МИССИЯ ИВАНА ПЕТЛИНА

МИССИЯ ИВАНА ПЕТЛИНА

1618-1619 гг.

Глава первой русской экспедиции, достигшей Китая, Иван Петлин, как известно, не был принят китайским императором, так как не имел подходящих для подношения подарков, а содержание грамоты, которую он привез в Москву, стало известно лишь 56 лет спустя. Однако эта кажущаяся безуспешность миссии не скрыла ни от современников Петлина, ни от многих поколений историков огромного, можно смело сказать, общеевропейского значения самого факта открытия русскими землепроходцами пути из Европы в Китай через Сибирь и Монголию и установления непосредственных отношений между Русским государством и Минской империей.

Каким же образом русское правительство в конце второго десятилетия XVII в., когда страна, ослабленная продолжительным внутренним кризисом и польско-шведской интервенцией, еще не набрала достаточно сил и средств для расширения внешних связей, пришло к мысли о необходимости отправить экспедицию в далекий и неведомый Китай? Какие задачи ставились перед этой экспедицией и каковы ее практические результаты? Почему имя Ивана Петлина, еще в XVII в. ставшее известным всей Европе, на Руси долгое время то предавалось забвению, то объявлялось принадлежащим ловкому фальсификатору, вовсе не бывавшему в Китае, пока не заняло вновь достойного места среди имен известных русских путешественников?

Довольно обширная литература по истории ранних русско-китайских связей и специальные работы, посвященные поездке И. Петлина, лишь в общих чертах отвечают на эти вопросы, так как главным образом решают проблему реальности этой экспедиции (Г. Ф. Миллер, О первых российских путешествиях и посольствах в Китай, — «Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие», 1766, июль, стр. 15-57; И. Э. Фишер, Сибирская история, СПб., 1774, стр. 268; Н. М. Карамзин, История государства Российского, т. IX, СПб., 1821, стр. 374-375; X. Трусевич, Посольские и торговые сношения России с Китаем (до XIX в.), М., 1882, стр. 1-3, 5-7; Ф. И. Покровский, Путешествие в Монголию и Китай сибирского казака Ивана Петлина в 1618 г. (Мнимое путешествие атаманов Ивана Петрова и Бурнаша Ялычева в 1567 г.), — «Известия ОРЯС», т. XVIII, кн. 4, СПб., 1914; В. Бартольд, История изучения Востока в Европе и России, изд. 2, Л., 1925, стр. 186-187; А. Г. Банников, Первые русские путешественники в Монголию и Северный Китай, М., 1954, стр. 17-27; Б. Г. Курц, Русско-китайские сношения в XVI, XVII и XVIII столетиях, Харьков, 1929, стр. 20-21; П. Т. Яковлева, Первый русско-китайский договор 1689 г., М., 11958, стр. 81; Н. П. Шастина, Русско-монгольские посольские отношения XVII в., М., 1958, стр. 28-29; Г. Рабич, К вопросу о русско-китайских отношениях XIII-XVII вв. — «Сборник студенческих работ Среднеазиатского университета», вып. XV, Ташкент, 1956; В. С. Мясников, Новые документы о поездке в Китай Ивана Петлина, — «Советское китаеведение», 1958, № 1, стр. 146-151; Л. А. Дербов, Начало дипломатических и торговых отношений России с Китаем — «Ученые записки Саратовского государственного университета имени Чернышевского», исторический выпуск, т. 68, 1960; J. F. Baddeley, Russia, Mongolia, China, vol. II, London, 1919, pp. 65-83). Положительные [12] результаты исследований в данной области позволяют теперь перейти к более детальному рассмотрению этих и других аспектов путешествия Петлина, определить его место и значение в истории ранних русско-китайских связей и русских географических открытий в Центральной Азии и на Дальнем Востоке.

* * *

Впервые контакты между Русью и Китаем были установлены в период господства монголов. Три независимых друг от друга источника донесли до «ас сведения о существовании этих ранних связей. Наиболее подробную информацию содержит хроника Юаньской династии «Юаньши», сообщающая о службе русских пленников в ханской гвардии в Пекине (Палладий Кафаров, Русское поселение в Китае в первой половине XIV в. — «Живая старина», 1894, № 1, стр. 65-67; Э. В. Бретшнейдер, Русь и Асы на военной службе в Китае, — там же, стр. 67-73; Палладий Кафаров, Старинные следы христианства в Китае, — «Восточный сборник», т. 1, вып. 1, 1872, стр. 47-49; А. И. Иванов, Походы монголов на Россию по официальной Китайской истории Юань-ши, — «Записки разряда военной археологии и археографии ими. Русского военно-исторического общества», т. 3, 1914, стр. 22; Чжан Син-лань, Сборник материалов по истории сношений Китая с Западом, т. 2, Пекин, 1930, стр. 26-27, 524-525 (на кит. яз.)). Вряд ли можно было вернуться из этого плева, но какие-то сведения о Китае все же доходили до Руси и упоминания о нем попали в русские летописи XIV в. («Софийская вторая летопись 6903 г.», — «Полное собрание летописей», т. IV, СПб., 1853, стр. 125; «Книга степенная царского родословия», ч. 2, СПб., 1913, стр. 431). О пребывании русских на Востоке и их общении с китайцами рассказывают и западноевропейские путешественники, побывавшие в монгольских владениях того периода (Джиованни дель Плано Карпини, История монголов; Гильом де Рубрук, Путешествие в восточные страны, М., 1957, стр. 78, 161).

С распадом монгольской империи между Русью и Китаем поддерживались эпизодические связи через Среднюю Азию, ва рынках которой русские купцы встречались с индийскими и китайскими купцами (Рюи Гонзалес де Клавихо, Дневник путешествия ко двору Тимура в Самарканд в 1403-1406 гг., — «Сборник отделения русского языка и словесности имп. Академии наук», т. XXVIII, № 1, СПб., 1881, стр. 329).

Оживление интереса к Китаю произошло в XVI в. и было связано с поисками северного пути (морского или сухопутного) из Европы в Китай. В международных связях Русского государства с середины XVI в. вопрос о дороге в Китай и Индию стал играть значительную роль.

Москва оказалась для западноевропейских купцов воротами в Северо-Восточную Азию и на Дальний Восток. Но ни представители западных держав, ни сами русские не имели точных сведений о громадных территориях Сибири и Монголии, лежавших между восточными границами Русского государства и Минской империей. «Развитие сношений с монгольской державой, а три века спустя новое открытие Китая и поиски кратчайших дорог туда, морских и сухопутных, вплотную поставили европейцев перед огромной “Татарией” как возможной транзитной территорией в крепнувшей европейско-восточной торговле. Еще плохо известные географам просторы этой страны и затертые льдами северные моря встали тогда интригующим любознательность [13] препятствием между сказочными богатствами дальневосточных рынков и активностью молодого европейского капитализма» (М. П. Алексеев, Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и писателей, изд. 2, Иркутск, 1941, стр. XIX).

Отсутствие четких знаний породило ошибочное представление, что Китай расположен где-то близ истоков Оби, дорога туда представлялась более короткой, чем она была на самом деле.

Впервые Обь появилась на карте данцигского сенатора Антония Вида, составленной в 1537-1544 гг., затем на копии карты Вида, исполненной базельским космографом Себастьяном Мюнстером (М. П. Алексеев, Сибирь в известиях…, стр. XLIII). Но связал Обь с Китаем немецкий дипломат и путешественник С. Герберштейн. На карте, приложенной к его труду «Записки о московитских делах», изданному в 1549 г., Обь изображена вытекающей из озера Китай (С. Герберштейн, Записки о московитских делах, пер. А. И. Малеина, СПб., 1908. О том, что именно подразумевал С. Герберштейн под «озером Китай», высказывалось немало предположений, различные исследователи пытались отождествить с этим названием многие географические пункты от Аральского моря до Чжилийского залива. См. М. П. Алексеев, Сибирь в известиях...., стр. 107-109).

Известие С. Герберштейна упало на благодатную почву. Географы начали копировать его карту (На карте Русского государства 1550 г., составленной пьемонтцем Джакомо Гастальдо, Обь изображена притоком Печоры и вытекает из Китайского озера. См. И. X. Гамель, Англичане в России в XVI-XVII столетиях, — «Записки имп. Академии наук», т. VIII, № 1, СПб., 1865, стр. 34, приложение) и теоретически обосновывать возможность достижения Китая северным морским путем, а предприниматели стали отправлять одну за другой экспедиции с целью практической проверки этих теоретических выкладок (См.: И. X. Гамель, Англичане в России в XVI-XVII столетиях: М. П. Алексеев, Сибирь в известиях..., «Старинные путешествия с целью найти северо-западный проход в Китай и Восточную Индию», — «Географические известия», 1850, январь-март, стр. 107-116). Особую активность проявили англичане. Но многочисленные морские экспедиции второй половины XVI в. не дали им желаемых результатов, так как не смогли проникнуть дальше тех или иных районов русского Севера.

Русское правительство также заинтересовалось поисками северного морского пути, дающего новые возможности для торговли с Востоком. Иван Грозный назначил за его открытие большие награды (В. Огородников, Донесение о Московии второй половины XVI в., — «Чтения имп. Общества истории и древностей российских», 1913, ч. II, стр. 21, 43-44. Общая активизация восточной политики Московского государства в этот период обусловила и интерес Ивана IV к Китаю; хотя у нас нет прямых свидетельств о попытках отправить русскую экспедицию в Китай во второй половине XVI в., но подобный замысел мог возникнуть при московском дворе). К началу XVII в. русскими были присоединены и заселены огромные пространства Сибири, где появились города: Тюмень (1586), Тобольск (1587), Сургут (1594), Тара (1594), Верхотурье (1588), Мангазея (1601), Томск (1604) и др. В результате произошло значительное сближение границ Русского государства с владениями независимых монгольских ханов, а через них и с империей Мин.

