-

ИНОСТРАННОЕ ОБОЗРЕНИЕ

1 ноября 1900.

Дипломатические переговори в Пекине. — Важные пробелы в их предварительной программе. — Англо-германское соглашение и его особенности. — Перемена канцлера в Германии.

В Пекине начались мирные переговоры между представителями восьми союзных держав и уполномоченными удалившегося во внутрь страны двора богдыхана и императрицы-регентши; по этому поводу отозванный оттуда в Тянь-Цзинь русский посланник должен был обратно вернуться в Пекин, о чем было заявлено следующее в новом «Правительственном сообщении» от 8 октября:

«В своевременно опубликованных правительственных сообщениях указаны были основания, которыми Императорское правительство руководствовалось, вызывая российского посланника со всем составом миссии из Пекина в Тянь-Цзинь.

«Не имея в виду других целей, кроме скорейшего восстановления правильных отношений с Китаем, Императорское правительство тогда же заявило, что «как только законное китайское правительство назначит представителей, снабженных должными полномочиями для ведения переговоров с державами, то Россия, по соглашению со всеми иностранными правительствами, не замедлит с своей стороны назначить для сей цели уполномоченных и направить их в месту, избранному для таковых переговоров».

«Указом богдыхана находящиеся в Пекине сановники Ли-Хун-Чанг и князь Цин назначены делегатами китайского правительства и снабжены полномочиями для соответствующих прямых сношений с иностранными представителями.

«В виду сего, по Высочайшему Государя Императора повелению, Российскому посланнику в Китае предписано ныне возвратиться в столицу для возможно скорейшего, совместно с представителями держав, вступления в переговоры с китайскими уполномоченными.

«Телеграммой от 2-го октября действительный статский советник Гирс известил о выезде своем из Тянь-Цзиня в Пекин».

Так как переговоры должны вестись «совместно с представителями держав», то между этими представителями должно предварительно установиться согласие по основным пунктам программы предстоящего мира. Но отсутствие этого согласия является наиболее характерным фактом современной международной политики; оно тотчас же обнаружилось после занятия Пекина союзными войсками, когда, с одной стороны, Германия требовала суровых мер [388] воздействия и готовилась к дальнейшей военной кампании, которая долина быть ведена немецким главнокомандующим в Китае, графом Вальдерзе, а с другой стороны, Россия предлагала очистить Пекин и предоставить самому богдыхану водворить порядок в его империи. Проект удаления войск из Пекина объяснялся желанием побудить китайский императорский двор возвратиться в столицу, чтобы возможно было вести с ним переговоры; но каково бы ни было доверие оффициального Китая к иностранным державам, оно не могло дойти до решимости добровольно отдаться под власть иноземных сил, распоряжающихся в близком соседстве от Пекина, и ожидать подобной наивности от советников богдыхана не было ни малейшего основания. Китайские правители, как и следовало ожидать, не пожелали воспользоваться любезным приглашением вернуться в покинутую ими резиденцию, попавшую в руки иностранных держав, и по неволе пришлось довольствоваться переговорами через посредство уполномоченных богдыханом сановников, Ли-Хун-Чанга и князя Цина. Значительная часть союзных войск осталась пока в Пекине и его окрестностях; отдельные отряды предпринимают экспедиции для очищения страны от полчищ «боксеров» и для освобождения миссионеров и туземных христиан, причем встречающиеся регулярные китайские войска отступают без сопротивления. Так, еще 6 (19) октября занят был союзниками город Баодинфу, под руководством английского генерала Гэзли и по указаниям графа Вальдерзе. Высшие власти Китая, очевидно, желают мира и высказываются вообще в духе пассивной уступчивости и самоуничижения; недавняя депеша богдыхана к императору Вильгельму II, предлагающая умилостивить его «справедливый гнев» разными торжественными церемониями в честь убитого посланника Кеттелера, производит даже трогательное впечатление. Богдыхан формально заявляет о виновности своих министров и наместников, поощрявших «боксерское» движение, и признает необходимым подвергнуть их строгим карам за допущение насилий над иностранцами. Казалось бы, что при таком настроении китайского правительства нет ничего легче как достигнуть прочного мира; дм этого нужно было бы только сознательное единодушие держав.

