ПРИЛОЖЕНИЕ IV

ЗАПИСКИ Д. БЕЛЛА ¹ О ПУТЕШЕСТВИИ В ЦИНСКУЮ ИМПЕРИЮ В 1719-1722 гг. ²

ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА В ПЕКИН, ПРИ ОТПРАВЛЕННОМ ПОСОЛЬСТВЕ ОТ ГОСУДАРЯ ПЕТРА I К КАМХИ, БОГДЫХАНУ КИТАЙСКОМУ ИЛИ ХИНСКОМУ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1719 год

(В тексте ошибочно: 1718 год)

По возвращении моем из Испагана в Петербург, уведомился я с великою печалию, что приятель мой г. Д. Орешкин ³ умер около шести недель перед моим приездом. Услышав, спустя несколько времени потом, что его царское величество намеряется отправить в Хину посольство и назначил Льва Васильевича Измайлова, дворянина из известнаго и знатнаго рода в России и капитана лейб-гвардии, посланником к сему двору, почувствовал я великое желание отправиться с ним в сие путешествие. Чего ради предложил я о сем Артемию Петровичу Волынскому ⁴, моему приятелю, коего представление такой получило успех у г. Измайлова, что он при всяких случаях оказывал мне знаки благоволения своего и приятства не только во время своего путешествия, но даже до смерти, которая случилась ему в 1736 годе.

В продолжение того времени, которое протекло от прибытия моего из Испагана до отъезда нашего в Пекин, посещал я моих друзей, которых имел в Петербурге. Я включаю в сие число не только многих офицеров и купцов, моих одноземцов, но и многих российских дворян, с которыми свел я знакомство по случаю путешествия моего в Персию и от которых получал я при всяких случаях знаки отменнаго благоприятства.

Когда приготовлены были подарки от его царскаго величества, и посланник получил себе нужные указы, выехал я из Петербурга 14 числа юлия 1719 года с господами Лангом ⁵ и Гравом ⁶. Первый был швед, а другий курляндский урожденец. В Москву прибыли мы малыми стайками, чтоб на дороге не иметь нужды в подводах. Как время было чрезвычайно жарко, то впряжки наши не очень были долги, и мы ехали только по вечерам да по утрам. Как я уже объявил, в выданном мною журнале о путешествии в Персию, что находится достойнейшаго примечания на сей дороге, то и отсылаю туда читателя, дабы не сделать бесполезных повторений (См. Белевы путешествия... Ч. 1, с. 1-9).

Ничего не случилося с нами особливаго в дорогу нашу до Москвы. Мы прибыли в нее 30 юлия и нашли там нашего посланника, который опередил нас двумя днями. Мы встали в доме у г. Беляева ⁷, возле Триумфальных ворот. Пробыли мы там шесть недель, заготовляя суда для сплытия в Казань и нужныя припасы на толь долгую дорогу. Время сие скоро для нас прошло, ибо мы его провели в празднествах и всяких увеселениях.

9 сентября, когда все было готово для нашего отъезда, сели мы на суда и поздравили московскую крепость девятью пушечными выстрелами. Дорога из Москвы в Сибирь через Ярославль была бы для нас сухим путем короче, но как при нас много было вещей и великое число подарков для китайскаго императора, то разсудили ехать водою потуду, пока будет возможно. В следствие того и продолжали мы свой путь по реке Москве до Коломны, где мы вошли в Оку. Потом проехали Переславль Резанский, Муром [499] и прибыли в Нижний Новгород, стоящий на правом берегу реки Волги, над устьем реки Оки. По выезде из Нижняго поплыли мы по Волге и продолжали наш путь в Казань.

Мы прибыли туда 20 октября, по шестинедельном путешествии. Имели было мы намерение плыть Волгою до реки Камы, которая впадает в Волгу около 60 верст ниже Казани, и потом ехать по Каме до Соли-Камския, но как время приходило уже к зиме и день ото дня становилося холоднее, то разсудили мы остаться в Казане до перваго пути, опасаясь зазимовать в каком-нибудь необитаемом месте реки Камы и погибнуть тут от холода.

Итак, выгрузясь из судов, встали мы в городе. Я нашол тамо многих из прежних моих знакомцев, между прочими шведских офицеров, между коими находилися генералы Гамильтон и Розен и барон Вахмейстер, которые содержалися там яко военнопленные и весьма скучали толь долгим пленом ⁸. Пробыли мы тут шесть недель, ожидая новаго пути, и между тем заготовляли сани и все то, что было нам потребно для нашего путешествия. Как уже объявил я примечания мои на сию дорогу так, как на город Казань и его окрестности, то и стану не остановляяся продолжать мой путь в Сибирь.

Обоз наш отпустили мы наперед 24 ноября, а г. Измайлов и некоторые из его дворян осталися еще на несколько дней в Казане, чтоб/не иметь затруднения ехать вместе с возами. Напоследок выехал он ночью 28 числа и путь свой держал на северо-восток. Как по дороге сей находилося много деревень, то находили мы везде столько для себя подвод, сколько было для нас потребно.

29 числа проехали мы сквозь многие леса, состоящие из дубняка, сосняка и березняка. Сей уезд чрезвычайно плодоносен: изобилует он пшеницею, медом и скотом. [...] Проезжаемыя нами деревни большею частию заселены были черемисами ⁹ и чувашами. [...] Три дня ехали мы весьма узкою и худою дорогою, пробираяся сквозь многие дремучие леса, разделяемые деревнями и пашнями. Переехали мы через Ик и другия многия реки, а потом через Вятку, которая очень широка; все оне впадают в Каму.

По шестидневной трудной езде прибыли мы в небольший город Хлынов, который обыкновеннее называется Вяткою по имени текущия подле него реки. Положение его очень приятно: окружен он пашнями и лугами, и окружающия его реки весьма изобильны рыбою. [...] Хотя здесь почтовые станы не разчисляются верстами так, как в других российских провинциях, однакож можно положить разстояние от Казани до Хлынова около 500 верст. Я нашел здесь многих шведских офицеров, которые вели уединенную жизнь в сем месте, столькож изобильном, сколько и приятном. Целый день стояли мы для отдохновения, а наутро, то есть 5 декабря, оставив позади себя обоз, продолжали свой путь к Соли-Камской. Прибыли мы потом в Кай-город, который собою невелик. Приметили мы, что холод умножался по мере того, сколько приближалися мы к северу, едучи подле Камы.

Из Кай-города выехали мы 8 числа в сильную стужу. Хотя ветер был невелик и погода была туманная, но мороз так был лют, что многие из наших людей ознобили себе пальцы и уши. Большая часть из них вылечалась от того снегом, которым терли ознобленныя места, но если бы мы не остановились, чтоб дать им отогреться, то померли бы они конечно от стужи. 9 числа прибыли мы в город Соль-Камскую; имя сие произведено от «Соли» и «Камы», так называющийся реки, при которой он стоит; и мы тем более были тому рады, что стужа прибавлялася на всякий день. Город Соль-Камская (Главный в Великой Пермии, при реке Усолке, коя впадает в Каму на полмили от города. (Прим. Д. Белла)) собою очень велик и многолюден и главный в провинции сего имени, которая причислена ныне к Сибирской губернии. Весьма приятно расположен он по восточному берегу реки Камы. [...]

10 декабря посланник, взявши почтовых лошадей, поехал в Тобольск, приказав следовавшим за его обозом ехать туда так, как им за благо разсудится. Мы прибыли в полночь в деревню, называемую Мартынскую, где переменив лошадей, приехали мы к так называемым Верхотурским горам, на которых снег лежал очень глубок и стужа была пресильная. Мы продолжали свой путь, въезжая и спускаясь с сих высоких и утесистых гор через 15 часов. Находится в долинах, который удобны ко хлебопашеству, немалое число многолюдных деревень. В тех местах, где вырублен лес, видны, не взирая на жестокость зимнюю, прекрасныя местоположения. Сии горы разделяют Россию от Сибири. Оне тянутся поясом от севера к югу и склоняются иногда немного к востоку и западу. [...]

Переехав оныя, вступили мы 11 числа в страну, исполненную долия и холмов и покрытую лесами, деревнями, пашнями и лугами, и к вечеру прибыли в город, называемый Верхотурье; имя сие происходит от «Верха» и реки Тура, при которой он стоит. Сия река судовая, течением своим склоняется на восток и впадает в Тобол. Город Верхотурье расположен на приятной зрению вышине и укреплен рвом и тыном. Управляется он коммендантом, начальствующим над гварнизоном, состоящим из несколька регулярных войск и козаков. Но знатен оный более тем, что он город пограничный, и что едучи из России в Сибирь, должно непременно через него проезжать. В нем находится таможня, в коей принуждены купцы объявлять деньги и товары, кои везут они в Сибирь или из оныя в Россию. Пошлина с оных положена по 10 копеек с рубля. Хотя и [500] кажется сей налог чрезмерно изнурителен, а однакож он умерен в разсуждении получаемых там прибытков; кроме того что простирается он на те только деньги, кои употребляются в торговлю, всякий купец имеет свободу везти их с собою столько, сколько ему потребно на свои расходы, не платя за то никакия пошлины. [...]