Неудача морских экспедиций усилила попытки английской дипломатии добиться от московского правительства разрешения на организацию сухопутной экспедиции в верховья Оби. В Москве и Лондоне все чаще стал обсуждаться вопрос о дороге в Китай и Восточную Индию через новые русские владения (ЦГАДА, ф. Сношения России с Англией, 1604 г., д. 43, лл. 189-190; ЦГАДА, ф. Сношения России с Англией, 1604 г., кн. 3, лл. 98 об. — 99; ЦГАДА, ф. Сношения России с Англией, 1614 г., д. 58, лл. 320-328; ЦГАДА, ф. Сношения России с Англией, 1614 г.. кн. 4. 126 об. — 131 об). [14]

Рьяно отстаивал интересы английских купцов представитель английской Московской компании Джон Мерик (Джон Мерик был ловким дипломатом и удачливым дельцом. Он начал свою карьеру торговым агентом в Ярославле в 1584 г., а в мае 1592 г. был переведен в Москву. Два года спустя из служащего Московской компании он превратился в одного из ее компаньонов. В 1600 г. Мерик сопровождал в Лондон посольство Г. И. Микулина, в 1602 г. снова вернулся в Москву. В 1602-1604 гг. он доставлял письма Елизаветы и Якова I Борису Годунову, в 1605 г. добивался торговой привилегии у Лжедмитрия, а в 1606 г. — у В. И. Шуйского. В 1611 г. уехал в Англию, в 1615 г., возведенный Яковом I в дворянское достоинство и назначенный тайным камергером, возвратился в Россию в качестве посла. С тех пор он именуется в русских документах князем Иваном Ульяновым Мериком).

В это время русские землепроходцы начали исследовать районы к югу и юго-востоку от Тобольска и Томска. В октябре 1608 г. тобольский воевода В. В. Волынский отправил по указу царя Василия Шуйского группу казаков во главе с И. Белоголовом на поиски Алтына-царя и Китайского государства.

Английский исследователь Бэддли связывает снаряжение этой экспедиции с письмом английского правительства, доставленным Джоном Мериком Борису Годунову, о желании англичан проехать в Индию и Китай (J. F. Baddeley, Russia. Mongolia, China, vol. II, p. 68). Вряд ли с этим можно согласиться. Скорее Мерик сумел лично повлиять на В. И. Шуйского.

Однако не одни англичане оказывали воздействие на русское правительство. Известно, что в 1608 г. нидерландский торговец Исаак Ле Мэр также пытался организовать поиски северо-восточного морского пути. С таким предложением он обращался, в частности, к голландскому географу и путешественнику Исааку Массе, с 1601 по 1609 г. жившему в Москве (И. Масса, Краткое известие о Московии в начале XVIII в., М., 1937, стр. 4).

Экспедицию И. Белоголова решено было отправить после того, как в Томске при расспросе киргизских князей Номчи и Кочебая, узнали, что от их владений до Алтына-царя ходу месяц, «а до Китайсково де государства от Алтына-царя ходу 3 месяца» («Русско-монгольские отношения. 1607-1636. Сборник документов», М., 1959,- № 6, стр. 31).

Эта поездка явилась первой попыткой русского правительства самостоятельно разведать торговые пути в Центральную Азию и на Дальний Восток, но она оказалась безрезультатной. Война ойратов с Алтын-ханом Шолоем Убаши-хунтайджи помешала русским посланцам достичь района его кочевий (Там же, стр. 31).

Однако до Шолоя Убаши-хунтайджи дошли известия о попытке русских проехать к нему. Одиннадцать лет спустя он подчеркивал в грамоте, посланной царю Михаилу Федоровичу: «И которые прежние твои государевы послы с тем словом (с предложением установить связи. — В. М.) были посланы ко мне, и тех твоих государевых людей на дороге побили черные калмыки, а до меня не допустили» (Там же, № 33, стр. 79. Любопытно, что одним из приставов, сопровождавших в 1620 г. монгольских послов, которые везли в Москву эту грамоту, был не кто иной, как сам Иван Белоголов (ЦГАДА, ф. Калмыцкие дела, 1620 г., стлб. 1, л. 2)).

Судя по всему, русское правительство сумело сохранить в тайне от англичан факт посылки И. Белоголова и привезенные им сведения о Китае. Но Исааку Массе удалось получить некоторую информацию об этом событии. В письме к принцу Морису Оранскому он многозначительно намекнул: «Я почел бы за величайшее счастье дожить до того часа, когда я бы мог изустно передать вашей княжеской светлости все, [15] что я знаю о Московии, о ее берегах, о путешествиях, предпринятых по повелению московских князей в Китай (Cathaia) и Монголию (Molgomsia) (А. И. Андреев считал, что здесь речь идет не о Монголии, а о Мангазее. См. А. И. Андреев, Очерки по источниковедению Сибири, вып. I, М.-Л., 1960, стр. 26-31, 272)) и о тамошних (московских) войнах» (И. Масса, Краткое известие..., стр. 18). А в 1612 г. на голландском языке было опубликовано составленное Массой «Краткое описание путей и рек, ведущих из Московии на восток и северо-восток в Сибирь, в Самоедию и Тунгусию, постоянно проходимых русскими, с дальнейшими открытиями в сторону Татарии и Китая» (М. П. Алексеев, Сибирь в известиях..., стр. 243-256, 263-268).

Интерес к дороге в Китай через территорию Русского государства все более возрастал. Английская дипломатия от просьб стала переходить к прямому нажиму. Мерик соглашался выступить посредником в русско-шведских переговорах при условии, если англичанам будет разрешено искать путь «мимо Оби-реки морем в-Ындейское государство, в Китайскую землю» (ЦГАДА, ф. Сношения России со Швецией, оп. 2, 1616 г., д. 4, лл. 382, 384). Боярская дума, не желая поступаться интересами русской торговли со странами Востока, решила, как и в предшествовавших случаях, отказать Мерику (Там же, л. 384). Но отказ необходимо было облечь в дипломатическую форму, и царским указом от 2 мая 1616 г. переговоры об отыскании дороги в Китай были перенесены на время после возвращения Мерика из Швеции (Там же, лл. 404-405).

Не разрешая иностранцам торговать в Сибири и организовывать поиски путей на Восток, русские власти руководствовались не только заботой об охране интересов русских купцов, но и учитывали беззащитность сибирских владений перед вооруженным натиском европейцев. Вот что писал в Москву князь Иван Семенович Куракин (И. С. Куракин был хорошо осведомлен о происках английской дипломатии. Именно он вел переговоры с Мериком о его участии в заключении русско-шведского договора. С Мериком он, вероятно, познакомился еще в 1606 г., когда выступал на стороне Шуйского против Лжедимитрия. См. ЦГАДА, ф. Сношения России с Англией, кн. 4, лл. 168-169 об.; Н. П. Лыжин, Столбовский договор и переговоры ему предшествовавшие, СПб., 1857, стр. 20-22. Н. П. Лыжин указывает, что документы об этих переговорах он публикует в приложении № 14. Однако по какому-то недоразумению этот номер приложения отсутствует в издании), назначенный в 1615 г. тобольским воеводой: «А по здешнему, государь, по сибирскому смотря делу, никоторыми обычаи немцам в Мангазею торговать ездити повелеть не мошно: да не токмо им ездити, ино б, государь, и русским людям морем в Мангазею от Архангельского города для немец ездить не велеть: чтоб, на них смотря, немцы дороги не узнали, а приехав бы, воинские многие люди сибирским городам какие порухи не учинили» (РИБ, т. II, СПб., 1875, № 254, стр. 1055; П. И. Буцинский, Заселение Сибири и быт ее первых насельников, Харьков, 1889, стр. 183-184; М. П. Алексеев, Сибирь в известиях…, стр. 220).

29 июня 1615 г. из Москвы выехали служилые люди. В. Тюменец и И. П. Текутьев, которых И. С. Куракин должен был, согласно царской грамоте, снарядить послами к Алтан-хану Шолою Убаши-хунтайджи. 10 мая 1616 г. экспедиция начала свой путь. Месяцем ранее, в начале апреля 1616 г. И. С. Куракин отправил из Тобольска литвина Томилу Петрова и астраханского конного казака Ивана Куницына к калмыкам. Вернувшись в начале сентября 1616 г., они привезли первое поразительное известие: в калмыцких улусах они встретились с [16] «китайскими людьми» и узнали от них много сведений о Китае. А «алтыновы и китайского царя люди их к своим государем с собою звали, и они де без указу ехати не смели», — подчеркнул в своей отписке в Посольский приказ И. С. Куракин («Русско-монгольские отношения», № 16, стр. 50). Для полного отчета Петров и Куницын были немедленно отправлены в Москву, где уже в декабре 1616 г. их расспрашивали в Посольском приказе (Там же, № 18, стр. 51-54).

Расспрос Петрова и Куницына показал, что неведомый до сих пор Китай вполне досягаем для казачьих экспедиций. «А Алтын-царевич в одном совете с китайским царем. И кочевье его по одной реке от Китайсково государства во шти днях», — рассказали русским послам калмыки. И добавляли далее: «А в Китайском де царстве город кирпичной, а река велика, имени ей сказать не умеют. Ходят ею изо многих орд суды большие и малые с товары...» (Там же, стр. 53-55). Как видим, эти сведения, казалось бы, совпадали с предположением, выдвигавшимся европейскими географами о том, что в Китай можно проехать по какой-либо реке через Сибирь или Монголию.

