ЗАПИСКИ ТУЛИШЭНЯ

Государства и земли, лежащие к югу, суть следующие:

Тергет [калмыки], которые между Волгою и Яиком близ Царицына и Астрахани кочуют (...которые между Волгою и Яиком близ Царицына и Астрахани кочуют. — Слова вставлены переводчиком).

Хара-халбак [каракалпаки], Хасак [Казачья орда] ¹⁵⁸.

Цеван-Раптань [джунгарской владелец], Бурут ¹⁵⁹, Мангут ¹⁶⁰, Бухар ¹⁶¹, Хасал-баши ¹⁶², Иркинь или Ерким ¹⁶³, Хасахар или Хашихар ¹⁶⁴, Куче, Аксу, Турамунь ¹⁶⁵ и Шаджан, или Энетхе.

Между тем временем, как ожидали мы в Саратове приемщиков от Аюки-хана зимою друзья наши поочередно звали нас к себе на обеды. Иногда собравшись мы метали из луков стрелы по мете, а иногда, выехавши на берег, с лошадей стреляли и забавлялись рыбною ловлею.

Но как скоро Аюки-хан чрез отправленных к нему от провожатаго [от пристава] нашего, российскаго толмача и воинских офицеров о прибытии нашем известие получил, то он сему так радовался премного, что тотчас, собрав всю старшину своего аймана [народа], велел юрты, платье и съестные дорожные припасы готовить немедленно. И как все сие в самой скорости было приготовлено, и земля новою зеленостию покрылася, то от онаго тергетскаго владельца Аюки отправленной тайдзи Выйджын [или Вейдзен] прибыл к нам 53 году, четвертаго месяца, 5 числа (7 мая 1714 г.), которой в начале имянем своего хана с принесением поздравления опрашивал нас о высочайшем его величества [нашего] священнейшего и великаго хана здравии, а потом и нас поздравлял с благополучным прибытием. После сего 16 числа пятаго месяца (16 июня [1714 г.]) переправились мы чрез реку Эдзил и за неприбытием достальных верблюдов и лошадей простояли одне сутки.

18 числа (18 июня [1714 г.]) прислал к нам бэйзэ Арабджуров-отец, называемой Надзар-Маму, с своим джайсаном Джотбою и тайдзием Нормолджином лошадей в подарок, а имянно: нам, четырем человекам, по две лошади, а Шугею с товарищи, четырем же человекам, по одной лошади. И присланные от него объявляли нам именем своего тайдзия, что их тайцзи за те неизмеримыя милости и всемилостивейшее призрение, кои его величество, высокосвященнейший и великий наш хан, его бедному сыну Арабджуру показать соблаговолил, и его обогатил, из глубины сердца довольно наблагодариться не может; давно де он желает ехать к небу подобнаго и в величестве священнеышаго хана двору со всемилостивейшим своим поклоном и благодарением и явиться пред высочайшее его златое лице, однако не может он исполнить своего намерения за однем препятствием толь [467] дальняя дороги; а ныне он неописанную радость в себе почувствовал, как скоро он о прибытии нас, господ послов, с высочайшею его великосвященнейшаго хана грамотою получил ведомость, и ради сего нарочно прислал их, во перьвых, с принесением его высокосвященнейшецу великому хану поздравления, а потом и нас, господ послов, спросить о здоровье и отдать нам свой усердной поклон.

На сие мы сказали посланным: «Надзар-маму зделал сие не инако, как весьма праведно, что он отправил вас с принесением великосвященнейшему хану поздравления и нам прислал лошадей в подарок; однакож, понеже мы нарочно едем к вашему хану с высочайшим его величества указом и находимся еще в дороге и также от вашего хама везде приуготовлены подводы, то мы никакой не имеем нужды, чтоб нам лошади на что были надобны. Однако о том великом Надзар-мамуя усердии, что он в знак своей искренней за высочайшую его великосвященнейшаго хана милость прислал вас с поздравлением и к нам с лошадьми, не пременем по возвращении своем донести его величеству священнейшему хану». Учиня сей ответ, лошадей присланных от Надзар-мамуя, мы не приняли.

20 числа (20 июня [1714 г.]) отправились мы в путь, и будучи десять дней в дороге, перьваго числа шестаго месяца (1 июля [1714 г.]) приблизились к кочевью Аюки-хана, Манутохай называемому. Тайцзи и ламы, от Аюки-хана отправленные ¹⁶⁶, учинили нам встречу и препроводили нас до юрт, нам назначенных; а дорогою, как мы ехали Аюки-хана землею, подданные его тайцзи и ламы, и стоящие в его подданстве мангутские старшины, всякой в своем месте собрав своих подчиненных, готовили про нас пиры и, выежжая к нам навстречу с поставлением по дороге скотских табунов, принимали нас с превеликим почтением, и таких было из них великое множество, кои в знак своего усердия едущим нам с преклонением колен приносили съестные припасы.

После полудни прислан был к нам от Аюки-хана ближней его лама, именем Гева ¹⁶⁷, с товарищи с объявлением, что завтра де день благополучной ¹⁶⁸ и хан их избрал оный к принятию от его величества, высокосвященнейшаго и великаго хана, посланный к нему высочайшия грамоты, купно и к свиданию с нами, высокодостойными господами послами. И так в назначенной оный день, то есть 2 числа шестаго месяца (2 июля [1714 г]), поутру началась церемония нашего шествия следующим порядком:

Грамоту указную везли в руках, возвыся кверьху, попереди оныя ехали тергетские тайдзи и ламы, а позади следовали российские чиновные и рядовые воинские люди. И в таком порятке, приехав мы к юртам Аюки-хана, все сошли с лошадей, и потом Аюки-хан указную грамоту при отдании ему принял, став на колена ¹⁶⁹ и обратя лице свое на юг, спросил о высочайшем его величества, восточнаго великаго хана, здравии. Мы напротив того сказали ему его величества указ, что его величество повелел нам спросить ево хана о здоровье, и притом объявить, что его величеству посольство его, которое присылал он на поклон от искренняго сердца и усердия с принесением дани ¹⁷⁰ и поздравления, было так приятно и согласно с намерением его величества, что принято оное не инако, как с великою похвалою (Переводчиком пропущены слова: ...улэт Шугэ, Мис сэбэ соньчжйфи, синьдэ хэсэй битхэ васимбумэ, кэси исибумэ такураха... — Избрал олота Шугэ, Мис и других, издал тебе указ и оказывая милость отправил...); ибо посол его Симтань с товарищи прибыл к его величеству в самое то время, как для отправления к нему бейзе Арабджура чрез бывшаго с купецким караваном российскаго камисара способ изыскивался.

Сие выслушав, Аюки-хан был толь радостен, что благодарности своей довольно изъявить не мог, и нас, его величества рабов, посадил от себя по правую руку. А потом во время обеда, которой при игрании на музыке продолжался немалое время, спрашивал нас Аюки-хан: «Много ли его величеству лет от рождения и сколько имеется у него царевичев и царевен?» На сие мы отвечали, что его величество хан родился в лето зеленаго коня (Переводчик дает: лето зеленого коня; в маньчжурском тексте: моринь аня — год коня) [1654 году], и так ныне вступил его величество на 61 год от рождения; из царевичев тех, кои произведены в княжеския владетельный достоинства, а имянно: в цинь-ваны, гюнь-ваны, бейле и бейзе, и которых мы на звериных ловлях и охотах при его величестве видали, находится 16 персон, а еще сколько во дворце есть царевичев, кон еще не произведены в чины (...гун чи тучирэ уньдэ... — ...которые еще не выходили из дворца...) и за тем мы видеть их не можем, того нам не известно; царевен тех, кои отданы в супружество, и нам известных, находится более десяти, но сколько их еще во внутренних чертогах дворца находился, нам так же, как и о царевичах, в чины не произведенных (...нам также, как и о царевичах, в чины не произведенных... — слова вставлены переводчиком) не известно.

Аюки-хан еще нас спрашивал, что его величество, как он слышал, ежегодно изволит от жаров из столичнаго города выежжать на охоту, и место оное, где [468] отправляется Охота, как называется. Сколь далеко лежит оное от столичнаго города, и около каких времен его величество изволит отъежжать на охоту и паки возвращаться в свой столичной город. Мы отвечали: «Место оное, куда его величество от жаров отъежжает, называется Жехо и Кара-хотонь ¹⁷¹, которое от столичнаго города состоит в семи или осьми станциях; отъежжает его величество ежегодно в последних числах четвертаго месяца или в перьвых числах пятаго, а по наступлении осени продолжается охота за оленями с криками, по их голосу произносящимися, а девятаго месяца возвращается его величество в свои царские чертоги».

«Места оныя, где изволит его величество забавляться охотою, — спросил нас Аюки-хан, — какое имеют положение? И имеются ли там горы, реки и леса?» Мы отвечали: «Все сии места лежат за великою каменною стеною; там находятся горы высокия, реки великия и здоровыя (...мукэ чжаньчухунь... — ...вода вкусная...), а понеже все места покрыты частым и великим лесом, то и зверей всякаго роду находится там превеликое множество».

Еще спрашивал нас Аюки-хан: в земле нашей каким образом пашут пашни, так ли сеют хлеб просто, или дожжей ожидают, и имеются ли у нас водяныя пашни. Мы отвечали: «В государстве нашем (...Мэни дулимбай гурунь дэ... — ...в нашем Срединном государстве...) всякой хлеб (...суньчжа хачинь и чжэку... — ...хлеб пяти сортов...) сеют, также и разных родов горохи; из хлебов есть и такой, которой, ожидав дожжи, сеют. А притом и такой, которой в воде ростет».

Потом продолжал Аюки-хан: «Страна оная, из которой его величество произошел, в каком разстоянии верст находится от столичнаго города? Людна ли она селением?». «Страна оная, — сказали мы Аюки-хану, — называются Мукдень и состоит она от столичнаго города с лишком в 20 станциях; народу там премного и жилье частое, и учреждено там пять судебных мест ¹⁷² с надлежащими к тому чинами, которые дела управляют; также в разных местах имеются там три дзянгуня ¹⁷³, или генерала, для збережения земель, из коих первой находится в самом городе Мукдене, второй на Амуре-реке, однако живет он в городе Цицигаре, или Чичигаре, а третий в городе Нингута».

Еще говорил нам Аюки-хан, что понеже между манджурами и мунгалами никакой большой различности не видно, и они во всем имеют между собою великое сходство, то думать потому должно, что конечно они произошли от одного роду и поколения, и что всеконечно его величество ведает о том в тонкости, каким образом они разделившись зделались особливыми народами; и просил он нас, чтоб мы о сем, как возвратимся в свою землю, не забыли доложить его величеству, дабы его величество с его послами при обратном их отправлении обо всем оном обстоятельное известие к нему прислать соизволил. Мы ему на то сказали, что мы сего не позабудем; как скоро возвратимся в свою землю, то не преминем донести о том его величеству.

Еще спрашивал нас Аюки-хан, какое различие есть между манджурами, что одне из них, как он слышал, называются старыми, а другие новыми манджурами? Мы отвечали, что из манджур называются те с своими потомками старыми, кои еще будучи в городе Мукдене при их величествах первых ханах Тайдзу Хуандие и Тайдзун Хуандие храбрыми своими делами прославились; а те, которые жили в пределах онаго города по пограничным местам и которые потом взяты в столичной город Пекин, называются новыми манджурами. «Между манджурскою и мунгальскою грамотою, — спросил нас еще Аюки-хан, — имеется ли какая разность, и кто был манджурской грамоты перьвым издателем?» Мы отвечали, что манджурская грамота от мунгальской превеликую имеет разность, а перьвым издателем был его величество, наш перьвейший хан Тайдзу-Хуандии, которой издал первыя основания, в 12 главах состоящия, а потом его величество хан — Тайдзун-Хуанди к буквам прибавил крушки и точки, звоны и голосы, во всяких Человеческих речах произносящиеся и привел в совершенство. И так манджурская грамота столь премудрою и столь достаточною в своем совершенстве зделалась, что изображает человеческия речи и голосы все, какого бы они звону ни были, точно и справедливо, переменяясь в безчисленные образы ¹⁷⁴.

