ХРАПОВИЦКИЙ М

ХРАПОВИЦКИЙ М. Д.

СОБЫТИЯ В ПЕКИНЕ ¹

ПРИ ПАДЕНИИ МИНСКОЙ ДИНАСТИИ

(ЗАИМСТВОВАНО ИЗ СОВРЕМЕННЫХ СОБЫТИЯМ ДОКУМЕНТОВ)

История событий в Пекине здесь излагаемая начинается с того времени, когда мятежник Ли-цзы-чэн, объявив себя князем в Си-ань-фу ², оканчивал свои завоевания в губернии Шань-си и направлял свой путь к губ. Чжи-ли, имея в виду взять столицу. Это происходило в начале 3-й луны 17-го года царствования последнего Минского государя Чун-чжэн (1644 года по Рожд. Христ.).

Возмущения, заранее происходившие в разных концах Империи, требовали особенной бдительности и усилий правительства; но государь, которого едвали не единственным недостатком были излишняя [2] доброта и кротость, слабо смотрел за окружающими его престол вельможами и часто не мог видеть дел в настоящем их виде из-за темного покрова, которым недостойные, но любимейшие сановники закрывали ему глаза; даже в то время, когда мятежники овладели областным городом Чжэн-дин-фу ³ и находились от столицы на расстоянии только 300 кит. верст, все молчали об этом и государь уже после узнал об этой потере. Поэтому Двор неслишком беспокоился и смотрел на дела в уменьшительное стекло; но тем тревожнее было его пробуждение, когда надо было действовать решительно и смело, когда опасность была пред глазами.

1-го числа 3-й луны ⁴ взбунтовались войска, находившиеся не далеко от столицы в округе Чан-пин-чжэу; к войску присоединились бродяги и они огнем и мечем производили опустошения; домы чиновников и простолюдинов обращены были в груды пепла, жители ближайших мест искали спасения в бегстве. Близость места возмущения и неожиданность этого переворота требовали надежных мер для обезопасения столицы; потому прежде всего прибегли к строгому караулу и дозору, а также к приготовлению войск, бывших под рукою. Между тем [3] некоторые из верховных сановников стали представлять государю о необходимости отправить наследника престола в южную столицу, для дальнейшей безопасности царствующего Дома, дав ему, неопытному в делах государственных, важнейших сановников для руководства. Эти представления повторены будут неоднократно и мы увидим в последствия какого мнения держался государь касательно этого предмета.

В тоже время явная опасность приближалась к области Сюань-фу ⁵, туда направлял свои силы Ли-цзы-чэн, когда он, по взятии главного города губернии Шань-си ⁶, пошел на Да-тун-фу, областной город той же губернии. При двойной опасности с севера и юга, жители столицы пришли в сильное волнение; не беспокоились кажется только одни главнейшие сановники: они спокойно заседала в своих Палатах и, как всегда, заняты были мыслию о своей важности; дела государственные как будто не касались их; государь был не спокоен, но не имел столько силы воли в мудрости, чтоб решительными распоряжениями заставить бояться и уважать себя, сделаться действующим лицом к это трудное время и стать во главе противудействия мятежу. Он был не способен к тому, напротив еще более [4] прежнего полагался на усердие окружавших его Евнухов и других сановников, которые и довершили падение Династии. В столице начали принимать меры предосторожности, но какие? Они состояли в тщательном дозоре и забирании под стражу лиц подозрительных, в усилении правил взаимного обезопасения жителей, в запрещении ходить ночью по улицам, в свидетельствовании казнохранилищ и магазинов. Что касается до мятежников, то только повелено было командующему войсками в Чжэнь-шо наблюдать за действиями и направлением их.

Мятежники же, для привлечения народа на свою сторону и расположения жителей городов в свою пользу, прибегали к хитрости и обману: они отправляли своих сообщников в разные места, снабдив их достаточными для торговли капиталами, а те разносили повсюду слух, что разбойники не убивают людей, не алчны к богатству, не распутствуют, не грабят, честно покупают и честно продают, прощают недоимки, раздают деньги бедному пароду, особенно благосклонны к ученым, если эти встречают их — сначала богато одаривают, потом подвергают экзамену, и, смотря по экзамену, производят в правители области или уезда. Проходя губерниями Шань-си и Мань-си, мятежники действительно избирали в эти должности ученых низшей степени [5] (сю-цай) в это обстоятельство еще более утвердило доверенность и расположение к ним; даже те, которые не имели никакой ученой степени, часто ласкали себя надеждою получить должность; бедный народ надеялся получить деньги и быть освобожденным от недоимок. Это ложное очарование доходило до того, что в пределах областей Бао-дин в Чжэнь-дин ⁷ народ припевал: «если отворить большие ворота и встретить князя Чэнь-вана (Ли-цзы-чэна), то он придет и не будет брать податей». Поэтому хитрые расчеты мятежника удались совершенно; его решительность и самоуверенность увеличивались с приобретением каждого нового города, так что наконец достаточно было четырем или пяти человекам придти в город и объявить, что войска Чэнь-вана идут за ними следом, чтобы заставить местных чиновников или разбегаться, или передаваться на сторону мятежников.

По освидетельствовании магазинов оказалось, что хлебных запасов в столице будет недовольно для выдержания осады — в случае, еслибы явились мятежники; поэтому стали помышлять о снабжении города достаточным продовольствием и министр Вай-цзао-дэ входил с докладом к государю, прося [6] дозволить ему самому отправиться из столицы для распоряжения по этому важному делу. Но он хотел, как говорят, только воспользоваться этим предлогом, чтоб самому ускользнуть от угрожавшей столице опасности; его хитрость однакоже не удалась; государь указом предписал ему заниматься делами касательно продовольствия войск, соединенными с званием члена верховного совета.

1-го числа указом было предписано: присужденных к высылке в военные поселения на границы государства придворных Евнухов освободить из заключения и оставить без должностей. В то время сановников было много в темницах, но на прочих не простерлась милость государя, — одни только Евнухи были освобождены. Двор при этой Династии был наполнен Евнухами, они занимали самые почетные места в государстве, пользовались особенными милостями государей, вся почти власть была в их руках; и этим легко объясняется прощение, исключительно дарованное только Евнухам. Но эти же самые Евнухи, наперсники государей почти всей Династии, только бесчестили важные должности своими происками, стоили жизни многим чиновникам, наконец были в то время главными изменниками и виновниками падения Династии.

2- го числа дошли до столицы первые слухи, что [7] вся губерния Шань-си во власти мятежников, что войска в Юй-лин ⁸ потерпела поражение, и самое это место попало во власть неприятелей. Эта неудача произвела новые, еще большие опасения на счет столицы, хотя мятежники были еще далеко. Иные прямо выражались, что направление мятежников к столице начинается со взятия Юй-линь-гуань, — говорили, что из всех войск, сосредоточенных в девяти важнейших пунктах, войска Юй-линьские самые надежные; что однажды разбив мятежников и похитив из среды их несколько тысяч человек, она возбудят сильную ярость в неприятелях и заставят их придти для нового сражения, собрав все силы. Еслибы командовавший там войсками хотя немного понимал дело, то он не удовольствовался бы этою малою победою, но заранее стал бы просить об умножении своих войск, чтоб быть в состоянии дать сильный отпор неприятелю и заставить его удалиться с бессильною злобою в сердце. Но у него не было ни малейшего соображения; опустив руки, он ожидал поражения и дождался. С потерею Юй-линя, области Чжэнь-дин, Бао-дин и Хэ-цзянь должны быть потеряны.

