ЖАН БАПТИСТ ДЮ ГАЛЬД

ГЕОГРАФИЧЕСКОЕ, ИСТОРИЧЕСКОЕ, ХРОНОЛОГИЧЕСКОЕ, ПОЛИТИЧЕСКОЕ И ФИЗИЧЕСКОЕ ОПИСАНИЕ

КИТАЙСКОЙ ИМПЕРИИ И ТАТАРИИ КИТАЙСКОЙ,

снабденное разными чертежами и резными фигурами,

сочиненное И. Б. Дюгальдом,

а с французского переведенное Игнатьем де Теильсом

ЧАСТЬ I.

В Типографии ИМПЕРАТОРСКОГО сухопутного шляхетного кадетского корпуса.

1774 года.

=================================================================

ПРЕДИСЛОВИЕ.

Империя китайская еще из весьма давных времен стремила на себя любопытное внимание Европы. Первые об оной известия казались неимоверными; а описание, изданное об ней путешественником венецианским, который следуя за Татарами, прошел несколько Областей оные, почтено было плодом лестного воображения: все им повествуемое о древности сей Монархии, о премудрости ее законов и правления, о плодородии тамошние страны, о богатствах доставляемых ей торговлею, о удивительном множестве ее обитателей, о кротости, вежливости и добронравии оных, о рачительном сохранении художестве и земледелия в цветущем состоянии, о склонности и ревности их к наукам; все сие признали едиными выдумками, в коих и малейшие черты вероятности не примечалось. Никак не могли себе представить, что бы на самом отдаленном краю Асии и позади толиких почти совсем варварских народов, было Государство сильное, и просвещеннейшим европейским Царствам ни в чем не уступающее.

Время прогнало сие предрассуждение, и удостоверило более в чистосердечии венициянского писателя; а особливо, когда увидели, что описываемое им согласовалось с объявляемым во известиях первых Мисионеров, кои в конце XV века даже и в самый Китай проникли, куда прежде, по некоторым политическим сего народа причинам, возбранялся вход чужестранцам. Не могли уже ни как сомневаться и не верить свидетельству таких людей, которых сан, состояние, праводушие, разум и бескорыстие отвращали всякое подозрение.

Тогда любопытство возбудилось; и равнодушие, в каковом до тех пор в рассуждении Китая пребывали, обратилось уже в чрезмерное рвение о познании народа толико древнего, и о котором толь удивительные дела повествуемы были. Но сие любопытство произродило множество таких известий, которые ни малейшего основания не имели, и кои о сей Империи самые [IV] ложные внушали мнения. Как скоро европейский корабль пристав в какую на самом краю Китая лежащую гавань, препровождал в ней несколько месяцов, то даже низкого состояния люди на нем находящиеся, с жадностию записывали не только взору их представлявшееся, но и все, о чем только старались познать из разговоров с мало просвещенною чернью. По том возвратясь во свое отечество, и таковые сведения почитая основательными, не стыдились оными славиться, и полагаясь на толь слабые открытия, издавали разные о Китае известия.

Другие будучи менее чистосердечны, вздумали доставить читателям некое приятное удовольствие, дополняя из собственной головы, в чем не доставало их знания, как то сие учинил один итальянский путешественник, в сочинении своем напечатанном в Неаполе, 1720 года, под заглавием: Goro del Mondo, то есть, путешествие кругом света. В нем подает он подробное описание Дворца Императора китайского: и хотя об оном не имел ни малейшего сведения, и все есть плодом выдумки; однако же для удостоверия во своем повествовании, без всякого стыда ссылался на Отца Грималдия, Президента математического Приказа, который будто, как то он уверяет, водил его во Дворец. Можно ли ж было, по приведении такового свидетельства, о справедливости его сомневаться? Но подлинно известно, что он действительно был в Пекине, и неоднократно ходил по тамошним улицам с одним китайцем, бывшим при нем вместо служителя; что весьма часто посещал езуитов, кои всевозможные услуги ему оказывали; что просил их показать ему Императора или по крайней мере его Дворец, чего однакож они ни как не в состоянии были сделать; что некогда пришед к мосту, чрез которой обыкновенно во Дворец проходят, увидел себя принужденным возвратиться, по тому что служитель его не хотел подвергнуть себя несчастию, когда б перешел чрез мост оный; и что на конец надлежало ему выехать из Пекина, видев от Дворца только одни Южные врата, кои всегда бывают заперты. И потому довольно ясно, что описание его о Дворце, о чертогах, о [V] императорском престоле, о аудиенции его и о прочем есть неоспоримо им выдуманное. Отец Грималдий хотя и был Президентом математического Приказа, мог ли однакож без особливого от Императора повеления, ввести во Дворец незнакомого человека между своими сочленами, на поклонение к Государю шедшими? ибо ни первый государственный министре, ниже ближайший сродник Императорский не пользуется сим преимуществом.

Но кто хотя малое о Китае имеете сведение, тот конечно еще более удивится, что писатель, толико славный отменными своими дарованиями и знанием, употребил столь много времени тщетно, не только на перевод двух древних арабских о Китае описаний, наполненных лжи и глупости, но и на истощение своего красноречия в длинных истолкованиях оных арабских сказок. Не великая требовалась прозорливость ко усмотрению, что сочинители оных, арабские купцы, ни какой вероятности не заслуживали, и что они в Китае никогда не бывали. Но если сердце объемлется какою страстию, то уже разум беспрекословно верит и самым смешным басням, и тщится придать вид истинны всему тому, что только к бесчестию тех служит, которых мы не любим, или коих не любить вменяем себе в достоинство.