В ноте французского министра иностранных дел Делькассе, обнародованной 5-го октября (нов. ст.), перечислены те требования, которые должны быть предъявлены Китаю и относительно которых возможно было бы предварительное соглашение между кабинетами; эти требования вошли отчасти в программу, принятую в общем собрании представителей держав в Пекине, 12-го октября, при отсутствии еще русского посланника, выехавшего из Тянь-Цзиня тремя [389] днями позже. От Китая предположено домогаться: 1) наказания виновных должностных лиц; 2) денежного вознаграждения за убытки; 3) разоружения Таку и других фортов между Тянь-Цзинем и морем; 4) воспрещения привоза огнестрельного оружия; 5) установления постоянной военной охраны при посольствах; 6) упразднения цзун-ли-ямена и назначения особого министра иностранных дел; 7) приостановки на пять лет провинциальных экзаменов на занятие государственных должностей в тех округах, где совершены были убийства иностранцев, и 8) принятия мер, обеспечивающих. правильные сношения с богдыханом. Позднее к этим восьми пунктам прибавлены еще следующие: при вице-королях и губернаторах известных китайских областей должны состоять особые советники из европейцев; расходы по содержанию охранной стражи при посольствах возлагаются на китайское правительство; наконец, мирный договор с державами должен быть подписан лично богдыханом в Пекине.