Нужно было озаботиться приисканием средств к [8] остановлению неприятеля и защите города. Поэтому государь созвал важнейшие чины во дворец и требовал их мнения касательно мер, необходимых для этой цели. Из множества собравшихся на совет, только 30 человек подали свои голоса; одни говорили, что для стражи при городских воротах недостаточно чиновников, что в настоящее критическое время следует избрать достойных прокуроров; другие толковали о необходимости обучать войска и увеличить им жалованье. Видно, что государь не совсем доволен был этими ненадежными советами; он приказал подать советникам чай и отпустил их, ничего не сказав. Справедливо заметил Фын-мэн-лун об этих советах, что если даже весь дворец наполнить прокурорами, то будут ли они в состоянии своими дощечками отразить мятежников? Впрочем Государь воспользовался отчасти мнениями чиновников и приказал придворным Евнухам и другим чиновникам принять на себя обязанность охранения городских ворот и заняться присмотром за входящими и выходящими из города. Между тем государственная казна была истощена, а расходы на содержание войск постоянно увеличивались, почему в объявлено было указом, что бы все, как гражданские, так и военные чиновники, по мере сил делали пожертвования в казну, за что [9] обещаны были особые милости государя. Некоторые советовали также составить народное ополчение, но министр Вэй-цзао-дэ возразил на это: народ боится мятежников, и если кто либо один из среды их побежит, то все дело будет, потеряно. Государь согласился с его мнением, и потому с этого времени запрещено было народу всходить на городскую стену для содействия войскам.

За тем опять возобновились прежние представления об отправлении наследника престола на юг. Еще прежде Ли-бан-хуа, генерал-прокурор, и Ли-мин-жуй, чиновник наследничьего правления, частным образом советовались о необходимости отправиться на юг или самому государю, или кому-либо из детей его. Касательно того, кому отправиться, Ли-мин-жуй сделал замечание, что наследник престола еще несовершеннолетен и незнаком с государственными делами, — доносить ему будут без должного страха, принимать поколения без должного благоговения, — лучше, если отправится сам государь. Но они не смели подать своего мнения касательно этого предмета государю, не имея к представлению никакого законного повода; в настоящее время представился к тому случай. 26-го числа 2-й луны государь указом повелел чиновникам всех управлений представлять ему доклады относительно нужных [10] военных и охранительных мер. В следствие сего, оба вышепомянутые сановника и с ним еще член наследничьего правления Сян-юй представили, каждый особо, свои мнения об отправлении на юг кого-либо из царствующего Дома. Но государю не понравились эти представления, — он едва лишь бегло прочитал их, как с гневом сказал; «что обыкновенно говорили сановники в мирное время? Теперь государство дошло до крайнего положения, и нет ни одного верного сановника, ни одного доброго советника; Двор находятся в волнении, а вот какие предлагают меры! Смерть государя при храме Шэ-цзи-тань согласна с истиною древних и настоящих времен; я уже твердо решился и об этом не для чего пустословить в другой раз». 3-го числа главнокомандующий Ли-цзянь-тай прислал из Бао-дин-фу доклад, в котором предлагал государю самому отправиться на юг. Совет был подан одним из главнейших государственных лиц, — поэтому государь пожелал предложить это дело на общее рассмотрение важнейших чиновников и для этой цели созвал их во дворец. Министр Фань-цзин-вынь и прочие защитники этой меры немедленно подали свои мнения, прося отправить сначала наследника престола в Цзян-нань. Но в это время прокурор Гуан-ши-хэн громким голосом спросил: [11] «советующие отправить, наследника на, юг какие имеют при этом мысли и намерения? Не хотят ли они повторить давнее событие в Лин-ву при Танском государе Су-цзун?» На эта резкие слова трудно было отвечать и советники не смели продолжать прения. За тем государь спросил о мерах, какие нужно принять для успеха войны и защиты; — собравшиеся все молчали; государь со вздохом сказал: «я не губящий государство государь, а вы чины, губящие государство». За тем он встряхнул рукавами одежды своей и встал с места.

Во мнениях касательно отправления или самого государя, или кого-либо из детей его на юг, та и другая сторона имела свои основания. Когда Ли-цзы-чэн прошел губ. Шань-си и вступил в Шань-си, то продолжать войну было для него не иное что; как расщеплять надколотый бамбук. Чрез отправление кого-либо из лиц царствующего Дома на юг, можно еще было замедлить дело, и слова Гуан-ши-хэна были слишком резки, — они заставили всех молчать, — и Империя негодует на него. Правда, в правление Цзин-тай, когда Не-сянь поднял мятеж, Сюй-ю-чжен предложил такое же мнение, — и оно в то время не было принято; войска отстояли город, прогнали мятежников и храм предков остался неприкосновенным. Гуан-ши-хэн опирался на это [12] событие; но в это время были ли полководцы равные Юй-чжун-су? Не было; по этому можно сказать, что совет об отправления на юг имел свои основания и мог послужить средством к благоприятной перемене дел, покуда не настало еще совершенно безнадежное положение. В последствии оказалось, что государь действительно скончался при храме Шэ-цзи; при этом еслиб Гуан-ши-хэн пожертвовал жизнию в борьбе с мятежниками, то, хотя бы и не мог искупить вины своей в смерти Императора, по крайней мере мог бы доказать, что у него прежде не было в душе других намерений; напротив он прежде других передался на сторону мятежников. По этому мнение его — чтоб государь защищался в столице — было не иное что, как желание игрока, играя на чужие деньги, приобресть славу, и вовсе не основано было на чувствах верности к государю. Ли-бан-хуа, защитник противного мнения, до конца остался верен прежнему государю и не задумался предать себя смерти; когда мятежники вступили в столицу; потому справедливо можно утверждать, что совет его проистекал из чистой любви к государю, а не из желания спасти собственную жизнь. При всем том и мнение — чтоб государь сам удалился на юг — имело не совсем благоприятные стороны. Положим, что государь [13] отправилcя бы из северной столицы заранее, в то время, когда мятежники еще не подступали в ней, — в таком случае сердца народа естественно были бы поражены страхом и безнадежностию, и столица представляла бы не более, как черепицу на кровле здания, когда основание рушилось; потомство стало бы обвинять его, в случае несчастного исхода дел, в необдуманном удалении из столицы и в потере государства от собственного неблагоразумия. Положим, с другой стороны, что государь удалился бы из столицы в то время, когда мятежники только что подступали к вей; в этом случае надобно было решаться на трудный и опасный путь, потому что неизвестно, какие были планы у мятежников для предупреждения подобных намерений, а может быть гибель была бы еще более несомненною. В этих мыслях может быть государь не решился на удаление из столицы и хотел умереть, не разлучаясь с храмом осадков. Что касается наследника престола, который служит основанием государству, то должно было отправить его на юг в сопровождения надежнейших и опытнейших сановников, когда мятежники были еще далеко от столицы; поселившись в одном из главнейших пунктов государства он мог бы сосредоточить в своем лице любовь народа; при этом, еслиб северная столица находилась [14] в опасности, легко было бы призвать помощь с юго-востока. И не в отношении к одному наследнику престола надлежало привести в действие этот план, — князья Юн-ван и Дин-ван, младшие дети государя, тоже могли бы удалиться в разные губернии, для предупреждении разных непредвиденных переворотов. Что касается до возражений относительно неопытности наследника, то должно знать, что обстоятельства могут изменяться; прежде Танский государь Юань-цзун удалился в губ. Сы-чуань (кн. Шу) и повелел Су-цзуну собрать войска в Лин-ву: это сделано было из опасения, чтоб не погибнуть вместе от какой либо неудачи, когда действия мятежников Ань-лу-шань и Ши-ми-юань сделались весьма близкими и опасными.