Московское правительство проявило известную осторожность в установлении посольских и торговых отношений с еще не достаточно знакомой страной, и 31 декабря 1616 г. Боярская дума приговорила: «С Алтыном-царевичем и с Китайским государством ссылке не были, а вперед разведывать про них еще подлинно» (Там же, № 19, стр. 55. Приговор был в тот же день отправлен с Т. Петровым и И. Куницыным в Тобольск к И. С. Куракину (там же, № 22, стр. 62)).

22 ноября 1616 г. в Томск вернулись В. Тюменец и И. П. Текутьев, побывавшие в ставке Алтын-хана, и привезли новые сведения о Китае. Вот что сообщили они в феврале 1617 г. в Тобольской приказной избе: «А Китайское государство стоит на край губы морские... А под Китай де приходят суды великие парусами, а [на] них де люди торговые, а на судне де человек по 200 и по 300, а платье де они носят з бухарской стати. А ходу де от Золотого царя до Китая конем месяц, а рек де больших нет, а место де ровное, гор нет» (Там же, № 20, стр. 57). Прибывшие же с Тюменцом монгольские послы Скаян Мэргэн и Киченга в расспросе показали, что «есть де в их стороне от Алтынова царства Китайское государство, а ходу де до того государства от Ал[тына]-царя тихо 6 недель, а наскоро [четы]ре недели... а город де в Китаех кирпичной... [по] середине города великая река, а суды де приходят по той реке в Китай большие» (ЦГАДА, ф. Монгольские дела, 1617 г., оп. 2, д. 1, лл. 6-7).

На поставленный И. С. Куракиным вопрос: «Велит ли проводить царь их Алтын... государевых послов в Китайское государство?» послы Шолоя Убаши-хунтайджи ответили, что «царь их Алтын... государевых послов в Китайское государство проводит и подводы им до Китайского государства даст» (Там же, лл. 8-9).

В конце марта 1617 г. В. Тюменец и монгольские послы повторили свои показания в Москве в Посольском приказе (См. «Русско-монгольские отношения», № 22, стр. 65-66).

В целом их сведения не противоречили версии о морском пути в Китай, но ими было точно указано, что от кочевий Шолоя Убаши-хунтайджи до Китая маршрут пролегает по степным районам и не включает больших рек.

Понимая реальную возможность достигнуть Китая этим [17] маршрутом, И. С. Куракин начинает уже в апреле 1617 г. снаряжать в Тобольске новую экспедицию, на этот раз в Китай. Главой же ее назначается тобольский сын боярский Максим Трубчанинов. В составе этой экспедиции предполагалось «для письма послать в Китайское же государство толмача служилого человека Ивашка Петлина» (Архив АН СССР, ф. Портфели Миллера, оп. 4, кн. 17, № 38, лл. 48 об. — 49; J. F. Baddeley, Russia. Mongolia, China, vol. I, p. CCXIX).

А тем временем в Москву вернулся после заключения Столбовского договора Джон Мерик. С изумлением встретил он на царском обеде Скаяна Мэргэна и Киченгу. Понимая, что поиски русскими путей на Восток небезуспешны, Мерик расспрашивал о монголах, «где их житье, и какие у них товары» (ЦГАДА, ф. Сношения России с Англией, кн. 4, л. 228 об.), и вновь попытался получить разрешение для англичан организовать экспедицию. Царское правительство должно было выполнить обещание, данное Мерику в 1615 г., и начало переговоры по этому вопросу (Активность английской дипломатии подогревалась все новыми сведениями, добываемыми агентами Московской компании, о возможности вести торговлю с народами Востока в верховьях Оби. Так, анонимный корреспондент, возможно и сам Мерик, сообщал в Лондон в 1615-1616 гг.: «Русские не знают ни местностей далее Оби, ни то, как далеко она простирается на юг, но они предполагают, что она заходит на юг очень далеко, потому что много различных народов спускается по этой реке, чтобы вести торговлю в Сургуте или в Тобольске, а именно люди из Бухары, таджики или персидские купцы и татары различных племен. [Некий] Абрам Михайлович, бывший главным казначеем в Сургуте в 1611 г., рассказал мне, что для царской таможни за товары, купленные и проданные в этом году, он получил сумму в шестнадцать тысяч рублей или марок. Кроме того, он рассказал мне, что в Сургуте торгуют приезжие из Китая, а также и из других государств, как, например, из страны Алтына-царя. Эти торговцы среди Других вещей привозят серебряную утварь и продают ее» (М. П. Алексеев, Сибирь в известиях..., стр. 283-284). Приведенную выше информацию можно считать вполне Достоверной в том смысле, что в указанное время китайские товары действительно завозились среднеазиатскими купцами-посредниками на рынки сибирских городов. См. О. Н. Вилков, Китайские товары на тобольском рынке в XVII в., — «История СССР», 1958, № 1, стр. 106-107).

В русской историографии XIX в. эти переговоры и их результаты обычно рассматриваются только как вознаграждение Мерику за его заслуги в подписании мира со Швецией (С. М. Соловьев, История России с древнейших времен, кн. V, М., 1961, стр. 90- 95; Н. П. Лыжин, Столбовский договор..., стр. 76-77). Эта точка зрения перекочевала и в работы зарубежных историков (J. F. Baddeley, Russia, Mongolia, China, vol. II, pp. 66-68). Однако подробный анализ сохранившихся документов показывает, что в ходе переговоров ясно выявились противоположные тенденции в разрешении стоящих на повестке дня вопросов, а результаты разгоревшейся дипломатической борьбы далеко не отвечали стремлениям английского уполномоченного.

Русские дипломаты, борясь за охрану интересов отечественной торговли со странами Востока, сделали все возможное, чтобы убедить Мерика в нецелесообразности попыток англичан найти водный путь в Китай по Оби. Правительство Михаила Федоровича не могло прямо отказать Мерику, так как было заинтересовано в поддержании дружественных отношений с Лондоном, откуда оно надеялось получить финансовую помощь. Это определило тактику русских дипломатов на переговорах — они очень детально обсуждали с Мериком выдвигавшиеся им вопросы, но окончательное их решение откладывали на неопределенный срок.

Переговоры начались 20 июня 1617 г. С русской стороны в них участвовали боярин Ф. И. Шереметьев, князь Д. М. Пожарский и дьяк Савва Романчуков. [18]

Джон Мерик повторил высказанную им еще в 1615 г. просьбу о том, чтобы русский царь «производил государя его Якуба-короля людей проезд найти подле реки или рекою Обью к Восточной Индее в Китайское государство», причем английские купцы «готовы всякие убытки на себя переняти, и о запасех, и о кораблех», и что если бы им, «соединяся с рускими людьми, сопча сыскать и проведать тот проезд», то «государю и его великих государств торговым людем, только туды торг отворитца, прибыль будет великая» (ЦГАДА, ф. Сношения России с Англией, кн. 4, лл. 227об. — 228).

Ф. И. Шереметьев и Д. М. Пожарский без энтузиазма отнеслись к предложению Мерика и постарались припугнуть его трудностями, сопряженными с проездом по Оби. «Сибирское государство от Москвы далече, подалось к востоку гораздо,— говорили они,— от Москвы до первых городов сибирских полгода ходу, и то одною порою от Москвы зимнею сухою дорогою, а только не зимнею дорогою, а летом до водяного пути за мхами и за болотами и за грязьми проходу никак нет. А от первых городов сибирских до Оби-реки проход долгим же временем и то с великою нужею подле берег в Мангазею. А которые тамошние люди и в Сибири живут, там и породились и поросли, и те про Обь-реку не ведают — откуды она вышла и куды пошла. А сторона там самая студеная, мало живет тепла, больше дву месяцев никак не живет, а на Оби всегда лед ходит, горы ледяные, никакими мерами ничем и никакими судами пройти нельзя. А вверх по Оби, куды потеплее, и там многие кочевные орды — Калмыки, Белые и Черные (Черными калмыками русские архивные документы XVII в. называли ойратов, белыми — племя телеутов, кочевавших в предгорьях Алтая на западном берегу Оби. Во главе телеутов стоял князь Абак), и Алтын-царь, и Жолтый царь, Киргизы, Саян, и многие орды, розные языки. И ход подле Оби-реки и Обью-рекою добре страшен» (ЦГАДА, ф. Сношения России с Англией, кн. 4, лл. 228-228 об.).

Русские дипломаты попытались разуверить Мерика в выгодности торговли с Китаем: «Да и про Китайское государство сказывают, что невеликое и небогатое, добиватца к нему дороги нечево» (Там же, л. 229).

Они недвусмысленно дали понять, что русские хотят сначала сами произвести разведку путей в Китай и что царь «пошлет в Сибирские городы нарочно к воеводам» с тем, чтобы разузнать «откуды Об-река вышла и куды пошла, в которое море, и какими судами мочно ль по ней ходить, и подле Оби-реки берегам мочно ль проходити, и какие орды по Оби-реке кочуют, и которые государства чаять в верховье Оби-реки, и которые реки в Обь-реку впали, и откуды которая река вышла, и где Китайское государство, и сколь богато, есть ли чево добиватца и дороги к нему проискивать? А сыскав и проведав про то про все подлинно, и на чертеж велит государь начертив, прислать к себе, ко государю» (Там же, л. 229-229 об.). И лишь после этого русские считали возможным продолжать переговоры с англичанами.