Не все ученые имеют довольно проницания, дабы прямо распознать истинное от ложного, как то видно оное из рассуждении толико основательных и справедливых одного ученого Академика (г. Дорту де Мейран, член Академии наук. Смотри XXI тот поучительных и любопытства достойных писем, страница 76.), писавшего о китайском народе, и которые предложил он Отцу Парренину под видом сомнений, на что и получил от него желаемые изъяснения.

Оные ж безрассудные описания, для единого увеселения вымышленные или составленные какою либо страстию, объемлят читателей неизвестностию, заставляя сомневаться даже и в самых справедливых, и рождая иногда в просвещеннейших людях толь сильные предрассуждения, от которых с трудом освободиться могут. Сколько на примере видим таких, кои [VI] стоят в том твердо, будто китайский народ полагает начало своей Империи от потопа, или еще и от сотворения мира?

Сие толь нелепое воображение имеет весьма малое число Китайцев, обманывающихся в том несправедливо расположенными Епохами некоторых Астрономов; ибо все прочие порицают сие невежество. Что бы сказали о тех Китайцах, кои бы узнав, что некто из европейских писателей осмелился утверждать во своих сочинениях. будто мир существует от самой вечности, заключили, что сего мнения придерживаются и все Европейцы?

Китайцы полагаются в том на великую свою Историю, которая вместо утверждения подобных сему нелепостей, определяет начало Империи от Фу хия; при чем и того подлинно не поставляет, когда и сколько времени царствовал он и его наследники до самого Яу: ибо единственно со владения сего Императора кажется летоисчисление их довольно основательным. И в самом деле нет почти ни малого сомнения как в течении полагаемого тамо времени и в разделении толиких разных правлений, так и в описании знаменитых дел и происшествий.

Со всем тем признаться должно, что точнейшие о Китае известия получили мы чрез мисионеров, которые большую часть своей жизни препроводили в Столице и в разных Областях оные Империи, чрез что и могли подать надежнейшие об оной в рассуждении других познания, которые однакож довольно недостаточны, а в иных местах и неосновательны: ибо заняты будучи тем великим предметом, для которого оставя свое Отечество, в отдаленнейшую часть Асии устремились, описывали Европейцам единственно о расположениях и склонностях оного народа к закону христианскому, и о успехах в обращении его к оному, чрез проповедание слова Божия: о прочем же упоминали иногда весьма кратко и как будто мимоходом. были из них и такие, кои по неотступному прошению некоторых из ученых Европейцев, старались о открытии разных достойных любопытства дел и обстоятельств; но кои однако не во всем точную [VII] наблюдали исправность, ибо в том полагались на китайские книги, которых сочинители обыкновенно весьма склонны к неумеренному превозношению редкостей и чудес своего Государства. Главные же их ошибки, от последования оным книгам, произошли в Географии. Со всем тем сие не побуждает сомневаться в истинне многих мисионеров, кои имея жительство в некоторых прекрасных Областях, где природа кажется разверзла все свои богатства, подали единственно об оных вернейшие описания; однакоже иных заставили думать, что из прочие места им подобны. Но как они писали токмо самими ими там виденное и примеченное, то, если Европа ложные возымела мнения, они в том нимало не виновны; а особливо что тогда еще не все Области были объеханы, как то после исполнено, по повелению Императора для сочинения верной всего Китая карты. И сею то многотрудною работою, толико лет производимою достигли познаний гораздо обстоятельнейших и вернейших.

Что касается до О. Леконта писавшего о Китае с таковою приятностию, то он упоминал только о некоторых материях, не утверждая нимало, что бы хотел подать об оном точное и всеобщее известие; но еще напротив того признается, что собрание писем его должно почитать единственно записками могущими принести пользу тем, кои в последствии времени захотят подать о сей великой Империи гораздо совершеннейшее описание.

Над таковым то Описанием тружусь я тому уже несколько лет. Множество и различность материй в предприятии моем включающихся, заставляли о исполнении оного сомневаться. Но увидят, как то льщусь надеждою, что я не только прямо совершил мое намерение, сколь ни обширно кажется оное, но еще и сверх оного прибавил многое. Я могу сказать смело, что не упущено мною ни малейшего обстоятельства, для точного показания сей пространные части Света во всем заслуживающем примечание, и для удостоверения в истинне учиненного мною о том повествования.

Я имел чрезмерно великое множество записок сочиненных в самом Китае: чтение сих рукописей, в [VIII] коих большая часть приводимого была для предприятия моего со всем бесполезною, меня не устрашило: ибо в иных местах находил я такие обстоятельства, которые или были еще неизвестны, или подтверждали истинну упоминаемого в разных печатных известиях. Когда беспристрастные и при том просвещенные люди описывая в разные времена и о разных местах одного Государства, изображали какую вещь одинаким образом, как будто бы сговорясь между собою, то на свидетельство их не полагаться, значило б определить твердо, ничему не верить.

Сверх того частые свидания, кои имел я с некоторыми мисионерами из Китая возвратившимися, а еще более беспрерывные переписки мои, тому уже с лишком двадцать четыре года, с другими живущими по разным Областям Империи, подали мне вспомоществования и объяснения, каковые почитал всегда крайне нужными. Иные из них, по особливой ко мне благосклонности, перевели несколько книг искусными Китайцами составленных, кои входили в мое Сочинение, и кои служат доказательством большей части приведенных мною повествований.

