ВОЖЕ ДЕ БРЮН

ИСТОРИЯ О ЗАВОЕВАНИЯ КИТАЯ МАНЖУРСКИМИ ТАТАРАМИ

Содержание Книги Первой.

Происхождение Манжуров и жалобы их против Китайцов. 2) Манжуры избирают себе Хана. 3) Они овладели Фушуном. 4) Восемь или десять тысячь Манжуров разбивают войско Китайское, при входе оного в их |2| область. 5) Манжуры, хоти и победители, вотще просят мира. 6) Они завладели Сангом. 7) Наместник Леаотонгской входит в Татарию, и не успевает в ней ничего. 8) Разбитие Тусонга, великого Наместника Китайского. 9) Разбитие Малина, второго [10] Полководца Китайского. 10) Хитрость Манжурская в нападении на Генерала Лиеуена. 11) Манжуры грабят земли Имперские. 12) Они пребывают несколько времени в покое. 13) Неблагоразумие Наместника Юенинтая в крепостях, устроенных им на границе. 14) Манжуры по жестоком сражении берут Фанианг. 15) Они разбивают отряд Китайской, и осаждают Леаоянг, столицу Леаотонгскую. 16) Осушают совершенно рвы сей крепости. 17) Взятье Леаоянга. 18) Смятение в Пекине по случаю Манжурских успехов. 19) Бездействие сих Татар. 20) Смерть Тайтсу, первого Манжурского Хана; сын его Тайтсонг наследует по нем. 21) Тайтсонг принимает посольство от |3| Наместника Леаотонгского. 22) Примечания достойное письмо от Тайтсонга к сему Наместнику. 23) Ответ Наместников Тайтсонгу. 24) Возражение Тайтсонгово. 25) Небрежение Двора Пекинского [11] в рассуждении дел Татарских. 26) Тайтсонг собирает войско и учреждает восемь знамен (Bannieres). 27) Речь сего Государя к Офицерам его. 28) успеху Манжуров по вступлении их в Китай. 29) Манифест Тайтсонгов, объявленный Китайцам. 30) Тайтсонг окопался в стане около Пекина. 31) Юентсонгоан, старый Наместник Леаотонга, обвиняется изменою и наказывается смертию. 32) Тайтсонг берет стан сорока тысячь Китайцов, не могши взять Пекина. 33) Возвращение Тайтсонга в Татарию. 34) Тайтсонг принужден пробиваться чрез неприятелей, преодолевая окопы, запирающие его. 35) Он вводит между Манжурами Китайские обычаи. 36) Приходит паки в Китай и осаждает Талинго. 37) Разбитие Китайского войска, пришедшего в помощь |4| Талингу. 38) Взятие Талинга. 39) Хитрость Китайского Комменданта, употребленная к возвращению жены [12] своей. 40) Бунтующие Китайцы предаются Тайтсонгу. 41) Учреждение Общенародных училище в Татарии. 42) Тайтсонг входит в третий разе в Китай и разбивает Китайцов подле Тайтшеу. 43) Ответ Тайтсонга на декларацию, обнародованную от имени Императора. 44) Ответ его же на величавость Китайского Генерала. 45) Новые опустошения, произведенные Манжурами в Китае. 46) Манжуры, Мунгалы и предавшиеся Тайтсонгу Китайцы, побуждают его объявит себя Императором Китайским. 47) Тайтсонг соглашается принять на себя звание Китайского Императора, с тем договором, ежели Хан Корейский признает его в сем достоинстве. 48) Письмо Манжуров к Корейскому Хану. 49) Письмо Мунгалов к сему же Государю. 50) Хан Корейский отрицается допустить на аудиенцию Манжурских и Мунгальских депутатов. 51) Не взирая на отказ Хана |5| Корейского, Тайтсонг объявляет себя [13] себя Татарским и Китайским Императором. 52) Он входит в Китай в пятый раз. 53) Тайтсонг возвращается в Шинианг и там умирает. 54) Манжуры по смерти Тайтсоговой принимают паки образ древнего правления, и не помышляют уже о завоевании Китая.

КНИГА ПЕРВАЯ.

Прошло уже 275 лет тому, как Китайское поколение Мингов низвергло со престала Татарский род ³ Юенов, когда Манжуры, вышедшие из Восточной Татарии ⁴, [14] |6| совершили завоевание Китая ⁵ в 1644 году.

1. Произхождение сих Манжуров мало известно. Некоторые производят их от дикого Ниуссейских Татар народа, в древния времена обитавшего в восточной части Леаотонгской провинции ⁶. Другие дают им начало не столь неблагородное, производя их от тех древних |7| Кинов, царство которых, потрясенное сначала Чингис-Ханом ⁷, опровержено было [15] наследниками его; но должно признаться, что всякое о сем повествование есть скучно и недостоверно. Сие не оспоримо, что пред первым их против Китая восстанием, в начале минувшего века, признавали они себя подчиненными Империи. Они почиталися в нем народом мирным, мало склонным к соединению себя под одно начальство, и следовательно мало страшным для желавших утесняла их. Предрассуждение довольно основательное; но по нещастию весьма много полагались на него.

В 1586 году, Двор Пекинской ⁸ позволил сему народу распространить жилище свое к [16] |8| Леаотонгу, за прежние их пределелы: и он сею милостию пользовался, не видев ни малейшего препятствия. По прошествии уже шести лет, новые Мандарины ⁹, паче предшественников своих завиствующие распространению их области, возхотели непременно возвратить земли, уступленные Татарам. Наместнике тотчас приказал им оставить оные; но видя, что они повелению его не повинуются, пошел сам принудит их к тому, предводительствуя великим числом войска.

Таковый поступок привел в негодование Манжуров: они [17] роптали против оного сильно, и казались решившимися к |9| возмущению. Полководец Китайской в самом деле страшился, чтоб они по отшествии его тотчас не возмутились; к предупреждению же сего вымыслил он странное средство, состоящие в том, чтоб перевести в другое место все семейства Татар сего уезда. Отряд из препровождавших его получил повеление занять окрестности, разорить в них жилища соединенные в местечки, или рассеянные по деревням, и изрубить на части без изъятия все то, что могло быть к чему нибудь употреблено.

Правда, что поступая тащим образом, старались внушать Манжурам, что они найдут всего довольно в стране, им определяемой; но сии бедные изгнанцы, мало полагаясь на таким ласковые обещания, не могли решиться к оставлению места. Молодые и [18] крепкие из них люди ушли в места неприступные, а между тем похищали силою их детей, немощных и состарившихся. Число сих нещастных простиралось до |10| 6000 человек, кои погибли большею частию от бедности и горести.

Таковый жестокий поступок произвел однакожь средственное впечатление в целом Манжурском народе: считали оный скоропреходящим действием недоброжелательства Наместникова, которого Двор конечно не только не одобрит, но даже рано или поздно накажет. В сем разуме мало помалу успокоились; бежавшие возвратились и взяли в свое владение землю, ими оставленную; селении в ней умножились, и они почитали уже себя от всякого притеснении безопасными. В 1610 году ненависть Мандаринов вдруг паки воспылала. Новое Китайское войско опять в сих местах появилось, и сделало там ужасное [19] опустошение, тогда, когда сего отнюдь не ожидали.

2. Манжуры понимая тогда, чего они должны были страшиться, ежели станут долго размышляла о соединении себя в корпусе войска, наконец определили сие соединение; а тем самым определением положено дать народу полномочного Начальника, то есть |11| настоящего Государя. Избрание сие было весьма важно; однакожь чтоб оно было и благовременно, не долго о нем рассуждали: всеобщий гласе народа мгновенно избрал Тайшсу ¹⁰, того самого, которого [20] царствующий ныне в Китае Дом почитает основателем рода своего.

|12| 3. Избранию сего Государи следовала совершенная между Манжурами перемена: с оружием приняли они добродетели, составляющие воинов: терпение в трудах, повиновение, отважность и великую ревность к славе народа. Сего, без сомнении, слишком довольно к возбуждению во всем юношестве сильного желания мстить Китайцам; а Тайтсу и не преминул, сколько мог, вспомоществовать тому. В первый год царствования своего представил он разным поколениям, что «поносно было для них оставаться далее защищающимися; что надлежало выступить за пределы области своей, и напасть на земли [21] Имперские; для облегчении же сих набегов завладеть вопервых Фушуном». Крепость сия, по положению своему, была крепчайшею преградою Китайского государства. Тайтсу приступил к ней с 30 тысячами человек, и окружв оную со всех стороне, взял ее в два дни приступом.

|13| Узнав сие Наместник Леаотонгской, считал себя погибшим при Дворе, ежели он скоро не погасит пожара сего. И так собрал все войско Наместничества своего, и дал им в Полководцы одного из старших по себе, человека искусного и мужественного, велел им итти против Манжуров. Китайцы были конечно сильнее. Тайтсу сие приметил и отступил: но на границах Татарии оставил он знатный отряд, приказав оному наблюдать движение Китайцов, и обеспокоивать оных в их походе.

4. Сия мудрая предосторожность имела более успеха, нежели сколько [22] ожидали. Сей отряде, оставленный позади, состоящий в 8 или в 10 тысячах, не вдаваясь ни в какую опасность, спокойно ожидал случая к действованию. Они нашли его в безрассудном поведении неприятеля. Китайцы считали войну оконченною отступлением Манжуров, и совершенно |14| презирая народ сей, не наблюдали никаких правил воинского порядка. Стан их, совсем открытой и худо хранимой, призывал Татар к нападению; и они с таким успехом напали на него, что из войска Китайского более двух третей погибло там с их Полководцем.

5. Толь полная победа, могущая соделать победителей гордыми и ревностными к продолжению войны, произвола совсем противное тому действие. Страшился ли Тайтсу нападения в свои земли от ревнующих и подкупленных Китайцами соседей своих, или думал, что довольно уже [23] сделал к удостоверению вольности народа его: только он первый начал говорить о мире. Одному Мандарину из числа пленников его дано было письмо от сего Государя к Наместнику Леаотонгскому; письмо же сие по подробном начислении всех обид, на которые Манжуры жаловались, заключало в себе сильнейшие уверения положить оружие, ежели Двор захочет удовольствовать их.

|15| Наместник почел дело сие весьма важным, чтоб осмелиться решить оное собою. И так послал он письмо Полководца Татарского ко Двору, решась ничего не предпринимать, прежде получении точных повелении, что в таком случае должно ему будет делать. Сии повелении, толь долго ожидаемые, наконец даны, и они весьма посрамительны были для сего Мандарина. Он увидел себя не только отрешенным, но даже с поношением разжалованным, и приведенным в [24] состояние простого человека. Чтожь касается до Манжуров, то не удостоили их на письмо и ответом. Министры и придворные, взирая на неприятеля издалека только, почитали его мало страшным, и взяли намерение презирать его. Новые из любимцов Полководца отправлены были на сию границу, с повелением набрать войско, снабдить места нужным к обороне, и итти изтреблять сих мятежников.

|16| Тайтсу тотчас приметил, что в Пекине о мире всего менее помышляли. И так, дабы не быть предупреждену для привлечении большего числа людей под свои знамены ¹¹ надеждою добычи, поспешил он вступить в поле. Он принял даже с того времени твердое намерение продолжать мщение свое до крайности, и нападать вперед без всякой пощады на государство, по мнению [25] его, меньше страшное, сколько гордое, политика которого клонилась к совершенному только изтреблению его народа.

6. Не просто было сие угрожение. Татары вошли далеко в Леаотонг и осадили Синго. Крепость была не дурна, и она имела толь великой гарнизоне, что Правитель Наместника предлагал выйти из оной с выборными из своих воинов и напасть на неприятеля. Намерение его состояло не в том только, чтоб приучить к брани Китайцов, извлекая их из их окопов, но |17| чтоб лишить и Манжуров той смелости и той надежду которыми их Полководец толь хорошо пользовался.