Располагая, очевидно, сведениями о подготовке И. С. Куракиным экспедиции в Китай во главе с М. Трубчаниновым, Ф. И. Шереметьев заявил Мерику: «А ныне по царского величества указу велено про Китайское государство ис Сибири воеводам проведати подлинно, каково оно велико и богато. И в Китайское государство уж государевы люди и пошли проведывать» (Там же, л. 230 об.).

Тогда Мерик попытался разузнать о виденных им послах Алтын-хана и об их государстве. Пользуясь сведениями, почерпнутыми из [19] расспросных речей В. Тюменца и И. П. Текутьева, Ф. И. Шереметьев довольно обстоятельно обрисовал местоположение этого государства и перечислил товары, имеющие хождение в монгольских улусах. Характерно, что русские в этот момент обладали гораздо более точными географическими знаниями, чем Мерик, и они специально подчеркнули, что от Алтына-царя «до Китайского государства ходу с месяц и больши, что проход нужной сухим путем, безводен, все пески» (Там же, лл. 230-230 об.). Таким образом, ставилась под сомнение сама идея поисков пути в Китай по реке Оби. Не случайно московские дипломаты, воспроизводя информацию В. Тюменца и И. Текутьева, умолчали о том, что Китай стоит «на край губы морские», и о многочисленных судах, прибывающих туда. Они избегали разговоров обо всем, что могло быть использовано Мери ком для аргументации его просьбы. С другой стороны, вероятность существования двух маршрутов почти исключалась русскими, потому что они были введены в заблуждение существованием вокруг Китая «кирпичной стены», и «потому, — заключали они, — можно знать, что место невеликое» (Там же, л. 230 об.).

Но русские дипломаты не отвергали возможности достичь Обью Восточной Индии. Они интересовались у Мерика, в каком направлении по реке пойдут англичане, если они получат на то разрешение, каким морем будут следовать далее, какие товары повезут в Индию, где будут строить суда.

С горечью признав, что англичане уже много лет безуспешно «ищут пути в Китайское государство и в Восточные Индеи ближнею дорогою» и уже затратили на это больше 100 тыс. рублей, Мерик подчеркнул, что если царь позволит им организовать поиски через Сибирь, то они возьмут все расходы на свой счет, у них уже «издумано кораблики невеликие или иные суды делать на Оби-реке... А товаров еще туды неведомо каких послать, только для опыту пошлют некоторых сукон и иных товарцов» (Там же, лл. 261-261 об.).

27 июня 1617 г. Боярская дума, заслушав сообщение о переговорах с Мериком, вынесла решение: всячески убеждать английского посла, что «такова дела ныне учинить без совету всего государства немочно ни по одной статье». Для полного же выяснения вопроса бояре постановили расспросить московских торговых людей «только дати дорога английским гостем в Персиду и Обью-рекою проискивать дороги в Китайское государство, и в том государеве пошлине и им, торговым людем, убытка не будет ли?» (Там же, лл. 271-271 об.).

На следующий день в Боярскую думу была приглашена группа известных московских купцов во главе с И. А. Юдиным, ведших торговлю через Архангельск с англичанами и через Астрахань с Персией. Расспрашивать их было поручено Ф. И. Шереметьеву, Д. М. Пожарскому и дьякам Петру Третьякову и Савве Романчукову.

Интересно, что на вопрос о пропуске англичан в Персию торговые люди ответили: «Чают они того, что аглинским гостем не Персида дорога, проискивают дороги в-Ындейское государство...» (Там же, л. 276 об.). Что же касается дороги в Китай по Оби, И. А. Юдин с товарищами заявили, «что они Китайского государства не ведают, мало про него и слыхали и в сибирских городех не бывали и там не торговывали и дорогу в Китайское государство не знают и того не ведают — прибыль ли [20] государю будет в том и что убыль... а слыхали они, что уж давно англичаня туды дороги ищут, да не найдут, и вперед им туды не дорога ж, приискав да и покинуть» (Там же, лл. 280-280 об.).

После такого заключения Боярская дума вновь постановила «отговаривать» английского посла от организации поисков пути в Китай (Там же).

Переговоры между Ф. И. Шереметьевым, Д. М. Пожарским и Джоном Мериком нашли свое отражение и в наказе Посольского приказа от 1 июля 1617 г. русским послам С. Волынскому и М. Поздееву, отправлявшимся в Англию. Их ответы на предполагавшиеся вопросы о Китае и поисках дороги по Оби почти дословно повторяют те сведения, которые уже были сообщены Мерику. Русские послы должны были подтвердить отказ царского правительства предоставить англичанам право участвовать в этих экспедициях.

9 июля переговоры с Мериком возобновились. Русская сторона не только устно передала английскому послу отрицательный ответ своего правительства на его просьбу (Там же, кн. 4, л.336), но и вручила по этому поводу письмо (Там же, лл.304-326).

Итак, Мерику удалось добиться лишь обещания московских властей отправить русскую экспедицию на поиски дороги в Китай по Оби (Там же, лл. 316-319). Но совершенно ясно, что при этом русские рассчитывали раньше достичь Китая, следуя через улусы Шолоя Убаши-хунтайджи.

Непреклонное желание московского правительства собственными силами установить контакты с далекими восточными соседями объясняется еще и тем, что это поднимало престиж Русского государства на международной арене. Не удивительно, что посол России в Швеции Ф. П. Борятинский в беседе со шведским канцлером Иоганном Шмидтом 26 апреля 1618 г. поспешил сообщить, что русские уже дошли до Китайского государства, «которое в хрониках описует великим государством» (К. Якубов, Россия и Швеция в первой половине XVII в., М., 1897, стр. 47).

Но на деле отправка экспедиции в Китай затянулась до мая 1618 г. Предположение о том, что поездка М. Трубчанинова состоялась, исключается не только потому, что до нас не дошло о ней никаких известий, кроме упоминания о необходимости ее готовить (Ф. И. Покровский, Путешествие..., стр. 28-29), но и потому, что И. Петлин впоследствии неоднократно ссылался на В. Тюменца и И. Текутьева как на своих непосредственных предшественников («Русско-монгольские отношения», № 34, стр. 81, 82; № 38, стр. 89; № 39, стр. 90).

Промедление с посылкой экспедиции в Китай было вызвано, вероятно, тем, что дожидались возвращения в Тобольск и Томск Скаян Мэргэна и Киченги, чтобы вместе идти до улусов Шолоя Убаши-хунтайджи. За это время И. С. Куракину было сообщено о переговорах с Мериком (Ф. И. Покровский ошибочно указывает в качестве причины задержки экспедиции в Томске поездку Ивана Петлина к князю Абаку (Ф. И. Покровский, Путешествие..., стр. 29). Эта ошибка возникла из-за неверной датировки им отписки в Москву томских воевод В. Волынского и М. Новосильцева, составленной не ранее 31 марта 1609 г. и гласившей: «И в нынешнем, государь, во 117-м году февраля в 4-й день посылали, «государь, мы хлопоты твои в Белые колмаки к князю Обаку из Томсково князя Таяна да с ним томских казаков Ивашка Коломну, да Ваську Малентиева, да Ивашка (Петлина, а велели, государь, им звать в Томской город колмацкова князя Обака и ево лутчих мурз к твоему царскому жалованью» (Г. Ф. Миллер, История Сибири, М. 1937, т. 1, прилож. 66, стр. 424)). [21]

Впервые мысль о возможной связи деятельности Мерика с подготовкой петлинской экспедиции была высказана Бэддли. Основываясь на сведениях, приведенных у С. М. Соловьева и Н. П. Лыжина, он пришел к выводу: «Трудно было бы полагать, что инструкции Петлину собрать сведения о Китайском государстве и великой реки Оби были совершенно не связаны с усилиями Мерика» (J. F. Baddeley, Russia, Mongolia, China, vol. II, p. 68). Сравнение документов о переговорах Ф. И. Шереметьева и Д. М. Пожарского с английским послом в Москве и отчета Петли на о поездке показывает, что петлинская «Роспись» прямо отвечает на обсуждавшиеся вопросы.

«Роспись» можно условно разбить на следующие разделы: описание пути в Китай через Монголию, повествование о Китае и сопредельных странах, результаты расспросов о великой реке Оби. «Роспись» была приложена к чертежу. Эти данные позволяют прийти к заключению, что И. Петлин получил письменный или устный наказ, на содержание которого в известной степени повлияли переговоры в Москве. Он и послужил схемой для отчета томских казаков о поездке (При отправке подобных экспедиций наказ давался обязательно. Василию Тюменцу и Ивану Петрову, например, был дан от И. С. Куракина письменный наказ, в котором было «велено им посольство править и речь говорить и поминки подать от боярина от князя Ивана Семеновича Куракина, а не от государя». Но В. Тюменец и И. Петров вопреки наказу называли себя «посланниками от государя», потому что «отпущены они к Алтыну-царю от государя с Москвы, и у государя у руки были». В данном случае нарушение наказа не было поставлено послам в вину, «а почему им таков наказ дал князь Иван Куракин, — объясняли позже послы, — и они того не ведают, потому, что никто из них грамоте не умеет» («Русско-монгольские отношения», № 22, стр. 62)).