В то время войска в столице находились в дурном состоянии, от невнимательности к военному делу в продолжении нескольких лет; более надежные и обученные войска отправлены были на юг, где также происходили сильные возмущения. По этому 4-го числа повелено было генерал-полицийместеру и коменданту столицы Ли-го-чжэну обучать столичные войска и охранять самому лично ворота Си-чжи-мынь; к другим воротам также назначено было по одному из заслуженных [15] генералов и по два помощника из второстепенных чиновника.

Еще 26-го числа 1-й луны назначен был главным предводителем императорских войск против мятежников министр Ли-цзянь-тай. Государь проводил его из столицы со всеми почестями, приличными его высокому званию, за воротами Чжэн-ян-мынь сам троекратно подавал главнокомандующему вино, каждый раз в новой золотой чарке и самые чарки подарил ему. Но его поход, как заметила современники, не мог быть удачен, потому что в то время, когда Император в дворцовой зале вручал главнокомандующему принадлежности его звания, перекладины, поддерживавшие верх здания, затрещали, как будто хотела переломиться; в день выезда его из столицы поднялся сальный ветер и разносил по городу столбы пыли. Гадатели Пекинские тотчас высказали замечания о безуспешности его отправления, и наконец, едва он выехал из город, как носилки обломились; все это было, по мнению суеверного народа, не добрым предзнаменованием. На этот раз эти зловещие предсказания сбылись; вскоре по выезде из города, Ли-цзянь-тай узнал, что пламя мятежа в Губ. Шань-си приняло самые обширные размеры, что все его имущество в этой губернии или разграблено или [16] предано огню: эти недобрые вести охладили в нем весь жар, с которым он направлял свой путь в эту губернию, надеясь оказать большое вспоможение казне продовольствием войск собственными средствами; поэтому новый чрезвычайный военачальник слишком медлил в пути, проезжая в сутки не более 30 кит. верст. При нем, в числе многих чиновников, находился и Адам Шалль, знаменитый европейский миссионер; он был нужен для управления артиллериею и для устройства переправ чрез реки. 5-го числа 3-й луны от Ли-цзянь-тая получено было донесение, что он болен; между тем войска, бывшие под его начальством, начали рассыпаться. В это время в столице начали говорить о бездействии Ли-цзянь-тая, и Чэн-юань спрашивал министра Вэй-цзао-дэ о причине этого бездействия, — и предлагал приказать состоявшему при нем Цзун-бину Ма-шэнь, у которого находилось под командою 10,000 войска, поспешнее идти, в горное укрепление Цзюй-юн-гуань и защищать его с Тан-туном соединенными силами; потому что при этом представлялось более возможности сопротивляться и отстоять укрепление. Но его предложение осталось без ответа. В последствии, когда столица, была уже взята мятежниками, Ли-цзянь-тай въехал в Пекин и был встречен мятежниками с почестями и опять [17] сделан министром. По другом сказаниям, Ли-цзянь-тай был болен в Бао-дин-фу в то время, когда мятежника подступали к этому городу; когда же они овладели городом, то и Ли-цзянь-тай был взят в плен; царская грамота, меч и печать были у него отобраны и преданы огню; три золотых чарки, подаренные государем, тоже были взяты. По другим еще сказаниям, Ли-цзянь-тай, находясь еще в Бао-дин-фу, сносился с неприятелями и потому передался на их сторону, как только мятежники овладели городом. Болезнь Ли-цзянь-тая легко может быть объяснена изменой; личный характер его не противоречит сказанию об измене, а болезнь могла быть только предлогом к бездействию; если бы он стал действовать против мятежников, то они не пощадили бы его, а он слишком был привязан к жизни.

Для пополнения казны, государь прибегнул к обыкновенной в Китае мере; он издал указ, коим позволялось всем сосланным в пограничные места важным преступникам вносить выкуп для получения свободы. Вместе с тем установлена была тетрадь для записывания пожертвований в казну от чиновников.

6-го числа начали помышлять о сосредоточении войск в укреплениях, находившихся близ столицы. Но министр Чэнь-янь, в последствии передавшийся [18] на сторону мятежников, по прежнему беспечный даже и в это трудное время, и по ограниченному уму неспособный к управлению государственными делами, настоятельно отвергал это предложение. Государь, по зрелом обсуждении, нашел однакоже предложение основательным в повелел привести его в исполнение. Министр был этим взволнован, считал себя униженным, и, под предлогом болезни, просил увольнения от должности, которое немедленно и получил, вместе с заслуженным упреком от государя. Между тем повелено было У-сань-гую и Ван-юй-цзи, командовавшим войсками в Цзи-чжэу и Ляо-дун, двинуться в близкие к столице военные пункты. Такое же повеление послано было Тан-туну и Лю-цзэ-цину. Еще прежде последнему приказано было передвинуть свои войска в область Чжан-дэ-фу; но так как слабо управляемые войска его произвели грабеж в округе Линь-цин, то он, опасаясь суда, уклонился еще южнее. Прибыл только Тан-тун с 8,000 человек и ему приказано было, вместе с Евнухом Ду-чжи-чжи, защищать горное укрепление Цзюй-юн-гуань. При этом государь пожаловал Тан-туну 4,000 лан серебра, красную парадную с драконами одежду и еще две одежды; на приведенные им войска выдал из дворцового казначейства 4,500 лан серебра. [19]