11 декабря поехали мы из Верхотурья при весьма изобильном снеге. Погода была очень студена и воздух чрезвычайно ясен. Назавтрее приехали мы в село, в окрестностях коего живет несколько вогуличей ¹⁰, а 13 числа прибыли мы в город Епанчин. Лежащая страна между Верхотурьем и сим последним городом почти вся покрыта лесом. Деревни окружены широкими полями, изобилующими житами и паствами. Стада скотския находятся там во преизрядном состоянии, а особливо лошади, которыя, будучи породы татарския, гораздо больше и статнее обыкновенных и способны к разным ездам, к каким ни захотят их употребить. Город Епанчин собою мал, укреплен рвом и тыном и имеет из нескольких солдат гварнизон. Прежде Сего бывал он подвержен набегам от татар, называемых Косачьею Ордою ¹¹ и каракалпаками, но россияне столь хорошо укрепили свои пределы, что сии разбойники не смеют уже более там показываться. [...]

14 числа прибыли мы в больший город, называемый Тюмень, лежащий на северном береге реки Тюмы, по которой он и наименован. Берега ея высоки и прияры, и переходят через нее по деревянному мосту. Начало свое имеет она в западе и принимает в себя Туру и другая многия реки. Течение свое продолжает она на восток и вливается в Тобол, в коем и теряет свое имя.

Лежащая между Епанчиным и Тюменем земля гораздо открытее и лучше населена, нежели находящаяся в западной стороне сих городов. Ибо кроме россиян, составляющих наибольшую часть тамошних жителей, находятся еще многия деревни, населенныя потомками древних мухамеданцов, родившихся в той стране. Татара сии кормятся хлебопашеством и препровождают свою жизнь без тягостей и забот, пользуясь свободным отправлением своея веры и другими вольностями.

Город Тюмень собою красив и весьма изрядно укреплен. Улицы в нем широки и домы строены по прямой черте. Окрестности его покрыты лесами, кои пресекаются деревнями, пашнями и сенокосами, и находится там великое довольство съестных припасов. Производится там знатная торговля мягкою рухлядью, а наипаче лисьими и бельими мехами, но однакож здешние не столько почитаются, как промышляемые в лежащих на востоке странах.

Мы выехали из сего города 15 числа поутру, пробираясь около берегов Тюмы до самыя реки Тобола, через которую мы переправились и продолжали наш путь вдоль по восточному берегу, сквозь весьма хорошую и многонаселенную страну. Хотя стужа стояла непрестанно очень жестока, но была однакож здесь потише и не столь пронзительна, как в Соли-Камской, а сие от того происходит, что земля не столько покрыта и лучше обработана. Лежащия на другой стороне реки места низки, болотисты и покрыты превысокими лесами.

16 числа около полудня усмотрели мы город Тобольск, хотя и были отдалены еще от онаго до 20 аглинских миль. Стоит он на высоком месте берега реки Тобола. Стены его вымазаны известью, что, присовокупяся к вызолоченым крестам и главам церковным, составляет весьма прекрасный вид. Мы прибыли в 2 часа после полудня в Тобольск, главный город сея пространныя земли и жилище губернатора. Домы нам отвели в большой улице, примыкающейся к губернаторским палатам и канцеллярии.

Переехали мы от Тюменя до Тобольска около 250 верст в продолжение 30 часов. Сани можно почесть наилучшею вещью для зимния езды: можно в них и сидеть и лежать по своему желанию.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Пребывание наше в Тобольске. Примечания на калмыков и проч. Продолжение нашего пути до Томска

Тобольск (Тобольск в Сибире, как уже сказано, главный город. Правление его простирается на юге от Верхотурских гор до реки Оби, включая тут и Барабинскую степь; на востоке до самоедов на западе до земли Уссы и до реки Сузарран, а на севере до обиталища остяков. (Прим. Д. Белла)) лежит под 58°40' северныя широты, при стечении Иртыша и Тобола. Сия последняя река дала ему свое имя. Обе оне судопроходны не на одно сто миль вверх сего города. Иртыш по принятии в себя Тобола учиняется большою рекою и впадает в Обь. Россияне избрали сие положение предпочтительно всякому другому по причине крепости его и красоты. Татарские владельцы имели преж сего свое пребывание в городе, который находился около 30 верст на полдень от Тобольска и который уже развалился.

Тобольск укреплен кирпичною стеною с четвероугольными башнями и бастионами по разстояниям и снабден множеством военных снарядов. Внутри города находятся губернаторския палаты, разныя казенныя строения, многия церкви, построенныя из кирпича, между прочим соборная и архиепископския палаты. Улица от стены, а особливо [501] к полуденной стороне, прекраснее всех прочих. Лежащая страна на запад низка и покрыта высоким лесом. В городе живут почти все россияне, упражняющиеся в разных ремеслах, между коими есть и весьма богатые купцы, н которые производят великий торг на китайской границе и в других разных российских странах.

Сии люди живут большою частью в Верхнем городе, а внизу находится предместие, простирающееся вдоль реки; есть там немало больших улиц, называемых татарскими улицами, потому что оне обитаемы их потомками, которые и-здесь и инде пользуются свободным отправлением своея веры и многими вольностями ¹². Станом своим, лицем, языком и нравами сходны они с казанскими и астраханскими татарами. В домах у них приборно. К иностранцам они ласковы и весьма честные люди, чего ради прочие торговые люди великую имеют к ним доверенность. Кроме тех укреплений, о коих упомянул я выше, предместия ограждены рвом и тыном.

Во время пребывания нашего в Тобольске г. Петров-Соловой, капитан гвардии, правительствовал в Сибири в достоинстве вице-губернатора; настоящий губернатор, князь Гагарин, пришед в немилость, был отозван, а преемник его князь Алексий Михайлович Черкасский еще ехал туда.

Мы нашли в сем городе так как и в других, через которые мы ехали, многих знатных шведских офицеров, между прочими г. Дитмара ¹³ — секретаря Карла XII, короля шведскаго. Родом он был из Лифляндии и равно почитаем как за свою честность, так и за способность. Он имел позволение выезжать на звериную и рыбную ловлю и даже ездить в другие города для свидания со своими единоземцами. Что до меня касается, то признаю я за великую милость от царя, что сослал их в сии страны, зная, что могут они тут прожить малыми деньгами и станут наслаждаться всею вольностию, каковою могут пользоваться находящиеся в их обстоятельствах люди.

Заметить должно, что шведские пленники, разсеянные по разным городам сея страны, немало способствовали к просвещению жителей и что они ввели туда науки и художества, о которых до прибытия шведов никакого не имели понятия ¹⁴. Как большое число из них имели честное воспитание, то разсудили они за благо для прогнания скуки во своем пленении упражняться в обучении наукам и художествам, а особливо музыке я живописи, в коих некоторые оказали весьма быстрые успехи. Я бывал на некоторых их концертах и немало дивился, нашед толь. искусных музыкантов в такой удаленной стране от сообщества других людей. Забавлялися они иногда, обучая французскому и немецкому языку, музыке, танцованию и проч. молодых знатных людей обоего пола, что им приобретало друзей между знатными особами; обстоятельство коль полезное, толь и почтенное для находящихся в таковом положении людей.

Завсегда находится в Тобольске от 5 до 6 тысяч человек обученнаго войска, как конницы так и пехоты, не включая легких войск. Сей гварнизон, присовокуплялся ко природной крепости места, защищает его ото всех набегов живущих в соседстве татар. [...]

Земля, лежащая на полдень от Тобольска, чрезвычайно плодоносна пшеницею, сарацинским пшеном, ячменем, овсом и пр. Всякаго скота также там очень много и кормят его зимою сеном. Одним словом, находятся там всех родов съестные припасы. Итак можно видеть по всему объявленному мною, что Тобольск не столь неприятное место, как себе некоторые-воображают. Какое ни было бы мнение людей, я почитаю должностию путешествователя дабы упоминаемыя им места и вещи описывать без пристрастия и представлять их читателю такими, каковы оне в самом деле, а сему-то и положил я себе за правило всегда последовать.

Капитан Табар, шведский офицер, трудился во время пребывания моего в Тобольске над сочинением сибирския истории ¹⁵. Очень способен он к таковому предприятию, и ежели книга сия выдет на свет, то будет она столькож достойна любопытства, сколько полезна и приятна. [...]

Обоз наш приехал в Тобольск не прежде 23 декабря. Мы дали отдохнуть нашим людям до 27 числа, после коего отправились они опять в дорогу, держася Иртыша до города Тары. Посланник пробыл в Тобольске со своею свитою весь праздник Рождества Христова.

1720 год

9 января 1720 года отправились мы опять в дорогу. Проезжали мы многия татарския деревни (Татария лежит в севернейшей части Асии и простирается с запада на восток от рек Волги и Оби, кои разделяют ее от Европы, до пролива Ессо, который отделяет ее от Америки; и с полудня на север от Каспийского моря, реки Гегона и Кавказских гор, Уссонты, до Северного океяна. Имеет она 1500 миль с запада на восток и от седми до осми сот с юга на север. (Прим. Д. Белла)) и наслеги имели в малых их хижинах и грелися тамо при хорошем огне, который мы разводили на дворе. [...]

Мы продолжали наш путь вдоль по Иртышу, который был у нас иногда вправе, а иногда влеве по причине деревень, по которым были наши наслеги.

15 числа прибыли мы в Тару, малый город, до коего от Тобольска, сказывают, около 500 (435) верст. Не наехали мы никакия российския деревни на дороге, выключая [502] одноя подле Тары. Тамошняя страна покрыта лесами, пашнями и добрыми паствами, чему было доказательством множество виденнаго нами сена и тучность скотины, хотя к вся земля покрыта была снегом. Тарский воздух нашли мы умереннейшим, нежели во всех тех местах, чрез кои проезжали мы с отбытия нашего из Казани.

