-

ИНОСТРАННОЕ ОБОЗРЕНИЕ

1 августа 1900.

События в Китае и европейская дипломатия. — Правительственные сообщения о китайских делах. — Военные и дипломатические недоразумения.

Нет ничего легче, как обнаруживать дальновидность задним числом и обвинять других в недостатке предусмотрительности по отношению к фактам, которых мы сами почти не замечали, хотя они подготовлялись издавна на наших глазах. Последние китайские события поразили всех своею неожиданностью; никто не предполагал, что народ, смиренно подчинявшийся до сих пор всевозможным европейским требованиям и угрозам, поднимется вдруг с такою яростью против иностранцев и бросит дерзкий вызов соединенным великим державам культурного мира. Были пророчества об опасности пробуждения «желтой расы»; были отдельные указания и советы благоразумия, но не было понимания важности кризиса, приведшего теперь к военным действиям в Китае. Опасность представлялась слишком отдаленною и, так сказать, теоретическою; она имела характер видения или кошмара, с которым совершенно не считались дипломаты-практики.

В 1895 году газеты сообщали об оригинальном аллегорическом рисунке императора Вильгельма II: группа женщин, изображающих главные европейские нации, с ужасом видит поднимающийся с востока страшный образ Будды, на который указывает им ангел, стоящий на вершине горы с мечом в руке; под рисунком помещены слова: «Народы Европы, защищайте свои самые священные блага». Император Вильгельм II, предсказавший таким образом столкновение христианского Запада с языческим дальним Востоком, распорядился после того послать военный отряд для занятия Киао-Шау и следовательно первый приступил в фактическому разделу прибрежной территории Китая, не опасаясь, очевидно, ни противодействия грозного Будды, ни кровавой борьбы с «желтой расой». Германские инструкторы обучали китайцев военному делу и способствовали превращению их нестройных войск в настоящую регулярную армию, что тоже не свидетельствовало о серьезности опасений насчет будущей роли Китая относительно Европы. Германское посольство в Пекине действовало круто и достигало этим [820] видимого успеха, пока наконец не произошло несчастие с посланником Кеттелером на улице Посольств, 5 (18) июня. Представитель Германии первый пал жертвою грозы, которую раньше других предвидел германский император и которую он как будто желал предупредить своими энергическими решениями и действиями. Посылая к берегам Китая «закованный в броню кулак», в виде броненосной эскадры, или поручая своему брату, принцу Генриху, поддержать престиж Германии пред богдоханом и его мандаринами, Вильгельм II руководствовался тем общим правилом, что обаяние внешней силы и твердый, решительный тон вернее всего обеспечивают пассивную покорность народов и правительств на востоке. Такая политика, выработанная житейскою мудростью дипломатии, всегда применялась западно-европейскими кабинетами в сношениях с отсталыми государствами Азии, и в этом случае Германия пользовалась лишь опытом чужих стран и особенно Англии. Почему же то, что до последнего времени признавалось вполне целесообразным и столь блистательно оправдывалось на практике, произвело вдруг кровавый взрыв и поставило Европу лицом к лицу с организованным восстанием «желтой расы?» Справедливо ли обвинять в этом одних немцев или англичан?

Мы несравненно больше Германии и Англии заинтересованы были в сохранении мира и порядка в Китае, не только в виду прямого соседства с китайскими владениями на громадном пространстве наших азиатских границ, но и в виду предпринятого нами сооружения железной дороги в Манчжурии, на китайской территории. Однако, события застали нас врасплох; мы спокойно тратили огромные средства на предприятие, ничем не гарантированное от произвола и насилий китайских властей и мятежных туземных полчищ; мы как будто ничего и не знали о военных приготовлениях по китайскому берегу Амура, о воздвигнутых там фортах, об усовершенствованных орудиях, направленных против русских пограничных городов и поселений, о постоянных передвижениях китайских войск вдоль нашей границы и в пределах Манчжурии, — и в то самое время как китайцы готовились разрушить наши железно-дорожные сооружения и бомбардировать Благовещенск, у нас еще толковали о старинной дружбе с Китаем и о необходимости предоставить западно-европейским нациям пожинать плоды заслуженной ими ненависти китайского населения. Уверенность, что китайцы в своей вражде к иноземцам делают исключение для нас, русских, была внезапно нарушена известием о бомбардировке Благовещенска (с 2 июля) и о начатых китайцами военных действиях специально против России, к чему мы, с своей стороны, не были [821] надлежащим образом подготовлены. Доверчивый оптимизм был отплачен тяжелыми потерями и печальною необходимостью защиты наших собственных пределов от нападений китайских войск.