Еще спрашивал нас Аюки-хан, что в государстве его величества за несколько лет, как он слышал, некоторой удельной князь, именем пин-си ван ¹⁷⁵, великое возмущение и бунт учинил, но вскоре он от его величества, свещеннейшаго хана, поражен и по делам своим получил достойное наказание, и как давно он забунтовал. И остались ли после него наследники? «Оной король пин-си ван, — отвечали мы Аюки-хану, — пожалован был от его величества милостию и за некоторый небольшия заслуги произведен был в ванское достоинство, с отданием ему во владение всей Юньнаньской губернии, лежащей на южно-западной стороне нашего государства. И хотя одарен он был всем, то есть и славою и честию, однакож от несытости своей не был тем благодарен, но яко неверный раб, презрев все оказанные к нему великия милости, взбунтовался и тем обратил на себя его величества, свещеннейшаго нашего хана, великой гнев купно и оружие, и так он потом от победоноснаго войска поражен и истреблен в конец. А по установленным гражданским нашим узаконениям наследники и весь род тех людей, кои изменили государству и презрели государеву милость, без наказания не оставляется, но всем без [469] остатку чинится казнь достойная. Он забунтовал в лето черноватаго тельца (12 год Канси (то есть 1673 г.)) и уже тому с лишком 40 лет прешло, как оной бунтовщик со всеми его сообщниками наказан я губерния Юньнань приведена в спокойствие» (Сахахунь аня фэчухунь бэ дэрибухэ, нечихемэ токтобуфи, тэ дэхи аня фуньчэхэ. — [Он] поднял бунт в год черноватого тельца и вот уже более 40 лет, как бунтовщик покорен).

После сего разговору объявили мы Аюки-хану его величества, свещеннейшаго нашего хана, указ, которой на отъезде нашем был нам сказан, в следующем состоящий, что когда его величество бейзе Арабджура хотел чрез землю Цевань-Раптаня к нему отправить, то Цевань-Раптань, не доброходствую ему, отговаривался находящимися по ту сторону его владения хасахами и харахалбаками, объявляя, что он опасается, дабы хасаки, или харахалбаки не перехватили Арабджура на дороге и его не погубили, и понеже Арабджура дорогою оною отправить опасно, то за лучшей его величество находит к тому способ, чтоб путь или пропуск Арабджуру исходатайствовать у россиян, и ради сего отправлены мы к нему, Аюки-хану, нарочно с таким от его величества повелением, дабы мы с ним о том посоветовали, и как скоро с ответом на чем соглашенось к его величеству явимся, то и Арабджур потому к нему, Аюкию,. отправлен быть имеет.

На сие сказал нам Акжи-хан, что у Арабджура как отец, так и братья его все живы, с которыми он должен также посоветовать, и на чем они согласятся, то он тотчас нас, великаго государя господ послов, уведомит.

Напоследок говорили мы Аюки-хану, что не один уже тому год, как мы находимся в дороге и понеже прибыли мы к нему в добром здоровье благополучно и вручением ему, хану, высочайшия его величества грамоты все свое дело большее окончили, то желаем мы немедленно обратной путь восприять, как скоро в деле о Арабджуре соглашенось будет. На сие нам сказал Аюки-хан: «Вы изволите говорить, господа послы, самую правду, и я вас, великаго государя послов, у себя долго не задержу». И с тем мы от него поехали во определенные нам юрты.

Как в сей перьвой раз принимали и провожали нас от Аюки-хана до юрт, так и после сего приемы и провожания чинились, всегда с постановлением его собственных и из России по его прошению присланных к нему чиновных и рядовых воинских людей в порядок при пушечной пальбе и при игрании на музыке.

На третий день после сего (Эму инэнги гялафи... — Через день...), то есть 4 числа (4 июля [1714 г.]), ханша, супруга Аюки-хана, именем Дарма-Бала, звала нас на пир ¹⁷⁶ и подчивала при игрании на музыке. Притом велено было двум из нашей свиты новым манджурам метать стрелы из луков по мете, и тогда ханша, увидев их искуство, изъявляла совершенное свое удовольствие и превозносила их своими похвалами.

5 числа (5 июня [1714 г.]) от Аюхи-хана приходил к нам комнатной его, именем Иси (...Аюки-хан Иси сэра нялма... — ...человек Аюки-хана по имени Иси...) которой объявил нам, что в свите нашей, как хан их слышал, находятся две персоны в метании стрел зело искусныя, и хан их желает видеть оных искуство. Чего ради просил он нас именем своего хана, чтоб мы к нему пожаловали, ежели нам не будет противно, но ежели мы утрудились, то хан их оставляет нас с покоем. На сие сказали мы посланному, что наши двое новые манджуры самые стрелки простые, и не такие, чтоб весьма были искусны, но когда хан их желает смотреть их искуства, то пусть они к нему идут.

Мы потому и послали Гаджартуя и Митиуя ¹⁷⁷, с пожалованными им от его величества луками и стрелами к Аюки-хану. Он, посадя их поблизости своего места и подчивая чаем и овощами (тубихэ — фруктами), спросил о летах их, и потом, указав на ягоду смородину, которая поставлена была пред ними на тарелке, спрашивал, имеется ли такая ягода и в вашем среди света лежащем государстве. И как сказали они ему ¹⁷⁸, что такая ягода есть и в нашем государстве, то он паки спросил их, что, кроме сих ягод, еще какие фрукты имеются в земле вашей. «В земле нашей, — отвечали они, — имеется разных родов фруктов столь много, что всех имян их подробно изъявить не можем».

«Родина ваша, — спросил их Аюки-хан, — от столичнаго города в каком состоит расстоянии?» Они отвечали, что до того места, где они родилися, от столичнаго города иерьхом на лошадях безостановочною ездою надобно употребить в дороге не меньше трех месяцов.

«Места тамошния, — спросил их паки Аюхи-хан, — стужею, жарами, дождями, снегами, горами, реками и лесами в каком находятся состоянии?» «В наших местах, где мы родилися, — отвечали они ему, — в летнее время больших жаров не бывает, а напротив того в зимнее время бывают превеликие морозы, снегам ни времяни, ни меры определить не можно, потому что бывают они иногда на два и на три чи глубиною, на некоторых горах, когда бывает снегу много, выпадают они на четыре и с лишком на пять чи глубиною, горы и сопки превысокия и превеликия; леса частые и дремучие, рек и [470] речек находится там великое множество, из которых реки Сахалинь-ула и Нюмонь, или Нюмань, почитаются за самыя большия».

«Вода в реках оных, — спросил их Аюки-хан, — солона ли или пресна?» «Во всех реках, — отвечали они, — вода пресная, да и в самых ниских застоявшаяся вода местах (...уду нухалянь бадэ тэхэ мукэ... — ...вода, застоявшаяся в нескольких низменных местах...), также везде здоровая».

«Рыба в реках тамошних, — спросил Аюки-хан, — какая родится? И на горах какие звери находятся?» «В реках тамошних, — ответствовали они, — родится рыба всякаго роду, также находится и белуги много, и самыя большия из них бывают сажени по четыре; сию рыбу ловят наши солон [тунгусы] и дагур [дауры] и ею платят ясак в казну, на них положенной; на горах и в лесах из зверей находятся бабры, волки, барсы, медведи, кабаны, олени, дикия козы и лоси».

«В тамошних местах, — спросил их паки Аюки-хан, — пашут ли пашни обыватели? В каких живут дворах? И из домоваго скота какой находится?» «Тамошние обыватели, — отвечали они ему, — люди все промышленые, и за тем пашен не пашут, но также, как и они, тергеты, кочуют с места на место, а из домоваго скота, кроме лошадей, инаго никакого, также и дворов не имеют».

После сих многих разговоров началось метание стрел из луков по поставленной мете. Аюки-хан стал их хвалить, что они в метании стрел зело искусны; но Гаджарту отвечал ему, что они за совершенно искусных почтены быть не могут; они де только при других учиться сему искусству начинают, и при его величестве, великосвященнейшем нашем хане, есть такие люди, кои владеют самыми тугими луками и мечут стрелы совершенно и искусно, не меньше 10 тысяч.

Потом Аюки-хан взял у них лук и, посмотрев прилежно, спросил: «Кости сии из, простых ли коровьих рогов зделаны или из других каких?» Гаджарту отвечал, что в государстве нашем (...мэни дулимба й гурунь... — нашего Срединного государства...) в одной из южных губерний родятся водяныя буйволы; сии кости деланы из рогов оных буйволов.

«Оные буйволы, — спросил его Аюки-хан, — сколь велики ростом и какая на них шерсть цветом?» На сие Гаджарту отвечал, что он от его величества, великосвященнейшаго нашего хана, посылан был за делом в южную губернию, Ху гуан называемую, и там имел случай видеть оных буйволов; они простых коров гораздо более, а шерсть на них такова цвету, как на верблюде.

«Лук его величества, великосвященнейшаго хана, — спросил Аюки-хан, — какою зделан формою? Стреляет ли также и его величество когда по мете и каково изволит метно метить стрелы?» «Лук его величества, — отвечал Гаджарту, — такою же почти зделан формою, но токмо из хороших рогов и из лучшаго береста; его величество, великий наш хан, изволит метать стрелы по мете весьма часто и в десяти стрелах девятью, а не меньше как осмою, попадает в мету».

«Китайской народ, — спросил его Аюки-хан, — также владеет ли луком и стрелою? И из военных оружий, кои употребляются на войне, не привезли ли они каких с собою?» На сие сказал ему Гаджарту, что в государстве нашем находятся многочисленные полки, под именем зеленаго знамя (...мэни дулимба и гурунь дэ, эму хачинь ниовангяиь ту о чооха би... — ...в нашем Срединном государстве имеется войско некоего зеленого знамени...), из однех природных китайцов состоящие; сие войско поставлено по всем провинциям государства, также и по пограничным важным местам, в котором войск искусных стрелков из лука стрелять умеющих, находится безчисленное множество; его величество оные полки часто по переменам берет в столичной город и, смотря по их искуству, кто каково с лошади мечет стрелы, достойным из них чинит награждение; на войнах для поражения неприятелей употребляются великия поу [пушки], огнестрельное мелкое ружье, сабли, бердыши, копья, луки, стрелы и протчия различныя орудия, но они, кроме луков и стрел, из других оружий никаких с собою не привезли.

Аюки-хан, посмотрев их луки, хвалил довольно, и потом паки спрашивать их начал: за тою землею, где они родились, находятся ли еще какие народы и владения.

В каком их родина состоит от великаго моря разстоянии, и не ежживали ли они когда; за сие великое море. Гаджарту отвечал, что за их землею, где они родились, находятся разные айманы [народы], а именно: бирала или бирла ¹⁷⁹, индахунь-тахурара аймань ¹⁸⁰, менийл и гулуил ¹⁸¹ называемые; также находится там много и разных званий айманов ему не известных; но все они его величеству, нашему великому хану ясак платят (...эсэ анядари мэни амба эньдурингэ хань дэ албань чжафамби... — ...все они, ежегодно платят дань нашему великому и премудрому хану…); от их родины до Восточнаго великаго моря езды не меньше будет как с месяц, и хотя часто случалось им на морских берегах промышлять зверей, однако за море они никогда не ежжали.

«Я слышал, — спросил их Аюки-хан паки, — что из подданных среди света лежащему государству королевств находится некоторое Чоухань [Корея] называемое, и сие [471] королевство приносит ли его величеству, великому государю дань или нет, и бывали ли они в оном королевстве?» «Королевство Чоухань, — отвечал Гаджарту, — есть подданное его величеству, и его величеству ежегодную дань приносит, однакож им там бывать не случалось». Тогож числа элетскаго Оцирту-Чечень-хана супруга, а меньшая сестра Аюки-хана, именем Дордзи-Раптань, звала нас также к себе в гости и подчивала при игрании на музыке.

6 числа (6 июля [1714 г.]) были мы на пиру у старшаго Аюки-хана сына, называемаго Шакдурджаб, и подчиваны также с музыкою. Во время у него гощения показывал он нам борьбу своих тергетов, также и он смотрел лучную стрельбу двух наших новых манджуров, которых искуство все превозносили своими похвалами.