Мнение подчиненного было отвержено; и сначала казалось, что хорошо сделали, решась защищать крепость. Татары, покусившись на приступе, отбиты были мужественно: но жар их чрез то [26] вместо ослаблении паче прежнего усилился. Когда стена, подрытая ими в три дни, вдруг упала: то они сделали такой сильной приступ, что с той и с другой стороны побито множество людей. Может быть, что приступ сей был бы и неуспешен, ежели бы во время его один Китайской Офицер, предварительно Татарами подкупленный, не сыскал наконец средства ввести их в Синго. Весь гарнизон порублен был, с 10000 обывателей. Победоносное войско, по несколько-дневном отдохновении, рассыпалось по близ лежащим деревням, и делало в них ужасные разорения.

|18| 7. Между тем новый Наместник Гионтинпие прибыл в свою провинцию. Чтоб показать себя достойным звания своего, тотчас собрал он многочисленное войско, повел оное сам и легко вошел в Татарию, где получил себе в подкрепление и 10000 [27] Кореян ¹². Манжуры, узнав о сей диверсии Китайцов у тотчас оставили Леаотонг и полетели защищать свое отечество; но как они входили туда с одной стороны, то Наместник выходил уже из него с другой. Сей великий Мандарин весьма не |19| полагался на новонабранное свое войско, чтоб осмелиться ожидать с ним на месте неприятеля, привыкшего побеждать и сражавшегося за свою вольность. И так поход сей окончился некоторым опустошением и наказанием двух [28] переметчиков, найденных между Татарами. Гионтинпие хотел также без сомнении поберечь войско свое для будущего лета, в которое надеялся он употребить большие усиления против Манжуров и взять свои меры так хорошо, чтоб погибель их соделать неизбежною,

Войско, собранное им в начале 1619 года, превышало и 100000 человеке. Он разделил его на четыре почти равные части, которые толиким же числом долженствовали в одно время вступить в Татарию, и соединиться в ней в Елтаокоан, где назначено им общее место собрании. Намерение Наместника было то, чтоб предупредить Татар, отправясь нападать на них в их землю, прежде нежели соберется там их войско.

|20| 8. Вероятно, что ежели бы сии Гионтинпиевы распоряжения точно были исполнены, то Манжуры в сие лето подверглись бы [29] великой опасности: но тщеславие одного только человека опровергло намерение Наместниково. Один из четырех его Полководцов, именуемый Тусонг, ослепляясь воображаемою им славою, которую приобрел бы он разбив впервые Татар в сей Войне, думал, что нашел к тому случай, и ухватился за оный. Во время приближении его к Елтаокоану сказали ему, что Манжуры собирались по ту сторону Юнго, и что было их не более 12 или и 15 тысяч человеке. Мгновенно поворачивается он с дороги, подводит к реке и не страшится переходят оную в виду неприятеля. Такого рода покушения, как известно, суть весьма нежны и требуют великих предосторожностей. Тусонг помышлял об них мало; по тому он был разбит, чему и должно было быть.

|21| Манжурский Хан известясь заблаговременно о приближении Китайцов, легко познал их [30] намерение, и в той же самый час определил, что делать. Поставив половину людей своих в засаде, с остальными остановился он в некотором расстоянии от реки, приуготовясь отступить, и даже бежать опрометью, коль скоро Китайцы выдут из воды. Лишь только они показались, Татары притворясь весьма испуганными, мгновенно отступили и пустились в бег, Тусонг, возхищаясь от радости, ведет первые войски, вышедшие на берег, повелевает другим за ними следовать, и думает, что и самая уже победа в руках его. Между тем бегущие остановляются, обращаются к неприятелю и безбоязненно идут против него. В тожь самое время бывшие в засаде нападают в тыл на Китайцов: повсюду приводят их в беспорядок; а за сею расстройкою тотчас следовало ужасное действо. Дерзновенный Полководец был из [31] числа первых погибших на сем сражении.

|22| Малин, предводительствовавший другою частию войска Китайского, узнал о разбитии Тусонга прежде прихода своего в Елтаокоан. Он помышлял еще о своем сохранении и как бы окопаться наилучшим образом: но проворство Манжуров соделало предосторожность его бесполезною; они уже давили его, когда он еще почитал их весьма удаленными. Войско его, приведенное уже в уныние ведомостью о разбитии Юнгоном, чего не можно было и скрыть от него, защищаюсь весьма слабо, так что все усилия Полководца не могли воспрепятствовать и их разбитию. Гнались за ними в бегстве их с таким жаром, что весьма мало спаслось их от оружии Манжурского.

10. Сии две победы, одержанные одна за другою, подали случай Татарам получить третию столь же славную и толико же [32] совершенную, как и первые. Лиеуен, один из четырех Полководцов, долженствовавшие соединиться с тремя прочими в Елтаокоане, |23| вошед в землю Татарскую, принужденным нашелся брать некоторые места, кои могли бы воспрепятствовать ему иметь свободное сообщение с оставшимися назад. Сии малые экспедиции надолго задержали поход его, и он не был еще в состоянии узнать о нещастии товарищей своих. Манжуры полагали, что он не знал о том ничего: а сие положение, которое нашлось весьма справедливо, вложило им в мысль напасть на него врасплох.

А как взяли они великое множество оружия и знамен Китайских в первых двух сражениях, то вздумали переменить знамена свои Китайскими, и надеть на себя их латы, чтоб итти скорым походом навстречу Лиеуену. Совершенное познание, которое они имели о земле, [33] привело их в состояние сократить свою дорогу; притворство их сделало то, что допустили их подойти без затруднения; ибо Китайцы и не думали, чтоб сей |24| корпус не был один из четырех частей его. С другой стороны Татары не примечая в неприятельском стане никакого чрезвычайного движении, час отчасу удостоверяли себя более, что хитрость их удается: они остановились, как можно ближе, для отдохновении и для лучшего рассмотрения места. По том довольно уверившись, что Китайское войско не ожидало на себя нападении, устремились на него не задолго до захождении солнца, и перерубили оное вчасти, или рассыпали его.

11. И так из четырех Полководцов, которым Наместник поделил главное свое войско, один только Лиупе имел щастие не быть разбитым. Злополучие прочих трех заставило его решиться к скорому отступлению; и он пришел [34] в Леаотонг, не имев никакого вреда. За сие благодарили его при Дворе Пекинском, где покровители его весьма превозносили достоинство отступления его. Сие утешение было слабо однакожь посреде толиких утрат, за коими непосредственно следовали страшные набеги, которые Манжуры |25| непрестанно делали на сии границы во все остальное время года.

К прекращению сих разорений, Совет Императорскою, следуя обыкновенному своему правилу, возвратил Наместника Леаотонгского, и определил на место его другого великого Мандарина, на которого довольно полагались. Однакожь сей человеке с наилучшими в свете намерениями и с великим войском, приведенным с ним, или отчасти набранным в его провинции, не сделал почти ничего, Двором от него ожидаемого. Правду сказать, он укрепил некоторые места, и расставил разные отряды [35] войск по границам Татароким: но сии препятствия не могли остановить Манжуров; они легко обходили одни, а других небоязненно разбивали. Понеже гарнизоны имели точное повеление не выходят из стен своих, то деревни были разоряемся, так что Комменданты Китайские не могли |26| препятствовать тому. Что же касается до отрядов, стоявших по линии, то они обыкновенно оставляли ее пустою, и убегали, как скоро неприятеле приближался к ним.

Сей беспорядок дошел до того, что Леаоянг, столица Леаотонга, едва не досталась в руки Манжурам. Загоревшийся от огня порох подорвал арсенал и великую часть близ лежащих от него стен, во то время, как партия Татар бродила около сего города. Они могли войти в него без труда и овладеть им, будучи уверены, что им помогут разные отряды, рассыпанные по [36] провинции: но сии Манжуры, не столько жадные к славе, как к добыче, желали лучше продолжат свои набеги.

Тогда-то владычествовала склонность сия сим народом паче всех времен. Очевидная опасность обязала его соединит свои силы; по прошествии же оные союз разных поколений, соделавшись не столько нужным, был менее |27| тесен. Сверьх того для произведения в действо какого нибудь великого намерении потребноб было, чтоб власть Начальника была издревле уставленная и более в его семействе утвержденная; или чтоб она имела случай показаться и произрасти с помощию некоторых благополучных произшествий, которые одно только время произвести может.

12. Кончина Императора Шинтсонга, случившаяся в 1620 году; смерть преемника его Куантсонга, оставившего свет месяц спустя после его, и крайняя молодость [37] Принца Гитсонга, старшего сына и непосредственного наследника сего последнего, могут быть почтены предварительными способами к великой перемене, приуготовлявшейся тогда. Они представляли по край ней мере вид, весьма ласкающий честолюбие Хана Манжурского; предпринимал ли он завоевание Китая, что не невероятно; или, что и еще вероятнее, хотел он только оторвать часть его к северу. Однакожь одно |28| препятствие с стороны новых подданных его долженствовало казаться ему непреодолимыми. Обогатясь добычами, взятыми уже ими у Китайцов, и удостоверясь, что древние их гонители наконец оставят их в покое, казалось, что сии Татары весьма искали отдохновения. Может считаться что они имели в нем существенную надобность, чтоб дать время юношеству своему мало помалу привыкнуть к оружию и порядочно наполнить полки, в которых [38] от толь многих сражений, соединенных с военными трудностями, пропадало немалое число людей.

13. Но неблагоразумная ревность нового Наместника, называемого Юенинтай, вспомоществовала в первые месяцы наступившего года к освобождению Хана Тайдзу от сего затруднения, и к возбуждению усыпленной бодрости Татар его. Юенинтай, приобыкнув к кабинету, не искусившись ни мало на брани, тотчас по прибытии своем в свое Наместничество захотел отличить себя каким нибудь знаменитым действием. Не был он намерен |29| итти преодолевать Манжур в город их, входить в их ущелия и производить с ними войну открытую: таковые предприятии не могли ему нравиться, да и повеления, данные ему, точно сие запрещали. С другой стороны заботливость его не могла ограничиться правосудием только к [39] народу и изучением обычайных Наместнических должностей. Он определил делать сильные отпоры частым набегам неприятельским, и чрез то содержать оных в их древних пределах. Ежели бы сие намерение отсрочил он еще на несколько времени, чтоб дать Манжурам совершенную свободу довольно вкусить сладость мира, и ослабеть, живучи в безопасности и изобилии; между тем, как сам он искусным образом искал бы случая произвесть между ими несогласие, или по крайней мере усыплять их какими нибудь кстати сделанными предложениями: то Юенинтай непременно успел бы в предприятии своем. Да и вероятно, что в сем-то разуме получил он от Двора позволение по |30| случаю работ, им предпринимаемых. Но бежать на границу, и показывать неприятелю, стоящему еще в оружии, оковы, которые хочешь наложить на них, не быв в [40] состоянии заставить их принять оные, есть толь великое неблагоразумие, что следствия его непременно долженствовали быть бедственны.

Наместник не замешкал соделать сии бедствия существенными; и не было уже времени спастись от них. В виду толь частых крепостей, построенных вокруг земли их, Манжуры садятся на кони; они сбираются из всех месте своих, входят в Леаотонг и нападают на Фонианг, весьма изрядную крепость, взятие которой очень нужно было для успехов их оружии, по причинам, о коих мы тотчас скажем.

14. Мандарин, начальствовавшие в ней, был человеке мужественные и имел у себя хороший корпус войска. Видя приближающихся Татар, хотел он вытти из крепости, чтоб, |31| сражаться с ними по мер, как прибывали они, и не давая им время осмотреться. Но по нещастию [41] между людьми его было много изменников согласных с неприятелем. В начале сражении сии вероломные Китайцы обратили оружие свое против Комменданта; его разбили и гнались за ним так близко, что победители пошли в город, смешавшись с бегущими. Там сражение возобновилось с большею еще свирепостию: между прочими три Офицера, остававшиеся в крепости, начальствуя частию мещан, выдерживали несколько времени нападение Манжур. Наконец надлежало уступить; и так Фонианг, по умерщвлении защитников его, достался в руки Татарам. Взятье сего города, как то они и предвидели, доставило им свободный вход во внутренность провинции: сию выгоду употребили они тотсачас в пользу себе и пошли прямо к столице.

|32| 35. В то время там Наместник действительно находился, и он предприял [42] защищаться мужественно. Узнав, что Фонианг был взят, употребил он всех людей к поправлению стен, к вычищению рвов, и, одним словом, к сделанию внутри и вне крепости всего того, что могли книги его показать ему полезного в сем случае. Не довольствуясь сим распоряжением, велел он выступить сильному отряду для надзирания за неприятелем, и чтоб сразиться с ним, ежели время доставит удобный случай.

Встреча сделалась в половине мили от города, где сразились с равным жаром с обеих сторон. Однакожь победа тотчас преклонилась на сторону Манжур: они рассыпали отряд Китайской, и подходя к самым городским воротам, мгновенно окружили оный. Подкрепление, в сие время полученною ими, состоявшее в разных корпусах Мунгал, привело их в состояние [43] совершить сие. Таким то образом, по странному превращению, те Татары, которых Наместнике Юенинтай хотел притеснить за несколько месяцов пред тем в их жилище, заперли самого его так хорошо в столице его Наместничества, что он не мог уже выйти из ней, и погиб в оной.