Город Тара стоит при Иртыше и укреплен глубоким рвом, крепким тыном и деревянными башнями, чего и предовольно для защищения онаго от нападений татар, называемых Косачьею Ордою, обитающих в западе Иртыша, и которые суть весьма безпокойные соседы. Мы запаслися здесь съестными припасами для путешествия по Барабе, что значит на татарском языке болотную степь. Обитаема она разными татарами, коих называют барабинцами по имени тоя страны. [...] Сказали нам, что часть сих татар, уведомясь, что посланник наш поедет через оную степь, засели в засаду дабы его ограбить, что и принудило онаго взять 30 драгунов и нескольких козаков из тобольскаго гварнизона, кои долженствовали проводить нас до Томска, ибо числа сего довольно было для защищения нашего от сих разбойников. [...]

Обоз наш дожидался нас в Таре до нашего прибытия, и мы поехали оттуду 18 числа и назавтрее прибыли в большое российское село, отстоящее 60 верстами от Тары и последнее из принадлежащих им по проезде Барабы и до приезда на Обь. Во всех проезжаемых нами местах посланник дал приказ охотникам уведомлять себя о качестве дичины и диких зверей, кои находятся в тех околотках. Большая часть тамошних молодых людей весьма пристрастны к охоте, и сие упражнение чрезвычайно им полезно по причине мехов, кои она им доставляет, и которые продают они дорогою ценою. Мы уведомились, что сие место изобилует дичиною и зверями, но только мало в нем водится соболей. [...]

19 числа вступили мы в Барабинскую степь и по десятидневной езде прибыли в большую российскую деревню, называемую Чеусский острог по имени небольшия речки, которая впадает в Обь со стороны вышепомянутыя степи. В месте сем находится небольшая крепостца, огражденная рвом и тыном, снабденная многими пушками и стрегомая несколькими пограничными войсками для сопротивления калмыцким набегам. Мы пробыли тут день для нашего отдохновения и, переменив лошадей, продолжали свой путь к Томску. [...]

Барабинцы, равномерно как и другие дикие сибиряки, имеют между себя многих волхвов, которых называют они шаманами, а иногда попами. Многия у них и женщины принимают на себя сие дело, шаманы сии в великом почтении у онаго народа; они уверяют о себе, что имеют сообщение с шайтаном, или дияволом, который, как то думает чернь, уведомляет их о прошедшем и будущем во всякое время и во всяком месте. Нашему посланнику захотелося удостовериться во многих исторейках, кои разсказывали ему о шаманах, чего ради и выспрашивал он о том у жителей проезжаемых нами мест.

По прибытии в Барабу пошли мы к одной из сих мнимых волшебниц. Когда мы к ней вошли, то она, не делая о нас ни малаго внимания, продолжала упражняться в делах своего домостроительства. Напоследок, когда выкурила трубку нашего табаку и выпила рюмку водки, то стала она повеселее. Многие из наших людей стали ее спрашивать о некоторых делах, касающихся до их приятелей. Она притворялась незнающею того, о чем ее спрашивали, но наконец, когда выкурила другую трубку табаку и получила несколько малых подарков, то начала собирать орудия своего ремесла. Сперва взяла она шайтана, который не иное что есть как кусок дерева, обделанный в подобие человеческия головы и украшенный многими шелковыми и шерстяными лоскутками разных цветов. Взяла она также маленький барабан, около фута в поперешнике, оправленный многими железными и медными кольцами и обвешанный лоскутками. После чего затянула она заунывную песню, которую сопровождала своим барабаном, ударяя в него определенными к тому палочками. Многие из ея соседей, коих велела она к себе позвать, соединили с ея свои голоса. Во время сего явления, продолжавшегося с четверть часа, находилась она в углу своея избы, обнимая крепко шайтана, или болванчика. Когда таким образом чарование ея окончалось, тогда дозволила нам предлагать ей свои вопросы. Ответствовала она на оные с великим разумом и с такою темнотою и двоемыслием, как бы говорили сие древния прорицалища. Ето была молодая женщина, собою статная и приятнаго вида.

Января 29 дня прибыли мы на реку Обь, которую переехали по льду, и вступили в обитаемую россиянами страну, в коей нашли мы столько съестных припасов и лошадей, сколько нам было потребно. Вся сия страна покрыта лесами, выключая окольныя места вкруг деревень, кои состоят из пашен и преизрядных сенокосов. Дорога наша отсюду пошла в север от Чеускаго острога.

Февраля 4 дня приехали мы в город Томск, так названный по реке Томе и построенный на восточном ея береге. [503]

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Пребывание наше в Томске. Примечания о чулымских татарах и проч. и путешествие наше до Илимска

Крепость города Томска стоит на горе и заключает в себе коммендантский дом, казармы и проч. Укрепления его, равно как и в других городах сея страны, состоят из дерева. Город стоит на подошве горы, на правом береге реки Тома; окрестности его весьма приятны и плодородны. Усматриваемую с верха горы страну неможно всю окинуть оком, выключая полуденную, в которой есть несколько высот, за коими находится пространная сухая и безплодная долина, распространяющаяся далеко на полдень. [...]

В сем городе производится знатная торговля всякого рода мехами, а особливо собольими, чернобурыми и красными лисицами, горностаевыми и бельими шкурками, кои называют там телеуцкими по тому месту, где их ловят. Почитаются оне наилучшими во своем роде и имеют на спине черную полосу. [...]

Несколько дней ожидали мы нашего обоза в Томске. Нашли мы в сем городе многих шведских офицеров, которые жили здесь в изобилии и разве только могли жаловаться на свое удаление от отчизны. Люди наши отдыхали два дня и после того отправилися к Енисейску.

Время препровождали мы здесь во звериной и рыбной ловле. Мы были во многих концертах, которые давали шведские офицеры у г. Козлова, тутошняго комменданта, и я нашол, что не менее искусны они были в музыке, как и тобольские их сотоварищи. Господин Козлов есть самый человеколюбивый дворянин и весьма добраго нрава и поступал с сими офицерами со всеми знаками отменности и благоволения. С ними находился один шведский священник, именем г. Вестадий, человек многаго разума и знания.

9 числа обедали мы у комменданта, у коего нашли мы несколько сот козаков верхами, вооруженных луками и стрелами. После обыкновенныя своея екзерциции захотели они нам показать свое проворство в стрелянии из лука, скачучи во всю конскую прыть. Поставили они посредине луга шест и, скачучи мимо онаго во всю рысь, попадали в него стрелами все без ошибки.

Сели мы опять в сани 10 числа и пустилися к Енисейску. Во время двух дней имели мы довольно изрядную дорогу и проехали по весьма изрядной стране, обитаемой россиянами. Деревни там стоят довольно близко одна от другая дабы не иметь нужды ни в съестном, ни в лошадях.

Мы прибыли 14 числа к великой судовой реке, именуемой Чулым, чрез кою переехали по льду. Во время шести дней не наехали мы ни деревни, ни людей и как негде было нам переменять коней, то были мы принуждены везти с собою и для себя пищу и для лошадей корм, что делало нам дорогу чрезвычайно скучною. Мы не знали, где нам обогреться или приготовить себе кушанье, и были принуждены останавливаться в лесу, который рос по обеим сторонам реки. Мы находили премножество валежника, из коего разводили всегда хороший огонь. Большая часть онаго состояла из елей, уподобляющихся видом пирамидам, и коих ветви досязали до земли, что и делает сей лес непроходимым. Часто зажигали мы растущий на сих деревьях мох, отчего в одну минуту огонь распространялся до самаго верха, что производило весьма приятное зрелище. Вид стольких огней потревожил тамошнюю окольную страну.

Летом по берегам Чулыма кочуют татара, которых россияне называют чулымцами по имени сея реки. Кормятся они звериною и рыбною ловлями. Много попадалося нам пустых их хижин. Осенью сии народы приближаются ко стоящим на полдень городам и деревням для удобнейшаго прокормления.

20 числа прибыли мы к российской деревне, называемой Мелетский острог, где мы остановились на день для отдохновения наших людей и коней. В тамошних окрестностях нашли мы множество хижин сих чулымских татар, которые кажутся быть отличнаго рода от упомянутых мною сего же имени. [...]

21 числа выехали мы рано из Мелетскаго острога и путешествовали сквозь лес, в котором дороги были очень узки. На другий день прибыли мы в небольшую российскую деревню, именуемую Малохетская слобода, где мы первократно наехали свой обоз по выезде из Томска. Речка Кеть (Малая) берет свое начало при оной, продолжает свое течение к западу и впадает в Обь (в Большую Кеть, а сия уже впадает в реку Обь). Мы оставили тут опять обоз, переменили подводы и продолжали свой путь.

Под вечер 22 числа прибыли мы в зимовье, в коем остановилися для отдохновения своего и для накормления лошадей. Оное состоит в одном либо двух домах, и то весьма отдаленных от городов и деревень. Ето род гостинницы, где можно сыскать теплые покои, мягкий хлеб и приятный и весьма здоровый напиток, называемый квас, делающийся из солода либо ржаныя муки, что заквашивают и дают бродить; также продается здесь сено и овес за дешевую цену.

Оттуду приехали мы в Вельский острог, где мы переменили лошадей и продолжали паки свой путь. От сего места до Енисейска земля везде лежит паханая и хорошо [504] засеянная. По дороге множество находится российских деревень, в коих переменяли мы так часто лошадей, как нам хотелось, не медля при том ни десяти минут. По путешествовании днем и ночью прибыли мы 23 числа в Енисейск, коего начальник г. Беклемишев сделал нам самый ласковый прием. Выехал он за несколько миль к нам навстречу, дабы свидеться с посланником, с которым был он совокуплен с давняго времени искреннейшею дружбою.

