В. И. РОБОРОВСКИЙ
ПУТЕШЕСТВИЕ В ВОСТОЧНЫЙ ТЯНЬ-ШАНЬ И В НАНЬ-ШАНЬ
ОТДЕЛ ПЕРВЫЙ
ОТ ТЯНЬ-ШАНЯ до НАНЬ-ШАНЯ
ГЛАВА ВТОРАЯ
В ТЯНЬ-ШАНЕ
(р. ТЕКЕС И ДОЛИНА БОЛЬШОГО ЮЛДУСА).
У р. Цаган-Чулуту. – Река Музарт и переправа через нее. – Цаган-усунын-гиирик. – Пикет Гилян и переправа через р. Текес. – Ур. Хоно-хой. – Р. Атан-гил. – У р. Кетмен-туб; перевоз на правый берег р. Текеса. – Чиновники-калмыки. – Встреча с людьми Mama. – Река Кок-су. – Река Капсалан-су. – Киргизский начальник Дадай. – Ур. Кен-сай, нижняя граница леса. – Встреча с женой Дадая. – Ур. Кара-Джюн. – Река в ущелье Курдай. – Флора перед перевалом Мукурдай. – Перевал Мукурдай и спуск в долину реки Джаргалана; дневка на нем. – Охота на оленя. – Подъем на перевал Сары-тюр. – Ледники у перевала. – Перевал Сары-тюр. – Спуск. – Дальнейший путь. – Каменная группа Карагай-тас – Болезнь верблюдов от постоянных дождей. – Горы Коксу-нын-таг, – Перевал Карагай-тас. – Спуск в Большой Юлдус незаметен. – Река Ихэ-Юлдус-гол. – Ее течение. – Дожди. – Растительность западного Большого Юлдуса. – Встреча людей. – Бегство проводника. – Замкнутость торгоутов. – Нерасположение их к китайцам. – Тарабаганы и охота на них. – Река Чулутын-гол и походная кумирня. – Кое-что узнаем о дороге. – Р. Бага-Юлдус-гол. – Первые посетители. – Чейбсенский кутухта. – Хлопоты о проводниках. – Воспоминания кутухты о Н. М. Пржевальском. – Отъезд П. К. Козлова в экскурсию. Вор. – Подарки гыгена и хана. – Р. Загасутай-гол. – Дунгане-купцы. – Ур. Алтын-гасны. – Погода на Юлдусе за наше пребывание там.
Второго июля мы оставили Охотничий и, изменив направление своего пути на юго-восток, вступили в степь, где растительность от сильных жаров уже стала немного высыхать. На девятой версте мы перешли р. Малый Музарт, бегущую с местных снеговых Музартских гор и глубокую настолько, что переправлявшимся лошадям вода хватала по брюхо. Воды холодные, мутные. Дно реки крупно-каменистое. По берегам росли три вида ивы, можжевельник кустарный (Juniperus Sabina), береза, ель и жимолость (Lunicera sp.) до 5 футов высотою. Мы переправились благополучно. С переправы были видны снега Музартских гор. Остановились в прекрасном урочище Цаган-Чулуту (ур. Белых камней). Здесь мы собрали немного растений. К нам приехали с китайского пикета какие-то чиновники и [50] оставили нам одного человека, опытного в местных переправах через реку Большой Музарт, на которую мы шли к востоку, у самого подножия хребта; темные лесные пади 30 манили нас к себе, сулили тенистые бивуаки, коллекторские добычи и пр., но мы воздержались заходить в них, дорожа временем, и пошли по реке Музарту, вниз по течению которой мы стали отыскивать переправу, что было не особенно легко, ввиду прибывшей сильно воды от таявших снегов в горах. Чтобы поискать обстоятельнее переправу, мы разбили бивуак, а проводники и несколько наших казаков поехали искать удобного брода; вдоль берега реки нам попадались по ее берегам ивы 3 вида, облепиха (Hippophäe rhamnoides), березы, жимолости 2 вида, розы, стелющийся можжевельник, барбарис, перевиваемый золотым ломоносом (Clematis Orientalis), 2 вида васильков, злаки, зверобой (Hypericum sp.), полынка и чернобыльник (Artemisia sp.), дельфиниум (пчелки) (Delphinium sp.), живучка (Sempervivum sp.), горечавка (Gentiana sp.), сушица (Anaphalis sp.), сложноцветное, хвойник (Ephedra sp.) и др.
Левый берег Музартской реки немного возвышенный, правый плоский. Река бежит с музартских ледников в реку Текес и в июле бывает особенно многоводна от сильного таяния снегов и обильных дождей в горах; она разделяется на несколько русел, которыми выносит свои бурные воды в р. Текес. Валуны, шлифуемые водой, не очень крупные, достигают всего лишь головы ребенка. Во время полного разлива река выходит из берегов и поднимается выше ординара до 1½ аршина, а иногда и до двух.
Наконец нашими людьми было найдено место для переправы каравана, в 5 верстах ниже нашей остановки, где река разбивается на наибольшее число проток.
Переночевав на берегу, утром тронулись с полной надеждой осилить загораживавшие нам, путь воды разыгравшейся реки. Прибыли к выбранному месту и начали перебираться. Вода хватала лошадям выше брюха, а иногда они и всплывали, и сильный напор воды сносил их. Верблюдов с вьюками переправляли по два в сопровождении 4-5 верховых человек. Все перешли благополучно. Трудно досталась переправа собакам и баранам. Их заливали волны и сильно увлекало течением вниз, погружая часто в воду с головой. Наш вожак баранов, козел Максимка, чуть было не поплатился жизнью; несколько сильных валов опрокинули его и понесли вниз, но казаки успели его захватить и вытащить на берег. Вся переправа продолжалась 1 час 40 минут.
После переправы нам пришлось обходить топкие, болотистые и ключевые места, идущие до самого Текеса. Урочище, на восточной окраине которого мы остановились ночевать, называется Цаган-усунын-ширик, что значит «Болото чистой воды». В ключах его найдены были только креветки и лягушки. На степи, на сухих местах попадались ящерицы (Eremias sp.). Ночью шел дождь, а на утро пал сильный туман.
Только благодаря опытному проводнику мы пустились в путь. Шли по торфяным пространствам и вышли, наконец, на торную дорогу, ведущую на р. Текес, к переправе через нее, именуемой Гилян.
К дороге совершенно неожиданно подошла своей западной излучиной река Аксу, плавно текущая в пологой балке с южных гор. Она причудливо извивается и довольно многоводна; дно илистое без гальки; кусты [51] сопровождают ее только в верхнем течении, при выходе ее из ущелья; внизу же берега одеты лишь прекрасной травой. По пути она собирает воды многих ключей и отходит к северо-востоку, где впадает в п. Текес значительно ниже переправы Гилян, на которую мы пришли, перейдя небольшую высоту, и мимо старицы р. Текеса, представляющей собою ряд небольших озер с массою водяной птицы. Здесь же на берегу этой старицы стоит пикет, состоящий из калмыков. Здесь же мы встретили калмыков, живущих вообще на пространстве к востоку от Охотничьего, в пределах уже Китая.
Придя на переправу, мы застали много прибывших ранее нас и желающих переправиться на плохо устроенном пароме. Дожидаться очереди было бы утомительно для животных, и мы решили переправиться на другой день рано утром, а пока устроить бивуак и переночевать; чтобы любопытные путники не досаждали нам своим зрительством, мы разбили свой бивуак в стороне от переправы, на свежем месте, где травы еще не были съедены, и наши верблюды принялись за свою обильную трапезу. Около бивуака на нашем правом берегу были хорошие травы; толпились к реке густые заросли ивы, облепихи, жимолости и пр. Мы наловили тут красивых бабочек, в числе которых попалась прелестная Lycaena pheretiades Ev. var.? tekessana Alph. nova; в этом не столько успешно, сколько охотно, помогал нам проводник-калмык, с увлечением гонявшийся за бабочками, размахивая сачком. На противоположном же левом берегу р. Текеса корм был весь выеден, вытоптан постоянно кочующими калмыками. Если бы мы переправились сейчас же, то пришлось бы остановиться на печальном и голодном для животных месте.
К нам приходил чиновник, заведующий казенным перевозом, состоящим из каюка, управляемого несколькими калмыками, которые более приказывают друг другу и командуют, чем работают, и я только удивляюсь, как при таком беспорядке совершается переправа на плохо сооруженном и еще плоше управляемом каюке. К большому удовольствию чиновника мы заявили, что откладываем свою переправу на следующее утро и не желаем стеснять прибывших ранее нас.
На другой день, 6 июля, погода, довольно пасмурная, не помешала нам приступить к переправе в 5 часов утра. Прежде всего мы приступили к перевозке своих вьюков на другой берег; это заняло порядочно времени. Процедура переправы заключается в следующем: в нагруженный каюк помещается несколько человек калмыков, почти обнаженных, с бревнообразными веслами; заводится выше каюка лошадь в воду и придерживается с каюка за повод; палками, ремнями, веревками и вообще подходящими для этого орудиями, понуждают лошадь плыть на другую сторону реки и тащить за собою каюк, который сильно уносит течением вниз и выносит на другую сторону на ½ версты ниже по реке, где и выгружается все привезенное. Затем порожний каюк бичевою по берегу тянется вверх течения почти на версту, откуда при помощи той же лошади опять переправляется на правый берег реки, за следующими вьюками. В таком порядке продолжалось и далее, и пятью рейсами мы перевезли весь наш багаж с собаками и баранами.
Для верблюдов нашли брод немного ниже, где река делится на рукава. Сначала переводили их по одному и по два, но убедившись в их смелости и способности (редкой у верблюдов) плавать, прогнали остальных всех разом. Они бодро и смело шли в воду, которая покрывала их спины, но не закрывала горбов. Таких смелых верблюдов мне приходилось видеть в [52] первый раз; обыкновенно верблюды не умеют плавать и боятся воды, не любят переправ через реки. Если при переправе вода, в особенности холодная, коснется брюха, то верблюд подбирает ноги и всплывает на бок, предоставляя себя на волю вод, и без помощи человека ему грозит утопление. Лошадей переправили гоном вплавь.
Только к 10 часам утра мы окончили свою переправу, занявшую четыре часа времени, и тут же разбили бивуак. Поставили вариться обед. Животных пустили пастись. Некоторые вьюки требовали просушки и переснаряжения. Отсутствие дров на левом берегу, недостаток кормовых трав для животных гнали нас вперед. Запасшись водою и завьючивши караван, в 5 час. 30 м. дня мы оставили Текес и пошли на восток вдоль подножия северных гор. Имея запас воды, мы не стеснялись выбором места для ночевки. Пройдя девять верст, мы остановились в кормном урочище.
Рано утром продолжали двигаться в восточном направлении. Река Текес тянулась верстах в восьми правее нашего пути; слева подбегали пологие увалы северных гор, с которых струились ключевые речки во влажных берегах, покрытых богатою зеленью. Дорога, по которой шел наш караван, направлялась в горы налево, за перевалом Хонохой спускалась в роскошную долину Кунгеса и далее к городу Кульдже, но наш путь лежал на восток.
В нескольких верстах вправо находилось стойбище главного начальника местных монголов Харида, и далее, в некотором расстоянии за ним, на берегу р. Текеса, временное стойбище недавно прибывшего сюда из Алтая цаган-гыгена.
Мы остановились на ур. Хонохой, на кормных ключах того же имени в 18 верстах от ночлега. Я воспользовался близостью стойбища Харидая, написал на родину письма и послал с В. Ф. Ладыгиным и Баиновым к Харидаю с просьбой передать их нашему консулу в Кульдже Виктору Матвеевичу Успенскому, и, если в консульстве есть на наше имя какая-либо корреспонденция, доставить ее нам. Харидай вежливо принял посланных и обещал все исполнить в точности. Относительно предстоявшей еще нам переправы через Текес против устья реки Атан-гола на правый берег Текеса Харидай обещал принять все меры, чтобы переправа эта была благополучна, причем все-таки высказал сомнение в возможности ее, если к нашему приходу туда не убавится воды в Текесе.
В. Ф. Ладыгин и Баинов проехали и к цаган-гыгену, который проявил им особое расположение, чем обратил на них внимание огромной толпы богомольцев-монголов, отнесшихся к ним поэтому с большим уважением.
Цаган-гыген, которому я послал «Таранату» (жизнеописание Сакья-Муни 31) на тибетском языке, был удивлен столь дорогим подарком и крайне тронут, просил передать мне его искреннее желание познакомиться, хотя бы впоследствии, где-нибудь в Тибете, и желал здоровья и успехов в пути, чтобы достигнуть всего желаемого. Постоянное жительство цаган-гыгена находится в горах Алтая; здесь же на Текесе он живет временно по приглашению местных монголов. При нем служащих лам и учеников до 500 человек и по стольку же собирается ежедневно монголов-богомольцев.