16. Поелику городские рвы наполнены были водою, то Тайдзу тотчас понял, что осада не могла иметь успеха, ежели не довольно осушать рвы, чтоб доставив свободный путь войску. В сем-то состояло первое его тщание. Половина войска его получила приказ рыть разные каналы; между тем другая бодрствовала и была готова против вылазок, Наместник делал их многия, но оне все были неудачны; вместо того работа осаждающих так успевала, что в четвертый день можно было уже переходить ров [44] по суху и приступать к крепости порядочно ¹³.

|34| Все было в странном замешательстве. Юенинтай не забывал ничего нужного к успокоению разумов народа: но военные люди не уважали его. Недостаток же сего уважения, известно, колико вреден службе; и сколько, в каких бы то странах света ни было, способствует он к лишению власти и даже к презрению самого Комменданта.

17. Неустройство в крепости дошло до того, что дватцать недовольных Офицеров с 200 воинов, подговоренных ими, сделали заговор отдать город [45] Манжурам. Слух о сем предательстве, рассеявшийся между обитателями, вверг их в отчаяние; и многие из них даже умерщвляли себя по убиении своих ближних.

|35| К сим лютым крайностям преклоняло нещастных обитателей понятие, внушаемое в них о неслыханных Татарских жестокостях; и должно признаться, что по бедственном отворении одних городских ворот (ибо сим-то наконец кончилась измена недовольных Офицеров) Манжуры, так как кровожаждущие победители, довели безчеловечие свое до крайнейшей степени.

Наместник, видя неприятеля в крепости и не имея возможности выгнать его из оной, ушел в башню, где убил себя собственными своими рунами. Весь гарнизон, исключая предателей, был порублен, да и большая часть жителей имели тот же жребий. Спасшиеся от меча Татарского [46] взяли предосторожность остричь волосы свои по Манжурски ¹⁴. И сие-то сохранило жизнь их.

|36| 18. Толь печальные известии, полученные в Пекине, произвели в нем великий страх. Император тотчас созвал чрезвычайное собрание из Князей и Министров для рассуждения о том, что надлежало делать в таких бедственных обстоятельствах, когда опасно было, чтоб неприятель не пошел далее. Мнение сего великого Совета было такова что «Наместнике Юенинтай худо сделал, что дал себя запереть в Леаоянге; что предшественник его Гионтинпие в тамошних военных действиях был всех искуснее, и что надлежало паки отправит его туда [47] без потеряния времени с войском, какого он потребует.

В следствие сего мнении, данного Монарху, стали делать великой набор войска в Пекине и в Петшели; но мятежи, |37| восставшие сего года в разных Китайских провинциях, не дозволили Императору с успехом действовать притив Манжуров.

19. Манжуры имели чрез то свободу: однакожь они не употребили ее во зло; видя, что оставляют их в покое, они и сами паки предались оному, и довольствовались, пребывая почти в пределах их завоевании, то есть в восточной части Леаотонга. Даже мало помалу сделалось между обоими народами сообщество, которое естественно долженствовало им быть полезно.

20. Во время сей-то тишины скончался в 1626 году Тайдзу, первый Хан в своем народе, и в самом деле толико достойный престола, на который [48] Манжуры возвели его. Прежде его быв невольники, жили они в степях своих без законов, не зная воинского порядка. Тайдзу сокрушил оковы их, извлекши из варварства, и основал между ими могущество, менее 20 лет весь Китай преодолевшее. Один из сынов его, наследовавший по нем, назывался Тайтсонг, Государь толь же мудрый |38| и столь же мужественный, как и отец его, но более еще трудолюбивый, имея разум изощренный науками, и славу довольно утвержденную Татарами и Китайцами.

21. Последние, как сказано выше, не помышляли тревожить Манжуров; но как не было никакого договора между обоими народами, то война ежечасно могла возобновиться. Чтоб паче отдалить оную, Мандарин, начальствовавший тогда в части Леаотонга подверженной Империи, почитал за должность сделать нечто способное к примирению [49] обоюдному. Под видом утешительного приветствия, которое он должен был учинить, так как добрый сосед Хану Тайтсонгу, в рассуждении недавной кончины отца его, отправил он к нему торжественнейшее посольство, составленное из семи Мандаринов. Начальник сего посольства, называемый Лилама, имел повеление стараться наилучшим образом |30| познать нового Хана, расположение вельможей к нему и силу его области.

Сей знак уважении с стороны Наместника весьма нравился Хану Манжурскому, и он не замедлил отвечать на то посольством трех своих Офицеров, долженствовавших делать у Китайцов таковыежь примечания, каковы предписаны Лиламе. Письмо, врученное им от него, есть удивительнейшее в сем роде, по причине примечаемой в нем некоторого рода Татарской гордости, с откровенностию и [50] разумом, Тайтсонга всегда отличавшими. Он в нем без околичностей называет себя Императором; а чтоб не лишиться права, почитаемого им приобретенным над частию Леаотонга, Манжурами тогда обладаемою, не дает он Мандарину другого звания, кроме чина Наместнического в Шинианге ¹⁵, то есть в том городе, в котором пребывал он. Письмо сие так начинается:

|40| 22. Император Манжурский Юентсонгоану, Наместнику Шиниангскому!

«Ежели ваше и наше государство имели брань, в сем случае жаловаться должно на несносную токмо гордость Мандаринов, управлявших Леаотонгом. Они почитали Государя своего вознесенным на высоту небес, [51] и думали о себе, что они тамошние обитатели. Не токмо что отнюдь не уважали они других Государей, которых Тиен (Небо) предопределил управлять народами, но даже и оскорбляли их. Кто же мог сносить такое озлобление? Тиен не взирает на Пространство, или малость областей; ему чувствительна одна только истинна, или ложь, употребляемая в поступках у одних с другими». Вот что преклонило его защитить нас по случаю |41| жалоб, которые мы на вас имели!

Тайтсонг вступает здесь в обстоятельную подробность разных жалоб своего народа; большая часть которых, чтоб разуметь их совершенно, предполагают такие знании, коих мы не имеем, После того письмо оканчивается следующим образом:

«Ежели вы хотите жить с нами дружески, то мы требуем, чтоб вы признались в [52] проступке своей, поступив с нами так дурно, и чтоб для поправления сего дали вы нам сто тысяч таелей золота ¹⁶ и милион кусков шелковых. Сверьх того чтоб содержать мир, которого оба народы равно желают, как-то я предполагаю, обязываемся мы ежегодно |42| подносить вашему Государю девять жемчужин восточных, тысячу выделанных соболей и тысячу фунтов жинсенга ¹⁷. Разумеется притом, что Государь ваш с своей стороны [53] обяжется давать нам ежегодно по 10000 таелей золота, по 100000 таелей серебра и по 300000 кусков голубой китайки. Мы напишем сей договор, будем присягать в исполнении его ¹⁸ пред лицем неба и земли, и запечатаем его нашими печатьми. На сих договорах ваш и наш народы могут жить мирно. А ты, Юентсонгоан, Наместник Шиниангский! уведомь о сем Государя своего, дабы я по ответу его мог в рассуждении сего принять последния свои меры».

Нельзя изобразить, в какое затруднение приведен был Наместник по прочтении сего письма. Отправить его к Императору, значило погубить себя очевидно: ибо Государь сей и два [54] последние его предшественники приписывали возмущение Манжур одному только властолюбию их Начальников, не зная ничего о разных притеснениях, на которые они жаловались; но ежели бы так же и утаить сие письмо, то Начальник Китайский подвергал себя опасности отвечать за все мщения Тайтсонговы. И так решился он сделать Манжурскому Хану следующий ответ, отправя к нему другого верного Мандарина, который был искуснее еще Лилама!

23. Юентсонгоан, Наместник Леаотонга Императору Манжурскому!

«Я восхищаюсь от радости, видя из письма вашего ко мне, колико вы склонны жить с нами в мире. Сие есть доказательство добрало вашего сердца, и уважении, оказываемого вами к жизни человеческой. Тиен, взирающий на то с высоты престола своего, не преминет за сие наградить нас, и прославить народ ваш паче прочих Татар, [55] соседей ваших. Что касается до причин к жалобам, толь сильно огорчивших вас против Китайцов, позвольте мне, Император Манжурский, сомневаться, чтоб они были таковы в самом деле, какими вы в письме своем их полагаете. Император, Государь мой, не знал их поныне, и я желаю от всего сердца, чтоб вы и сами предали их забвению. Уважая столь много сии мнимые обиды, вы не говорите ничего о продолжавшейся много лете войне, пролившей реки крови и опустошившей пространную землю, столь много населенную прежде возмущения вашего. Причины, подающие, по мнению вашему, повод к жалобам, могут ли |45| сравнены быть с достойным оплакивания опустошением? Народ ваш лишился десяти только Ли ¹⁹ земли; но из всех [56] жителей Леаотонга, начиная от границе ваших до Шинианга, осталась одна только старушка. Поверьте мне, Императоре Манжурский, что ежели вы поистинне желаете мира, то выдьте из городов, взятых у нас вами, возвратите нам Мандаринов с Китайцами обоего пола содержимыми у вас: сим-то действительно засвидетельствуете вы искренность слов ваших».

Дошед по том до золота и до других вещей, требуемых Тайтсонгом в знак примирения, Наместник изъясняется следующим образом:

«Благодеяния великого нашего Монарха щедро изливаются на чужестранцов ²⁰: но он [57] являет их не принужденно. Между тем вы требуете, чтоб он |46| прислал к вам подарки, и требуете сего как должного: можетель вы сие делать, не навлекая на особу свою праведного гнева Тиенова?»... Он оканчивает сими словами:

«Частые с той и с другой стороны письма могут быть худо изтолкованы, когда выражения, мало сообразные с почтением должным нашему Императору, не позволяют представить их ко Двору его. Великий Государь! приведите меня в состояние сделать употребление из ваших, и возьмите намерение вас достойное.

Легко можно представить себе, что Хан Татарский не имел причины быть весьма довольным сим Юентсонгоановым ответом. Он не имел в себе той досадительной надменности, толико обычайной Китайским |47| Мандаринам, в древния времена с [58] Манжурами договаривавшимся; сверьх того выражения его в рассуждении Тайтсонга казались столь вежливы, что он имел причину быть довольным уважением, ему изъявляемым: но между сими вежливостями Наместник изъявлял в письме своем более твердости, нежели сколько оные ожидали. Хан побужден был им паки приступить к делу сильнее прежнего. Он писал письмо вторично, которое еще лучше изображало характер его и чувствования; вот оно:

24. Император Манжурский, и проч.

«Из ответа вашего на письмо мое кажется мне, что вы желаете, чтоб я предал забвению разные обиды, на которые я желуюсь, и будто я, по мнению вашему, должен умалчивать об них, когда пишу к вам, Желания ваши могут быть похвальны; но укоризна, делаемая мне вами, есть неосновательна. [59] Скажите мне, прошу вас, Наместник Шиниангский, когда вы прислали Лиламу с вашим ко мне приветствием, то не былиль вы намерены привести все к примирению? Следовательно надлежало известить вас подробно о том, что прежде нас поссорило, и не скрывать во глубине сердца своего причин к жалобам, которые мы имеем. И подлинно, как можно сделать твердый мир, когда заключают его ничего не объясняя? Вы говорите, что ежели я чистосердечно желаю мира, должно мне начать возвращением городов, взятых нами у вас: странное предложение, которое час отчасу только более раздражает меня! что! Тиен благословил меня сими городами, а вы хотите, чтоб я вышел из них: как вы можете помышлять о сем?»

Тайтсонг, сделав такое начало, доходит до учиненных им требований, и объявляет [60] Наместнику в доказательство обычай, принятые между Государями, как содержать посредством взаимных сего рода даров доброе между их Дворами согласие. По том обращается он к |49| Китайскому характеру; и приняв голосе упрекающий, продолжает:

«Ваш Император, как вы сказываете, есть величайший Государь; но каким образом чужестранцы, так как мы, могут о сем судить, ежели не по поступкам Мандаринов его, и по добру, или злу, чинимым именем его на границах? Но туда надлежало бежать с оружием для освобождения оных от их тираннов. Нет, вы не знаете, что такое есть жить дружно с вашими соседями. Вы все велики и пышны на словах; много обещаете, но ничего не исполняете: думайте ли вы подлинно, что легкомысленные обещания, суетные приветствия, и непостоянные поступки, могут когда нибудь [61] приобрести вам друзей? Без сомнении нет».