По окончании сего моего Сочинения, хотел было я послать оное в Китай, на рассмотрение знатнейшим Мисионерам; но ко исполнению того требовалось много времени и способности. По счастию уведомился я тогда, что тот самый, на кого я всех более полагался, прибыл во Францию. Это был Отец Контанцин, который возвратился в Европу для разных до Общества его касающихся дел

Сей ученый и искусный муж препроводил в Китае 32 года, 10 лет жил он в Пекине, а остальную часть оного времени по разным Областям. Пробыв в Париже более года, имел он довольно случая ко прочтению Сочинения моего неоднократно, равномерно как и к рассмотрению оного со всевозможным вниманием и примечанием, чего я желал толико. Тогда то воспользуясь его просвещениями и знаниями в разрешении некоторых сомнительных дел, и в прибавлении нужных описаний, удостоверился я в настоящей исправности приводимого мною. [IX]

По таковых употребленных мною предосторожностях, усмотрит, кажется, с каковым тщанием старался я избегнуть той укоризны, каковую сам некоторым новейшим историкам делаю за то, что чрезмерно много полагались на записки неверные и пристрастные, и что или по легковерию, или по неразборчивости своей, подали Европе о сей Империи ложные мнения.

Что принадлежит до сего моего Сочинения, то во первых следует всеобщее понятие о Империи; подробное же всего в ней заключающегося разделено по разным пристойным местам; за сим идет краткая История о некоторых народах, между прочими и о Сифанях, составлявших вдревле Государство сильное и самому Китаю страшное, но которое раздираемо будучи междоусобными бранями, на конец власти оного покорилось. Не мог я умолчать о некоторых любопытства достойных примечаниях и наблюдениях, учиненных разными чрез сии прекрасные Области проезжавшими мисионерами, коими означено в оных поденно и с особливою подробностию все взору их представлявшееся так, что читая их кажется, как будто вместе с ними в путешествии обретаются. Сие служит вступлением в описание пятнадцати Областей, составляющих Империю. В нем показывается великое множество городов славных как своим положением и обширностию, так знатным числом обывателей и чрезмерным в них съездом Китайцев для торговли, равномерно и красотою общенародных зданий и обилием всюду царствующим: в нем означается, какой хлеб, какие древа и особливые плоды ростут на землях толико плодоносных и часто в один год сугубую жатву приносящих; какие металы, минералы, и драгоценные мраморы из гор китайских достаются; какие редкие произрастания доставляют коренья толико целебные и в других частях Света неизвестные: сверх того упоминается о множестве озер, прокопов, больших и малых рек, снабдевающих рыбою всякого рода; об оном удивительном количестве мостов отважностию выведенных, крепких, украшенных разными иссеченными изображениями, и сделанных для [X] большого спокойствия всего Общества; одним словом сказать, не упущено при сем ничего, что только искусство и природа могли произвести для удовлетворения пользе, надобности и увеселению тамошних обитателей. По окончании упомянутого следует краткая История сей великие и древние Монархии; при котором случае придерживался я всеобщего Китайцами принятого мнения, по которому летоисчисление начинаясь у них со владения Императора Яу, даже до настоящих времен продолжается, и которое почитается ими самым правильным, как то показано мною в предуведомлении к оной Истории учиненном.

За сим всеобщим Китая изображением, следует подробнейшее описание всего до народа оного касающегося, как то его свойств, нравов, обыкновений, правления, успехов, закона, нравоучения и подобного тому, при чем каждая из оных материй занимает столько пунктов, сколько обширность ее того по рассуждению моему требует.

Во первых говорю я о древности и пространстве сей Монархии, о власти Императора, о его расходах и приходах, о обретающихся при его особе, о великолепии его дворца и о препровождении его, когда выезжаете; о образе чиноправления, как гражданского, так и военного; о должностях возлагаемых на Мандаринов, о их власти и о честях им воздаваемых; о силах Империи, о крепостях, о военных людях, о их оружиях и артиллерии; о благочинии наблюдаемом как в городах для сохранения доброго порядка, так и по большим дорогам для безопасности и спокойствия путешественников.

По сем представляю дух и свойство оных народов, виде и лицеизображение их, моды, жилища их с убранствами в оных; наказания преступников, и порядок наблюдаемый в тюрмах, в кои сажаются виновные.

Дворянство получается в Китае только чрез единые достоинствы: я показываю, каким образом приобретается оное, и сколь много различествует от европейского. Как тамошние Вельможи чрезмерно убегают роскоши во всем до единой особы их касающемся, а [XI] напротив тем более пышности являют в рассуждении наружности; то увидят, какое великолепие употребляется в путешествиях и торжествах их, равномерно и при общенародных зданиях, как то мостов, триумфальных ворот, башен, городских стен и тому подобного.

В Китае на все установлены правила, даже и на самые обыкновеннейшие в Обществе должности; для сего упоминаю о обрядах, наблюдаемых тамо при изъявлении знаков учтивости, в посещениях, во взаимном приношении даров, в письмах, в пиршествах, при бракосочетании и при погребениях.

Что ж касается до простого народа, то оный бывает всегда упражнен или земледелием, или художествами механическими, или торговлею: и по тому надлежало мне говорить о почтении, в каковом состоят земледелие и прилежащие к оному; о искусстве и знании художников; о невероятной торговле отправляемой внутри Империи; о множестве озер и рек, орошающих Области, и обилию в них споспешествующих; о грузовых и других судах, или кораблях, на которых из одной Области в другую толико богатстве перевозится; на конец о монетах древних и о имеющих ныне хождение во всей Империи.

Главная торговля, производимая Китайцами вне Государства, а особливо с Европейцами, отправляется большею частию лакированными вещами, фарфором и шелковыми материями; для сего изъясняю, где достают лак, и как фарфор делается; при том сообщаю также перевод из одного древнего китайского писателя, научающего, каким образом кормить и выводить червей шелковых, дабы получаемой от них шелк был чище и в большем количестве собирался. Для яснейшего ж показания всего упомянутого, приложены многие резные изображения.