Двигаясь в том же восточном направлении плоским перевалом, мы вышли на верховья реки Атан-гол, образующейся из многих ключей и болотинок, местами топких. Травы кругом были выгоревшие от солнца, но накрапывающий уже второй день дождь, конечно, оживит растительность, хотя крайне неприятен для нас в дороге. Как с северных гор Сакман, так и с южных Атан-ула, отделяющих Атан-гол от Текеса, прибегают [53] многие речки в Атан-гол. Сама речка Атан-гол на расстоянии 23 верст от ур. Хонохой имеет всего 1½ аршина ширины, крайне извилистая, с мутной, вероятно от дождя, водой. По берегам корма выжжены солнцем и вытравлены массой пасущегося скота кочующих здесь монголов. Перед вечером приезжал чиновник-монгол от Харидая, чтобы показать свою ретивость в хлопотах относительно нашей переправы обратно на правый берег Текеса.
Сильный дождь, начавшийся перед вечером и заладивший на всю ночь, задержал наше выступление на следующий день до 11 ч. 40 мин. Он перемочил наши вьюки, несмотря на брезенты, и размыл глинистую дорогу так, что с трудом можно было по ней двигаться, и животные скользили, рискуя ежесекундно упасть и поломать ноги и вьюки.
14 верст мы не оставляли реки, держась восточного направления.
С северных гор Ишкимек тянутся к югу до речки пологие, мягкие травянистые высоты, а с юга, с Атан-ула, сначала такие же высоты, а затем непосредственно и сами скаты Атан-ула; таким образом, рэка Атан-гол, размывая между ними себе небольшое ложе, бежит в неглубоком ущелье. Сбегающие к реке скаты Атан-ула покрыты в падях еловым лесом (Abies Schrenkiana), кустарниками тальника (Salix sp.) и хорошими травами, сопровождающими и все течение р. Атан-гола.
Не перестававший все время дождь понудил нас остановиться и разбить бивуак. Лёссовая почва совершенно размокла и лишила нас возможности итти далее. Дождь продолжался всю ночь. Утром разъяснило и к 9 ч. 40 мин. обсушило немного землю и нас, и мы имели возможность (хотя и с опасением за животных) пуститься далее. Нам попадались кочевки калмыков со множеством пасущихся стад.
В низовьях своих р. Атан-гол сопровождается зарослями ивы (Salix sp.), березы (Betula daurica?), жимолости (Lonicera sp.), облепихи (Hyppophäe rhamnoides), тополя (Populus sp.), вытягивающегося местами в стройные деревья. Попадаются камыши (Phragmites communis). Крупноцветный вьюнок (Calystegia sp.) красивой гирляндой, украшенной белыми розовыми и голубыми колокольчиками, обвивал кусты и взбегал по ветвям сажени на 1½ вверх. Появились кусты розовой мальвы (Malva sp.). Здесь встретили и первых фазанов (Phasianus torquatus).
С северных предгорий бегут в Атан-гол речки: Орто-булак, Халха-ата, Сюрту, Тарабаги, Бугра, Субурга. Они значительно добавляют воды в Атан-гол, который перед своим впадением в реку Текес становится порядочной речкой. Кроме Атан-гола, в Текес несут свои воды речки, впадающие в него ниже реки Агыяз, – Са-Курта, Моильте, Сокто-тохой с южных гор и, против последней, речка Сейхен-тохой с Атан-ула. Против Атан-гола в Текес впадают Терек и Мин-булак с притоком, а ниже – река Кок-су; с северных гор, ниже Атан-гола в Текес впадают в недалеком расстоянии речки Нюцугун и Бах-алык.
Урочище при впадении Атан-гола в Текес, с крутыми лёссовидными обрывами в долину Текеса, носит название Кетмен-туб.
Перевоз расположен на берегу Текеса ниже Атан-гола в двух верстах. Каюк того же устройства, как и на переправе Гилян, только во много раз хуже и опаснее, – весь в щелях и дырах – требовал серьезной починки. Дождь лил весь день, как и в предыдущие дни; этому обстоятельству Текес обязан был своим полноводием, заставлявшим нас серьезно задумываться о переправе. Приехавшие немедленно калмыки, заведующие перевозом, не соглашались нас перевезти, страшась так сильно [54] расходившейся реки и указывая на ненадежность каюка. Нельзя было не согласиться с ними – они были правы.
Прежде всего приступили к починке каюка, в надежде, что тем временем хоть немного спадет вода. Затем занялись обследованием этой части р. Текеса и его окрестностей и различного рода наблюдениями.
На другой стороне реки расположились партии киргизов и сартов, ожидавших спадения воды и возможности переправиться на наш левый берег. В первый же день я пополнил свой гербарий 30-ю видами растений, собранных по берегу Текеса по обширным зарослям, состоявшим из тополей (Pqpulus sp.), березы, ивы, облепихи, жимолости, розы, барбариса (Berberis sp.), перевитых ломоносом (Glematis Orientalis) и вьюнком (Calystegia sp.). Местами эти заросли так густы, так переплетены ветвями и перевиты лианами, что нет никакой возможности пробраться через них по реке. Тут же у реки растут ежевика (Rubus fruticosus L.), костяника (Rubus saxatilis L.), солодка (Glycyrbiza sp.), крапива (Urtica dioica L.), васильки (Centaurea sp.), полынка и высокий чернобыльник (Artemisia sp. sp.), несколько видов сложноцветных: одуванчик, череда, девясил (Leontodon, Bidens, Inula) и пр. Зонтичные, 2 вида мяты, вьюнки (Gonvolvulus arvensis), высокие молочаи (Euphorbia sp.), болотная лапчатка (Calimeris palustre), дикая конопля (Gannabis sp.), злаки (Gramineae sp. sp.); ближе к воде и на местах спавшей воды: рогозник мелкий (Typhasp.), осоки (Caerx sp.), чистуха (Alisma plantago), белозор (Parnassia sp.), череда (Bidens sp.) и множество других. Благодаря обильно цветущей растительности мы добыли бабочек: Zygaena pilosellae Esp, Lycaena pheretiades var. Tekessana Alph., Melitaea parthenie var, Alatauica Stgr, Cabera exanthemata. Sc. var. П. К. Козлов тоже поживился для коллекции птичками.
День простоял без дождя.
На другой день вода немного сбыла в реке и ожидавшие уже несколько дней на том берегу сарты пытались было переправиться.
Сарты первый раз переправились благополучно, а во второй раз их вынесло на тот же берег, но значительно ниже по реке, и они, убедившись, что опасность еще не миновала, не рискнули перевозить свои товары, чтобы не подмочить их.
Чиновники, посланные Харидаем, оказались неспособными чем-либо нам помочь. Прибыли они к перевозу после нас и не успели ничем распорядиться. Когда увидели, что мы сами занялись исправлением каюка, стали просить об увольнении их обратно; я, конечно с удовольствием их уволил, чтобы избавиться от излишних совершенно беспомощных людей, умевших только суетиться и бесцельно приказывать и не умевших ничем помочь.
О предстоявшей впереди дороге и перевале Мукурдае получались самые противоречивые показания; так же точно и о перевозе через реку 40 верст ниже, на который хотели нас спровадить калмыки-чиновники. Чтобы выяснить точно качество последнего, я послал Баинова с проводником. Погода простояла хорошая; вечером показалась луна, долженствовавшая прекрасно покрыть звезду; но совершенно неожиданно появившееся облако покрыло и ту и другую; к великому моему огорчению мне не удалось определить долготу места и все приготовления для наблюдения пропали, что бывает в путешествии очень часто и сильно портит расположение духа.
Дожидаемся третий день. Вода в реке сбывает, но медленно, хотя дождей, слава богу, нет. Торговцы за рекой тоже ждут и указывают на [55] облака, прикрывающие вершины гор: они боятся, как бы не выпал дождь и не прибавил воды в реке, но, кажется, все обойдется благополучно. От сартов мы узнали, что за рекою, в южных горах, живут 20 волостей киргизов, родственных нашим киргизам-казакам [казахам] и частью киргизам дикокаменным (каракиргизам) 32 Семиреченской области.
С близлежащей высоты я имел возможность обозреть далекие окрестности и заполнить пробелы своей карты, которую веду с поселка Охотничьего. Благодаря облакам, и этот вечер был потерян для наблюдений.
Сегодня, 13 июля, четвертый день нашей стоянки на Текесе; вода еще сбыла, и мы решили попытать счастья и переправиться, наконец, через реку. Это заняло много времени, весь день. С 8 часов утра до 6 часов вечера переправляли только вещи. С первым рейсом отправился на каюке я, чтобы распоряжаться порядком при выгрузке вьюков. Мы перевозили все на остров, который отделен от правого берега небольшим рукавом реки, не представляющим препятствий для переправы в брод. Пришлось складывать вьюки на острове, среди деревьев. Каюк несло водою сажен 200 в 3 минуты времени. Часто он становился на мель и от этого задерживался ход его. Во время нашей переправы проезжали люди большого дипломатического чиновника Матэ, собиравшего подати в горах и возвращавшегося в Кульджу. Сам Матэ переправлялся ниже бродом, боясь плота, на котором, по его мнению, ездить опаснее, чем бродом. Он говорит и пишет по русски и, до отдачи Кульджи китайцам 33, служил при уездном управлении в качестве фельдшера, прививал по уезду оспу татарам. Видеться с ним не пришлось; но я посылал к нему В. Ф. Ладыгина, передавшего ему наши письма для доставки консулу В. М. Успенскому в Кульджу. Благодаря его же любезности, мы получили проводника на Большой Юлдус, киргиза лихого вида, похожего на барантача.
Прибытие людей Матэ не помешало нам переправлять свои вьюки, потому что они занимали каюк, отправлявшийся пустым за вещами обратно, а потому к обоюдному нашему удовольствию не происходило никакой задержки. С вещами мы перевезли баранов и собак и вплавь за каюком перевели лошадей. Верблюдов же прогнали бродом, немного ниже, где переправлялся и Матэ. Переправа окончательно закончилась к 9 часам вечера, всего продолжалась 13 часов. Палаток мы не ставили, чтобы не задерживать уборкою их выступления каравана следующим утром. Приятно было располагаться спать в тополевом лесу, через листву которого луна обливала нас своим холодным светом. После неустанных дневных хлопот по переправе чувствовалось утомление, и сон не замедлил сомкнуть наши глаза и прервать вереницы дум, роившихся как всегда перед сном. Перевоз обошелся вполне благополучно.
У здешних калмыков существует странное предубеждение против перевоза собак в каюке и только решительное мое приказание взять собак с собою было исполнено, но видимо с неохотою. Малейшая неудача при переправе была бы объяснена переправой собак в каюке. Калмыки-перевозчики остались ночевать у нас на бивуаке. Верблюдов и лошадей на ночевку перевели на правый берег под присмотром трех человек, потому что там было суше лежать для верблюдов и находился кое-какой корм, чтобы наарканить лошадей.
Беспорядок, произведенный вчерашней переправой, послужил причиною позднего нашего выступления в путь, который держали в юго-востоко-восточном направлении вдоль правого берега Текеса и невдалеке от высот, сбегающих с южных гор хребта Музарта. [56]
Местность, которою мы шли, необыкновенно плодородна; на влажных местах травы и злаки доходили до пояса верхового человека. Мы видели здесь сенокос киргизов, перенятый от русских. Небольшие стоги сена, неумело сметанные, напоминали своими ароматами родные сенокосы.
Верст через 10 мы свернули к югу, в ущелье реки Кок-су, и направились вверх по левому ее берегу; на третьей версте встретили животрепещущий мост, смело перекинутый через реку и требующий еще большей смелости, чтобы через него пройти. Мы переводили верблюдов по одному, плохо уверенные в прочности моста и рискуя каждый раз потерять животное и вьюки в волнах бурной Кок-су. Прошли все-таки благополучно.
За мостом на третьей версте встретилось препятствие. От соседних гор правого берега Кок-су в реку выдвинулась скала и загородила нам дорогу. Обойти эту скалу рекою нет никакой возможности по причине большой глубины. Пришлось пользоваться небольшим карнизом, вымытым водою реки еще в те времена, когда уровень ее был значительно, до трех аршин, выше настоящего. Но чтобы взобраться на этот карниз пришлось устроить аппарель 34 из верблюжьих вьюков и седел, и все вымытые водою и отшлифованные камнями и галькою улубления в скале выложить войлоками, чтобы наши верблюды не скользили и перешли благополучно. С немалыми затруднениями перевели их всех поодиночке, поддерживая их людьми, чтобы не соскользнули в пропасть бушующей мутной реки, окатывавшей водами своих волн злополучную скалу до ног наших верблюдов. Это заняло у нас времени около трёх часов. Версты через 2 покинули мы Кок-су и свернули к востоку к устью реки Капсалан-су, восточного притока р. Кок-су. Тут же и остановились. Неудобства пути порасстроили наши вьюки, и, несмотря на пройденные всего 18 верст, утомили животных.
