ПОПОВ П. С.

ДВА МЕСЯЦА ОСАДЫ В ПЕКИНЕ

Дневник: 18 мая — 31 июля ст. от. 1900 г.

Окончание 1.

2-го июля. — Из цзун-ли-я-мыня было получено сообщение, в котором иностранным представителям, в целях их безопасности, предлагается переселиться в здание министерства иностранных дел, в ожидании дальнейших мер для отправления, иностранцев в Тяньцзинь. Ответили, что посланники чувствуют себя в стенах посольств настолько же в безопасности, как и в здании министерства.

4-го июля. — Китайцы прекратили стрельбу, вероятно благодаря влиянию партии благоразумных, взявшей верх, вследствие, быть может, дошедших слухов о взятии союзниками Тяньцзиня. Настал период недельного затишья, в течение которого усталые и измученные ночными и денными неусыпными караулами наши храбрые защитники успели отдохнуть собраться с силами для продолжения неравной борьбы. Отдохнули также и все осажденные, измученные постоянными тревогами и нападениями на них врагов.

Пойман один ихэтуанец. Пять солдат из осаждавшего нас города Жун-лу добровольно заявились в германское посольство и сказали, что они имеют кое-что сообщить от своего [6] начальства. На допросе, произведенном им в английском посольстве, куда они были доставлены с завязанными глазами, они заявили, что главнокомандующие Жун-лу желает прекращения стрельбы и восстановления мирных отношений. Пользуясь этим посланники написали Жун-лу письмо, в котором объяснили, что ничем не оправданные, ничем не вызванные и противные международному праву нападения на иностранные посольства и другие учреждения были начаты китайцами, что иностранцы стреляют и возводят баррикады исключительно в целях самозащиты, конечно не имеют ничего против прекращения неприязненных действий и находят, что удаление китайских солдат и ихэтуаньцев из окрестностей посольств и других иностранных учреждений было бы лучшей для этого мерой. При этом выражено было желание о присылке разумного гражданского чиновника с известным положением дли объяснений. Стрельба прекращена.

5-го июля. — Сегодня возвратился из Тяньцзиня китаец, посланный туда 17-го июня японским посланником, и сообщил следующее. Он вышел через восточные ворота Ци-хуа, направился на Тун-чжоу, а оттуда на лодке в Тяньцзинь, куда, прибыл 22-го июня, но не мог войти в город, так как он был окружен китайскими войсками. Он обошел кругом городские ворота и напал на китайский отряд под командованием генерала Чжана, расположенный на С. от железнодорожной станций и бомбардирующий японский отряд, который занимал позицию на юге от станции. 26-го июня генерал Чжан был разбит, и посланнику удалось пробраться через японские линии и передать японскому консулу письмо его посланника. Во время пребывания в Тяньцзине ему удалось собрать следующие сведения: генерал Нэ был убит, тяньцзинские и окрестные миссионеры все отправились домой и Дагуские форты без затруднений были взяты иностранными войсками 4-го июня. 1-го июля союзные войска, после двухдневной атаки, овладели Тяньцзинем. 2-го июля он вышел из Тяньцзиня в сопровождении японского конвоя до второго моста. При этом он прибавляет, что до его прибытия в Тяньцзинь здесь не имели никаких известий из Пекина после 20-х чисел мая. Из ответа, принесенного этим гонцом японскому посланнику, мы с радостью узнали, что смешанный отряд из 24.000 японцев, 4.000 русских, 2.000 англичан, 1.500 американцев, 1.500 французов и 300 немцев около 7 — 8 июля выступил на выручку пекинцев.

В этот же день секретарь цзун-ли-я-мыня прибыл в [7] английское посольство и был принят всеми иностранными представителями у ворота посольства на баррикаде. Разговор касался снабжения осажденных льдом, яйцами, фруктами и овощами, а также пересылки телеграмм иностранными представителями своим правительствам. Со своей стороны секретарь выразил сожаление от своего правительства по поводу действий ихэтуаньцев, которые одни вызвали затруднения между Китаем и иностранными державами. Что за бесстыдная и наглая ложь!

