ПУТЯТА Д. В.

ОЧЕРКИ КИТАЙСКОЙ ЖИЗНИ

Учение Яо и Шуна. — Конфуцианизм. — Религия. — Духовно-нравственная природа китайцев. — Характер общественных и семейных отношений.

(Статья первая).

I.

Китай признается синонимом консерватизма, но китайский консерватизм, может быть, понимаем в двух смыслах, как один из факторов китайской устойчивости, способствовавшей образованию могущественного восточного государства, и как причина его современной отсталости сравнительно с другими европейскими нациями. По глубокому убеждению каждого китайца, прошлое время лучше нынешнего, в дни Яо и Шуна, за 22 столетия до христианской эры, воровство и разбои были неизвестно; не было надобности в устройстве запоров для дверей; если бы кто обронил свою вещь в пути, то первый заметивший ее должен был остаться при ней, его место заступал следующий прохожий, передававший пост в свою очередь третьему, и смена поддерживалась, пока не возвращался за вещью сам хозяин. В те времена высшая добродетель составлял основу общежития и государственного устройства. Чистые нравственные принципы руководили поведением двора и чиновников, и через их посредство становились достоянием всего народа: «Правитель — сосуд, народ — вода. Сосуд кругл и вода кругла», гласить древнее китайское изречение. Добродетели и почтение к родителям служили мерилом личных качеств, открывали путь к высшим государственным должностям!.. Сам Яо передал престол не сыну своему, но простому землепашцу Шуну, оценённому за нравственную жизнь. В том же духе управляли Вань, Тань, У и др. Их учения изложены в древних книгах, [395] составляющих предмет беспристрастного обожания, не нуждающихся в пересмотрах и дополнениях, которые для современного поколения были бы и не под силу. Не в подражании же иностранцам искать оснований для совершенства. Практические изобретения «заморских дьяволов», электричество и паровые двигатели облегчают, правда, условия жизни, но они не дают ей нравственного смысла, не способствуют развитию «пяти существенных добродетелей». Да, многие из их чудес необъяснимы, а Конфуций запретил и говорить о необъяснимом.

Уважение старины сложилось в Китае в нравственную потребность под влиянием тесного общения между поколениями сознания прочности связей между живущими и умершими, глубокой веры в бессмертие души. Факт перехода в вечность, наблюдаемый над прекращением жизненной деятельности человека, составляет лишь половину великой мировой тайны. Душа, будучи независимой от тела, может существовать отдельно от той оболочки, которая удовлетворяла прежде его потребностям, или она воплощается в другой любой предмет природы, отнюдь не разрывая связей с внешним миром. Заботы о ней по смерти человека входят в круг обязанностей ближайших родственников. Покойному отцу приносить жертвы его старший сын, а последнему, равно как и всем восходящим членам рода, внук, правнук и т. д. Через посредство жертвоприносителей умерший сносится со всеми своими родственниками и знакомыми. Его душа водворяется в домашнем храме, т. е. особой комнате, где собраны таблички с именами умерших и все приготовлено для жертвоприношений. Ритуал похорон, молитвы в домашнем храме, хождение на могилы для поминаний, все имеет целью связать живущее с умершим, осуществить те понятия, которые лежать глубоко в самой натуре и объясняют многие любопытные стороны частной и общественной жизни китайцев. Они обеспечивают привязанность к старине, указывая, что грядущее должно быть рассматриваемо, как результат минувшего.

Сознание долга в отношении предков, почтение к родителям, виновникам существования своих детей и ответственным за их поступки, выразилось в Китае еще за 2,000 лет до нашего времени в сумме нравственных правил, действующих как кодифицированный закон, применяемый во всех случаях взаимных отношений между людьми живущими и умершими. Смерть не приносить за собой освобождения от долгов, ни от нареканий за [396] преступные деяния, с нею не прекращаются права на повышения и награды. «Сын все добрые дела совершает по внушению своих родителей», и потому часто приходится читать в официальном китайском органе, «Пекинской Газете», о повышении и разжаловании умерших мандаринов. Высшая награда, дарованная не так давно китайским правительством одному из иностранцев, состоящему на китайской службе, заключалась в повышении трёх восходящих степеней его предков. Если у покойного была тяжба, он не может быть положен в гроб до окончательного решения дела. Сын может принять на себя вину своего отца и отсидеть вместо него положенный срок в заключении. Принцип солидарности поколений составляет могущественный контроль в жизни китайца, внушая ему заботы о сохранении незапятнанным имени своих предков.

Сознание тождества живущих с самыми отдаленными поколениями, тесная связь с одной стороны с умершими, а с другой — с еще не родившимися, создаёт китайцу, можно бы сказать, основания для собственного бессмертия. Чтобы обеспечить себе спокойное посмертное существование, он должен заботиться о непересекаемости своего рода. Ему необходимо иметь сына, желательно видеть его при жизни женатым и даже имеющим своих детей, а если можно, то и правнуков. Понятно, почему браки совершаются в Китае в весьма раннем возрасте от 16-ти лет для мужчин и от 14-ти — для девочек. Объяснимы случаи, когда уговариваются женить своих детей не только в младенческом их возрасте, но даже до появления на свет. Развод, многоженство, конкубинатство почти без ограничений, усыновление не только посторонних лиц, но и своих родственников, независимо степени близости и направления линии родства, все разрешают китайские законы в обеспечение преемственности.

Существует много причин, способствующих распадению семей на отдельные ветви, прекращению связей между поколениями. Помимо вымирания, вынужденной эмиграции, сколько было жертв междоусобий, когда население целых уездов исчезало с лица земли, сколько гибнет каждогодно от наводнений, покрывающих в течение суток площади в тысячи квадратных миль, когда не только метрики и таблички душ умерших гибнуть бесследно, но даже более реальные признаки существования предков — гробы всплывают на поверхность и относятся течением далеко в стороны. Сколько тысяч семей ежегодно утрачивают признаки [397] родства, благодаря общественным бедствиям? Но китаец, едва оправившись от разорения и несчастия, снова принимается за свою нескончаемую работу продолжения рода и всегда с одинаковым успехом, подобно предшествующим поколениям.

В насущной потребности китайца иметь потомство мы должны видеть одну из главнейших причин продолжительности существования китайской расы, а в обычае служения предкам — цель и залог сыновнего благочестия, составляющего основания семейной и общественной жизни. Заботы об усопшем родителе должны усиливать чувство сыновней любви, которая лежит в натуре каждого человека; с другой стороны, не было бы гарантии в добросовестном исполнении всех налагаемых обычаем и законом посмертных церемоний, если бы сын не был глубоко проникнуть сознанием своих обязанностей в отношении родителя.

II.

Культ служения предкам и принцип отцепочтительности, отсюда вытекающий, должны были наложить своеобразную печать на характер китайского общества, как целого политического организма. Он, прежде всего, исключили принятое в других странах понятие о кастовом духе. В Китае не только никогда не были известны касты по образцу индейских, но даже не было и нет наследственной аристократии. Даже верховный правитель не рассматривается, как принадлежащий королевскому дому. Император управляет страной по повелению неба и несёт ответственность не только за состояние государства в политическом отношении, но и за космические явления на земле. Его функции наследственные, но не абсолютно, он сам делает выбор себе заместителя, который может пасть и не на членов его семьи. Император — отец и мать своего народа, он должен разделять все его помыслы и нести обязанности главы этого большого семейства. Китайцы называюсь свою нацию «сто семей», подразумевая, вероятно, под этим выражением ту именно группу родов, которая образовала ядро китайского населения. Соединение семей в общество, очевидно, было делом влиятельного лица или могущественного рода, приобрётшего выдающееся значение перед другими и образовавшего первую императорскую фамилию. Когда появилась эта первая фамилия и какие условия способствовали ее возвеличению и сплочению семей [398] образовавших государство, история не даёт положительных указаний. Это случилось, вероятно, еще за 4,000 лет до наших дней на берегах р. Хуанхэ, в ее меридиональном изгибе, где кочевое китайское племя сменило свой прежний быт на оседлый. Династии менялись, сходили со сцены, но взгляд на верховную власть, вытекающий из понятий о китайском народе, как составляющем в силу преемственности одну большую семью под верховным управлением отца и матери, сохранялся с той же неприкосновенностью, как и основные принципы служения предкам и отцепочтения во всех других проявлениях в частной и общественной жизни.