По берегам реки Кок-су растут тополя, ивы двух-трех видов, большими деревьями боярышник (Crataegus sp.), жимолости, абрикосы (Prunus armeniaca L.), тоже деревьями, дающими мелкие, но вкусные плоды, уже поспевшие к нашему приходу, к немалому удовольствию наших людей.
На Капсалане те же виды, но бросаются в глаза еще камыши, высокие лактуки (Lactuca) и осоты (Sonchus) достигают до 10 футов; тоже высокие колючие мордовники (Echinops sp.) с голубыми шаровидными головками цветов; альпийские маки (Papaver alpinum L.), Statice, молочаи (Euphorbia sp.), достигающие значительной высоты 2 вида злаков (Gramineae sp.), крапива (Urtica dioica L.), водосбор (Thalictrum sp.) и др.; все они, смешиваясь с кустами и деревьями, образуют густые заросли, которые можно назвать вполне непролазными. Горы ущелья, вымытого р. Капсалан-су, слагаются из известняков и песчаников, крайне круты и на прикрытых почвою местах одеты травянистою растительностью, а по пазухам и более скрытым местам кустами, служащими прекрасным обиталищем многих мелких певунов, обращавших на себя внимание П. К. Козлова.
Перепадавший от времени до времени дождь мешал нашим экскурсиям в этой обильной для пополнения наших коллекций местности.
Здесь посетил нас киргиз Дадай, киргизский начальник, заведующий 20-ю волостями, и дал нам проводника до Большого Юлдуса, где мы снова попадаем к калмыкам. Ночью разразилась буря, к утру она стихла, но дождь не перестал, изменив лишь только свое напряжение. Несмотря на него, мы пошли вверх по Капсалану, довольно живописному, но местами настолько узкому и сжатому известковыми скалами, что нам не раз приходилось обходить скалы на значительной высоте, где в [57] короткие промежутки, когда дождь переставал итти, ловили бабочек: Pararga eversmanni F. v. W, Satyrus heydenreichi Ld, Parnassius discobulus Alph., Pieris dubernardi var. koslovi Alph. и др. Внизу по речке наши собаки разыскали барсука (Meles taxus0, в помощь им подоспели охотники, трофеем которых было приобретение этого зверя в коллекцию. На южных горах Чон-кара-джюн, тянущихся к востоку, значительно выше нашей дороги, темнели еловые леса. На севере в том же направлении огораживали ущелье с этой стороны безлесные более мягкие горы Кичик-кара-джюн. Опасною дорогою, карнизами, прошли мы 8½ верст, вышли на раздвинувшуюся здесь долину, изрезанную ключами и речками, и направились на юго-восток мягкими луговыми предгорьями к видневшемуся в ближайшем ущелье еловому лесу. Здесь оказался небольшой ручеек, и мы, остановившись на опушке, разбили свой бивуак. Дождь не переставал.
Местность была так интересна, что мы решили пробыть здесь и еще день, чтобы поближе познакомиться с нею. Место нашей остановки, урочище Кен-сай, на высоте в 500 футов абсолютной высоты, было здесь крайним нижним пределом елового леса; ниже, по мягким предгорьям спускались тучные травянистые луга, украшенные цветами, привлекавшими взоры красками и наполнявшими воздух благоуханием.
Перед вечером дождь стих, и светлозолотистая и нежно-румяная полоса на северо-западе горизонта подавала приятные надежды на завтрашнюю дневку. Но ночью все-таки шел дождь, остановившийся к утру, превратившемуся в полуясный день, ибо солнце постоянно скрывалось, за перистыми и кучевыми облаками. В седьмом часу утра, после метеорологических наблюдений, мы разошлись на экскурсии: я – на ботаническую, П. К. Козлов с Куриловичем на охоту за птичками, а В. Ф. Ладыгин за бабочками. После нескольких часов сборов все мы вернулись, вполне довольные своими успехами: я вернулся и принес с собою 23 вида растений, еще не бывших в гербарии и несколько уже бывших, но роскошных экземпляров, которыми можно было украсить гербарий.
Обыкновенно первые попавшиеся экземпляры, хотя и дефектные, всегда берутся, если этого вида еще нет в гербарии, и впоследствии они добавляются лучшими, найденными потом.
П. К. Козлов принес интересных дятлов (Picus sp.). В. Ф. Ладыгин поймал крупных аполлонов (Parnassius sp.) и перламутровок (Argynnis paphia L.). Наши животные отъедались на прекрасном корме, многие верблюды лежа пережевывали свою жвачку.
В еловых лесах я встречал высокие рябины, жимолости, черную смородину (Ribes nigra), кизильник (Cotoneaster nigra); по опушкам – барбарис, таволгу (Spiraea sp.) и др.; дикий хмель, уже отцветающий (Atragene alpina) путается в кустах; тут же белая бальзамина (Impatiens noli tangere), желтая колосовидная высокая хохлатка (Gorydalis sp.), иссык-кульский корешок (Aconitum sp.) и другой Aconitum в 10 футов высотою с белыми почти цветами, похожий на А. Napellus L. На лугах пионы (Paeoniasp.), уже отцветшие, белый татарник (Cnicus sp.), дрема (Lychnis flos cuculi), гвоздика (Dianthus sp.); разные крупные Compositae, например, Senecio sp., лактук (Lactuca sp.), осот (Sonchus sp.), девясил (Inula sp.) и др. Конский щавель (Rumex sp.), высокий злак, герань (Geranium sp.), головчатый колокольчик (Campanula glomerata) и колокольчик Adenophora sp., высокая крапива (Urtica dioica), водосбор (Thalictrum sp.), подмаренник (Galium sp.), молочай (Euphorbia sp.), крупноцветный борщевик (Heracleum sp.), мята (Mentha sp.) и др. [58]
Из зверей в окрестных лесах водятся маралы и козы (Cervus maral и С. pygargus).
Много хищных (Rapaces) и других мелких птиц, которыми с успехом обогащались наши коллекции. Ели (Abies Schrenkiana) здешних лесов достигают 100 футов высоты при трех футах толщины.
Отсюда мы поднялись лесом на горы Чон-кара-джюн, которые не похожи на хребет, а скорее представляют сильно всхолмленное плато, местами луговое, местами, в более пересеченных частях, особенно на северных склонах, покрытое лесами ели и перерезанное небольшими речками. Масса киргизов со своими стадами кочевала на прекрасных пастбищах. Многие киргизы выезжали здороваться с караваном; из ближайших к дороге юрт выходили женщины с кумысом и творогом и усердно угощали наших людей, что, конечно, сопровождалось платой им.
Тут же по пути находилась и юрта управителя Дадая, жена которого, женщина средних лет, встретила нас и неотступно просила заехать к ней в юрту, чтобы отведать ее скромного угощения. Муж ее, бывший у нас на Капсалане, уехал по требованию начальства в Кульджу и приказал жене встретить и угостить русских. Заботливая хозяйка угощала нас бараниной, кумысом, чаем, пенками и другими киргизскими лакомствами. При весьма торопливом визите, мы пробыли около ¾ часа и простившись с приветливой хозяйкой, пустились вдогонку своему каравану. Пройдя всего 18 верст, мы соблазнились красотою места в урочище Кара-джюн и хорошей погодой; разбили свой бивуак на краю елового леса.
Наша палатка пришлась среди вековых елей; толщину одной из них я измерил – ствол ее у корня имел в окружности 4 аршина и 3 четверти; высотой же ель была до 120 футов. Здесь опять пополнился мой гербарий; в лесу видели тетеревов (Tetrao tetrix) и уларов (Tetraogallus sp.). Много бабочек, в особенности аполлонов (Parnassius sp.), Lycaena argus L. и L. amanda Sehn., Argynnis pales var., Generator stgr., Malanargia suwarovius Hrbst, Aspilates acuminaria Ev., и А. mundataria, Pieris callidice var. orientalis Alph. и Р. leueodice Ev. и др. и жуков.
Перед сумерками к нам приехала жена Дадая отдать визит за отсутствующего мужа и сожалела, что мы остановились не рядом с их стойбищем и лишили ее возможности принять нас, как следует. Пользуясь знакомством, я решил приобрести несколько [необходимых сейчас] баранов, до встречи с торгоутами на Большом Юлдусе, у которых, говорят, бараны дешевле [и можно будет закупить их много]. Цена барана среднего качества 2 р. 30 к. За ними я послал Баинова и В. Ф. Ладыгина, которые успели вернуться лишь к вечеру совершенно промокшими от дождя, начавшегося с сумерек и, продлившегося до утренней зари.
Оставив это урочище, мы пошли в восточном почти направлении по караджюнекому холмистому плато; высота этого плато 8 000 – 9 000 футов абсолютной высоты; всюду встречали юрты, киргизские стойбища и множество скота; через 2½ часа достигли ущелья реки Курдая, в которое должны были спуститься, и остановились немного подождать отставший караван, от которого я уехал вперед с проводником и Баиновым. Из соседних юрт сейчас же явились киргизы с кумысом, с просьбой не побрезгать их напитком; кумыес оказался очень вкусным. Люди догнавшего меня каравана тоже полакомились кумысом, и мы начали спускаться в глубокое лесное ущелье р. Курдай длинным и, местами, довольно крутым боковым скатом.
Речка Курдай довольно сильная, с крутым падением вод, начинается с лежащих впереди снежных гор; берега ее, в особенности левый, [59] обставлены еловыми лесами, подымающимися по склонам почти до 12 000 футов абсолютной высоты, где достигают крайнего верхнего предела своего распространения. Ели у берега реки необыкновенно стройны и высоки. По лесу много высоких трав, придающих особую красоту лесу, освещенному через просветы ветвей солнцем. Множество светлых ключей пробиваются лесом и береговыми лужайками в бурную речку. Наша дорога переходила постоянно с одного берега ее на другой и выбирала удобные места среди валунов, набросанных всюду. Выше лесов белели снега, скатывавшиеся языками в скалистые ущелья; из-под этих снегов струились ручьи и каскады, блестевшие на солнце. Впереди на юг высились стены снегов и льдов Мукурдая.
Сделав верст 9 ущельем, мы остановились на последних тучных луговинах. Выше нашего бивуака сплошной лес уже окончился, и только редкие группы и отдельные ели взбегали вверх по скалистым откосам. Множество громадных крупных россыпей скатываются с высот вниз, почти до реки. Их окаймляют кусты ивы и травянистой растительности; высокие белые метелки ревеней (Rheum raponticum) торчат кое-где; красные астрагалы (Astragalus sp.) и желтые астры с голубою геранью (Geramum sp.) и синей горечавкой (Gentiana sp.) красиво пестреют в серых гнейсовых россыпях. Клумбы стелющегося можжевельника (Juniperus Sabina) отдельными темными ковриками прикрывают верхние откосы. Обилие оводов (Tabanus bovinus L. – бычий слепень) своей назойливостью мешали нашим животным вполне пользоваться прекрасным кормом. Кроме того, им досаждали еще какие-то хищные и кровожадные мухи, прокусывавшие кожу верблюдов до крови. Ночной дождь не мог разогнать рои летучих кровопийц, мучивших животных и не оставлявших в покое и нас.
Дождь перед утром стих, и в 9 часов 30 мин. мы тронулись к перевалу Мукурдаю, для чего свернули налево в пришедшее с востока ущелье, которое в своем устье имеет много щебнистых выносов, состоящих из мраморов и гнейсов и др. известковых пород с глиной. Чтобы войти в ущелье, нужно было довольно крутым подъемом взобраться на этот вынос и затем уже итти вверх по ущелью, частью дном, частью поднимаясь на левый склон его; пропитанные водою глинистые склоны были так скользки, что верблюды могли ежеминутно покатиться вниз и требовали самого тщательного присмотра и постоянной помощи со стороны людей. Охрана верблюда, завьюченного инструментами и хронометрами, требовала, конечно, особенной заботы. Это замедляло ход каравана. Часто попадавшиеся каменные осыпи, широкими потоками перебегавшие дорогу, своими острореберными подвижными камнями причиняли боль ногам верблюдов и усугубляли трудности подъема.
Растительность заметно редела; по мере подъема наверх, кусты ивы уменьшались в росте и скоро совсем исчезли. Поднимавшиеся среди осыпей рукавами луга все еще пестрели цветами, между которыми стали попадаться многие виды, не встречавшиеся ранее внизу. Через 6 верст ущелье поворотило немного к северу, и нам представилось грандиозное зрелище ледников главного хребта, направляющихся на юго-восток-восток; снежные пики их врезались в темные облака, ежеминутно готовые разразиться грозой или бураном. С наибольшей группы, сверкая по серым каменным россыпям, стремятся три речки, которые составляют начало р. Курдая.