7 числа (7 июля [1714 г.]) Аюки-хан присылал к нам своих ближних ламов, а имянно: Арамджамба, Гева и Самтань называемых, с следующим объявлением: «Наш хан, — говорили они, — велел вам, господам послам, объявить, что он от всего своего усердия из давнейших лет (...из давнейших лет... — слова вставлены переводчиком) того единаго желает, чтоб отправить к его величеству, великосвященнейшему хану, послов своих с поздравлением, но затем столь много лет промедлил, что южными землями проезд зделался не способен; но как он пред недавным временем у российскаго государя Чагань-хана свободной пропуск своим послам изходатайствовал, то Самтаня с товарищи с поздравлением и с принесением подарков к его величеству и отправил. Его величество, великий государь, не токмо оных послов по своим великим щедротам наградил высочайшею своею милостию, но сверьх того, не взирая на толь великую дальность, чрез Российскую землю и с высочайшею своею грамотою вас, господ послов, прислать к нему благоволил». Сверьх того сказали они, что грамоту оную читал их хан с оказанием великия радости и глубочайшего к его величеству от истиннаго сердца почтения. «Их хан ныне паки посольство отправить намерен, однакож они, как на краю света живущие люди, о наших обычаях и поведениях не известны, и потому не знают, какою они формою к его величеству доносительную грамоту написать должны; чего ради присланы они к нам от своего хана, с нами посоветовать о том, письменное ли посылать к его величеству доношение или чтоб послы, кои отправлены быть имеют, учинили его величеству словесное доношение?»

На сие отвечали мы: «Письменное ли его величеству доношение послать или словесное учинить, о том хан их зделать может и без совету нашего, так как ему заблаго усмотрится».

«Хан их, — говорил нам паки Арамжамба с товарищи, — велел объявит вам о том, для чего вы толь долгое время прожили в Саратове, а именно: хотя сперьва и слышали они о прибытии нашем в российской город Саратов, однакож сей был только один слух, а подлинно они не знали (...элчинь амбаса орос гурунь и чжэчэнь Саратофу дэ исиньчжиха сэмэ доньчжи-цибэ, яргянь ташань бэ сарку бихэ... — ...хотя мы и прослышали, что господа послы прибыли в Саратов, находящийся на границе Русскаго государства, однако не знали действительно ли это так...); но как скоро потом получили достоверную ведомость, то немедленно отправили Выйджина с товарищи для принятия нас; прежде сего все послы, которым в их землю путь надлежал (...эрэй онголо орос и бачи элчинь чжици... — прежде, если приезжали послы из русских земель...), препровождаемы были российскими людьми до их кочевья, равным же образом и в Россию едущих послов они на своих подводах отвозить должны; чего ради, когда мы ехали к их хану, то думал он, что мы также, как и пред сего бывало, препровождены будем до его кочевья российскими людьми; однакож паче его чаяния учинилась нам от того остановка, но оная наипаче от того далее продолжалась, что в пересылке в Казань (...Касань дэ амаси чжулэси нялма такурара дэ... — ...пока посылали людей в Казань и обратно...) для требования у россиян водоходных судов требовалось немалое время». «Сие дело, — сказали мы ламам Аюки-хана, — есть такое, которое уже миновалось; но понеже ныне главное дело совсем окончано, то небольшая оная остановка, которая хотя нам и учинилась, за ни что почтена быть может».

«В лето желтаго бабра (37 г. правления Канси — 1698 г.) — объявил нам Арамджамба с товарищи, — в которое поехал Арабджур, хан их отправил к его величеству, великому государю, Эрке-гесула ¹⁸² с поздравлением, и притом послал с ним великаго сераго коня в подарок; а в лето желтоватаго зайца (38 г. правления Канси — 1699 г.), как слышали, оной Эрке-гесул был в столичном его величества городе и, получив от его величества высочайшее награждение, назад отправлен; однакож он к ним назад не возвратился, и не известно им, не убит ли он какими злыми людьми на дороге? Они и поныне никакого об нем известия не имеют. Не знаем ли мы, что ему дорогою едучи приключилось?» Мы сказали им на то, что в прошлых годах посол от них приежжал, то слышали и мы; но понеже мы служим в разных командах, а притом и дело сие происходило в давных летах, то доподлинна запомнить не можем. [472]

10 числа (10 июля [1714 г.]) были мы паки у Аюки-хана, и как слово о Арабджуре упомянулось, то Аюки-хан говорить нам начал: «Что касается до Арабджура, то состоит единственно в воле его, великосвященнейшаго государя, а южными землями ни по какой мере ему, Арабджуру, ехать невозможно; ежели же ехать ему чрез Российскую землю, то неприминуемо изходатайствовать надобно о свободном пропуске у российскаго государя Чагань-хана позволение; а понеже в пересылке к Чагань-хану употреблены быть имеют дни многие, то и вы, господа послы, необходимо ждать будете отповеди немалое время; а дабы прекратить время, и не учинить нам большия остановки, то намерен он, Аюки-хан, отправить к российскому государю Чагань-хану людей нарочных, и буде Чагань-хан о пропуске к Арабджура словом своим обнадежит, то он, Аюки-хан при отправлении послов своих к его величеству, священнейшему нашему хану, пошлет доношение».

Потом Аюки-хан, окончав свою речь, начал нас паки спрашивать: «Не посылает ли иногда и далай-лама к его величеству послов своих?» «Далай-лама, — отвечали мы, — посылает к его величеству послов своих весьма часто, да и ныне, как мы сюда ехали, попался нам далай-ламин посол навстречу».

После сего Аюки-хан говорил нам: как пресекся свободной проезд южными землями, то его люди с того времени в западной Дзан ¹⁸³ ездить не могут, и он уже никаких оттуда лекарств не получает; чего ради намерен он просить лекарств у его великосвященнейшаго государя; и чтоб мы, господа послы, о сем припомнили и по возвращении своем доложили его величеству; да и он также пошлет к его величеству просительное о том доношение.

Также говорил он, что два новые маньджура в метании стрел имеют совершенное искуство, и он весьма тем доволен, что искуство их видеть удостоился, и просил нас, чтоб мы о сем доложить его величеству не преминули.

Еще он и сие прибавил: хотя он от нашего государства и в дальнейших краях света пребывает; однакож с нами в шапках и в плащах (...махала и дурунь этуху и бого... — ...формой шапок и цветом платья...) имеет великое сходство, а что касается до русских людей, то нас применить к ним неможно, ибо оне ни в платье, ни в языке ¹⁸⁴ никакого сходства с ними не имеет; надобно де нам присматривать дорогою русских людей состояние и обстоятельно описать все те места, которыми мы поедем, и потом обо всем оном подать его величеству обстоятельную ведомость, дабы его величество потому своим пресветлейшим разумом разсмотреть соизволил, какое об русских людях учинить должно определение; ежели де впредь свиты посольские состоять будут из большаго числа людей, то могут русские люди притти от того в опасность, и пресечь свободной проезд их землею, и таким образом лишится он и того, что с поздравлением и с принесением даров ко двору его величества послов своих посылать уже не может, и мы бы по возвращении своем не преминули о сем донести его величеству; наконец, приносит он его величеству, всесвященнейшему и великому государю, всенижайшее свое поздравление; и хотя он в последних краях света имеет свое жительство, однакож: его величеству за показанную ему высочайшую милость приносит свое усердное благодарение, и вожделенно желает и молить будет бога токмо о том едином, да здравствует его величество, священнейший и великий государь, при всегдашнем благополучии на тьму тьмов лет. Он сказал при том, чтоб мы и о сем также донесли его величеству.

11 числа (11 июля [1714 г.]) Аюки-хан и супруга его Дарма-Бала и сын его Шактурджаб ¹⁸⁵ да меньшая сестра Аюки-хана, имянем Дордзи-Раптань ¹⁸⁶, прислали нам, осьми человекам, каждому по одной лошади в подарок, да всем нам обще Аюки-хан прислал 76 лошадей и 400 булгари, а сын его Шахдурджаб 70 лошади и 200 кож булгари ¹⁸⁷. Не принимая сих подарков, говорили мы их присланным, что отправленны мы по высочайшему его величества, всесвященнейшаго и великаго нашего государя, повелению с грамотою к их хану, а понеже хан их, получив оную грамоту, довольно радовался, то и мы, окончав свое дело, радости своей довольно изъявить не можем; сие благополучно окончанное нами дело почитать мы должны выше всяких подарков; а хотя мы и еще в обратном пути должны ехать чрез дальные земли, однакож, в их земле будучи, довольны мы их подарками и съестными припасами, а в Российской земле все нам потребное получаем от российскаго государя Чагань-хана, и так в лошадях и кожах не имеем мы ни малой нужды, на что их употребить; но понеже хан их ради нашего из толь дальныя страны к нему приезду и в оказание своей за высочайшую его величества милость благодарности, приносит нам оные подарки, того ради, дабы он на нас не гневался, принимаем мы некоторую часть из его подарков, а имянно: по одной только лошади, а от протчих бы лошадей, также и от кож, изволил бы нас уволить; однакож о сих подарках не преминем мы донести его величеству, священнейшему государю, как скоро явимся пред высочайший его очи.

По сему ответу посланные возвратились к Аюки-хану, но потом, пришедши к нам паки, его именем просить нас начали, говоря: когда его величеству, священнейшему государю, благоугодно было хана их удостоить своим из толь дальния страны нарочным посольством, а в земле их хана никаких других хороших вещей не находится, то дарит [473] он нас сими лошадьми и кожами в единой знак своего простаго сердца и почтения; хотя мы в них и не будем иметь нужды, однакож дорогою можем употребить их на свои дорожные расходы; и ради сего с повторением просят, чтоб мы все принять соизволили.

На сие отвечали мы его посланным, что у нас нет того в обычае, чтоб продавать подарки, и когда примем мы малую часть из подарков, то сие равно почтено быть может тому, будто мы и все приняли, и так мы из присланных от Аюки-хана, и от супруги его Дарма-Балы и от сыновей его Шакджуржаба и Черин Дондоба, также и от сестры его Дордзи Раптаня подарков приняли только по одной лошади.

На другой день Аюки-хан прислал двум манджурам Гаджартую и Митную, яко искусным стрелкам, также по одной лошади.

Потом дочь Дордзи-Раптаня, а жена Шакджурджабова, именем Чагань-Саму, прислала нам по одной лошади в подарок с таким прошением, что когда отец ее Оцирту-Чечень-хан здравствовал, то от его величества священнейшаго хана по великим его щедротам многократно получал высочайшую милость, равным образом и пред недавным временем посыланной от матери ее Дордзи-Раптани к его величеству с благодарением за оказанныя прежняя многия милости посол принят был от его величества в высочайшую милость и получил великое награждение, а сверьх всего того и Арабджур по тем же великим щедротам, которыя его величество дяде ее Аюки-хану показывать соизволит, принят и награжден со всемилостивейшим призрением, за которыя милости они довольно своего усерднаго благодарения изъявить не могут; а понеже она хороших вещей, которыя бы пристойны быть могли нашей чести, у себя не имеет, то посылает нам токмо по одному простому мерину в подарок, и хотя сей ее подарок и не из дорогих вещей состоит, однакож приносит она его нам в знак высокопочитания, которое имеет она к нам, послам, от великаго государя отправленным, и просит, дабы мы сей ея подарок ради того единаго, коим образом его величество, священнейший государь, отца ея Оцирту Чечень-хана жаловал и не оставлял своею высочайшею милостию, непременно принять соизволили, и потом бы донесли о том его величеству. Сей подарок мы, посоветовав между собою, приняли; но как потом приехали в Саратов, то всех данных нам в подарок лошадей со объявлением высочайший его величества милости пожаловали мы российским толмачу и препровождающим нас воинским людям.

Напоследок малолетной Аюки-хан сын Черин-Дондоб ¹⁸⁸ велел нам донести его величеству следующее: хотя он человек и малолетной, однакож в знак своего усерднаго поздравления приносит его величеству, всесвященнейшему и великому государю, одно огнестрельное ружье в подарок, которое вручил он для отвезения послам его, а впрочем он к донесению никаких пристойных слов более не находит, но токмо, вставая и легая с чистым и искренним сердцем, о том едином молить и просить будет бога, дабы его величества, подобнаго в величестве небу великаго государя, лета дражайшей его жизни умножились на тьму тьмами, и управлял бы его величество всем светом в безконечные веки. И притом просил он нас, чтобы мы о сем его желания не преминули донести его величеству.