К сей укоризне Хан Манжурский присовокупляет жалобу на обряды. Она заключается в следующем:

«Я приметил в ваших письмах, что вы поставляете вашего |50| Императора на ряду с Тиеном ²¹, и что Лилама в своих равняет вельмож Двора вашего со мною: сей обычай не может быть терпим. Государь, заступая на земле место Тиена, чтоб управлять народами, может носить на себе знаменитое звание Тиендзе (Сын Неба), и чрез то долженствуют отличены быть [62] от прочих человеков. И так должно, чтоб вы впредь старались писать в письмах ваших Императора своего ниже Тиена. Я согласен, чтоб вы писали меня ниже сего Государи; но хочу быть помещен, как то и справедливо, выше всякого из его подданных, Естьли же вы поступите противно сему, будьте |51| уверены, что я почту себя чрез то обиженным».

Наместнике, получив второе письмо Тайтсонгово, тотчас отправился ко Двору, предприяв изходатайствовать там точные наставления, как поступать ему с Манжурами. Он даже решился открыться в том Императору, не скрывая от него ничего о существенном состоянии Наместничества его; но по прибытии в Пекин Юентсонгоан нашел Государя скончавшегося, а возведенного на престол брата его Гоайтсонга, к которому не мог он иметь никогда свободного доступа. [63]

Доброе свойство нового Государи, и любовь его к наукам, соделали его безконечно любезным народу. Однакожь такова была судьба обстоятельств, что царствование его было бедственнейшее как для Монарха, так и для подданных его. Ни малейшего уважении вне пределов, великие пронырствы при Дворе, безчисленные неудовольствия и частые возмущения в провинциях: вот чего |52| стоило Императору Гоайтсонгу употребление к делам недостойных Министров! Он был последний в роде своем.

25. Советъ его показал сначала мало благоразумия, или мало усердия, попустив возвратиться Юентсонгонгу в Леаотонг, не взяв с ним надлежащих мер к удовольствованию Татар, или по край ней мере к удержанию их в должности. Погрешность была чрезмерна, от которой кроме ужасных следствий и ожидать было не чего. [64]

Государь Манжурский, не видя никакого начала к миру, вооружился наконец явно против Китайцов. Он, приказав собраться коннице из мужественнейших людей своего народа, повел оную сам и опустошил множество земель. Думают, что он разорил три больших города, двенатцать уездных и более 20 небольших крепостей, недавно построенных для охранения сих границ. От него только зависело причинить зло большее; но он захотел лучше остановиться |53| посреде похода своего, чтоб дать время Китайцам рассудить здраво о следствиях войны сей, которую мигли они отвратить договором.

О сем-то тогда помышляли они всего менее. Вопль озлобленаного народа, и опасность, которой подвергалась Империи, попущая возрастать к бедствию Императора возмутившемуся подданному, слабо трогали Двор Пекинской. Министры не почитали даже дела сего [65] так важным, чтоб уведомит о сем Императора; да и подлинно он не знал о нем ничего. Манжуры, ставшие при вратах столицы его, были первые, известившие его о возмущении своем и об успехах. Для получения сих успехов Тайтсонг взял сначала прибежище свое к единственному средству иметь их непременно, которое ничто иное есть, как воинский порядок, доведенный до возможного совершенства.

26. Собравши многочисленное войско, в которое поместил он |54| многих Мунгалов, Государь сей разделил все оное на 8 больших корпусов, под толиким же числом знамен, различенных между собою разными цветами, от него им назначенными. Желтой, красной, белой и голубой, были цветы первых четырех, долженствовавших носить оные без всякой смеси. Остальным четырем дал он те же цветы, [66] что касается до земли их; но широкая различного цвета кайма не допущала смешиваться им как между собою, так и с прочими. Все сии корпусы разделение были на разные бригады, именуемые Тшалан; каждая же бригада и сама разделялась намногия большие роты, Татарами Нигу названные.

По учинении сего распоряжения, Тайтсонг представил подробно Начальникам поколений своего народа, и некоторым Князьям Мунгальским, начертание похода, предпринятого им против Китая, и средства, которые хочет употреблять он для получения в том успехов. Все единодушно согласились с намерением его, |55| быв убеждены внутренно, что толь искусный и мужественный Предводитель с таким храбрым войском не мог не быть завоевателем. Рассуждение сие было весьма основательно; но оно показалось еще достовернейшим тогда, когда, по окончании [67] генерального смотра, Государь сей относя слово свое к Начальникам войска, говорил им речь следующего содержании:

27. «На предприятие, занимающее нас, должны мы взирать так, как на дело свойственное общему благу нашего народа, и не позабывать, что вы и я идем исполнять определения Тиена в следствие чего да предохраним себя, чтоб не сделать нам ничего способного раздражить его. А вы, Князья, Полководцы и прочие Чиноначальники войска моего! послушайте со вниманием, что я скажу вам; вот мои повеления:

Не творите никакого зла тем, которые добровольно покорятся нам; ниже тому, кто бы то ни был из |56| принадлежащих им, даже до самые курицы.

В сем случае добровольного покорения, не разлучайте никогда отцов от детей их, ниже [68] мужей от жен их; воздержитесь от всякого насилия в рассуждении женского пола; не обирайте имения ни у которого из пленников; не разрушайте строений, не сокрушайте домашних приборов и не посекайте древа без великой нужды.

Чтожь касается до наказании, вот правило, которому должно следовать: да накажется неупустительно смертию тот, кто умертвит человека, покорившегося нам; сиежь самое наказание распростирается и на тех, кто сделает насилие женам и девицам, с намерением, чтоб обругать их. Другие проступки, заслуживающие смертной казни, да накажутся по обыкновению сотнею ударами плетей.

Впрочем да удержатся от вина по переходе чрез |57| Шангайкоанг ²². А вам, Князья, [69] Полководцы, и прочие Предводители войска моего! препоручаю исполнить мои повеления. Кто из вас не будет иметь смотрения в сем случае, тот должен опасаться тогожь самого наказании, какое заслуживает виновный».

Несколько дней по объявлении сих законов, все войско вступило в поход. Оно перешло большую стену, не находи ни малейшего сопротивления, и вступило в Китай в день 10 луны ²³, |58| то есть около половины Декабря 1629 году. Левое крыло дошло даже до Ганеулкоанга ²⁴, города довольно крепкого, которой [70] Манжуры решились блокировать. Но Правитель оного не такой был человеке, чтоб дать запереть себя легко узнав о неприятельском приближении, вышел он из крепости с лучшею частию своего гарнизона, и с стремлением напал на первых Татар, встретившихся с ним. Татары делали сильный отпор; а как остальное их войско прибыло к ним в пору на помощь, то перерубили они весь отряд Китайской. Начальник в Ганеулкоанге Правителем оставленный, услышав о сем разбитии, тотчас остриг волосы свои по Манжурски и ввел их в крепость.

Мандарин, начальствовавший в |59| Тшинкиакеу ²⁵, поступил в таком же случае еще хуже. Он вышел на встречу Тайтсонгу, предводительствовавшему правым [71] крылом, вручил ему ключи городские и отдался ему со всеми людьми без сопротивлении. Но не так поступил один великой Мандарин, правящий должность Наместника в части Петшели, и |60| пребывающий в Тсунгоатшеу ²⁶. Как [72] не было никакого вида, чтоб он сдался сам собою, то Тайтсонг хотел его убедить к сему письмом своим. Письмо ево было понудительно, и не терпело никакого возражения, взирая на невозможность, в которой находился город, к долговременному против Татарских усилий сопротивлению. Но нещастный Наместник не мог решиться учинить толь явное вероломство, пример которого был бы пагубен в настоявших обстоятельствах. И так положил он повесить себя с отчаяния; после чего жители Тсунгоа тотчас отворили вороты. [73]

|61| Большая часть Татарского войска пришла тогда соединиться около сей крепости, откуда отправилось оное с поспешением к Пекину. Уже довольно близко подошли к нему, как Тайтсонг обнародовал следующий манифест всем вообще Китайцам:

29. Император Манжурский Мандаринам, воинам и всему Китайскому народу!

«Недавно пред сим пребывании мы на границах вашей Империи, и жили там, как вам известно, по должности народа покорного и верного. Тут в древния времена составляли мы с Йеге один народ, когда одному из Императоров ваших за блого рассудилось разделить оные пределы на две части, и лучшую из них |62| отдать Йеге ²⁷. Сие есть одно из тех притеснений, на которые мы [74] многократно жаловались, не получив однако же никакого удовольствия. О сем известили мы Тиена прежде начатия настоящей войны; и Тиен благословил ее, как вы видите, предав нам тотчас всю страну, распростирающуюся на восток от реки ²⁸.

Тайдзу, державнейший отец мой, довольствуясь сим завоеванием, и паче всего желая мира, писал к Двору вашему ²⁹, который не удостоил его и ответом своим. И так по возобновлении войны Тиен продолжает благоприятствовать нам даже до сего дня: все лежащее по длине реки к западу покорено |63| власти нашей. Какие однакожь преимущества ни имели мы, но мир [75] всегда был предметом моих желаний. Я ничего не упустил к твердому оного между нами и вами постановлению: уверяют в том письма мои; не только не имели к ним никакого уважения, но нас презрили даже до того, что поступили с нами недостойным образом. После чего известив о сем паки Тиeна, вооружился я опять; по успехам же, полученным оружием моим, Двор наш должен с нами согласиться, что он принял весьма дурную сторону.

А вы, Мандарины, воины и весь народ Китайский! знайте, что те из вас, которые мне добровольно покорятся, получат более богатства и чести, нежели сколько когда нибудь они имели их под правлением Мингов. Но ведайте и то, что все также отрицающиеся от непокорности умерщвлять будут без пощады: |64| а тогда не вините вы меня, ибо [76] не я буду умерщвлять их, но Государь ваш и Совет его.

Они говорят мне в укоризну, что Государь столь малой области, какова есть моя, никогда не должен приписывать себе достоинства Ши (Императора); но я им отвечаю, что Леао, Кин и Юен имели сначала весьма малые земли, однакожь они приняли на себя достоинство Ши, и овладели всем Китаем, или частию оного. Самый основатель поколения Мингов, что был? Бонза Гошанг ³⁰, которого Тиен благоволил возвысить даже до престола: ибо [77] Тиен возносит того, кто ему |65| благоугоден. Кто знает, не избрали ли он меня соделаться некогда вашим Государем и быть преемником Императоров Мингов?»

Ежели манифест сей не успел произвести в разумах Китайцов всего действия, ожидаемого Тайтсонгом при обнародовании оного: по крайней мере он легко вразумлял их, до какой степени честолюбивый Манжур распростирал свои намерения. Все казалось вспомоществующим ему с стороны военных действий; войско Китайское не смело пред ним казаться: мало было таких крепостей, которые хотели бы подвергать себя опасности осады, и он видел себя при вратах уже Пекина.

30. Между тем, как со всех сторон приходили многочисленные корпусы войска в помощь сей столице, Хан Татарский за блого рассудил окопаться в стане, [78] чтоб быть в безопасности от всякого нечаянного нападения, и из которого мог бы он свободно выводить свои отряды. Гетзе, увеселительный вне города Императорский дом, было место, избранное им для сего, по |66| выгодному его положению, по изобилию фуража и свободного с ним сообщения.

Был, правду сказать, весьма близко, на большой Пекинской дороге, стан Китайской под предводительством искусного человека, которые мог бы тревожить Манжуров; но ужасная клевета, погубив сего Полководца, привела Татар в совершенную безбоязненность с стороны сей.

Мы видели пред сим переписку Тайтсонгову с Юентсонгоаном, Наместником Леаотонгским, о снискании дружбы с Китаем. Сей Мандарин сильно представлял о сем первому Министру, называемому Сиенлонзи, которые однакожь по упрямству [79] своему ничего не сказал о том Императору. По том Юентсонгоан, живши год в Шинианге, по возвращении туда из Пекина, принужден был, оставя Манжурам всю провинцию, набирать войско в Петшели; он соединил |67| его с войском, приведенным к нему друзьями его из разных мест, и так составил небольшую армию, никакого уважения недостойную. Место стана, избранное им, было хорошо; но оно находилось, как мы сказали уже, весьма близко от Гетзе, Татарами занятого.