В тот же день в столице были получены два неприятные донесения: первое, что областной город Да-тун-фу находится в опасном положении; второе — что укрепление Нин-ву ⁹ взято неприятелями и что военачальник (Цзун-бин) Чжэу-юй-цзи убит. Изложим последнее событие в подробности. В то время, когда сила мятежников становилась страшною и близкою, Чжэу-юй-цзи просил подкреплений; его просьба удовлетворена была немедленно, но, к несчастию, вспомогательное войско из 2,000 воинов не дошло до него; предводитель этого войска Сюнь-тун-чжи около реки Хуань-хэ наткнулся на мятежников и передался к ним со всем войском; мятежники отправили его склонить Чжэу-юй-цзи к сдаче укрепления; но они не знали с кем имели дело; лишь только посланец явился к Чжэу-юй-цзи и высказал ему предложение мятежников, как военачальник пришел в сильный гнев и стал укорять его в измене — стыдить тем, что он, имея под начальством 2,000 войска, не мог сразиться с неприятелем и еще сделался переговорщиком со стороны мятежников. «Я получил великие милости», заключил он, «от государя и захочу ли подражать вам, изменникам и бунтовщикам?» В след [20] за тем приказал отрубить голову переговорщику и отправить ее в столицу, прося в тоже время вспомогательного войска. Это происходило 12-го числа 2-й луны. 15-го числа мятежники подступали к укреплению и послали не переговорщика, а письмо к осажденным с угрозою, что если не сдадут укрепления в продолжении пяти дней, то все будут изрублены. Надменная речь мятежников имела свои основания: после взятия Тай-юаня им легко было идти вперед; взять укрепление Нин-ву было для них не иное что, как сорвать завянувший лист или переломить иссохнувшую соломинку. На деле вышло иначе; иначе думал о том и начальник укрепления. Отрубив голову посланному, он в тоже время деятельно принялся за приготовления к сильной борьбе с мятежниками, хотел и им по заслугам заплатить за бунт; день и ночь обучал войска и, когда неприятели приближались к укреплению, он отобрал несколько сот более крепких и храбрых солдат, воодушевил их речью о верности и долге, встретил неприятеля и напал на него; мятежники не ожидали такого сильного нападения и не были готовы; Чжэу-юй-цзи врезался в центр неприятеля и похитил у него самых надежных и храбрых воинов. Таким образом порыв неприятелей был охлажден, но они не отступили; начались нападения на крепость [21] и долго продолжались без всякого успеха. Чжэу-юй-цзя с своей стороны сохранял все присутствие духа и вел дело с полною осторожностию; днем он выводил свои войска из укрепления и войну в открытом поле считал лучшим средством к обороне; ночью стягивал войска в стены укрепления и со стен разил неприятеля пушечными выстрелами; неприятели гибли без числа; к несчастию в порохе оказался недостаток, а неприятели стали разбивать стены осадными орудиями; о вспомогательных войсках не было и слуха. Иные уже начинали советовать сдаться; но начальник был не таких правил; он произнес им самое красноречивое убеждение, и прибавил: «что в продолжении трех дней убито неприятелей более 10,000; при этом можно ли предаваться трусости? Если мы победим целую армию, то за нами останется имя храбрых и верных; если же — одно из 10,000 предположений — мы будем не в состоянии противиться, то свяжите меня и представьте неприятелю». После этого он отдал тайный приказ отборным воинам сделать засады на улицах и, отворив ворота, начал заманивать неприятеля; неприятель был не слишком осторожен и вошел в город в числе 10,000 слишком человек: военачальник приказал запереть ворота; засадные войска высыпали с четырех [22] сторон и истребили всех до одного, убили между прочем четырех начальников; после этого отворили ворота, кинулись на осаждавших и еще убили у неприятеля несколько тысяч. Мятежники пришли в неописанную ярость. Видя, что число осажденных незначительно, они решились задавить их превосходством сил: мятежников приходилось, по крайней мере, по 10-ти на одного из осажденных; по этому оно положили идти в сражение с обнаженными головами и истреблять тех, у кого будут шапки на головах, вступая попеременно в дело одни за другими. Расчет был верный, и осажденные, не смотря на всю храбрость, потеряли сражение. За тем мятежники обложили укрепление со всех сторон и, после четырехдневной осады, взяли его. Военачальник с мечем в руке бился до последних сил, но получил несколько тяжелых ран и был взят. Будучи уже не в состоянии действовать оружием, он самыми жестокими словами поносил мятежников и был предан мучительной казни. Войска и все находившиеся в укреплении, даже дети и женщины, были преданы смерти. Укрепление было взято, но эта победа дорого стоила неприятелям; они сами говорила, что им нанесена здесь глубокая рана и рассуждали, что если отсюда идти к столице, то в Да-тун-фу есть 10,000 войска, столько же в [23] Сюань-фу, в Цзюй-юн-гуань 20,000, в Ян-чжэнь и Хэ-чжэнь в сложности будет столько же; если они все встретят нас, как встретили в Нин-ву, то уцелеет ли из нас хоть один человек? Они назначали уже время для выступления войск в губ. Шань-си для отдыха и для подкрепления себя новыми силами. В это тяжелое время размышлений о неудаче, от начальника в Да-тун-фу пришла бумага, в которой он изъявлял совершенную покорность; мятежники были весьма обрадованы; в тоже время от военачальника в Сюань-фу пришла подобная бумага; в следствие чего мятежники единогласно решились идти прямо на Да-тун-фу, имея в виду столицу. В непродолжительном времени военачальник укрепления Цзюй-юн-гуань, находящегося в горном проходе, равно и начальники других укрепленных мест, лежавших вблизи от мятежников, также гражданские и военные чины в округе Чан-пин-чжэу, прислали изъявление покорности; эти известия о сдаче разных пунктов неприятелю неслись со всех сторон, как по ветру. Когда в последствии мятежники взяли столицу, то между ними большая часть была с шрамами на лице и теле, иные без руки или ноги; это все были знаки сражения в Нин-ву, и они сами говорили: «Чжэу-юй-цзи отлично храбр, он изрубил у нас несколько десятков [24] тысяч людей; еслиб еще одна подобная стычка, то наш предводитель мог ди бы придти сюда?»

7-го числа мятежники приблизились к гор. Да-тун-фу, и изменник Цзян-сян в точности исполнил свое обещание относительно сдачи города, захватил губернатора и выдал его. Но этот последний не хотел стать на колена пред главою мятежников, сказав: «эти колена не преклоняются пред двумя лицами; теперь должно предать меня смерти»; с этими словами он сел на землю, громко и со слезами взывая к государю. Жестокий мятежник был поражен его неустрашимостью и верностью и приказал пощадить его. Тогда губернатор встал с земли и ударился головою о камень, кровь брызнула и потекла, ручьем; мятежники все-таки не хотели умертвить его и приказали держать его в лагере под стражею, но на шестой день губернатор сам наложил на себя руки; пред смертию он оделся во все парадное платье и, обратившись лицом на юг, пролил слезы и совершил должное поклонение. Вместе с Цзян-сяном передались на сторону мятежников все чиновники этой области.

На следующий день взят был областной город Сюань-фу. Отправленный сюда государем для приведения города в оборонительное положение Евнух Ду-сюнь, одевшись во все парадное платье, на [25] колеснице, запряженной 8-ю красивыми конями, выехал за 30 ли от города на встречу мятежникам и служил им проводником в город. Губернатор Чжу-чжи-фын был не таких мыслей; он вывесил на улицах города объявление о наградах за военные подвиги и призывал всех к защите города; на его призыв не было ответа; три раза он повторял свое воззвание и после этого собравшийся народ всею массою стал умолять его, позволить войску и народу принять мятежников, чтоб, таким образом, спасти целый город от гибели. Средств к сопротивлению не оставалось. Губернатор пошел на городские стены для нужных распоряжений и, взглянув на огромные пушки, сказал стоявшим на стенах: «палите из них, — все таки можно убить несколько сот мятежников», но голос его остался без ответа; тогда он сам хотел действовать из орудий, но его схватили за руки и не позволили стрелять. У других эти события описываются с большею подробностию; говорится, что военный начальник города заранее выслал верховых встретить мятежников, но утаил это от губернатора; тот и другой, поднявшись на городскую стену, разделили ее на две половины, для распоряжения военными действиями; между тем губернатор отправил гонца в столицу с известием, что городу угрожает [26] величайшая опасность, и просил немедленной помощи; в самом же городе ходили нелепые слухи, будто бы губернатор доносил, что жители замышляют измену, в просил войск для усмирения и наказания их, — при этом страх овладел всеми. С другой стороны распространены были ложные вести, что мятежники не обижают народа и не злодействуют, напротив раздают свои деньги для вспомоществования бедным; сравнивали даже начальника мятежников по добродетелям с основателями династий Хань и Тан; вследствие этих вестей войско и народ ожидали прихода мятежников с нетерпением. Когда неприятель подступил к городу, тогда губернатор начал распоряжаться на стене, не желая отдать город без боя, как вдруг увидел, что все бывшие на стене поспешно рассеялись, остались только 7 или 8 человек, но не с мыслию действовать против мятежников, а с желанием воспрепятствовать ему самому действовать. В это самое время мятежники начали входить в город южными воротами; все дома в городе украшены были разноцветными вывесками в знак радости, жители имели на груди надпись: «покорный народ». Губернатор пришел в сильный гнев при виде такой общей измены, приказал поворотить большую пушку дулом внутрь города и стрелять, но его не слушали; он сам [27] хотел повернуть ее, но увидел, что запал заколочен гвоздем. Видя, что ничего уже не оставалось делать, он потребовал меч свой, но меч был спрятан; изменники вероятно хотели его живым представить мятежникам, рассчитывая на награду за его голову. В это время губернатор поднял свой взор к небу и, горько рыдая, взывал к государям-основателям династии и царствовавшему в то время Императору; «я не думал, говорил он, чтобы небо допустило сердцу людей в один день дойти до такого состояния, — я должен обратиться в духа и поражать разбойников, чтобы отблагодарить за милости ко мне государя»; окончив свой плач, он повесился под навесом стенной башни, — окружавшие бросили его труп в обводный канал. На следующий день мятежники произвели в городе страшный грабеж и неслыханные бесчинства и ушли, оставив там своего начальника, который сделал перепись всем находившимся в городе богатым и знатным семействам и требовал от них золота и серебра. Его жестокость и корысть не имели пределов, но он, чрез два месяца после этих событий, был жестоко наказан за свои злодеяния. В то время, когда мятежники овладели этим городом, там находился прежний губернатор, недавно отставленный от должности, Ли-цзянь, на место которого [28] поступил Чжу-чжи-фын. В 4-й луне он получил известие, что У-сань-гуй нанес сильное поражение мятежникам в северовосточном углу империи, и, разделяя общую ненависть народа к мятежникам, обманувшим надежды на чистоту их побуждений, собрал под свое начальство несколько тысяч человек и 5-го числа 5-й луны на рассвете окружил домы главных властей, оставленных мятежниками для управления, отрубил голову главному начальнику и сердце его принес в жертву скончавшемуся императору; за тем весь народ, смешав собственную кровь с вином, клялся сражаться с мятежниками; — после чего тело погибшего губернатора переложили из наскоро сделанного гроба в новый, приличный его сану и доблестям, и погребли со слезами и должною честию. Еслиб народ послушался убеждений храброго и благоразумного губернатора, то может быть избавился бы от бедствий и посрамления, коим подвергся от мятежников, и, судя по твердости его характера и неустрашимости, а также по числу находившегося там войска, взятие этого города стоило бы неприятелю таких же потерь, какие он понес в Нин-ву; к несчастию измена все испортила.