После сего восприяли мы (...аха бэ... — ...мы, рабы...) шестаго месяца 14 числа (14 июня [1714 г.]) обратной путь ¹⁸⁹, и отправленными от Аюки-хана тайдзием Даянь-Джайсаном (При переводе пропущено имя: Элчжуйту) и другими воинскими людьми препровождены за Эдзил-реку [Волгу].

Седьмаго месяца в последних числах (В 53 г. Канси (1714 г.) седьмой месяц китайского календаря кончался 29 августа) прибыли мы в Казань-город. А понеже в сие время стояли осенние холодные ветры, а леса и трава везде находились густые и частые, то дорогою по всем горам и местам как на древах листья, так и трава были цветом из зелена желтоватые, с красными и беловатыми пятнами, а в лесах вся земля покрыта была опадающими с дерев листьями, и казалось зрению столь приятно, что будто бы все места усланы были различными красками.

Кочевье тергетскаго владельца Аюки-хана в разсуждении порубежнаго российскаго города Саратова лежит к южно-восточной стороне ¹⁹⁰ и состоит из пространных и великих степных мест. С западной и северной стороны течет река Волга, или Эдзил, с восточной стороны река Дзай ¹⁹¹. А на южной стороне лежит великое озеро Тенгис ¹⁹². Оныя реки, как Эдзил, так и Дзай, продолжают течение свое к югу, и напоследок обе впали в помянутое озеро Тенгис. На берегах реки Эдзила находятся великие леса, а именно ростет дуб, осина, ольха и тальник. Между Саратовым и местечком Манутохаем, где Аюки-хан кочевье свое имеет, находятся три небольшия реки Тарлу, три речки Хубань, да речки же, Тархунь и Улусутунь называемые, которыя текут на запад, и впали в реку Эдзил. Как в реках, так и в озерах находятся двух родов желтые и белые великие цветы, также троснику камышнику и других высоких трав великое множество. На другом берегу реки Эдзила между Саратовым и озером Тенгисом находятся российские города и местечка, а именно Сира-Камуси ¹⁹³, Царицы, [474] Гарас-ногор ¹⁹⁴, Чернаяр ¹⁹⁵ и Астрахань. На западной стороне оных российских городов до самаго местечка Манутохая лежат в одной связи великия горы (...гирань и хингань би — ...находится гряда [букв.: связки] холмов [или: гор]), от которых не с большим за 100 ли разстоянием ¹⁹⁶, к западу все земли принадлежат ко владению турецкаго Гункар-хана, и живут на оных местах подданные его, хобан ¹⁹⁷, или мангут ¹⁹⁸ называемые. Сии хобаны, как сказывали нам, часто на российские и тергетскаго Аюки-хана пограничныя земли чинят нападения набегами и, пограбивши скот или иное что, отбегают.

О пространстве кочевья Аюки-хана объявляли нам, что от востоку к западу простирается оно на 30 дней верьховою ездою, а от юга к северу на 20 дней.

Как мы по отъезде от Аюки-хана два дни и два месяца употребили в дороге, то осьмаго месяца 16 числа (13 сентября [1714 г.]) приехали в Херинь-нофу; а понеже за предлежащими по дороге великими грязьми и топкими местами летним путем далее ехать нам было неможно, то до настания зимняго пути остались мы в оном городе, в коем прожили ровно 56 дней. Десятаго месяца около десятаго числа (5 ноября. [1714 г.]) пали превеликие снеги, и земля крепко замерзла. И тогда мы того ж месяца 12 числа (7 ноября [1714 г.]) отправились из Херинь-нофу, откуда в 25 дней, перьваго надесять месяца 7 числа (2 декабря [1714 г.]) прибыли мы в Тобол-Хотон. Гагарин был тогда в Москве, чего ради мы, ожидая его прибытия, остались в Тобольске.

Втораго надесять месяца 5 числа (29 декабря [1714 г.]) возвратился с Москвы и Гагарин, а 7 числа (1 января [1715 г.]) Прислал он по нас своего чиновнаго человека, именем Ларион-Басилиоучи, нас к себе просить. И как мы, пришед к нему, отдали друг другу взаимное поздравление, то Гагарин говорить нам начал, что мы, господа послы, как уповать должно, дорогою претерпели великое безпокойство, не учинилося ли нам в подводах и съестных припасах какие где остановки, и бывали ли мы когда в такой дальней дороге. Мы отвечали, что мы в проезде нашем ни малейшаго безпокойства не видали, для того что дорогою всего было предовольно, что как прошлаго году ехали мы из Иркутска-города, то по дороге хотя великих гор, сопок и дремучих лесов и великое находится множество, однакож они нам, как едущим на судах водою, никакого безпокойства не учинили; потом как поехали мы из Епапчина сухим путем, то вся наша дорога состоялась в великих и частых проездах и в великих и частых лесах, в крутых и высоких горах, в тесных проездах и в великих грязях и топях, каковых мест мы и на роду своем не видали, ибо в земле нашей (...мэин дулимбай турунь дэ... — ...в нашем Срединном государстве...) нигде таких мест не находится; земля нашего государства (То же) под юг до Южнаго моря, а под восток до восточного моря простирается, с западной стороны, по ту сторону далай-ламы границы государства нашего разпространяются до владения Шаджан-хана; во всех сих землях наши люди бывали, но токмо в Шаджан-хановой земле не бывали, а что касается до северных стран (...амаргидэ оци сувэни бабэ... — ...что касается ваших северных земель...), то мы первые послы, которые их российскою землею едем, и в нашем государстве такого труднаго пути, каков есть в их российской земле, нигде не находится.

По сем спрашивал нас Гагарин, чего ради мы, господа послы, по прибытии в Саратов прямо к Аюки-хану не поехали, и долго ли мы были у Аюки-хана (Гагарин гэли элчинь амбаса Саратофу дэ исинаха манги, айну утхай аюки и чжакадэ гэнэхэну, ай тургуньдэ мучжаку гойдамэ тэхэ — Гагарин снова обратился к нам с вопросом, ...почему господа послы по прибытии в Саратов сразу же не отправились к Аюке и по какой причине так долго находились в городе) Мы отвечали Гагарину, что Аюки-хан находился тогда близ Астрахани кочевьем своим, как прямо ехать мы к нему хотели, то приставленной к нам их российской офицер объявил, что за великими снегами ехать нам неможно, и что ему, как от Чагань-хана, своего государя, так и от него, вельможи, повелено токмо препроводить нас до Саратова и потому он далее вести нас не может, а от Аюки-хана приемщиков прислано не было, сие было причиною, что мы толь долго прожили в Саратове, но как потом новая трава произросла, и Аюки-хан, прикочевав к местечку Манутохаю, людей своих по нас прислал, то мы тотчас к нему поехали и пробыли у него токмо 14 дней.

На сие сказал нам Гагарин, что он отправил с нами пристава с таким приказанием, чтоб он нас, господ послов, прямо препроводил к Аюки-хану, и тем де пристав их немало погрешил, что он нас, господ послов, вместо того, чтоб прямо вести к Аюки-хану, продержал в Саратове толь долгое время.

Потом спрашивали мы Гагарина, когда ездил он к Москве, то где видел Чагань-хана, своего государя, и ужели с шведским королем продолжающаяся война к концу [475] приведена? Гагарин нам отвечал: Чагань-хана, своего государя, видел он в городе, Сампетирбур называемом; сие местечко прежде принадлежало ко владению шведскаго короля, и как Чагань-хан, его государь, оное завоевав, и построил на нем крепость, то государь его по имяни своему назвал сию крепость Сампетирбург, а понеже тамошния места имеют положение несравненно лучше, нежели как Москва, то государь их Чагань-хан там и жительствовать изволит; государь их настоящего году на шведского короля паки ходил войною и взял у него в плен 21 корабль, одного генерала да 800 рядовых солдат; фуланьчус и другие многие короли чинят шведскому королю вспоможение и оберегают его город; сих королевств войска и храбры и крепки, порядок воинской наблюдают зело строгой, во время сражениев токмо знают вперед итти с великою отважностию, а назад ни мало не отступают; и напротив того тергетское войск никакого регулярнаго порядку не имеет, на баталиях, как скоро завидит неприятеля, то палит из ружья и мечет стрелы на перестрел, но как немного с неприятелем сравняется, то думает только, как бы убежать скорее, ни малейшаго не давая неприятелю супротивления; когда же случится им щастием победить неприятеля, то они только бросаются за добычею; за 10 лет перед сим государь их брал у тергетов 10 000 войска на вспоможение, из сего числа 3000 человек тергетскаго войска употреблены были против 300 человек шведскаго войска, но тергеты шведов преодолеть не могли.

Притом сказывал нам Гагарин еще и сие, что прежде сего воевали они с турецким Гункар-ханом и взяли у него город, Адзоу называемой, и ныне пред недавным временем к оному Гункар-хану отправлен был посол, которой заключил с ним, Гункар-ханом, вечной мир с тем договором, чтоб город Адзоу отдать ему назад, а от Адзоу к северо- восточной стороне лежащия места остались во владении их российскаго государя.

Сие выслушав, говорили мы Гагарину: «Пред недавными годами, по тому слуху, что их Российское государство, от другой стороны с соседственным государством раздружившись, друг на друга воюют, послан был в Сахалинь-ула к генералу указ, велено ему чрез город Нибчу послать отписку в такой силе, что не без причины думать можно, что российскому государю обстоит нужда и в пограничных его войсках, которые может быть не употребляет за тем, что опасается и не доверяет нашим пограничным людям; мирное согласие, между обоими государствами из давнейших лет поставленное, не дозволяет у нас быть ни малейшим тому противным намерениям; того ради ежели государь их имеет нужду в пограничных своих войсках, то б употреблял он их в свою пользу без всякаго с стороны нашей опасения» ¹⁹⁹.

На сие сказал нам Гагарин, что когда у них войны с кем бывают, то чинятся наряды войску потому, в каком множестве сила неприятельская состоит, а сверьх сего наряду еще определяется в запас войска 40 000, которое убитых и раненых салдат на войне места заступает, и они за тем того пограничнаго войска не употребляют, что имеют и кроме онаго довольное число войска на все свои нужды, а не ради того, чтоб не доверяли его величества, священнейшаго нашего хана, пограничным людям.

Потом начал нас Гагарин спрашивать, его величества, священнейшаго нашего хана, в войсках какия употребляются оружия. И чтоб мы пожаловали, ему объявили о нашем военном состоянии в государстве нашем (И чтоб мы пожаловали ему объявили о нашем военном состоянии в государстве нашем — эта фраза вставлена переводчиком). Отвечали мы ему: «Огнестрельнаго оружия, яко то пушек и мелкаго ружья разных родов, находится у нас (Здесь как и выше: в нашем Срединном государстве) великое множество. Также употребляются луки, стрелы, бердыши, сабли и копья. А когда бывают с неприятелем сраженья, то перьвой бой начинается пушками, с тем чтоб неприятеля ими достать было можно. Потом палят из мелкаго огнестрельнаго оружия и мечут стрелы, как подойдут к неприятелю поближе. А во время свальнаго бою и сражения употребляются бердыши, сабли и копья. Однако производится сие дело с такою ревностию, чтоб совершенную одержать над неприятелем победу, а кто с боевова места хотя мало отступит или назад попятитца, тому тотчас секут голову, и в страх другим голову вывешивают, также и убитых воинов во время сражения тела не теряют, а кто сего не досмотрит, тому чинится жестокое наказание, и порядок в войне содержится весьма строгой».

Прежде сего, говорил нам Гагарин, употребляли и они луки и стрелы в их государстве; но как нынешней их хан вступил на царство, то он их оставил, и уже тому будет более 20 лет, как они луков и стрел не употребляют.

«Чагань-хан, его государь, — спросили мы у Гагарина, — много ли имеет лет от рождения, которой тому год как он царствует, сколько было у них ханов и много ли они всех лет царствовали?» Чагань-хану, их ныне владеющему государю, отвечал нам Гагарин, наступил 41 год от рождения, а тому идет 28 год, как он вступил на царство; прежние их владетели не назывались ханами ²⁰⁰, а называться стали от Ивана Васильевича; всех ханов поныне считается у них 24, которые более 350 лет государствовали, третий надесять их хан завоевал Казань, Тобол, Астрахань и прочия земли, к ним принадлежащия, и поныне тому будет, как оныя земли завоеваны, не меньше 160 лет.