Дипломатии вообще несвойственно понимание психологии чужих народов; практические деятели, в том числе и железно-дорожные, не придавали значения местным требованиям и обстоятельствам, которыми наибольше способны были волноваться туземцы; при устройстве железно-дорожного пути приходилось часто занимать участки земли, заключающие в себе могилы и долженствующие поэтому остаться неприкосновенными, по понятиям китайцев, а пренебрежение к культу предков возбуждало фанатические чувства, готовые вырваться наружу при первом подходящем случае. Народные волнения в разных местах Китая несомненно вдохновлялись и объединялись пекинским правительством, с целью изгнать или истребить иноземцев под прикрытием неодолимого революционного движения. Мнимые «боксеры» обладали отличною артиллериею, которою действовали превосходно, и уже этот один факт должен был уничтожить иллюзию, что против европейцев восстали какие-то мятежники, без участия высших китайских властей. В первых же встречах с международными военными отрядами участвовали отборные части регулярной китайской армии; германский посланник Беттелер убит китайскими солдатами, и здания посольств в Пекине подверглись правильной и продолжительной осаде, с неоднократными попытками штурма, который всякий раз подготовлялся жестоким артиллерийским огнем. Дипломатия не только не предвидела разыгравшейся войны, но и не хотела понять ее значения; она до конца полагалась на китайские уверения о бунте каких-то «боксеров» и серьезно основывалась на оффициальных пекинских указах, предназначенных специально для иностранцев и явно противоречащих секретным распоряжениям, последствия которых давали себя чувствовать на каждом шагу. Близорукость была общим уделом дипломатов в китайском вопросе.

В какой мере иностранные представители в Пекине ошибались в оценке происходивших событий не задолго до начала прямых военных действий Китая, можно видеть из следующего сообщения, обнародованного 21 июня нашим министерством иностранных дел:

«Вслед за получением в середине мая достоверных сведений о том, что восстание боксеров принимает все более угрожающие размеры, старшиной местного дипломатического корпуса созваны были иностранные представители для обсуждения вопроса о вызове, [822] согласно ходатайству католических миссионеров, морского дессанта. На состоявшемся дипломатическом собрании было решено ограничиться предъявлением к китайскому правительству требования о принятии строжайших мер к немедленному прекращению беспорядков. Вследствие сего, от имени иностранных представителей цунг-ли-ямену была передана 8-го мая нота следующего содержания:

«Дипломатический корпус, основываясь на изданных уже китайским правительством указах об уничтожении общества боксеров, требует:

1) арестования всех лиц, принадлежащих к названному обществу и производящих беспорядки на улицах, а равно распространителей афиш, объявлений, печатных изданий и воззваний, содержащих угрозы по адресу иностранцев;

2) арестования домовладельцев, надзирателей кумирен и других лиц, которые предоставили бы свое помещение для сборищ бунтовщиков, и приравнения к сим последним всех виновных в поощрении к мятежу;

3) строгого наказания полицейских чинов, которые оказались бы виновными в небрежном применении репрессивных мер или в единомыслии с восставшими;

4) казни виновных в покушениях (убийства, пожары) на жизнь и имущества;

5) казни лиц, руководящих действиями боксеров и снабжающих их денежными средствами;

6) оповещения населения столицы, чжилийской и других северных провинций об этих мерах путем печатных объявлений».

«На том же заседании, посланники пришли к соглашению обсудить средства вызова дессантов в Пекин, если указанные ими меры не будут приведены китайцами в исполнение в течение пяти дней. После заседания наш представитель с своей стороны вновь обратил самое серьезное внимание китайских министров на необходимость немедленно принять самые решительные меры к подавлению восстания.