В этих предполагаемых условиях мира остается совершенно незатронутым коренной вопрос о будущих отношениях Китая к иностранцам; точно так же и в ноте Делькассе ничего не говорилось о правах иноземных купцов и миссионеров, об условиях доступа их внутрь страны, о способах ограждения безопасности внешней торговли и о степени контроля и вмешательства иностранных держав для защиты их подданных от произвола и насилий в пределах китайской империи. Важнейшие предметы спора оставлены в стороне, — по всей вероятности только потому, что они возбудили бы разногласия между державами и дали бы новый материал для внутреннего разлада среди дипломатов, призванных восстановить мир на дальнем Востоке. Ради кажущегося единения, в которое и без того никто не верит, откладываются на неопределенное время существенные реальные задачи предстоящего мирного соглашения с Китаем, или, вернее сказать, эти задачи предоставляется решать каждой из заинтересованных держав в отдельности, соответственно особым их интересам. Однако, какое значение будут иметь «совместные» переговоры иностранных представителей с китайскими уполномоченными, если из круга обсуждаемых вопросов заранее исключены самые капитальные и основные? Ограничиваясь второстепенными, сравнительно мелочными и поверхностными сторонами кризиса, которым выдвинуты на сцену чрезвычайно крупные и спорные проблемы мировой политики, коллективная дипломатия восьми держав дает Китаю неправильное представление об основах желательного мира и подрывает силу и смысл того единения культурных наций, которого удалось достигнуть даже в [390] области военного командования на китайском театре войны. Французские солдаты и офицеры действуют под начальством английского генерала и подчиняются авторитету германского фельдмаршала; а французские дипломаты не могут откровенно столковаться с своими английскими и германскими коллегами относительно тех общих интересов, во имя которых французы сражаются заодно с англичанами и немцами против китайцев. Весь китайский вопрос искусственно умаляется в Пекине, благодаря принятой там программе дипломатических переговоров, — что, несомненно, усиливает и облегчает положение уполномоченных богдыхана. Князь Цинь и Ли-Хун-Чанг охотно пошли на встречу иностранным представителям в усвоенном ими понимании трудного дела и, с своей стороны, предложили державам проект предварительной конвенции в пяти статьях: во-первых, Китай сожалеет о недавних печальных событиях и обещает, что они никогда не повторятся; во-вторых, Китай признает себя обязанным уплатить вознаграждение; в-третьих, Китай соглашается подтвердит или видоизменить старые торговые трактаты, или заключить новые; в-четвертых, в виду признания и одобрения этих общих принципов, Китай требует дозволения возобновить деятельность цзун-ли-ямена и надеется на удаление иностранных войск после того как будут установлены надлежащие расчеты по возмещению убытков; в-пятых, так как начались переговоры о мире, то иностранные державы должны объявить перемирие и прекратит военные действия. Что касается виновных министров и князей, то они уже преданы суду императорским декретом, для наказания их по китайским законам. Китайские уполномоченные не упоминают ни о фортах Таку, ни о привозе оружия из-за границы, ни о военной охране посольств, но зато они включают в программу обсуждения несравненно более важный вопрос о торговых трактатах, хотя и без прямого указания на какие-либо новые уступки в пользу иностранцев. Торговые договоры предполагают признание известных прав за иностранными поселенцами и, следовательно, находятся в непосредственной связи с коренными основами международного общения; а эти именно основы предстояло установить по отношению в Китаю. Туземные деятели хорошо понимают, что первой и главной заботою иноземной дипломатии будет обеспечение и расширение торговых сношений при помощи новых трактатов, а потому обойти последние молчанием, как это делают представители держав в Пекине, было бы бесцельно со стороны китайских уполномоченных. Согласиться на разоружение фортов Таку и Тянь-Цзиня не трудно для Китая после занятия их иностранными войсками; но ничто не помешает китайцам перенести столицу в глубь [391] страны или превратить Пекин в первоклассную крепость. Запрещение привоза оружия из-за границы послужит лишь толчком к образованию собственных ружейных и пушечных заводов в Китае, а так как китайское правительство не лишается права заключать иностранные займы и пользоваться услугами иноземных техников и инженеров, то дальнейшее вооружение Китая может продолжаться беспрепятственно, при содействии заграничных капиталов и специалистов, или без такого содействия, в случае надобности. Положение дел нисколько не изменится от того, будет ли существовать в Китае коллегиальное ведомство иностранных дел под названием цзун-ли-ямена, или единоличное министерство по этой части; не повлияет также на судьбу Китая существование небольшого военного отряда для охраны посольств в Пекине. Конечно, представителям держав удобнее иметь дело с одним сановником, чем с целой коллегиею; постоянная военная охрана доставить им больше спокойствия и уверенности в сношениях с туземными властями, но сама по себе будет свидетельствовать о чем-то ненормальном и натянутом и может невольно раздражать туземное патриотическое чувство или подавать повод к столкновениям. Таким образом, те пункты, около которых пока вращаются переговоры в Пекине, едва ли будут способствовать достижению целей, преследуемых кабинетами.

Стремление не возбуждать и не ставить вопросов, могущих нарушить внешнее единение держав, привело в тому, что самое эта единение потеряло почву и стало лишь бессодержательною формулою, которую можно было, наконец, отбросить; последнее и было сделано правительствами Англии и Германии, заключившими 16-го октября (нов. ст.) отдельное соглашение по китайским делам и обнародовавшими текст этого соглашения, к общему удивлению остальных участников дипломатического «концерта». Лорд Сольсбери и граф. Гатцфельдт, германский посол в Лондоне, обменялись тождественными нотами, заключающими в себе следующую декларацию: «Правительство ее британского величества и имперское германское правительство, желая сохранить свои интересы в Китае и свои права, основанные на существующих трактатах, согласились между собою соблюдать указанные ниже принципы относительно своей взаимной политики в Китае: 1) Признается делом совместного и постоянного международного интереса, чтобы побережье и реки Китая оставались свободными и открытыми для торговли и для всякой другой законной формы экономической деятельности лиц всех национальностей и стран без различия; и оба правительства согласны с своей стороны поддерживать то же самое для всей китайской территории, [392] насколько они могут оказывать свое влияние. 2) Имперское германское правительство и правительство ее британского величества не намерены воспользоваться настоящими обстоятельствами для получены каких-либо территориальных выгод в китайских владениях, и направят свою политику в поддержанию неизменного (не уменьшенного — indiminished) территориального положения китайской империи. 3) На случай, если бы какая-либо другая держава воспользовалась замешательствами в Китае, с целью получить территориальные выгоды в какой бы то ни было форме, обе договаривающиеся стороны предоставляют себе придти в предварительному соглашению относительно возможных мер, которые им надлежит принять дм охраны своих собственных интересов в Китае. 4) Оба правительства сообщат настоящее соглашение другим заинтересованным державам, а именно: Австро-Венгрии, Франции, Италии, Японии, России и Соединенным Штатам Америки, и пригласят их принять изложенные в нем принципы».