Я нашел здесь г. Канбара Никитича Иакинфиева, с которым свел знакомство в Казане во время пребывания моего там зимою, едучи в Персию. Некоторый досадный дела принудили его прибыть в сей город, в коем наслаждался он всею вольностию, какия только мог желать. Разумел он многие языки, знал хорошо историю и преизряднаго был обхождения.

Мы провели здесь праздник, называемый у россиян Масленицею, которая бывает в последние дни перед великим постом ¹⁶. Возы наши прибыли в сие время, и мы их отправили опять так скоро, как нам возможно было.

Город Енисейск расположен приятно в долине, на западном береге реки Енисея, по которой он и прозван. Собою он очень велик и многолюден и укреплен рвом, тыном и деревянными башнями. Производится в нем великий торг мехами всякаго рода и между прочим песцовыми, кои состоят из двух цветов, из белаго и голубоватаго. Ловят сих зверков в северной стороне от города. Величиною и видом похожи песцы на лисицу, хвост имеют короткий, но чрезвычайно пушистый, мех густый, мягкий, легкий и весьма теплый, чего ради северные китайские народы стараются их доставать с охотою. Делают они из них подушки, на которых сидят зимою.

Кроме упомянутых мною здесь животных, есть еще зверь, называемый россиянами россомахою, а немцами Vielrab (обжора), потому что они думают, будто он ест больше всех других зверей. Я видал много их и живых. Величиною и видом походят они на барсука и чрезвычайно люты. Шея, спина и хвост у них черные, а брюхо рыжеватое. Чем они чернее, тем дороже. Как мех их густ, то и употребляется только на шапки да на маньки. Есть также там лоси, подъяремные и дикие олени. Последние убегают отсюду при наступлении зимы и возвращаются опять весною. Находится также невероятное множество белых зайцов, о которых буду я иметь случай упомянуть ниже сего.

Не должно мне забыть чернобурых лисиц, коих весьма довольно вокруг Енисейска. Мех их почитается наилучшим в сем роде и предпочитается даже и собольему, потому что теплее и легче онаго. При мне продали одну такую лисицу за 400 рублей, а есть еще и сего гораздо ценнее. [...]

Из Енисейска выехали мы 27 числа, пробирался по южному берегу от 8 до 10 верст, и достигли до густаго и дремучаго леса, который принудил нас ехать по реке по чрезвычайно бугристому льду. [...]

Мы продолжали 28 числа путь наш по Енисею, по берегам коего попадалися нам временами деревеньки. Морозы становилися поменьше, но зима еще продолжалася, и мы не видели никаких примет приближения весны. Вечером прибыли мы на реку Тунгуску, которая столько же была бугриста, как и Енисей, но как и ея берега покрыты были лесом, то принуждены мы были ехать по льду. Во весь следовавший день ехали мы по реке, ветер был тогда прежестокий и сильная метелица.

1 марта настигли мы свой обоз, но оставили его назади, будучи уверены, что способнее будет нам одним находить наслеги и переменных лошадей, нежели имея его при себе. Многие дни путешествовали мы по Тунгуске и по временам наезжали небольшия деревеньки или одни дворы по ея берегам. [...]

Тунгусы, так названные по реке, на берегах коея кочуют, низходят от древних сибирских жителей и отличаются своим языком, нравами, одеянием и даже ростом своим и видом ото всех прочих татар, которых имел я случай видать. Нет у них домов, а кочуют они по лесам и по речным берегам, где им заблагоразсудится. Когда прибудут они в какое место, то вколачивают в землю многия жерди, у коих верхушки соединяют, оставляя отверстие для исхождения дыма, и покрывают сей шатер скалою, которую сшивают вместе. Огонь разводят они посередине сея лачужки. Они весьма ласкевы и человеколюбивы и великие приятели табаку и водки. Обыкновенно находятся вокруг их шалашей великия стада подъяремных оленей, кои составляют все их богатство. [...]

4 марта прибыли мы в небольший монастырь, называемый Троица, посвященный триипостасному и нераздельному существу. Мы нашли в оном шестерых монахов, которые приняли нас с великим дружелюбием. Они уступили нам свои кельи и снабдили нас пищею и лошадьми. Сей монастырь построен на северном береге реки, на весьма приятном месте и окруженном лесом, пашнями и лугами. Стоит он на устье Нижния Тунгуски, коея северные берега выше, нежели южные.

Мы отправилися паки в путь того же дня по Тунгуске и всякий день наезжали на стада зайцов, убегавших в запад, и на множество тунгусов в их шалашах. Надобно заметить, что от сея реки до самаго Ледовитаго моря вся страна обитаема несколькими тунгусами, которые кочуют по берегам больших рек. Вся сия пространная земля покрыта непроходимыми лесами. Места, лежащия при реках, очень изрядны и производят пшеницу, ячмень, рожь и овес. Способ, который употребляют жители на искоренение [505] толстых елей, состоит в том, чтобы облупить с нее кору четверти на три, тогда сок перестанет подниматься в дерево, и оное в несколько лет засыхает. После чего подкладывают они огонь, помощию коего очищают они место, а пеплом утучняют землю.

Россияне примечают, что земля, на коей растет сей род елей, называемых обыкновенно экосскими елями, завсегда производит пшеницу, но не так сие бывает на той, где растет сосна или другое подобное сему дерево.

7 числа прибыли мы к вершине реки Тунгуски, составляющияся стечением других двух рек, а именно: Ангары и Илима. Первая вышла из Байкала, великаго озера, и склоняясь течением своим к западу, впадает в Тунгуску, где и теряет свое имя. Мы оставили Ангару и Тунгуску в правой от себя стороне и поехали по реке Илиму, по коей дорога гораздо была глаже, нежели по Тунгуске. Река Илим широка и способна к судовому ходу. Полуденный ея берег очень высок, крут и лесист, а северный покрыт деревнями, пашнями и лугами.

Мы продолжали свой путь по Илиму, склоняясь немного на северо-восток, до 9 числа, в которое прибыли мы в город Илимск, так названный по реке. Стоит оный в узкой долине, в южной ея стороне, и окруженной горами и камнями, покрытыми лесом. Город сей невелик и знатен потому только, что стоит на дороге восточных сибирских провинций, ибо путешествующие в Китай ездят по иркутской, находящейся в юго-востоке, а едущие в Якутск и на Камчатку путешествуют по северо-восточной дороге ¹⁷.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Путешествие наше до Иркутска

В Илимске нашел я генерала Канифера ¹⁸, генерал-адъютанта Карла XII, который весьма много чтил онаго по причине военных его талантов. Родом он был из Курляндии. Будучи полонен россиянами в Польше, отослан он в сей город, в котором жил уединенно и так, как ему хотелося, и был посещаем путешествующими чрез сей город.

Имел он у себя небольшаго зверка, называемаго кабарга, коего принесли к нему тунгусы еще маленькаго. Кабарга есть род диких коз. Из нее-то достают мскус: оный растет у нее вокруг пупка так, как желвак, который срезывают и сохраняют по убиении сего животнаго (Филипп Мартин в китайском своем атласе объявляет, что находится мскус во провинции Ксанкси, в окрестностях города Леао, города Ксеукси и вообще во всей третией области, называемой Ган-Хантфу во второй области, именуемой Паонингфу; в окольностях города Киатинга и крепости Тиенцивена в провинции Сухуен и проч. (Прим. Д. Белла). По-видимому, Д. Белл или переводчики его книги повторяют ошибку Избранта Идеса, называя Мартино Мартини Филиппом Мартином. См.: Избрант Идес и Адам Бранд. Записки о русском посольстве в Китай. М., 1967, с. 305). Много их находится в сей стране, но мскус их не столь силен, как выходящий из Китая и других полуденных стран. Шведский генерал лишил ее онаго. Она ела на столе у него хлеб и коренья. Когда г. Канифер бывало встанет из-за обеда, тогда она вскочит на стол и подбирает хлебныя крошки. По улицам бегивала она за ним, как собачка. Несказанно я веселился, смотря на нее, как она прыгала и играла с ребятами, будто бы ето был козленок. [...]

Мы выехали из Илимска 12 числа и на другий день под вечер прибыли в небольшую деревню, стоящую на северном береге Ангары, в 80 верстах от Илимска. В продолжение двух дней не видали мы ни деревни, ни жителей, потому что вся та страна покрыта дремучими и непроходимыми лесами, сквозь кои проложена дорога для саней, с кою во весь день не освещает солнце по причине деревьев, которыя, совокупя свои вершины, производят ночью наводящую ужас темноту.

Ночь препроводили мы в помянутой деревне, в коей переменили лошадей, и на другий день рано продолжали свой путь по Ангаре, разумеется, здесь по льду, склоняясь к востоку. По берегам видели мы множество деревень, чрезвычайно людных. Мы нашли здесь совсем отличную страну от тоя, какую мы видели во время многих месяцов. Иногда являлися здесь пространнейшия поля, составляющия преудивительный проспект, иногда усажденную землю лесами и холмиками. Северный берег реки почти весь зарос лесом. Проложено несколько дорог по ея берегам, по коим находятся многия деревни и множество скота.

15 числа прибыли мы в Балаганский острог, стоящий на полуденном береге Ангары, подле малыя речки, текущия с полудня и называемыя Унгою. Местоположение его самое приятное, ибо стоит он в долине плодоносной, распестряемой пашнями и лесами.