В 9-й день взят был военный пост Ян-хэ-бао, находившийся к западу от обл. города Да-тун-фу; здесь также была измена; прокурор Юй-чун-хуа [29] вышел из городка за 10 кит. верст на встречу мятежникам.

В это время военные депеши постоянно приходили в столицу со всех сторон, а члены верховного совета или склонив головы сидели друг против друга, ничего не предпринимая, или, как обыкновенно, разговаривали и шутили. Министр Фань-цзин-вынь опять несколько раз заводил речь о необходимости перенести Двор в южную столицу; но ему отвечали, что он верно хочет привести всех в волнение, — и он принужден был умолкнуть. В самой столице приготовления к близкой борьбе с мятежниками ограничивались тем, что осматривали расставленные по улицам пушки, разместили войска во всем улицам и переулкам, на стенах городских устроили палатки* и ожидали появления неприятелей.

Прежде было замечено, что хлебные магазины были опустошены, — это отчасти произошло от жадности чиновников, отчасти от постоянных издержек на продовольствие войск, отчасти от необходимости вспомоществовать обедневшим от частых неурожаев. Между тем нужно было снабдить город достаточным продовольствием, потому что осада казалась близкою и неизбежною. По этому государь предписал Палате финансов следующее: «так как [30] мятеж становится весьма близким к столице и начинает угрожать ей, то необходимо запасти потребное количество продовольствия; в настоящее время цены на хлеб умеренные, по этому должно заблаговременно позаботиться о том, чтоб не было недостатка; — все родственники царствующего Дома, важные сановники, вообще все чиновники, купцы и богатые обывателя должны снабдить свои домы хлебом и донести Палате о количестве имеющегося у них запаса; при этом готовых запасов не должно отправлять в казенные магазины; 1,000 мешков составляют партию, а те, кои, будучи воодушевлены чувством долга, запасут до 3,000 мешков и более, будут награждены за свое усердие; — когда почувствуется нужда в продовольствии, то пусть выпускают в продажу по первоначальной цене, не считая этих запасов пожертвованием, сделанным в казну». Из этого указа можно видеть, что не только названые хлебные магазины были пусты, но что и финансы были до того скудны, что их недоставало на закупку продовольствия для города и при том в то время, когда цепы на хлеб были весьма умеренный. Одна крайняя бедность казны могла принудить государя издать подобный указ.

В след за указом о запасе продовольствия; явился новый указ, призывавший к пожертвованиям [31] нового рода. При передвижении войск из одного места в другое, немедленно требовались лошади, а приобретать их покупкою было трудно по той же причине, по которой казна не могла запасти хлеба дли продовольствия столицы. По этому государь, указом повелел, чтобы все важнейшие сановники, равно и все военные и гражданские чиновники, имеющие у себя крепких лошадей, не разбирая числа их, представляли для казенных потребностей вместе о седлами и уздами, за что, по усмирении мятежников, будут награждены милостями. История умалчивает о том, многие ли вняли голосу императора; но из описания сбора других пожертвований можно заключить, что щедрость и усердие чиновников и в этом случае имели очень тесные пределы.

12-го числа гонцы принесли в столицу известие, что мятежники быстро подвигаются вперед, — надобно было приготовить суммы на содержание войска, чтоб оно не отказалось служить в это критическое время и чтоб к внешнему возмущению не присоединился внутренний мятеж в самой столице. В следствие того все чины собрались для совещания о пожертвованиях на содержание войска. При этом государь предложил ближайшим родственникам своим, важнейшим сановникам и главнейшим Евнухам вносить по списку свои пожертвования, [32] пожаловал тестя своего Чжэ-куй достоинством Хоу ¹⁰, рассчитывая на его щедрость, как именитого богача, и отправил Евнуха Сюй-гао объявить указ о сборе вспоможений. В указе между прочим говорилось, что родственники государя взаимно связаны между собою и никто кроме их не может предшествовать в этом деле добрым примером, так как они могут жертвовать от 5 до 10 ваней лан серебра на вспоможение при настоящих затруднительных обстоятельствах государства. Но в расчете на усердие своих родственников государь ошибся; самый богатый и близкий к государю по родству — отец Императрицы высказался первый. «Я престарелый подданный», отвечал он Евнуху, «могу ли иметь много серебра?» При таком неожиданном ответе даже Евнух прослезился от досады. Указ принесли к нему в другой и третий раз, но Чжэу-куй упорно отказывался сделать пожертвование. Наконец Сюй-гао не выдержал и сказал ему: «престарелый императорский родственник до такой степени низок и скуп! Когда великое дело (Государство) будет потеряно, то что принесут тебе пользы огромные сокровища и богатство?» Чжэу-куй, не имея возможности долее отговариваться, пожертвовал 10,000 лан. [33] Государь отвечал, что этого мало и предлагал пожертвовать от 20 до 30 тысяч лан, Чжау-куй отправил тайное письмо к Императрице, прося у ней помощи, но Императрица могла прислать ему только 5.000 лан и то с большем усилием. При этом Чжэу-куй отделил из капитала, вверенного ему на сохранение одним лицом, 2,000 лан, присоединил 3.000 своих и представил. За ним главные Евнухи представили от 3 до 5 ваней лан, не многие ограничились одною ванею. В последствии, когда, неприятели овладели городом и стали выжимать у богачей сокровища, у Чжэу-куй оказалось 52 вани серебра, и на такую же сумму золотых и серебренных вещей, жемчугу и дорогих каменьев; у Евнуха Ван-чжи-синь, пожертвовавшего только 10,000 лан, найдено 15 ваней лан серебра и на столько же золотых и серебрянных вещей.