Эта сепаратная сделка двух держав из восьми, соединившихся первоначально для совместных дипломатических и военных действий по отношению в Китаю, окончательно разрушает иллюзию единения и согласия культурных наций по китайскому вопросу; вместе с тем она наносит сильный и ничем не мотивированный удар общим идеям международного мирного общения, которые с такою доверчивостью проповедывались и распространялись в Европе со времени Гаагской конференции. Самая форма соглашения и способ ее обнародования резко, без всякой надобности, противоречат духу внешней солидарности и совместной деятельности кабинетов в данном случае; очевидно, Англия и Германия могли предложить свои «принципы» другим державам для обсуждения и принятия, не в виде готового, секретно заключенного формального акта, оглашенного во всеобщее сведение, и без помощи скрытых и ненужных угроз против одного из союзных государств, хотя и не названного прямо, но указываемого обстоятельствами с достаточною ясностью. Если бы Англия и Германия просто заявили о необходимости держаться в китайском вопросе двух принятых ими начал — свободы торговых сношений и неприкосновенности китайской территории, то это заявление имело бы полную практическую силу и могло бы дать принципиальную основу для мирных переговоров с Китаем; оно так же точно устраняло бы проекты каких-либо территориальных выгод в пользу отдельных держав, не задевая ни одной из них обидными или вызывающими намеками. Зато не было бы того, что принято считать успехом в политике; не было бы эффекта неожиданности, возбудившего такие шумные толки по поводу обнародования [393] англо-германской конвенции. Англия и Германия не выделялись бы из общего дипломатического «концерта», и печать всего мира не говорила бы о ловком шахматном ходе обоих правительств.

С какой таинственностью устроена была эта сделка, видно уже из того недоразумения, в какое вовлечены были на первых порах серьезные французские газеты, вследствие случайной ошибки в телеграмме «Агентства Гаваса», сообщавшей текст соглашения. В последнем параграфе, при перечислении держав, которым оба кабинета предполагали сообщить подписанный ими протокол, пропущено было названным агентством имя России. Формальный обмен нот между графом Гатцфельдтом и лордом Сольсбери состоялся, как упомянуто нами выше, 16-го октября, а еще пять дней спустя, 21-го числа, министерский «Temps» рассуждал в тревожном тоне о значении и последствиях важного пропуска, допущенного обоими дипломатами. «Исключать таким образом одного из союзников, — по словам «Temps», — значит намеренно уничтожать согласие и оскорблять правительство, которое оставляется как бы в подозрении. Такое исключение есть не только признак недоверия, но и нечто в роде объявления вражды... Допуская даже чистоту намерений лондонского и берлинского кабинетов, нельзя не сожалеть о том, что неудачная редакция соглашения придала ему вид неприязненного акта, направленного против союзника. Не следует бросать бомбу, когда желают способствовать делу мира». Из этих замечаний. «Temps» можно заключить, что 21-го октября был еще неизвестен в Париже подлинный оффициальный текст англо-германского договора.

