-

Поденная записка пребывания г. Лоренца Ланга, агента его величества императора Российского при китайском дворе, 1721 года.

(Продолжение.)

Но я решился на другой день 15 числа итти сам к нему в дом, и как стража, бывшая у ворот его, не задержала меня, и вошел прямо на самой двор, и через одного служителя дал знать ему о моем приходе, прося его хоть одну четверть часа выслушать меня: но он приказал мне объявить, «что ему невозможно принять меня, да и дела, о коих я, по видимому, хочу говорить ему, принадлежат Аллегамбе и Совету иностранных дел: а полному туда и должен я относиться с оными». На сие я приказал объявить ему, «что я при шел поговорить с ним так как с первым Министром Его Богдыханского Величества, и что если бы не очень нужно было с ним свидание, то я бы никогда не осмелился беспокоить его: но как и для его и для меня равно нужно мне его видеть, притом же я решился не выходить от него до тех пор, пока не увижусь с ним». После столь [266] точного объяснения помянутый слуга через несколько минут возвратясь ввел меня в большой довольно хорошо по обычаю Китайскому убранный покой, где в ожидании хозяина управитель подал мне чай с молоком. Наконец, через четверть часа Аллегадаг вышел ко мне и просил извинения по обычаю Китайскому, что не мог всякой раз, когда мне нужно было, видеться со мною; потому что старость и другие на него возложенные дела, не позволяли ему сего. После того сели мы оба, и я сказал ему: «Что если бы дела, о которых я пришел поговорить с ним, относились лично ко мне, я бы никогда не осмелился обеспокоить его, но как они принадлежат Государям нашим и от них зависит согласие обеих Государств или кратко сказать война и мир между обоими народами, то я за должность почел как возможно сыскать до отъезду моего случай изъясниться о сем с ним. Известно ему, что свободной пропуск Сибирских караванов составляет некоторым образом существенную статью договоров обеих Империй; а еще известнее, что Г. Измайлов не один раз объявлял ему, так как и Совету, что Его Царское Величество не может уже снести, чтоб делали ему привязки в сем: также он [267] знает, что свободная торговля подданных Российских в Урге именно означена в последних договорах, и что нельзя сделать ни малейшей в сем перемены без явного нарушения самых договоров; наконец известно ему и то, что с позволения Его Богдыханского Величества, по указу Его, данному Совету, я оставлен в Пекине, по отъезде Г. Чрезвычайного Посла, в качестве Агента Российского до тех пор, пока угодно будет Его Царскому Величеству отозвать меня. Но не смотря на все сии торжественные уверения, столько притесняли сей последний караван, что если бы и явная была с Россиею война, то нельзя уже поступить с ним хуже. Несколько месяцов держали под присмотром Комиссара со всеми людьми так как невольников и нет огорчения, которое бы не было причинено людям, пожелавшим торговать с нашими. А сверх того постыдным образом выгнали из Урги подданных Российских, приехавших в силу общих договоров торговать туда; а что касается до меня, то мне во всех случаях столько делали оскорблений, что невозможно и представить. Наконец Председатель Совета, не удовольствуясь всем сим, приказал прямо объявить мне, что ни один уже [268] впредь караван не будет впущен; пока пограничные дела не будут по желанию Его Богдыханского Величества приведены к концу; и притом тогда же заметил, чтоб и я приготовлялся к отъезду вменений с караваном; потому что не угодно Его Величеству иметь меня при Дворе своем в то время, когда неизвестно еще, чем окончатся дела обеих Империй. Если бы сие повеление относилось частно только ко мне: то все сие зависело бы от доброй воли Его Богдыханского Величества; но когда один раз он позволил быть при Дворе своем Агенту Его Царского Величества; то, по принятому уже у всех образованных народов в свете обыкновению, нельзя отослать столь непристойным образом общественного человека без того, если не хотят совершенно прервать всех сношений с его Государем. Если же они так сильно желают, чтобы при всяких случаях возвращали им перебежчиков и дружеские имели сношения по делам пограничным; то позвольте сказать вам, что очень худо взялись за сие; отсылка меня ни мало не поможет в сем деле, а разве еще послужит большим препятствием. Я за обязанность почитаю напомнить вам, что есть еще [269] время помочь сему; поелику мне кажется, еще не так близок отъезд мой, чтоб не можно было разрешить все сии затруднения дружеским образом». Министр отвечал мне на сие: «что как прошло столько уже времени, и Россия, в сообразность заключенных между обеими Империями договоров, не подала ни малой надежды к окончанию пограничных дел, то Его Величество решился не впускать уже ни одного каравана до тех пор пока вполне не удовлетворит Россия по всем условиям договора; а потому и пребывание мое при сем Дворе сделалось совершенно бесполезным; и Его Величество не почитает за необходимое на долгое время оставаться мне в Его Империи. Что ж касается до происшествии в Урге то Тушидту-Хан по довольным причинам удалил из своего местопребывания наших людей