В оном нашли мы еще новый род жителей сибирских, которые различаются во многом от упомянутых мною. Россияне называют их братскими мужиками, а они сами себя бурятами. Во весь год кочуют они со своими стадами, состоящими из овец, коров и лошадей, переменяя места по своему благоразсуждению. Язык их весьма сходствует [506] с калмыцким; есть между ими попы, которые умеют читать и писать. Немного они отличаются одеянием своим и образом жития от волжских калмыков, а сие то и понуждает меня думать, что они одного с ними происхождения. Лице у них не столь плоско, как у калмыков, напротив того, носастые они и откровеннейший имеют вид. [...]

16 числа прибыли мы в другую большую деревню, называемую Каменка, стоящую на северном береге реки, где мы нашли множество бурятов в их кибитках. Сего дня шел небольший дождь, от котораго снег начал таять, и по рекам путь сделался опасен, что и принудило нас оныя оставить и ехать по берегам, ибо многия наши лошади проламывалися сквозь лед, и мы измучились, вытаскивая оных.

17 числа поворотили мы в юго-восток. Погода тогда знатно переменилась, солнечный жар начал усиливаться, снег почти весь сошел и зиму только по оставшемуся на реках льду можно было усмотреть, да и тот на каждый день сильно убавлялся. Таким-то образом в немногие дни перешли мы из самыя жестокия зимы в самую теплую весну, так что можно было подумать, что мы вдруг переменили климат. Наши сани, на коих ехали мы во всю зиму, сделалися для нас ненадобны, и мы их поставили на телеги, которыя следовали за нами.

Взяв лошадей и съестные припасы, какие могли найти, поехали мы по северному берегу реки Ангары к Иркутску, будучи провождаемы несколькими козаками и отрядом бурятов, вооруженных луками и стрелами. В продолжение нашего пути забавлялися мы звериною ловлею и немало дивилися, видя наших бурятов, убивающих зайцов стрелами. Сие упражнение приличествовало нам тем паче, что осуждены мы были более трех месяцов ехать в санях с самаго отъезда из Казани.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Пребывание наше в Иркутске. Отъезд наш из онаго и переправа чрез озеро Байкал. Прибытие наше в Селенгинск

Прибыли мы 18 марта в город Иркутск, так названный по небольшой реке Иркуту, впадающей в Ангару в некотором разстоянии от города. Стоит он на северном береге Ангары в пространной долине, пресекающейся с севера покрытыми лесом горами. На полдень от реки к озеру Байкалу стоят высокия горы, покрытая деревьями, между коими находятся лиственничныя и кедровыя. [...]

Город Иркутск укреплен рвом и тыном, с деревянными по разстояниям башнями Гварнизон его состоит в нескольких обученных солдатах, в некотором числе козаков и пограничных войск. Город содержит в себе около 2000 домов, и привозится в оный множество съестных припасов из окрестных деревень. Леса его наполнены разных родов дичиною. Река довольствует осетрами и другими разными рыбами, но только нет в ней стерлядей, а сие оттого, по мнению моему, происходит, что любят оне тиноватыя воды; напротив чего вода в сем месте столь Светла, что можно счесть все камешки, кои лежат на дне реки в 2 сажени глубиною.

В Иркутске производится знатная торговля мягкою рухлядью и разными китайскими товарами. Купцы платят за оные в таможню десятую часть, что составляет знатный доход для царя.

Обоз наш прибыл 25 марта по преодолении многих трудностей в дороге. Люди наши принуждены были оставить сани и вещи переложить на телеги. Мы намерились было переехать озеро Байкал по льду и продолжать дорогу сухим путем до Селенгинска, но время к тому уже ушло. Теплая пора так уже наступила, что лед почти растаял, когда наши возы туда прибыли. Хотя, правда, нам и говорили, что лед был столь еще крепок, что мог сдержать лошадей, но по зрелом размышлении разсудили мы за благо ожидать вскрытия рек, дабы отправиться водою в Селенгинск, и вследствие того даны приказы для заготовления судов.

1 априля отправилися мы за реку с г. Потемкиным, градоначальником иркутским, который хотел осмотреть сам лежащую на полдень страну. Мы проехали многие леса, состоящие из дубов и других дерев, о коих упоминал я выше сего. Мы упражнялися во весь день во звериной охоте и множество убили дичины. Напоследок прибыли мы в небольшую российскую деревню, стоящую в плодоносной долине, окруженной покрытыми лесом холмиками, в которой и ночевали. На другий день проехали мы поболее 2 миль для сыскания диких зверей, но ни одного не сыскали. Возвратилися мы опять в ту же деревню, а на другий день в Иркутск.

10 число препроводили мы со славным бурятским шаманом, который был при том и лама, или поп, и коего привезли очень издалека. Как сии шаманы производят великий о себе шум в сей части света и от невежливыя тамошния черни приемлются за вдохновенных, то я с охотою опишу сего, а по нем и о прочих уже можно будет судить.

К посланнику пришел он в препровождении разных старшин своего народа, которые обходилися с ним с великим почтением. Было ему около 30 лет, и во всех своих поступках старался он показывать степенный вид. По приходе его поднесли ему рюмку водки, выпил он ее, но отрекся повторить сие опять. [507]

По некотором с ним разговоре просили его показать нам опыт своего знания, на что ответствовал он, что ничего не может сделать в доме россиянина по причине находящихся в оном святых образов, которые препятствуют действию его искусства. Чего ради назначил нам сходбище в кибитке некотораго бурята, который жил в предместий. Мы пришли туда ввечеру и нашли там шамана со многими его товарищами курящих табак около огня; не было с ними ни одноя женщины. Мы поместилися тут на одной стороне, а другую оставили ему и его землякам. После того как посидели мы тут близь получаса, шаман сел на землю, скорчив ноги, подле грудки горячаго уголья и обратил лице ко своим товарищам. Взял он две палочки около 4 футов длины и затянул заунывную песню, бьючи меру оными, тогда и товарищи его завыли с ним также. Во время своего пения делал он разныя кривлянья и напоследок в такую вошел ярость, что пена у него пошла изо рта и глаза выпучилися вон. Встал он после сего, начал плясать и босыми ногами ходить по огню. Народ приписывает сии чрезъестественныя действия силе некоего божества; и в самом деле, не было тут ни одного, который бы не почел его спомоществуемым от диявола. По истощении своих сил пляшучи, бросился он во двери и произнес три страшные вопля, аки бы призывая демона, дабы научил его ответам, каковые должен он был сказать на предложенные ему вопросы. После чего возвратился он и сел с самым холодным духом и сказал нам, что можем мы теперь спрашивать его, о чем хотим.

Многие из наших людей сделали ему разные вопросы, на которые и ответствовал он, но таким темным образом, что ничего не могли из того понять. По прорицательстве своем делал он разные хитрые обманы: притворился, что будто хочет зарезать себя ножем и вонзал оный хитро себе в пазуху, бегал с обнаженною шпагою и по сем делал другая подобныя сей хитрости, кои не стоят того, чтоб об них повествовать. Одним словом, шаманы сии не иное что суть как плуты, обманывающие глупую и легковерную чернь, дабы промыслить себе тем пропитание.

Априля 6 дня ездили мы в монастырь, стоящий около 5 миль на запад от сего места, и обедали в оном с архиепископом тобольским ¹⁹. Сей архиерей прибыл туда для осмотрения некоторых монастырей и на пути своем окрестил многих остяков ²⁰ и других идолопоклонников. Не случилося с нами ничего примечательнаго до 8 майя. Терпеливо дожидалися мы вскрытия озера Байкала, о чем могли получить верное уведомление посредством идущаго по Ангаре льда, ибо когда настанет время вскрытия, то сия река покрывается льдом, который несет ветр и быстрина воды со чрезвычайною силою.

Река очистилася 11 числа, тогда погрузили наш обоз на плоскодонныя суда, которым велено было подниматься вверх по реке, но как ветер дул полуденный, то с великим трудом могли оныя спровадить. Посланник за благо разсудил остаться в городе по тех пор, как достигнут суда до озера, которое отстоит от Иркутска около 40 верст.

15 числа по причине чрезвычайнаго жара выехали мы уже после обеда. Иркутск оставили мы, будучи провождаемы от губернатора и нескольких гварнизонных офицеров. Пустилися мы по северному берегу реки, проезжая многие леса и приятные луга, и прибыли в полночь к нескольким хижинам, где и остановились, а на другий день рано паки вступили в путь. В половине дня приехали мы к небольшой церкве во имя святаго Чудотворца Николая ²¹, в которую путешествующие приходят молиться для испрошения благополучнаго путешествования. В сем месте находится несколько рыбачьих хижин. При церкве находятся два монаха, которые поучают народ и по временам получают от проезжающих небольшия подаяния.

В сем месте нашли мы свои суда; оныя ожидали нас пониже водопадей Ангарских. Отсюду видно озеро, текущее между двумя каменными утесистыми горами и ударяющееся о большие камни, которые находятся по всей реке, имеющей в ширину около аглинския мили. Все дно сея реки от устья озера до церкви святаго Чудотворца Николая наполнено каменьем на целую милю. Нет здесь прохода и для малых судов, разве что по восточному берегу, да и сей путь очень узок и огражден с обеих сторон большими камнями. В самых глубоких здесь местах не будет больше воды, как на 5 или на 6 футов, и столько же ширины для проезда судоваго. Если случится по несчастию, что быстрина либо иный какий случай собьет с сего пути и кинет судно на каменье, то разбивается оное вдребезги и кладь невозвратно погибает. Вода, упадая на камни, производит столь же сильный шум, как и морския волны, так что неможно разслушать, что говорят. Я не могу изъяснить ужаса, каким объемлется человек при виде представляемых природою предметов вокруг сего места. Я не думаю, чтоб еще было подобное оному место во свете. Кормщики и другие плаватели по сему озеру говорят об нем со глубочайшим почтением и называют его Святым морем ²². Название «Святых» придают они и окрестным онаго горам и очень досадуют, когда назовешь его просто озером. [...]