Здесь, в скрытом от солнца ущелье, растительность забегала за 12 000 футов, [т. е.] выше сползавших до 11 000 футов снегов. Мы заметили и собрали два вида соссюреи (Saussureasp. sp.), низкий альпийский [60] оранжевый мак (Papaver alp.), Lagotis brevituba, альпийский первоцвет (Primua sp.), 2 вида камнеломки (Saxifraga sp. sp.), лапчатку (Potentilla sp.,) и Potentilla дерновидную, растущую дернинками по россыпям, лютики (Raniinciiliis sv.), альпийские купавки (Trollius sp.) и на россыпях в глине Trollius зеленовато-белый; тут же цвели два-три вида заячьей капусты (Sedum sp. sp.), Oxytropis sp. лиловый, 2 вида мытника (Pedicularis sp. sp.), 3 вида крупки (Draba sp. sp.) – желтая, белая и особенно крупноцветная. По очень влажным скатам и у речки между камнями обращали на себя особенное внимание Saussurea, растущие кочнами, заключающими в себе собранные головки темнофиолетовых цветов, прикрываемых длинными прицветниками, образующими как бы кочан капусты. Все наши казаки называли это растение капустой и даже предлагали положить ее в котел, в котором варился обед на нашей остановке.
Ливший ливмя дождь, сопровождавший нас на всем переходе и сильно тормозивший наше движение, заставил подыскивать местечко для остановки, хотя мы прошли только 16 верст и до вершины перевала оставалось всего две-три версты, правда, очень трудного пути, потому что продолжительные дожди размыли натоптанный след, и дорога требовала исправлений, без чего мыслимо ли было взобраться на перевал с нашими тяжело нагруженными верблюдами – не знаю?!
Разбили бивуак. Дождь неистовствовал и заливал огонь под котлом, в котором варился обед. Двое казаков с инструментами были посланы на подъем к перевалу для поправки дороги. Я и В. Ф. Ладыгин, собрав предварительно близ палатки интересовавшие нас растения, полезли вверх по скалам и россыпям и, конечно, были вознаграждены обильной добычей еще не виданных растений. П. К. Козлова с Куриловичем тоже не остановил дождь, и они отправились в соседние скалы искать уларов (горных индеек). П. К. Козлов одного улара убил, но добыть его не пришлось – в такую трущобу он покатился со скал.
Дождь не прекращался всю ночь, и только утром стих и позволил нам в 9 часов продолжать свое наступление на перевал. Дорога шла сплошь по голой россыпи, напитанной дождями и водами, с огромных снежных и ледяных масс, нависших на вершинах гор справа и готовых скатитьсяг вниз, чтобы уничтожить все следы нашего каравана. Благодаря исправлению дороги накануне нашими людьми, разделавшими ее среди осыпей и убравших заграждавшие крупные камни, подъем стал возможным для нас, и мы, пройдя в ¾ часа две версты, достигли перевала, который, при хорошей погоде, должен быть хорошо доступен и наверное не представляет тех трудностей, с которыми пришлось бороться нам.
Абсолютная высота перевала Мукурдая, по показаниям барометра, оказалась в 11 390 фут.
Горные породы, составляющие эти горы, заключают в себе главным образом гнейсы, биотитово-хлоритовые и серые мраморы, прикрытые местами продуктами разложения этих пород с глиною и песком, а в лесах с прибавкою растительного перегноя. Горы эти служат северным отрогом главного хребта.
Спускаясь с перевала, каравану предстояло перейти по снеговому полю саженей 15 шириною и 2-3 сажени толщиною. Эта снежно-ледяная полоса от гребня перевала сползает на северо-восточный склон перевала, и чтобы верблюды не скатились по ней вниз, пришлось нарубать ступени. Тут, в 10-м часу утра, при температуре +8°Ц в тени была поймана порхавшая дневная бабочка. [61]
Дальше спуск пологий; среди осыпей и обломков камней всюду бежит вода, собирающаяся в речку, впадающую в истоки реки Джаргалана, бегущей из соседнего справа, более восточного ущелья, спускающегося от огромных снегов главного хребта Биики 35. Далее справа из следующего ущелья прибегает еще речка, и Джаргалан делается значительной горной речкой, в которую на шестой от перевала версте вливается еще небольшое подкрепление в виде тоже порядочного ручья. До устья последнего дорога шла правым берегом Джаргалана среди лугов, изобилующих луковыми (Allium sp.) и застланных вообще сплошными коврами цветов, привлекающих тучи насекомых.
Перейдя на правый берег р. Джаргалана, мы пошли косогором, изрезанным ключами, увлажнившими чернозем его настолько, что он превратился в липкую скользкую массу. Тут опять пришлось беспокоиться за судьбу верблюдов, чтобы не сползли в реку. Здесь же стали попадаться кусты караганы (Caragana jubata) и низкорослой ивы, пройдя которыми немного и переправившись несколько раз в брод через Джаргалан, встретили речку, пришедшую справа из ущелья Сарытюрскрго перевала. На мысу между нею и Джаргаланом мы разбили бивуак, чтобы на прекрасной траве дать отдых животным на пути между перевалами; кроме того, потянувшиеся вниз ло реке еловые леса, окутывавшие оба ската ущелья Джар-талана, направившегося к северу, манили на охоту за зверем.
После легкого завтрака П. К. Козлов, взяв с собою Шестакова, направился в лес на охоту, а я остался вычерчивать съемку и произвести необходимые наблюдения на бивуаке, где, впрочем, множество мух и оводов настойчиво мешали всякого рода занятиям.
Перед вечером П. К. Козлов и Шестаков вернулись с добычей: они убили хороший экземпляр молодого самца-оленя (Gervus sp.).
На следующий день П. К. Козлов, В. Ф. Ладыгин и Шестаков с проводником поехали на лошадях в тот же лес. Проводник вскоре вернулся и привез мясо убитого накануне оленя. Сегодня обед готовится без барана – едим оленину, остальное мясо сушим впрок.
Меня очень тянуло в лес на охоту, но несколько дней подряд шедшие дожди и приезды к нам киргизских гостей мешали мне работать. Я должен был теперь наверстывать и пополнять упущенное.
Сегодня опять война с оводами и самая неприятная, оборонительная.
Несмотря на роскошь лугов и кажущееся разнообразие их растительного покрова, гербарий мог пополниться лишь немногими видами, но зато было положено начало сбора семян нескольких уже вызревших растений. Совсем мало жуков и бабочек.
Весь день простоял прекрасный, с шести же часов вечера небо быстро закрылось облаками. Зашумел дождь, понеслись раскаты грома, засверкали молнии, гигантскими зигзагами бороздя темное небо и освещая на мгновение землю.
Наши охотники вернулись мокрые, охота не была удачною; хотя видели одного большого оленя, но стрелять по нему не пришлось. К вечеру погода разгулялась. Лунная ночь на бивуаке, среди горной величественной природы, была восхитительна!..
Такое же прекрасное утро разбудило нас, напоминая о походе, о новом предстоящем перевале, который сегодня мы должны одолеть и оставить позади себя.
Мы живо напились чаю, завьючили верблюдов и выступили в шестом часу по Сарытюрскому ущелью вверх к перевалу. Ущелье, довольно [62] пологое, по мере поднятия вверх расширялось понемногу; дорога удобная.
C южной стороны ущелье обставлено покрытыми ледниками горами, протянувшимися с запада, еще из-за Мукурдая; последнего, однако, не видать: его загораживает ледяной Биик, дающий начало главным истокам Джаргалана.
В самой голове ущелья, правее перевала, спускается на его дно громадный ледник; он так доступен, что к нижнему краю его можно удобно подъехать на лошади. Этот край спускается до 11 000 футов. Ледник обрывается почти отвесно синевато-зелеными ледяными скалами с грязноватыми горизонтальными прослойками. Вышина ледникового обрыва 200-250 футов. В правой, западной части, этого ледника нанесена масса поперечных каменных валов, морен 36, насыпанных грядами. Множество ручьев и каскадов сбегает к речке и уносится ею в р. Джаргалан. Северные горы, более низкие, далее к северу еще более понижаются и бегут в долину Джаргалана. Южная наивысшая снеговая вершина, стоящая рядом с перевалом, выделила снеговой отрог к востоку. Такой же отрог отошел и от северных гор к северо-востоку-востоку.
Перевал оказался пологим; дорога шла по красному песку и камням, остаткам разрушенного конгломерата, переходящего в хлоритово-мусковитовый мелкозернистый гнейс, приближающийся к хлоритово-мусковитовому сланцу; порода эта покрывает самый перевал шириною в 80 сажен и протягивается, далеко на запад; высоко поднимающиеся вершины и отроги гор состоят из конгломерата, спаянного белым кристаллическим известняком, и из гнейса хлоритово-мусковитового, переслаивающегося с первой породой. Абсолютная высота перевала Сары-тюр достигает 11 270 футов. Здесь северные склоны не имеют вовсе растительности, на южных же встречаются и выше перевала камнеломки (Saxifraga sp. sp.), Saussurea sp., Oxytropis sp., заячья капуста (Sedum sp.), дернистая лапчатка (Potentilla sp.), осоки (Carex sp.), крупка (Draba sp.), альпийская фиолетовая астра (Aster alpinus) и некоторые другие.
С перевала на восток, немного на северо-восток представляется котловина, около двух верст шириною; бегущая по ней с перевала речка Кок-сай-су, верстах в 13 впереди, прорывает себе через пониженные южные горы путь в темном ущелье к реке Кок-су.
Спуск с перевала в долину Кок-сай-су, по мягким, напитанным водою, осыпям с глиной, довольно удобный. Кок-сай-су по дороге принимает воды многих ключей и речек с северных гор. Берега болотисты и топки. Здешняя флора как будто переменила свой внешний вид. Здесь, повидимому, преобладают злаки, и не встречается той массы пестреющих цветами ковров, ласкавших своей красотой наши взоры до сих пор. Вдобавок осоки и злаки были выжжены солнцем, несмотря на сильно влажную черноземную и отчасти торфянистую почву.
Перед своротом речки Кок-сай-су на юг в ущелье, по направлению к реке Кок-су, долина расширяется к северу и заполняется мягкими луговыми высотами, которые замыкают долину с востока, куда через них идет наш дальнейший путь на Юлдус. Эти высоты замечательны обилием горных баранов. Дождь, ливший безостановочно, мешал познакомиться с ними. Этот же дождь, не прекращавшийся всю ночь, задержал на следующий день до 12 часов наше выступление, а нам между тем хотелось скорее попасть на обетованный Большой Юлдус и проследить р. Хайдык-гол в неизвестной европейцам местности. [63]
Покинув Кок-сай-су, дорога поднялась на высоту, протянувшуюся с севера к р. Кок-су;, растительность в значительной мере утратила свой роскошный вид, лишь кой-где между скромными осоками и мелкими злаками торчали белые головки мыкера (Polygonum viviparum L.) и изредка астры или горечавки (Gentiana sp.); множество сазов 37 были для нас некстати, ибо верблюды могли ежеминутно завязнуть в них своими неуклюжими ногами.
С высоты мы увидали далеко впереди реку Кок-су, стремившуюся навстречу нам с громадных снегов Кок-теке, стоящих на востоке, и панораму окрестных сланцевых гор, окрашенных внизу в красный цвет, от залегающих на них глин и конгломератов, приподнятых оголовками с юга и падающих к северу на 8-10°; всюду по склонам встречались оползни глин и обвалы глыб конгломерата. Масса сланцевых валунов, вынесенных речками из гор, свидетельствует о преобладании в горах сланцевой породы.
Вдали, на востоке, выделялись громады гор Кок-теке и снега, ледники которых служат истоками р. Кок-су, на которую мы не вышли только потому, что отвернули немного к северу, к горной группе Карагай-тас, состоящей из конгломератов с известково-глинистым желтым цементом (вероятно, новейших отложений) и представляющей самые фантастические очертания, имеющие формы замков, острых игл, колонн и др. Издалека гребень этой группы кажется покрытым еловым лесом, что и послужило поводом к названию этой группы Карагай-тас, т. е. Каменный еловый лес.
У юго-западной части подошвы этой группы мы остановились, принужденные к этому дождем, шедшим не переставая 20 часов. Дорогой мы видели много кустов иссыккульского корешка (Aconitum sp.), которые толпились у нор тарабаганов (Arctomys sp.), водящихся здесь в большом количестве. Этот Aconitum избрал себе соседство нор тарабаганов, очевидно, потому, что семена этого растения нашли здесь более выгодные условия для произрастания в выброшенной из нор рыхлой земле, чем на твердой неразрытой почве в стороне от нор.