Основные положения наказа, очевидно, были сформулированы в грамоте И. С. Куракину из Посольского приказа или Приказа Казанского дворца, санкционировавшей отправление экспедиции в Китай. Только этим можно объяснить, что один из текстов отчета И. Петлина, сохранившийся в хронографах и опубликованный Г. Спасским, начинается словами: «Лета 7128 (1620 г.) августа в... день (Г. Спасским был опубликован текст хронографа из собрания Фролова (РОГПБ, F-XVII-15, лл. 364-371), аналогичный список в хронографе из собрания Вяземского называет датой указа 7139, т. е. 1631 год (!) (РОГПБ, F-XVI, лл. 715-719), а хронограф из собрания Ундольского датирует это событие несколько точнее: 1 августа 1016 г. (РОГБЛ, ф. 310, № 761, лл. 70 об. — 85). Здесь мы видим свойственную многим хронографам ошибку в передаче даты документа. Речь идет об августе 7125 (1617) г., переговоры с Мериком были закончены к середине июля, а в августе была готова и грамота об отправке экспедиции. Даже в случае немедленной посылки грамота была получена в Тобольске в конце сентября-октябре. Приближение зимы, которая крайне затруднила бы путешествие, вынудило русские власти вновь отложить выезд Петлина и его спутников из Томска до наступления весны) государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии велел сибирского Томского города казаку Ивану Петлину проведывати про Китайское государство и про Обь-реку великую и про иные государства» («Сибирский вестник», СПб., 1818, ч. 2, стр. 211. См. стр. 41 настоящего издания, вариант 2).

Таким образом, отправка первой русской экспедиции в Китай была вызвана стремлением московского правительства не допустить транзитной торговли иностранцев со странами Востока, в частности с Китаем, через территорию Русского государства. В известной степени причиной, ускорившей организацию поездки, явился нажим английской дипломатии на царское правительство. Успешное развитие русско-монгольских связей обеспечило реальную возможность проезда русских через Западную Монголию до границ Минской империи.

Точное число участников экспедиции неизвестно. С Василием Тюменцом к Шолою Убаши-хунтайджи ездило 12 человек («Русско-монгольские отношения», № 33, стр. 79). Когда во [22] главе миссии предполагалось послать Максима Трубчанинова, И. С. Куракин распорядился отправить с ним «в Китайское государство тобольских служилых людей и юртовских татар 7 человек», а томскому воеводе Ф. В. Боборыкину предлагалось выбрать еще «томских служилых людей, которым мочно на государеву службу в Китайское государство поднятца, 4 человек», присоединив к ним толмача «служилого человека Ивашка Петлина». Кроме того, двое томских служилых людей должны были сопровождать экспедицию до ставки Шолоя Убаши-хунтайджи, чтобы вернуться оттуда в Томск «с вестью» о приеме и пропуске в Китай русских посланцев (Архив АН СССР, ф. Портфели Миллера, оп. 4, кн. 17, № 38, лл. 48 об. — 49; J. F. Baddeley, Russia, Mongolia, China, vol. I, p. CCXIX). Таким образом, постоянный состав миссии определялся в 12 человек. Маловероятно, что, после того как возглавить поездку было поручено И. Петлину, численный состав экспедиции сильно изменился (В одном из хронографов XVII в. указывается: «По государеву указу послан из Томского острожка казак Ивашко Петлин с товарищи, 6 человек, в Китайское государство» (РОГПБ, Рукописный сборник XVII века, Q-XVII, № 73, л. 354). Однако приведенные в этом сборнике материалы очень искаженно передают собственные имена и цифры).

О самом Иване Петлине известно довольно мало. Был он томский казак, к моменту поездки в Китай прослужил немалый срок, еще в 1609 г. ездил к телеутскому князю Абаку. Размер «государева жалованья», определенного ему в Приказе Казанского дворца, ничем не отличался от оклада большинства сибирских казаков: «денежный оклад 7 рублев с четью, хлеба 6 чети с осьминою муки ржаные, четь круп, четь толокна» («Русско-монгольские отношения», № 39, стр. 90). Знание местных языков позволяло ему исполнять обязанности толмача, а это в свою очередь выработало определенные дипломатические навыки. И. Петлит, очевидно, был грамотным, так как первоначально его включили в состав миссии «для письма». До поездки в Китай Петлин бывал в Москве, только этим можно объяснить зрительное восприятие им китайского города Калгана (Чжанцзякоу): «А город высок и хорош и мудрен делом, а башни так же, что московские, высоки» (Там же, № 34, стр. 83). Способности и знания И. Петлина были известны И. С. Куракину, так как он назвал именно его среди томских служилых людей при формировании экспедиции; тобольский воевода по достоинству оценил кандидатуру Петлина, назначив его впоследствии главой миссии.

Документы о поездке в Китай И. Петлина постоянно упоминают вместе с ним имя Андрея Мадова (Там же, № 33, стр. 80; № 35, стр. 86; № 37, стр. 88; № 38-39, стр. 89-91), который являлся вторым по значимости лицом в экспедиции. А. Мадов так же был сибирским казаком Томского города, жалованье получал несколько меньше, чем Петлин, — «денежный оклад 7 ж рублев с четью, 5 чети с осьминою муки рженые, осьмина круп, осьмина толокна» (Там же, № 39_; стр. 90). Другого товарища И. Петлина по путешествию звали Пятый Кизылов (Пятунька Кызыл) (Там же, № 35-36, стр. 86-87). Четвертым участником поездки был казак по имени Петр, фамилию которого документы не называют, именуя его просто «томского города казака Ивана Петлина товарищ Петрушка» (ЦГАДА, ф. Монгольские дела, оп. 2, 1619 г., д. 1, л. 59. Хотя можно предположить, что здесь речь шла о том же П. Кизылове). Остальные спутники И. Петлина остаются неизвестными. [23]

Хотя Шолой Убаши-хунтайджи, а также китайские чиновники в Пекине называли Ивана Петлина «послом» («Русско-монгольские отношения», № 33, стр. 80; № 34, стр. 85. В грамоте царю Михаилу Федоровичу Алтын-хан называет И. Петлина и А. Мадова «государевы послы из Сибири Иван тархан-бакши, Ондрей-тарханка» («Русско-монгольские отношения», № 33, стр. 80). Термин «тархан» первоначально имел в монгольском языке значение «освобожденный из рабов, вольноотпущенник», а затем в XVI-XVII вв. обозначал лиц, освобожденных от личной феодальной зависимости и несения повинностей (Б. Я. Владимирцов, Общественный строй монгол. Монгольский кочевой феодализм, Л., 1934, стр. 69, 93, 117, 164). В данном случае он, вероятно, соответствовал русскому «казаки — люди вольные». Бакши монголы называли людей, сведущих в письменности, например писарей буддийской секты (там же, стр. 184). Здесь этот термин справедливо отнесен лишь к грамотному И. Петлину), на самом деле он не имел дипломатического ранга, да по своему положению и не мог его иметь. Сам Петлин в отчетных документах экспедиции подчеркивал, что был послан лишь «проведать про Китайское государство» (Там же, № 37, стр. 88; № 38-39, стр. 89-91). На полуофициальный характер миссии указывает и тот факт, что русские власти явно поскупились при ее снаряжении: еще Максиму Трубчанинову предлагалось выдать лишь «государеву казну, что здесь осталась после Васьки Тюменца и Иванки Петрова» (Архив АН СССР, ф. Портфели Миллера, оп. 4, кн. 17, № 38, л. 48 об.). Судя по тому что у И. Петлина и А. Мадова по приезде в Пекин не нашлось даже подходящих «поминков» для подношения на императорской аудиенции, им, кроме остатков «государевой казны» от посольства В. Тюменца, жалованья, причитавшегося за два года, да «подмоги против годового окладу» (Там же, лл. 48 об. — 49) (т. е. минимума, необходимого для закупки снаряжения и довольствия), специальных средств на представительство выдано не было.

Русская экспедиция смогла выехать из Томска лишь 9 мая 1618 г. (Ф. И. Покровский, Путешествие..., стр. 28). Вместе с монгольскими послами она добралась через полтора месяца до вершин реки Тес-Кем, где кочевал в то время Шолой Убаши-хунтайджи (Маршрут путешествия весьма детально изучен в специальной литературе. См. «Сибирский вестник», 1818, ч. 2, стр. 211-246; [П. Кафаров], Заметки архимандрита Палладия о путешествии в Китай казака Петлина, — ЗВОРАО, т. VI, вып. I-IV, СПб., 1892, стр. 305-307; Д. М. Лебедев, География в России XVII в. (допетровской эпохи), М.-JL, 1949, стр. 117-120; А. Г. Банников, Первые русские путешествия в Монголию и Северный Китай, стр. 17-27; J. F. Baddeley, Russia, Mongolia, China, vol. II, pp. 68-86; Чжан Син-лань, Сборник материалов..., стр. 533-548). Алтын-хан сдержал обещание: он согласился пропустить экспедицию в Китай и дал русским провожатых во главе с двумя буддийскими монахами — ламами Биликтой и Тарханом.

Лама Биликта, очевидно, занимал довольно высокое место в духовной иерархии. Вернувшись из Китая, он направил от своего имени к царю Михаилу Федоровичу двух послов с просьбой разрешить его людям свободную торговлю в Русском государстве («Русско-монгольские отношения», № 40, стр. 91-92). Лама Тархан, прибыв в 1620 г. во главе монгольского посольства в Москву, так объяснял свое положение в ставке Шолоя Убаши-хунтайджи: «А он де, даба с товарыщи, не Алтына-царя люди. По своей вере он, лаба, духовный чин Мугальские земли, по-здешнему как митрополит. А владетель де мугальскими монастырями — кутухта, а они де в лабы ставятца от кутухты. И никоторые де погранишные государи их Лабинские земли не воюют потому, что они духовный чин. А приезжал он, лаба, к Алтыну-царю в улусы для торговли, и ему говорил Алтын-царь, чтоб он поехал от нево ко государю в послех, а Алтын-царь пошлет с ним своих людей. И он, по Алтына-царя слову, от нево ко [24] государю в послех пошел, а Алтын де царь с ним в товарыщех послал своих дву человек» («Русско-монгольские отношения», № 40, стр. 91).