Потом спросили мы Гагарина: Чагань-хан, его государь, на отправленной к нему лист, писанной о своевольном переходе нерчинскаго жителя Куски с товарищи за наши границы, что ему сказал? Сие дело, отвечал нам Гагарин, от его государя Чагань-хана [476] поручено ему, Гагарину, и он ради сего к нерчинскому воеводе послал грамоту, что в до говорах ²⁰¹, учиненных нашим вельможею Сонготуем ²⁰² с их вельможею Фиоодором Элик-Се ²⁰³, о таковых преступниках гласит тако: «Обоим государствам людей своих от того накрепко удерживать, чтоб они не переходили за границу; а ежели три или четыре человека воровски перейдут за границу, то, смотря по состоянию их вины, чинить им наказание. А буде от десяти до пятнадцати человек артелью с военным оружием перейдут за границу, то, доложив государям, чинить таковым преступникам смертную казнь по праву законам» ²⁰⁴. А понеже и из великой коллегии о том к нему писано, то он паки подтвердил с наикрепчайшим запрещением, сказав притом, что люди их впредь уже не будут иметь того дерзновения, чтоб за границу нашу переходить отважились.

Потом Гагарин, оборотясь к Иньджане, говорить ему начал: «Мы все друзья добрыя, ты муж старой, и весьма есть благо, что ты держишься Фуцихия, как на сем свете Фуцихи сохранит тебе от всех бедственных припадков (...нимэку гасхань аку... — ...не будет болезней и бед...) и увенчает всю жизнь твою славою и честию, так равным образом и на том свете преселит тебя Фуцихи в доброе и благое место». «Вера нашего среди света лежащего государства, — отвечал ему Иньджана, — состоит в верности к государю, в отдании должнаго почтения родителям, в чистой совести, в познании правды и в содержании слова своего верна, сие дела содержим мы за верьх всех добродетелей и исполняем их самым делом, и как государство наше приводим в добропорядочное состояние ими, так и самих себя исправляем и содержим оными ж добродетельми. Хотя бы пред самыми глазами предлежали счастливыя или бедственный приключения, однакож оныя добродетели от начала до конца содержим мы с такою крепостию ненарушимо, что охотнее смерть принимаем, нежели оставляем оныя добродетели. Ныне на свете всякой народ по своей вере молится богам и приносит жертвы, однакож ежели добрых дел делать, и оных добродетелей за главу всех [477] начинаний своих содержать не будут, то и молитвы их ничего помочь им не могут. Небо, земля, государь, отец и мать, вот наш Фуцихия. Щастие само по себе умножится, ежели мы им с усердием и с должным почтением услужить можем, а от Фуцихия, молится ли ему кто или нет, ничто не зависит.

«Сие есть самая правда, — сказал ему на то Гагарин, — я ради того вам так и говорил, что от него, яко от стараго мужа, добрых слов послушать хотел».

Мы начали потом говорить Гагарину, что дела нашего посольства окончаны, и желаем мы к его величеству, нашему священнейшему хану, наперед отправить некоторое число людей из свиты нашей с доношеним; когда мы находилися в Саратове, Казане и потом в Хлынове, и о сем деле приставу их полкони представили, то он ответствовал нам на то, что отправить людей из свиты нашей наперед толь есть важное дело, котораго он собою зделать не в состоянии, и что мы удовольствованы будем во всем надлежащим порядком от него, вельможи, как скоро в Тобольск прибудем; и понеже ныне он, вельможа, приехал, то желается нам, чтоб немедленно отправить к его величеству, нашему священнейшему хану, наперед несколько человек из нашей свиты с доношеним.

«Изрядно, — говорил нам Гагарин, — сие дело есть самое необходимое, и самая справедливость того требует, чтоб вы наперед отправили к его величеству, священнейшему вашему хану, доношение». К чему он прибавил, что как он от Чагань-хана, своего государя, имеет указ, чтоб нас, господ послов, немедленно препроводить в наше государство без всякого в дороге задержания, так и из великой нашей коллегии к нему писано дабы мы, господа послы, в проезде нашем нигде задержаны не были, и таким образом он в намерениях наших препятствовать не может.

17 числа (11 января [1714 г.]) Гагарин из свиты нашей Наяня и Тулешина звал к себе в гости, и между протчими разговорами говорить нам начал, что мы, господа послы, в перьвыя приехали в их землю, и может быть во многих местах найдется и такое, чего они ко удовольствию нашему не домыслили или к отданию нам пристойныя чести чего не доглядели, чтоб пожаловали мы, простили Их в том по нашему великодушию; среди света лежащего государства послы из самых древнейших лет никогда в земле их не бывали, но ныне радуются тому премного, что нас, господ послов, видят в своем государстве.

На сие отвечали мы Гагарину, что мы во всю дорогу нашего путешествия всем были довольны и не имели ни в чем недостатку, и мы по добрым и честным поступкам пристава с его подчиненными нигде ни малейшей нужды и безпокойства не видали; все сие имеет свое начало от добродетельнаго разпоряжения, которое он, господин вельможа, по своему благоусмотрению положить изволил, и мы прежде чего только слыхали о их Российском государстве, а никогда в нем не бывали, но как ныне случилось нам ехать с высочайшим его величества, священнейшаго нашего хана, указом их российскою землею и видеть их толь многия приятства, то и мы также безмерно радуемся.

Потом продолжал свою речь Гагарин, говоря: когда был он у Чагань-хана, своего государя, то спрашивал он его о состоянии нас, великих послов, на что отвечал он своему государю, что мы все знающие и разумные люди, и буде Чагань-хан видеть нас соизволит, то мы тотчас ехать к нему обещались; и тогда спрашивал его также Чагань-хан, не имеем ли мы с собою листа, из нашей великой коллегии писаннаго? И он доносил, что мы такого листа не имеем, а их государь Чагань-хан хотя за воинскими делами и находится ныне на границах Шведскаго королевства, однако видеть нас желает с великою охотою, но токмо в том есть некоторое затруднение, что не прислано к нему листа из великой нашей коллегии, а когда бы такой лист из великой нашей коллегии к нему был прислан, то б он непременно взял нас пред лице свое, хотя б он находился в самом отдаленном месте, и сколь бы великое дело у себя ни имел.

Напоследок говорил нам Гагарин, что он отправит чиновнаго человека и воинских людей для препровождения нас до самаго столичнаго нашего города и просит, чтоб мы сих его провожатых без задержания на границе соизволили взять прямо с собою, о чем он и в великую нашу коллегию грамоту пошлет, которая от него провожающему нас чиновному их человеку отдана быть имеет, и чтоб сии перьвые его провожатые отправлены были обратно вместе с теми провожатыми, кои с другою половиною нашей свиты к нам прибудут; по всей дороге подводы и съестные для нас припасы везде приготовлены, и мы дорогою нигде остановки иметь не можем.

После сего втораго надесять месяца 22 числа (16 января [1715 г.]) из Тобольска на санях при определенных для нас провожатых я, Тулишинь, да Наянь, взяв с собою по два человека служителей, обратной путь восприяли. И будучи мы семь дней в дороге, 29 числа (23 января [1715 г.]) прибыли в местечко, Тараско называемое.

Тараско в разсуждении Тобольска лежит на южно-восточной стороне, с лишком в 1200 ли разстоянием. Река Эрцис [Иртыш] приходит здесь от южно-восточной стороны и продолжает течение свое к северо-западу. Тара-река производит свое течение от южно-восточной стороны в против самаго местечка Тараско [Тары] впала в Эрцис-реку. Во всю дорогу находятся места везде ровныя, покрытыя частым и великим лесом, а [478] имянно ростет здесь лиственница, сосна, береза, ольха, тальник и черемха. По берегам реки Эрциса живут одне татара, и во многих местах находятся пашни кусками. В построенных, на южном берегу реки Иртыша многих дворах живут русские люди и татара смешенно, более как из 1000 семей состоящие. Молитвенных храмов находится здесь шесть. Над сим байшином, или местечком, определен их чиновной человек начальником, при коем находится войска до 500 человек.

Из Тараско поехали мы перьваго месяца перьваго числа государствования Эльхе-тайфинь [по-китайски Канхи] 53 году (24 января [1715 г.]) и, употребивши мы 14 дней в пути, 15 числа (7 февраля [1715 г.]) прибыли в Томско. Между Тарою и Томским живут подданные российские степные народы татара и барбат ²⁰⁵. Здесь лежит рубеж, между хасаками, хара-халбаками, Цеван-Раптанем и Российским государством положенной; жилья мало, и все жители вместо воды довольствуются снегом.

Томско в разсуждении Тараско лежит к южно-восточной стороне не с большим в 2500 ли разстоянием. Река Обь производит здесь течение свое за 200 ли от Томска-города с южно-восточной стороны и продолжает свое течение к северо-западу. Сию реку русские люди называют Обью, а элет [калмыки] и барбат [барабинцы] имянуют ее на своем языке Ябари ²⁰⁶. Река Том производит источник свой от южно-восточной стороны и, окружив западную часть Томска, продолжает течение свое к северо-западу, и напоследок за 100 ли от города впала в Обь-реку. За 300 ли от Тары везде находится великой и частой лес, а имянно: лиственник, сосняк, осинник, березник, ольховник, тальник и черемха, и живут в оных местах одне русские люди, также и пашен, хотя не везде, однакож находится местами немалое число, а оттуда до самой реки Оби лежат места везде ровныя и пространныя, никаких гор и курганов не имеющия. Из дерев ростет тут один березник, однакож и тот местами очень редко; камышнику и тростнику находится во многих местах великое множество; озеры есть, а рек ни больших, ни малых нет. На сих местах живут татара и барбат [барабинцы] смешенно, которые в летнее и осеннее время довольствуются водою из луж и озер, а в зимнее и весенное время вместо воды употребляют снег. На сих местах лежат рубежи, между Российским государством, хасаками и Цеван-Раптанем положенные, а живущие татара и барбаты [барабинцы] как российскому государю, так и Цеван-Раптаню в обе стороны ясак платят, а хасаки, как сказывают, часто набегами на них нападают и их грабят. От реки Оби до самаго города Томска по всей дороге находится везде великой и дремучей лес, а имянно: лиственишник, сосняк, осинник, березняк, ольховник, тальник и черемошник. Здесь живут и русские люди и татара смешенно. Также и пашен находится местами немалое число. На восточном берегу реки Тома в построенных многих дворах находится жителей более 1000 семей из русских людей, татар или хотонов кергис, элетов ²⁰⁷ и протчих разных земель людей состоящих. В окрестных местах сего байшина пашен находится великое множество, а молитвенных храмов имеется в сем местечке десять. Над всем оным местечком один их чиновной человек поставлен начальником, и находится при нем войска до 500 человек.

От Томска города к Енисейску ехали мы к северо-востоку. Разстояние между сими двумя городами состоит с лишком из 1600 ли. Река Чулым, которая начало свое из Маковскова волока производит, продолжая течение свое к южно-западной стороне, впала в Обь-реку. Дорогою находится везде великой и дремучей лес, а имянно: лиственник, сосняк, кедровник, березник, осинник, тальник, черемошник и смородина. От Томска за 100 ли больших байшинов, или местечек, находится до пяти, в которых живут одне русские люди, а по берегам реки Чулыма в лесах живут татара, однако жилья их весьма редки. Они положенной на них ясак платят горностаями и белкою. От Енисейска за 200 ли лежат везде горы, покрытыя лесами, а небольших байшинов или местечек проехали мы до семи, в которых живут одне русские люди, также во многих местах и пашни их видны были. От Томска до Енисейска ехали мы ровно 15 дней, а в Енисейске за приуготовлением подвод и съестных припасов простояли мы двои сутки, и потом, как все было готово, то 4 числа втораго месяца (29 февраля [1715 г.]) поехали мы из Енисейска-города и, будучи в дороге 14 дней, прибыли в Илим-хотонь.

Илимск в разсуждении Енисейска лежит на южно-восточной стороне более как в 2000 ли разстоянием. По дороге находятся везде горы, частыми и великими лесами покрытыя, также есть и хребты, через которые мы переежжали. Мы ехали и по реке Тунгуске и берегом. Город Илимск такого же состояния, как и байшин или простое село. Около онаго находятся горы и великие леса, а имянно: лиственнишник, сосняк, осинник, березник, тальник и черемошник. Илим-река приходит здесь с северо-востоку и, окружив часть Илим-хотоня, впала напоследок в Тунгуску-реку.