Была ли какая-либо необходимость в столь таинственной обстановке дела, касающегося, в сущности, всех участников военно-дипломатической кампании на дальнем востоке? Существовали ли по крайней мере какие-нибудь фактические поводы к особым приготовительным мерам Англии и Германии на случай чьих-либо попыток завладеть частью китайской территории? До сих пор мысль о разделе Китая с наибольшею энергиею высказывалась именно английскими и германскими деятелями; почин в новейшем захвате прибрежных китайских пунктов был сделан Германией), а Англия еще недавно пыталась занять Шанхай, на глазах союзников, среди полного внешнего согласия, господствовавшего между державами до взятия Пекина и освобождения посланников. Англичанам принадлежал и проект выделения богатейшей долины Ян-цзы-кианга в пользу Англии, в виде особой сферы владычества британских интересов. Кроме Англии и Германии, только Россия была бы поставлена в возможность присоединить к своим владениям китайские земли, и [394] никто не сомневается, что третий параграф англо-германской конвенции относится именно к России, фактически завоевавшей Манчжурию. Но русское правительство не раз торжественно заявляло свою решимость отдать занятые области Китаю тотчас по восстановлении мира и порядка в империи богдыхана, так что Англии и Германии ничего не стоило бы поймать Россию на слове и обобщить ее заявление, возвести на степень обязательного руководящего принципа то, что высказывалось ею в отдельности. Не было поэтому ни мотива, ни надобности выставлять тот же принцип сепаратно, обратив его против заведомо сочувствующей ему державы. Оффициальное отречение Англии и Германии от идеи о разделе Китая представляло бы крупный факт, даже если бы оно было выражено не в форме секретного двойственного договора.

В частности относительно Манчжурии следует сказать, что нам даже нет расчета сохранить ее за собою, так как она обошлась бы слишком дорого нашим финансам; с нас достаточно тех многих миллионов, которые потребовал уже Порт-Артур, без заметной пока пользы для страны. Новое манчжурское генерал-губернаторство вызвало бы такие колоссальные ежегодные расходы и навязало бы нам такие сложные новые задачи, что думать о подобном расширении русской территории было бы неблагоразумо; даже самые предприимчивые из наших «патриотов» не советуют возлагать на государство эту непомерную китайскую тяжесть. В этой явной невыгодности и обременительности приобретения заключается главный источник нашего воздержания; как победители мы имели бы повод к тому, чтобы отклонить применение к Манчжурии возвещенного англо-германскою конвенциею начала территориальной неприкосновенности Китая; но, быть может, именно в виду этого и установлен пункт 3-ий англо-германского соглашения. Наши владения по Амуру подверглись нападению со стороны китайских войск, и мы неожиданно очутились в состоянии необходимой обороны, не будучи совершенно подготовлены к защите, чем и объясняется отчасти жестокость последовавшей затем расправы с китайцами в Благовещенске и других местах. Наши как бы вынужденные и на первых порах оборонительные военные действия сделались вскоре наступательными и привели к занятию главнейших укрепленных пунктов Манчжурии, одновременно с очищением значительной части этой области от враждебных нам китайских полчищ; очевидно, здесь мы находились в особом положении, не имеющем ничего общего с условиями совместной военно-дипломатической деятельности относительно кризиса в Пекине, — но нельзя отрицать, чтобы это не привело впоследствии к более серьезному [395] столкновению уже не с Китаец, или не послужило бы основанием я для других стран действовать на правах победителя. Пограничная война, начатая в этом пункте несомненно Китаем, окончилась завоеванием Манчжурии русскими войсками, и по общему международному праву судьба занятого края зависит всецело от воли победителя и от тех условий мира, которые будут предложены побежденной стороне и ею приняты. Признавая даже, что войны не было и что, следовательно, не было победителей и побежденных, Россия могла, однако, поступить с Манчжуриею, как с неприятельскою страною, угрожающею безопасности наших границ. Если Россия не желает в данном случае воспользоваться общепризнанным правом завоевания, еще недавно провозглашенным Англиею в Трансваале, то на это существуют свои специальные причины, даже и помимо содержания англо-германского соглашения. Объяснить различие между положением России в Манчжурии и общим вопросом о территориальных приобретениях держав в Китае было бы желательно, для избежания недоразумений и различных выводов в будущем, и, по всей вероятности, наше министерство иностранных дел постарается исполнить эту задачу. Впрочем, дипломатия вообще не расположена в откровенным разъяснениям и в так называемому обмену мыслей, когда это не требуется ходом ближайших текущих дел; оттого и возможны и имеют успех в международной политике действия британских и иных «империалистов», для которых высшим принципом является фактическая победа и самый акт завоевания... Все совершившееся до сих пор только раскрыло бессилие увлекавшей многих мечты о сознательном единении культурных наций на почве китайского вопроса.