Если в первые годы существования китайского народа эти понятия удерживались в форме устных преданий, то, позднее, хранителями принципиальных воззрений явился наиболее чтимый в Китае класс литераторов, учёных, образовавших могущественную корпорацию и создавших обширную литературу, обнимающую всестороннее развитие древних идей. Он развил ту сумму понятий о жизни общественной, которую принято называть конфуцианизмом. Литературный класс служил противовесом императорской власти, ослабляя ее деспотический элемент и направляя ее усилия к развитию просвещения. Несомненно, что класс этот существовал в самые ранние времена китайской цивилизации, но лишь со времени Конфуция он получил систематическую организацию и выдающееся значение в стране. Учение древних стало государственным учением и для распространения его в народе со времени императора У-ди (140-86 г. до P. X.) стали назначать на государственные должности по преимуществу конфуцианцев; ибо человек, занимающий высокое положение, должен понимать отношения семейные и быть исполнительным в своих обязанностях, чтобы служить примером для других. В последующий за У-ди период между Ханьской и Танской династиями (268-618 по P. X.), отмеченный неоднократными случаями анархии и государственного неустройства, ничего не было сделано для развития просвещения. Но наступившая после того эпоха Танов (618-995 по P. X.), по истине, может быть названа литературными периодом Китая, обогатившим свое время обширным количеством произведений изящной словесности. В эту же династию при Тайцзуне был сделан важнейший шаг в китайском прогрессе учреждением системы государственных экзаменов. Класс литераторов был выдвинут впереди и получил громадное значение; администраторы, судьи, [399] министры, главнейшие военные и гражданские деятели стали назначаться по конкурсному экзамену из лишь усвоивших учение Конфуция. Бюрократизм получил единство и силу, сохранившаяся за ним до наших дней. Тайцзун учредил императорскую академию наук (Хан-лин), организовал обширные публичные работы, основал многие благотворительные учреждения и своим личным примером много способствовал поднятию конфуцианских принципов, ставя во главе движения нации по пути развития социальных добродетелей. Замечательно его наставление детям: «Сын мой, будь справедлив, будь добр, управляй самим собой, господствуй над своими страстями, и ты будешь повелевать без затруднения сердцами своих подданных. Твой хороший пример, скорее чем самый строгий закон, заставить их исполнять все обязанности в точности. Наказывай редко и умеренно, но распространяй благодеяния щедрой рукой; никогда не откладывай до завтра той милости, которую мог бы оказать сегодня: с другой стороны, подожди налагать наказание, пока не убедишься, что оно действительно заслужено». При последнем Танском императоре, около 931 г., было изобретено книгопечатание; вслед затем появляется первая китайская газета Цзин-бао «Правительственный Вестник», официальный орган. При Суньской династии (960-1126 г.) система государственных экзаменов распространена на военных. Завоевание Китая монголами и основание новой, Юаньской империи, продолжавшейся 88 лет (1280-1368), не нарушило хода китайской цивилизации. Быть может оно даже способствовало развитию прежде сложившихся морально метафизических воззрений, как полагает профессор Васильев («Религия Востока», стр. 165). «Монголы были дикари, без образования, отличавшиеся грубой силой, познакомившись с китайскими образованием, незнакомые с критикой, они приняли религию, которая говорить не о существенном высокопарно и трактует об отвлечённых предметах». Кроме того мы знаем, что между выдающимися людьми этой новой расы появились основательные знатоки китайской науки, присоединившие к ней астрономические познания мусульман. Таким был, например, первый министр Огодая Цзу-цай. Ему, говорит история, монголы обязаны ходатайством перед императором в пользу назначения на должности судей и администраторов китайских учёных. Он, вместе с тем, много заботился об ассимиляции победителей с покоренными. Кублай-хан следовал политике предшественников в еще большем размере. С низвержением [400] монгольской династии и заменой ее Минской (1386-1616 г.), конфуцианские принципы имели господствующее значение.

В ряду императоров этой династии история отмечает Хунъ-ву, улучшившего управление страной, расширившего обычай поклонения предкам, Конфуцию и великим мужам. После его блестящего царствования, другие представители Минской династии постепенно утрачивали истинный характер правителей, удалились от исполнения обязанностей под влиянием сознания своего могущества. Новые варвары выступили на арену политической жизни в Китае — маньчжуры. После 30-ти-летней борьбы, сопровождавшейся для китайцев военными неудачами, изменой и внутренними междоусобиями, Минская империя пала и в 1642 г. маньчжуры стали полновластными распорядителями в Китае. Кроме благоприятных условий ведения войны, энергии и личного мужества предводителей, успеху маньчжур и дальнейшему обеспечению их положения в Китае в высшей степени способствовало принятие ими китайской цивилизации, что могло быть вызвано варварским состоянием маньчжурского народа, нуждавшегося, подобно монголам, в усвоении чужих принципов или просто делом практического расчета на популярность среди могущественного класса китайских литераторов. Наконец, по завоевании Китая, маньчжуры не могли не убедиться, что сохранение упрочившейся в государстве конфуцианской системы обеспечивает им спокойное царствование. Так, или иначе, но от времени воцарения маньчжурской династии и до наших дней конфуцианские идеи составляют по прежнему основания частной и общественной жизни в Китае.

III.

Учения Яо и Шуна выразились в целой серии книг, составленных Конфуцием и его учениками, и известных под названием Пятикнижия и четверокнижия, развивающих философские и метафизические воззрения древних, взгляд на древнейшую историю Китая и на истинные принципы государственного управления.

Они вместе с комментариями на них обнимают весь курс знании, необходимых в Китае для занятия государственного поста и на принципах, в них изложенных, воспитывается 400.000 000-ная нация. О содержании этих книг мы говорить не будем 1 и [401] заметим лишь, что язык, которым они написаны, вовсе не располагает к умственному развитию. В ранние годы, когда память китайца восприимчива, она нагружается таким материалом, из которого едва ли может быть понята тысячная доля. Впоследствии, при усердных занятиях, объяснение смыслу может быть найдено, но отвлечённые понятия, изложенные в большинстве этих книг, доступны лишь крепким умам. Китайский сановник, достигший своего высокого положения, благодаря успешной сдаче экзаменов, нередко вызывает удивление в европейце глубиной, простотой логической ясностью мысли, но проистекает ли от умственной гимнастики, проделанной для получения диплома или в силу природных качеств, позволивших ему в свое время осилить классиков, а позднее, приобрести репутацию здравомыслящего. Люди, близко знакомые с положением образования в Китае, говорят, что во всей Империи найдется сравнительно мало людей, которые могут свободно дешифрировать любую китайскую книгу и нередко ум истинно образованного китайца становится столь односторонним, что за искусным разбором и употреблением письменных Иероглифов он перестаёт заботиться об усвоении их смысла.

Неудобный практический результат образования с государственными целями вытекает из усвоения в раннем возрасте социальных учений Мэнцзы, ученика Конфуция, которые по объему занимают более половины классического курса. Юноши, с детских лет проникаются принципами демократического управления, противопоставляемыми монархической власти и по достижении возраста при успешной сдаче экзаменов образуют известный нам несимпатичный класс китайских чиновников, не связанных ни присягой, ни сознанием долга.

В виду особой популярности сочинений Мэнцзы, составляющих основания современных отношений правителя и народа в Китае и объясняющих задачи администраторов, мы считаем не лишним привести некоторые выдержки из него 2.

Узнав, что князь Лу пожелал вверить управление государством ученику Ю-чжину, Мэнцзы сказал: «Когда я услыхал о том, то так обрадовался, что спать не мог».

Гун-сунь-Чжоу спросил его: «Разве Ю-чжин человек энергичный? [402]

— Нет.

— «Он мудрый советчик?».

— Нет.

— «Обладает он большими сведениями?».

— Нет.

— «Тогда, чему же вы так обрадовались, что даже спать не могли?».

— Он любит добро.

— «Разве любви к добру достаточно для управления государством?».

— Более чем достаточно; при таком качестве все обитатели в пространстве четырёх морей сочтут 1,000 ли за небольшое расстояние и придут изложить перед правителем все свои помыслы...

Мэнцзы сказал Гуй-Вану: «Если вы, государь, повинностями не будете отвлекать народ от земледелия, рыболовства и лесоводства, то количество хлеба, рыбы, мяса превысить потребности, будет, чем кормиться и что приносить в жертву усопшим. Тогда народ не станет роптать. Это основа хорошего управления... Не отрывайте семейства, владеющего сотней десятин, от земледельческих работ и его никогда не постигнете голод...»

Мэнцзы сказал Сюань-Вану: «Терпеть недостаток в самом необходимом и в то же время сохранять душевное спокойствие, — это возможно только для людей мудрых; простой же народ, когда не имеет необходимого, начинаете роптать, теряет душевное равновесие, нарушает справедливость, делается необузданным, впадая в разврат и пороки. Если народ нарушает при этом законы, то подвергать его наказанию все равно, что расставлять сети. А разве может человеколюбивый государь расставлять сети своему народу» и т. п...

Приведённых трёх выдержек достаточно, чтобы познакомиться с духом сочинений Мэнцзы. Изречения его возвышенны — нет спора. Но на практике они интерпретируются администраторами и народом с тою степенью свободы, которая приводите то к казнокрадствам, то к частым восстаниям в различных местностях обширной Китайской империи.

Литературные экзамены в Китае, имеющие, конечною целью подбор мудрых и высоконравственных людей для замещения государственных вакансий, представляют одно из наиболее замечательных явлений в истории интеллектуального развития [403] человеческого рода и должны бы быть рассматриваемы, как могущественное средство к распространению просвещения в народе. Важное значение народного образования было сознано еще задолго до времени Конфуция. Если верить китайским летописям, то в эпоху, предшествующую Рамзесу III, Салманасару I, Троянской войне, в Китае существовали школы в деревнях, были академии в уездах, университеты в городах. Но, с тех пор, как образование стало давать доступ к обеспеченному и видному положению китайского чиновника, стремление к науке получило и реальную подкладку, и в этом одном многие готовы усмотреть заслуги конфуцианизма.