которые вопреки договору учинили великие наглости. Что же принадлежит, по словам моим, до другого обращения с нынешним караваном, то он не понимает, об чем я говорю: но относительно долгого, сверх обычая, непозволения торговать каравану, мы сами виноваты; потому что мы захотели ввести новое в торговлю караванов. [270] Одним словом, наконец Его Величеству наскучило уже смотреть на такой у себя закон для чужестранцев, от которого подданные его никакой не получают прибыли, и что если Двор Российский еще замедлит правосудием, то Его Богдыханское Величество принужден будет сам требовать оного другим приличным для себя образом». На сие возразил я ему, что «весьма для меня удивительно видеть Его Богдыханское Величество в столь невыгодном расположении к Его Царскому Величеству после того, как он благоволил оказать столь милостивый прием Г. Измайлову, изъявив ему, что для него очень желательно быть в дружестве с Царем, моим Государем; и я не могу понять, что могло так скоро переменить чувствования его относительно Его Царского Величества. Если Китайский Двор требует от нас возвращения перебежчиков, то равно и мы имеем тоже право, и в таковом случае ничто в свете не может нас заставить возвратить бежавших, пока удерживаемы будут наши. Пусть, может быть, снисхождение Царя, моего Государя по делу [271] Албазинскому ⁴⁸ заставило безрассудно некоторых худо знающих силы России и Монарха ею управляющего, питать некоторую надежду; но я уверен, что Государь столько просвещенный, как Его Богдыханское Величество, не ослепится пустою наружностию; он умеет отличать снисхождение, оказанное по одному только великодушию и почтению к Государю дружественному и союзному, от вынужденной уступки слабости и трусости. И, как мне в моих наставлениях предписано как можно стараться о сохранении доброго согласии между обеими Империями; то я могу прямо объявить ему, что для меня удивительно поведение Министерства Китайского. Известно ему и всему свету, что после толиких побед, Его Царское Величество может окончить по своей воле войну с Швециею; а может быть сей, мир действительно ныне уже и заключен; то после сего ничто, по моему [272] мнению, не может препятствовать ему обратить оружие свое и в сию страну, когда так много злоупотребляют его терпением. Я уверял его, что Все сии великие трудности, каковые по мнению их могут встретиться на пути к Китаю в исполнении сего намерения, тотчас исчезнут, если Его Величество вздумает сам лично приехать на границы; потому что он не такой Государь, которого бы могли останавливать затруднения; а в таковом случае они раскаются, что пренебрегли дружеством такого Государя, который не приобык оставлять без наказания свои оскорбления и который не уступает ни одному в свете Монарху в величестве и силе». Сей разговор не очень понравился Аллегадагу; почему он, несколько помолчавши, спросил меня: «позволено ли мне так говорить ему; или я не опасаюсь, гнева от Двора Руского, если пожалуются на мои угрозы». Я на сие отвечал ему, «что в таком положении дел я почитаю за необходимое не скрывать ничего, дабы в точности Его Богдыханское Величество извещен был чрез него обо всем, что он ни сказал в опровержение и защищение сего дела; и тем паче, что он может разрешить их [273] приличным его великой мудрости и правосудия образом. Впрочем напрасно он обижается моими угрозами; потому что это простые только размышления мои о неприятных следствиях сего дела, каковые могут иметь со временем столь непристойные поступки относительно нас. А что касается до жалоб, то я столь мало опасаюсь за них подпасть гневу своего Двора, что готов дать на письме ему все то, что сказал; и он для меня величайшую бы оказал услугу, когда бы доставил мне в скорости случаи пересказать Все сие самому Его Богдыханскому Величеству; ибо я уверен, что если он малое обратит внимание на все то, сколь неправильно поступают с дружественною и союзною Державою; то заметит, что мои намерения искренны, и только к сохранению доброго согласия между обеими Империями клонятся». Министров на сие был ответ: «что Его Величество не привык ни на что решаться, не рассмотревши прежде всех обстоятельств; он никогда не переменяет ни по каким причинам мер, им принятых; и как он прямо объявил уже в рассуждении караванов и меня; то он не смеет предложить ему о перемене сего мнения, и так следует начать с [274] выполнения наших условии, а после они увидят, что должно будет делать относительно прочего». В заключение сего я сказал ему: «таким образом и вижу, что мы напрасно стараемся сохранить с нашей стороны согласие между обеими Империями, тогда, как они с своей стороны ничего не хотят сделать: и так жребий уже брошен, должно окончить оружием. По крайней мере и доволен тем, что исполнил мою обязанность, известивши первого Министра Его Богдыханского Величества о неприятных следствиях, могущих произойти из всего сего: и по одной только сей причине я почел за необходимое обеспокоить его моим приходом». После сего я встал и простился с ним. При выходе он проводил меня до дверей залы; и стоял до тех пор, пока я не сел на лошадь.