На берегу реки Илима в построенных дворах находится жителей, из однех русских людей состоящих, более 200 семей. А молитвенных храмов есть в оном городе два. Над сим городом поставлен их один чиновной человек начальником, при котором находится войска до 200 человек.

Из Илим-хотоня до Эрку-хотоня ехали мы на южно-восточную сторону. Между [479] сими городами разстояния будет больше как на 1000 ли, и по всей дороге находятся везде горы и великие леса, также и хребты. Дорога лежит и Ангарою-рекою и сухим путем.

Государствования Элхе-тайфинь 54 году третьяго месяца, 27 дня (19 апреля 1715 г.) прибыли мы в столичной город [Пекин]. Как мы, в Чан-Чунь-Юане ²⁰⁸ будучи пред высочайшим лицем его величества, обо всем деле нашего посольства и путешествия словестное доношение учинили, то его величество, выслушав с оказанием совершеннаго удовольствия и великия похвалы, всемилостивейший указ свой нам сказать соизволил (Далее следует перевод И. Т. Мороз).

Содержание доклада, поданного на имя императора

Почтительнейше следуя указу императора мы, рабы, 20 числа 5 луны 51 года правления Элхэ-тайфинь (12 июня 1712 г.) отправились из столицы и 23 числа, 7 луны (13 августа [1712 г.]) прибыли в пограничное местечко Российского государства Чуку-байсин. Управляющий этим местечком русский чиновник Иван Саввич, узнав об отправлении послов премудрейшего и величайшего хана, тотчас прислал своих чиновников, солдат, а также лодки, чтобы встретить нас. Когда мы прибыли в местечко перед указом императора были выстроены несколько пар солдат, которые, шествуя впереди, препроводили нас к месту жительства.

Этот русский чиновник сказал: «Оба наши государства уже много лет живут в мире и согласии. Русские люди во всякое время ездят в Срединное государство и получают безграничные милости премудрейшего и величайшего хана. Господа послы также будут отправлены в дорогу, как полагается по закону. Уже давно отправили нашему Чагань-хану донесение относительно прибытия амбаней, однако ответа еще не получено и поэтому сразу же отправиться в дорогу нельзя. Не соизволите ли немного подождать известия?». По этой причине мы, рабы, остались в Чуку-байсине, ожидая прибытия официальной бумаги от Чагань-хана.

14 числа 1 луны 52 года [правления Элхэ-тайфинь] (25 января 1713 г.) прибыла бумага от Чагань-хана, а для того, чтобы встретить нас, из Иркутска приехал русский чиновник Андрей Афанасьевич. Когда мы обратились к нему с вопросом, то он ответил следующее: «Начальник моего города приказал мне встретить господ послов, посланных премудрейшим и величайшим ханом, и доставить вас, как можно лучше охраняя и оказывая вам честь. Что же касается посланной бумаги, то ее я не видел и не знаю, какого она содержания».

16 числа, 1 луны (30 января [1713 г.]) мы, рабы, отправились из Чуку-байсина и, находясь в дороге 10 дней, 25 числа той же луны (5 февраля [1713 г.]) прибыли в город Иркутск. Начальник города Федор Иванович встретил нас выстроенным войском с поднятыми большими ц малыми знаменами, стрельбой из пушек и ружей, барабанным боем и игрой на духовых инструментах. Мы сказали, что хотим в тот же день отправиться дальше, но на это Федор Иванович ответил нам так: «Мы только что встретили господ послов. Поживите пока здесь у нас. Когда из Тобольска прибудет сопровождающий чиновник, тогда можно будет отправиться в дорогу».

20 числа 2 луны (2 марта [1713 г.]) из Тобольска прибыл командированный чиновник полковник Цебанович, и мы, рабы, сказали, что желаем немедленно отправиться в путь. На это он ответил: «Сейчас ехать нельзя, так как дорога по суше топкая и грязная, к тому же по пути нет жилья и негде будет раздобыть подводы и корм». Тогда мы, амбани, сказали: «Отправьте нас, господ послов, водным путем».

Мы, рабы, ждали вскрытия реки Ангары и только 4 числа, 5 луны (16 мая [1713 г.]) отправились из Иркутска. Затем три месяца находились в пути и 4 числа, 7 луны (13 августа [1713 г.]) прибыли в Тобольск. Гагарин Матвей Федорович встретил нас так: было выстроено войско с поднятыми большими и малыми знаменами, перед указом императора парами шли солдаты, затем чиновники. И таким порядком нас пропроводили к месту жительства.

Потом нас встретил Гагарин, взял за руки, спросил о здоровье премудрейшего и величайшего хана, а затем сказал: «С тех пор, как между нашими двумя государствами установились мир и согласие, люди нашего государства получают от премудрейшего и величайшего хана безграничные милости и [мы] искренне благодарны за его благодеяния». Нам, амбаням, была оказана большая честь. [480]

Чиновники всех городов и местечек, мимо которых мы проезжали, при встрече и проводах также премного чествовали нас: выстраивали войско с большими и малыми поднятыми знаменами, стреляли из пушек и ружей, били в барабаны и играли на духовых инструментах. Далее, во всех местах, куда мы прибывали, живут главные чиновники; все старейшие люди встречали нас земными поклонами, угощали яствами, превозносили человеколюбие, милость и высочайшую добродетель премудрого и величайшего хана.

По нашему, рабов, мнению, государство, называемое Россия, находится на далеких северо-западных окраинах. Поскольку с древних времен [Россия] не проникала в Срединное государство, то [о ней] не написано в исторических хрониках. Люди Срединного государства также не приезжали [в Россию]. Когда стало известно повсюду об ученых дарованиях хуванди, его удивительной отваге, о том, что он, распространяясь на восемь сторон света, успокаивает своими милостями десять тысяч государств, только тогда Россия узнала и проникла в Срединное государство. По причине того, что в продолжение свыше нескольких десятков лет до того, как была установлена эта граница, он повсюду воздавал справедливое глубокое человеколюбие и щедрые милости, поэтому все во всем Русском государстве искренне обратились к просвещению.

Гагарин с чрезвычайной благодарностью и удовольствием немедленно прислал нам суда, выделил дополнительно чиновников и солдат и отдал им такое распоряжение: «Быстро доставить к Аюке, как можно лучше и заботливее охранять и всем вместе вернуться обратно».

Мы, рабы, отправились из Тобольска 12 числа 7 луны (21 август [1713 г.]) и, пробыв в дороге свыше четырех месяцев, 16 числа 11 луны (22 декабря [1713 г.]) прибыли в место, называемое Саратов, где находится граница между Российским и Торгоутским государствами, и жили здесь из-за того, что выпал большой снег. 5 числа 4 луны 53 года (7 мая 1714 г) [Элхэ-тайфинь] хан Торгоутского государства Аюки прислал в Саратов своих подданных тайчжи Вэйчжэна и других, чтобы они встретили нас. 16 числа 5 луны (16 июня [1714 г.]) мы, рабы, переправились через реку Эдзил и 20 числа (20 июня [1714 г.]) отправились в дальнейший путь. По всему пути подданные Аюки-хана тайчжи, ламы и находящиеся в его подданстве мангутские старшины все с подвластными им людьми принимали нас с великим почтением: ставили вдоль всей дороги, по которой мы ехали, табуны скота, при встречах и проводах устраивали пиры и, став на колени перед конем, преподносили съестные припасы и чрезвычайно чествовали нас.

Мы пробыли в дороге 10 дней. И как только 1 числа 6 луны (1 июля [1714 г.]) приблизились к урочищу Манутохай, месту жительства Аюки-хана, нас встретили подвластные Аюки-хану ламы, тайчжи и чжайсаны, которые и препроводили нас к месту жительства. Под вечер Аюки-хан прислал к нам ламу Гэва и других, которые сказали нам следующее: «Завтра благополучный день и Аюки-хан приглашает вас к себе с указной грамотой».

На другой день мы, рабы, отправились к Аюки-хану, держа высоко в руках указную грамоту императора; предводительствуемые тайчжи и ламами Торгоутского государства, сопровождаемые чиновниками и солдатами Российского государства мы приблизились к юрте Аюки-хана и спешились. Когда мы подавали указную грамоту, Аюки принял ее, став на колени, спросил о здоровье величайшего и премудрейшего хана, после этого заиграла музыка и начался пир.

При нашей встрече и проводах подданные Аюки-хана и русские чиновники, присланные [сюда] по его просьбе, стояли вдоль пути нашего следования, были выстроены войска и стреляли из пушек.

По нашему, амбаней, разумению добродетель хуванди подобна небу и земле, сравнима со светлым солнцем и луной; он всем от излучин гор и до морских окраин пожаловал безмятежность (...дэрхи сисхэ и элхэ... — букв. ...покой циновки и тюфяка), всем отдаленным странам и землям пожаловал счастье мира, соединяет отдаленные поколения, поддерживает пришедшие в упадок государства, подает помощь обедневшим, подкрепляет боязливых. Хан Торгоутского государства Аюка, узнав о том, что хуванди осыпает божественными милостями внешние государства и действительно подобен лишь небу и земле, чувствуя безграничное благоговение и проявляя свои искренние намерения, отправил послов с данью. Хуванди, распространяя человеколюбие и объявляя милость, нас, рабов, послал [к Аюки-хану], и когда Аюки-хану преподносили указную грамоту, он бесконечно обрадовался и просил доложить императору следующие его слова: «Хотя я, амбань, живу во внешнем государстве и отделен от Небесного государства большим расстоянием, но был удостоен просвещеннейшей и светлейшей добродетели и милости хуванди. Так как я сам не мог поехать, чтобы снизу взирать на небесное лицо, рождающее мысли, опирающиеся на [481] солнце, и не мог, помолясь небу, от чистого сердца отправить послов для поклонения хуванди из-за отсутствия прямой дороги [к нему], то и во сне и наяву сокрушался о том, что не справлялся о высочайшем здоровье. Только лишь недавно я получил разрешение от Чагань-хана на свободный проезд через Русское государство. И когда я с самыми искренними намерениями отправил послов справиться о высочайшем здоровье н почтительнейше преподнес дары из местных плохих вещей, то высочайший и премудрый хан их не выбросил, а наоборот, милостиво и благосклонно награждая и удостаивая величайшей милости, уважая все без исключения государства, не взирая на дальний кружной путь через Российское государство, присылает сюда послов с грамотой, то по этой причине все горы и реки стали лучезарными. Когда прочитали грамоту императора, высоко подняв её над головой, сердце безгранично обрадовалось и просветлилось. Я, амбань, к счастью, подданный Срединного государства, поэтому узнал величайшее сострадание и любовь хана, подобного небу. Милость, которую я получил, выше гор, глубже моря, заслоняет солнце, наполняет землю, поэтому могу только пожелать премудрейшему и величайшему хану здравствовать сто миллионов лет (В тексте букв.: десять, десять тысяч лет) и единственно об этом искренне молюсь. Других слов, которые нужно доложить императору, у меня совершенно нет».

Мы, рабы, жили у Аюки-хана 14 дней, четыре раза в нашу честь устраивались пиры и нам преподнесли в подарок лошадей. 16 числа (16 июня [1714 г.]) мы отправились в обратный путь и прибыли [в столицу].

Если внимательно подумать, то добродетель хуванди подобна небу и земле; он содействовал закону и гармонии, распространил в поднебесной человеколюбие и щедроты, его учение и милости устремляясь достигли близких и дальних стран, он распространил на земле просвещение, несравнимое с 10 миллионами лет, повел за собой сердца людей, которые с древних времен не знали законов, прославившись удивительным могуществом чрезвычайно увеличил число книг и карт. Как наводнение разлились его премудрость и милости, и удельные князья с почтением превознесли хуванди. Все народы за четырьмя морями и внутри шести частей света, покоряясь мудрости и боясь могущества, перешли через горы, переправились через моря и прибыли с поклонами к ямыню императора, взяв с собой все предметы, которые существуют на земле, в сопровождении толмачей, соперничая друг с другом, прибыли ко двору императора для преподнесения дани. И все это хуванди, распространив высокую добродетель, выделился из десяти тысяч поколений удивительными заслугами и превзошел сто князей, поэтому достиг такого удивительного мира и цветущего состояния государства. Мы, рабы, к счастью, как раз [живем] в мирном веке; доставляя награду в отдаленные земли, выполнили великий обычай, а благодаря могуществу и благодеяниям мудрейшего и величайшего хана все народы, через земли которых мы проезжали, нас, рабов, называли послами Срединного государства, чествовали, с опасением и почтительностью и до того нас, рабов, уважали, что мы не знали, как быть.