Погоню за учёным дипломом, дающим в Китае со времени. Танской династии право на почёт и прибыльное место чиновника, объясняет примеры необыкновенной энергии и жажды просвещения в Китае. Ныне нередки случаи подражания древним героям труда, с терпением, и при самых неблагоприятных условиях добивавшихся знания. Этих легендарных героев каждый китаец знает и чтит. Так, Сунь-Цзин при династии Цзин учился ежедневно до глубокой ночи и чтобы им не овладевала дремота, он подвязывал пучок своих волос к потолку. Суцин при династии Чжу провалился на испытании и когда ближайшие родственники стали издеваться над ним, он принялся за занятия с двойным рвением; если его одолевала дремота, лень, слабость, помрачение, он колол себе бедра шилом. Династии Цзин, Че-инь, был так беден, что не имел в доме и масла для ночника; но чтобы учиться по ночам, он собирал в мешок светящихся мошек и при их свете читал книги. Династии Хан, Чжу-Шань-чэй, нося на плечах дрова, не переставал читать книгу, прикреплённую к коромыслу, а когда пахал землю, то подвешивал книгу к рогам быка, впряжённого в плуг.

Есть примеры необыкновенных способностей и успехов в раннем детстве. По древним законам, мальчик на восьмом году должен был поступать в низшее училище, а на пятнадцатом уже в высшее. При Танской династии мальчик ученый Ли-ми был однажды представлен императору. Император, игравший в это время в шашки, спросил его: «Можешь-ли ты составлять стихи?» — Могу, был ответ. — Государь назначил ему слова «четырёхугольник, круг, движение и покой». Ли-ми спросил: «какую мысль подразумевает император под этими словами»? Император ответил: «четырёхугольник — шашечная доска, круг — шашка, движение — начало игры, покой — окончание». Ли-ми [404] возразил, что мысль государя недостаточно серьезна и произнёс стихотворение: «четырёхугольник есть эмблема справедливости, круг выражает законченность человеческой мысли, быстрое движение соответствует развитым способностям, покой увенчивает достижение цели». Государь очень удивился и наградил мальчика пурпуровым одеянием.

Мы не слышали, что бы примеры столь ранних успехов повторялись в современном Китае, но известно с другой стороны, что возраст не служит особенным препятствием к погоне за литературной славой и первым мандаринским шариком. Случается, что на одном и том же экзамене конкурируют одновременно двадцатипятилетний сын, пятидесятилетний отец его и девяностолетний дед.

Литературные экзамены заключаются в предложении тем на какую либо из классических сентенций, на которую в течении трёх дней должно заготовить письменный ответ, исполненный глубины мысли, выдержанный в изящном стиле и состоящий из определённого числа иероглифов. Во все это время ученик находится в одиночной келье экзаменного двора, не сообщаясь ни с кем из посторонних. Тремя темами в период из девяти дней заканчивается каждый из трёх экзаменов. Предлагаются также темы на стихотворения, причём задача усложняется требованием, чтобы строки были рифмованы и чтобы иероглиф пришелся на известном месте. Насколько трудности таких экзаменов превосходят европейские требования, можно заметить, что самый образованный из европейских синологов имеет все шансы провалиться даже на провинциальном испытании. Но эти трудности, созданный модой, наложившей оковы на язык и мысль, в значительной степени подрывают уважение к конфуцианизму, как сумме понятий, объединивших расу и давших ей устойчивость за сорок веков до нашего времени.

IV.

Конфуцианство, как учение гражданское и политическое, было неоднократно подвергаемо европейской критике, но не в этом одном выразилось его значение для Китая, — оно стало господствующею религией, понизившею значение буддизма и даосизма и поста вившею выше других теорий веру в бессмертие души, поклонение [405] праху предков и умерших людей. Основания религиозных верований китайцев изложены в объёмистых сочинениях, имеющихся на всех европейских языках, но нас интересует не теоретическая сторона данного вопроса, а практическое понимание китайцами их религии, отношения их к божествам и влияние последних на народную жизнь. Последователи Конфуция не признают единого Бога. Источником мироздания считается материальное беспричинное начало Тайцзи — абсолютное, беспредельное бытие, обнимающее две противоположные силы Инь и Янь, добро и зло, покой и движение, мягкость и твердость... Их равновесие и взаимодействие обусловливают Тайцзи и это же последнее, находясь в движении или покое, добром или злом настроении, твёрдом или мягком состоянии..., поочередно порождает Янь или Инь и наблюдает за их равновесием. Это левый и правый берег реки, свет и тень, холод и тепло, женщина и мужчина... Эти силы рождают пять стихий: воду, дерево, метал, огонь и землю, от которых произошла вся вселенная. Янь производит мужчин, Инь — женщин... Человек есть чистейшее творение вселенной, явившееся в результате взаимодействия пяти стихий... Его внутренний мир, вступая в общение с внешнею природой, порождает действия столь же разнообразные, как и самые творения природы. Сохраняющий свою природу в чистоте, есть святой... и т. д.

Материалистический взгляд на сущность мироздания не даёт объяснения многообразным явлениям природы, нравственного и материального мира. Еще в глубокой древности явилась необходимость расчленить понятия о единой силе на целую серию факторов, действующих каждый в особой присущей ему сфере, да, кроме того, предоставить себе право увеличивать, по мере надобности, контингента божества в виду ограниченных функций каждого из них в отдельности. Конфуцианизм не разрушил этих верований сам Конфуций, уклоняясь говорит о Боге, о загробной жизни, требует, чтобы богам приносили жертвы и поклонялись им, «как если бы они присутствовали при этом». Кому же именно поклоняются китайцы? Прежде всего праху предков, а затем духам, присущими различными предметами и явлениям природы, каковы: небо, солнце, луна, планеты, полярная звезда, метеоры, облака, ветер, грома, тумана, дождь, снег, зависящие каждый от своего духа. Небо или Шанди — универсальный принципа, на нём жив дух человека правителя, распоряжающегося судьбами империи, на него возносятся души усопших императоров, а правители, живущие на земле, суть [406] дети неба. Горы, моря, деревья, реки, животные — все имеют своего духа. Особенным почтением пользуются лисица, аист, жаба, черепаха, змеи и драконы. Из умерших людей чествование воздается следующим лицам, канонизированным в святые: императорам всех династий, предшествовавших дацинской, изобретателям земледелия, шелководства и медицины, Конфуцию, ученикам его и позднейшим развивателям его учения, чиновникам, гражданам, женщинам, девицам, отличавшимся усердием к службе, нравственными качествами, целомудрием. Этим последним лицам. по повелению императора, воздвигаются памятники, их имена записываются на особые дощечки, вешаемые в городских храмах. Поклоняются богу покровителю учености Вэн-чан-ди, богу войны Гуан-ди или Лао-е, патронам городов, всех ремесел и занятий, духу Сы-мин-тоу и шести его дочерям, заведующим судьбой домашнего очага, Тянь-хоу, царице неба, покровительнице моряков, Гуан-инь — богине милосердия, Цзинь-хуа-нян — покровительнице рождения и воспитания детей, бесконечному числу других святых, и всем тем из умерших, душа которых проявляет свою деятельность.

При таком количестве божеств, предметов и лиц, подлежащих чествованию, вопрос об их взаимном председательстве, о степени их влияния на жизнь народа и отдельных лиц, надлежащим образом не выяснен. В храмах всем богам порядок размещения их является делом случая, а в практике жизни, обыкновенно, обращаются к тому из них, который в данную минуту нужнее. Едва-ли не чаще всего китайцу приходится заискивать перед драконом Лун-Ванем, которому принадлежит распоряжение водами, от него зависит предупреждение засухи и наводнения. Дракон Шэн-лун пользуется особенным почтением со стороны мореплавателей, так как он повелевает ветрами. На том же основании моряки приносят жертвы своей покровительнице Тянь-хоу, царице неба. Бог войны может получать обильные приношения от сынов Марса, уважающих физическую силу. Его изображение с полным, красным лицом ставится в кумирнях рядом с изображением Гуйзы (чёрта), который, в бытность Гуан-ди полководцем, состязался с ним в физической силе и должен был отдать ему первенство, не будучи в состоянии убить муравья, ползущего по земле, ударяя из всех сил кулаком, тогда как Гуан-ди раздавил его пальцем. В других храмах мы встречаем Гуан-ди рядом с Вэн-чан-ди, отцом [407] китайской литературы, который был его приятелем. Дух «ее превосходительства» лисицы, которая вмешивается в любовные отношения брачующихся, должен быть умилостивлен молитвой и обращением к старцу луны, предопределяющему счастье. Беременные женщины возносят мольбы богине Цзинь-хуа-нян и ее 36-ти помощницам, из которых каждая проявляете свою долю участия в актах оплодотворения, рождения, кормления ребенка, его воспитания и т. п. Человек, строящийся на новом месте, не может быть уверен, что здесь не покоится прах какого либо давно похороненного предка, душа которого может быть и деятельною, поэтому первая забота пред закладкой фундамента должна состоять в курении фимиамов тому духу, который в данную минуту занимает первое место в сердце и помыслах китайца. Не только божества, распоряжающиеся стихийными силами, пользуются вниманием, зависящим от обстоятельств и случая, но масса душ обыкновенных умерших людей нередко заставляют китайца считаться с ними.