31. Хотя близость сия поистинне не имела в себе никакого с неприятелем согласии, однакоже придворный Вельможа, смертельный враг сего старого Наместника, почел то удобным случаем к совершенному утолению ненависти своей. Он дал разуметь Императору, что сей Мандарин, толь ревностные по наружности, в самой вещи был [80] предатель, который введши Манжуров в Китай, не замешкает соединиться с ними. Положение стана его и молчание, умышленно ему приписываемое в рассуждении жалоб и требований Татарских, давали клевете вид истинны, сначала поразившей Императора. Но Монарх сей, так как |68| правосудный Государь, страшась обвинить невинного, хотел прежде основательно познать существенность сея измены. Он дал повеление любимому евнуху рассмотреть дело со тщанием, приехавши к обвиняемому для познания поступок его, так чтоб Наместник и не помышлял о сем ничего.

Евнух, так как и большая часть подобных ему, был не что иное, как совершенный бездельник, проданный доносителю Юентсонгоанову. Он выехал из Пекина и был несколько дней отсутствен от сей столицы, не являясь однакожь в стане [81] Наместниковом. Возвратясь по том мгновенно, и притворясь человеком, приведенным в ужас, говорил он своему Государю, что обвиняемый Мандарин был действительно виновен; что он непрестанно трудится о снискании себе любви у войска, и что все погибнет, ежели дадут долго жить сему изменнику. Средство к погублению его есть тем удобное, присовокупил евнух, что сей вероломный полководец и не воображает того, что его подозревают.

|69| По сему известию, за самое верное Монархом принятому, Государь сей писал к Юентисонгоану, чтоб он тотчас явился ко Двору, для рассуждения при оном с Министрами, и для принятия с ними надлежащих мер к должному против Татар сопротивлению. Повиновение было самое скорое: но лишь только обвиняемый явился во Дворец, наложили на него оковы и стали [82] судить его судом по форме. Не смотря на все то, что мог он сказать в оправдание свое, сей невинный Генерал, и действительно усердный Государю своему ³¹, был осужден на смерть, так как обличенный в предательстве; что и исполнено в средине улицы. Сей один поступок подает способ рассуждать о свойстве, владычествовашем тогда в Пекине: |70| свойство пронырливости, подлой ревности и заговоров, которого слабый Император был игралищем.

32. Однакожь в то время, о котором мы говорим, Государю сему в защищении столицы его хорошо служили. Правда, что у Татар недоставало артиллерии, и [83] они почти не имели столько войска, сколько потребно его было к окружению сего великого города; но не взирая на то, они беспрестанно разъезжали вокруг стен, изыскивая случая, как бы напасть врасплох на осажденных. Тайтсонг сделал еще нечто и более: ибо осмотрев окрестность, напал он нечаянно на рассвете на стан, 40000 человек в себе заключающий, окопанный под пушками Пекина, и взял его меньше, нежели в час, Манжуры тотчас подошли к одним городским воротам, лежащим против взятого стана; но образ, как там их приняли, понудил оных отступить с уроном. Moжeт быть, что тогда поняли они, что взятье сей столицы было дело еще не сбыточною: хотя они |71| и всегда надеялись, что по случаю продолжения войны второй поход непременно совершит то, что они в теперешний начали. [84]

33. Сего покушения по крайней мере было довольно к понижению Китайцов. Хан Манжурский, довольствуясь сим успехом, не помышлял более ни о чем, как о приуготовлении себя к оставлению Китая; он думал, что не найдет никакого препятствия к возвращению своему, и он имел причину так мыслить: однакожь обманулся. Один из лучших Генералов Имперских, предвидя путь, по которому Манжурам должно будет итти, взял твердое намерение остановить их в тесном проходе. Место, избранное им к постановлению войска своего, было само по себе весьма крепко; а он присовокупил к тому с поспешением еще окопы, столь хорошо расположенные, что они соделали его почти неприступным.

34. Несколько отрядов, заблаговременно отправленных для осмотрения места, а особливо тех ущелий, чрез которые войско [85] долженствовало проходить, нашли бы сети, расставляемые для него, и можноб было избежать их без дальнего затруднении, удалясь несколько в сторону: но сия мудрая предосторожность пренебрежена, а беда была уже невозвратима тогда, когда приметили оную. Паче всего умножалась опасность, тем, что Тайтсонг получил известие, что другое Китайское войско шло с поспешностию нападать на него с тылу, и держать Татар между двумя огнями.

В толь нежных обстоятельствах Хан Манжурский не долго размышлял; он приказал спешиться половине войска своего, и притворился, что хочет нападать вдруг на многия места, хоти и предопределял силы свои против одного только самого крипкого и паче прочих хранимого. Начальник Китайский сколько был ни искусен, тотчас дался в обман. Видя пробирающихся Манжур на право и на лево, [86] |73| думал он, что можно ослабит место, назначенное от Татар их целию, быв уверен, что оно по причине естественной своей крепости и трудного к нему приступа, будет менее подвержено нежели другия, сильным приступам, к ним приготовленными. Точно противное тому случилось: приступы в других местах делались для одного только вида, вместо того, что здесь сделан он со всевозможнейшим усилием. Ужасная досада, смешанная с яростию, приводила осаждающих вне себя. Они стремились на высоту валов, бросались на неприятеля и подкрепляли себя столь хорошо, следуя один за другим беспрерывно, что наконец Китайцы были задавлены. По преодолении сего места те, кои защищали прочия, оставили их мгновенно; и так путь сделался свободен.

Хан Манжурсчий, быв чувствительно тронут утратою [87] многих мужественных здесь людей, с самого места сражения писал к Императору Китайскому, убеждая его к заключению с ним дружественного мирного договора. |74| Письмо его малое сделало впечатление в разуме сего Государи, так что оставили оное по обычаю без ответа. Двор Пекинский ласкал себя надеждою, что Манжуры скоро утомятся движениями, предпринимаемыми ими столько лет уже, что со временем любовь к покою возмет над сим народом древнюю свою силу; и что когда Тайтсонг, не имея у себя сына, скончается без наследников: то новая Монархия непременно падет сама собою; воображение, по видимому самое легкомысленное, по событию явилось однакожь дельным.

Победителе Китайцов конечно не ожидал ничего подобного тому. Понеже он предпринимал нейти паки в Китай в конце сего же самого, или по крайней мере в начале будущего 1631 года: [88] то он оставил выборных людей из под осьми своих знамен в местах, которые хотел сберечь между Леаотонга и Пекина. Чтожь касается до него, то он поехал прямо в Шинианг, назначенный местом обыкновенного |75| его пребывании, где во все то время, которое он там пробыл, тщание его посвящено было пользе его народа.

35. Сначала ввел он между своими подданными разные Китайские обыкновения, как до управления общенародных дел, так и до поведении частных людей касающиеся. В Шинианге увидели, так как и в Пекине, то, что называют шестью великими приказами: первые государственный, или градоначальнический, долженствующий определить чиновных в наместничества, а особливо смотреть за их поведением; вторый государственных доходов; третий, обычаев, обрядов, или преданий; четвертый военный; [89] пятый следственный, что отвечает нашему уголовному; а шестый общенародных зданий.

Тайтсонг установил по том самый существеннейший для общего блага порядок, то есть порядок и образ, который должно наблюдать в браках, утверждая степени родства и свойства, долженствующие быть впредь |76| ненарушимыми. Сей Государь, толико же добрый Законодавец, как и великий Воин, без сомнения сделал бы еще более в рассуждении законов и поправления их, ежелиб военная его склонность и негодование против Китайских Министров, упрямо настоявших в том, чтоб ничего не начинать им к снисканию от него мира, не возвратили его к воинам.

36. Главнейший предмет похода в сем 1631 году состоял в том, чтоб овладеть Талингом, во что бы то ни стало. Город сей назывался иначе [90] Лингтшин-Тшеу ³², место тогда весьма крепкое в провинции Шантонг, взятье которого могло подвергнуть Хану великую область. Поход войска долженствовал быть продолжителен; но как гарнизоны Татарские благополучно удержались в крепостях, занятых ими на границах Петшели: то Манжуры поспешным ходом |77| дошли до Талинга, не находя ни малейшего препятствии в пути своем. Но затруднения ожидали их при окончании похода, у них не было артиллерии; а осажденный город имел оные много. Пекинской Двор, предузнавший намерение Татар, ничего неупустил к снабдению крепости всем нужным. Впрочем начальстовавший в ней Мандарин Суташеу [91] был человек знаменитый, решившийся твердо защищаться.

Тайтсонг скоро понял затруднение, которое будет он иметь в своем предприятии: но будучи не такой человек, чтоб легкомысленно оставлять намерение свое, старался он по крайнее мере принудить голодом к сдаче тех, которых не мог покорить явною силою.

Вопервых, чтоб обеспечить себя в рассуждении вылазок, приказал он вырыть широкой ров, который бы окружал город со всех сторон столько, сколько местоположение сделать сие |78| позволяло; по окончаниижь сей работы начал он другую между станом своим и открытым полем: последняя состояла в стене, с редутами и зубцами, с посредственным рвом, пересекаемая которых в известьем расстоянии окружное ль составляла крепостцы, одну за другою следующие, где и расставил он для стражи хорошие [92] караулы. Намерение его было запереть тем пути ко входу помощи, которая рано или поздо непременно появится.

По совершении сих укреплений, Хан Татарской уведомил о сем Комменданта Китайского письмом, толико же учтивым, колико наполненным основательными причинами, весьма способными обязать его к сдаче крепости. Суташеу отказал в том начисто, быв обнадежено что Наместники близ лежащих провинции помогут ему. Одна из сих помощей прибыла и действительно несколько дней спустя по том, и она состояла по меньшей мере в 40000 человек. Сигналы, поданные оною, подкрепили мужество осажденных, и в то же время вразумили их о том, чего от них |79| ожидали. Впрочем употребление сих сигналов не имеет ничего чрезвычайного в Китае в подобных сему обстоятельствах; и можно без труда понять, что [93] удобно их употреблять в пользу. Суташеу по крайней мере в том не обманулся: он знал достоверно, что от него требовали, чтоб он на рассвете вышел со всеми своими людьми против Татар, между тем как вспомогательное войско нападет стремительно на одну часть их стана: но Хан Манжурский разрушил все сии намерения. 37. Лишь только новоприбывшие Китайцы приуготовлялись к некоторому отдохновению, в ожидании часа к нападению, как Тайтсонг показавшись вдруг, предводительствуя 20000 лучших своих воинов, входит в стан неприятельский, приводит его в расстройку и всех разгоняет.

Между тем полководец, начальствовавший сею помощью, не так обробел, чтоб не мог он соединить в двух милях оттуда большей части людей своих. |80| Они собрались там даже с надеждою, быв уверены, что Манжуры довольствуясь победою, ими [94] одержанною, не помыслят гнаться за ними далее: но они в сем обманулись. Тайтсонг дал им время соединиться, чтоб тем удобнее ему было разбить их; в чем он так успел, что весьма малое число избежали погибели: Начальники и воины все побиты, или взяты в плене.

Из сего великого числа пленных один только отрекся остричь себя по Татарски и с охотою между ими записаться: то был их Полководец. Он упрямился даже несколько дней отрицаясь вкушать пищу, дабы избавиться, как говорил он, труда и посрамления, которые будут иметь неприятели от умерщвления его. Однакожь сей человеке, мало помалу приходи в разуме, в четвертый день переменил мысль срою; он позволил принести к себе пищу, смотрел на нее без отвращении и вкусил оную. Тайтсонг рассуждая, что великодушный поступок не [95] |81| будет излишество, благоволил даровать ему жизнь: он удовольствовался заключением его навсегда в монастырь Бонзов, лежащий в окрестности Шинианга.

Хотия ожиданная в Талинго помощь и имела объявленный нами жребий, однакожь великий Мандарин Суташеу не менее прежнего пребывал в твердом намерении защищаться. Два письма, скоро одно за другим писанные к нему от Хана после победы его, не произвели в сем Коменданте никакого впечатлении. Между тем весьма нуждались в городе, в который в продолжение четырех месяцов ничего нельзя было доставить. Тайтсонг узнав о сем чрез переметчиков, казалось искренно жалел о том. Он отправил к Начальнику одного из знатнейших пленников, чтоб всевозможнейшим образом смягчить сию жестокосердую душу, которая по мнению Манжур, являла чрезмерную уже твердость. [96]

Суташеу, побежденный необходимостию, до которой он |82| доведен был, склонился на предложении посланного и обещал выслано скоро сына своего, для условия о всем с Татарами. Сей молодый господин на другой день действительно явился в назначенном ему месте для договоров; он там заключил их, и клялся имянем отца своего сдать крепость на другой день.