Науки, чрез кои единственно до высших честей и достоинстве в Китае достигают, и которые по большей части состоят в совершенном познании законов, истории и нравоучения, заслуживают отменное внимание; по чему со всевозможным тщанием старался я показать оные. Во первых упоминается здесь, какое [XII] понятие должно иметь о китайском языке, от всех прочих мертвых и ныне употребительных толико отличном; для сего изображаю свойство оного, произношение слов, кои все состоят токмо из одного слога, а к тому присовокупляю еще краткую грамматику. По ней следует делание чернил и бумаги, такожде тиснение и переплет книг.

После сего показываю я, каким образом младые Китайцы обучаются, чрез сколько разных степеней и экзаменов они проходят, дабы на конец учиниться докторами: лучшее о сем наставление почерпнуто из одной китайской книги, мною вкратце переведенной, и в которой предписывается порядок для обучения юношества; избрание учителей; истолкование оному разных из истории полезных деяний, для устроения в добронравии; экзамен приуготовляющимся к поступлению на разные степени; образец речи произносимой в Собрании ученых, и проекте Академии или Общества людей в различных знаниях искусных.

Все сие служит преддверием к китайской учености, то есть, к познанию оных книг толико древних, и Китайцами толико почитаемых, кои известны под названием Гин или высшего, непреложного и на неколеблемых правилах основанного учения. Их считают пять; они почитаются у них Канониками первого степени, и по превосходству названы У гин, то есть пять книг. Я привожу только о их содержании, после которого приступаю к четырем книгам класическим, или Каноникам второго степени, называемым Сы шу, кои так сказать, ни что иное, как изъяснения о разных материях и нравоучительные правила на оных древних памятниках основанные. Они сочинения Конфуциева, и в них собраны, его учениками, все поучительные наставления и разговоры сего славного Любомудра, которого весь народе чтите своим учителем. К сим четырем книгам присоединяю еще две другие Китайцами весьма много почитаемые, и поставляемые в число книг класических.

Оные то книги составляют прямо китайскую науку, заключающую в себе главные правила китайского Правления, и поспешествующую толь доброму порядку [XIII] во всей Империи наблюдаемому. И в самом деле сказать можно, что сия наука есть для человека существеннейшею, ибо касается до его поведения и до средств ко учинению себя совершенным, согласно с состоянием и званием каждого.

Может быть подумают, да и не без причины, что правление Китая, утвержденное с начала на таковых правилах, мало по малу, чрез толь долгое течение времени и под толикими разными царствованиями, конечно пришло в ослабление. Но Китайцы самым делом свидетельствуют, что они от премудрости оных наставлений толико священных никогда не удалялись. Всяк может познать сие из чтения истории о царствовавших поколениях, собранной по повелению и под смотрением Императора Кан хия, который толико лет управлял Китаем со славою.

В сем любопытства достойном его собрании находятся речи и рассуждения величайших, искуснейших и просвещеннейших мужей всей Империи. В нем изображаются разные Императоры, говорящие во своих манифестах, объявлениях и указах, равномерно как и в наставлениях посылаемых ими к государям, ко владельцам их данникам, и ко Правителям: в нем заключаются речи и представления, чинимые Императорам первыми их министрами и разумнейшими в Государстве мужами. Все в них приводимое касается большею частию до доброго или дурного правления, до прилежания к земледелию, до средстве к облегчению народов и к доставлению им нужного, до искусства и трудности правления, до войны, до возвышения ученых и до прочего тому подобного. О самых тех же материях упоминается еще в двух других книгах, из коих первая заключает в себе разные происшествия во владение Колена Минов случившиеся; а другая известна под заглавием, славные женщины, в которой видно, что во время разных правлений, китайские женщины поступали, и семьями своими правили по оным нравоучительным правилам

По таковом подробном описании Правления Китайского, говорю я о законе сих народов, о их нравоучении, о их знании в других науках, о склонности их ко [XIV] истории, стихотворству и театру, а на конец о искусстве их во врачебной науке. Что ж касается до вер принятых и терпимых в Китае, то по порядку времени предлагаю о учении разных в сей Империи царствующих расколов, такожде и о основании и успехах в оной Христианского Закона.

Как нравственная философия почитается всегда главным учением Китайцев, и единственно чрез учинение себя в оной искусными, могут они достигать высших государственных чинов и достоинств; то дабы узнать подлинно, какие понятия и правила имеют они в рассуждении законов благонравия должно прочесть со вниманием некоторых из мудрецов их: для сей причины сообщаю краткие выписки из двух Сочинений о нравоучении. А хотя Китайцы и в других науках не оставляли упражняться; однакож не столь великие имели в них успехи, о чем подробнее рассудить можно из приведенного мною. Но должно признаться, что имеют они склонность ко стихотворству, а особливо ко истории, как для верного и беспристрастного описания истории своего отечества, так и для сочинения небольших повествований довольно подобных нашим любовным оказаниям, и кои различностию странных изображенных в них приключений, содержат разум в недоумении, поставляя главною целию своею то единое, дабы к порокам произвести отвращение, а напротив того побудить ко исполнению добродетелей.

Осталось толико упомянуть о врачебной науке, и каким образом обучаются ей Китайцы: для сего во первых предлагаю я всеобщую систему их врачей, а по том искусство их в рассуждениях о болезнях по биению пульса, и в знании употребления трав их для состава лекарств. К сему приобщаю сокращение одного сочинения, которого Творец для врачей не весьма полезен. Он научает своих соотчичей таинству, убегать вспомоществования врачей и их лекарств, и каким образом для продолжения дней своих в совершенном здравии, легко можно учиниться врачом самому себе.