Изобилие богов и духов, обладающих, по мнению китайцев, теми же психическими качествами и инстинктами, как и живущие люди, привело к обычаю третировать их с тою степенью вольности, за которою, казалось бы, самое понятие о божестве совершенно исключается, заменяясь представлением о материальной ответственной причине. Бога чествуют жертвоприношениями и курениями, если имеют в нём нужду или боятся его; им пренебрегают, когда надобность в нём миновала, к нему относятся пренебрежительно и даже жестоко наказывают, когда он не оправдал доверия или скомпрометировал себя; за обязательные услуги бога можно наградить, как обыкновенного смертного, а от козней злых гениев всякий имеет средства уберечься помощью хитростей. Вверяя свою участь прихоти безбрежного моря, китаец нарисовал на своей неуклюжей джонке глаза — это чтобы показать дракону Шэн-лунь, что за его маневрами тщательно наблюдают и ему нелегко будет провести осторожного моряка. Если, несмотря на эту меру, поднимется все-таки тайфун, то на воду спускают небольшую модель джонки, в надежде, что дракон ошибется и поглотит ее вместо настоящей. Чтобы умилостивить речного духа, ему приносят в жертву петуха, но так как расход на это иногда превышаете денежный средства лодочника, то обыкновенно в кормовой части утверждается раз навсегда деревянное или глиняное изображение петуха. дабы обнаружить готовность хозяина в любую минуту принести требуемую богом жертву. Чтобы охранить [408] мальчиков от злых духов, подкрадывающихся обыкновенно к детям мужского пола, им даются женские имена. Жители Фучжао, в окрестностях которого, души покойников заявляют о себе частою деятельностью, имеют обыкновение, в видах самоохраны, вплетать гвоздь в свою косу.

Божество, спустившееся на землю и принявшее здесь образ какого-нибудь животного, составляет предмет сердечных и шумных оваций. При сплаве риса из южных провинций в Пекин в уплату натуральной подати случается, что среди мешков заметят ящерицу или ужа, в которых обыкновенно воплощается дух, покровительствующий бурлакам и лодочникам. Такое явление приветствуется с восторгом. «Ее превосходительство» ящерицу торжественно водворяют на жительство в ближайшей кумирне или храме, и многолюдные толпы народа стекаются из окрестностей к благодетельнице. Во время наводнений, когда змеи оставляют свои убежища, переселяясь в более возвышенные места, китаец принимает их за воплощение дракона Лун-Ваня, распоряжающегося водами. Пойманного змея умоляют отвратить бедствие, в честь его устраиваются пышные процессии. В Тянь-цзине есть храм, построенный 20 лет тому назад знаменитым Цзенгофаном, в котором сохраняются скелеты и живущие экземпляры гадов, служивших земною одеждой всемогущего ирригатора.

Бог, заявивший о своей силе и симпатиях к людям, имеет право на разные вещественные знаки признательности. В «Пекинской Газете» часто попадаются доклады губернаторов, ходатайствующих о пожаловании императорской таблички с надписями в храм того или другого из божеств. Это не свечка иконе, поставленная с верою и усердием, но повышение в чине, награждение орденом. Когда бог не нужен, или уже получил свое по заслугам, к нему относятся индифферентно и даже с пренебрежением. Профессор Васильев свидетельствует следующий факт: «Многолюдная толпа молилась о дожде при кумирне дракона. Когда благоговейная молитва была окончена, свечи положены в урну, чтобы догорать, сцена сейчас же переменилась: начался смех, говор, брань. Между тем, коновод всей процессии набивает свою трубочку, подходить к урне, раскуривает ее, преспокойно и громко восклицает: «Эй, дракон, давай же нам дождя, да хорошенького!».

Нередки случаи, что молитвы о дожде остаются без результата. Тогда признается нужным сделать непослушному богу [409] внушение. С этою целью его выносят из прохладной кумирни на солнцепек, где оставляют на несколько часов, дабы он мог на опыте убедиться в основательности просьб. В атмосфере своего очаровательного жилища, окружённого кустарником и розами, обильно поливаемыми водою, он, конечно, не имеет средств их проверить.

Нередки также примеры Шемякина суда над богами. В минувшем году в Фучжао скоропостижно умер вновь назначенный Дзянь-дзюн. Одни искали причину его смерти в дурном глазе консула II., который основательно не счёл нужным сделать ему визит первый и тем вызвал неудовольствие высокого сановника. Другие объясняли смерть виною нескольких злых богов из одной кумирни, расположенной невдалеке от города. Последнее предположение одержало верх, на его сторону склонился и сами губернатор и в этом смысле донёс о случившемся императору, испрашивая его повелений. Сын неба дал разрешение поступить с виновными духами по всей строгости закона. В кумирню был отправлен Даотай с понятыми и полицией. Трёх подозревавшихся идолов привели в ямень, предварительно, из предосторожности, завязав им глаза. Здесь их судили, приговорили к телесному наказанию, которое тут же и было приведено в исполнение, после чего проученных истуканов водворили на прежние места.

Материалистический взгляд на природу божества породил суеверия, веру в чертей, покойников, предсказания и все сверхъестественное. В ряду десяти тяжких преступлений, по которыми смертная казнь не может быть отменена даже милостивыми манифестами, стоить чародейство, весьма, однако, распространенное в народе. Понятно значение одного из параграфов военно-дисциплинарного устава, составленного в царствование императора Юн-чжена и применяемого поныне в войсках сухопутной армии и флота. Параграф этот гласит: «Кто увидит во сне чёрта и расскажет о том товарищами, подлежит обезглавлению».

Астрологи, чревовещатели, гадалки, имеют широкое поле для эксплуатации суеверного населения. Желающие узнать мнение усопшего родителя обращаются к женщине-специалисту в деле сношений с загробным миром. Эта последняя ложится на спину и, поместив у себя на животе маленький деревянный идол, отправляет его в царство теней, воплотить в себя вопрошаемую душу. Когда идол исполнит поручение, гадалка предлагает ему вопросы, на что получается ответ, выходящий как бы из живота.

Беременная женщина, желая узнать о поле зачатия, прибегают [410] к гаданию в храме богини Цзинь-хуа-нян. Она складывает число своих лет с числами месяца, дня и часа своего рождения, затем смотрит на изображения 36-ти помощниц богини и отыскивает по порядку ту, которая соответствует найденной сумме. Смотря по тому, мальчика или девочку держит она на руках, определяется пол зачатого ребенка.

Чтобы узнать день для обыкновенных жертвоприношений предкам, совершаемых в средней луне каждого времени года, должно прибегнуть к гаданиям.

Китайцы верят, что жены одного и того же мужа по смерти могут ссориться и тем причинять беспокойство живущим родственникам. Поэтому их могилы на фамильном кладбище должны быть помещены в известном расстоянии друг от друга. Но когда умрёт их повелитель, то могилы их можно и сдвинуть. Затмение луны или солнца объясняется присутствием на небе большой собаки, которая с яростью бросается на светило, кусает его, хочет проглотить, но этому препятствуют все обитатели Небесной империи ударами в барабаны, трещотки и криками, благодаря чему, собака, испуганная адским шумом, убегает. Землетрясение производить дракон, расправляющий свои члены под землею. Известно также любопытное явление крокодиловой воды. Дракон, заметив, что фазан снёс яйцо в открытом месте, спускается на землю и высиживает его. Яйцо постепенно углубляется в почву до глубины 30 фут и здесь происходит процесс зарождения. С течением времени из яйца вылупливается молодой однорогий дракон, который пробивает себе путь на поверхность и тем вызывает или землетрясение, или выступление воды из берегов. Этот последний феномен известен под названием крокодиловой воды. Недавно в пекинской официальной газете (18-го сентября 1890 г.) был опубликован рапорт гуансийского губернатора, доносившего, что в пятый день пятой луны в уезде Сюань-тянь внезапно появилась крокодиловая вода, которою было снесено более 20-ти домов и затоплено до 300 м земли. На рапорте Положена следующая резолюция императора: «Принять к сведению. Пусть власти озаботятся, дабы пострадавшие не терпели нужду и не остались без крова».

По одному этому случаю можно бы заключить, что правительство разделяет предрассудки народа, но в некоторых отношениях высшая власть показывает еще и пример для подражания. При дворцовой конторе состоит астрономический приказ, к [411] обязанностям которого относится предсказание счастливых дней для придворных, церемоний и торжеств.

