ИНОСТРАННОЕ ОБОЗРЕНИЕ

1 октября 1900.

С каждым днем выясняется все с большею очевидностью, что так называемое единодушие держав в китайском вопросе было только фикциею, и что в области реальной политики современная европейская дипломатия неспособна предпринять что-либо, выходящее из рамок узкого национального эгоизма и соперничества. Внешнее единство действий поддерживалось лишь до тех пор, пока предстояла задача чисто отрицательная и одинаково затрогивавшая интересы всех культурных наций — освобождение посланников от осады в Пекине; но как только эта непосредственная цель была достигнута и настала очередь положительных мер к разрешению кризиса на дальнем Востоке, — тотчас же единство распалось, уступив место целому ряду непримиримых разногласий и противоречий. И что всего печальнее, — эти разногласия и противоречия происходят не столько вследствие различия или противоположности интересов, сколько по отсутствию определенного взгляда на предстоящую проблему и по недостаточному пониманию ее важности для будущего.

Мысль о разделе Китая и о территориальных приобретениях в пользу союзных держав была устранена с самого начала, и все кабинеты были согласны в том, что необходимо лишь обеспечить прочный порядок в пределах китайской империи и предотвратить на будущее время опасность нападений на иностранных поселенцев и миссионеров, — одновременно с требованием вознаграждения за причиненные убытки и наказания виновных за совершенные уже бесчинства. Какими же способами предполагалось достигнуть этой цели? Германия взглянула на дело с точки зрения военного возмездия и позаботилась о назначении общего главнокомандующего, для успешного хода военных операций; она имела в виду сурово отомстить за убийство своего посланника и готовилась как будто к полному разгрому Китая, но не обнаруживала никакого сознательного плана относительно дальнейшего устройства и направления китайских дел. Россия, наоборот, стремилась к скорейшему водворению мира и к восстановлению дружественных соседских [821] отношений с китайским народом и правительством, без кровавых репрессалий, — о чем и возвещалось в оффициальной ноте, приведенной нами в прошлом обозрении. Англия несомненно склоняется на сторону Германии и относится враждебно к русскому миролюбию, тогда как северо-американские Соединенные Штаты разделяют, в общем, взгляды и намерения русской дипломатии. Предложение послать в Китай графа Вальдерзе, одобренное из вежливости всеми державами, только резче оттенило тот внутренний принципиальный разлад, который бесплодно прикрывался искусственными дипломатическими формулами. Вслед за воинственными речами Вильгельма II заявлено было решение России очистить Пекин, чтобы сделать возможным возвращение туда двора богдыхана и подготовить таким образом почву для мирных переговоров, — причем миссия графа Вальдерзе оказывалась бы уже совершенно бесцельною. Русский проект поставил в большое затруднение Германию и Англию и не встретил сочувствия ни в Америке, ни даже во Франции. Отступить после победы, не добившись от Китая никаких гарантий насчет будущего, в расчете лишь на добровольную уступчивость и благоразумие неприятеля, — это было уж слишком радикальною мерою великодушия. Мнимый европейский концерт расстроился окончательно. Берлинский и лондонский кабинеты находили, что нельзя начинать переговоры с правительством, в составе которого продолжают пользоваться влиянием главные виновники и руководители происходивших избиений иностранцев. Германия обратилась в державам с циркулярною депешею, от 17 (4) сентября, в которой высказано следующее: «Правительство его величества императора считает предварительным условием для вступления в дипломатические сношения с китайским правительством — выдачу тех лиц, которые были первыми и прямыми подстрекателями преступлений, совершенных против международного права в Пекине. Число преступных исполнительных орудий слишком велико; массовая казнь противоречила бы совести культурных народов. Притом, в силу обстоятельств, даже группа руководителей не может быть вполне определена; но немногие из них, которых виновность точно установлена, должны быть выданы и наказаны. Представители держав в Пекине будут в состоянии дать или добыть полновесные свидетельские показания при этом исследовании. Важно тут не число наказанных, а качество их, как главных зачинщиков и руководителей. Правительство его величества полагает, что может рассчитывать на единогласие всех кабинетов в этом пункте, ибо равнодушие в мысли о справедливом возмездии означало бы равнодушие к повторению преступления. Правительство его величества [822] предлагает поэтому заинтересованным кабинетам потребовать от их представителей в Пекине указания тех руководящих китайских личностей, вина которых в возбуждении или совершении преступных деяний исключает всякое сомнение