38. Суташеу подтвердил тотчас все сделанное сыном, хотя предпринимаемые им намерение долженствовало иметь бедственные по себе следствия, одно из которых весьма беспокоило его. Входя в Талинго, сей Мандарин принужден был оставить жену свою в Кинтшеу, в городе, недалеко оттуда лежащем; по покорениижь своем ³³, о котором он мыслил, весьма не вероятно [73 (97)] было, чтоб возвратили ему госпожу сию. Но супружеская любовь |83| не менее замысловата, как и всякая другая: здравый разум, подкрепляющий оную, должен соделать ее еще действительнейшею. Коликой похвалы достойнаб была любовь Суташеу, ежели бы он, усердствуя супруге своей, был всегда верен Государю своему!

39. В вечер того же дня, в который заключен договор, сей верный супруг вышед из города, пришел тайно к Тайтсонгу. «Государь! говорил он ему, сказавши о себе: сего не довольно, что вы овладении Талингом, когда неприятели ваши удержат Кинтшеу. Власть моя, то правда, распростирается еще над сею крепостию; но перестанут повиноваться ей, когда узнают, что я отдался вам. И так пришла мне мысль, которую почитаю я за должность открыть вам. Я согласился с Правителем Кинтшеу, чтоб увидев [74 (98)] себя доведенного до крайности и принужденного оставить Талинго, произвести сильную стрельбу из артиллерии, дабы он по сему сигналу вышед из крепости |84| своей, предводительствуя своим гарнизоном, напал врасплох на часть стана вашего, и после того взял бы меня с людьми моими. Завтра, ежели Ваше Величество на сие согласны, велю стрелять я очень рано из всей артиллерии. Гарнизоне Кинтшеусской выдет по сему знаку; а вы приуготовьте все так, чтоб отрезать оный. Пущай допустят меня только войти в сию крепость, с 20 или 30 человеками, препровождающими меня; я же обещаюсь отворить вашим воинам вороты оные».

Предложение сие принято было очень хорошо, и Тайтсонг подтвердил все предприятие. На рассвете другого дня слышна сделалась стрельба в одном из сих городов: почему гарнизоне и вышел [75 (99)] из другого; его отрезали без великого труда, и все точно так было исполнено, как о том согласились на кануне. Таким образом Тайтсонг взял Кинтшеу, а Суташеу возвратил жену свою.

Кажется, что успехе сего похода, хотя и медленный, |85| долженженствовал бы возбудить Манжур к каким нибудь дальнейшим предприятиям: однакожь они довольствовались взятьем сих двух крепостей, оставя Китайцам полную свободу вооружаться друге против друга и изтреблять себя взаимно.

С начала осады Талинго многие ревностные Мандарины, весьма желавшие сохранить сей городе, считали за должность свою помогалть оному. Сверьх корпуса, состоявшего в 40000 человеке, совсем разбитого Тайтсонгом, набрали в провинции Шантонгской великое войско, о котором думали, что довольно его будет одного к предпринимаемому намерению, [76 (100)] чтоб принудить Татар оставить осаду. Но сие войско, неполучавшее жалованья, возмутилось в походе своем и произвело в разных местах безчисленные бедствия. Усилие, употребленное к их наказанию, послужило к бегству только малого числа; между тем как остальное множество сих мятежников, соединенных под руководством искусного Начальника, осмелилось сражаться дважды, где оно сдержало победы.

Наконец сии бунгповщики |86| получили свое удовольствие. Они видели, что Дворе не перестанет их гнать за то, да и народ, разоренными ими, с помощию добрых воинов сделается первым мстителем обиде своих. И так хотели они не шути войти в должность и усерднейше просить прощения. Но Двор, за месяце пред тем ими обманутый, не имел к их прошению никакого уважении. А чтоб удостоверить их в намерении, которое [77 (101)] имели не уладить их: то Генерал, отправленный против них в начале сего 1632 года, напал на них при переправе чрез реку с такою силою, что изрубил на части весь арриергард их.

40. Сие поражение заставило их вытти из Китая; они уверены были, что возвратятся в него с добрым препровождением, ежели прямо отдадутся Татарам. Тайтсонг, к которому они писали о сем в Шинианг, разумел весьма хорошо собственную |37| свою пользу, и по тому не мог не принять добровольного их подданства и службы. Он писал к ним, чтоб они, собравшись все вместе, поплыли в Леаотонг; что они тотчас и сделали, отнявши силою все суда, на берегах ими найденные. К ним пристало столь много недовольных Китайцов, что число сих бежавших возходило более ста тысячь, считая в том числе жене и детей их. [78 (102)]

41. Может быть, что по причине сих новых подданных, Манжурский Хане хотел употребить большую часть следующего 1633 года к окончанию учреждений, начатых за три года пред тем. Для смягчения в особенности несколько суровых нравов народа своего, учредил он общенародные училища, где обучались трем языкам: Манжурскому, Мунгальскому и Китайскому. Он сам присутствовал при первых освидетельствованиях, или испытаниях, чинимых Баккалаврам, или подмастерьям, по обряду Китайскому, не |88| упущая ничего к возбуждению благородного соревнования в юношестве.

Таковый поступок должен казаться благоразумнейшим, кто захочет по надлежащему проникнуть его. В самом деле случилось так, что Китайцы, мало довольные настоящим правлением, и принужденные оставить [79 (103)] свое отечество, воображали себя, что они нашли паки оное, удались к Манжурам. А сии с своей стороны, оставляя ежедневно, с помощию словесных наук, нечто из древней своей грубости, приобучали обитателей Китая не считать их по старине народом диким и варварским.

42. Хан Манжурский не замедлил воспользоваться сими выгодами. Войско его, перешедшие в третий раз большую стену четырмя разными путями, соединилось при Сутшеу ³⁴ в |89| провинции Шанзи. С помощию отправленных оттуда на право и на лево отрядов, менее двух недель увидел он себя обладателем всех малых окрестных крепостей, которые могли бы тревожить его в походе. Тайтсонг предприял оный, подаваясь к Петшели, где разнесся смутные слух, будто Китайское войско [80 (104)] было не далеко, и будто хочет оно сразиться с Манжурами. Хан тотчас остановился и ожидал неприятеля с твердостию: но видя в пятый день, что он еще не показывался, и будучи в нетерпеливости иметь об нем достоверные известии, пошел сам искать его с малым числом войска, состоящего из лучших людей его. Лишь только взошел он на пригорок, удаленный на две, а и много на три мили от стана его: то увидел Китайцов стоявших так же в таборах, и |90| занятых окопыванием себя под пушками Тайтшеу ³⁵. Мгновенно возвращается он в армию свою, берет из нее большую часть, и на другой день отправляется нападать на Китайцов, которые попустили разбить себя и обратить в бегство; после чего Тайтшеу тотчас отворил свои вороты. [81 (105)]

Сия победа после толь многочисленных других успехов, полученных в четыре года Татарами, казалось, что возбудила должное внимание Министерства. Сверьх знатного умножения войска, сделанного в сем 1634 году, Двор принял еще другое средство к повреждению Манжуров, на которое полагались много. Средство сие состояло в подробном манифесте, обнародованном от имени Императора, обещавающем совершеннейшее прощение всем подданным Империи, предавшимся Татарскому Хану, ежели они тотчас оставят его службу. В нем увещавали также Мунгалов наилучшим образом познавать истинную их пользу, сравнивая существенные выгоды, которые могли они ожидать от первого Монарха в свете, с суетными обещаниями подданного |91| возмутившегося против своего Государи. Наконец давали разуметь тем и другим, что сия [82 (106)] Манжурская война, являясь в виде великого пожара, была не что иное, как мгновенный пламень, неспособный встревожить Китайцов: ибо Империи имеет безчисленные средства к погашению сильнейших пожаров и к строгому наказанию творцов оного.

Непременно должно было ожидать, что Тайтсонг, привыкнув уже писать, не преминет ответствовать на манифест сей. Он сделал сие с важностию, однакожь с видом такой умеренности, которая имеет в себе то, чему должно удивляться в Татарском воине, сильно вооруженном и всегда побеждающем. Вот ответ его: [83 (107)]

43. «Император Манжурский Императору Мингов ³⁶.

|92| Вчерась читал я повеление, отправленное от Вашего Величества и обнародованное в Шанзи. В нем сказано, что Манжуры были пред сим подданные вашей Империи; дело сие известно, да и минувшие наши бедствии долговремянно будут нам напоминать о том. Так, Император Мингов! вы были верьховнейший Государь обширных стран, нас окружающих, и мы зависели |93| от вас, как и прочие: но [84 (108)] Мандарины ваши поступали с нами с такою жестокостию и безчеловечием, что иго сие соделалось нам несносным. Мы жаловались на то многократно, токмо никогда не возможно было жалобам нашим дойти до вас.

Видя, что таким образом затворяют нам вход ко престолу, между тем как ежедневно утесняли нас без жалости, взяли мы прибежище к оружию, так как к последнему средству людей мужественных, кроме которого иных уже и не оставалось народу нашему, доведенному до отчаяния. Мы ласкали себя надеждою, что Ваше Величество, вопросив нас о причине сего всеобщего восстания, благоволите наконец явить нам правосудие, которым всякой Государь должен своим подданными. Ежели бы прислан был от вас какой нибудь поверенной, с которым могли бы мы заключит мир твердый, то без [85 (109)] без всякого сомнения жили бы мы с Китаем дружески.

|94| Даже и теперь, ежели Ваше Величество чистосердечно желаете сего мига, вам остается только прислать к нам человека разумного и праводушного, который осведомился бы со тщанием о всем минувшем касающемся до нас: но чтоб сделано было сие без замедления. Я прошу также, чтоб сей посланный был добрый человеке; ибо знаю, что люди свойства сего при Дворе вашем суть весьма редки. Все ваши чиновные стоят один за другого, и ищут только обмануть вас. Коль скоро войско мое приближается к вашим землям, то Китайцы один другого понуждают и стараются обрезать волосы свои по Манжурски. Между тем не правда ли, Император Мингов! что ваши Начальники распущают слух, будто они обращают Татар моих в бегство? Ваше Величество [86 (110)] можете из сего приметить, что должно мыслит о всем говоримом ими обо мне».

Сие Китайцов тщеславие, в беспрестанном ими в Пекине распущении лживых слухов, |95| клонящихся к порицанию Манжуров, можем быть никогда столь велико не было, как в конце сего года. Было весьма жестокое сражение между двумя корпусами Китайкой и Татарской конницы, в котором победа казалась несколько времени нерешимою. Сего довольно было для полководца Китайского, чтоб смело приписать себе оную в письмах, писанных им ко Двору. Особливо делал он великой трофеи из знамя Манжурского, по нечаянности ему доставшегося: уведомляя без околичностей одного Министра из друзей своих, что ежели он не посылает в Пекин большего числа знамен, сие по тому, что он презирает бедную сих варваров добычу. [87 (111)]

44. Тайтсонг узнал чрез лазутчиков своих о сем Китайском хвастовстве, с должным против оного негодованием. В тожь самое время писал он к Мандарину, от Китайского полководца известие получившему, и он не имел великого труда дать возчувствовать ему лживость первого. Он окончал письмо свое выражением, без сомнении |96| наездническим, мало достойным толь великого Государи. Оно состояло в роде вызова, которым обязывался он побивать всегда 10000 Китайцов с тысячью только Манжуров. «Я вас уверяю в сем, продолжал он; но ежели вы страшитесь подвергала столь очевидной погибели 10000 ваших воинов, то отправьте их только 1000, а я изрублю их на части с сотнею храбрых моих воинов».

45. За сим небольшим письменным сражением последовало [88 (112)] нечто важнее. В первых месяцах следующего 1635 года, Манжуры сделали набег на Китайские провинции, паче прежних жесточайший. Добыча тут было несметна в золоте, серебре, в штофах и скоте, не считая ужасного множества пленников обоего пола. Домашния и другия вещи, которых не могли они забрать с собою, все без изъятия были брошены в огонь. Срыли до основания более ста городов и местечек, так что |97| разхищенная страна казалась ужасною пустынею. По совершении сей безчеловечной лютости ³⁷, Хан Манжурский повел обратно войско свое в Леаотонг, для скончания в нем великого намерения, предприятого им за год пред [89 (113)] тем, ежели верить в том Татарским Писателям; но гораздо прежде по мнению Китайцов.