Нельзя обойти молчанием широко распространенной в Китае веры в Фэн-шуй, заграждающей путь к осуществлению многих полезных предприятий. Правительство или не признает возможным, или не считает нужным наложить на него руку. Фэн-шуй собственно значить вода и ветер, и понимается в Китае в смысле «влияния места» на судьбу живущего на нём семейства или целого общества. Это учение занесено из Индии одновременно с буддизмом и обязано первоначальным своим основанием предположению, что все болезни проистекают от воды и ветра. В IV столетии, нанкинский ученый Куо-бу дал толчок развитию этого учения, составив трактат о погребении, из 20-ти отделов, а в XII столетии наука Фэн-шуй нашла себе сильную поддержку в лице влиятельного первого министра Китая, Цай-юань-тина. По Фэн-шую, конфигурация и размеры местных предметов составляют сами по себе достаточное условие для благополучия или несчастия людей. Специальные астрологи судят по топографии местности о ее свойствах и определяют, может-ли быть здесь построен дом, или похоронен покойник. Если же, несмотря на неблагоприятные условия воды и ветра необходимо все-таки построить дом, то рядом с ним должно воздвигнуть памятники в виде колонны с изображением пламени на верхушке. На основании Фэн-шуя, дом должен быть обращён фасадом на южную сторону, крыша его не должна быть на одной высоте с соседней и т. п. Фэн-шуй служит серьезным препятствием к постройке железных дорог, полотно которых, очевидно, должно изменить соотношение между существующими предметами; кроме того, каждая шпала, привезенная издалека, может быть заражена таким духом, с которым местные жители еще не научились считаться. Если в какой-нибудь местности случится болезнь после того, как кто-либо из жителей возвели новое строение, не посоветовавшись предварительно с профессиональными астрологами, его считают главными виновником бедствия и принуждают или снести здание, или уплатить крупную пеню. Вероятно, более образованный правительственные лица и несклонны разделять суеверия народа, но официально всегда дают доказательство своей поддержки им. Не далее, как в 1871 году правительство Серединной империи просило иностранных министре в предложить христианскими миссионерам не строить своих церквей в тех местах, где местный магистрат признает, на [412] основании Фэн-шуя, это неудобными, или угрожающими бедствием для окрестных жителей 3.

Ныне Фэн-шуй встречает себе отдельных противников, указывающих, что астрологи решаются контролировать предписания небес и причиняют крайние неудобства и несправедливости в отношении частных лиц и целых обществ, но, в общем, учение о «влиянии места» пользуется доверием массы населения.

Должно обратить внимание еще на один конечный результат, вытекающий из китайских воззрений на значение религии — это безразличное отношение к разным религиям, вообще, в том числе и к христианству. Здесь мы доходим до признания со стороны китайцев полного индифферентизма, граничащего с исключением самого понятия о сущности религиозных догматов и их значения в жизни государства и частных лиц. Наиболее характерный такому общепризнанному явлению пример подаёт сама верховная власть. «Император для встречи нового года отправляется в свой шаманский храм, затем он приносит по конфуцианскому обряду жертвы в храме предков, затем отправляется на поклонение сандальному кумиру Будды, а после того заезжает в даосийский храм ветра. Таким образом, он за раз поклоняется четырём религиям» 4. Будучи как маньчжур, шаманистом, он исполняет церемонии и приносит жертвы в чисто китайских храмах, о чем нас почти ежедневно извещает «Пекинская Газета».

Миссионеры разных христианских исповеданий насчитывают сотни тысяч китайцев, обратившихся в христианство, но каждый из них должен сознаться, что их прозелиты с принятием крещения лишь прибавили к своим верованиям одно новое, не отказавшись от исповедания своих богов и поклоняются в каждом частном случае тому из святых своих, или иностранных, который для них полезнее. Один миссионер, напутствуя умирающего китайца-христианина, рекомендовали ему «отрешиться от дьявола, высвободиться из его тенет», и получил следующий мотивированный отказ, внушенный практическими пониманием религиозных догматов: «Я отправляюсь в неизвестную мне страну, не знаю, что меня там ожидает, и не желаю наживать себе врагов».

Религиозный индифферентизм, допускающий свободный выборы верований в широких пределах от атеизма до политеизма [413] включительно, и выработанный обычаем и практикой меркантильный взгляд на природу божества, объясняют тот глубокий пробел в духовном развитии китайского народа, который не в силах был бы пополнить никакие совершеннейшие теории в конфуцианском духе. Но учения Конфуция, имеющие своим объектом преимущественно гражданскую сторону жизни, условия существования и деятельности человека на земле, нисколько и не заботятся о возвышении духовной природы своих последователей. Конфуций желал видеть человека нравственными лишь по стольку, поскольку это представлялось необходимыми в его эпоху — эпоху междоусобий и разнузданности нравов. Средством к тому он считали исполнение каждыми своих обязанностей и определение отношений между людьми, как членами семьи, общества и государства. Христианские идеи безграничного милосердия, бескорыстной любви к ближнему, самоотречения в пользу других, в том виде, как мы их понимаем, могли бы показаться философами конфуцианской школы недоступною для человечества роскошью сентиментализма, и в этом смысле учение Конфуция далеко от права пользоваться уважением развитых синологов. Оно породило тип консерватора, убеждённого в превосходстве и могуществе основ жизни, положенных древними, индифферентного ко всяким другим теориям, возвышающими и облагораживающими общество, поглощённого заботами о себе и о продолжении своего рода, имеющего принять на себя посмертные попечения о его душе, устроившего свои отношения к семье и государству на началах крайнего материализма.

V.

Религиозные и гражданские верования бесспорно налагают свой отпечаток на духовную природу китайца, но какова эта природа сама по себе — заключения могут быть весьма разноречивы. Китайские классики выражаются о врождённых качествах своих соотечественников так, Сюньцзы говорит: «Человек склонен ко всему худому, стремится к собственной выгоде, наклонен к зависти и ненависти, любит наслаждения, предается сладострастию. Но если кривое дерево распарить и выгибать — оно станет прямым, если тупое оружие точить о камень — оно сделается острым. Люди исправляются под влиянием руководителей и законов. Правила истинно должного поведения были выработаны мудрецами, которые изменили человеческую натуру, сообщили ей не прирождённые свойства». [414] Автор Сань-цзы-цзинь (троесловие) выражается несколько иначе: «Люди рождаются на свет собственно с доброю природою, по природе взаимно близки, но по приобретаемым привычкам взаимно удаляются; вот почему возникает необходимость в обучении и воспитании: «Воспитывая, не учить — есть проступок отца, в детстве не научатся, чего ожидать в старости, яшма не обсеченная не может быть вещью...».

В этих заключениях мы видим как бы намёк на возможность совершенной трансформации китайской природы под влиянием учений древних, действующих в Серединной империи в течение более 20-ти веков. Что же достигнуто в этом смысле, то есть, на какую репутацию имеет право современный китаец по понятиям о нравственных качествах, усвоенных западным человеком? Продолжительная жизнь на крайнем востоке и внимательное наблюдение повседневных фактов даёт нам средства собрать обильный материал для выводов и обобщений, но полнота такой работы будет все же более, чем проблематической. Внутренний мир китайца столь же обширен, как и любого представителя другой расы, пороки и добродетели перемешаны в нём между собою, велико разнообразие элементов, образующих в совокупности китайский народ и разносторонни условия его жизни и деятельности. Независимо того, для европейского наблюдателя серьезными препятствием к изучению свойства китайского характера служит глубокая пропасть, положенная между восточными и западным человеком неумелым поведением первых европейских резидентов. Ныне китаец при всех случаях столкновений с «заморским дьяволом» или уходит в свою раковину, или смотрит на него, как на существо низшего порядка и ограничивает свои сношения с ними лишь сферою купли и продажи, тщательно избегая обнаружить свой внутренний мир. Можно привести массу фактов из общественной и домашней жизни китайца и на основании их прийти к заключениями, противоречащим одно другому. Мы замечаем, что большинство населения живёт близко к природе, нередко обнаруживает мягкость характера, проявляет семейные добродетели, отличается привязанностью к предметам растительного и животного мира. Известна всем китайская способность с терпением и кротостью ухаживать за животными, выращивать причудливые растения карлики, проводить целые дни под зноем в самых нежных заботах о своём маленьком поле, возделанном чуть не одними руками, с самою незначительною помощью земледельческих орудий. Вот некоторые примеры, характеризующие простодушие, [415] терпение и кротость китайской натуры. В Тяньзине есть особый вид домашних мышей, кажется, неизвестный в других местностях Китая; зверёк этот размерами от одного до двух дюймов имеет красивую пеструю или темную окраску. Обыкновенно пару таких мышей сажают в клетку, где укреплено вертящееся колесо, столб для лазания и горизонтальный круг, легко вращающийся около оси. Поставленные в необходимость мыши скоро приучаются к акробатическим упражнениям и составляют предмет оживлённых восторгов не только для детей, но и старцев. В некоторых домах до десятка таких мышей живут на свободе в щелях, будучи так приручены, что в известные часы дня по стуку палки хозяина они выползают из своих нор, занимают за столом каждая определённое для неё место, получают подачку, а затем по новому сигналу возвращаются в свои щели. Нам приходилось видеть приручённых маленьких птичек, которые, будучи выпущены из клетки, летают целыми часами в ближайшем соседстве, не пользуясь чрезмерно своей свободой. Чтобы воротить их в заключение, хозяин начинает подсвистывать им и показывает чашечку с кормом, на которую слетаются его воспитанницы и с нею вместе водворяются снова в клетке. Замечательно при этом, что только свистком самого хозяина и им же показанной приманкой и можно привлечь птичек; на призыв посторонних они ни за что не ответят.