6-го июля. — Хотя перемирие продолжается, но министры в весьма в вежливых выраженных отказались переслать в Петербург телеграмму нашего посланника, под предлогом разгара военных действий в Тяньцзине. Нашему посланнику, а равно и другим, в странах которых есть китайские представители, цзун-ли-я-мынем прислано сообщение, при котором препровождена копия телеграфного послания богдохана Его Величеству; в нем, во имя традиционной двухсотлетней дружбы, он просит содействия Государя к разрешению настоящих затруднений. В тот же день получено письмо князя Цина, адресованное английскому посланнику, в котором он, выражая опасение, что правительству трудно будет справиться с ихэтуаньцами, угрожающими во что бы то ни стало сжечь все посольства и будто бы ожидающими значительных подкреплений от своих собратьев из Маньчжурии и Сань-си, советует посланникам и всем другим иностранцам, под надежной охраной китайских отрядов Сун-цина и Сун-Ван-линя удалиться на время в Тяньцзинь и заявляет, что правительство слагает с себя ответственность за возможные несчастья. Затаенная мысль этого предложения вполне очевидна. После взятия союзными войсками Дагуских укреплений и Тяньцзиня и погрома главных китайских сил, путь к Пекину сделался совершенно открытым; а так как главным поводом движения союзников на Пекин является спасение посланников и других иностранцев, осажденных китайскими войсками и ихэтуаньцами, то с уходом иностранцев из Пекина в Тяньцзинь и движение союзников на Пекин теряет свой смысл и делается совершенно излишним.

7-го июля. — Мира продолжается. Китайцы начинают ухаживать за посланниками. Им прислано из Цзун-ли-я-мыня от имени богдоханши 2 воза арбузов и воз тыкв, огурцов и бадиджанов, стоимость которых, по моему мнению, должна быть потом вычтена из суммы вознаграждения за убытки.

На предложение князя Цина о выезде в Тяньцзинь сэр [8] Клод от имени дипломатического корпуса отвечал, что пребывание посланников в Пекине способствует налаживанию дел к общему удовольствию, тогда как с выездом их дружественные отношения должны будут прерваться и для их восстановления потребуется немало времени. Что же касается охраны - то как это возможно что в Пекине и в пути все будет тоже самое. Каким же образом китайское правительство будет в состоянии охранять нас в пути, и не способно защитить в столице? Ясное дело, что все зависит от желания.

8-го июля. — В пекинской правительственной газете, которую нам опять удалось заполучить, за последние 20 дней помещено несколько указов, касающихся нынешних событий. Так, в номере от 5-го июля помещен указ о взятии союзными войсками Дагуских укреплений, в котором говорится, что, “несмотря на взятие этих фортов, китайское правительство, не желая легкомысленно порвать отношения с иностранными державами, неоднократно издавало указы об охране посольств и теперь вменяет в обязанность высшим и низшим провинциальным властям, на основании договоров, оказывать защиту и покровительство всем без исключения иностранцам, живущим в Китае. Вместе с этим в указе выражается изумление по поводу убийства у ворот Юн-дин японского чиновника и глубокое сожаление по случаю убийства германского посланника предписывается принять все меры к поимке и наказанию злодеев и представить общий доклад касательно иностранцев, погибших во время смут, и пострадавшего имущества.

Указ этот показывает, что взятие союзниками Дагуских укреплений и Тяньцзиня подействовало удручающе и в то же время отрезвляющим образом на китайское правительство, которое, несмотря на свое крайнее ослепление, поняло наконец, что полчища ихэтуаньцев, под предводительством князя Чжуана, вице-канцлера Гана и генерала Ин-няна и Ланьгуна, брата Дуань-вана, открыто поставленными им во главе, даже в соединении с правительственными войсками, не в состоянии спасти его от грозной опасности.

Отдельными указами, помещенными в той же газете, предписывается образовать бюро шпионов и, учитывая неработающий телеграф, восстановить прежнюю курьерскую службу, а также возвещается о назначении Ли-Хун-чжана чжилийским генерал-губернатором и о смерти генерала Нэ, павшего в сражении под Тяньцзинем. В ней также помещен подробный доклад [9] чжилийского генерал-губернатора Юй-лу о сражении в Сису (недалеко от Тяньцзиня) и взятии, 28-го июня, арсеналов союзными войсками.

Сегодня главный инспектор таможен сэр Роберт Гарт получил из цзун-ли-я-мыня два письма, из которых одно с выражением удовольствия, что он жив и здоров, и изумления, что дом и имущество его сожжены!

9-го июля. — Министры прислали сэру Клоду письмо с уведомлением, что они послали было лед для посланников, но ихэтуаньцы его не пропустили! Трудно поверить, чтобы это писали государственные люди.

11-го июля. — Атака и стрельба в час ночи, продолжавшаяся всего минуть пять.

Командир японского десанта, полковник Шиба, передает, что сегодня на японскую баррикаду заявился дун-фу-сянский солдат и сообщил, что 4-го июля иностранный отряд, будто бы, занял Ян-цунь, торговое местечко в 30-ти верстах от Тяньцзиня по дороге в Пекин; 6-го, за Ян-цунем произошло сражение, в котором китайцы были разбиты; что иностранный отряд, будто бы, находился в 40 ли (20 верст) на С. от Ян-цуня в то время, когда 150 раненых дун-фу-сянцев были отправлены в Пекин.