Хотя Тайтсонг в письмах своих всегда старался называть себя именем Ти, или Гоангти, что означает ими Императора, однакожь сие только для иного, как сам он говорил, чтоб устрашить Двор Пекинской. Намерении его не распростирались еще далее, как только чтоб признали народ его независимым по порядку, и на сем основании заключит бы твердый мир с |98| Китайцами; но дальнейшие завоевания, казалось, распространяли далее желания его; честолюбие его получаю чрез то новую пружину, и он решился уже прямо сделаться Китайским Императором.

46. Манжуры, подданные его, имели, как то приметить можно, ощутительную пользу в успехе сего предприятия, и для тога вспомществовали оному всеми силами; даже большая часть [90 (114)] Князей Мунгальских, давно уже плененных достоинством и ласковостьми сего Государя, ревностно желали возвышения его; возвышениежь сие до престола Китайского, для множества Китайцов, предавшихся ему, было единственное средство к удостоверению щастия своего, и может быть к исстреблению угрызений в совести своей. Таким образом казалось все приуготовляющим нанесть последний удар поколению Мингов, отъемля у него корону, тягости которые не могло сносить оно.

Однакожь, поелику явное честолюбие всегда ненавистно, то из благопристойности должно |99| было, чтоб Тайтсонг являлся действующим здесь по посторонним причинам. Сие-то побудило Начальников трех народов, участвовавших в предприятом им намерении, отправить к нему торжественно Депутатов, сильным образом просящих его [91 (115)] принять достоинство Китайского Императора.

Государь сначала казался удивленным от предложении, делаемого ему, и не только не принял он с опрометчивостью чести, которые искал пристрастно, но напротив того отказал в том с видом умеренности, которая в самой вещи никого не обманула. И так притупили вновь с прошением; по том употребили даже некоторый род насилия, в таковых случаях никогда не противное. «Изрядно, вы сего желаете, сказал наконец Монарх, так как человек, соглашающийся прогнив воли своей: я уступаю вашим прошениями Я признаю себя Императором Китайским, |100| ежели меньший мой брат ³⁸, Хан [92 (116)] Корейской, в самом деле пожелает соединиться с вами и признать меня в сем достоинстве.

Условие принято с радостию, и в тот же день положили писать к Хану Корейскому для соглашении его в пользу Тайтсонга. Вот письмо Начальников народа Манжурского:

48. Восемь Князей Ханского Манжурского поколения, и 17 великих знамен, Хану Корейскому!

«Исполняя волю Тиена, и сообразуясь с обстоятельствами времени, определили мы признать Государя нашего Императором Китайским. В минувшем году убеждали мы его сильно принять сие высочайшее звание, но тщетно; а сего года Князья |101| Мунгальские, собравшись паки ко Двору Шиниангскому, просили [93 (117)] обще с нами, чтоб он благоволил сделать нам удовольствие как можно скорее: он подал к сему надежду, о чем надлежит вам ведать, Хан Корейский! для вашей и нашей пользы.

Мы познали от старейших нас, что Империи не так присоединена к одному человеку, чтоб она не могла быть отдана другому ³⁹. Гоневу ⁴⁰, основатель поколения Мингов, покорил оную совершенно; но Кины, |102| прежде его в Юене царствовавшие, владели одною только частию ее. [94 (118)]

В поступке, учиненном нами, оправдает нас паче всего то, как и вам известно, что Государь наш одарен редкою добродетелию. Мудрость его удивительна, великодушие преславно, а щедрость беспримерна. Толь изящные качества приобрели ему сердца соседей его, и многие из них пришли и покорились ему добровольно. Области его распростираются уже к востоку и северу до моря ⁴¹, а к западу до Тангута ⁴². Как же можем мы отказать ему в том звании, которого он толико достоин? А вы, Хан Корейской! сделаете ли затруднение даровать ему оное?»

Письмо Князей Мунгальских |103| не менее убедительно; оно же [95 (119)] тем паче славно для избранного в Императоры, что Государь сей не произходил из их народа, и что одно только уважение к достоинству его убедило их покориться ему. Оно состояло из следуй щем:

49. Князей Мунгальских Хану Корейскому!

«Сие сделалось против воли нашей, что пользовавшись благодеяниями поколения Мингов, в продолжение двух сот лет, наконец объявили мы себя против оного. Притеснения Мандаринов их были толь странны, что не возможно нам стало далее сносить их. Мы соединились с Манжурами для избавления себя от рабства: видя впрочем одну только слабость в войске Мингов, одно плутовство в их Мандаринах, и |104| одни очевидные знаки Тиеновы, чувствительно народам [96 (120)] доказывающие, что число лет сего поколении готово к окончанию.

В Манжурском Хане напротив того с удовольствием признаем мы благость, наполненную мудрости в делах, во всякое время побуждающую его приниматься ему за полезное. Храбрость воинов его во всяком случае соделывала его победителем неприятелей его; все покоряется ему, и народы, плененные царскими его добродетельми, добровольно подчиняются законам его. Как же после сего сомневаться, что Тиен не предопределил его быть нашим Государем? И так мы предались ему без всякого изъятия, решась употреблять наши силы, и проливать всю кровь свою, служа сему Монарху.

Уже несколько тому времени, как просили мы его принять достоинство Императора. [97 (121)] Конкор ⁴³ с 16 другими Князьями приезжал в минувшем году в Шинианг предлагать ему калчаны 400000 Мунгалов. Тогда не благоволил он исполнить желаний нашего народа; но как и нынешнем году повторили ему тожь прошение, то он отвечал следующими словами: Хан Корейской, мой брат юнейший, что думает о том? Мы, Князья Мунгальские, уведомляем вас о всем сем деле, дабы вы, Хан Корейский, прислали ко Двору Шиниангскому кого нибудь из ваших Ханских сродников, ежели вы не рассудите за блого приехать лучше сами».

50. Хан Корейкой весьма был удален от того, чтоб ехать в путь к утверждению присутствием своим выбора новому Императору. Узнав предварительно о [98 (122)] содержании посольстве обоих |106| народов, отрицал он постоянно дать Депутатам аудиэнцию. Думают, что Тайтсонг ожидал уже сего отказа; но что по хитрой своей политике желал он с умысла поссорит Хана Корейского с своими Татарами у чтоб побудит их вести с ним жестокую войну, как скоро то благоугодно ему будет.

Что касается до согласии сего Государя, подданного Китайской Империи: то не почитали его путем способным к достижению оной; ибо дело сие доведено уже было до того, что не можно было бросить оного. Чтожь подумают Китайцы, говорили явно, что подумают и самые Кореяне, ежели Манжуры и Мунгалы поступать будут в советах своих по воле сего слабаго соседа?

51. И так решились обойтися и без них. В пятый день третьей Луны Депутаты [99 (123)] |107| трех народов: Манжурского, Мунгальского и Китайского, собрались с великим порядком во Дворец, каждый с челобитною в руках своих, Тайтсонг по входе своем принял сии бумаги милостиво; но прочитав их, просил он собрание обождав еще до 11 числа, определенного к великому жертвоприношению, которое хотел он учинить Тиену, и к которому приглашал всех их.

По наступлении сего дня, Государь совершил жертвоприношение с великим торжеством. Он роздал по том всем Вельможам по некоторой части жертвы; после чего не отлагая далее, объявил себя всенародно Императорам Татарским и Китайским. Он дал имя роду своему Тсинг, а летам царствования его Тсонгтэ. Десять дней спустя, пожаловал он между тремя народами разных Князей первой, второй и третьей степени.

Не льзя, не отвергая разума, мыслить, чтоб еси Татарской [100 (124)] поступок учинен был не с твердым намерением подкреплять оный. Ежели же бы то не так |108| было, чтоб значило сие, кроме пышных обрядов и суетного для увеселении позорища? По окончании сего все знамена получили повеление собираться в окрестностях Шинианга, откуда долженствовали они приготовиться к походу в Китай.

52. В самом деле войско вошло в оный без всякого сопротивления, и даже явилось пред стенами Пекина. Но сколько Татары ни усиливались, однакожь не могли взять сего города, так что поход их кончился, подобно прежним, причинением только великих разорении в провинциях; Петшели, Шантонг и Кианнанг претерпели паче прочих.

Хотя добыча, принесенная в Леаотонг, была неоцененна: но новый Император думал, что он ничего не сделал еще, по той причине, что столица не покорена [101 (125)] была, и что завоевание Китая казалось сопряжено со взятьем сего города. Сие-то понудило Хана предприять лучшие меры для другого похода, назначенного к половине |109| будущего года. Число войске, которые он хотел вести с собою, долженстовало распростираться за 300000 человеке, дабы оно привело его в состояние отрезать от Пекина привоз съестных припасов: но лишь только начался 1636 год, как все сии великие к завоеванию намерения изчезли.

53. Тайтсонг скончался в Шинианге, а с ним пала и ужасная сила восточных Татар.

54. Понеже не оставил он после себя ни одного сына; из братьев же его ни который не имел довольно честолюбия, или силы к преодолению соперников, которые захотелиб оспоривать ему корону: то сия Манжурская Империя сама собою переменилась в некоторый роде республики, начальники которые, или частные [102 (126)] Князья, по временам собирались в Шинианге на совет о делах общенародных; чрез то естественно стали жить по образу древних Татар: во внутренности их было довольно |110| спокойно; внешние же их набеги были скоропостижны и мимоходящи.

Китай с своей стороны, паче прежнего будучи неспособен тревожить сей бранный народ в приобретенной им независимости, или чтоб отнять у него обширную страну, которою он завладел, довольствовался содержанием полков на границе, расставленных вдоль по большой стене, чтоб удерживать отряды, иногда к ним подходящие. Сверьх сих разных для стражи корпусов делались иногда небольшие сражения, обыкновенно не имевшие по себе важных следствии, кроме того, что они не допущали ржаветь Манжурскому оружию. Сии роды сшибок, в которых выигрышь чаще бывал с стороны Татар, [103 (127)] возобновляли в них память Императора Тайтсонга, которого они почти обожали, и давали чувствовать народу, что он в состоянии сделать, ежели когда нибудь рассудится ему соединиться и итти против Китайцов.

|111| Конечно нет ничего удивительнее сего рода изнеможения, по странном волнении, виденном нами, тем паче, что в продолжение осьми лет столь чудного состояния, не было никакого договора между обоими народами, который мог бы обнадежить тот и другой в их безопасности. В осьмой же год тишины их, ибо для простого народа были они покойны, Манжуры наконец оставили оную: весь их военные жар возгорелся; но сим одолжены они самим Китайцам, о чем скажем мы в следующей Книге.

Комментарии

1. Сочинение О. Мартини издано в Анвере 1654 года под названием de Bello Tartarico Historia etc. В том же году переведено оно на Французской язык и напечатано в Париже. Дон-Жуан де Палафокс, Епископ Анжелополийский, писал также Историю о сем завоевании по-Гишпански, которая в 1670 году напечатана в Париже.

2. Вообще можно уверить, что в большее части сих сочинение военные действия самые важнейшие упущены, или приметно перепорчены: причина тому есть та, что Писатели не взяли время на нужное рассуждение о том, о чем хотели писать; или что писали сие по народным только и неосновательным слухам. Впрочем многие из сих Писателей, занимаясь своими только долами, перерывают повествование без околичностей, чтоб говорит о самих себе, о приключениях своих , о трудах их и пр. ...

3. Династия, или род, есть слово Греческое, употребляемое говоря о древних монархиях, чтоб выразить последование Государей одного поколения. Слово, употребляемое Китайцами, есть Шоу, но оно собственно означает продолжение династии.

4. Татария Азиатская, или Великая Татария, есть страна обширная, начиная с Китая, от Полудня к Северу лежит между Китайским морем и Восточным Океаном. Идучи от Востока к Западу в соседственную Китайцам Татарию, находятся Манжуры, Мунгалы, Калканы и Елеуты, известные в Европе под именем Калмыков. Вся Татария может разделиться на 3 части: на Китайскую, на Российскую и на Независимую.

5. Китай, лежащий в Юго-Восточной Азии, есть пространнейшая, многолюднейшая и древнейшая в свете Империя. 15 Ея провинций лежат кругом одна подле другой следующим порядком: Петшели, Шантонг, Кианнанг, Шекианг, Фуниен, Коангтонг, Коангси, Юннань, Куейтшеу, Сешуен, Шензи, Шанзи; а в средине Гонан, Гусуанг и Киангси.