Послеобеденное время употребили мы на приготовление конатов и судов, чтобы подняться по быстрине и проплыть сей опасный проезд.

17 числа по причине воставшаго противнаго ветра кормщики не осмелились отважиться по оному ехать. Я употребил в пользу сию отсрочку и ходил с четырьмя моими товарищами на вершину гор, дабы осмотреть сие море и лежащую на полдень и запад страну. На полдень лежащая земля возвышается нечувствительно и пресекается покрытыми лесом горами. Но стоящия на запад горы чрезвычайно высоки и почти все [508] покрыты снегом, и мы их легко усмотрели, хотя и весьма далеко находились оне от нас.

Озеро Байкал (Вода в сем озере пресная, но светла и зеленовата как в окияне. Одна река Ангара из него вытекает, а между впадающими в него знатнейшая есть Селенга, текущая с юга. Есть несколько и островов на сем небольшом море, по коим так как и по берегам его жительствуют буряты, мунгалы и якуты. (Прим. Д. Белла.)) [...] имеет свое течение от юго-запада на северо-восток, и мало в нем находится опасных мест или подводных камней. На севере ограничивается оно поясом крутых каменных гор. [...] Лес, находящийся на сих каменистых горах, низок и редок. [...] Леса сии наполнены дичиною и дикими зверями, между прочим вепрями, которых еще впервые увидел я в сей стране. [...] Как ловля сих животных весьма опасна, то разсудили мы за благо от нее отказаться. Возвратились мы опять ввечеру к нашим судам, стоявшим близь церкви святаго Чудотворца Николая. [...]

18 числа ветер сделался благополучный, и мы отправилися от святаго Николая. Как довольно было при нас людей, то придали мы часть из них в помощь кормщику, а прочие употреблены были на берегу на проведение судов противу жестокости речныя быстрины. Прошли мы оную в 3 часа, после чего взошли все на суда. Погода сделалась тихая, и мы принуждены были употребить в помощь весла. Таким образом принуждены мы были плыть вдоль берега до полудня, склоняясь на восток. Тогда поднялся свежий ветер, мы распустили паруса и в малое время перебежали две трети дневнаго нашего пути. Но как ветер поворотился на восток и усилился, то не могли мы пристать в Селенге, где намерялись было выйти на берег. Как барки сии не могли подойти близко к берегу, то пробежали мы около 10 миль в запад от монастыря, называемаго Посольским ²³, который стоит около 6 миль в запад Селенги во приятной и плодоносной долине, открытой со всех сторон. Как намерение наше было привалить к берегу, чего бы то ни стояло, то оборотили мы судно к небольшой губе, коея берег казался нам покрыт раковинами или белым песком. Но вскоре узнали мы наше заблуждение. Что мы издали почли раковинами или песком, то были льдины разныя величины, который натерло волнами на покрывавший губу лед. Коль скоро наши люди сие усмотрели, то и опустили парус и в неописанное пришли смятение. Господин Измайлов приказал парус поднять и править прямо ко льду. Тогда все принялися за дело: одни опустили доски вдоль всего судна, чтобы не проломило его льдом, другие отпихивали льдины долгими шестами. Наконец въехали мы в середину льда, который произвел сначала преужасный треск, но по мере того как подавалося судно, проход становился ему свободнее, и напоследок до того добилися, что въехали в самую толщу льда, где и остановилось наше судно неподвижно как бы в каком оплоте, хотя ветер и непрестанно усиливался. Мы оставили судно, вышли на лед, который столько был крепок, что мог держать лошадей. Солнце закаталося, а мы не могли еще пристать к земле, как было намерялись, ибо отдалены были от оныя еще на 5 миль, а к довершению беды находилася подле того места, где мы стояли, превеликая полынья.

К полуночи ветер подул на запад, мы оставили наше стояние при начале дня, склоняя путь на восток, и в полдни вступили в Селенгу, где нашли прочия наши три судна. Как оныя выпередили нас 2 или 3 милями прошедшия ночи, то имели время сыскать хороший отстой и тем спаслися ото льда, котораго, казалось, неможно уже нам было опасаться в сию пору. Прежде вступления в залив бросили мы глубомер дабы узнать, можно ли кинуть якорь, но мы не нашли дна, хотя веревка была длиною более 150 сажен.

Устье Селенги наполнено весьма высоким камышом и составляет многие острова. Вход в нее очень труден, ежели ветер не будет способствовать, по причине многих отмелей и песчаных гряд, произведенных быстриною. Мы нашли тамо премножество речных птиц, а особливо куличков. Погода сделалась тогда хорошая, и мы поплыли вверх по реке до небольшия часовни, посвященныя святому Чудотворцу Николаю, где мы принесли благодарение богу за освобождение нас от предстоявших нам опасностей. Настоятель Посольскаго монастыря пришел с поздравлением к посланнику и принес ему в дар несколько рыбы и других припасов, находившихся в его монастыре.

К вечеру поплыли мы опять вверх по реке и плыли до самыя ночи. Суда наши привалили мы к берегу и пробыли тут до утра, что было 20 майя. Как погода стояла тихая, то суда велели мы тянуть бечевою, а сами пошли берегом, забавляясь охотою. Ввечеру опять мы остановились как и прошедшаго дня. 21 числа было очень жарко, и мы продолжали путь попрежнему. Погода сделалась благополучная 22 числа, мы поплыли на парусах и прибыли ввечеру в Кабанский острог, хорошо выстроенный и многолюдный. Стоит он на высоком месте западнаго берега реки и окружен пашнями и лугами. Мы взяли новых гребцов, а прежних отослали в Иркутск.

25 числа прибыли мы в большую деревню, именуемую Большая Заимка, лежащую во плодоносной стране. В окрестностях ея находится небольший монастырь ²⁴ и многия деревеньки. Множество бурятов кочевало здесь со своими стадами по обеим сторонам реки. [...]

26 числа прибыли мы в больший город, называемый Удинск от небольшия реки [509] Уды, которая впадает в Селенгу с восточный стороны. Город сей лежит во плодоносной долине, на восток коея стоят высокия покрытыя лесами горы. [...]

Посланник, скучившись медленным плаванием и при том будучи обеспокоиваем комарами и мошками, вознамерился ехать сухим путем в Селенгинск. Вследствие чего начальник сего места прислал лошадей и отряд, чтоб могли они быть готовы к нашим услугам со следовавшего утра, тем паче, что дорога к Селенгинску прерываема была дремучими лесами и глубокими реками.

27 числа переехали мы реку и, оставив суда, продолжали наш путь тем с большею способностию, что не имели с собою обоза. Проехали мы весьма прекрасную долину, изобилующую преизрядными паствами, и прибыли вечером к роднику, где и ночевали в бурятской кибитке и спали на буйволовых кожах.

28 числа выехали мы весьма рано и переехали несколько гор, покрытых лесами. К половине дня прибыли мы к реке, называемой Оронгой, через которую переправились мы на верблюде, ибо на лошадях для глубины ея нельзя переправляться. В сем месте кочевало тогда множество бурятов со стадами. По переплытии наших лошадей через реку пришли мы в кибитку к одному буряту, где и пробыли столько, сколько было потребно времени чтобы обсохнуть оным. Жена его коль скоро нас увидела, так тотчас и поставила свой котел на огонь, чтобы поподчивать нас чаем. [...] Хозяйка наша подчивала нас с великою приязнию; мы ей денег не дали, потому что неизвестны оне в сих странах, но подарили ей несколько курительнаго табаку, до котораго сей народ страстный охотник. [...] По окончании сего трезваго обеда сели мы опять на лошадей и прибыли под вечер в российскую деревню, которая имела пред собою покрытый лесом пригорок. Стоит она посередине пространнейшия долины, на которой преизряднейшия находятся паства. Гораздо поспокойнее ночевали мы здесь, нежели в прошедшую ночь. Мы нашли тут г. Фирсова, полковника козацкаго, или селенгинскога пограничнаго войска, с ескадроном козаков, вооруженных луками и стрелами, а иные ружьями; они были высланы для препровождения посланника.

29 майя выехали мы очень рано и ездили по лесам с нашими козаками, сыскивая зверей по обычаю тоя страны, называему россиянами облава. Оная делается следующим образом. Составляется полукруг из конных людей, вооруженных луками и стрелами, в который заключается дичина. Посредине ставят несколько молодых ребят для уведомления прочих, когда они ее подымут; они только одни за нею и гоняются, а прочие стоят по своим местам. Наши козаки убили трех диких коз и множество зайцов стрелами; и ежели есть удовольствие убивать сих неповинных животных, то можно сказать, что мы онаго имели много. После сего гонялися они за медведями, волками, лисицами и вепрями.

После полудня прибыли мы в деревню, стоящую на Селенге, где остановилися на несколько часов, после чего переехали через реку в судах. Шириною будет она в сем месте около мили. Наши козаки взяли одно только судно для перевоза своего оружия, платья и седел, а сами, сев на лошадей, переехали ее вплавь, как будто б ето был небольший ручеек. Коль скоро лошади начали плыть, то козаки сбросилися в воду для облегчения оных, держася рукою за гриву, а другою управляя их за узду. Сим то образом переправляются через реки в сей стране, и я почитаю сей способ за верный и легкий, только бы сберегали лошадь и не очень подергивали ее за узду.