Кроме злаков, на глинах, прикрытых ими, встречались изредка мыкер (Polygonum viviparum L.), герани (Geranium sp.), горечавка (Gentiana sp.), лютик (Ranunculus sp.), прострел (Pulsatilla sp.), астры – лиловая и розовая, последнее зависит, вероятно, от периода расцвета растения или от содержимого почвы, луки (Allium sp.). На голых красно-желтых глинах росли в ограниченном числе Saussure а sp., Oxytropis sp., сложноцветные, колокольчики (Campanula sp.) и, конечно, незамеченные нами другие виды..
По скалам и крутым склонам попадались ивы небольшими кустами, верблюжий хвост (Caragana jubata Poir.); довольно мелкий ревень, альпийские оранжевые маки, астры, альпийская роза (Leontopodium sp.), одуванчики (Leontodon sp.), крестоцветные, высокая темнофиолетовая Saussurea sp., незабудки.
По руслам речек между камнями: осоки, дикая пшеничка (Triticum sp.) и другие злаки, степной ячмень (Hordeumpratense), стелющаяся мелколистная ива, альпийская роза, первоцвет (Primula sibirica), лиловые губоцветные, низкий кипрей (Epilobium sp.).
Из зверей замечено много тарабаганов (Arctomys sp.), волков, горных козлов (Capra sibirica), аргали – каменный баран (Ovis sp.); мы встречали [64] множество черепов последних с рогами, и, как можно было заключить, двух видов.
Проводник говорил, что у старых самцов аргали рога достигают такой длины и изгиб их настолько выступает перед мордой, что животное упирается рогами в землю и не может щипать короткую траву. В засуху, когда травы высоко не растут, или вообще в бескормицу, такие звери или умирают от голода, или их, обессиленных голодом, поедают волки. Этим обстоятельством проводник и объяснял множество валяющихся черепов.
Дождь не останавливался до вечера и наладился на всю ночь. Наши несчастные верблюды, облинявшие уже и совершенно голые, дрожали от мокроты и холода (средняя температура держалась около 4-8°Ц) и некоторые начинали кашлять. Уже много переходов им пришлось сделать в мокрых седлах, ходить по мокрой, скользкой дороге, питаться сочной горной травой и дышать разреженным воздухом. Все эти, условия крайне нетерпимы верблюдами. Они – дети пустыни, сухой, жаркой, и в ней только чувствуют себя хорошо и рождены для нее, а не для гор.
Речка, на которой мы стояли, соединяясь еще с двумя другими – Аксу и другою без названия – верстах в трех от бивуака, на юге впадает в р. Кок-су, которая на противоположном левом своем берегу, почти напротив, принимает р. Мус-дамас-су из гор того же имени, довольно диких и скалистых, покрытых, отчасти, еловым лесом и увенчанных вечным снегом,
Все ближайшие горы, среди коих моет себе путь верхняя Кок-су, киргизы зовут Коксунын-таг.
Все утро мы выжидали прекращения дождя, но напрасно; сварили обед и в 12 часов 50 минут, потеряв всякое терпение, несмотря на дождь, пошли подошвою гор Карагай-тас; обошли их с юга и, сделав 14 верст, остановились у восточной их подошвы на берегу реки Карагай-тас-су, выбегающей из гор с северо-запада и направляющейся, перед впадением в р. Кок-су, на юг.
На ближайших скалах правого берега мы увидали массу горных козлов (Capra sibirica). П. К. Козлов не выдержал и с казаком Шестаковым отправился на охоту; но проливной дождь помешал этой охоте, и они, сильно измокнув, вернулись домой без добычи.
Настроение, в котором мы тогда находились, и состояние, в какое пришли, явствует из следующей выписки из дневника от 24 июля:
«Дальних горизонтов не видать; вершины гор окутаны свинцовыми облаками, отчего съемка дорогой очень затрудняется; диоптры буссоли заливает дождем, и в них ничего не видно; бумага, на которой делаются отметки и записи, совсем раскисла. Нам нет времени хотя немного обсушиться, и мы ходим все эти дни в мокрой насквозь одежде, в мокрых сапогах, спим на мокрых войлоках. Сварить обед или чай стоит больших трудов – всякое топливо, кустарники ивы, верблюжьего хвоста и аргал, все совершенно мокро и не горит!
Ох, уж эти дожди! сильно они донимают нас! Но близость Юлдуса, от которого теперь нас отделяет один только перевал, бодрит нас, и мы надеемся, перейдя его, встретить в долине Юлдуса лучшую погоду, предполагая, что дожди эти льют так немилосердно только в горах!..»
Опять ранее 12 час. 40 мин. нам не удалось тронуться, надо было ждать пока дождь хотя немного стихнет. С места пришлось лезть в гору. Дорога местами сырая, но хорошая, удобная. Никаких затруднений для верблюдов мы не встретили. [65]
На плоском перевале Карагай-тас, покрытом травою, выложено из камней монгольское «обо»; горы с обеих сторон – севера и юга – несколько отставлены, и нам представилась просторная плоская долина Юлдуса, уходящая далеко на восток, где на горизонте встает в середине мощное возвышение, а по сторонам последнего светлеют два провала, огражденные с севера и юга горами. Все это представляло следующее: на севере тянулись горы Нарат, огораживающие оба Юлдуса, Большой и Малый, от р. Кунгеса. Северный провал представляет собою долину Малого Юлдуса; южный провал – ущелье реки Хайдык-гола, и южные горы, отгораживающие Большой Юлдус от Кашгарии. Среднее же мощное возвышение – горы, разделяющие Малый Юлдус от р. Хайдык-гола, состоящие из хребтов различных наименований.
Итак, мы увидали Юлдус! Но и он нас встретил уже надоевшими за это время дождями. По определению барометра вершина перевала оказалась всего на 10 125 футов над уровнем моря.
Спуск в долину Юлдуса почти незаметен, настолько он полог; долина начинается, собственно говоря, с самого перевала, который находится на плоском возвышении, связывающем южные и северные горы, которых ближайшие подступы в долину мягки и травянисты.
Многие ключи, скатывающиеся с окрестных высот, образуют небольшую сначала речку, усиливающуюся к востоку, которая довольно извилиста и в плоских, часто сильно влажных берегах бороздит зеленую поросшую преимущественно злаками долину.
Эта речка, по показанию проводника, называется Ихэ-Юлдус-гол и носит это имя до впадения в нее р. Бага-Юлдус-гол, а соединившись с нею, принимает имя Хайдык-гол. Верстах в 5-6 от перевала речка эта, обойдя неглубоким ущельем небольшой отрог южных гор, направляется немного к северу, принимает две довольно большие речки, бегущие с южных снежных гор Кок-теке, и делается уже порядочною рекою, а выйдя на обширную долину, несется вдоль нее на восток, не стесняемая горами на протяжении 120 верст. Тут, снова сдавленная подошедшими с севера горами, река промывает себе гигантскую узкую траншею до 3 000 футов глубиною и стремительно несется ею 160 верст на юго-восток-восток, возвышенною страною Далын-дабан, имея падение воды около 32 футов на 1 версту. Выбегая вновь на свободу из своего ущелья, река выходит на урочище Чубогорин-нор, составляющее западную часть обширной баграшкульской котловины. Пройдя этою последнею, через 75 верст впадает в озеро Баграш-куль, из которого под именем р. Конче-дарьи подкрепляет своими водами р. Тарим, разливающуюся в оз. Лоб-нор и, попутно, во многие мелкие озерки. Обойдя по реке стоявшие поперек дороги протянувшиеся с юга высоты, мы остановились на покинутом торгоутском стойбище возле реки вскоре после того, как она вышла на долину и приняла свое восточное направление. Вода в реке была мутная от дождей, так упорно преследовавших нас, и лишь иногда несколько стихавших по утрам, в восьмом или девятом часу, не на долгий срок. До этого места мы прошли Юлдусом, считая от перевала Карагай-таса, 16 верст.
Невдалеке виднелись старые торгоутские стойбища, которые, как и настоящее наше, на сильно удобренной навозом почве, покрыты были особенно тучным зеленовато-синим злаком, в то время еще не расцветшим. Кроме того, по этим стойбищам росло много шампиньонов (Agaricus arvensis), которыми мы с большим удовольствием сдабривали себе суп и которых жарили на бараньем сале. [66]
Вблизи нашей остановки мы заметили, что тарабаганьи норы здесь обступают нe Aconitum'ы, а однолетнее крестоцветное с яркожелтыми цветами, издающими приятный аромат: вероятно, и это растение находит здесь удобную для произрастания семян разрыхленную почву.
Кроме того мы заметили тут много грызунов с темной узкой полоской вдоль спины, поступающих совершенно так же, как и халхаские грызуны оготоно. Они собирают лучшие травинки с ближайших к норе окрестностей, сушат и складывают их около своей норки в маленькие стожки, для запаса на зимнюю голодовку; чтобы эти стожки не раздувало ветром, то они сверху стожка накладывают небольшие камешки и крупные куски конского помета.
Как-то особенно радостно стало на душе, когда мы пришли на Юлдус; чувствовалось, что экспедиция достигла первого интересного этапа. От г. Пржевальска мы находились 41 день в пути; прошли за это время до 550 верст, по местам более или менее посещенным, хотя и мало исследованным географически и естественно-исторически. Теперь же лежал перед нами Большой Юлдус, который, несмотря на близкое положение свое к нашей границе, не только не был исследован, но, в своей восточной части, в области горного течения р. Хайдык-гола, не был даже и посещен кем-либо из европейцев. Нетерпение видеть всю страну, чтобы сказать о ней что-нибудь верное и положительное, влекло вперед, но благоразумие сдерживало это нетерпение, и мы решили двигаться медленно, чтобы больше увидеть, больше записать, подробнее сделать съемку, приглядеться ближе к животной и растительной жизни и к жизни местного номада-торгоута 38, которого до сих пор мы еще не видали. Впрочем, на протяжении последних 110 верст мы и вообще не встречали людей.
На пространстве, пройденном за последние 25 дней – с 1 по 25 июля – в течение 21 дня были проливные дожди, остальные дни, хотя обошлись без дождя, – ясными назвать нельзя, ибо небо наполовину и более было постоянно затянуто менявшимися облаками.
За это время дней совершенно тихих было 9. В остальные дни преобладающие ветры дули с востока, юго-востока и северо-востока средней и слабой силы, и лишь однажды случилась восточная буря ночью.
Ночью по обыкновению шел дождь. Утром продолжаем путь опять под темными небесами, изливающими на нас потоки воды. Держимся восточного направления и немного отходим от левого берега реки, чтобы выбрать дорогу посуше, среди залитых водою болот, сопровождающих реку. Более сухие пространства состоят из бурого плодородного лёсса, а на мокрых прибавляется масса растительного перегноя, имеющего торфянистый вид. Наших верблюдов подгонял довольно сильный западный, перешедший потом в северо-западный непривычный нам ветер, ко второму часу разогнавший толстую пелену облаков, закрывавших от нас так долго небесную голубую твердь и все оживляющее солнце, которому мы обрадовались и от которого ожидали многих милостей, главным образом возможности обсушиться немного самим, обсушить промокшие верблюжьи седла, вьюки, постели, палатки и все прочее, сделавшееся вдвое тяжелее от напитавшейся в них воды, которая излишним бременем отягощала наших и без того промокших и дрожавших верблюдов.
Но этому не суждено было осуществиться: показавшееся было солнце и несколько пятен темносинего прозрачного неба не долго радовали нас и скрылись за вновь сплотившимися облаками, снова пославшими ненавистный нам дождь, прекратившийся только перед сумерками. Но и в этот [67] короткий промежуток времени мне удалось обозреть очистившиеся от облаков некоторые вершины северных и южных гор, сторожащих подступы к Юлдусу. Как те, так и другие раздвигаются и тем уширяют к востоку долину Большого Юлдуса, верст до 60-70.
Дорогой и на бивуаке, вчера и сегодня мною замечены среди местных юлдусских растений следующие: мелкая белая горечавка (Gentiana sp.), голубая Pleurogyne sp., звездчатка (Stellaria sp.), тибетская осока (Kobresia thibetica), мыкер (Polygonum viviparum), 2 вида невысоких зонтичных, желтые камнеломки (Saxifraga sp.), одуванчик (Leontodon sp.), еще два вида горечавок (Gentiana sp.), сибирский первоцвет (Primula sibirica), Oxytropis sp. голубой, астры – розовая, голубая и оранжевая (Aster sp. sp.),мытник (Pedicularis sp.), мятлик (Poa sp.) и еще 4 других злака, альпийская роза (Leontopodium), манжетка (Alchemilla sp.), белый душистый мытник (Pedicularis sp.), Gypsophila sp., Lagotis brevituba sp., розовое сложноцветное, Saussurea sp., Polygonum, похожее на Р. Bellardii, стелющийся спорыш (Р. aviculare), мелкий лютик (Ranunculus sp.), белый Astragalus sp., какое-то мне незнакомое лиловое, губоцветное, дикая пшеничка (Stipa sp.) и пр.