«В ответной ноте от 11-го мая декану дипломатического корпуса цунг-ли-ямен сообщил, что, «ознакомившись с сообщением посланников и усматривая важное значение, которое придают иностранные представители этому вопросу, правительство удостоверяет, что уже до получения этой ноты 4-го мая был издан декрет, повелевающий ямену, военному губернатору, пекинскому префекту и цензорам пяти городов выработать меры для строгого подавления восстания, и что выработанные ими меры в главных чертах вполне соответствуют требованиям посланников. Цунг-ли-ямен вместе с тем повелевает чжилийскому вице-королю и местным административным властям принять строгие меры и запрещает прикрывать бездействие одними словами. В конце выражается уверенность, что общество боксеров будет таким образом уничтожено и что дальнейших беспорядков не произойдет».

«Такой уклончивый ответ не мог удовлетворить иностранных [823] представителей, а потому они вновь были созваны для окончательного решения способа вызова дессантов.

«За полчаса до этого заседания китайские министры прислали к посланнику нашему одного из старших секретарей цунг-ли-ямена с извещением, что приняты уже строгие меры в подавлению восстания. Это поспешное сообщение было по-видимому вызвано желанием китайского правительства отклонить иностранных представителей от принятия решительных мер.

«Между тем события шли своим чередом: мятежники окружили как бы огненным поясом окрестности столицы и разбили наголову отряд китайских регулярных войск, высланный против них. При этом полковник, командовавший отрядом, и шестьдесят нижних чинов были зверски умерщвлены фанатиками. Таково было положение в столице Поднебесной империи накануне полного разобщения ее с внешним миром, вызвавшим опасение за судьбу иностранных представителей и европейской колонии в Пекине».

Требование суровых мер против «восстания», руководители которого заседали в самом цзун-ли-ямыне или состояли ближайшими советниками вдовствующей императрицы, могло только усилить опасность, угрожавшую европейцам, и обратить ее против самих посольств; а требование арестов и казней едва ли соответствовало положению представителей христианских наций, которые, разумеется, отлично знали, что в Китае не существует правильного суда и что пекинскому правительству ничего не стоило бы снять несколько сот случайно попавшихся голов для успокоения иноземной дипломатии, без ущерба для истинных вождей и участников воинственно-патриотического движения.

В дальнейших оффициальных сообщениях допускается уже существование некоторой солидарности между предводителями «боксеров» и органами центрального правительства, но последнее само по себе не признается еще ответственным за действия своих сановников, предполагаемых «мятежными» (хотя, по-видимому, без достаточных в тому данных). С одной стороны, восстание изображается разросшимся до того, что оно почти целиком поглотило собою китайскую правительственную организацию и, следовательно, перестало быть мятежом, а с другой — проводится все-таки взгляд, что великие державы имеют против себя не китайское правительство и его регулярную армию, а мятежных китайских мандаринов, вице-королей и генералов с мятежными войсками. Приводим эти сообщения, в качестве документов, объясняющих постепенное развитие кризиса до нынешних его размеров. В «Правительственном Вестнике» от 25 июня напечатано:

«По мере поступления из оффициальных источников подробных сообщений о возникновении и дальнейшем развитии настоящего [824] возмущения в Китае, все более представляется очевидным, что анти-христианское движете в империи давно и систематически подготовлялось местными национальными партиями, выражавшими неудовольствие по поводу поощрения правительством промышленной и преимущественно миссионерской деятельности иностранцев. Главными руководителями этих партий явились некоторые, из китайских сановников, находившихся не у дел и замышлявших свергнуть законное правительство и захватить в свои руки власть.

«Иностранные представители в Пекине, хотя и были осведомлены о возникшем движении, но, судя по имеющимся, данным, не предполагали, что оно примет столь угрожающие размеры, тем более, что однородное движение в 1899 году было быстро подавлено суровыми мероприятиями центрального правительства.

«Вслед за полученными ими известиями о нападениях на миссионеров и кровавой расправе с некоторыми иностранно-подданными, проживавшими в провинциях, посланники в течение долгого времени ограничивались обычными представлениями в цзун-ли-ямынь, усматривая в этих прискорбных явлениях единичные факты столкновений между фанатиками-китайцами и христианами, из года в год повторяющиеся в местах миссионерской деятельности европейцев.