По переправе через реку объявленным мною образом дожидалися мы, пока обсохнут наши лошади, потом, сев на них опять, поехали и прибыли вечером в Селенгинск, в котором дожидались мы наших судов и достальных наших людей. Сей город стоит на восточном береге Селенги, на низком безплодном и песчаном месте, которое почти ничего не производит. Неможно выбрать худшаго местоположения как сие, ибо если его здатели спустилися полумилею пониже, где обывательские находятся сады, то бы нашли здесь во всем лучшее положение в разсуждении избраннаго ими. В городе находится около 200 домов и 2 церкви, что все построено из дерева. Огражден он крепким тыном, в промежутках коего находится несколько пушек.

Комментарии

1. Биографические сведения о шотландце-враче и путешественнике XVIII в. Джоне Белле Антермони (1691-1780) можно почерпнуть главным образом из его опубликованных записок.

Мечта о путешествиях в дальние страны зародилась у Д. Белла еще в детские годы, но осуществлена она была только после окончания им образования. С дипломом врача и рекомендательными письмами к своему соотечественнику Р. Арескину Д. Белл отправился в июле 1714 г. из Великобритании на корабле «Благополучие» к берегам России в надежде «увидеть Асию или по крайней мере пограничныя к России земли» (Белевы путешествия чрез Россию в разный Асиятския земли, а именно: в Испаган, в Пекин, в Дербент и Константинополь. Пер. с франц. М. Попов. Ч. 1. СПб., 1776, с. VI). В середине октября того же года английский корабль прибыл в Кронштадт, где на следующий же день был посещен Петром I, явившимся на корабль в сопровождении своего лейб-медика и, переводчика Р. Арескина, чтобы расспросить англичан о состоянии шведского флота. Белл сообщил Арескину о цели своего приезда в Россию и встретил с его стороны полное одобрение. Арескин проявлял большой интерес к восточным странам и собирал коллекцию азиатских достопримечательностей, поэтому стремления Белла были ему близки и понятны.

Зиму 1714-1715 г. Белл провел в Петербурге у англичанина Ноиса, корабельного мастера, состоявшего на службе у Петра I, который уделял в тот период много внимания строительству русского флота. Позднее Белл вспоминал, что сам видел, как однажды ранним утром Петр I пришел на квартиру Ноиса и отдал какие-то распоряжения относительно корабля, «находившегося в отстройке» (Белевы путешествия... Ч. 3, с. 183). В Петербурге Белл завязывал новые знакомства в ожидании случая отправиться в путешествие. Вскоре такой случай представился: Арескин рекомендовал его А. П. Волынскому, отправлявшемуся летом 1715 г. во главе русского посольства в г. Испаган (Персия). Волынский остался доволен Беллом и даже представил его в Коллегию иностранных дел, принявшую англичанина на службу (там же. Ч. 1, с. VII.) В материалах Коллегии иностранных дел, хранящихся в ЦГАДА, сведений о службе Д. Белла не обнаружено. Тем не менее, без ссылки на источник составители одной из работ указывают, что Д. Белл состоял на русской службе с 1715 по 1747 гг. (см. История дореволюционной России в дневниках и воспоминаниях. Т. I. XV-XVIII века. М., 1976, с. 112).

По возвращении из Персии в 1718 г. Волынский рекомендовал Белла Л. В. Измайлову, готовившемуся в качестве главы русского посольства к поездке в Цинскую империю. В записках Белла нет сведений о том, исполнял ли он какие-либо обязанности или поручения во время своего трехлетнего путешествия в Китай (1719-1722), но в одном из «пунктов», поданных Измайловым в Коллегию иностранных дел, значится: «Лекарь, которой был с господином Волынским, укажите ему быть со мной». И резолюция Коллегии: «Наряжать и выписку о жалованье сделать» (см. док. № 146). Отсюда можно заключить, что Белл ездил с посольством в качестве врача. Однако, судя по тому, что он присутствовал почти на всех приемах русского посла у цинских сановников и у самого императора, ему отводилась и некая другая почетная роль — роль лица, по всей вероятности входившего в свиту Измайлова. Во всяком случае он имел возможность лично наблюдать весь ход переговоров русского посла с цинским правительством, что делает его записки особенно интересными.

В России Белл приобрел много друзей не только среди своих соотечественников, но и среди иностранцев и русских, занимавших важные посты на государственной службе. Так, после возвращения из Пекина в 1722 г. он вскоре был приглашен лейб-медиком Л. Л. Блюментростом, сменившим умершего в 1718 г. Р. Арескина, для участия в персидском походе Петра I, состоявшемся летом — осенью того же года. Затем Белл уехал из России, но в 1734 г. вернулся снова в качестве секретаря британского посла в Петербурге.

В 1737-1738 гг., во время русско-турецкой войны, Белл совершил еще одно путешествие — в Константинополь. Если в предыдущие свои поездки он, по-видимому, не имел определенных дипломатических заданий, то на этот раз, по предложению российского канцлера А. И. Остермана и английского резидента при петербургском дворе К. Рондо, ему было поручено передать турецкому правительству предложения о примирении России с Портой (Белевы путешествия... Ч. 3, с. 197).

В 1746 г. Белл женился на Марии Петерс (вероятно русской), поэтому можно предположить, что он оставил Россию не ранее 1746 г. Остаток жизни провел на родине в Шотландии в своём имении Антермони Хаус (Antermony Hous) (см. Cameron Nigel. Barbarians and Mandarins. Thirteen Centuries of Western Travelers in China. New York. Tokyo. 1970, c. 283).

2. «Записки Д. Белла впервые вышли в свет на английском языке в 1763 г., а затем в 1788 г. (John) d’Antermoni Bell. Travels from S. Petersburgh in Russia to various parts of Asia... by John Bell... Glasgow, 1763; Edinburg, 1788.

В авторском предисловии указывается, что основой книги Белла послужили его записки «тем местам, по которым проезжал» (Белевы путешествия... Ч. 1, с. VIII), иначе говоря — путевые дневники, вначале не предназначавшиеся к опубликованию. Лишь спустя много лет, по совету одного из своих приятелей, путешественник собрал все свои записки воедино и подготовил к изданию, сохранив их дневниковую основу. «Сочинение мое, — сообщает Белл, — расположил я образом дневныя записки» (Белевы путешествия... Ч. 1, с. VII). Адресуя свой труд «землеописателям», «любителям естественныя истории» и «пристрастным людям ко нравам и обычаям своея земли», автор уведомлял читателей: «я старался записывать то только, что мне казалося достойнейшим примечания и что не тщался я ни украсить, ни умножить, ниже переиначить описываемыя мною вещи» (там же).

В 1766 г. книга Белла вышла во французском переводе (John d’Antermoni Bell. Voyages depuis S. Peterbourg en Russie dans diverses contrees de l’Asie... On y a joint une description de la Siberie. Paris, Robin, 1766). Организованное при Петербургской Академии наук в 1768 г. «Собрание старающихся о переводе иностранных книг на российский язык..., усмотря пользу сея [книги], назначило ее для перевода» (Белевы путешествия... Ч. 1, с. III) с французского на русский язык, что и было исполнено переводчиком М. Поповым. Русский перевод был издан Академической типографией в Петербурге в 1776 г. По-видимому, книга пользовалась немалым спросом в определенных кругах русского общества. В 1795 г. начальник Российской духовной миссии в Пекине Софроний Грибовский подарил миссии «Белевы путешествия...» и «Историческое введение в историю европейскую» С. Пуфендорфа, положив тем самым начало библиотеке при миссии (П. Е. Скачков. Очерки истории русского китаеведения. М., 1977, с. 84).

Записки Белла, приобретшие в конце XVIII в. значение важного источника по изучению России и соседних с нею азиатских стран, не потеряли своей научной ценности до наших дней. В частности, большой интерес представляют они для изучения истории русско-китайских отношений начала XVIII в.: в них подробно отражены личные впечатления наблюдательного очевидца о всех обстоятельствах и событиях, связанных с русским посольством Л. В. Измайлова.

Книга Белла состоит из трех отдельных частей (томов). В русском издании к первой части предпосланы краткие предисловия переводчика и самого автора, занимающие всего шесть страниц, затем дается описание путешествий автора из Петербурга в Персию в 1715-1718 гг. (с. 1-137) и из Петербурга в Пекин в 1719-1722 гг. (с. 138-250). Вторую часть целиком занимает продолжение описания путешествия в Пекин (с. 1-244), заканчивающегося в 1722 г. Хронологическим его продолжением является «Ежедневная записка пребывания г. Ланга, агента, или поверенного в делах от его величества всероссийского императора Петра I, при дворе пекинском...», помещенная в начале третьей части книги (с. 1-150). Третья часть книги содержит, кроме «Записки» Л. Ланга, описания еще двух путешествий Белла: в Дербент — персидский поход Петра I в 1722 г. (с. 151-195) и в Константинополь в 1737-1738 гг. (с. 196-246).

Записка Л. Ланга была вторично опубликована на русском языке в журнале «Северный архив» (1822, № 1, с. 329-356; № 18, с. 413-448; № 19, с. 28-46; № 20, с. 85-114; № 21, с. 191-199; № 22, с. 265-282; № 23, с. 344-364) в другом переводе с частичным использованием комментариев М. Попова (переводчик и издание, с которого делался перевод, неизвестны). Сравнение этих переводов показало, что они сделаны с различной полнотой, так, например, в первом переводе опущена заключительная часть записки, приведенная вторым переводчиком. Следует отметить, что перевод М. Попова точнее в смысле датировки событий, что устанавливается путем сравнения с публикуемыми в сборнике реляциями Л. Ланга. Записка Ланга освещает его переговоры с цинским правительством о восстановлении русско-китайской торговли, что не имеет прямого отношения к профилю сборника и не дает основания включать в него этот материал.