Конец сего моего Сочинения заключает в себе описание Китайские Татарии, Кореи и Тибета. До сих пор [XV] известны были только одни имена сих пространных государстве: но особенные получат об оных познания, как из географических и исторических наблюдении, приведенных мной об оных, там и из осьми Отца Гербильона путешествий, учиненных по Татарии, по повелению и в дружине Императора.

В заключении же всего следует роспись некоторой части цыркулей широты и длины, снятых географическими измерениями употребленными миллионерами, для нанесения великого множества карте во свете изданных.

А что бы Общество известно было, откуда почерпнул я познания мои о Империи Китайской, то при сем сообщаю роспись мисионеров, коих печатные и рукописные издания поспешествовали мне к составлению сего моего Сочинения, а именно:

Отец Мартин Мартини.

- - - Фердинанд Фербист.

- - - Филипп Куплет.

- - - Габриель Магальгаенс.

- - - Жан де Фонтаней.

- - - Иоахим Бувет.

- - - Жан Франциск Гербильон.

- - - Франциск Ноель.

- - - Лудвиг Леконт.

- - - Клавдий Визделу.

- - - Лудвиг Бабтист Регис.

- - - Иосиф Геинрих де Премар.

- - - Франциск Ксаверий Дантрколь.

- - - Иулиан Плакид Гервьо. [XVI]

Отец Сир Контанцин.

- - - Пьер де Говиль.

- - - Жан Арман Ниель.

- - - Доминик Парренинь.

- - - Пьер Жарту.

- - - Викентий де Тартр.

- - - Жозеф Ан Мари де Малья.

- - - Жан Алекси Голлет.

- - - Клавдий Жакемень.

- - - Лудвиг Поркет.

- - - Эмерих де Шаваньяк.

- - - Антоний Гобиль.

- - - Жан Бабтист Жак. [14]

Всеобщее понятие о Китайской Империи.

Китайское государство западными Мунгалами называется Катат; Манжурскими татарами Никан гурун; а Китайцами Джун го. По какой же причине Европейцы именуют оное Хиною, того прямо утвердить не можно, разве только производя сие слово от Цинь или Тай Цинь, первой царской фамилии победоносное оружие свое до Запада простершей. [2]

Императором Цинь ши хуаном в Бенгалу отправленная морская сила, как то китайская История повествует, долженствовала конечно имя Циня, могущество свое толь далеко распространившего, между Индийскими прославить народами так, что от них перешед оно в Персию и Египет, по видимому и до нас достигло, около 230 года до Рождества ИИСУСА ХРИСТА; и сие кажется всех большую вероятность в себе заключает.

Но какие бы мнения ни происходили в рассуждении названия; однако то подлинно, что Китай между известными Государствами есть величайшее и самое лучшее: ибо я не хочу сказать, что бы в землях Австральских или в иных неизвестных странах не был еще какой народ просвещенный. Когда из Европы в ближайшие от Африки земли входим, то не представляется ли нам, что совсем в другом свете находимся? Даже у самых Индийских народов, которые в рассуждений прочих не столь грубы, когда сравниваем их с нашими просвещенными, обретаем толико невежества, что полуварварами назвать их можем. Кто ж бы подумал, чтоб на самом краю такового варварства обитал народ сильный, просвещенный, в художествах искусный и к наукам прилепленный.

Когда в XIII веке Марк Паул Венецианин издал первое об нем описание, то сколько таких сыскалось, кои сочинение его почли собранием басен и малейшие вероятности лишенным. Восстали на него хулители, которые утверждаясь на догадках, подобных употребляемым иными нашего времени писателями, силились доказать несправедливость оного. Совсем тем довольно известно, что сей путешественник, следовавший за Татарами западными, когда они в завоевании Китаем приступали уже к окончанию, писал единую истинну. Сие можно видеть ясно и из его описания некоторых городов, кои и по ныне в том же находятся состоянии, в каковом они их представил, и кои те же самые имена и до днесь сохранили. Ибо кто усомнится, что место названное им Чиньгиан, лежащее на берегу реку Гяны (Гян значит реку.), не есть город Джинь гян на сей великой реке [3] стоящий? А ежели в чем и находится разность, то не можно ли приписать оную или различности языка татарского, или испорчению китайских слов произносимых иностранными, которые не имели еще времени, приучить слух свой к языку от всех прочих толь отменному?

/Обширность Китая./ Китай в рассуждении долготы от Севера к Югу гораздо более Татарии, о которой географическое предлагаем описание, в широту же от Запада к Востоку занимает меньшее противу оные пространство; но в прямой линии, с которой бы стороны ни измерять сие Государство, имеет оно не менее 360 больших Французских миль (На полях карандашом: 1890 в. - OCR), считая по 20 на каждый степень. Разделяется оно на пятнадцать Провинций или Областей. Шынь сиская, Шань сиская и Джи лиская лежат вдоль славные стены, Китай от Татарии на Севере отделяющие; Шань дунская, Гян наньская, Дже гянская и Фу гияньская находятся при Восточном море; Гуан дунская, Гуан сиская, Юнь наньская и Сы чуаньская служат пределами Запада и Полудня; Средина же занимается Хо наньскою, Ху гуанскою, Гуй джеускою и Гян сискою Областями.