11-го числа государь обнародовал Манифест, в котором обвинял себя в разных недостатках правления, доведших государство до плачевного состояния, и призывал всех к деятельному вспомоществованию для усмирения мятежа. Вот этот манифест: «Уже 17 лет, как я наследовал великий закон правления; в глубине сердца помышляя о величии Верховного Царя, — низводящего и возводящего Царей, — о важности поручения, возложенного на меня [34] от предков, — я трепещу днем и ночью, не дерзая предаться беспечности. Между тем бедствия следуют одно за другим, дух мятежа день ото дня распространяется подобно пламени. Забыв благодеяние воспитания в продолжении стольких поколений, мятежники свирепствуют 20 лет с жаждою неистовства; — простить их — делаются еще надменнее, приласкать — вдруг поднимают бунт, и, что всего гибельнее, заражают других тем же мятежным духом, а вновь увлеченные ими вовсе забывают при этом долг мести бунтовщикам. Я — отец и мать народа и не могу прикрыть своих птенцов крыльями; народ — мои дети и не могут защитить и охранить меня. Губернии Шань-си и Хэ-нань представляют груды развалин, губернии Цзян-нань и Ху-гуан подверглись гибели и злодействам; если виною всего этого не я, то кто же примет вину на себя? По этому острые стрелы, поражающий народ, смерть его в огне и воде, кровь, текущая потоками, трупы, образовавшие собою целые горы — все это моя вина. Пожертвования корма для лошадей и продовольствия для войск, перевозка войска и провианта и вспомоществование войску в пути, множество прибавочных налогов без средств к приобретению достояния, обременительные займы казны на предварительное обеспечение будущих нужд государства — опять [35] моя вина. Жилища народа, пустые как висячий колокол, совершенно заброшенные и заросшие травою поля, бедствия пожара без дверей для спасения, вопли, вынужденные жестокостью холода и ветра, и в след за ними лишение жизни — опять моя вина. Постоянный ропот на неурожайные годы, засухи в наводнения, взаимно сменяющиеся, беспрерывные войны, гибель от заразительных болезней, нарушение согласия между небом в землею и отсюда всеобщие жалобы — опять моя вина. Что касается до властей, занимающих высшие должности и не соблюдающих закона, — до низших чиновников, не знающих честности, до Советников государственных, которые лишь двигают головою в рассуждают бестолково, — до надменных военачальников, которые угнетают слабых и не совершают ни каких подвигов; то этому причиною то, что я в управлении потерял истинный закон и не возбудил к сердцах истинной благодарности. Думая об этом день и ночь, я не нахожу места для успокоения. Теперь я объявляю всей Империи, что отныне я возложу на себя большие заботы и труды, глубоко вникну в прежние ошибки, буду особенно заботиться о добродетели, хранить древние уставы, чтоб утолить скорбь и стенания; идти путем человеколюбия, чтоб привлечь сердца людей, уничтожу прибавочные повинности, чтоб укрепить [36] силы народа. Что касается до сборов на продовольствие войск, то они вынуждены лишь необходимостью, по этому главные правители губерний, взывая народ на пожертвованиям, не должны нарушать закона успокоения и питания. Если же некоторые, из подчиненных им чиновников, будут прибавлять хоть каплю к сборам, — незаконно и самовольно собирать повинности, или будут извращать уставы о штрафах и несправедливо подвергать казням, и таким образом доводить народ до того, что он не рад будет жизни, то таких немедленно предавать суду. Если будут между народом такие, которые станут перебегать из одного места в другое, то не только освобождать их от взыскания повинностей, но еще стараться приютить их и оказать им вспоможение, чтоб они не были вынуждены оставить свое местопребывание. Что касается до чиновников, за разные преступления лишенных должностей, то если между ними есть честные, верные, справедливые в прямодушные, не корыстолюбивые и способные, которые достойны того, чтоб употребить их на должности, — о таких Палаты Чинов и Военная должны представить, по тщательном исследовании, и определить. Если между лицами, вышедшими из незнатного рода, будут отлично храбрые, которые возьмут обратно какой либо город, то таким открыт [37] доступ к получению чинов, переходящих по закону к потомкам; если те, которые подпали общему бедствию и присоединились к мятежникам, оставят их, обратятся на путь законный и возвратятся, то простить им преступление и дать возможность оказать заслуги; если кто представит главу мятежников живого или мертвого, то такого наградить достоинством Хоу. Верность государю и любовь к отечеству общи сердцам всех; при омытии посрамления и уничтожении бедствий, кто не разделит общего труда? Получив великие милости от предков, пусть все постараются содействовать великому делу полного усмирения государства!»

Между тем неприятели пошли от Сюань-хуа-фу прямо на столицу и сердца людей затрепетали. Государь каждый день призывал сановников для совещания, но советники ограничивались самыми пустыми предложениями, как было и в прежних собраниях. При этом высшие сановники старались удержать низших от лишних речей, — желали зажать им рот, — а низшие хотели воспользоваться этим случаем, чтобы, чрез угождение высшим, снискать их милость и иметь надежды на хорошее будущее. Потому при всяком совещании низшие чиновники, в виду своих начальников, только старались показать свое смирение, а большая часть из них вовсе молчали. [38] Государь ясно видел, что не было людей, желавших поддержать его в это трудное время и, во окончание каждого совещания, с горькими слезами возвращался во дворец. Придворные вельможи только советовали запереть ворота в Красный город и не позволять никому входить и выходить, без надлежащего вида на пропуск, — более ничего не предпринимали. Ма-ши-ци после каждого собрания со вздохом говорил: «успеха не будет!»

Чтоб ободрить войска, находившиеся в столице, и иметь надежду на их верность и усердие, приказано было выдать им полугодовой провиант. Но едва ли это распоряжение надлежащим образом приведено было в исполнение; мы увидим далее доказательства того, что войска были без провианта.

От Сюань-фу (ныне Сюань-хуа-фу), мятежники направились чрез горное ущелие Лю-гоу к укреплению Цзюй-юн-гуань, лежавшему в горном проходе. То и другое место составляли сами собою естественную твердыню; в первом ста человек было достаточно для обороны, — но оно оставлено было без всякой защиты и мятежники спокойно прошли ущелие; причина этого заключалась в том, что начальник укрепления Цзюй-юн-гуань, вместе с Евнухом Ду-чжи-чжи, которого государь нарочно отправил для содействия Тан-туну, предварительно согласились [39] передаться на сторону мятежников. Цзун-бин Ма-дай видя, что, при общей измене главных начальников, не остается ни каких средств к защите, собственными руками убил жену и детей, а сам поспешно отправился в Шань-хай-гуань к тамошнему воеводе У-сань-гую. Цзун-бин Тан-тун и Евнух Ду-чжи-чжи сдали укрепление мятежникам без выстрела и сделалась одними из важных лиц между приверженцами Ли-цзы-чэна. В последствии первый из них отложится от мятежников, а последний будет казнен.

***

По взятии Цзюй-юн-гуань, мятежники могла быть совершенно спокойны относительно своего положения. Назади у них был Сюань-фу с их войсками, впереди они могли встретить войска только под стенами столицы. Они прямо пошли на округ Чан-пин-чжэу, где стояло несколько войска, — но число неприятелей и императорских войск было слишком несоразмерно; и так последние, уклоняясь от неравного боя, все передались на сторону мятежников. Начальник этих войск Ли-шэу-жун один только не хотел участвовать в общей измене; схватив свой меч, он успел убить несколько человек; противники долго не могли остановить его геройского порыва, наконец неприятели окружили его со всех [40] сторон, спасения не оставалось и он собственным мечом лишил себя жизни.

После того, как неприятели овладела городом Чан-пин-чжэу, опасность была очень близка от столицы, — в один день мятежники могли легко придти к ее стенам; губернатор области Шунь-тянь-фу поехал за город для нужных распоряжений и обзора, переменил одежду и бежал. В столице между тем приготовлялись, по-видимому, встретить мятежников недружелюбно; к каждым из городских ворот прибавлено было войска, при воротах расположены были огромные пушки, войскам дана денежная награда. Не смотря на такую близкую опасность, важнейшие из сановников занимались, по обыкновению, самыми ничтожными делами. Цао-хуа-чунь, бывший прежде в милости у Вэй-чжун-сяня ¹¹, которого настоящий Император велел казнить и лишить погребения, — высказал однажды пред Императором: «еслиб был теперь Вэй-чжун-сянь, то дела не дошли бы до такого положения». Государь сжалился над недостойным никакого сожалении и дал Цао-хуа-чуню тайное повеление предать труп казненного погребению.

