23. 1822