В тот же день я простился также с Пойямбой или Обер-Маршалом придворным, и должными образом поблагодаривши его за все милости, каковыми я имел честь пользоваться с первой минуты нашего знакомства, не упустил способного случая в точности представить все, что я объявил Аллегадагу. Он сказал мне на сие: «Что прискорбно ему видеть успехи торговли [275] несоответствующими моим желаниям. Это правда, что Его Богдыханское Величество очень оскорбился, не видя конца делам относительно перебежчиков, и даже уверился, что наш Двор ни малого не имеет желания удовлетворить их по сему случаю, а только мы стараемся водить его, дабы выиграть время; а рассмотря все сие, он согласился на предложенную Министерством вашу отсылку. Очень для него удивительно, почему Двор наш не может решиться пожертвовать несколькими сотнями семейств, совершенно бедных, тем постоянным выгодам, каковых бы он надеяться мог от дружества Его Богдыханского Величества, и что он ни мало не сомневается, что если бы Его Царское Величество был настоящим образом извещен о справедливых требованиях Двора Китайского и о неважности дела, то он тотчас бы дал свои повеления возвратить требуемые семейства». Я на сие представлял ему пространство мест, и потому невозможность с отъезда Г. Измайлова получить ответ о сем деле из С. Петербурга. Но он заставил меня замолчать, сказавши, что он не может точно сказать об этом, но ему совершенно известно, что в других случаях гонцы наши гораздо скорее приезжают [276] сюда; что он советует мне, по приезде на границы наши, получше приняться за сие дело; и что может уверить меня, если удовлетворен будет Его Богдыханское Величество в сем деле, то он и о прочем, чего мы желаем, наилучшим образом отзовется. Впрочем я должен быть доволен тем расположением, с каковым я принят у Двора и даже самим Его Богдыханским Величеством; а если дела поправятся, то ему не неприятно будет видеть меня опять в Пекине».

16-го. Я провожал Богдыхана при отъезде из Пекина в Иегголь; но на сей раз я не имел чести говорить с ним, а он сказал мне только чрез Церемониймейстера: «Что он препоручает со стороны своей объявить Его Царскому Величеству то же, что препоручено было Господину Измайлову ⁴⁹, что он желает мне [277] счастливого пути, и чтоб я написал с границ если узнаю что нибудь новое, случившееся в Европе».

Не за долго до сего препоручения от Его Величества, я виделся с Аллегамбою, который, после нескольких вежливостей и ласковых объяснений, просил меня, как возможно постараться поспешать возвращением перебежчиков, прибавив к тому: «Что Его Богдыханское Величество имеет особенную в сем деле ко мне доверенность, потому что, судя по всем признакам, я вскоре возвращусь в Китай, или по означенному делу или по торговле». Я уверял его на сие, «что как Его Царское Величество имеет довольно подданных, то он никогда и не думает, вопреки справедливости, задерживать у себя подданных соседних держав». И я обещался тогда же написать ему, по прибытии моем на границы, если узнаю, принято ли какое намерение в рассуждении сего дела. Потом спросил я его: для чего отказано в пропуске с границы писем, в которых может быть и было что ни будь касательно сего дела. На [278] сие он отвечал мне, что «если бы сие могло быть, то бы ни мало не попрепятствовали в пропуске их; и если в них содержалось повеление о возвращении пленных, то бы сообщили Мандарину, находящемуся по сему делу в Селенгинске». Наконец, не видя ни малых признаков, чтоб могло продолжиться мое пребывание в Пекине до вызова от Его Царского Величества, я начал понуждать Комиссара приготовляться к скорейшему отъезду; почему он вперед и отправил

25-го часть своего обоза к Красной горе, лежащей на день езды за Великою стеною, которая назначена была сборным местом всего каравана. На сей случай не дали людям, находящимся при караване, Китайской стражи как делалось прежде, но только приказано было, во всех селениях, где они остановятся, давать им сторожей; кроме сего препоручено было от Совета Монгольских дел Войске или гонцу безотлучно находишься при сем обозе впредь до повеления.

Месяц Июнь.

6-го. Мандарин, по имени Тулошин, дал мне знать что как он получил повеления от Его Богдыханского Величества [279] проводить меня до Селенгинска и заготовлять для меня на дороге съестные припасы и на станциях лошадей; то он желает знать, когда я готов буду к отъезду, дабы он мог принять для сего свои меры, и заблаговременно послать в степи гонцов, для нужных к моему путешествию распоряжении.