Этот рассказ во многом вскрывает механику дипломатических сношений в монгольских степях. Алтын-хан предпочитал во главе посольства ставить представителя «нейтральной» силы — ламаистской церкви, на которого не решились бы напасть никакие «погранишные государи».— феодальные владетели, столь часто занятые междоусобными войнами.

Таким образом, посылка в качестве сопровождающих Биликты и Тархана в известной мере обеспечивала безопасность проезда русской экспедиции до китайской территории. Одновременно ламы были и проводниками в пути, и помощниками в сборе сведений, и спутниками, сведущими в монгольском и китайском посольском церемониале. Монгольский язык служил русским средством общения не только в Монголии, но и в Китае, об этом свидетельствуют монгольские заимствования, встречающиеся в отчете русских казаков о поездке.

Из ставки Алтын-хана Петлин и его спутники пошли на юго-восток и, следуя через Халху и Тумэтское ханство, приблизительно через полтора месяца прибыли в город Хухэ-Хото. Проезжая через Тумэтское ханство, И. Петлин должен был запастись грамотой от имени правившей там монгольской княгини, что служило своеобразной визой для въезда в пределы Минской империи. Из Хухэ-хото экспедиция направилась к Калгану, служившему главным проходом в Великой китайской стене для прибывавших в Китай с севера.

1 сентября 1618 г. русские посланцы прибыли в Пекин. Все путешествие от Томска до столицы Минской империи заняло у них 3 месяца и 22 дня («А всего шли от Томы до ворот, опричь простойных дней, 12 недель, а от ворот шли по городам до большого до китайского города 10 ден» («Русско-монгольские отношения», № 37, стр. 88). Таким образом, «простойные дни» составили менее двух недель, т. е. экспедиция двигалась почти непрерывно). В Пекине И. Петлин и его спутники пробыли четыре дня («Русско-монгольские отношения», № 37, стр. 88).

Китайское правительство восприняло экспедицию Петлина как первое посольство из Русского государства, но посольство не от равного государства, а от пославшего дань пекинскому двору (В ранний период дипломатических взаимоотношений китайское правительство делило все государства, имевшие контакты с Китаем, на «вассальные государства», доставлявшие ко двору дань, и «иноземные государства», не присылавшие дани. При этом любая поездка к императорскому двору рассматривалась как привоз дани). Встречей иностранных представителей в конце династии Мин ведал департамент по приему иностранных гостей министерства церемоний (О том, как встречали иностранцев при дворе Чжу И-цзюня, можно судить по свидетельству европейских миссионеров, побывавших при пекинском дворе примерно в это время. Например, когда миссионеры-иезуиты во главе с Маттео Риччи прибыли в 1601 г. в Пекин, «они обнаружили, что попали в водоворот борьбы политических группировок. Согласно административным правилам, иностранцы попадали под юрисдикцию Палаты по приему иностранных гостей, одного из четырех учреждений, подведомственных Министерству церемоний. В обязанности этой Палаты входило расспрашивать прибывших о цели их миссии, представлять их подарки императору и рекомендовать трон, какой прием им следует оказать. Евнухи были полны решимости всячески помешать этой процедуре. Это мотивировалось надеждой получить свою долю щедрот, которыми, по их мнению, император должен был одарить иностранцев, и, вне всякого сомнения, злобной радостью по поводу расстроенных планов чиновников Министерства церемоний» (G. Н. Dunne, Generation of Giants. The story of the Jesuits in China in the last decades of the Ming Dinasty, London, 1962, p. 77)), чиновники которого отвели Петлину и его спутникам специальное помещение — «поставили их на большом на посольском дворе». [25]

Император Чжу И-зцюнь, узнав о приезде в Пекин представителей неизвестного государства, послал к ним одного из сановников спросить, «для чего естя в Китайское государство пришли?». Этот сановник, именуемый Петлиным «посольский дьяк», приезжал к ним в сопровождения «200 человек на ишеках, а люди нарядны». С неменьшей пышностью была обставлена и беседа посланцев Русского государства с минским чиновником, во время которой гостей «подчивали раманеею и всякими заморскими питьями».

На вопрос о цели прибытия русские ответили, что «великий государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии прислал их Китайское государство проведать и царя видеть» («Русско-монгольские отношения», № 37, стр. 88). Но китайский дипломатический церемониал не позволял получить аудиенцию императора без подношения ему даров. Выяснив, что Петлину и его товарищам «итти ко царю не с чем», китайский чиновник ответил: «А у нас в Китайском государстве чин таков: без поминок перед царя нашево Тайбуна не ходят». Он даже упрекнул русских представителей: «Хотя бы де с вами, с первыми послами, царь Белой послал нашему царю Тайбуну что невеликое: не то дорого, что поминки, то дорого, что Белой царь ко царю дары прислал, ино бы де и ваш царь и вашему царю [с] своими послами противо так же послал, да и вас бы де, послов, пожаловал да отпустил и на очи бы де свои пустил» (Там же, № 34, стр. 85).

Тогда, чтобы не уронить престиж своей страны, И. Петлин и его спутники заявили, что они посланы из «Сибирского государства проведывать про великое Китайское государство, и с нами грамот и поминков нет, а будет великого государства нашего государя царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Руси и к вашему великому государю послы нарочно — и грамоты и дары с ними будут» (РОГПБ, Рукописный сборник XVII века, Q-XVII, № 73, лл. 362 об. — 363). Удовлетворенный, по-видимому, этим объяснением, представитель минского двора пообещал, что император даст первым русским посланцам «грамоту к вашему царю» («Русско-монгольские отношения», № 34, стр. 85).

Затем стороны обменялись взаимной информацией о своих государствах. Петлину было сообщено и о местоположении Пекина, и о торговле Китая с соседними странами, и о борьбе Минской династии с маньчжурами. Русских, очевидно, сильно заинтересовал вопрос, почему послы или купцы такого огромного государства, как Китай, ни разу не побывали в пределах России. Ответ, полученный ими от «посольского дьяка», очень характерен для взглядов средневековой китайской дипломатии: «А послов де царь наш к вашему царю не посылает для того, что де у вашего царя вещи есть всякие, а у нашего также есть» (См. стр. 54 настоящего издания, вариант 2).

Русские представители выполнили и один из главных пунктов данного им наказа — расспросили об истоках «великой реки Оби». При этом они сообщили китайскому чиновнику о длительных поисках европейскими купцами северного морского пути в Китай. «Оби де мы большие реки не слыхали и не знаем,— вынужден был признать представитель китайской стороны,— а из-за моря де к нам прибегают манцы (См. примечание 29, стр. 61-62 настоящего издания) »а кораблях по всякой год, как свет стал, со всякими товары, а того же я не знаю, устья ли они Обского ищут или с торгом приезжают» (См. стр. 54 настоящего издания, вариант 2).

Вскоре после беседы Петлину была вручена грамота от имени Чжу [26] И-цзюня, разрешавшая русским приходить с посольствами и торговать в Китае. Дальнейшие дипломатические сношения предлагалось вести также путем переписки. Что же касается отправки минских послов или купцов в Русское государство, то в грамоте подчеркивалось: «И я по своей вере, царь, «и сам из государства не выезжаю, и послов и торговых людей не выпущаю» (ЦГАДА, ф. Сношения России с Китаем, on. 1, кн. 3, лл. 217 об. — 218 об. Опубл.: Н. Бантыш-Каменский, Дипломатическое собрание дел между Российским и Китайским государствами с 1619-1792 гг., Казань, 1882, стр. 7; «Статейный список посольства Н. Спафария в Китай», СПб., 1906, стр. 7; J. F. Baddeley, Russia, Mongolia. China, vol. II, p. 72; Чжан Син-лань, Сборник материалов..., стр. 529; «Хрестоматия по истории Китая в средние века», М., 1960, стр. 96-97).