Мы, рабы, с бесконечной радостью и почтительностью представили наш доклад императору, в котором доложили, что сочинена «Желтая книга» ²⁰⁹, где описаны все горы и реки, встретившиеся по пути, и начерчена карта. Все это вместе подано на усмотрение императора. Об этом почтительнейше доложили. Испрашиваем высочайшего указа.

На представленный доклад последовал указ императора, который гласил: «Надлежащим министерствам оставить записки для просмотра».

Когда я отправился послом, то старому моему отцу было 69 лет. Свыше трех лет находился я в дороге; когда я вернулся домой, то по милости высочайшего неба все мои домашние, стар и млад, жили в мире и я с удовольствием встретился с ними.

В начале 4 луны (В 1715 г. (54 г. правления Канси) четвертая луна начиналась 2 апреля) вновь с благоговением принял милость премудрого императора, внявшего моим просьбам: я сопровождал его к месту охоты, куда император отправился, спасаясь от летнего зноя. Во времена, когда приключилась война с предводителем мятежников Цэван Рабтаном амбани Военного министерства вновь, не сказав о моей глупости и слабоумии, рекомендовали меня на должность, и я был переведен в Военное министерство айсилаку хафанем. Я неоднократно бывал во дворце, встречался с императором лично, подавая донесения и получая милостивые указы, которых я недостоин.

Затем, по особым указам императора я дважды посылался в пограничные места Российского государства. Весной, в 6 луне (В 1715 г. (54 г. Камеи) 6 месяц продолжался с 20 июня по 18 июня) был издан специальный указ императора, в котором говорилось: «Отправлены войска по четырем дорогам, чтобы усмирить Цэван Рабтана. Отправить в Российское государство уведомление, в котором довести до их сведения об этом обстоятельстве». Выбрали меня, и когда я отправлялся, то послал губернатору Российского государства Матвею Гагарину письмо следующего содержания:

Письмо от Тулишэня, посла премудрейшего и величайшего хана, которому пожалован чин эчжэку хафаня в Дорги ямуне Срединного государства. Письмо отправлено губернатору Гагарину Матвею Федоровичу, управляющему Сибирской провинцией. [482]

Доброго тебе здоровья! Когда я отправлялся послом к хану Тургутского государства Акжи с указом моего величайшего и премудрого хана, то более 2 лет ехал через ваше государство. Всю дорогу без малейшей задержки получал весьма изобильное продовольствие, лошадей и лодки. Когда я прибыл в Тобольск, ты оказал чистосердечное почтение и внимание, встретил и проводил нас с войском, поставленным в строй, с поднятыми большими и малыми флагами. Прислал чиновников, которые звали нас в гости, заблаговременно заготовляли кушанья и чествовали нас, присматривали за угощеньем. Далее, главные чиновники городов и местечек, через которые мы проезжали, встречали и провожали нас, выстроив войско, и от чистого сердца оказывали нам честь. Ты выделил специальных чиновников и солдат, которые прибыли в Иркутск, встретили меня и охраняя сопровождали до мест Аюки-хана. Кроме этого, командировал специального полковника Ивана Савича, чиновников и солдат, которые проводили меня до Пекина. Прибыв в столицу, я доложил моему премудрейшему и величайшему хану о твоей вежливости и почтительности к гостям, о том, что ваше государство, в отличие от Улэтского государства, весьма честно помыслами, очень верное, имеющее правила. Наш великий и премудрый хан, оставшись этим весьма доволен, издал Лифаньюаню указ, где относительно полковника Ивана Савича, русских чиновников и солдат было сказано следующее: «Всех пригласить в Пекин и дать в изобилии всякого рода съестных припасов». Затем милостиво наградил их. Провожавшие меня Иван Савич и другие в добром здравии. Поскольку наши два государства представляют собой как бы один дом, то ты о них нисколько не беспокойся. Ивана Савича и других непременно в добром здравии доставим в ваши места.

Сейчас я снова по делу прибыл в места вашего пограничного города Чуку. Прошел почти год, как я расстался с Тобольском, без конца вспоминаю (...кидумби — ...вспоминать, грустить). Так как сам я не могу приехать, то написал письмо, чтобы справиться о твоем здоровье.

Ранее Цэван Рабтань бесконечное число раз присылал дань нашему премудрейшему и величайшему хану, а также присылал послов с пожеланием здоровья. Поэтому наш великий и премудрый хан также отправлял к нему послов. Наш великий и премудрый хан по своей натуре милостив, желает мира всему сущему на земле и всем десяти тысячам государств. После того как Галдан был истреблен, все чжунгарские люди были согласны, чтобы мы их взяли под свое покровительство; но наш великий и премудрый хан, зная об этом, не взял их, а оставил Цэван Рабтану и единственно чего желает — это просвещения и чтобы все люди наслаждались жизнью. И хотя наш премудрый й великий хан твердо знает, что Цэван Рабтань — человек, лишенный каких-либо способностей, потерявший все и доведенный до крайности, однако руки на него он не поднял, и еще оказывал ему свои милости. Цэван Рабтань по натуре своей коварен, лжив и неблагодарен. Я во всей поднебесной не знаю такого государства, которому можно было бы так не доверять. Такова их природа и её никак не изменить! Взять хотя бы теперь: [Цэван Рабтань] в течении многих лет берет ясак с примкнувших к вам татар и барбатов, живущих между городами Томском и Тарой, без конца предъявляет претензии на уже примкнувших к вам хотонов и прочих, ограбил вашего купца и задержал у себя на несколько месяцев. После этого ваши люди приезжали торговать в места нашего Синина. И когда они после окончания торговли собирались ехать обратно, то обратились к нам за разрешением проехать нашими дорогами, говоря, что ехать дорогами Цэван Рабтаня нельзя. Поэтому мы выделили наших людей, которые проводили ваших людей да Чуку. Затем, Цэван Рабтань поставил войско в местах добычи соли. Ведь если посмотреть на их подобного рода самовольные поступки, то можно увидеть беззаконие и несправедливость!

Недавно Цэван Рабтань сам, без всякого соображения, не подумав о том, что его подданные обратятся в прах и пепел, отправил тайком разбойников, которые совершили нападение на небольшое местечко Хами, находящееся на подвластных нам отдаленных рубежах, где живут туркестанцы. Двести наших китайских солдат совместно с небольшим числом туркестанцев в два, три сражения наголову разбили посланное им двухтысячное войско улэтов, которое затем бежало. Амбани, находящиеся на нашей границе в этих местах, доложили великому и премудрому хану относительно этого дела, поэтому наш великий и премудрый хан издал указ и ныне, выделив в соответствии с обстоятельствами войска, расположенные вдоль нашей границы, и халхасские войска, отправляем их по четырем дорогам, чтобы усмирить мятежников и заставить их ответить за преступления Цэван Рабтаня. И хотя из вашего великого министерства тебе уже писали бумагу, в которой было сказано: «Прикажи вашим пограничным людям собрать разбежавшихся в разные стороны людей Цэван Рабтаня. Мы их брать не будем». Но наши два государства многие годы находятся в мире и согласии. Мы ради счастья двух государств уже встречались и познакомились. Ты сам управляешь делами Сибирской провинции и всеми амбанями и я твердо знаю, что ты лично тотчас самостоятельно решаешь все дела. Ты, амбань, должен как следует подумать относительно поимки разбежавшихся в разные стороны людей Цэван Рабтаня.

Знай, что наш великий и премудрый хан очень милосерден и всему сущему на [483] земле во всех землях желает мира, ни в коем случае бесчестно не поднимет войско, ни в коем случае не притеснит людей без причины. Теперь же иначе нельзя, и я посылаю письмо, чтобы просто уведомить тебя, что отправили войско, чтобы заставить ответить за преступления Цэван Рабтана и почему усмиряем мятежников. Как принято при посылке частного письма и в знак моей памяти посылаю 4 штука атласа.

* * *

Раб Тулишэнь и другие почтительнейше представляют доклад императору следующего содержания:

«Так как просвещенная добродетель не имеет себе равных среди десяти тысяч веков, а человеколюбие и милость устремляясь достигли заморских земель, почтительнейше просим высочайшего рассмотрения и дозволения относительно дела, которое на веки вечные останется для потомства.

Когда мы, рабы, исполняя указ премудрого императора, отправились землями Российского и прочих государств, чтобы удостоить милости хана Торгоутского государства Аюки, то начальные люди государств, через которые мы проезжали, питали в сердце чувство благодарности за доброту и человеколюбие премудрого императора, всеми помыслами повиновались удивительной силе и имени. Благодаря могуществу и счастью императора мы, рабы, за три с лишним года без малейшей задержки проехали несколько десятков тысяч ли. Люди всех государств в страхе повиновались и принимали нас с почтением, поэтому все мы без малейшего затруднения прибыли [обратно].

Высочайшая добродетель хуванди безгранична и велика. При помощи удивительных и высочайших заслуг, жалуя законы и указы десяти миллионов лет, он расширил владения за счет земель, которые не в силах были что-либо сделать, и [наше государство] стало очень великим и обширным. В исторических записках совершенно не упоминается о том, чтобы когда-либо покорились и расплавились сердца людей тех мест, которых с древних времен и до сего времени не достигали люди Срединного государства, и чтобы когда-либо достигалась высота подобная нашему времени.

Почтительнейше подаю трону записку обо всем, что случилось за время этой миссии, которую я совершил по воле императора, а также обо всех взаимных вопросах и ответах, присовокупив записки, составленные на китайском языке. Не соизволит ли премудрый император наложить резолюцию красной тушью и отправить [эту записку] в Кэ? В таком случае люди, живущие ныне в Поднебесной, узнают о том, что все обратились к премудрому просвещению Поднебесной империи и десять тысяч государств за морем всем сердцем последовали за удивительным человеколюбием и добродетелью и сохранится это на веки вечные в десяти тысячах поколений. Не соизволит ли император после внимательного рассмотрения дать предписание? Об этом почтительнейше доложил императору. Прошу высочайшего указа».

11 числа, первой луны, 55 года Элхэ-тайфинь (24 января 1716) передал раси ²¹⁰ из кянь-чи мэи ²¹¹ имеющему синее перо ²¹². В тот же день последовал указ императора, гласивший: «Представить императору вместе с записками на китайском языке».

Комментарии

158. В древней истории Китая эта орда была известна под именем «вань» или «давань» (И. К. Россохин. Описание..., с. 318).

159. Калмыки называли бурутами тех киргизов, которые жили в Сибири недалеко от р. Енисей, но затем в начале века переселенных контайшой в калмыцкую землю (там же, с. 318, прим. Миллера).

160. Мангуты — так называлось одно из татарских племен (там же, с. 318, прим. Миллера).

161. Бухарское ханство находилось к востоку от Каспийского моря, к западу от Самарканда.

162. Кизылбаши или персы (И. К. Россохин. Описание..., с, 319, прим. Миллера).

163. Город Яркенд.

164. Город Кашгар.

165. Очевидно, это все города Малой Бухары; из этих названий понятно только одно — г. Аксу.

166. И. X. Шничер пишет, что когда они переправились через Волгу, их принял «мурза Узин-тайша, которой и Дейнерихом назывался» (см. Приложение II, с. 484 настоящей работы).

167. В немецком переводе Миллера сказано, что Гэва был ламой, который владел 10 тыс. семей; кроме своего родного языка знал тибетский и поэтому торгоутский хан часто прибегал к его услугам (С. Иманиси. Котю..., с. 133).

168. Благополучный день по предсказанию астрологов.

169. И. X. Шничер совсем иначе описывает процедуру подношения Аюке грамоты цинского императора. Ср.: «Хан сидел в бархатных креслах, поставленных на четверть аршин вышиною, на персидском ковре. По окончании речи подал агадай хану грамоту от своего хана, а потом обнял обеими руками аюкины колени. Напротив того положил Аюка правую свою руку на посланниково плечо, изъявляя чрез то свою благодарность, и опять сел» (см. Приложение II, с. 484 настоящей работы). Из этого описания видно, что не Аюка, а посол, видимо, стал на колени, чтобы обнять колени хана. Скорее всего, когда в шатре Аюки появились цинские послы, он по калмыцкому обычаю сидел поджав под себя ноги и только немного приподнялся, принимая грамоту цинского императора (И. К. Россохин. Описание..., с. 324).