Жители прибрежных провинций Китая пользуются услугами бакланов для рыбной ловли. Птице надевают на шею тугое кольцо, не позволяющее ей глотать свою добычу и вынуждающее ее воротиться на лодку искать помощи у своих эксплуататоров. Эти последние, удалив ей микроскопическую долю улова, отправляют ее в новый набег. После нескольких опытов с тугим кольцом и, конечно, в результате соответственного ухода, баклан становится послушным работником и отправляется на рыбную ловлю без ошейника и нередко не один, а в обществе себе подобных пернатых, помогающих ему доставить до места крупную добычу, если бы усилия одного были недостаточны. Китайский мул, запряженный в телегу, незнаком с ударом бича, хотя этот последний постоянно вьется над его головой. Протяжное восклицание: «юей... юей!..» приводит мула в движение и заставляет ускорить ход, а краткое междометие «тррт!..» достаточно, чтобы его остановить, но непременное условие, чтобы и то, и другое было произнесено самим хозяином. Во время войны англо-французов, при движении армии союзников к Пекину, целый артиллерийский парк, [416] сформированный из наёмных телег, запряжённых мулами, остановился вследствие бегства китайских кулиев. Мулы, столь послушные животные в руках китайца, упорно отказывались повиноваться английским и французским фейерверкерам и ездовым. Любовь китайца к природе проявляется в форме обожания родной земли и растений, их страсть к цветам воспета в сказках и исторических сочинениях. Суровый мандарин с детскою радостью любуется своими распустившимися пионами и хризантемами и приглашает к себе знакомых разделить его восторг. Несомненно, что любовь к природе должна способствовать смягчению нравов.

Можно привести множество примеров отцепочтения, случаев самопожертвования за родителей, трогательных фактов сыновней любви. В Китае сохранился с древнего времени предрассудок относительно целительных свойств декокта, приготовленного из куска тела, отрезанного от плеча или бедра почтительного сына или дочери. Предрассудок этот имеет источником замечание древних мудрецов, что сыновняя преданность не остается без вознаграждения. Вот, что мы читаем в газете «Шибао» 5:

«1) В гор. Тяньзине по соседству с экзаменным двором проживает китаец, по имени Тянь-чжифун. Когда он опасно заболел дизентерией, его третий сын, тронутый состоянием своего родителя, вырезал кусок своего тела от бедра, настоял на нём лекарство, которое принимал его отец и дал ему выпить. Результаты вполне оправдали ожидания; его отец вскоре совершенно оправился.

«2) Невестка престарелого 70-ти-л?тняго китайца, по имени «Седоголовый», служащего пономарём в одной из христианских церквей гор. Тяньцзина, заметив недействительность медицинских средств, предписанных ее больному отцу, вырезала кусок мяса от своей руки, сварила его в декокте, оставшемся от предшествующего дня и дала ему выпить, не говоря ни слова о составе нового лекарства. Старец, приняв снадобье, просветлел и через два дня совершенно оправился.

«3) В местности, называемой «старое тигровое логовище», к северу от Пекина, проживает старуха, по фамилии Чжань, с 11-ти-летним сыном. Она заболела тяжкой, неизлечимой болезнью и, по крайней своей бедности, не могла пригласить к себе доктора. [417] Не видя иной помощи, сын излечил свою мать, составив лекарство из куска своего тела».

Репортёр, сообщивший об этом последнем факте, прибавляет от себя: «В древнее время подобные случаи были частым явлением, но так как люди постепенно удалялись от первобытной чистоты, и примеры, подобные вышеприведенному, стали такою же редкостью, как драгоценная яшма». История сохранила нам рассказ об одном мальчике, который ложился на лёд, чтобы отогреть его и поймать немного рыбы для прокормления своей умирающей матери, но и данный случай не менее обнаруживаем возвышенность чувств ребенка.

Все вышеприведенные факты говорят сами за себя, но если сопоставить с ними случаи отцеубийства, детоубийства и жестокого обращения с родными, о чём нам чуть не еженедельно передают те же китайские газеты, впечатление будет значительно ослаблено. Та же газета «Шибао» передаем следующий факт. В окрестностях Пекина жил молодой китаец с женой и старухой матерью в крайней бедности. Сын ненавидел свою мать и считал ее виновницей всех своих неудач. Он неоднократно подвергали ее побоям и если бы не заступничество невестки, уже давно бы, говорят, покончили с ней. Однажды, в отсутствие жены, он пригласили свою мать на прогулку в соседнюю рощу и там убил ее. Смутно сознавая, что действующая часть души — лит заключается в сердце убитой, он сообразили, что его надо съесть, дабы избегнуть беспокойств, какие могут быть причинены ее загробною деятельностью. Жена, вернувшись домой, застала своего мужа у очага и на все расспросы об исчезновении матери не могла добиться удовлетворительного ответа. Каковы же были ее удивление и ужас, когда, «заглянув в кипящий котелок, она увидела в нём сердце своей свекрови». В отчаянии, она донесла о случившемся местным властями, что и послужило к обнародованию преступления, а сколько других подобных случаев зверства и бесчеловечия не только по отношению к посторонним, но и близкими родственниками остаются скрытыми. Миссионер S-th был очевидцем, как одна мать в сердцах выбросила своего ребенка за дверь на снег; другая, чтобы остановить истерический плачь своего чада, отрезала ему ножницами палец и, видя его умирающими в судорогах, философами заметила: «кто же мог предвидеть такие последствия?» Миссионерка miss Fielde суммируем свои наблюдения над детоубийством в Китае в следующих выражениях: 160 знакомых ей китайских женщин, имевших каждая более 50-ти лет от [418] рода, произвели на свет в совокупности 631 сына и 538 дочерей. Из детей мужеского пола 366, или около 60%, прожили более 10-ти лет; что касается девочек, то только 205, или 38%, достигли этого возраста. Все 160 женщин умертвили, по их собственным показаниями, в совокупности 158 дочерей, но ни одна не убила мальчика. Число детоубийств, совершённых одною из женщин, было 11. Так как только четыре женщины воспитали более трёх дочерей каждая, то есть основание положить, что показанное число детоубийств значительно ниже истинного.

Известны зверские уголовные законы в Китае, но для характеристики китайской натуры важно знать кроме того, как они приводятся в исполнение.

Наш соотечественник г. Ковалевский, посетивший Пекин в 1853 году, был свидетелем публичного совершения казни, на перекрёстке двух улиц, в одном из самых бойких торговых участков города. Рано утром привели преступников со связанными назад руками. Народ толпился вокруг. Палачи прохаживались на месте действия, поглаживая ладонью по лезвию ножа; другие пробовали веревки, назначенные для душения. Чиновники равнодушно смотрели на приготовление. Первый выведенный преступник был старик в голубой, сгнившей в тюрьме рубахе. Его поставили на колени, лицом к приговору. Один из исполнителей казни медленно и равнодушно развили веревку, выровняли концы, закинули петлю на шею осуждённого, перевили веревку по верхи головы с косою и стали тащить его впереди, в то же время другой упирался в спину, держась за связанные назад руки. Шея несчастного вытянулась, мускулы выдались, лицо побагровело. Палач вынул из желтой обертки нож, шириною в две ладони, толщиною в палец у изгиба; нож сверкнул вверх и голова отскочила вместе с державшими ее, который понес свой окровавленный трофей к чиновникам и, показав, бросил его на труп. Тоже последовало с другими. Гораздо больше ловкости потребовалось, чтобы душить преступников. Палачи, накинув веревку на шею осуждённого, в концы ее вдевал палку и, упершись коленом в спину, вертел ее, пока несчастный не задохнется, или пока угодно палачу. Сноровка в том состоит, что он или мигом душит преступника, или свивает веревку медленно, и когда у страдальца начинает прерываться дыхание, отпускает ее, затем опять свивает и опять отпускает... В этот раз не было ни четвертований, ни изрезывания в куски, ни вынимания сердца из груди, словом, никаких утонченностей китайской казни, который [419] употребляются в дело над важными преступниками. В этот день (29-го ноября) во всем Китае казнили до 1,000 человек. Это еще немного. В 1866 году, ко дню зимнего поворота, было приговорено к смерти 10,270 человек.