«Еще 18-го мая российский посланник извещал императорское правительство, что иностранные представители в Пекине не видят оснований считать центральное правительство бессильным подавить восстание боксеров. Командированная за несколько времени пред этим в Таку русская канонерка, на случай необходимой защиты русско-подданных, была, по распоряжению нашей миссии, отправлена обратно в Порт-Артур, причем и ни один из европейских представителей присылки судна не требовал. Г. Гирс, как и все его сотоварищи, тем не менее поспешили вызовом в Пекин дессантов, в 75 человек каждый, что в минувшем году оказалось совершенно достаточным для охраны безопасности миссий.

«Между тем деятельная переписка посланников с цзун-ли-ямынем продолжалась. Министры заверяли в полной готовности своей подавить восстание, и действительно принимали к тому возможные меры.

«Но, к сожалению, мятежники успели склонить на свою сторону некоторых из более независимых генерал-губернаторов провинций, которые значительно облегчили им достижение преступной цели, поощряя к тому и находящиеся в их распоряжении правительственные войска..

«Цзун-ли-ямынь видимо оказался бессильным бороться с распространившеюся по всей империи смутою. Тем не менее, от посланника нашего в Пекине 20-го мая получено было известие, что с приходом дессантов в столице стало спокойнее и что лишь во дворце продолжается борьба между покровителями боксеров и их противниками. Затишье это, однако, продолжалось недолго, ибо не далее как чрез неделю действительный статский советник Гирс уже телеграфировал не без тревоги, что «роль посланников [825] окончена и дело должно перейти в руки адмиралов. Только быстрый приход сильного отряда может спасти иностранцев в Пекине».

«В виду сего, посланник был немедленно предупрежден по телеграфу, что начальнику квантунской области предложено предоставить в распоряжение миссии отряд в 4 тысячи человек, по первому ее требованию.

«Телеграмма эта, как видно из опубликованных в правительственном сообщении данных, пришла, к сожалению, поздно: мятежникам удалось в большом числе окружить столицу, разрушить все пути сообщения с Пекином и подвинуться к Тянь-Цзиню, месту сосредоточения международных войск.

«Тем не менее, отправленному из Квантуна, по распоряжению вице-адмирала Алексеева, русскому отряду поручено было принять все меры в восстановлению сношений с Пекином, озаботиться ограждением российского представительства и русско-подданных от угрожавшей им опасности и, таким образом, в пределах возможности оказать содействие центральному правительству в непосильной борьбе его с мятежниками.

«Однако, в быстрому осуществлению этой задачи на первых же порах встретились серьезные препятствия, как в виду занятия мятежниками укреплений Таку, так равно и сосредоточения уже значительного числа их в самом Тянь-Цзине.

«Одновременно стали поступать известия о выступившем из Пекина громадном скопище боксеров, на которых, по-видимому, должен был натолкнуться малочисленный международный отряд под начальством английского адмирала Сеймура. Положение дел в самой столице ухудшалось с каждым днем; законное правительство не в силах было сдержать народное движение. Императрица-регентша, по распространившимся в это время слухам, бежала будто бы из Пекина, и захвативший в свои руки власть принц Туан обратился с воззванием к истреблению всех иностранцев.

«Среди многочисленных тревожных сообщений, переданных из разных источников, проникла одна утешительная весть о том, что, по распоряжению некоторых членов цзун-ли-ямыня, иностранным посланникам была предоставлена возможность выехать из Пекина под конвоем как их собственных дессантов, так и китайских войск. Это обстоятельство подавало надежду, что отряду адмирала Сеймура удастся встретить на своем пути выехавших из Пекина иностранных представителей и содействовать водворению их в безопасный пункт.

«К несчастью, надеждам этим не суждено было осуществиться. Вышедшим из Тянь-Цзиня международным войскам, под начальством подполковника Ширинского, и успевшим своевременно оказать помощь английскому адмиралу, не удалось получить каких-либо положительных сведений о судьбе иностранных представителей.

«Впрочем, поступившие вслед затем известия из разных источников с достоверностью указывали на ложность слухов о выезде посланников; как ныне оказывается, германский представитель барон Кеттелер был убит мятежниками 5-го июня; остальные же, по-видимому, успели укрыться в здании одной из уцелевших от [826] поджога миссий, выдерживая осаду многочисленной толпы мятежников..