Здесь заметно, что с понижением абсолютной высоты местности многие виды исчезают и заменяются другими, в особенности, благодаря и болотистой почве, осоками и злаками; из последних, на более сухих и песчанистых пространствах, попадаются сплошные заросли невысокого ковыля (Stipa sp.).
Наконец, впереди мы увидали пасущийся скот: табуны лошадей, стада баранов и рогатого скота. Затем показалось несколько верховых людей, не подъехавших, впрочем, к нам и смотревших на нас, повидимому, с недоверием и удивлением.
Так как мы сделали уже порядочный переход, около 26 верст, то, выбрав подходящую для нашей остановки площадку среди ключей, разбили свой бивуак. После обычного в таких случаях чая, отправили урядника Баинова с проводником киргизом к ближайшим кочующим торгоутам. Оказалось, что невдалеке живет один из торгоутских начальников, к которому Баинов и поехал. Начальник этот, не очень важного ранга, проявил огромное высокомерие и с напыщенной важностью отказался дать проводника, знающего дорогу через Большой Юлдус в город Карашар. Он говорил, что все их калмаки [калмыки] ходят в Карашар с Большого Юлдуса через Малый Юлдус, что прямой дороги нет, и проводника, который бы провел желаемым путем, не найти, потому что таких людей нет. Главным препятствием, по его словам, служат непроходимые болота и непреодолимые скалы, среди которых р. Хайдык-гол каскадами прыгает по темному глубокому ущелью, местами совсем скрываясь под землей. Для прохода же через Малый Юлдус он, если хан прикажет, постарается найти проводника.
Хан – еще совсем мальчик; ему всего десять лет; в дела управления еще не вмешивается, а управляет за него торгоутами, совместно, с другими чиновниками, мать его, утвержденная китайским богдоханом в звании регентши сына-хана.
Торгоуты дорожат своими великолепными пастбищами на Большом Юлдусе; зорко оберегают доступ на него со стороны своих соседей, и были крайне удивлены нашим приходом, потому что к ним, кроме торговцев дунган, обыкновенно никто не ходит. Узнав, что нас привел киргиз, приступили к нему с расспросами, почему он знает дорогу на Юлдус. [68] «Ты, верно, ездил к нам воровать лошадей, потому ты и знал, как привести к нам русских». Торгоуты выражали даже намерение задержать его, когда мы его отпустили. Перед вечером, несчастный перетрусивший киргиз стал просить разрешения уйти от нас ночью, чтобы скрыться от торгоутов. Он хотел ехать прямым путем к северу, через горы Нарат, на р. Кунгес, до которой он рассчитывал добраться в одну ночь. Как только стемнело, мы его отпустили, и он скрылся и, вероятно, не с пустыми руками, а выбрал в табунах торгоутов для смены своей усталой лошади свежего коня-иноходца. Такими конями Большой Юлдус славится на далекое пространство, и ими очень гордятся местные торгоуты.
Торгоуты держат себя настолько особняком от соседей, что с севера, со стороны Нарата, не пускают вовсе киргизов. В южных горах все перевалы, ведущие в Кашгарию, завалены камнями. Со стороны Карашара к ним ходят только купцы-дунгане, с различными железными, чугунными, медными и мануфактурными товарами, на которые они выгодно выменивают от торгоутов маральи рога, шкуры зверей, особенно лисиц, высоко ценимых у китайцев за длинную пушистую шерсть, прекрасно сохраняющуюся на звере, потому что здесь, на Юлдусе, нет ни густых колючих кустов, ни высоких крепких трав, о которые стиралась бы шерсть зверя. Последним обстоятельством, по крайней мере, торгоуты объясняют пушистость шерсти своих лисиц.
Главною приманкою для дунган служат лошади-иноходцы, которых дунгане дорого перепродают китайским купцам, уводящим их внутрь Китая, где их высоко ценят как природных иноходцев и как имеющих довольно крупный рост. Китайские купцы, боясь торгоутов, не посещают Большого Юлдуса, потому что не пользуются симпатиями торгоутов; если и проникают иногда к ним, то под видом дунган.
Торгоуты не любят китайцев за то, что во время последнего дунганского восстания китайцы потребовали со стороны торгоутов помощи, заставили их вооружиться против дунган, а в трудную минуту оставили их без помощи и предали их на разграбление дунганам. К дунганам, конечно, не питают расположения, но оправдывают их тем, что «дунгане воевали, а на войне все грабят! Мы тоже грабили бы; на то война! Зато дунгане люди храбрые – батыри. Если бы мы не были на стороне китайцев, они нас не трогали бы. Китайцы наши господа, но не умели нас защитить, а предали дунганам!» Так говорили торгоуты при разговоре с нами об этом предмете 39.
Ночью немного прояснило, и температура понизилась до –4,5°Ц. Это 27 июля! Земля покрылась густою пеленою инея. Впрочем, это уже четвертая ночь настолько холодная, что требовалось прикрывать верблюдов, еще не обросших хорошенько новой шерстью, войлоками.
Утром хорошая светлая погода, при совершенной тишине. Мы пошли без проводника по указаниям одного встречного торгоута, попавшегося нам с ружьем за плечами и тремя тарабаганами, притороченными к седлу. Это был охотник на тарабаганов (Arctomys sp. – у нас их называют байбак). Монголы с удовольствием едят этих животных, ценя в них слабо застывающее сало, составляющее для монголов во многих случаях лакомство, приправу и лекарство, а также служащее для смазки различных кож и сапогов, делающихся от него особенно мягкими. Мясо жарят на вертеле или варят. Но, откровенно говоря, сало и мясо этого зверя обладают чрезвычайно сильным неприятным мышиным запахом. Шкурки тарабаганов, как меха, малоценны, но снятые тулупом, т. е. не разрезая вдоль брюха, а [69] целиком, через рот, служат мешками для сохранения в дороге чайной (деревянной обыкновенно) чашки и различных потребных для обихода мелочей и возятся или за пазухой, или, чаше, у седла лошади.
Охота на тарабагана производится следующим образом: монгол с заряженной винтовкой на сошках прячется вблизи норы тарабаганьей, за каким-либо прикрытием, и дожидается появления тарабагана. Последний, выставив голову из норы, с любопытством осматривает кругом местность и, только вполне убедившись в полной безопасности, вылезает из норы; тогда пригнувшийся к земле монгол шевелит над своей головой имеющимся всегда при нем как принадлежность тарабаганьей охоты хвостом убитого зверя. Заинтересованный и крайне любопытный зверь отбегает от норы, чтобы разглядеть хорошенько, что привлекает его взоры, конечно, рассчитывая встретить тарабагана же. Тогда охотник, метко нацелив свою винтовку, выстреливает, и тяжело раненный зверь не имеет сил добежать до норы, делаясь добычей охотника. Если тарабаган не убит, а только ранен возле своей норы, он почти всегда успеет спрятаться в нее, и тогда он хотя и околеет в ней, но будет потерян для охотника, если у того не найдется предмета, пригодного для разрытия норы, что все-таки неудобно, так как требует много хлопот.
Мы держали на восток. Вторую половину пути делали болотами, среди которых во многих местах попадались земляные вспучения, с глубокими трещинами, идущими от вершины к подошве. Трещины эти от ½ до 1 фута шириною, вглубь суживающиеся, разбегаются в разные стороны по болоту. Происхождение этих вспучений, вероятно, такого рода: сильные зимние морозы промораживают мелкие болота и пропитанную водой землю на известную глубину, образуя твердую корку, которая от напора подземных ключевых вод подымается вверх сопкой, лопающейся на вершине, изливающей воду из трещин сломанной коры. То же самое я часто встречал зимою в Тибете на высоте 12-16 тысяч футов над уровнем моря на болотах и некоторых реках, например, Напчитай-улан-мурень, Зайсан-саиту, Юсуп-алук-су и др. На реках довольно мелководных, не имеющих омута, случается иногда, что река промерзает до дна; в омуте имеется ключ, и напором его лед подымается или в виде сопки, или длинным валом, и растрескивается на вершине звездообразно или по гребню, откуда бежит вода, снова замерзающая наплывом; я видал такие ледяные сопки до 10-12 и даже более футов высотою при диаметре у основания до 40 футов. Обыкновенно же эти сопки бывают в 4-6 футов по высоте и 20-30 футов в диаметре.
Дорогой попадались грызуны, ставящие стожки сена на зиму.
Благодаря засухе, бывшей здесь до нашего прихода, мы прекрасно выбирали себе путь по болотам; многие неглубокие озера высохли и не имели вовсе воды, и мы пользовались ровным сухим дном, сокращая тем себе дорогу. На 21-й версте встретили р. Чулутын-гол (Каменная река), идущую с северных гор с того же имени перевала Чулутын-дабана, ведущего в долину р. Кунгес.
На берегу этой реки мы остановились. Здесь прекрасное открытое место с далеким горизонтом во все стороны, очень удобным для обозрения местности, лежащей впереди и по сторонам.
Верстах в трех выше по реке стоял бивуаком курень 40. Вскоре из куреня приехало к нам несколько лам, а из соседнего аула несколько [70] торгоутов. Из разговоров с ними мы сначала не много могли узнать о предстоящей дороге через Большой Юлдус; они или отмалчивались, или отговаривали итти туда, склоняя направиться через Малый Юлдус и расхваливая прекрасные качества этого пути. Ко затем один случайно обмолвился, что порога через Большой Юлдус существует, но крайне плохая; другой проболтался, что по ней возят хлеб сюда из Карашара; третий сообщил, что этой дорогой торгоуты кочуют в Карашар и обратно, и к вечеру мы уже кое-что знали об этой таинственной дороге.
В курене жило до 160 человек лам. Оттуда нам дали проводника до реки Вага-Юлдус, на которой живет в настоящее время местный торгоутский хан с матерью.
В речке Чулутын-гол мы ловили рыбу, похожую на маринку, двух видов, взятых в коллекцию. Невдалеке от палатки несколько журавлей (Grus cinereus) паслось по болоту, над которым носились крикливые кулики (Totanus sp.). А пролетавшие часто над нашей палаткой гуси (Anser sp.) свидетельствовали о значительной воде в недалеких окрестностях.
Р. Хайдык-гол протекала южнее нашего бивуака верстах в пяти.
Утром к нам приехал наш проводник, уверявший, что переход до реки Бага-Юлдус-гол очень небольшой, но, сделав 29 верст, мы убедились, что он знал дорогу довольно плохо. Без всякой нужды он вдруг изменял взятое направление почти на 90° и напрасно водил караван из стороны в сторону. Мне это, наконец, надоело, и я, выбрав прямо восточное направление, приказал каравану итти на намеченную точку и не следовать за проводником. Дорога ровная, прекрасная, по мягким луговым глинам. По пути мы пересекли сухое русло небольшой речки и одно с водой, направляющиеся с гор Нарата в р. Хайдык-гол.
Мы шли окраиной болот, тянувшихся вдоль Хайдык-гола, и видели массы водяной птицы: сильно кричащих чаек (Larus sp.), гусей (Anser sp.), куликов (преимущественно Tringa, Totanus, Charadrius sp. sp. [ржанка] и различных уток (Anas sp.).
Стали попадаться солонцеватые места, которыми мы вышли на правый берег р. Бага-Юлдус-гола, где и остановились на прекрасном лугу, у ската незначительной возвышенности, приползшей с севера.
Река значительно прибыла от дождей, обильно выпадающих уже несколько дней, особенно в горах; было видно, что переправа займет немало хлопот и времени. Но мы об этом еще мало заботились, ибо, кроме этого, здесь предстояло еще немало дела: нам необходимо было добыть от матери хана проводника для движения местностью Далын-дабан к Кара-шару, и проводника с Большого Юлдуса через южные горы в Кашгарию, в город Кучу, и на нижний Хайдык-гол. Решено было, что последним маршрутом пройдет П. К. Козлов и пересечением южных гор познакомится с ними. Здесь же я хотел сделать астрономические определения и дать небольшой отдых животным на прекрасном корме, кроме того пополнить наши коллекции представителями местной фауны и флоры и собрать какие-нибудь сведения о жителях-торгоутах.
Только что мы с большим трудом разбили бивуак, к нам вплавь переправились через реку несколько торгоутов из расположенных на том берегу юрт. Один из них проболтался, что знает дорогу, интересующую нас, но потом перетрусил и к утру куда-то сбежал из своей юрты.
На следующее утро я снарядил урядника Баинова к хану с просьбою дать нам проводника через Далын-дабан в Карашар. До самого хана и его матери приближенные к ним сановники не допустили Баинова и [71] сказали, что проводников желаемой нами дорогой найти нельзя, потому что никакой там дороги нет и никто там не ходит, а потому и людей, знающих те места, в их распоряжении нет.