В этом дипломатическом акте ясно выразились наиболее характерные черты господствующего западно-европейского взгляда на китайские дела. В депеше говорится о выдаче государственных деятелей и подданных чужой — пока еще независимой — империи, для наказания за преступления, совершенные ими против международного права. Кому могут быть выданы эти лица, и какая власть может судить их, если они действовали в качестве чиновников или патриотов своего отечества, в силу указов законного правительства, или с согласия и одобрения туземных властей? Не есть ли это насмешка над международным правом — требовать к себе на суд сановников враждебного государства, самостоятельность которого никем не оспаривается? Китай далеко еще не побежден; с ним не было даже настоящей войны, хотя были сражения и бомбардировки; но еслибы и совершилось покорение Китая, то и в таком случае нельзя было бы предавать его должностных лиц иностранному или международному суду за действия, относящиеся к их прошлой службе. Преследование иностранцев, доходившее до повальных избиений, было несомненно делом оффициальной китайской политики; указы императрицы-регентши предписывали и уполномочивали делать то, что признается державами преступлением против международного или, вернее, общенародного права. Главным руководителем анти-христианского движения считался принц Туан, отец наследника престола и ближайший советник императрицы. Бомбардировка посольств в Пекине, как удостоверено в настоящее время, производилась генералами Юн-Лу, Тун-Фу-Сианом и Ли-Пин-Хеном, которым было поручено специальным указом взять посольства «огнем, мечом или голодом». Во время заключительных переговоров об освобождении посланников, когда номинально существовало перемирие, «императорские» китайские войска усиленно заняты были приготовлениями к штурму и, между прочим, успели подвести мины под ограды британского и американского посольств. Точно так же оффициальные лица принимали меры к истреблению иностранцев в разных областях страны. В руки европейцев попал всеподданнейший рапорт губернатора провинции Шан-Си о том, что он пригласил иностранцев довериться его охране, для избежания нападений, и что последовавшие его призыву 52 человека были умерщвлены по его распоряжению; за такой ловкий поступок он надеется получить награду. Очевидно, губернатор [823] не мог бы обращаться к престолу с подобными сообщениями, еслибы не знал наверное, что его действия соответствуют видам и желаниям правительства. В пяти провинциях вырезано было в течение последних недель 93 человека, принадлежавших к протестантским миссиям, — в том числе 40 женщин и 25 детей; о судьбе остальных — 78 взрослых и 17 детей — не было точных известий, и на спасение их было мало надежды. Из членов католических миссий убито пять епископов, 28 священников и 22 монахини. Ежедневно получаются сведения о дальнейших избиениях миссионеров различных национальностей, о варварских пытках и истязаниях, которым подвергнуты были погибшие, особенно женщины; и повсюду эти жестокости совершались как бы по заранее установленной программе, с ведома и даже под прямым наблюдением китайской администрации. Правительство императрицы-регентши вполне ответственно за кровавые подвиги своих подчиненных; поэтому союзные державы имели бы право заявить, что не желают вступать в переговоры с этим правительством, в виду доказанного вероломства наиболее видных его участников. Дипломатия могла бы требовать предварительного удаления от власти принца Туана и его единомышленников, и устранения самой императрицы-регентши, правящей незаконно вместо богдыхана; но учреждать свой суд над отдельными членами и органами китайского правительства она была бы совершенно не в праве.

Германский проект мог возникнуть только на почве той идеи, что к Китаю неприменимы обычные понятия и нормы международного права, и что с китайцами можно и следует поступать как с дикарями, относительно которых необязательно соблюдение каких бы то ни было международных обычаев. Это сознательное пренебрежение в народам чуждой расы всего менее способно содействовать прочному миру на дальнем Востоке. Германская нота ставить вопрос таким образом, как будто китайского народа вовсе не существует или о нем не стоит и говорить: достаточно лишь поймать и наказать главных виновников происходивших избиений, чтобы оградить безопасность европейцев на будущее время. Но эти виновники, с одной стороны, были представителями власти в Китае, а с другой — выразителями чувств многомиллионной народной массы, проникнутой неискоренимою враждою к иноземным пришельцам. Суровые меры возмездия, направленные против отдельных и наиболее популярных китайских деятелей и патриотов, вызвали бы только новый взрыв озлобления против иностранцев и значительно распространили бы пожар, который предстояло потушить.

Не только единичные, но и массовые казни, производимые от имени [824] и под давлением Европы, не оказали бы устрашающего действия на китайцев, тем более, что последние вообще привыкли равнодушно относиться к жизни. Отношения к иностранцам обострились бы или стали бы совсем невозможными; в народе затаилась бы жажда мести, и никакое туземное правительство не могло бы держаться политики, благоприятной для европейцев. Таким образом, предложение Германии, несправедливое и нелогичное по существу, является в то же время нецелесообразным и непрактичным; оно свидетельствует о крайне близорукой, чисто формальной и поверхностной оценке событий.