8-го числа Комиссар просил в Совете стражи для каравана; но ему не дали оной, а сказали только, что Мандарину Тулошину предписано иметь попечение о караване; и поелику он обязан часто сворачивать с караванной дороги, для заготовления съестных припасов и лошадей, в которых мы будем иметь нужду, то при нем, под его приказаниями, будут писец и два гонца, которые не отлучатся от каравана, пока благополучно прибудет в Селенгинск.

В тот же день отправлены 36 повозок с товарами к сборному месту, в сопровождении наших людей и гонца от Совета.

16-го. Аллегамба позвал меня во дворец Его Богдыханского Величества, где по прибытии моем представил мне два куска камки со стороны Хана, объявляя: «Что Его Величество, за полученные им при начале Нового года от меня подарки, [280] благоволил с своей стороны подарить мне сии два куска камки». Я принял сей подарок со всем должным почтением, уверив сего Министра, что я всегда воспоминать буду все те милости, каковых удостоивался от Его Богдыханского величества во время пребывания моего в его Империи, и что везде, где ни буду, не премину его прославлять.

Месяц Июль.

4-го числа Аллегамба прислал ко мне Мандарина, для показания письма, недавно полученного им от Мандарина из Селенгинска, в котором он крайне жаловался на пронырства, употребленные во время пребывания его там Рускими Офицерами и другими жителями сего города прибавляя к тому, «что все у него беспрестанно спрашивают, для чего он там остается столь долгое время и скоро ли возвратится; а когда он спрашивал их, не получено ли какого решения по делу для которого он находится там, то они ответствовали, что не имеют других повелений, кроме того, чтоб со всевозможною честностию проводить его, если он вздумает возвратиться». Сверх того писал он еще, что «столь мало выдают ему и его людям пищи, что если бы ему нечем [281] было самому дополнить недостаток, то бы он дошел до крайности; кроме того, столько его беспокоят в рассуждении писем, полученных ими на границах, о коих всеми силами стараются узнать от него, для чего он не хочет принять их и отослать в Пекин; но на сие он всегда отвечал, что он в Селенгинск единственно прислан по делу перебежчиков, и потому не может вмешиваться ни в какие другие дела и принимать писем». Мандарин, прочитавши сие письмо, сказал мне, что Аллегамба приказал спросить у меня, не уже ли все сие делается по повелению Его Царского Величества? На сие я дал ему знать, «что если он судит по сему происшествию таким образом о Царе, моем Государе, то он очень ошибается, поелику Его Царское Величество столь великодушен, что и с врагами, взятыми в плен, поступает самым кротким образом, то подлинно он не будет худо обращаться с подданными дружеской Державы». Я прибавил к сему, что хотя я мог бы и более жаловаться на дурные поступки со мною, нежели сей Мандарин; но я сам не одобряю оных, и если бы Аллегамба благоволил дать мне список с сего письма, то я готов бы и за необходимую [282] обязанность поставил бы себе известить о сем Его Царское Величество. Но что касается до приказаний, каковые по словам сего Мандарина даны ему, чтоб не принимать писем, пока не будут возвращены требуемые перебежчики, хотя бы оные были посланы в Совет, то я не могу не объявить, что таковые поступок означает явную холодность.

8-го числа ввечеру Аллегамба прислал ко мне Мандарина объявить со стороны его почтение и сказать, что завтра мне можно явиться в Совет, где он изъяснит мне причины, заставившие Двор решиться на мой отъезд, и что даже он даст их на письме. На сие в ответ я приказал ему сказать, что с великим удовольствием я буду в Совет для узнания оных.

(Окончание впредь.)

Комментарии

48. Албазин, небольшой город, имевший от 5-ти до 600 домов, которой Руские выстроили в весьма плодоносной стране на полуденном берегу реки Амура при устье реки Албазин; но в конце 1715 года восточные Мунгалы, с помощию Китайцев, осадили его и по двухлетней осаде им овладели и совершенно разорили оный.

49. На отпускной аудиенции Император Китайский прямо объявил Г. Измайлову, что позволяет остаться Г. Лангу в качестве Агента Российского, с тем только, если Чрезвычайный Посол, по возвращении своем в Россию, может преклонить своего Государя к возвращению требуемых перебежчиков в Руские границы; а если сие не исполнится, то хотя он и не отошлет помянутого Агента, только не примет ни одного каравана, пока не удовлетворят ему. Но Г. Измайлов, по приезде своем в Москву, нашел Двор столько занятым войною с Персиею, что никак не мои получить настоящего решения о сем деле.

Текст воспроизведен по изданию: Поденная записка пребывания г. Лоренца Ланга, агента его величества императора Российского при китайском дворе, 1721 года // Северный архив, Часть 4. № 22. 1822