Рядом с ханскими стойбищами и в том же урочище Баин-будак, при входе из Большого Юлдуса в долину Малого Юлдуса находился походный курень чейбсенского хутухты, хорошего знакомого покойного Н. М. Пржевальского; во время путешествий с покойным мне также довелось дважды видеть этого хутухту в его кумирне в Ганьсу. Хутухта, узнав о прибытии русских, пожелал видеть Баинова. При свидании с ним, расспросивши хорошенько его, хутухта признал во мне своего старого знакомого и выразил Баинову свое великое желание видеться со мной, прося меня приехать к нему завтра же. О проводниках вопрос так и остался пока нерешенным.
На другое утро, 30 июля, я поехал к хутухте в сопровождении П. К. Козлова, В. Ф. Ладыгина, урядника Баинова (он же переводчик с монгольского языка) и казака Буянтуева. Сперва дорога шла, верст 12, по возвышенному правому берегу р. Бага-Юлдус-гола, затем, оставив реку вправо и держась в том же северном направлении, привела нас к южному подножью хребта Нарата, к ключевой речке Баин-булак, в курень хутухты, до которого от нашего бивуака было всего верст 16, что мы сделали в два часа времени. Нас любезно встретили ламы-тангуты и ввели в прекрасно убранную, просторную юрту, приемную гэгэна; угостили необыкновенно вкусным холодным кумысом, которого с удовольствием мы напились после совершенно открытой и пыльной дороги под палящим солнцем.
Через несколько минут, дав нам оправиться с дороги, нас пригласили к гэгэну.
Гэгэн сидел против двери на возвышении, обитом красным тибетским сукном; спинка сиденья была обита также сукном с белой каймою; над головой был подвешен в горизонтальном положении зеленый, с лучеобразными сборками, квадрат аршинной величины, отороченный красной и желтой шелковой фалбарой.
Внутренность всей юрты отделана красно-бурой шерстяной тибетской материей и убрана зеленым и желтым шелком. Пол юрты выстлан цветными войлоками, и для сиденья постланы кругом стен коврики, сделанные из тибетского сукна. По правую руку гэгэна была устроена божница с бурханами и образами; перед ними стояло десятка два медных плоских чашечек, наполненных растительным маслом; в средней из них был зажжен фитиль. С левой стороны хутухты стоял прикрытый материями шкапчик, в коем сохраняются его священные одежды. В середине юрты стоял раскрашенный деревянный жбан с кумысом, вместимостью около ведра. Перед посетителями были поставлены низенькие, крашеные красным лаком столики, напоминающие собою скамейки, уставленные всякими угощениями. Перед гэгэном стояла такая же отдельная скамейка-стол.
Одет он был в плащ красного тибетского сукна, прикрывающий грудь, бока и спину, и такого же цвета была надета у него юбка и желтого цвета шелковые гутулы (сапоги); кроме того, на плечи еще накинут был кусок красной материи вроде мантии, прикрывающей обнаженные руки и шею. Никакого нижнего белья гэгэн не носит. Голова его, совершенно гладко бритая, ничем не была прикрыта; усы и борода чисто выбриты. Сам он невысокого роста, средней полноты; лицо округлое, без выдающихся скул; хотя переносица и не особенно высокая, нос довольно выпуклый; [72] украшенные густыми черными бровями и длинными ресницами глаза живые, искрящиеся и крайне подвижные; рот довольно большой с толстыми губами, сложенными в красивую и приятную ласкающую улыбку, с которою он встретил нас и которую сохранял за все время нашего, довольно долгого, по его желанию, визита.
После обоюдных приветствий, хутухта предложил мне занять место рядом с божницей по правую от нее сторону, прочие же сели ниже меня вдоль стены до выходной двери; его же люди разместились вдоль левой стены юрты против нас. Он сообщил нам, что еще за несколько дней до прибытия нашего на Юлдус он знал уже о нашем движении и ждал с нетерпением, рассчитывая встретить старых знакомых-приятелей. Затем он с большим интересом расспрашивал о смерти Николая Михайловича Пржевальского, о чем он слышал еще четыре года ранее настоящей встречи. Показывал нам хранящийся у него постоянно при себе портрет Николая Михайловича, к которому относился с самым глубоким уважением и удивлением. Хутухта говорил нам, что когда он увидал Николая Михайловича в первый раз, вид этого человека сразу произвел на него особенное впечатление, сильное и глубокое, и он расположился к нему душевно; с этих пор ему всегда приятно видеть русских. Хутухта объяснил далее, что первое его рождение было в России на Волге; русских, поэтому, он считает своими земляками; теперь его восьмое перерождение 41 и ему 35 лет. Уезжая из Чейбсена на Юлдус, он надеялся часто видеть русских, но за два года видел только одного, как он называл, купца Громова, который сообщил ему много полезных сведений по географии, астрономии и другим предметам. Гэгэн от него узнал массу русских названий различных предметов. Он нам показывал много европейских вещей, которых употребление и названия ему известны. Мы видели у него барометр, термометр, хронометр, бинокль, зрительную трубу, микроскоп, чернильницу, перья, карандаши и пр. На показанной им мне карте Азии Ильина он указал главные пункты, которыми он ехал из Чейбсена на Юлдус, и указал путь, каким думает ехать обратно. Карту эту ему подарил в прошлом году Громов. Гэгэн знает градусную сеть на карте; представляет себе шаровидность земли и ее вращение и пр. Своими знаниями он поразил нас, и он с громадным интересом обо многом расспрашивал меня. Его чрезвычайно интересовала Россия, да только одно горе – китайцы не пустят его в Россию.
Между прочим гэгэн заявил о своем желании сняться на фотографии, но секретно, чтобы никто из приближенных его людей не знал об этом. Я решил заняться этим завтра же и заявил гэгэну о необходимости иметь двух помощников из своих людей, на что он согласился.
На следующий день, снарядив фотографическую камеру и захватив электромагнитную батарею, я с Баиновым и Шестаковым отправился к гэгэну.
Электрическая батарея его очень заинтересовала; он записал ее название, чтобы впоследствии как-нибудь купить ее.
После массы всяких угощений я предложил ему сняться. Он немедленно достал свою гэгэнскую шапку, расставил на стоящей перед его сиденьем скамейке различные аттрибуты своего достоинства и сел на своем месте, с поднятой благословляющей правой рукой, приняв созерцательную позу; неподвижный, застывший и сосредоточенный счастливый взор его, устремленный в пространство, невольно привлекал к себе. Глядя на него, чувствовалось что-то странное, еще неощущавшееся, [73] возвышенное! Могу себе представить, какое впечатление этот вид его производит на невежественную верующую темную толпу! Казак, сопровождавший меня, потом говорил: «я не знал, что делать – хотел молиться! Такие лица могут быть только у святых!»...
Я сделал два снимка и поблагодарил гэгэна. Он медленно пришел в себя и снял свою одежду. А потом просил снять его в одежде, в которой его могут видеть только китайский император и далай-лама. Он надел на себя эту одежду, сплошь вышитую цветными шелками по голубому шелковому фону. Тут изображались моменты из жизни будды среди разноцветных облаков, которые вообще преобладали на одежде и составляли роскошную широкую кайму по подолу и по полам халата. «Если бы я когда-нибудь попал в Россию, я в этом платье явился бы белому царю», – говорил он.
Я снял его в этой одежде два раза, но, к сожелению, эти последние снимки не удались, ибо в темной юрте, через открытый тюндюк, освещение лучами солнца, врывавшимися через отверстие густыми снопами, было слишком резко.
После фотографирования опять нас начали усердно угощать бараньим супом-лапшой и отдельно поданным вареным мясом. Подавали чжуму (мелкие вареные клубни Potentilla anserina), сваренную в воде, слитой перед подачей ее на стол, и приправленную сахаром и маслом. Это блюдо очень распространено в тангутских кумирнях вообще и особенно в Тибете. Гэгэн спрашивал, собираемся ли мы в Тибет?
Из прежних своих встреч с нами и другими он знал, что китайцы не особенно дружелюбно относятся к европейцам вообще и к нам тоже, и высказал мне такую мысль: «отчего китайцы не любят русских и мешают им ездить по стране? Русские худого не делают; они много знают; знают небо, знают землю, реки, горы, зверей, птиц, рыб, насекомых, знают очень много. Все это дело рук творца, а потому русские и творца знают больше наших людей. А раз они знают творца больше, то ближе стоят к нему. Таких людей, напротив, надо уважать. Но китайцы плохой народ, черствый, без веры; любят только деньги, богатство, других людей никого не любят и только притесняют». Вообще же гэгэн не любит говорить о китайцах и старается не говорить о них, равно как и все торгоуты юлдусские.
Гэгэн не раз заставлял нас удивляться обширности его памяти и вообще сведений всякого рода, добытых им в его замкнутой обстановке. В разговорах с ним мы незаметно просидели у него больше четырех часов. При прощании он просил непременно быть у него, при случае, в Чейб-сене, где он у себя дома и может принять нас, как хозяин; здесь же на Юлдусе. он временно, в гостях у родственников торгоутов, просивших его помолиться за них, так как у них развилась сильная горловая болезнь, губившая народ. Пробыть на Юлдусе гэгэн предполагал еще около года, думал вернуться в Чейбсен через города Турфан, Хами и Су-чжоу, и надеялся где-нибудь встретиться с нами.
Пожелав всяких благополучии гэгэну, мы вышли из его юрты и направились к лошадям, которых подводили к нам ламы-тангуты. Гэгэн, обещав еще раз позаботиться о проводниках для нас, тоже оставил юрту и вышел нас проводить; тогда высыпали и все ламы, все богомольцы и, обступив нас кругом, помогали нам садиться на лошадей, провожали нас, напутствуя всякими пожеланиями удачи и здоровья в долгом нашем пути. Громадное расположение к нам гэгэна подействовало на толпу и сразу [74] изменило отношение ее к нам. Сразу мы приобрели доверие торгоутов, до сих пор немного дичившихся нас.
2 августа утром приехал от хана чиновник мунку-мэрэн (эскадронный командир) и привез с собою проводника для П. К. Козлова. Петр Кузьмич только этого и ждал и в 12 часов тронулся в свой разъезд, который рассчитывал совершить недели в 3 и соединиться снова с караваном на нижнем Хайдык-голе. Погода обещала быть хорошей. Кроме проводника, П. К. Козловым был взят Ульзабад Катаев. Цель поездки была познакомиться с оградой, отделяющей Большой Юлдус от Кашгарии, посетить горы Кок-теке, по возможности выйти через них в город Куча и южным склоном пройти на восток до р. Хайдык-гол.
По отъезде П. К. Козлова пастухи наши поймали вора-торгоута, пытавшегося украсть двух лошадей; но ввиду близости своего начальника он не наказан нами, а отправлен к хану, где, вероятно, не прошло это ему даром.
У посещавших нашу кухню торгоутов мы узнали, что начальство их усердно стережет проходы на Большой Юлдус с севера и с юга от соседей, для чего по горам постоянно ездят конные разъезды, следящие за проходами. Года три тому назад сарты из города Куча гнали баранов, но торгоуты их вернули, не допустив до Юлдуса. Торгоуты боятся, чтобы пришельцы не польстились на их луга и не завладели бы их пастбищами силою или хитростью. Торгоуты боятся лишиться многих вольностей, коими пользуются в своей замкнутости.
3-го я оканчивал свои наблюдения. Вечерние не удались вследствие сильной юго-восточной бури, потрясавшей треногу инструмента и заносившей глаза пылью, от которой они слезились. Тонкие перистые и кучевые облака закрыли все небо. Молодая луна плыла к западу, постоянно скрываясь за ними, озаряя их края серебристой оторочкой.
Гэгэн, в ответ на посланные ему подарки, прислал мне прекрасную по своим нравственным качествам лошадку, чреввычайно ласковую, привычную к рукам, серой масти, но еще молодую, ей не исполнилось еще трех лет. За молодостью ее лет она не поступила в число верховых, а вошла в состав заводных, при караване. Хан тоже, в ответ на сделанные ему подарки, прислал мунку-мэрэна передать мне от него на память тоже лошадь и нашел проводника. Решено было выступить на другой же день утром далее по Юлдусу и через Далын-дабан на нижний Халдык-гол.
Наконец, 4 августа, после семидневного пребывания на р. Бага-Юлдусе, тронулись мы далее. Через реку прекрасно переправились. Несмотря на почти ежедневные дожди, вода в реке сбыла почти на аршин. Путь держали на восток. С севера приходили мягкие предгорья; с юга же довольно часто подбегали болота, среди которых течет Хайдык-гол. Мы шли по хорошей натоптанной дороге, среди луга с глинистой почвой, выстланной местами галькой, кварцевого и кремнистого известняка, с бугорками и бороздками выветривания.