В Европе господствует мнение о необычайной кротости и миролюбии китайской расы, выведенное благодаря женственному облику китайца, его широкому костюму и бабьей прически. Между тем в действительности, вспыльчивость и необузданность характера составляют более резко выраженные свойства китайской натуры, чем кротость или миролюбие. Европейскому резиденту портовых городов хорошо знакомы частые случаи брани и драк на улицах. На нашей памяти та же китайская газета Шибао приводила рассказ об одном женихе, которому при исполнении брачного обряда подменили его красивую нареченную старым уродом. Оскорбленный женихи, несмотря на торжественность церемонии, на стечение большого числа лиц, пользующихся репутацией и влиянием, стал бить сватов, сорвал с невесты брачный убор и изругал в пух и прах всю компанию. Китаец и вспыльчив, и обидчив. Для отмщенья за обиду, все средства, ведущие к цели, считаются дозволенными, а высшею мерою признается самоубийство. Человек, покончивший с собою вследствие оскорбления, которого снести не мог, и отомстить за которое лишён сил, свидетельствует тем перед всем светом, как велик объём обиды, нанесенной его противником и оставляет последнего в положении нравственно прокажённого, потерявшего всякое право на уважение знакомых и близких. Если бы китайцы вместо вееров носили кинжалы или револьверы, то убийства были бы повседневным явлением. По неимению под рукой смертоносных средств проявление вспыльчивости в уличных или домашних столкновениях ограничиваются вырыванием волос из косы или площадною бранью, крепким словом «Вамбодань», что значит «гнилое черепашье яйцо».

Необузданность китайского характера, вытекающая отсюда возможность ежеминутно получить оскорбление, вызвали еще в глубокой древности необходимость выработать правила общежития. Возникли китайские понятия об этикете и сложное суждение о «лице» лянь-мянь, возведенные на ту же степень значения, как и другие принципы жизни по образцам Яо и Шуна. По словами профессора Васильева, для древнего китайца, сына юга, по природе вспыльчивого, увлекающегося страстями, «китайские церемонии» были существенно необходимы. «Коль скоро всем известно, как с кем говорить, как перед кем себя держать, то никому не нужно [420] больше и голову себе ломать над пустяками...» В китайской жизни каждому, прежде всего, надлежит заботиться о сохранении своего «лица», о «приобретении лица», «об украшении его», причём со словом лицо соединяется не одно лишь понятие о передней части головы, но о совокупности всех качеств, доставляющих человеку безупречную репутацию, дающих ему право на уважение сограждан и гарантирующих от обид. Занятие государственного поста, повышение в чине, получение шарика высшего цвета, увеличение своего капитала способствуют украшению лица. Случается, что чиновнику, приговоренному к казни, в виде особой милости, разрешается императорским манифестом принять смерть в форменной одежде — это чтобы с отсечением головы он не потерял своего лица. Если кто испытывает недостатки в абсолютном «лянь-мянь», и не имеет средств пробрести его, он может стать обладателем относительного «лянь-мянь», которое все же лучше, чем ничего. С этой целью ему должно заслужить благорасположение людей солидного общественного положения, почтенного возраста, богатых и влиятельных. Часто в глуши Китая, в бедных сельских фанчах, мне приходилось видеть наклеенные на стенах визитные карточки. Это делается хозяином дома, чтобы поставить на вид свои сношения с лицами, имя которых пользуется известностью в околотке. В сущности, здесь повторяется то же явление, которое мы замечаем и в нашей жизни, но в Китае оно имеет значение в неизмеримое число степеней выше.

В основание взаимных сношений положены 300 пунктов церемоний и 3,000 правил хорошего поведения. Хозяин приветствует своего гостя приседаниями и рядом учтивых фраз, он не сядет, если гость стоит, выражения «достойнейший», «почтеннейший», «ваш низкий слуга», пестрят его речь. Два знакомые равного звания, будь они хотя и в унтер-офицерских чинах, при встрече на улице слезают с лошадей для взаимных приветствий, а высшие сановники должны для той же цели выйти из паланкина. Если случится, что один едет, а другой идёт пешком, то ездок предупреждает церемонию, закрывая себе веером лицо или произносить как бы вскользь «я слез, а вы поезжайте». Мандарины очень высокого ранга могут избегнуть выхода из паланкина тем, что один из чинов конвоя устанавливает в промежутке между едущими большую квадратную доску, давая тем понять, что сановники могут и не видеть друг друга. Китайская вежливость вошла в Европе в пословицу, но редко на практике приходится европейцу испытывать ее чарующее влияние; в сношениях с [421] варварами китаец меняет утонченное обращение на грубо вульгарное, и только в кругу своих пускает в ход правила этикета с искусством и непринужденностью заслуживающими полного удивления. Тут и грациозные исполненные достоинства манеры, совершенно недоступный для европейца словарь отборных фраз и слов. Все это усваивается китайцами с раннего детства и укрепляется путём ежедневной практики, и замечательно, что они усваиваются не только высокопоставленными людьми, но и простыми фермерами, даже погонщиками мулов. Еще более замечательно то, что китайская вежливость не есть результат искреннего проявления симпатий. Это не более как условная форма для сношений, соблюдением которой взаимно сохраняется «лицо», форма, отличающая воспитанного человека от невоспитанного. Это дань самоуважения, в которой сердечность отсутствует. Значение китайского этикета может быть усмотрено из следующего правдивого рассказа, который известен каждому жителю Серединной империи. Один китаец, в парадном платье, посетил своего знакомого и, войдя в приемную его дома, сел, в ожидании выхода хозяина. Тем временем над головой его крыса тянулась к горшку с постным маслом, поставленным на полке, и, испуганная внезапным приходом посетителя, бросилась прочь, опрокинув в бегстве горшок. Горшок упал на злополучного гостя, причинив ему сильный ушиб и облив его изящный костюм сверху до низу. В ту минуту, как он, побагровев от злости, готов был разразиться проклятиями и загнуть крепкое слово «Вамбодань», входит хозяин, и гость, сдерживая свой гнев, приступил к приседаниям и приветствиям, а затем с подобострастной улыбкой объяснили свое состояние приблизительно в следующих отборных выражениях. «Когда я вошёл в ваше почтенное помещение и сел на ваше почтенное кресло, я тем самым испугал вашу почтенную крысу, которая опрокинула ваш почтенный горшок на мое простое и неважное платье. Вот что составляет причину моего презренного вида в присутствии вашего высокопочтения».

Развитая воспитанием, способность скрывать свое истинное настроение и образ мысли образует из каждого китайца настоящего дипломата. Неоднократно европейцами приходилось убеждаться на практике, что в Китае дипломаты не только чины Цзун-ли-ямена (министерства иностранных дел), но поголовно вся нация. Отсюда, вытекает характерная особенность китайской жизни, проникнутой отсутствием взаимного доверия и результата такой особенности должно отметить чрезмерное значение посредников и, в Китае во [422] всем, что касается обоюдных сделок. В Серединном государстве без посредника не обходится ни одна мировая сделка, ни одно коммерческое предприятие, ни одна свадьба. Опасения быть обманутым заставляет заинтересованные, в каком либо деле стороны обращаться к третьему лицу, которое, получая гонорар с обоих, заботится устроить дело к обоюдному удовольствию. Жизнь общественная построена в Китае на целом ряде формальностей, к соблюдению которых китаец приучается с раннего детства. Здесь нет той простоты и искренности, которыми проникнуты взаимные отношения европейцев, хотя бы и совершенно посторонних друг для друга. Можно бы положить, что все эти недостатки простоты в обращении между китайцами восполняются душевной теплотой у домашнего очага, симпатиями между членами одной и той же семьи. Посмотрим, поэтому, как складывается семейная жизнь у китайцев.

VI.

Идея семейной жизни в Китае отражает заветы Яо и Шуна, интерпретированные конфуцианизмом в отношении непересекаемости рода живущих поколений, она определяет значение степеней родства, она разграничивает сферу мужского и женского влияния в исполнении задач земной и загробной жизни человечества и она же по своему крайне узкому материалистическому смыслу, отводить женщине исключительное положение в семье, как работнице и производительнице потомства. Практическое применение этих принципов к действительной жизни редко доступно нашим наблюдениям. Только перед наиболее уважаемыми миссионерами китаец изредка выкладывает свои помыслы и обнаруживает строй домашней рутины. Тем не менее, попытки европейцев проникнуть в замкнутый семейный мир китайца имели некоторый успех и в числе разных очерков, написанных на эту тему, заслуживает особенного внимания брошюра:«The Natural History of a Chinese Girl, by Rev A. Smith, 1890, из которой мы и заимствуем нижеследующие выдержки.

Мы с тем большею охотою ссылаемся на них, что нашим личным наблюдениям основательно дадут менее веры, тогда как цитируемый автор провел и, более сорока лет в Китае.

Когда дочь достигнет девического возраста, со всех сторон к родителям, ее обращаются с вопросами: что же она [423] помолвлена? Ответ отрицательный вызывает крайнее удивление, ибо, по китайскими понятиям, дочь должна быть сосватана как можно скорей.

С тех пор, как она обручена, перемена в ее жизни выражается, прежде всего, в почти полной изолированности. Прежде она имела право уходить вместе с братьями на поиски навоза и другого топлива, она могла изредка посещать своих родственников, теперь этикет не позволяет ей ни выходить из дома, ни показываться на глаза кому либо из посторонних, кроме ближайших членов семейства своего будущего мужа.

С этого времени она принадлежит до некоторой степени своей будущей семье, и если, например, умирают отец или мать жениха, она должна плакать и совершать поклонения перед гробом их, как если бы, то были ее свекор или свекровь.