Приближение осени заставляло Петлина и его спутников торопиться в обратный путь. Выехав из Пекина, они вновь направились в Калган. Здесь экспедиция, готовясь к длительному переходу через Монголию, пробыла около трех недель. Находясь в Калгане, Петлин продолжал сбор сведений. Он расспросил о великой реке Оби некоего «брацкого татарина» Куштака. Полученные им в результате этого расспроса сведения окончательно похоронили миф европейских географов о реке Оби, вытекающей из озера Китай (См. примечания 34-36, стр. 62-64 настоящего издания). 10 октября 1618 г. русские посланцы «пошли из Китайского государства». Возвращение экспедиции проходило в исключительно трудных зимних условиях, длилось оно семь с лишним месяцев. От ставки Шолоя Убаши-хунтайджи вместе с русскими поехал тот же лама Тархан, но на этот раз во главе монгольского посольства; здесь же к ним присоединилось и киргизское посольство, направлявшееся в сибирские города. Почти ровно через год после отъезда, 16 мая 1619 г., русская экспедиция возвратилась в Томск, а затем проследовала вместе с монгольскими и киргизскими послами в Тобольск. И. С. Куракин еще до прибытия И. Петлина в Тобольск отправил в Москву нарочного с известием о возвращении миссии (Отписка И. С. Куракина была отправлена с тобольским конным казаком Климом Бобошиным. См. «Русско-монгольские отношения», № 35, стр. 86. Текст ее дошел до нас лишь в выписке из дел Посольского приказа, сохранившейся в одном из хронографов XVII в. Содержание этого неизвестного ранее документа раскрывает не только историю отправки и возвращения миссии И. Петлина, но и содержит оценку ее современниками, поэтому он заслуживает того, чтобы быть приведенным полностью: «В прошлом во 1619 году писали ко государю и великому князю Михаилу Федоровичу всеа Русии ис Тобольска боярин и воевода князь Иван Семенович Куракин да дьяк Иван Булыгин, что писано к ним, и велено проведать про Алтына-царя и про Китайское государство. И они писали в Томской город к Федору Бабарыкину да к Гаврилу Хрипунову, чтоб они послали ис Томсково города проведать про Китайское государство. И божию милостью и государевым счастьем служивые люди Ивашко Петлин да Ондрюшка Мадов до Китайского государства ходили и ис Китайского государства в Тоболеск пришли здорово, и про многие государства проведали, и государево царское величество во многих в недоведомых государствах прославилось, про которые государства и в прежних летах при прежних великих государях было неведомо: царство Алтына-царя, да князя улгуса Тормоши государство, Сулду — царя Часакты государство, Бисут — Чачине-князя государство, Елчигинское — князя Тайчин-Черкету государство, Бешут — князя Чекура государство, Гирютцкое — князя Чечин-ноян государство, Тулак, Тумет — князя Тайку-катун государство, Бурчин — царя Бушукту государство, государство Жолтых мугалов княиня Манчика да сын её Ончюн-тайчи. Да с-Ывашкой же Петлиным и с Ондрюшкою идут ко государю к Москве послы из Лабинского государства, и от Алтына-царя, и из Киргили. А везут ко государю в дарех ирбизы, и барсы, и рыси, камки и бархаты. И как Ивашко Петлин с товарыщи в Тоболеск будут, и ис Тобольска боярин и воевода отпустят ево к Москве со всем посольством наперед послов» (РОГПБ, Собрание А. А. Титова, № 4968, лл. 419-421). Достоверность этого документа не вызывает сомнений, так как помещенные здесь же копии еще трех петлинских документов, а именно отписки И. С. Куракина от 6 июля 1619 г., перевода грамоты Алтына-царя и «Росписи», отличаются большой точностью в передаче текста подлинников). [27]

Экспедиция Петлина имела огромное значение. Не удивительно, что И. С. Куракин, вместо того чтобы снять с казаков расспросные речи в Тобольской приказной избе, как это делалось в предыдущих случаях, например с посольствами Т. Петрова и В. Тюменца, отдал распоряжение И. Петлину письменно изложить отчет о поездке в виде «Росписи», т. е. описания тех стран, где побывала экспедиция, и сделать чертеж земель, о которых узнали казаки.

Составление «Росписи» и чертежа заняло у Петлина конец мая-июнь 1619 г. За это же время перевели грамоту от Алтын-хана привезенную ламой Тарханом. Единственное, чего не сумели сделать в Тобольске, это прочитать грамоту Чжу И-цзюня.

Как только отчетные документы миссии были готовы, И. С. Куракин отправил И. Петлина вместе с П. Кизыловым в Москву. Казаки везли с собой грамоту Чжу И-цзюня, перевод с грамоты Шолоя Убаши-хунтайджи, чертеж открытых ими стран и «Роспись» пройденного пути. Через несколько дней, 7 июля, из Тобольска были отпущены и монгольские и киргизские послы. Лама Тархам должен был доставить русскому царю подлинник грамоты Алтын-хана («Русско-монгольские отношения», № 35, стр. 86. Посольства были отпущены из Тобольска не 6 июля, как это указывается в опубликованной в сборнике «Русско-монгольские отношения» отписке И. С. Куракина, а на день позже, о чем свидетельствует еще одна отписка тобольского воеводы, хранящаяся в ЦГАДА. В ней имеются интересные сведения о лицах, сопровождавших послов в Москву. Кроме пристава Бурнаша Никонова, указывает И. С. Куракин, «в провожатых за послами отпущены служилые люди Андрюшка Мадов, Якув Куркин, Стенька Ядринский, Микитка Росторгуй, Андриянка Трофимов, Захарко Кузьмин, толмач татарин Абурим Айдаров» (ЦГАДА, ф. Калмыцкие дела, 1620 г., стлб. 1, л. 4). Есть основания предположить, что, за исключением толмача А. Айдарова, перечисленные служилые люди во главе с Андреем Мадовым и были товарищами И. Петлина по путешествию в Китай. В таком случае цифра «6», указывающая в упомянутом ранее хронографе число спутников Петлина, может считаться верной).

В Нижнем Новгороде И. Петлин и П. Кизылов были задержаны воеводой Петром Годуновым. Дело в том, что царь Михаил Федорович в сентябре 1619 г. отправился на богомолье в Макарьев-Унжинский монастырь, путь в который лежал через Кинешму, Кострому, Ярославль. Чтобы скорее доложить царю о результатах поездки в Китай, решено было отправить Петлина и Кизылова в Кинешму, где они могли бы встретиться с царским поездом.

Тем временем в Нижний Новгород прибыли монгольские и киргизские послы со своими провожатыми. Их решили оставить здесь до возвращения царя в Москву. Тогда же Бурнаш Никонов передал Петлину отписку И. С. Куракина о посылке в Москву самого Петлина, материалов его экспедиции и послов Алтын-хана («Русско-монгольские отношения», № 49, стр. 310).

Отправившись вверх по Волге, Петлин и Кизылов 23 сентября 1619 г. прибыли на «государев стан» в слободе Солдоге под Кинешмой. Здесь в походной царской канцелярии они и подали привезенные документы, а затем с Петлина был снят расспрос (Там же, № 35, стр. 87; № 37, стр. 88). Вряд ли можно предположить, что И. Петлин поехал далее вместе с царской свитой, скорее он был отпущен в Москву для доклада в Посольском приказе. Документы же о его экспедиции вместе с походной царской канцелярией прибыли в Москву лишь в начале ноября 1619 г., когда Михаил Федорович возвратился в столицу (Там же, № 35, стр. 87).

А лама Тархан со своим и киргизским посольством по-прежнему находился в Нижнем Новгороде. Столь длительная задержка начала [28] его беспокоить, и он подал челобитную на имя царя, с просьбой допустить его как можно скорее в Москву (Ф. И. Покровский, Путешествие..., стр. 40-41). Наконец, 3 января 1620 г. восточные посольства были отправлены П. Годуновым в дальнейший путь (ЦГАДА, ф. Калмыцкие дела, 1620 г., стлб. 1, л. 2), а 11 января лама Тархан уже отвечал на расспрос в Посольском приказе о цели своего приезда («Русско-монгольские отношения», № 40, стр. 91).

Вновь встретившись в Москве, Петлин и Мадов подали в январе 1620 г. в Посольском приказе челобитную о пожаловании их за поездку в Китай. Награда казакам была довольно щедрой: «Государь пожаловал Ивашку за службу и за изрон 25 рублев, другому 20 рублев, да по камке, да по сукну человеку, да и в оклад по рублю, да по чети муки, да то осьмине круп и толокна четь» (Там же, № 38, стр. 89).

Первой реакцией московских властей на сведения, привезенные Петлиным, была посылка И. С. Куракину грамоты, которая требовала немедленной отправки экспедиции в район озера Убса-нор для добычи драгоценных камней, описанных еще В. Тюменцом и И. Петровым и виденных также И. Петлиным (Там же, № 39, стр. 90-91). Куракин отдал распоряжение томскому воеводе Ф. В. Боборыкину послать кого-либо из томских служилых людей, ездивших вместе с Тюменцом и Петровым, «набрать самоцветново каменья большова, и среднева, и Меньшова, и всяковово узорочья, какое в том озере узорочье есть» (Там же, № 36, стр. 87).

Но тобольский воевода мыслил шире, чем дьяки московских приказов. Он стремился к развитию установленных связей с Китаем. Уже опровергнутая, казалось, экспедицией Петлина идея найти водный путь в пределы Минской империи по-прежнему привлекала его внимание.

К концу 1619 г. Максим Трубчанинов, которого когда-то предполагалось отправить главой экспедиции в Китай, закончил строительство нового Енисейского острога. Новый острог благодаря положению в районе пересечения водных путей быстро превратился в базу для дальнейшего продвижения на Восток и сыграл выдающуюся роль в истории присоединения Восточной Сибири (В. В. Воробьев, Города южной части Восточной Сибири (историко-географические очерки), Иркутск, 1959, стр. 12).