Наконец в столицу пришло объявление от [41] главнокомандующего войсками Ли-цзы-чэна, — в котором Лю-цзун-минь извещал жителей, что они 18 числа придут в столицу, и требовал ответа. Столица пришла в неописанное смятение. За тем Ли-цзы-чэн разослал объявления по большим и малым городам, в которых увещевал жителей не предаваться страху и опасениям, говоря, что, когда продут его войска, то не будут производить грабежей и бесчинства, напротив будут поступать кротко и человеколюбиво, объявлял между прочим, что по первому сигналу должны выходить на встречу им главные чины города, — по второму — низшие, во третьему — весь народ.

16-го числа мятежники произвели бесчинства на императорском кладбище Ши-эр-лин, обратили в пепел залу Сян-дянь, порубили сосновые и кедровые деревья, за тем отправили несколько отрядов для расхищения хлебных магазинов в Тун-чжэу и прислали новую бумагу в столицу. В этот день государь в зале Юй-дянь испытывал чиновников и предложил вопрос о средствах к пополнению продовольствия для войск и успокоению народа; правитель уезда Цзы-ян-сянь отвечал, что «обилие продовольствия зависит не от собирания и накоплении, а от умеренности и благоразумного употреблении; спокойствие народа связано с спокойствием сердца [42] государева, — если сердце государя спокойно, то и народ спокоен». Государь сделал одобрительный знак головою; за ним прочие по порядку стали делать ответы на допросы, предлагаемые каждому Государем, — но еще половина не успела ответить, как государю представила запечатанный пакет; прочитав его, государь изменился в лице и ушел во внутренние покои; собравшиеся чиновники стояли в ожидании, не смея разойтись; уже чрез четверть часа приказано было им удалиться. В это время всем сделалось известным, что мятежники в Чан-пин-чжэу. Прежде было сказано, что Чан-пин-чжэу взят 12 числа, и таким образом, по взятии его только через 4 дня известили об этом государя; можно заключить какие беспорядки были в управления в это бурное время.

В ночи на 17-е число мятежники от уездного города Ша-хэ-сянь направились в столице, производя в продолжения всей ночи грабежи и пожары в ее окрестностях, — небо все было покрыто заревом. Окрестный народ, избегая смерти, бросился к городским воротам Си-чжи-мынь, — ворота открыли и впустили его; между тем важнейшие сановники спокойно сидели на стенах; — наконец появилась вдали облака пыли, — тогда стали говорить некоторые, что вероятно разбойники приближаются. [43] Начальники послали разведать об этом и получили донесение, что это вовсе не разбойники. В это время на стенах городских находилось 154,000 орудий, между тем как собравшихся на стену войск, вместе с престарелыми и неспособными к войне, было только от 50 до 60 тысяч человек. Если присоединить к этому войска из придворных Евнухов и чиновников — всего несколько тысяч человек, и тогда число орудий и людей будет весьма несоразмерно. При том все войска должны были покупать съестные припасы на рынках, потому что не было по близости ни каких принадлежностей для кухни и стола; оттого общий порядок дисциплины часто был нарушаем; с другой стороны войскам давно уже не выдавали сполна ни жалованья, ни провианта, отчего весьма многие из солдат вовсе не являлись на службу. Мятежники с своей стороны заранее подсылали по немногу своих сообщников в город, снабдив их достаточными для торговли капиталами; в один фонарный праздник в 1-й луне этого года, когда городские ворота не запиралась, их вошло в город несколько тысяч; она расположились торговать большею частию при городских воротах; кроме того послали приверженных к ним и вполне доверенных людей с деньгами для получения мест в присутственных местах, чтоб они могли [44] выведывать все тайны и знать все распоряжения правительства. Таким образом все тайны в столице были доступны им. Если из города высылали шпионов для разведывания о неприятеле, то сообщники мятежников предварительно давала им знать обе этом. Мятежники с своей стороны приготовлялись к этому, забирали в плен, отводила в свой лагерь и одаривали, так что из лазутчиков ни один не возвращался в город. Неприятели также посылали своих лазутчиков и когда несколько сот знаках всадников проезжали от ворот Ци-хуа-мынь к воротам Нин-цзэ-мынь, — императорские войска стоявшие лагерем на Западной стороне города, спросили их: «кто вы?», те отвечали: «вспомогательные войска из Ян-хэ», и их оставили спокойно продолжать путь. В городе между тем умы волновались и были встревожены нелепыми слухами, будто государь отправился на юг, что несколько десятков Евнухов выехали верхом из города воротами Дэ-шэн-мынь, составляя его стражу. Эти ложные слухи легко могли быть распущены самими Евнухами, потому что начальство над всеми городскими воротами было в их руках.

17-го числа: рано утром государь созвал на Совет всех гражданских и военных чиновников. Государь заплакал, — его примеру последовали все [45] собравшиеся и, опустив руки, не предлагали ни каких средств и ничего не предпринимали; одни говорили, что надобно возвратить прежнюю должность Фын-цюаню, другие — что должно призвать к делам Хо-вэй-хуа и Ян-вэй-юаня, — другие еще просили пожаловать Лю-цзэ-цина достоинством Хоу. Государь на слова не отвечал на эти неуместные предложения; но, склонив голову, написал на столе 12 слов большим почерком: «военных и гражданских чиновников всех до одного должно казнить, но не должно подвергать смерти народа», — и дал взглянуть Евнуху Ван-чжи-синь — за тем стер их. В полдень прискакали к.воротам Си-чжи-мынь 50 или 60 конных солдат с луками и стрелами, и громко кричали, чтобы им отворили ворота. При этом вделалось известным столице, что мятежники находятся недалеко. Спустя не много времени, главные войска появились в виду, города, а государю донесли, что мятежники только что перешли чрез мост Лу-гоу-цяо. (около 30 кит. верст от города). Обман впрочем скоро открылся; мятежники открыли пальбу и начали осаждать ворота Пин-цзэ-мынь и Чжан-и-мынь; три лагеря вне города или сдались мятежникам, или разбежались, — оставив им в добычу все военные снаряды, и они, поворотив, пушки против города, начали стрелять по нем. В это время [46] Ли-го-чжэн, генерал-полициймейстер и комендат столицы, прискакал ко дворцу покрытый потом и пылью, поспешно соскочил с лошади и направился во дворец; придворная стража хотела остановить его, указывая на его костюм, но тот отвечал: «теперь не то время, — до того да, чтоб заботиться об одежде?» Государь немедленно принял его и спросил: как идет защита города? Ли-го-чжэн пал да колени и со слезами отвечал: войска не слушают приказаний; едва только заставишь плетью подняться одного, как другой опять повалился спать, — как тут защищаться? Государь прослезился и отвечал: «вот до чего довели меня сановники своими обманами!» За тем государь приказал всем Евнухам и придворным чиновникам защищать вместе с войсками городские стены. Но и эти не хотела повиноваться, — говорили — для чего существуют прочие гражданские и военные чиновники? одни прибавляли, что у нас нет даже оружия, — другие, — что пусть дадут нам по 50 ваней лан серебра жалованья в месяц, тогда будет из за чего идти на смерть; впрочем пороптали, но должны были исполнить приказание. Государь, для одобрения воинов, приказал выдать на их содержание 30 ваней лан, между тем как жители, собираясь с последними силами; жертвовали по 300 и 400 лан и за эти [47] пожертвования жалуемы были чинами. В этот же день мятежники обложили столицу со всех сторон.