По сторонам, стоя около своих нор, беспрестанно кричали зурмуны (Spermophilus eversmanni) и тарабаганы (Arctomys sp.) и задавали работу нашим собакам, которые, привлекаемые их криком, всю дорогу бегали, посещая каждую нору. Встречались мелкие грызуны (Glires sp.) двух видов. Справа с болот неслись крики гусей (Anser cinereus et А. indicus), турпанов (Casarca rutila). Там же были разные утки [75] (Anas sp.), журавли (Grus. sp. sp.), кулики (Totanus sp., Tringa sp. и др.), чибисы (Vanellus cristatus); видели черного аиста (Giconia nigra); над долинами в выси небес реяли грифы (Gyps sp., Gypaёtus barbatus) и другие хищники (Rapaces): орлы (Aquila sp.), скопы (Pandion haliaetus L.) и орланы (Haliaetus sp.), зорко следившие за рыбой в реке. Проводник передавал, что здесь на Юлдусе множество волков и ценных пушистых лисиц.
Наконец, встретили небольшую реку Загасутын-гол, названную так по обилию рыбы в ней породы расщепнобрюхих (Schizopygopsis sp.) двух видов. Она [река] бежит с. северо-востока, с гор Ихэ-Рибен-ула, с перевала на Малый Юлдус – Загасутын-дабан и направляется на юг в р. Хайдык-гол, среди болот, на которых множество земляных выпучин и трещин, образовавшихся зимой.
С полверсты выше нас стояли торговцы-дунгане, с самыми разнообразными товарами, вымениваемыми торгоутам на лошадей и баранов, продаваемых в Гучен и Урумци [Урумчи]. У этих купцов мы тоже сделали некоторые хозяйственные закупки.
День простоял довольно хороший, к вечеру же снова нахмурилось, а ночью несколько раз принимался дождь.
5 августа, рано утром мы были снова в движении. Это последний день, что мы идем по долине Большого Юлдуса, завтра уже пойдем по горной стране Далын-дабан. Впереди на востоке, на долине стояла не очень высокая островершинная скалистая группа Башлык-тау, отмытая от общей массы восточных гор Сейрмын-ула рекою Сейрмын-гол.
Горы Сейрмын-ула на северо-востоке возвышались своими снежными вершинами примерно на 17 тысяч футов. Проводник сообщил, что через эти горы имеется удобный перевал; ведущий в Малый Юлдус, носящий тоже название Сейрмын-дабан, с которого и бежит упомянутая выше речка Сейрмын-гол.
На 13 версте мы свернули в обход, северным подножием горы Башлык-тау, а потом на юго-восток в урочище Алтын-гасны, обширное и кормное, образуемое нижним течением р. Сейрмын-голом и впадающей тут же речкой Алтын-гасны-гол, приходящей сюда из северо-восточного угла долины с гор Сейрмын-ула. Сделав в продолжение перехода 24 версты, мы остановились в этом урочище на берегу сильного и чистого ключа, близ реки, верст через 5 ниже изливающейся в Хайдык-гол. С нашего бивуака на юго-западе были видны скалистые горы хребта Сейхен-тохой (хороший луг), коими он в юго-восточном направлении представляет как бы бастион главного хребта. Позади Сейхен-тохоя стоит снежный Арзамлык-шиле, видимый через Сейхен-тохой из долины Большого Юлдуса. К западу понижается Бунорин-ула, а еще западнее встает снеговое громадное вспу-чение, уже известное нам, горы Кок-теке.
Алтын-гасны – самое восточное урочище долины Большого Юлдуса, который несомненно был когда-то дном большого альпийского озера; заливом этого озера являлся Малый Юлдус, орошаемый ныне рекою Бага-Юлдус-голом.
Воды этого озера прорвались сквозь восточную ограду гор Далын-дабана, на абсолютной высоте 10 000 футов и излились в долину нынешнего озера Баграш-куля.
Теперешняя река Хайдык-гол, собирающая все воды долин Большого и Малого Юлдусов и бегущая с запада на восток, промыла в этом восточном озерном прорыве себе глубокий проход, образовав узкое [76] скалистое ущелье с отвесными берегами, падающими местами до 2 000 – 3 000 футов ниже верхнего своего края.
Наша семидневная стоянка на р. Вага-Юлдус-гол находилась на абсолютной высоте 7 500 футов. Средняя высота долины должна быть-принята около 8 000 футов над уровнем моря. Поверхность долины представляет собою обширные болота с роскошной травянистой растительностью и служит превосходным пастбищем для скота местных торгоутов, выходцев с нашей Волги, которую они оставили 200 лет тому назад и куда они мечтают когда-нибудь опять вернуться. Свое пребывание в пределах Китая считают временным 42.
Торгоуты управляются ханом, кочуют на восток до оз. Баграш-куля, по северному его берегу, и в низовьях Хайдык-гола, где занимаются отчасти земледелием. Там, среди пашен, имеется небольшая хырма (глиняная крепостца) 43 хана, в которой хранятся все его драгоценности, корона, одежда. Китайцы боятся, чтобы хан не вывел своих торгоутов снова на Волгу, и потому, различными хитростями, изводят каждого до достижения им 25-летнего возраста. Смерть хана, обыкновенно, случается во время поездки хана к императору, дорогою, или в самом Пекине, или дома, по возвращении из Пекина. Ламы нас уверяли, что эта смерть ханов всегда совпадает с свиданием китайцев с ханами. Торгоуты тоже это подозревают, но открыто об этом не говорят, боясь каких-нибудь пагубных для себя последствий за свою болтливость.
Из 12 дней, с 25 июля по 5 августа включительно, проведенных нами на Большом Юлдусе, 9 дней было дождливых; остальные облачные; ясного не было ни одного. Ночные морозы доходили до – 4°Ц; днем же средняя полуденная температура была +14,24°Ц; самое большое тепло было 5 августа в 1 час дня – термометр поднимался в тени до +21,8°Ц; совершеннл тихих дней было три; преобладали ветры СВ1–2 44.
Ежедневно по утрам перед восходом солнца, р. Хайдык-гол, версг на 15 ниже впадения в нее р. Бага-Юлдус-гола, и примыкающие к ней обширные и недоступные болота покрывались густою пеленою тумана, напоминавшего слоисто-кучевые облака, к 7-8 часам уже исчезавшие.
В Алтын-гасны наших животных осаждали в несметном количестве овода и мешали им наслаждаться роскошным кормом сочных трав. К степной и болотной флоре Юлдуса стали примешиваться по склонам ближних гор и преобладать альпийские формы, две низкорослые ивы (Salix sp.), курильский чай (Potentilla fruticosa), желтый альпийский мак (Papaver alpinum), иссыккульский корешок (Aconitum sp.), два вида пчелки (Delphinium sp.), еще светлосиреневый прикрыт (Aconitum sp.), похожий на А. Napellus, два вида астры (Aster sp.), тысячелистник (Millefolium sp.) светломалиновый; четыре вида горечавки (Gentiana sp. sp.), два вида герани (Geranium sp.), львиная лапка (Leontopodium sp.) и многие другие.
Из бабочек на Юлдусе нами найдены следующие: Parnassius delphius Ev. и Parnassius sp., Satyrus regeli Alph., Colias erate Esp., Colias standingeri Alph., Erebia kalmuka Alph. и др. [77]
Комментарии
30. Падями в Сибири называют неглубокие плоские балки. – Прим. ред.
31. Сакья-Муни (Шакья-Муни) – одно из имен будды. Тараната (1573–1635) – проповедник буддизма в Индии и Тибете.
32. В прошлом веке дикокаменными киргизами и каракиргизами называли киргизов. Название это встречается у П. П. Семенова-Тян-Шанского в его книге «Путешествие в Тянь-шань», у Н. А. Северцова в книге «Путешествия по Туркестанскому краю».
33. Чтобы было понятно, что подразумевается под словами «отдача Кульджи», следует напомнить предшествующую этому событию историю.
Кульджа с давнего времени считалась наиболее удобным торговым пунктом между Россией и Китаем. Это привело в 1851 г. к подписанию, Кульджинского торгового договора, по которому русские купцы получили право приезжать в Китай ежегодно в период с 25 марта по 10 декабря. Кроме того Россия получила право открыть свои консульства в Кульдже и Чугучаке.
В 1862 году в Западном Китае вспыхнуло дунганское (магометанское) восстание, и в 1867 г. в Синьцзяне образовались три государства: Джеты-шаар (см. ком. 15), Дунганское и Таранчинское княжества со столицей в Кульдже. Россия свои привилегии в Кульдже утеряла. Царское правительство объявило войну Таранчинскому княжеству и оккупировало Илийский край и Кульджу.
Однако из-за крупных англо-русских противоречий, своей слабости и неблагоприятно сложившейся политической обстановки царское самодержавие в 1881 г. было вынуждено вернуть Кульджу Китаю.
34. Аппарель – наклонная, пологая, земляная насыпь, служащая для ввоза или спуска орудий, зарядных ящиков и пр. на возвышение крепости или полевого укрепления, откуда ведется стрельба.
35. Биик – по-тюркски вершина, высота. Название гор «Биик» произошло вероятно по недоразумению; проводник, у которого спросили о названии этих гор, не зная такового, ограничился ни к чему не обязывающим словом «биик», в смысле «вершина», что было понято спрашивающим как собственное название гор и нанесено им на карту.
36. Морены – скопление обломков горных пород, мелкозема, илов, образующихся в результате разрушающей деятельности ледника, или попадающих к движущемуся леднику попутно. Морены образуются на поверхности ледника, внутри его, по краям или подо льдом – в зависимости от этого они называются: внутренними, нижними, боковыми и т. д.
37. Так называются наполненные водою котлообразные с топким дном ямки различного диаметра.
38. Торгоуты – одно из западномонгольских племен. В начале XVII в. большая их часть по невыясненным еще пока причинам откочевала из Западного Китая на Нижнюю Волгу. В 1771 г. часть Т. ушла обратно в Китай. Риборовский в своей книге торгоутов называет калмыками.
Номад – по-гречески кочевник; широко распространенное в литературе слово.
39. В 1862 г. в западных провинциях Китая Шэньси и Ганьсу началось восстание дунган, перекинувшееся вскоре в Джунгарию и Кашгарию. Восстание было поднято против притеснений и эксплоатации китайских феодалов, купцов, маньчжурских гарнизонов и чиновников. Китайское правительство, ослабленное борьбой с тайпингами, не смогло сразу бросить против дунган большие силы, и восстание последних все разрасталось.
Господствующие слои дунганского населения вначале в восстании участвовали не целиком, часть даже помогала в его подавлении китайскому правительству. Но по мере роста и успехов освободительного движения беки и купцы к нему присоединились и стали играть в нем руководящую роль.
Вскоре между различными руководящими группировками возникли разногласия, выделился ряд непрочных государств; наиболее сильным из них было образовавшееся в 1867 г государство Джеты-шаар (Семиградье), во главе которого встал Магомет Якуб-бек Бадуалет.
Якуб-бек стремился к объединению и независимости Восточного Туркестана, к хозяйственному и культурному развитию государства мусульман, он провел рад мероприятий по управлению и благоустройству управляемой им страны.
Умер Якуб-бек в 1877 г. (по некоторым источникам был отравлен), а через год его государство было разгромлено китайскими войсками, сумевшими к этому времени собраться с силами.
У М. В. Певцова в его «Трудах Тибетской экспедиции» отмечается, что, по словам жителей Восточного Туркестана, народ с сожалением вспоминает Якуб-бека, который, хотя и был жесток и ревнив в охранении мусульманских традиций, но был снисходителен и справедлив к бедным. При нем баи платили большие налоги, бедные же не обременялись налогами и поэтому большинство населения при Якуб-беке жило привольнее.
40. Походная кумирня Цагатын-хуцин-курё. Курень (хурэ, хурень) – обозначает собрание зданий, расположенных кругом, а в частности – окружающих монастырь.
41. Согласно буддийскому учению, будда и великие ламы – проповедники буддизма, бессмертны, каждый из них постоянно воплощен в образе человека, по смерти которого будда или лама вновь возрождается в младенце, как бы обновляя форму своего земного существования.
42. См. комментарий 38.
43. Слово «хырма» по-монгольски значит крепость, крепостная или городская стена. Правильная форма «хэрым».
По мнению известного советского монголоведа Э. М. Мурзаева, от этого монгольского слова произошло наше географическое название «Крым».
44. СВ1-2 – условное обозначение направления ветра с указанием его силы по пятибальной системе.
Текст воспроизведен по изданию: В. И. Роборовский. Путешествие в восточный Тянь-Шань и в Нань-Шань. Труды экспедиции Русского географического общества по Центральной Азии в 1893-1895 гг. М. ОГИЗ. 1949
© текст - Юсов Б. В. 1949© OCR - Бычков М. Н. 2010
© сетевая версия - Strori. 2010
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ОГИЗ. 1949
Мы приносим свою благодарность
М. Н. Бычкову
за предоставление текста.