/Ведомство или правление./ Каждая Область разделена на известное число Правлений по китайски Фу называемых, от которых зависят другие гораздо меньшего пространства, как то Джеу и Хянь [подобно как у Французов земские и нижние суды подчинены надворным]. Главные судьи первых называются Джи фу, а начальствующие в последних Джи джеу и Джи хянь. От сего происходит, что в округе одного города Фу именуемого, находится всегда один Мандарин Джи фу (Джи значит править, Фу город первостепенный и проч.), и по крайней мере еще один Джи хянь: ибо в самых больших городах, выключая Джи фу, бывают еще два нижних Мандарина, имеющих титул Джи хянь, по тому что в рассуждении великие обширности земли разделяется оная на два уезда, из которых каждый судится прежде всего в правлении своего Джи хяня.

То и другое правление имеет также всегда особливое название, и зависит непосредственно от правительства Джи фу, которое обыкновенно бывает гораздо многочисленнее и сильнее, и по большей части различно [4] именуется. На пример, выключая шести верховных Судов обретающихся в Пекине, находится тамо еще правление касающееся единственно до сего города, который есть Столицею всей Империи, и Шунь тянь называется. Под сим правлением состоят еще два нижних двух Хяней или третьестепенных городов, из коих один именуется Тай хин, а другой Вынь пин.

Впрочем, когда говорится о Хяне или третьестепенном городе, не должно думать, что бы оный заключал в себе округу небольшого пространства: иной Хянь имеет в обширности своей 60, 70 и 80 миль, и Императору несколько милионов подати платит.

Сказанное нами выше о городах Тай хин и Вынь пин разумеется и о многих других, смотря по пространству земель жителями населенных, так что число городов сего Государства чрезвычайно умножится, когда считать их по напечатанным почти везде росписям Фуам и Хяням, не делая различия между заключающимися в одной и той же округе и между теми, кои совсем отделены.

В Областях есть такие города, в которых находятся правительства Вый называемые, коих Мандарины имеют титул Вый шеу бей, и суть военные чиновники. Власть их простирается обыкновенно только внутри города. Есть еще и другие, которые живут по деревням, и в ведомстве своем имеют только дела касающиеся о некоего рода людей, обязанных, в рассуждении состояния и природы своея, к должностям государственным.

Сии правления различающиеся также и по своему названию, заключаются иногда подобно как правительства Джи фу и двух Джи хяней, в одной и той же округе. И если в том держаться росписей Мандаринов или историй о Областях, не рассматривая ничего более, то можно будет три города счесть за один. На пример, город, который в истории о Области Гуй джеуской называется Ли пин фу, есть действительно тот же самый, под коим в Области Ху гуанской разумеется У кай вый: ибо оный находясь на пределах двух Областей, служит местом пребывания одного Джи фу подчиненного Области Гуй джеуской, и одного [5] Вый шеу бея, зависящего, в рассуждении военного своего звания, от Области Ху гуанской.

Не вступая в гораздо пространнейшее описание, довольно и сего примера к показанию, что число городов хотя и в самом деле весьма велико, совсем тем несравненно менее означаемого почти во всех напечатанных известиях и что для точнейшего географического описания какого обширного Государства и для лучшего познания оного должно его объездить, имея все нужные для получения желаемого в том успеха помоществования

Все сии правительства Джи фу, Джи джеу, Джи хянь, Вый шеу бей, зависят от Вицероя или Наместника и от четырех других начальствующих Особ, кои смотря по свойству дел с ним присудствуют. Когда что принадлежит до государственных сборов и до дел гражданских, то оное взносится к Главному Казначею или Бу джен ши. Если дело касается до уголовного преступления, то отсылается оно к Розыскному судье по китайски Ань джи сы. А когда происходят дела о почтах и о прочем тому подобном, то следует их И доу. На конец, ежели что случается в рассуждении съестных припасов собираемых вместо податей, то сие отдается на рассмотрение Лян доу. Выключая же сих дел, прямо до правительств их относящихся, народ может судиться у них и в других разных делах, потому что все нижние областные правления от них зависят, и они по чину своему представляют всегдашних наместничьих Советников. А сие достоинство и обязывает их заседать несколько раз в месяц в суде оного великого Мандарина, для рассматривания и исследования самоважнейших в Области их происходящих дел.

Как при войске находящиеся Начальники зависят некоторым образом также от Наместника, и под жестоким наказанием обязаны уведомлять его даже о малейших движениях народных, случающихся в частях ведомству их подлежащих; то сие бывает причиною, что почти все дела как гражданские, так уголовные и военные того правления, на конец к его суду доходят; и он тем более обращает к себе [6] почтения, что верховные Суды в Пекине приемлют обыкновенно все его представления, и приговоры его противу Мандаринов, которых он отрешать имеет право, отняв у них наперед и самую печать, почти всегда подтверждают.

Правда, Главный Казначей и Розыскной судья могут доносить на Правителя Области; но опасаясь не иметь в том успеха, и ведая, что таковым раздором, который всеми законами народному благу почитается вредным, собственную же причиняют погибель; соглашаются они во всем, и друг за другом ни мало не смотрят. Когда же между ими до явного разрыва доходит, то дело необходимо должно быть весьма важно и верховного Суда миновать не может, или для того что оно чрезвычайно касается особенные их чести, или собственный покой их нарушает.

Те самые, которых Император по Областям посылает, для рассматривания происходящих тамо дел, и для большого чрез то народному благу поспешествования, возвращаются часто обольщены учтивостями и подарками великих Мандаринов, и всячески прикрывать стараются, что только может повредить их благодетелям, даже и в то самое время, когда не могут избегнуть, что бы на них не произвести каких жалоб. И так единая токмо прозорливость Государя в силах усмотреть ими прикрываемое, и познать самую истинну, заводя их неприметно в хитросплетаемые ими околичности. В сем то покойный Императоре Кан хи успевал достойным удивления образом, что бы можно было разными доказать примерами, если бы в сем месте надлежало говорить о глубокой его премудрости, известной уже из давнего времени и в самых отдаленных государствах.