170. Как известно, Аюки-хан не являлся подданным Цинской империи, поэтому правильно говорить о каких-либо дарах, присланных цинскому императору, а не о дани.

171. Кара-хотонь (в переводе — черный город) находится в 35 милях к западу от Жэхэ.

172. Речь идет о пяти приказах в г. Мукдене. В 1621 г. Нурхаци овладел Мукденом, который, как уже упоминалось, с 1625 г. стал столицей маньчжурского государства. Здесь было организовано шесть центральных ведомств (или приказов) пси образцу главных шести правительственных учреждений, существовавших в Минской империи. Появление этих органов власти свидетельствовало о дальнейшей феодализации маньчжурского государства, которое, однако, продолжало сохранять многие черты, присущие родоплеменной организации (Новая история Китая. М., 1972, с. 14). После вторжения маньчжуров в Китай эти приказы были упразднены. Однако в 15 г. правления Шуньчжи там вновь были созданы приказ церемоний — либу (кит.), доронь и чжургань (маньчж.), в 16 г. приказ финансов и приказ работ — гунбу (кит.), вэйлэрэ чжургань (маньчж.), в 1 г. правления Канси — приказ юстиции — синьбу (кит.), бэйдэрэ чжургань (маньчж.), в 36 г. Канси — военный приказ — бинбу (кит.), чоохай чжургань (маньчж.). Таким образом, в Мукдене (Шэньян) было создано пять приказов, которые функционировали до конца правления династии Цин в Китае.

173. Имеются в виду цзянцзюни.

174. Маньчжуры ко времени покорения китайского государства не имели своей письменности и пользовались в делопроизводстве языком и письменностью монголов, с которыми у них установились тесные экономические и политические связи. В результате расширения и укрепления государства к концу XVI в. у маньчжуров возникла необходимость иметь свою национальную письменность. Но они не воспользовались письменностью, основанной на модифицированных китайских иероглифах, которая была в употреблении у их предков-чжурчжэней. В 1659 Эрдэни бакши и Гагай чжаргучи выработали на основе монгольского алфавита систему маньчжурской письменности. По существу, они просто применили монгольский алфавит для передачи на письме маньчжурских слов.

В 1632 г.. Дахай ввел в маньчжурскую письменность диакритические знаки (точки и кружки) и буквы для передачи звуков в заимствованных китайских и санскритских словах, которые отсутствовали в звуковом составе маньчжурского языка (И. Т. Мороз. К вопросу о периодизации маньчжурской системы письма. — «Народы Азии и Африки». 1969, № 3, с. 130-134). Таким образом, Тулишэнь без всяких оснований приписывает создание маньчжурской грамоты императорам Тайцзу и Тайцзуну.

175. Пин-си ван (князь усмиритель Запада) — титул, присвоенный У Сань-гую в 1 год правления Шуньчжи (С. Иманиси, Котю..., с. 143). В 1636-1638 гг. маньчжурские войска трижды совершали рейды на территорию Северного Китая, вторгаясь. В провинции Шаньдун, Хэнань и др. Военные успехи маньчжурских войск отчасти объяснялись предательством китайских генералов, которые, понимая слабость минского двора, спешили перейти на сторону маньчжуров. Так поступил и У Сань-гуй, который предложил маньчжурским феодалам совместными усилиями подавить восстание крестьян под предводительством Ли Цзы-чэна. У Сань-гуй открыл маньчжурским войскам проходы в Великой китайской стене, приказал своим воинам обрить голову спереди, а оставшиеся сзади волосы заплести в косу, как это делали маньчжуры. Тем самым У Сань-туй выразил покорность маньчжурам. Завоевав южные и юго-восточные провинции Китая, цинский двор решил временно передать их крупным феодалам-военачальникам, переметнувшимся на его сторону. Так, У Сань-гуй получил в управление провинцию Юньнань и часть Гуйчжоу (вместе с ним получили земли еще два китайских военачальника). Стремясь покончить с самостоятельностью этих военачальников цинский двор в 1673 г. издал указ о роспуске войск, в ответ на что У Сань-гуй в 1674 г. поднял восстание. В 1678 г. в Хэнчжоу он провозгласил себя императором, но вскоре умер. Сын У Сань-гуя покончил жизнь самоубийством (Новая история Китая, с. 15, 21-23).

176. Согласно маньчжурскому тексту посольство Тулишэня прибыло в ставку Аюки-хана 1 числа 6 луны, на другой день, т. е. 2 числа их принял Аюка, а 4 числа,, т. е. через день, их пригласила супруга Аюки-хана Дарма Бала. И. X. Шничер сообщает, что он вместе с послами был в гостях у жены Аюки хана не 4-го, а 3 июля (см. Приложение II, с. 485).

177. В маньчжурском тексте написано: Гачжарту и Митио.

178. На этот и все последующие вопросы отвечал Гачжарту. Везде в маньчжурском тексте сказано: «Гачжарту и гисунь», — «Слова Гачжарту», или «Гачжарту сказал».

179. Бирла, бирары, также бирарчен (маньчж.) — эвенки. Название происходит от маньчжурского слова «вира», что значит «речные люди» (С. М. Широкогоров. Social Organisation о! the Northern Tungus. Shanqhai, 1929, с. 79). Основным районом их расселения была гористая местность вверх по течению Амура после его слияния с р. Сунгари, а также район среднего течения р. Зеи.

180. «Иньдахунь такурара аймань», можно перевести, как «народ, использующий для посылок собак» или «народ, ездящий на собаках». Речь идет о гольдах.

181. Мениил, как отмечает С. М. Широкогоров, это племя, состоявшее из нескольких родов, называвшихся кумарчинские тунгусы, обитало оно в районе к северу от р. Айгунь (среднее течение Амура) до р. Зеи. Внешне люди этого племени похожи на бираров. Состояло оно из трех старых родов, называвшихся манагир, уйлагир, гагдагир и трех новых — учаткап, говаир, гураир (С. М. Широкогоров. Social Organisation..., с. 131).

182. В Маньчжурском тексте его имя звучит, как: Эркэ Гэсунь. На обратном пути через Джунгарию был убит (С. Иманиси. Котю... с. 151).

183. Дзан (кит.), варги бадэ (маньчж.) — это словосочетание Захаров переводит, как «западная страна, край, в частности Джунгария и Восточный Туркестан» (И. И. Захаров. Полный маньчжурско-русский словарь, с. 1111). Россохин, на наш взгляд, точнее переводит это словосочетание как «Дзан», т. е. «Тибет». В китайском тексте слова «Варги бадэ» переведены тоже, как «Сицзан», т. е. «Тибет».

184. В маньчжурском тексте написано: «гисунь хэсэ». Слово «гисунь» означает «язык, речь», а слово «хэсэ» — «указ императора, слово, разговор важного лица». Словосочетание непонятно.

185. Очевидно, в маньчжурском тексте после Чакдоржаба пропущено имя другого сына Аюки — Цэрэн Дондоба, указанное в китайском варианте (С. Иманиси. Котю..., с. 151). Это также можно предположить, исходя из дальнейшего текста.

186. Дорджи Рабтань — жена Очирту Цэцэн-хана.

187. Эти сведения несколько расходятся с приведенными у И. X. Шничера. Ср.: «... прислано к посланникам в подарок 300 лошадей и с другими вещами, а именно: от хана 80 лошадей да 300 корсаков, от старшаго ханова сына 70 лошадей и 300 кож юфтеных, от младшего сына 60 лошадей, от ханской сестры 50; а от хановой супруги 40 лошадей (см. Приложение II, с. 485 настоящего издания).

188. По-маньчжурски его имя звучит как Чэрин Доньдоб. Родился он около 1601 г., в описываемое время ему было около 14 лет. С 1723 г., после смерти хана Аюки, был наместником ханства, а с 1730 г. — хан (И. К. Россохин. Описание..., с. 352, прим. Миллера).

189. И. X. Шничер сообщает, что они отправились в путь от Аюки-хана 13 числа (см. Приложение II, с. 485 настоящего издания). ,

190. Для встречи цинских послов хан Аюка выбрал место на, крайнем северном пределе калмыцких кочевий на левом берегу р. Ахтубы в урочище Монтохой (ниже Царицына). H. Н. Пальмов считает, что оно было выбрано не случайно, так как именно здесь в 1632 г. находилась ставка прикочевавшего на Волгу Хо-Урлюка. Своим выбором хан как бы хотел навести Цинов на размышления об исторических судьбах калмыцкого народа (H. Н. Пальмов. Этюды по истории приволжских калмыков. Ч. I. Астрахань, 1926, с. 24, 31). По вопросу о местонахождении урочища Манутохай в литературе имеются разноречивые сведения. Тулишэнь говорит, что Манутохай расположен в 10 днях пути от Саратова. Таким образом, это должно быть место, находящееся в глубинном районе: проехав Саратов, надо было еще немного углубиться на юг или на восток (подробнее относительно версии о местонахождении ставки хана Акжи см. С. Иманиси. Котю..., с. 155-156).

191. Имеется в виду р. Яик (совр. Урал).

192. Имеется в виду Каспийское море.

193. Город Камышенка (К. И. Россохин. Описание..., с. 389).

194. Город Красный яр (там же, 389).

195. Город Черный яр (там же, 389).

196. Здесь слово «хингань» не является собственным названием горы, а представляет собой маньчжурское имя существительное, означающее «холм», «курган»; слово может значить и «холодная местность».

197. Хобан, т. е. кубанцы (К. И. Россохин. Описание..., с. 389).

198. Мангут, манхат, т. е. нагайцы (там же, с. 389).

199. Интересно отметить, что Тулишэнь лишь на обратном пути передал Гагарину предложение цинского императора.

200. Т. е. царями.

201. Имеется в виду Нерчинский договор 1689 г.

202. Сонготу, маньчжур по национальности, хэбэй амбань, хя бэ кадалара дорги амбань (то есть советник, начальник императорских телохранителей), глава цинской делегации на переговорах в Нерчинске, его подпись стоит первой под текстом Нерчинском договора.

203. Федор Алексеевич Головин, глава русской делегации на нерчинских переговорах (подробнее см. ком. 2 к док. № 1).

204. Имеется в виду статья 6 русского текста Нерчинского договора (Русско-китайские отношения. 1689-1916. Официальные документы. М., 1958, с. 10).

205. Имеются в виду барабинцы.

206. Имеется в виду Умар (И. К. Россохин. Описание..., с. 408).

207. Бухарцев, киргизов, калмыков.

208. Летний увеселительный дворец императора с большим садом, недалеко от Пекина, к северо-западу от него (И. К. Россохин. Описание..., с. 412).

209. «Желтая книга» (маньчж.: суваянь дансэ; кит.: хуанцэ). Это название возникло в минскую эпоху в связи с подворными списками поселенцев. Для книг, представляемых управляющими в министерство финансов, употреблялась желтая бумага. Существовал также обычай завертывать новорожденного во что-либо желтое. Однако в цинский период «желтой книгой» (или тетрадью) стали называть не только подворные списки населения, но и все документы, представлявшиеся императору, на которые требовалось наложить его резолюцию. В отличие от докладов и работ по определенному вопросу, печатавшихся на одном листе, эти документы приобрели форму книг, к которым (подобно докладам и работам по какому-либо одному вопросу) прикреплялись желтые ярлыки, где кратко излагалось содержание документа. Поэтому они и стали называться «желтые книги» (С. Иманиси. Котю..., с. 177).

210. В Цинской империи существовало учреждение (административная инстанция), называвшееся Цзоуши, которое передавало доклады непосредственно в руки императору, минуя. Нэйгэ. Раси — чиновник, который передавал доклады императору (там же, с. 183).

211. Цяньциньмэн: ворота, у которых принимались доклады в Цзоуши для передачи императору (там же, с. 183).

212. Ламунь фунтала (маньчж.) — «синеперые», т. е. конвойные императора, князей и графов, носившие синее перо; офицеры конвоя; орлиное перо носилось низшими телохранителями (И. И. Захаров. Полный маньчжурско-русский словарь, с. 850).