«Все заботы и усилия международных войск с минуты вступления их на китайскую территорию направлены были к тому, чтобы спасти представителей держав и всех проживающих в осажденной столице иностранцев от зверской расправы обезумевших мятежников.

«По полученным, однако, от адмиралов последним сообщениям, численность всех иностранных войск в Тянь-Цзине и Таку достигает лишь 20.000 человек; китайских же мятежных сил на пространстве между названными пунктами и Пекином насчитывается свыше 150.000 человек. При таких условиях возникает тяжелое сомнение в возможности с успехом двинуть международный отряд по направлению в Пекину до прибытия более значительных подкреплений.

«Так как в настоящее время законное китайское правительство силою вещей поставлено в невозможность преодолеть революционное движение, то само собой разумеется, что вся тяжкая ответственность за могущие произойти последствия падет на мятежных китайских сановников и их преступных сообщников, успевших захватить в свои руки власть».

О положении дел в Манчжурии появилось в газетах 30 июня обстоятельное сообщение от министерства финансов:

«Мятежное движение, вспыхнувшее в Пекине и ближайших в нему провинциях Китая, до половины июня почти совершенно не коснулось района сооружаемой через Мандчжурию китайской восточной железной дороги. Оно отразилось здесь лишь небольшими беспорядками близ городов Хай-чен, Ляо-ян и Мукден; эти беспорядки были весьма скоро прекращены, причем местная китайская администрация уверяла агентов дороги в полной своей непричастности к происходящим волнениям и в своей верной и неизменной дружбе к России. Еще 21-го июня главный инженер по сооружению дороги донес из Харбина, что на линии все обстоит благополучно и что цицикарский, гиринский и мукденский цзян-цзюни (генерал-губернаторы трех провинций, через которые проходит железная дорога) ручаются за безопасность, если только русские первыми не начнут враждебных действий.

«Мирное настроение местного населения, которое до сих пор вполне дружелюбно относилось к делу постройки дороги и в ее служащим, в связи с решительными заверениями китайских властей — давали основание строительному управлению дороги надеяться на сохранение спокойствия. Такое предположение не оправдалось, однако, так как в восстанию, быстро распространившемуся из Пекина, примкнули некоторые чины китайской администрации в Мандчжурии, а следом за ними и часть расположенных здесь китайских войск.

22-го июня в Харбине было получено известие, что эр-да-жень Мукдена (в переводе-второй сановник), т. е. старший помощник [827] мукденского цзян-цзюня, будто бы взял в плен этого последнего и, став во главе значительной шайки мятежников, направляется к Телину.

«Стало также известно, что каменноугольные копи китайской восточной железной дороги близ Ян-Тая подверглись нападению китайской толпы, и что близ станции Ляо-ян подожжен железнодорожный мост. В то же время в Харбин дошли слухи о разгроме католической миссии в Мукдене, сожжении там церкви и разграблений лавок купцов, торговавших европейскими товарами.

«Было сообщено затем, что на севере Мандчжурии, в цицикарской провинции, приступлено в поспешной мобилизации китайских войск. Об этом уведомил главного инженера сам цицикарский, цзян-цзюнь, объясняя цель мобилизации необходимостью принять меры для защиты железно-дорожной линии против возможного восстания боксеров. Далее строительное управление дороги было поставлено в известность о появлении прокламаций мятежников также в Гирине и продолжающемся тревожном настроении населения в Цицикаре, а вслед затем гиринский и цицикарский цзян-цзюни сообщили представителям дороги, что, в случае нападения на русскую колонию, они не могут ручаться за поведение своих солдат.