Последующий акт состоит в уплате денег родителям невесты — это род выкупа, размеры которого определяются обыкновенно стоимостью ее содержания в родительском доме со дня рождения до выхода замуж. Свадьба заканчивается прибытием невесты в дом жениха в парадном паланкине. Выбор дня для этой последней формальности вполне зависит от усмотрения семейства жениха. Обыкновенно справляются в календаре, такой наиболее счастливый день для свадьбы. Если случится, что жених в отсутствии и не может прибыть к назначенному дню — это нисколько не нарушает хода событий. Невеста может быть доставлена в дом жениха и здесь принята старшими членами его семьи, которые в свое время передадут ее по назначению 6.

В результате ранних браков при неспособности жены отправлять домашние обязанности, возникает потребность в активном участии belle mere во всем, что касается домоводства молодой четы. Обращение свекрови с невесткой нередко бывает крайне жестокое, но надо сказать, что без ее вмешательства семья могла бы окончательно погибнуть. Однако, если ее жестокость превзойдет меру, то тут вмешивается в дело семья молодой жены, конечно, не легальным образом, по неимению на то права, но прибегнув к грубой силе. Собрав несколько человек знакомых, они являются неожиданно в дом, где их родственница подвергается истязаниям свекрови, сокрушают все, что попадется под руку и, [424] избив в кровь физиономию belle mere, вытаскивают ее на улицу для позора. Может случиться, что такая расправа помогает делу сама по себе, иногда же после неё положение молодой жены становится еще ужаснее, в предупреждение чего ее водворяют в доме прежних родителей, где держат до тех пор, пока в дело не вмешаются посредники. Они умиротворяют обе стороны и приглашают свекровь к лучшему поведению. Нередко случается также, что невестка, доведенная до крайности, решается на самоубийство. В таких обстоятельствах дело редко доходит до судебного разбирательства, прежде всего по отсутствию ясных улик причины смерти, ибо виновная сторона не может быть вызвана на откровенное показание. Другим препятствием служит обыкновение производить публичный допрос над телом умершей, которое в присутствии громадной толпы любопытных и свидетелей кладут на землю обнажённым. Во избежание такого неудобства обращаются снова к посредникам. Существенные домогательства истца сводятся прежде всего к пышности похорон: гроб, порядок церемонии, число попов-хэшанов, обо всем договариваются подробно, имея целью вынудить виновную сторону на возможно большие траты. Казалось бы, проще взять выкуп, но китайцы до крайности щепетильны при публичном выражении своих прав, а потому денежная сделка здесь редко имеет место. Все приданое жены, как бы оно ни было богато, сжигается на ее могиле, ни одного лоскутка не оставят в доме ее мужа; кроме того, принимают все меры, чтобы семью последнего разорить в конец. Нередко случается также, что, несмотря на все заботы посредников, страсти во время самых похорон разыгрываются вновь с такою силою, что у гроба умершей начинается форменная свалка...

Неприглядное положение, занимаемое женщиной в семье, выразилось в придаче ей названия «инь», что означает «низшее, презренное», тогда как мужчина есть «Янь» — «господствующее, главный элемент во вселенной». Ей не дают домашнего образования. Если бы отец девушки был сам школьный учитель и имел свободные от занятий часы, он счёл бы высшею нелепостью посвятить их на обучение своей дочери грамоте. Родители считают себя ответственными за тело девушки, которой в свое время надлежит выйти замуж, но отнюдь не за сердце или рассудок ее. Они получают от жениха выкуп вполне соответствующий стоимости прокормления за все время пребывания в родительском доме. Тратить время, энергию, деньги на образование своей [425] дочери просто невыгодно. Правда, она дочь, плоть от плоти своих родителей, но только до выхода замуж, после чего она чужая и если эти чужие хотят видеть ее образованной, пусть учат ее сами, а для родителей ее наука ничем вознаградиться не может.

Женщина не может быть рассматриваема, как подруга жизни, товарищ своего мужа. Если бы супруги в действительности сошлись между собою, обменивались впечатлениями, взглядами, если бы их часто замечали сидящими вдвоём в дружелюбной беседе — это показалось бы загадкой для всей семьи и муж стал бы предметом постоянных насмешек. Самое большее, на что она может рассчитывать — это если ее не чрезмерно заваливают домашней работой, прилично одевают, содержать и достаточно гуманно с ней обращаются. Иногда случается, что жена и без посторонней помощи обеспечивает себя от оскорблений, насилий и помыканий и завоёвывает себе положение. Если она обладает хорошо подвешенным бранчивым языком, если умеет подбирать звонкие ругательства и причитания, то ее положение в доме обеспечено. Самая свирепая belle mere не решится напасть на свою невестку, если последняя не боится ни людей, ни дьяволов и готова идти на крайность. Если к тому же супруг обладает наклонностями к спокойствию, питает отвращение к шуму и брани, он сделает все возможное ради мира, во что бы то ни стало.

Китайский афоризм гласит, что когда сыновья женились и дочери вышли замуж, то «главная цель жизни родителей исполнена». Крайняя потребность иметь потомство, приводить к чрезвычайно уродливым явлениям. Дети, подверженные эпилепсии, разным другим болезням и совершенные идиоты все могут и должны жениться, чтобы в свою очередь иметь детей, иначе души их и их предков не будут иметь спокойствия в загробной жизни. Существует обычай выдавать женщину замуж за Мертваго, если бы оставшаяся в живых вдова последнего вторично вышла замуж. Это делается с целью восполнения пробелов в семейном кладбище, причём желающими сочетаться таким браком являются обыкновенно вдовы, которые этим способом получают возможность избегнуть голодной смерти. Нередко случается, что сын умрёт прежде своей женитьбы. В таком случае, желательно усыновить не сына, а внука, и с этой целью введён обычай женить Мертваго на мертвой и дать этой чете живущего сына. С этой целью семейство умершего юноши старается подыскать только что умершую девушку подходящего возраста. Брак и похороны [426] совершаются одновременно в смешанной процессии, которая заканчивается перенесением гроба мертвой невесты на фамильное кладбище, где его помещают рядом с гробом умершего юноши, а вновь нареченный внук поклоняется праху своих новых мёртвых родителей и исполняет обычные церемонии.

С тою же целью иметь жену и потомство, во что бы то ни стало, практикуется в широких размерах продажа девочек в рабство, похищение законных жён и конкубинатство. Часто случается, что во время несчастных годин муж и жена, доведенные до крайности голодовкой, отправляются вместе в какой-нибудь отдаленный богатый уезд и здесь, называя себя братом и сестрой, перебиваются подаянием, переходя из деревни в деревню с котомкой за плечами. Между тем, мнимый брат высматривает лиц, нуждающихся в невесте и, наметив таковых, предлагает уступить свою сестру по сходной цене, конечно, более дешевой, чем при сватовстве обычным порядком. Торг окончен, деньги уплачены и «сестра» водворена в доме своего нового мужа. Новь один прекрасный день она исчезает со всем приданым, полученным от новой семьи, присоединяется к своему первому мужу, поджидающему ее в условленном месте, оба возвращаются в свою деревню и заживают на славу.

В 1878 г. наем телег в провинции Чжили был крайне затруднителен, так как говорят все перевозочные средства в деревнях были за подряжены для отправки на юг транспортов женщин, закупленных посредниками. Южные провинции нуждались в женском населении, между тем, в Чжили, хотя и не было избытка в представителях прекрасного пола, но вследствие крайней голодовки их продавали за бесценок.

Взгляд на женщину, как на товар, непредставление жене никаких прав, которые должны бы уважаться мужем, часто ведёт к тому, что большинство девушек питает Инстинктивное отвращение к браку. В китайских газетах ежегодно упоминается об организованных обществах молодых девиц, которые дают обет безбрачия, а в случае принуждения родителей выйти замуж взаимно способствуют побегу и кончают жизнь самоубийством.

Все это вытекает по замечанию г. Смита, из конфуцианских доктрин, о которых мы упомянули в начале очерка и знакомство, с которыми даёт нам право назвать китайца материалистом.

Д. В. Путята.

(Продолжение будет).


Комментарии

1. Желающим познакомиться ближе с китайской наукой, мы должны рекомендовать сочинения: «Религия Востока», В. П. Васильев. «Принципы жизни Китая», С. М. Георгиевский. «The Chinese Classics», Dr. Legge. «Les livres sacres de l’Orient», Pauthier. «Middle Kingdom», J . W. Williams и др.

2. Подстрочный перевод сочинений Мэнцзы изложен во II томе. «The Chinese Classics.», J. Legge.

3. Предложение это не было принято иностранными министрами.

4. Васильев. «Религии Востока».

5. Официозный орган, издававшийся в г. Тяньзинь на китайском языке под руководством европейского редактора, англичанина Мики. Ныне эта газета прекратила свое существование.

6. Желающие ознакомиться с церемонией брачного обряда в Китае найдут подробные указания в соч. Георгиевского.

Текст воспроизведен по изданию: Очерки китайской жизни // Военный сборник, № 6. 1892

© текст - Путята Д. В. 1892
© сетевая версия - Тhietmar. 2014
© OCR - Кудряшова С. 2014
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Военный сборник. 1892