6. Леаотонг есть восточная Татарская провинция за большою Китайскою стеною, то есть по ту сторону чудесной преграды, распростирающейся по северу Китая от востока к западу. Некоторые смешали большую стену с линиею полисад, окружающею Леаотонг; но сие есть заблуждение.

7. Чингис-Хан, знаменитый Татарский завоеватель, из народа Мунгальского, покоривший большую часть Азии, а особливо некоторые северные Китайские провинции. Он умер в 1227 году. Около 50 лет спустя после его, Кублай, называемый также Юенситсон, один из его наследников, завладел всем Китаем и основал поколение Юенское.

8. Пекин, главный город в провинции Петшели и во всей Империи, лежит под 39 гр. 55 м. широты, и под 134 гр. 16 м. 30 с. долготы. Он имеет в окружности своей 6 миль, не считая в том числе предместий. Настоящее его имя есть Шунтиенфу. Пекин значит по Китайски Двор Северный.

9. Португальцы издревле называли Мандаринами тех Китайцов, коих нашли они чиновными, и которых называют Коанами в Китае. Там есть Коаны ученые и Коаны военные: те и другие только составляют дворянство сего государства по Князьях, Герцогах и пр. Сие дворянство не есть наследственно.

10. Сей Тайтсу был один из Князей, или Начальников в поколении своего народа. Родясь в Татарской деревне, называемой Киоро, поселился он с пятью своими братьями на месте, названном по обстоятельству Нингута, что на Манжурском языке значит Шесть Начальников. Нингута теперь есть изрядный город под 44 гр. 24 м. широты, и около 147 гр. 22 м. долготы.

Сказывают, будто после выбора Тайтсу другая отрасль его рода пришла с ним соединиться, и будто для приобретении себе навсегда большего числа людей из обеих отраслей своего дома, пожаловал он им желтой и красной поясы, как знак почести, долженствовавший отличать их от прочих Манжуров. Пояс желтый взят в отрасль царствующую, а красный дан в другую. Потомки сей второй отрасли носят на себе и поныне прозвание Киоро, или Киорских. Называют их также и просто красными поясами.

11. Войска Татарские никакой пехоты не имеют.

12. Корея, большой в Восточном Океане полуостров, есть государство, подчинённое Китаю; она отделяется от Леаотонга великим полисадником, названным Мутеучинл, то есть деревянною стеною. Простри руку к Полудню, и отведи немного большой перст, обращенной к Востоку; сей перст представит Корею. Собрание прочих царств и их середина составят 15 провинций Китайских, по порядку, описанному в примечании 5. Идучи по том от начала указательного перста даже до мизинца, можно представить себе землю Манжурскую, заключающую в себе также земли Леаотонга, Мунгалов, Калкасов и Елеутов.

13. Я прошу Читателя приметить следующие два обстоятельства: 1) что Китайское и Татарское укрепление городов, осада их и все военное сих двух народов искусство, весьма различествует от всего того, чему следуют ныне в Европе. 2) Что не желая ничего прибавлять здесь к Сочинителю большой Китайской Истории, довольствуются описанием осад и сражений почти таким образом, как сам он о них повествует по достовернейшим запискам.

14. Манжуры и большая часть прочих Татар бреют голову свою, оставляя однакожь косу, опущенную на плечо. Тут есть нечто подобное образу, в котором представляют нам древних Французов. Не ужь ли-то Французы произходят частию от Татар?

15. Шинианг, существующий и теперь в багосостоянии, лежит в средине Леаотонга под 41 гр. 56 м. широты, и 142 гр. долготы. Сей город почитается теперь столицею Восточной Татарии: называют его также Мугден.

16. Таель есть имя, данное Португальцами Китайскому Леангу, то есть унция. Таель серебра стоят около нашего рубля, а золота по пропорции. Серебро и золото не составляют монеты в Китае, но их весят при каждом платеже. Сие только есть одно средство, сказывают, избавиться там от поддельной монеты.

17. Жинсенг есть драгоценное растение, растущее в окрестностях Нингута. Главнейшая его доброта состоит в корне, хотя и листья его имеют оные довольно. Думают, что жинсенг Татарской есть то же растение, что и гарантоген Канадской. Смотри Словарь Медицины под словом Жинсенг.

18. Говоря о трактате, издревле между двумя народами установленном, Тайтсонг объявляет, что в сохранении оного клялись они по заклании белого коня и черного вола. Я почел за должность сей обряд заметить.

19. Ли есить мера дорожная у Китацов, равная 10 части Французской обыкновенной мили, или 285 саженям.

20. Кажется, что сие весьма употребительно в Китае, чтоб удерживать Князей Татарских подарками, даваемыми по временам. Сие-то может быть Юентсонгоан напоминает здесь. См. в конце сей Истории, какие подарки Кангий сделал Калдину Елеутскому и Князьем Калкаским в 1682 году.

21. Чтоб разуметь причину жалобы, о которой здесь идет дело, то должно знать, что в Китае начертание слов есть различно по мере чести, какую воздают тем, чье пишут имя, или которым означают его писав оное. И так Юентсонгоан употребляет одного рода слова, писавши им Тиена, или означая Императора Государя своего; а Лилама описывал великих Манжуров темижь словами, которые употреблял он, говоря о Хане Манжурском.

22. Шангайкоанг есть первое место в Петшели по ею сторону большой стены, при заливе Леаотонгском, около 43 гр. 2 м. широты, и 137 гр. 38 м. долготы.

23. Год Китайской составлен из двенатцати лунных месяцов, по тритцати и по двадцати по девяти дней в себе содержащих; но чтоб сии луны уравняли с течением солнечным, то Китайцы на временам прибавляют один высокосной месяце. Год их начинается всегда в новолуние, подходящее к 15 гр. Водолея; сим же начинается и весна Китайская.

24. Ганеулкоанг лежит при заливе Леаотонга, или Петшели, под 38 гр. 20 м. шир. и 135 гр. 22 м. долготы

25. Не должно смешивать сего места с славными местоположением в Шанкиакеу, весьма удаленным от того, чтоб Тайсонг мог итти оною стороною.

26. Тсунгоа в Петшели, есть город второй степени, что и означает следующее в окончании прибавление Тшеу. Положение его есть под 40 гр. широты, и под 135 гр. 49 секунд. долготы. При сем случае должно сказать, что в Китае окончание Фу, прилагаемое к имени города, означает Митрополию, по крайней мере большою частию, то есть город первой степени и место верховного суда. Прибавление Тшеу означает город знаменитый, но второй степени, зависящий от города, имеющего титло Фу. Наконец присовокупление Гиень изъявляет город третьей степени. Но должно примечать, что выражение Тшеу может составлять часть истинного имени какого нибудь первой степени города, и что тогда оно не исключает окончательного прибавления Фу. Мы имеем тому пример в знатном городе Коанг-Тшеу-Фу, названному Европейцами Кантон.

Сверх того заметим мимоходом, что Китайцы дают имена Уен и Пао местам, занятым одними солдатами. Тшин и Тшинг суть местечки, из которых первые отправляют несколько большую торговлю, нежели вторые. Кеу суть стражи, поставленные при входе в большую стену. Коанг и Тшан крепостцы, первые в ущельях, а вторые в горах. Ши т Тшанг суть торговые городки, а И и Тсун простые деревни.

Здесь прибавлю я, что слово Кинг означает Двор, или пребывание Государя. По сему-то Пекин, как мы сказали о сем уже выше, означает Двор Северный; а Нанкинг, Двор Полуденный. Ежели бы Государь жил на востоке, на западе, или в средине Империи, то город пребывания его назывался бы Тонг-Кинг, Сикинг, или Тшонкинг.

27. Сей Йегейской народ не может быть другой, кроме остатков древнего государства Гиа, разоренного Чингис-Ханом, Положение его простиралось к северу от Китайской провинции Шензи, по ту сторону большой стены, в рассуждении Пекина.

28. Река, о которой здесь говорится, есть Лио, разделяющая Лаотонг надвое. Устье ее составляет начало залива Петшелийского, или Леаотонгского.

29. Сие не может согласоваться со сказанием в начале сей Истории, ежели не положить, что Тайдзу писал о мире в два разные времена: ибо во время первого его письма он не завоевал еще восточной части Леаотонга.

30. Слово Бонза изъявляет вообще жреца и прочих причетников идолопоклоннического служения в Китае и Японии. Они живут большею частию в обществе. Есть также и Бонзанки в домах, отделенных от мужеских; но оне весьма худо хранят ограду общества. Все Бонзы суть или Ламы, или Гошанти. Ламы произходят из Татарии, а Гошанти из индии: те и другие исповедут обожение идола Фо. Порядок в рассуждении жреческих и прочих духовных чинов более ощущителен у Лам, нежели у Гошангов.

31. О. Мартини в Истории своей о войне Татарской часто говорит, что сей Наместник был виновен в измене. Таков был тогда всеобщие слух, лживость которого открыло время. Впрочем казнь изменников совершалася в Китае посреди улиц, вместо того, что другия преступления наказывались обыкновенно в стенах темничных.

32. В таблицах О. де Малья, Лингтшин-Тшеу положен под 36 гр. 57 м. 15 с. широты, и под 144 гр. 50 м. долготы; или, кик сам он говорил, под О гр. 33 м. 30 с. западной Пекинской долготы.

33. Отдаваясь Хану Манжурскому, Комменданты Китайские предавались ему совсем без изъятия, совершенно отрицаясь от стороны Государя своего.

34. Сутшеу лежит под 39 гр. 25 м 12 с. ш. и под 130 гр. 15 м. долготы

35. Тайтшеу есть так же город Шанэской, лежащий под 39 гр. 5 и. 50 с ш. и под 130 гр. 46 и. долготы.

36. Китайцы обыкновенно означают страну свою именем царствующей фамилии. И так когда они прежде называли Китай Мингиуси, царство Мингов, или царство рассуждения: то они же называют его по завоевании Тсинскуси, царство Тсингов, или царство чистоты. Учёные в прошениях своих обыкновено дают имя Китаю Шангиуси, царство верховнейшее; или Тшангскуси, царство среднее: именование, происходящее от понятия, которое древние Китайцы имели об обитаемой земле. Они представляли ее себе поверхностию плоскою, средина которой была прелестна, а края ужасны; Китай был сия середина, а остаток света составляла мрачная окружность.

Слово Китай, или Шина, происходит от поколения Синов или Теинов, царствовавших до Рожд. Иис. Хр. Один император сего рода, учинив в Индии завоевание, подал случай мореплавателям знать народ свой под именем царства Синов, или Сины, то есть Китая.

37. Как согласовать сии грабежи с мудрым распоряжением, учинённым в начале сей войны? Ответ на сие готов. Тайтсонг устал быть умеренным. Желательно, чтоб одни только Татары из воинов переставали наконец быть мудрыми и почитающими право человеческое.

38. Без сомнения не было никакого родства между Ханом Корейским и Ханом Манжурским. И так достоинство брата должно быть здесь принято в том смысле, в котором принимают его Европейские государи. Выражениежь младшего означает либо великую молодость Хана Корейского, либо меньшую знаменитость могущества его, в рассуждении могущества Тайтсонга.

39. Что разумеют здесь Манжуры? Думают ли они, что народ, единожды преданный государю своему и его потомкам, особенным или общим с прочими согласием, может однакожь отдаться другому государю? Правило сие, как то легко можно усмотреть, есть очевидно лживо, прямо противно тишине Государственной и совершенно отринутое ныне в Китае Манжурскими Государями, там царствующими.

40. Сей-то Гоневу из Бонзов, или из служек Бонз, сделался Китайским императором, быв выгнан из Юеня.

41. Море сие есть по видимому Камчатское, находящееся к северу от земли Манжурской.

42. Тангут, есть то же, что и Тибет, или часть Тибета, обширная страна, лежащая на запад от Китая, а к востоку от областей великого Могола в Индии. Там-то пребывает Далай Лама, или великий Лама, верховный Начальник Лам.

43. Может статься, был он знатнейший Мунгальский Князь, обитавший около большего озера Каконора, или Гонгонноа, около 37 гр. ш. и 117 гр. долготы

(пер. А. Р.)
Текст воспроизведен по изданию: История о завоевании Китая манжурскими татарами, состоящая в 5 книгах, сочиненная г. Воже де Брюнем B et P. D. M. М. 1788

© текст - А. Р. 1788
© сетевая версия - Тhietmar. 2013
© OCR - Иванов А. 2013
© дизайн - Войтехович А. 2001