* * *

В Германии общественное мнение давно уже выражает недовольство личною политикою Вильгельма II-го и особенно стремлением его обходиться без имперского сейма в таких крупных и дорого стоящих предприятиях, как китайская экспедиция. Широкие планы и замыслы в области «мировых вопросов» требуют прежде всего значительных финансовых средств, которыми правительство не может располагать без разрешения парламента; но убийство Кеттелера в Пекине случилось во время парламентских вакаций, и с тех пор имперский сейм не созывался, несмотря на важность принимавшихся военно-дипломатических мер по китайскому вопросу. Десятки миллионов уже израсходованы на военные действия и приготовления, а народное представительство лишено было возможности высказаться. Внешняя политика, в отличие от внутренней, [396] обладает вообще особым свойством — создавать «совершившиеся факты», которые критиковать уже бесполезно; парламентский контроль тут большею частью бессилен, так как нельзя остановить события, которым дан толчок в определенном направлении и которые влекут за собою известные материальные последствия для государства. Имперский сейм по неволе вынужден был бы утвердить кредиты на отправку, войск в Китай; но он мог бы, по крайней мере, ограничить дальнейшие увлечения и косвенно повлиять, таким образом, на дипломатию. Обязанность ускорить созвание парламента лежала на имперском канцлере, князе Гогенлоэ; однако, этот престарелый сановник находился также в отсутствии и фактически почти совершенно не участвовал в государственных делах за последние месяцы. Немецкие газеты часто ставили вопрос: «где канцлер?» и прямо намекали на необходимость удаления «дяди Хлодвига» на покой; сатирические листки изображали его не иначе как спящим. Наконец, 17-го октября он получил отставку, и на его место назначен граф Бюлов, бывший поныне министром иностранных дел. Князь Хлодвиг Гогенлоэ-Шиллингсфюрст пробыл имперским канцлером и прусским министром-президентом ровно шесть лет (с октября 1894 года), после графа Каприви; ему теперь 81 год от роду, и этот почтенный возраст является сам по себе достаточною причиною его удаления. При нем должность германского канцлера, прославленная Бисмарком, стала почетною синекурою; немецкая публика привыкла уже в тому, что в действительности император Вильгельм II состоит своим собственным канцлером. Это положение дел не изменится, конечно, и при Бюлове. Имперским министром иностранных дел, или «статс-секретарем иностранного ведомства», назначен на место Бюлова, товарищ его по этой должности, барон Рихтгофен. Как прусский министр-президент и министр иностранных дел, граф Бюлов становится главным правительственным лицом в Пруссии и первым представителем ее пред союзными германскими государствами, как канцлер, он является главою правительства в империи, выразителем и защитником ее интересов в имперском сейме. Ответственный с одной стороны перед палатами прусского сейма, а с другой — перед имперским парламентом, он несомненно окажется на высоте положения, благодаря своему дипломатическому такту и некоторому ораторскому таланту. Обладая гибким и податливым умом, он сумеет следовать за всеми переменами настроения и воли Вильгельма II, и, в случае надобности, будет сегодня опровергать то, что утверждал вчера, — как это было уже не раз в китайском вопросе: он, напр., требовал выдачи виновных [397] китайских сановников для суда и наказания прежде чем начнутся мирные переговоры с богдыханом, а потом искусно отрекся от этого странного и неосуществимого требования. Можно сказать, что он воплощает собою талантливую и деятельную беспринципность. Последним соглашением с Англиею он достиг большого политического успеха, так как обеспечил германской торговле равноправность с английскою на всем пространстве Китая, не исключая и областей, на которые раньше англичане заявляли особые притязания. Опираясь на этот новейший успех германской политики, граф Бюлов может спокойно готовиться к предстоящей сессии имперского сейма, созванного наконец на 14-е ноября.