Совсем тем сказать можно, что не взирая на его прозорливость и бдение, во время царствования его происходило множество сего рода беспорядков: но четвертый по нем наследовавший сын его употребил противу оного сильнейшие средства, щедро помоществуя своим посланникам в их принужденных издержках, и строжайшим образом наказывая как тех, кои принимали подарки, так равномерно и от кого шли оные. [7]

Народных государственных Ценсоров или Нравонаблюдателей, Ко доу юи ши называемых, которые обыкновенно живут в Пекине, и не только над всею Империею вообще надзирание имеют, но и каждому из них особливая поручается Область; страшатся более, нежели всех самых знатнейших Мандаринов. И как сии Нравонаблюдатели весьма бдительны, и содержат везде лазутчиков, то ничего сокрыться от них не может; да и собственная польза их того требует, что бы всюду добрый порядок царствовал. Если какой Мандарин, в важном для спокойствия народного деле, не радит о своей должности, а Наместник на него вскоре не доносит; то они обязаны представлять о том в верховные Суды, или и самому Императору, явным образом, хотя бы о объявляемом ими и неподлинные доказательства имели. И когда о таковых беспорядках познает Император от них всех прежде, то сие приносит им великую честь; упуская же оное, не только получают от него жестокий выговор, но иногда и чина своего лишаются. От них не требуется вернейшего доказательства: и того уже довольно, ежели доносы их имеют некоторый вид истинны, подающие случай к дальнейшим исследованиям, обыкновенно при таковых обстоятельствах производимым.

Страх, происходящий от сих народных Нравонаблюдателей, способствует может быть, всего более сохранению порядка и древних обычаев и предупреждает беспокойствам и волнениям, рождающимся обыкновенно от любви к новостям, к чему простой народ столь много склонен. Вящую же власти и силу придает им то, что когда ввергаются они в несчастия, хитростями вельмож ими обвиняемых, или и самими Императорами, раздражающимися на них за представления, которые они по званию своему им делать обязаны; то весь народ почитает их Отцами Отечества, и если выражение сие употребить позволено, мучениками всеобщего блага. Иные из сих Нравонаблюдателей таковою обладают неустрашимостию, которая показывает довольно, что сей народ одарен чрезмерною великостию духа. [8]

Впрочем хотя под повелениями Областного Правителя состоят четыре начальствующие Особы, о которых мы упомянули выше, при том и Мандарины нижних судебных мест имеют при себе одного, а иногда и двух товарищей; совсем тем дела вершатся обыкновенно не по большинству голосов: но у всякого Судьи большого или малого есть собственное правление или Ямунь, где как скоро от спорящихся сторон выслушивает дело, по некоторых немногих следствиях, приказными людьми произведенных, делает приговор но своему произволению. Иногда разобрав совсем обе стороны, приказывает бить палками проигравшего в суде за то, что понапрасну приносил жалобы, и стоял в том противу всякого вида справедливости.

/Обыкновенные наказания./ Биение палками есть обыкновенным наказанием простому народу. Не может же употреблено быть оное в рассуждении Мандарина, как бы он мал ни был, когда сей чин не снят с него прежде. Но сие правлению Областного Наместника ни малого помешательства не делает, по тому что в некоторых случаях имеет он власть его разжаловать, не ожидая ответа из верховных Судов, которым должен только показать причины, для коих он поступил с ним таким образом.

Верховные Суды полагаются обыкновенно на его представление, и часто приказывают над виноватым произвести суд; однако сей для оправдания своего может ехать в Пекин, и в который нибудь Верховный Суд подать челобитную, или и самому Императору принести на то жалобы. Сие служит обузданием Наместника, дабы не поступал по легковерию, и не злоупотреблял своея власти.

Самое большое наказание по биении палками состоит в некотором роде колодки или ошейника, сделанного из двух вырезанных в средине деревянных брусков разной широты и толстоты, смотря по свойству преступления, к которым, надев их сперва на шею виноватого, сплотя накрепко, прикладывают судейскую печать на свертке бумаги, на коем означается как [9] время, сколько должно продолжаться наказание, так и свойство преступления заслужившего оное.

Только сии два рода наказаний, и еще заключение в тюрьму, позволяются Китайскими законами Областным Мандаринам налагать на приличившихся в каком преступлении; могут они также осуждать и в ссылку, однако приговор их рассматривается прежде в верховных Судах. Наказание, употребляемое ими над виновными, не должно никогда до лишения жизни простираться. Совсем тем не взирая на сей закон, если в некоторых обстоятельствах свойство преступления скорого требует правосудия, как то на пример в случае мятежа или бунта; Император дает власть Дзун ду или и Наместнику, казнить виновных немедленно.

Правда, что закон, повелевающий отсылать ко Двору все уголовные смерть заслуживающие дела, показался бы в Европе многим неудобствам подверженным; однако в Китае выходит из того совсем иное; и неудобств последовало бы конечно гораздо более, когда бы Мандаринов сделать властителями над жизнию простого народа, потому что и Законодатели ведая дух народный, почли за особливый долг лишить их власти, умерщвлять и самого последнего подданного.

Наказания смертию суть трех родов, а именно: удавление, отрубление головы и рассечение тела на части. Последнее употребляется только над бунтовщиками, оскорбителями Величества, убийцами своих господ, и разбойниками поступавшими бесчеловечно и мучительски.