«О всем происшедшем главный инженер немедленно донес приамурскому генерал-губернатору с просьбою принять меры к охране дороги и ее служащих. 24-го июля железно-дорожными служащими перехвачен близ Телина указ богдохана, вероятно подложный, предписывающий войскам присоединиться к боксерам, а 25-го июня главным инженером получено предложение мукденского цзян-цзюня, поддержанное двумя другими мандчжурскими цзянь-цзюнями — цицикарским и гиринским, о том, чтобы агентам дороги предписано было сдать все железно-дорожное имущество китайским чиновникам, а самим под конвоем китайских солдат удалиться из пределов Мандчжурии. На это предложение главный инженер немедленно дал следующий телеграфный ответ: «Согласно договору с китайским правительством, русские обязаны строить железную дорогу; для этого они приехали в Мандчжурию, где находятся три года, и всегда были в наилучших отношениях с населением. Теперь в мукденской провинции восстали боксеры, которые напали на китайцев-христиан, на железную дорогу, на русских рабочих, на охрану и инженеров, а мукденские чиновники своевременно не приняли мер для ограждения русских от нападения. Чтобы устранить беспорядки, цзян-цзюнь Мукдена обязан немедленно истребить бунтовщиков; а если он не может сделать этого собственными силами, то должен обратиться за помощью к дружественному русскому правительству в лице главного начальника квантунской области, находящегося в Порт-Артуре. Цзян-цзюнь Мукдена не имеет права предлагать русским оставить постройку дороги, потому что дорога строится по соглашению двух Императоров, российского и китайского. Я вижу, что цзян-цзюнь Мукдена позабыл долг верной службы своему государю, позволив себе сделать подобное предложение подданным дружественного русского государства, работающим в Мандчжурии над сооружением линии на пользу обеих стран. [828]

Очевидно, только из страха перед восставшими мятежниками сделал цзян-цзюнь столь тяжелые проступки перед долгом службы и долгом чести. Советую ему стряхнуть с себя это низкое чувство страха перед боксерами, прогнать окружающих его дурных советников и клеветников, мужественно стать самому во главе солдат, не зараженных мятежом, и с помощью русских начальников Квантуна, уничтожив мятежников, восстановить порядок».

«26-го июня строительным управлением дороги было получено сведение, что во всех окрестностях железно-дорожной линии прибывают китайские войска, а 27-го июня главный инженер уже телеграфировал, что агенты дороги с 150 чинами охраны, вынужденные отступить от Телина перед огромным скопищем китайцев, находятся в опасном положении, что ожидается нападение китайцев на многие пункты дороги, между прочим и на самый Харбин, и что вследствие этого им, главным инженером, сделано распоряжение о сосредоточении служащих по охране дороги.

«Донося о всех этих тревожных волнениях, главный инженер и начальник охранной стражи засвидетельствовали, что поведение служащих по постройке линии и по ее охране — вне упрека, и настроение их бодро».

Желание сохранить мир с законным правительством Китая побуждало нас сомневаться в подлинности указов, которыми руководствовались китайские должностные лица; но настаивать на этих сомнениях было бесполезно, так как они опровергались всеми действиями пограничных китайских властей. Движение наших пароходов по Амуру было также остановлено китайцами на основании полученных ими указов; очевидно, враждебные нам меры принимались по известному общему плану и последовательно приводились в исполнение, что было бы немыслимо при отсутствии центрального правительства и при разладе и «мятеже» среди высших китайских сановников. Китайские власти получали известные распоряжения от своих обычных начальств из Пекина и исполняли то, что им предписано, без всяких колебаний; а китайцам ближе знать, от кого им следует получать указы и как отличить подлинных китайских начальников от мятежных и незаконных. Для иностранцев было не совсем удобно становиться на эту почву внутренней китайской политики; ссылки на «мятеж» ослабляли ответственность оффициального Китая за действия, предпринятые от его имени во вред иностранцам, а для держав было, напротив, необходимо признавать эту ответственность безусловною, в интересах более старательного ограждения европейцев от кровавых насилий. Во всяком случае, не было повода и основания навязывать китайским правителям маску миролюбия, которую они сами сбросили с себя на деле без стеснений; и чем раньше мы отказались бы от [829] ошибочной дипломатической тактики, тем вернее были бы избегнуты печальные последствия анти-европейского движения в Китае. Теперь уже ясно, что вступление небольших иностранных отрядов в Пекин для охраны посольств было принято китайцами за враждебный вызов и подало повод в военным действиям, в которых все преимущества были на стороне туземной армии; последовавшее затем взятие Таку международными войсками было уже началом фактической войны, и с этого момента китайское правительство относится уже к России как к неприятельской державе, — приписывая ей почему-то руководящее участие в начатых военных операциях. Движение иностранных войск на Тянь-Цзинь под начальством русского генерала должно было укрепить в Китае мысль о войне специально с Россиею, чем и объясняются неожиданные ответные нападения китайцев в Манчжурии и по сибирской границе. Упорные и кровопролитный битвы под Тянь-Цзинем окончились 2 июля занятием этого важного укрепленного пункта и очищением его окрестностей от китайских полчищ. Утверждать, что это не война, а что-то другое, было уже слишком мудрено даже с точки зрения китайской дипломатии. «Мятежные» боксеры стягивались с разных сторон туда, где они нужны были для поддержки регулярных войск, — все более раскрывая свой действительный характер ополчения. созванного и организованного китайскими властями по указам из Пекина.