Материала для бурных прений накопилось не мало, и предметы оппозиционных речей известны заранее, при существующей в Германии свободе печати. Немецкая газетная пресса пользуется правом критики и контроля не только по отношению к действиям высшей и низшей администрации, но и относительно самого Вильгельма II, насколько его распоряжения и речи затрогивают интересы государства и народа. При такой свободе критики, никакие административные злоупотребления не могут укорениться в Германии; всякая погрешность немедленно разоблачается и вызывает соответственные меры, предупреждающие повторение ошибок на будущее время. Между прочим, газеты уличили имперское ведомство внутренних дел в незаконных денежных сношениях с частным союзом немецких промышленников, ради пропаганды правительственных взглядов по вопросу о стачках рабочих, и стоящий во главе этого ведомства, граф Посадовский, едва ли сохранит свой пост, если не очистит себя от подозрения в солидарности с виновными должностными лицами; а самый факт, раскрытый печатью, уже, конечно, не повторится более, в виду публичного осуждения его всеми независимыми органами общественного мнения в Германии.

В Англии также произошли значительные перемены в составе правительства: глава кабинета, лорд Сольсбери, сложил с себя должность министра иностранных дел и остается только премьером и хранителем печати; дипломатическое ведомство переходит в руки маркиза Лансдоуна, бывшего до сих пор военным министром и приобревшего в этом звании репутацию весьма неудачного и непредусмотрительного администратора; морской министр Гошен еще раньше вышел в отставку, и место его теперь занял Сельборн; министром внутренних дел назначен Ритчи, а военным — Бродрик. Эти перемены вызваны прежде всего желанием Сольсбери облегчить бремя своих забот и дать себе отдых для поправления своего здоровья; но публика крайне недовольна выбором Лансдоуна на трудный и [398] ответственный пост, который так долго и с таким успехом занимать премьер. Газеты ссылаются на то, что при последних парламентских выборах избиратели не имели в виду замены Сольсбери Лансдоуном и вероятно не стали бы подавать голоса за правительство в его нынешнем, неожиданно преобразованном виде. Разумеется, впрочем, само собою, что глава кабинета во всяком случае сохранит за собою общее руководство внешней политикою и что наиболее влиятельным лицом в министерстве будет по прежнему Чемберлэн, популярнейший оратор и проповедник нового британского «империализма».

Парламентские выборы доставили правительству то же большинство, какое было у него раньше. Из общего числа 670 членов палаты считается всего 332 консерватора и 69 либеральных унионистов, образующих вместе министерскую партию в 401 чел.; в составе оппозиции числится 187 либералов и представителей рабочего класса, и 82 ирландских националиста, — вместе 269, так что перевес на стороне кабинета определяется прежнею цифрою 132 голосов. Но по числу поданных голосов в стране либералы немногих отстают от своих торжествующих противников: за консерваторов и унионистов подано всего в Великобритании 2.360.862 голоса, а за членов оппозиции — 2.055.951; сравнительно с выборами 1895 года правительственные партии выиграли 93.904, а оппозиционные — 36.196 голосов. Эти цифры показывают, что либералы имеют за собою еще весьма значительную часть населения и что только отсутствие авторитетных и общественных вождей мешает им с успехом бороться против министерства Сольсбери-Чемберлэна.

Текст воспроизведен по изданию: Иностранное обозрение // Вестник Европы, № 11. 1900