На драгой день (18 числа) мятежники сделали приступ к воротам Си-чжи-мынь, но не могли разбить их. Рано утром распространилась молва, будто вспомогательные войска пришли на помощь осажденным; но это были отложившиеся войска, предводимые изменником Тан-туном, — она занималась собиранием продовольствия для мятежных войск. В этот день сначала сильный ветер разносил во городу облака пыла, так что не видно было неба, — вдруг сделалось холодно, полился дождь, потом пошел крупный град; гром и молния не прекращалась, — сердца людей поражены была двойным ужасом. 9-ть ворот городских была тщательно охраняемы, не позволялось никому ни входить, ни выходить, — улицы были совершенно пусты. Неприятели с напряженными силами продолжали осаду, гул пушечных выстрелов, смешиваясь с ударами грома, потрясал воздух и землю; стоявшие подле городских стен здания были разрушены, стрелы летели как дождь и усыпали городские стены будто щетиною; мятежники кричали защищавшем стены, чтоб они скорее открыли ворота, — в противном случае все будут преданы смерти. Защищавшиеся испугались и начали палить холостыми зарядами. [48] Видч, что осажденные уже не действуют, мятежники заставили народ сносить со всех мест бревна, и камни, чтоб засыпать, обводной канал, — и еще усилили осаду. Со стены выстрелили в это время из огромной пушки (бьющей 10,000 человек, — Вань-жэнь-ди) и, по ошибке, ранило несколько человек своих; после этого, защищавшие стены в страхе начали разбегаться, пронося по всему городу весть; что город падает; жители с воплями начали бегать и прятаться, подобно, мышам. Подозревать засады и обмана было нельзя в мятежники начала подставлять к стенам осадные лестницы и разом сделали приступ к воротам Си-чжи-мынь, Пин-цзэ-мынь и Дэ-шэн-мынь ¹², — дело было самое жаркое, но безуспешное.

Во дворце между тем занимались самыми ничтожными делами; — представили, между прочим государю, что, наградив военачальников Цзо-сян-юя и У-сань-гуя потомственными достоинствами, несправедливо обойдя одного Лю-цзэ-цина, тем более, что Линь-цин, где он находится с войсками, недалеко отстоит от столицы, и потому он скорее других может подоспеть на помощь к осажденным. В это критическое время трудно было рассуждать [49] и по этому государь согласился и пожаловал Лю-цзэ-цина достоинством Хоу.

В этот день государь опять созвал совет в со вздохом сказал: «всего лучше великому Дому кончить дела в храме Фынь-сянь-дянь» (храм предков во внутреннем дворце). Ли-бан-хуа хотел взойти на городскую стену в намерении действовать против мятежников, но ему этого непозволили. Ли-цзы-чэн в это время сидел на особо устроенном седалище против ворот Чжан-и-мынь; два князя Цзянь-ван и Дай-ван, которых он захватил в плен в губ. Шань-си и Шань-си, сидели на земле по обеим сторонам его; Евнух Ду-сюнь стоял пред ними в роде прислужника. Чрез несколько времени Евнух закричал стоявшим на стенах, что бы они не стреляли, объявил им свое имя и просил спустить по веревке, со стены кого либо, сотому что он имеет что-то сказать. Со стены ему отвечали, что пусть он оставит под стеною одного заложника, а сам взойдет на стену. Евнух на это отвечал: я Ду-сюнь, бояться нечего, на что еще заложник? После этого Евнух Ван-чэнь-энь, заменявший Ли-го-чжэна в должности коменданта в генерал-полициймейстера, сам поднял его по веревке на стену и вместе отправились во дворец. Здесь Ду-сюнь подробно изложил пред государем, что [50] неприятель многочислен и силен, что нельзя противостоять ему, — что государю остается позаботиться о самом себе, и после этого подал государю струну от гуслей и полотнище тонкой шелковой ткана. Государь во гневе поднялся с места. В след за Ду-сюнем, смотритель императорских кладбищ Шэвь-чжи-сю ¹³, тоже Евнух, поднялся на городскую стену и, представ пред императором, высказал, что мятежники волнуются оттого, что государь не знает закона и предлагал уступить императорское достоинство. Государь с гневом выслал его вон. Сановники просили задержать Ду-сюня, — но этот отвечал, что два князя Циньский и Цзиньский остаются заложниками, — «если я не возвращусь», прибавил он «то их не пощадят». Его отпустили и он по веревке опять спустился со стены. Проходя по стене, он, обратившись к стоявшим там Евнухам, сказал: — «мы, товарищи, будем богаты и знатны». До этого времени было донесено государю, что Ду-сюнь погиб в войне с мятежниками, его наградили по смерти высшим достоинством, сыну его пожаловали важный чин и должность в императорских охранительных войсках, установлено было даже жертвоприношение ему. Теперь только узнали, что Ду-сюнь [51] не умер, а изменил и передался на сторону мятежников. Мятежника осаждали город с большим и большим рвением; Ван-чэнь-энь беспощадно стрелял в них из пушек и каждый раз посылал смерть в ряды осаждающих, но таких, как он, было весьма мало, прочие все попивали, сидя на стене, водку и ни о чем не заботились.

В это критическое время государь хотел сам отправиться на стену, чтоб действовать против мятежников лично. Он призвал своего зятя Гун-юн-ту и просил его, чтоб он собрал своих домашних людей и под их прикрытием проводил наследника престола на юг. Но и тут успеха не было. Дун-юн-ту отвечал, что мог ли он самовольно содержать при себе много людей? что тех, которые при нем находятся, достаточно ли, чтоб противостоять мятежникам? Таким образом эти планы окончательно рушились. Мятежники, между тем, повели осаду против ворот Чжан-и-мынь; около 4-го часа по полудни ворота вдруг отворились, их открыл Евнух Цао-хуа-чунь; в след за тем открыты были ворота Дэ-шэнь-мынь, здесь была измени со стороны Евнуха Ван-сян-яо. Ли-цзы-чэн, с огромною толпою мятежников, немедленно вступил во внешний город, производя на улицах грабеж и убийство; императорские войска рассыпались, [52] как испуганные птицы. В это время государь призвал членов Верховного Совета и спросил их знают ли они, что внешний город разбит? Они отвечали, что не знают; государь продолжал: дела дошли до последней крайности, теперь какое остается еще средство? Сановники отвечали: пусть государь не беспокоится о себе; если дела будут в крайности, мы будем сражаться на городских улицах и клянемся, что не изменим. Государь приказал им удалиться.

Комментарии

1. Под названием Пекина здесь разумеется Северный Китай, в тех пределах, где происходили действия мятежника Ли-цзы-чэна.

2. Главн. гор. губернии Шань-си.

3. Ныне Чжэн-дин-фу, областной город в губерния Чжи-ли.

4. 26 марта 1644 г.

5. Обл. город губ. Чжи-ли, ныне Сюань-хуа-фу.

6. Тай-юань-фу.

7. Областные города в губ. Чжи-ли.

8. Один из важнейших военный пунктов в губ. Шань-си.

9. В уезде Го-сянь области Тай-юань-су, находящейся в губер.

10. Второе из пяти достоинств империи.

11. Замечательный по своим злодействам временщик при прежнем государе, — тоже Евнух.

12. Все эти ворота в Западной стороне города.

13. Передался на сторону мятежников в Чан-пин-чжэу.

Текст воспроизведен по изданию: События в Пекине при падении Минской династии // Труды членов Российской духовной миссии в Пекине, Том 3. 1857