И. С. Куракин сразу же оценил выгоду местоположения Енисейского острога и решил организовать поход вверх по Енисею» надеясь водным путем добраться до Китая. Во главе новой экспедиции были поставлены казачий голова Андрей Шарыгин и уже знакомый нам Василий Тюменец. Направляя их в конце 1619 г. из Тобольска в Томск, И. С. Куракин наказывал тамошнему воеводе Ф. В. Боборыкину «выбрать подьячего да плотника, кому кочевое и всякое судовое дело за обычей, и служилых и промышленных людей отпустить с ними ис Томского города до Китайского государства, дав им государево годовое жалованье» (Архив АН СССР, ф. Портфели Миллера, оп. 4, кн. 17, № 59, л. 73. Опубликовано частично: ф. И. Покровский, Путешествие стр. 10-11. Ф. И. Покровский неверно датирует этот документ 1615 г., утверждая, что экспедиция должна была предшествовать поездке И. Петлина. Более точная дата определяется временем воеводств, упоминаемых в тексте отписки воевод: И. С. Куракина (1615-1620), Ф. В. Боборыкина (1617-1619), М. Г. Трубчанинова (1619-1620), а также временем основания названных здесь же острогов — Кузнецкого (1618) и Енисейского (1619)). Кроме того, в Томске должны были изготовить и дать им комплект «судовых железных снастей, чем суды делать». [29]

Весной 1620 г., после вскрытия рек, экспедиция должна была двинуться из Томска в Кузнецкий острог, откуда ей предписывалось начать «воденым путем проведывать Китайского государства» (Архив АН СССР, ф. Портфели Миллера, оп. 4, кн. 17, № 59, лл. 73-74).

Но этим планам не суждено было осуществиться. В начале 1620 г. три главных административных исполнителя задуманного дела были смещены со своих постов: закончилось воеводство И. С. Куракина в Тобольске, Ф. В. Боборыкина в Томске, М. Г. Трубчанинова в Енисейске. Новые воеводы М. М. Годунов (в Тобольске) и И. Ф. Шаховской (в Томске) не опешили следовать предначертаниям своих предшественников и ждали указаний из Москвы.

В Москве же отнеслись к расширению связей с Монголией и Китаем довольно холодно. Грамота Чжу И-цзюня осталась непрочитанной, а из текста грамоты Шолоя Убаши-хунтайджи русское правительство поняло, что Алтын-хан отнюдь не считает себя подданным московского царя, что известие о принятии им шерти, привезенное В. Тюмен дом, было ошибкой. Мало того, что тон грамоты был весьма независимый, Алтын-хан даже упрекал царя, настаивая на присылке к нему послов из Москвы, «а не сибирских людей» («Русско-монгольские отношения», № 33, стр. 79-80). Основным же содержанием грамоты было предложение военного союза против ойратского тайши Хара-Хулы и просьба прислать в подарок Алтын-хану золота, драгоценностей, «да мастеров, которые делают пищали и порох», чтобы перенять у них опыт изготовления оружия.

Если учесть, что накануне прибытия ламы Тархана в Москву началась война Турции с главным в то время противником Русского государства — Речью Посполитой и московское правительство обсуждало вопрос о своем участии в этом конфликте, то станет понятно, почему воинственные предложения Алтын-хана вызвали в русской столице отрицательную реакцию. В ответной царской грамоте от 24 апреля московское правительство, хотя и старалось всячески подчеркнуть дружественный характер установившихся с Шолоем Убаши-хунтайджи отношений, однако давало понять, что речь может идти не о военно-политическом союзе равных государств, а лишь о защите русскими улусов Алтын-хана, как зависимого от Москвы феодального владетеля. «И ты б на нашу царскую милость был надежен»,— заверяли московские дипломаты Шолоя Убаши-хунтайджи («Русско-монгольские отношения», № 42, стр. 96; см. также: Ф. И. Покровский, Путешествие..., стр. 47; Н. П. Шастина, Русско-монгольские посольские отношения XVII в., стр. 29-31). Но на деле русское правительство никаких военных мероприятий предпринимать не собиралось, так как самый серьезный соперник Алтын-хана, для борьбы с которым он и просил помощи, — тайша Хара-Хула — был тогда же принят в русское подданство («Русско-монгольские отношения», № 45, стр. 99).

Основы же дальнейшей политики в отношении Монголии и Китая были сформулированы в грамотах из Посольского приказа тобольскому воеводе М. М. Годунову и томским воеводам И. Ф. Шаховскому и М. И. Радилову. Эти аналогичные по содержанию грамоты были отправлены в сибирские города 7 мая 1620 г. с Бурнашем Никоновым, сопровождавшим монгольских и киргизских послов в обратный путь. Обращаясь к сибирским администраторам, московское правительство подчеркивало неизменность принципов сношений с восточными соседями, определенных приговором Боярской думы от 31 декабря 1616 г. Возвращение к этим принципам, запрещавшим сибирским воеводам [30] самостоятельно поддерживать контакты с Алтын-ханом и Китаем и предлагавшим лишь сбор сведений о них, фактически перечеркивало замечательные результаты, достигнутые И. С. Куракиным в развитии связей со странами Дальнего Востока.

В грамотах содержался даже упрек И. С. Куракину за то, что он вплоть до января 1620 г. ничего не сообщал в Посольский приказ об установлении контактов с Монголией и Китаем (Грамота И. Ф. Шаховскому опубл.: И. Ф. Покровский, Путешествие..., стр. 45- 46; «Русско-монгольские отношения», № 44, стр. 97-99. Грамота М. М. Годунову хранится в ЦГАДА, ф. Монгольские дела, оп. 2, 1619 г., д. 1, лл. 65-70. И. С. Куракин действительно вел переписку не с Посольским приказом, а с ведавшим в то время сибирскими делами Приказом Казанского дворца, тогда как приговор Боярской думы обязывал в случае установления контактов с новыми соседями на востоке «отписки... отдавать в Посольском приказе». Но упрек в данном случае имел лишь местническую подоплеку, так как из Приказа Казанского дворца куракинские отписки пересылались в Посольский приказ, где кроме того имелись и отчеты о миссиях В. Тюменца и И. Петлина (см. «Русско-монгольские отношения», № 39, стр. 90)).

Новым же воеводам двух крупнейших сибирских городов предписывалось: «А вперед бы есте с Алтыном-царем и с Китайским и с Мугальским государством без нашего указу ни о чем ссылки не держали, потому что те государства дальние и торговым людем ходити о г них в наши государства далеко. А Алтын-царь кочевные орды люди воинские, а нашим государствам прибыли от «их, кроме запросов, никакие нет и вперед не чаяти. А розведывали б есте про те государства всяких вестей против прежнего нашего указу» («Русско-монгольские отношения», № 44, стр. 98).

Грамоты были получены на местах в августе 1620 г. Запланированная И. С. Куракиным экспедиция в Китай во главе с В. Тюменцем и А. Шарыгиным, лишившись поддержки центральных и местных властей, не состоялась.

Таким образом, миссия в Пекин И. Петлина, увенчавшая блестящими географическими открытиями длительный период поисков северного шути из Европы в Китай, завершила первый этап в развитии ранних русско-китайских связей. Поскольку установление непосредственных отношений между Русским государством и Минской империей стимулировалось в тот период скорее внешними факторами, чем внутренней необходимостью, эти первые контакты не получили должного развития.

Хотя консерватизм центральных властей и торжествовал победу над предприимчивостью отдельных энтузиастов расширения связей с Востоком, пути, открытые в результате поездок В. Тюменца и И. Петлина, манили новых землепроходцев. Интерес к Китаю и сопредельным с ним странам подогревался сведениями, доставлявшимися в Москву монгольскими посольствами. Уже в 1635 г. томский сын боярский Лука Васильев и казак Семен Щепеткин подали челобитную в Посольский приказ с просьбой разрешить им поездку в Китай (ЦГАДА, ф. Монгольские дела, оп. 2, 1635 г., д. 1, л. 200а. Первые сведения о Луке Васильеве мы находим в документах о посольстве к Алтын-хану В. Тюменца, где упоминается переводчик «новокрещеный Лучка Васильев». В 1619 г. Лука Васильев вместе с Иваном Белоголовом сопровождал из Москвы в Томск калмыцких послов. С посольством Якова Тухачевского к Алтын-хану Гомбо Эрдени-хунтайджи Л. Васильев ехал уже «томским сыном боярским». Затем он вместе с Василием Старковым сопровождает в качестве пристава монгольских послов в Москву. Л. Васильев не мог не знать о путешествии в Китай, совершенном Петлиным и Мадовым, хотя он и не упоминает о них. Опыт поездок к Алтын-ханам и рассказы монголов о Китае побудили Луку Васильева вызваться проведать о далеком Китае. На тот факт, что эта поездка не состоялась, указывает запись в окладной книге по Томску от 1636 г., когда Л. Васильев и С. Щепеткин были пожалованы прибавкой в оклад лишь за «царя Алтынову службу» (ЦГАДА, ф. Сибирский приказ, кн. 70, лл. 50 об., 64)). [31]

Но русское правительство не решилось направить экспедицию, подобную экспедиции И. Петлина (Но документы миссии Петлина были использованы в это время в Посольском приказе для каких-то справок, вероятно, в связи с рассмотрением вопроса о возможности посылки новой экспедиции (см. В. С. Мясников, Новые документы о поездке в Китай Ивана Петлина, стр. 148)).

В 1641-1642 гг. с торговым караваном торгоутского тайши Дай-чина в пределах Минской империи побывал тарский конный казак Емельян Вершинин, не только успешно торговавший в городе Синине. но и доставивший грамоту от имени минского императора Сыцзуна русскому царю (Н. Ф. Демидова, В. С. Мясников, О датировке грамот императоров Минской династии царю Михаилу Федоровичу, — «Проблемы востоковедения», 1960, № 1, стр. 166-167).

Но лишь в середине XVII в. в Русском государстве создались необходимые экономические и политические предпосылки для отправления, в Китай первого русского официального посольства во главе с Ф. И. Байковым.

Текст воспроизведен по изданию: Первые русские дипломаты в Китае ("Роспись" И. Петлина и статейный список Ф. И. Байкова). М. Наука. 1966