Самая обыкновенная казнь, определяемая Двором за преступления смерть заслуживающие, состоит во удавлений преступника. Второй же род казни есть отсечение головы. Осужденный на оную выводится в день совершения приговора не на амвон, но на площади поставляется на коленях с завязанными назад руками. Один палач держит его так, что бы они не мог тронуться; а между тем другой ухватя его с зади, срубает ему голову одним махом, и в тоже самое мгновение с таким проворством повергает тело на [10] землю, что ни одной капли крови не попадает на его одежду, которая в сей день бывает иногда чище обыкновенной: ибо родственникам и друзьям его послужило бы великим поношением, когда бы его в сие толь бедственное время презрели; по чему иногда присылают они ему новое платье, и в шествие его на казнь выносят для него разные изготовленные ества и напитки.

К таковым делам употребляются обыкновенно солдаты, и должность сия не почитается нимало поносною; но еще служит им в честь, когда с особливым искусством оную исполняют. В Пекине палач идет за преступником, имея на себе шелковой желтой передник, и неся длинной свой нож обернутой шелком того же цвета, который есть Императорский, дабы тем показать, что он облечен властию Императора, а чрез то самое и внушить к себе в народе почтение.

Правда, в китайских книгах находится множество других родов казней, из коих иные довольно жестоки; однако в них же видим, что оные употребляемы были только Государями свирепыми и от всего народа мучителями почитаемыми. Должно, говорят они, быть правосудну, не будучи жестоким.

Если власть Судьи в делах уголовных толико законами ограничивается, то напротив того в гражданских поступает он так сказать самовластно: ибо все дела надлежащие до имений особенных людей, следуются Великими Областными Чиновниками, и не входят в разбор в Верховные Пекинские Суды; однако в важных делах могут простолюдины подавать туда свои жалобы.

/Сбор податей./ Величайшие труды нижних Мандаринов, как то Джи джеуев, Джи хяней и Вый шеу бейев, состоят в сборе податей, который собственно им препоручается. Хотя все земли измерены, и в каждой Области установлено, по чему платить со всякой десятины, смотря по доброте земли; однако же не редко случается, что народ или от бедности или от скупости медлит уплатою податей до тех пор, пока не пришлются к ним приказные служители. Часто бывает, что для получения оных таковые рассыльщики принуждены с народом драться. И когда их укоряют, для [11] чего они при сборам с такою жестокостию поступали, то они в оправдание свое говорят, что когда посылают их в какую деревню с тем повелением, что бы неотменно подать взяли; то начальники их, ежели они не привозят оной, подозревают их во взятках, или в неисправности, и по тому без всякого исследования приказывают их бить палками. С другой стороны и Мандарины извиняют их поступки крайнею необходимостию, таковые употреблять средства. Они беспрестанно твердят, что не в состоянии будучи собрать податей народных в положенное время, не редко принужденными себя видели, платить Императору из собственных своих доходов, опасаясь лишения своего чина, [что и действительно правда и всем тем довольно известно, кои тамошние дела знают;] что сверх того на многих Областях великие находятся доимки, коих заплатить они по видимому никогда не будут в силах. Но для отвращения такового неудобства, владеющий Император Кан хи узаконил, чтобы впредь платили подать владельцы земель, а не пахари.

Кроме упомянутых мною Верховных Областных Мандаринов есть еще один гораздо знатнейший, Дзун ду называемый. Суду его подчинены две Области; или когда Наместников сравняем с французскими интендантами хотя в рассуждении власти и обширности уезда великая находится разность, то Дзун ду управляет по крайней мере двумя Генералитетствами: ибо в рассуждении Областей самых обширных, каковы Ху гуанская, Шынь сиская и другие, имеет он в ведомстве своем одну Область, разделенную однако же на две Губернии, из коих каждою особливый Наместник правит. Дзун ду должен с ними поступать со всякою умеренностию, о чем подробно как в законах так и самым обыкновением постановляется: понеже над ними начальствует он токмо в некоторых случаях, хотя всякой раз может один вершить дела, когда оные из областного Правительства к нему переносятся.

/Имена Областей и городов от них зависящих./ Подав вообще понятие о Судьях и Правительствах, не бесполезно будет обстоятельное сделать описание и о имени каждой Области и городов от оной [12] зависящих. Сие тем нужнее, что в изданных о том объявлениях многие находятся погрешности, происшедшие по видимому или от того, что сочинители оных следовали древним росписаниям, не делая различия между временами их и нашим; или может быть и от того, что при сем полагались на бывших с ними в дружбе Китайцев, из коих многие хотя баккалаврами или и докторами почитаются, однако же не редко в знании своей земли бывают столь же мало сведущи, как иногда и в Европе старые поместные судьи, которые о землях вне их ведомства находящихся, ни мало познать не старались.

Китай считает сто семьдесят три Правительства или Ведомства по китайски Фу называемых, и непосредственно зависящих от начальствующих Чиновников и от Правителей Области. Нижних же или подчиненных Правительств находится тамо 1408, которые непосредственно состоят под Джи фуами, и из коих 1173 имеют титул Хяней, а остальные 235 называются Джеуями: но сии не много между собою разнствуют. большая часть не имеет ни какой власти над Хянями; у иных же состоит в ведомстве один, два, или и четыре Хяня, почти равномерно как и у Джи фу. Много из них есть и независящих от Джи фу, но состоящих единственно под Наместником. Мы прилагаем оных роспись, представляющую все уделы каждые Области. Если она покажется скучною, то обращаться к ней можно только в таком случае, когда потребует нужда, для лучшего уразумения того, что мы объявить намерены.

Текст воспроизведен по изданию: Географическое, историческое, хронологическое, политическое и физическое описание Китайския империи и Татарии Китайския: Снабденное разными чертежами и резными фигурами, Часть I. СПб. 1774