Если нельзя карать государство иначе как войною и путем войны, а война нежелательна и опасна при взаимном антагонизме держав, то зачем возлагать на дипломатию неосуществимую и бесплодную задачу, доступную лишь непосредственным правителям Китая? Наказание высших китайских сановников, провинившихся пред Европою и человечеством, зависит исключительно от богдыхана и должно быть предоставлено ему, в интересах общего мира. В этом смысле прямо высказался, впрочем, один только вашингтонский кабинет; другие державы, «в принципе», одобрили германский проект, не придавая ему, повидимому, серьезного значения. Китайское правительство, с своей стороны, показало, как оно относится к идее Германии; оно поспешило обнародовать декрет императрицы-регентши о назначении принца Туана на высший правительственный пост в империи и о повышении некоторых из главных его единомышленников; в числе уполномоченных для ведения переговоров о мире фигурирует известный генерал Юнг-Лу, осаждавший посольства в Пекине. Однако, под влиянием Ли-Хунг-Чанга, решено было сделать уступку державам и принять вообще более примирительный тон, а эти переходы от одного политического направления к другому облегчаются двоевластием: рядом с воинственною императрицею существует миролюбивый богдыхан, который и выдвигается на сцену, в случае надобности. С целью дать удовлетворение иностранным кабинетам, издан указ 12-го (26-го) сентября, сущность которого вкратце передана в телеграммах. Престол, как значится в этом указе, не ответствен за положение, созданное деятелями «Большого кулака». Виноваты те принцы и сановники, которые поощряли агитацию; они подлежат, поэтому, наказанию. Принцы первого ранга, Чжуан-Тай-Хуэн и Тао-Цин, лишаются своего ранга и занимаемых должностей; принц второго ранга, Туан, кроме отрешения от службы, будет еще предан особому придворному суду, при участии членов императорской фамилии. Разумеется само собою, что степень искренности подобных [825] распоряжений не поддается проверке; внутренние закулисные влияния, направляющие политику богдыхана в ту или другую сторону, не допускают иноземного контроля. Принцы и мандарины, устраненные и разжалованные сегодня, могут завтра же вернуться с почетом на свои места, по милости императрицы-регентши; наконец, перемена лиц нисколько не ручается за перемену реального положения и настроения: вместо прежних врагов явятся новые, более ловкие и скрытные, и Европа, быть может, ничего не выиграет от того, что известные китайские имена будут заменены другими в списке придворных и правительственных чинов империи. Борьба против иностранцев, подрывающих основы жизни и культуры Китая, стала национальным делом китайцев, и смягчить эту борьбу, придать ей менее варварские формы, едва ли удастся одними дипломатическими приемами. Сами европейцы должны изменить свои отношения к чужим расам, перестать смотреть на них исключительно как на материал для эксплуатации, как на безличные, пассивные силы, лишенные самостоятельных прав и призванные лишь служить интересам просвещенных привилегированных наций.

Продолжительные приготовления к мирным переговорам при посредстве Ли-Хунг-Чанга совершаются среди весьма странной обстановки. Переговоры о мире обыкновенно предполагают окончание войны; но, по принятой дипломатами теории, не было и нет войны между Китаем и великими державами; в то же время военные действия происходят по прежнему, и с 20-го (7-го) сентября взяты союзными войсками форты Пейтана и Лутай, к северу от Таку. Война эта теперь — какая-то особая, почти без жертв. Более восьми тысяч человек участвовали во взятии Пейтана, не испытав никаких потерь; китайцы долго стреляли из орудий, но затем удалились, оставив лишь четырех убитых. Русский отряд, занявший Лутай, тоже нисколько не пострадал; неприятель исчез заблаговременно. Китайское правительство идет на уступки и торжественно отрекается от принца Туана и его сообщников; а истребление миссионеров в провинциях продолжается систематически. Знаменитый китайский миротворец, Ли-Хунг-Чанг, доехал, наконец, до Пекина и собирается уже приступить в своей важной дипломатической миссии; а вслед за ним прибыл в Тянь-Цзинь не менее знаменитый главнокомандующий союзной армии, граф Вальдерзе, выработавший уже, вероятно, план дальнейшей военной кампании против Китая. Между тем, русские и американские войска готовятся к обратному выступлению из Пекина, оставив там лишь небольшие охранительные отряды.

Трудно разобраться среди этих противоположных категорий [826] фактов, образующих какую-то безысходную путаницу. Не видно в них руководящей нити; разнородные события переплетаются между собою по воле случая. Китайский вопрос в его полном объеме и значении не затрогивается дипломатиею; он как бы расплывается в массе мелочей, обманчивых текущих интересов и соображений. Современные китайцы, не знающие военной дисциплины и потому бессильные при встрече с чужими регулярными армиями, кажутся нам обреченными на ничтожество и в будущем; но сами европейцы бессознательно научат их военному делу и заставят их последовать примеру Японии, которая тоже в сравнительно недавнее еще время представляла собою полнейшее ничтожество. Державы заботятся теперь о поддержании единства Китая и о сохранении в нем сильного центрального правительства, с которым можно было бы вступать в прочные соглашения; однако это единство, сплоченное сознанием опасности иноземных посягательств, обратится со временем против нас же и составит грозную, несокрушимую силу в руках энергической и авторитетной центральной власти. Не имея ясной политической программы относительно Китая, европейская дипломатия не должна бы, по крайней мере, мешать распадению этой огромной империи на отдельные части, ибо только такое распадение сделало бы Китай действительно и окончательно безвредным для европейских наций и в том числе прежде всего для России.

Текст воспроизведен по изданию: Иностранное обозрение // Вестник Европы, № 10. 1900

© текст - ??. 1900
© сетевая версия - Тhietmar. 2018
© OCR - Иванов А. 2018
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Вестник Европы. 1900