В данном сборнике публикуется с некоторыми сокращениями описание путешествия Д. Белла в Пекин в 1719-1722 гг., взятое из первой (гл. 1-5) и из второй (гл. 6-14) частей его книги. Особенно сильно подвергались сокращению главы 1-5, т. к. в них дается подробное описание пути следования от Казани до Селенгинска, насыщенное географическими и этнографическими сведениями, широко использованными в научной литературе и не имеющими прямого отношения к тематике сборника. Сокращено более 1,5 печатного листа, что составляет почти половину всего опубликованного в первой части материала об этом путешествии. Главы 6-14, помещенные во второй части и описывающие главным образом период пребывания посольства в Цинской империи, в настоящем издании даются почти полностью, за исключением общих географических и этнографических данных о Сибири, «росписания местам и разстояниям» (в большинстве случаев в нем приводятся только названия географических пунктов, а расстояния между ними не указываются) и краткого словарика китайских, маньчжурских, монгольских, тибетских и «индостанских» чисел и отдельных слов, что составляет всего 0,5 печатного листа. Сокращения отмечены в тексте отточиями и в главах 1-5 в подстрочных примечаниях не оговариваются, поскольку являются однородными по своему характеру. В главах 6-14 каждое сокращение оговорено особо. Авторские названия глав, отражающие краткое их содержание, сохраняются полностью, несмотря на сокращения самого текста (например, в названии главы 2 фигурируют «примечания на калмыков», хотя из текста эти сведения изъяты).

Краткие предисловия автора и его русского переводчика, напечатанные в первой части, но относящиеся ко всей книге в целом, здесь не воспроизводятся, так как не содержат ничего существенного для раскрытия содержания записок; авторское предисловие с краткими автобиографическими данными использовано при составлении настоящего комментария. Подстрочные примечания автора публикуются в соответствующих местах с оговоркой «Прим. Д. Белла», а примечания переводчика, как устаревшие, опускаются, и лишь небольшая их часть использована при составлении комментария.

Таким образом, в настоящую публикацию вошли все части текста записок Д. Белла, непосредственно касающиеся хода русского посольства Л. В. Измайлова 1719-1722 гг. в Цинскую империю и отражающие личные впечатления автора о пребывании этого посольства у Цинов.

3. Арескин Роберт Карлович (Д. Орешкин, Р. Эрскин) (середина XVII в. — 1718 г.), родом из Шотландии, доктор медицины и философии Оксфордского университета. В 1704 г. поступил домашним врачом к А. Д. Меншикову, в 1706 г. зачислен на русскую службу и назначен главой Аптекарского приказа, позднее — лейб-медик и переводчик Петра I. В 1717 г. сопровождал Петра I в путешествии по Западной Европе. Умер в 1718 г. в Олонце.

4. Артемий Петрович Волынский (1689-1740), русский государственный деятель, при Петре I занимал дипломатические и административные посты, имел широкие связи с западноевропейскими дипломатами и иностранцами, находившимися на русской службе. При Анне Ивановне за подготовку к свержению немецкой клики Бирона был арестован и казнен.

5. См. ком. 2 к док. № 122.

6. Давид Граве (Грав, Грове, Graf David Michajlovic), уроженец Курляндии, писарь, ездил в Цинскую империю в составе посольства Л. В. Измайлова в качестве секретаря Л. Ланга «для содержания книг юрнала, также и иных потребных обсерваций». После возвращения из Китая оставался с Лангом в Селенгинске (H. Н. Бантыш-Каменский. Дипломатическое собрание дел между Российским и Китайским государствами с 1619 по 1792 год. Казань, 1882, с. 165, 173; Памятники сибирской истории XVIII в. Кн. 2. СПб., 1885, с. 395).

7. Вероятно, речь идет о близком к Петру I человеке — Беляеве Степане Ивановиче, певчем дьяке, руководителе царского хора. Он был вхож в дом Петра I, сопровождал его в поездке по Европе и частенько принимал его у себя в московском доме (см. Н. Павленко. Петр Первый. М., 1976, с. 331-332).

8. После Полтавской битвы 1709 г. русские взяли в плен большое число шведских офицеров и солдат. Первоначально они были сосредоточены в Москве, где была создана специальная шведская администрация военнопленных, главой которых являлся А. Л. Левенгаупт. Из Москвы пленные небольшими партиями по 100 человек были разосланы в города Архангельской, Казанской и Астраханской губерний. Большая партия в 3 тыс. человек была направлена на воронежские верфи. В 1711 г. после раскрытия заговора шведских военнопленных, готовивших побег, основная часть их (около 9 тыс.) была переведена в Сибирь. Только в Тобольске находилось 800 шведских офицеров. О деятельности шведских пленных в Сибири имеется обширная литература (И. Голиков. Деяния Петра Великого. T. IV. М., 1837, с. 81-86; Э. Зиннер. Известия шведских военнопленных о Сибири. — «Ученые записки Иркутского государственного педагогического института», вып. XVIII (10), 1961, с. 3-4; А. И. Андреев. Очерки источниковедения Сибири. Вып. 2. М. — Л., 1965, с. 32-34).

Имеются сведения (по-видимому, в дневниках Д. Г. Мессершмидта) о том, что из Тобольска Л. В. Измайлов взял в поездку в Цинскую империю четырех шведских офицеров (М. Г. Новлянская. Даниил Готлиб Мессершмидт и его работы по исследованию Сибири. Л., 1970, с. 20).

9. Черемисы — устаревшее название марийцев.

10. Вогуличи — устаревшее название народности манси.

11. В западноевропейской литературе XVIII в. наименование «татары» распространялось на многие народы, населявшие азиатскую часть России и соседние с нею страны. В данном случае речь идет о казахах.

12. О некоторых правах и привилегиях служилых татар Тобольска, Тюмени и Тары см.: История Сибири. Т. 2. Л., 1968, с. 94.

13. Некоторые шведские пленные (Э. Голстен, И. Бомгард, а также Г. Дитмар) в 1712 г. привлекались к организации Коммерц-коллегии, специально для этой цели их вызывали в Москву, но летом 1713 г. они были отстранены от этого дела (Письма и бумаги императора Петра Великого. T. XII, вып. 1. М., 1975, с. 288).

14. Д. Белл преувеличивает роль шведских пленных в развитии культурной жизни Сибири, однако следует отметить, что они внесли определенный вклад в дело собирания и изучения материалов о Сибири.

15. Филипп Иоганн Таббер (Таберт, Табар) фон Страленберг (1676-1747), пленный шведский капитан армии, жил в Тобольске с 1711 по 1721 г., приобрел широкую известность своими работами по картографии Сибири. В упоминаемое Д. Беллом время он работал над своим историко-этнографическим трудом «Северо-восточная часть Европы и Азии» (Стокгольм, 1730), в котором содержится много ценных сведений о России и Сибири (О нем см.: М. Г. Новлянская. Филипп-Иоганн Страленберг. М. — Л., 1966; Г. Ярош. Ф. И. Страленберг — спутник исследователя Сибири Д. Г. Мессершмидта. — «Известия Сибирского отделения АН СССР», сер. обществ, наук, 1968, № 1, вып. 1.)

16. В 1720 г. Масленица начиналась 10 февраля по старому стилю.

17. От Илимска шли пути на юго-восток в Иркутск и на северо-восток в Якутск. Самой распространенной во второй половине XVII в. и в начале XVIII в. северо-восточной дорогой была ленская, проходившая от Илимска до р. Куты (притока Лены), затем по Лене до Якутска (О. Н. Вилков. Торговые пути и динамика торгово-промышленного движения в Сибири XVII в, — Освоение Сибири в эпоху феодализма, XVII-XIX вв. Новосибирск, 1968, с. 71).

18. Канифер Габриель, шведский подполковник и генерал-адъютант Карла XII, попал в плен в 1708 г. в Смолянах, был сослан в Тобольск, позднее в Енисейск и Илимск, по возвращении на родину (1722 г.) был комендантом Нишлота (г. Савонлинна).

19. Имеется в виду митрополит Филофей (Феодор) Лещинский, приехавший в Тобольск в 1702 г. В 1711 г. принял схиму и был заменен митрополитом Иоанном Максимовичем. После смерти последнего в 1716 г. вновь назначен тобольским митрополитом (П. А. Словцов. Историческое обозрение Сибири. Кн. 1, с. 157-203); А. Н. Копылов. Очерки культурной жизни Сибири в XVII — начале XIX в. Новосибирск, 1974, с. 50; П. Е. Скачков. Очерки истории русского китаеведения. М., 1977, с. 84).

20. Остяки — устаревшее название нескольких народностей; хантов, кетов, селькупов. О ком из них конкретно идет речь, неясно.

21. Вероятно, имеется в виду Никольская застава, расположенная на левом берегу Ангары в 59 верстах от Иркутска и в 96 верстах от Посольского монастыря. «Здесь преж сего объявляемы и рассматриваемы бывали выписи всех привозимых с Китайской границы товаров, также и с идущих внутрь России товаров собиралась пошлина» (Словарь географический Российского государства... собранный Афанасием Щекатовым. Ч. 4. М., 1805, стб. 649).

22. Святое море, т. е. оз. Байкал.

23. См. ком. 2 к док. № 200.

24. Вероятно, речь идет о Селенгинском Троицком монастыре.