Иностранные посольства в Пекине, вместо того чтобы своевременно покинуть китайскую столицу, остались на месте в ожидании военной помощи, все еще рассчитывая внушить спасительный страх Китаю перспективою появления нескольких новых сотен или даже тысяч европейских солдат. Посланники с своими семействами и с значительным штатом служащих очутились в положении осажденных заложников, которых китайское правительство решило не выпускать из рук. Эта горсть иностранных представителей, отрезанных от внешнего мира и вынужденных защищать свою жизнь от фанатически настроенных туземных войск, послужила для Китая предметом коварной и жестокой игры: несколько раз возвещалась Европе гибель посланников, с ужасающими подробностями, и факт всеобщего избиения европейцев в Пекине был наконец оффициально подтвержден телеграммами шандунского губернатора и директора телеграфов Шенга от 15 (2) и 14 (1) июля. Весь культурный мир волновался по поводу этой неслыханной катастрофы, и в газетах посвящались погибшим красноречивые пространные некрологи. Через некоторое время приходили из Китая смутные намеки на то, что посланники еще живы и что правительство старается [830] их спасти; но армия по прежнему окружает посольства тесным кольцом, и цзун-ли-ямынь вступил с ними в какие-то переговоры через посредство своих чиновников, публично удостоверив таким образом лживость уверений насчет мятежных боксеров, действующих, будто бы, самовольно и не признающих, будто бы, авторитета законных китайских властей. Благодаря настойчивому требованию северо-американского правительства, китайский посланник в Вашингтоне, Вутингфанг, постарался устроить передачу депеши представителю Соединенных Штатов в Пекине, Конджеру, с получением от него шифрованного ответа, от 5 (17) июня, и это обстоятельство вновь возбудило надежду на спасение посланников. Тем не менее, китайское правительство не прекращало осады посольств и решительно отказывалось дозволить им посылать телеграммы помимо контроля цзун-ли-ямыня. Подобное обращение с иностранными посольствами представляет собою нечто небывалое; но и взятие Таку без войны также выходило из пределов обычного международного права.

В китайских событиях мы видим вообще целый ряд военно-дипломатических недоразумений. Китай обороняется от иноземных пришельцев, как от злейших врагов, а последние требуют суровой расправы с туземными властями, относящимися к ним неприязненно; против иностранных войск двинуто народное ополчение, а оно принимается за толпы мятежников, с которыми не могут справиться китайские правители. И в то время как мы выражаем сочувствие и предлагаем дружескую помощь китайскому правительству для подавления восстания, военные силы Китая борются с нами и побеждаются под стенами Тянь-Цзиня, смело нападают на нас в Манчжурии и по берегам Амура. Для того, чтобы нынешние тяжелые жертвы России и других держав не пропали даром, мы должны теперь же иметь в виду ни в каком случае не возвращать Таку и Тянь-Цзина китайцам; эти пункты должны остаться вполне международными, одинаково доступными всем культурным нациям, под управлением и контролем местных представителей заинтересованных кабинетов. То же самое следует сделать и с Пекином, если он будет занят международными войсками для освобождения посольств. В политике надо наибольше остерегаться иллюзий, создающих грозные опасности для будущего под предлогом каких-либо неудобств или затруднений в настоящем. Мы невольно вовлечены в военные действия против Китая, и с нашей стороны обязательно позаботиться, чтобы возможность таких столкновений не повторялась или, по крайней мере, чтобы она утратила свой грозный характер, прежде чем [831] китайские народные массы успели выработать из себя правильно вооруженные и стойкие армии по европейскому образцу.

Текст воспроизведен по изданию: Иностранное обозрение // Вестник Европы, № 8. 1900