Из того же источника сообщают, что у Хэ-си-у, на полпути от Пекина, произошло большое сражение, и китайцы были отброшены. Стоит заметить, что за каждое известие полковник Шиба платил дун-фу-сянцу, кажется, 10 долларов; вследствие этого некоторые полагают, что ловкий солдат сам фабрикует известия с целью получения награды. Как бы там ни было, но эти известия имеют свою хорошую сторону, поддерживая бодрость духа в осажденных, в чем они, после месячной осады, очень нуждаются. Ночью удалось отправить курьера в Тяньцзинь за 200 долларов.

12-го июля. — Из цзун-ли-я-мыня получено три письма, в двух из которых посланникам предлагают телеграфировать au clair своим правительствам, что их семья находятся в полном здравии и благополучии, а в третьем снова просят о временном отъезде из Пекина в Тяньцзинь, положительно ручаясь за вполне благополучное прибытие туда водным путем через Тун-чжоу и просят заблаговременно известить министров для того, чтобы позаботиться приготовлением необходимого количества лодок и продовольствия; при этом они находят, что переговоры лучше вести в Тяньцзине, что охрана посланников и [10] других иностранцев в Пекине труднее из-за своей продолжительности, чем трехдневная охрана, необходимая для прибытия в Тяньцзинь. Спорадическая стрельба продолжается ночью.

13-го июля. — Дун-фу-сянец, уже известный нам, сообщил полковнику Шиба, что 11-го июля, в 10 ч. утра, китайские войска, под командованием генерала Чжана, были атакованы иностранными войсками в 30 ли на Ю. от Хэ-си-у и отброшены к этому селению; что 12-го июля они снова были атакованы союзными войсками уже в Хэ-си-у и с большими потерями отброшены за 10 ли на С. от этого местечка.

14-го июля. — Отдельная стрельба китайцев продолжалась всю ночь. Но эти недружественные действия с одной стороны нисколько не мешали проявлению вежливой заботливости — с другой. Цзун-ли-я-мынь, опять-таки от имени богдоханши, прислал посланникам 4 воза арбузов, 4 воза тыкв, бадиджанов и огурцов, 24 куска льда и около 40 пудов муки. Лишенные во все время осады всякой зелени, столь необходимой в Китае в летнюю жару, мы с удовольствием и без боязни приняли эти дары данайцев. Получено письмо князя Цина и его товарищей с милым предложением — из-за тесноты помещения в посольствах, жары и восстановления спокойствия в столице (!?), выпустить из них китайцев-христиан, которые в немалом количестве находятся там, для того, чтобы они спокойно вернулись к своим мирным занятиям. Хорошее предложение людям, лишенным крова, может быть, кровных родных и всего! Это письмо, кажется, не было даже удостоено ответа.

15-го июля. — Отдельная и значительная стрельба китайцев продолжается. В течение почти полуторамесячной осады некоторые из наших врагов достигли в стрельбе замечательной степени искусства и поразительной меткости. Так, я сам был свидетелем, как один субъект в глубокую, хотя и лунную ночь, девять раз кряду попал в одно и то же место на одном дереве, стоящем перед верандой нашей квартиры.

Не особенно утешительные вести получены из Тяньцзиня с курьером-мальчиком лет 14, вернувшимся оттуда сегодня в 4 часа утра. Он принес письмо английского консула в Тяньцзине, г. Карлса, от 9-го июля, служащее ответом на письмо его посланника от 4-го июля, следующего содержания: “Высадилось 24.000-ое войско, 19.000 из них здесь. Генерал Газли ожидается завтра. Русский отряд — в Бэй-цане 2. Много войска в [11] пути, если только у вас хватит продовольствия". Письмо это крайне изумило всех нас своей неопределенностью и, вместо надежды и утешения, повергло в уныние. Для нас жизненно важно было знать, хотя бы приблизительно, когда союзный отряд собирается выступить в Пекин — выручать нас. Много горьких упреков и насмешек было отпущено по адресу бедного Карлса, человека, в сущности, весьма неглупого и опытного. Непосредственным результатом его письма стало уточнение количества всех наших продовольственных запасов и уменьшение рационов конины и риса на половину. Особенно это было тяжело для наших защитников-матросов, несших адскую службу и вынужденных довольствоваться несколько более, чем полуфунтом конины в день. А делать было нечего. Из-за неизвестности когда ожидать прибытия союзных войск, мы никоим образом не могли выдавать продовольствие полностью, которого тогда едва ли бы хватило еще на две недели.

Опять письмо князя Цина и его товарищей, в котором эти сановники продолжают рекомендовать иностранцам временное убежище в Тяньцзинь, мотивируя это тем, что скученная жизнь в стенах посольств в знойное время может вызвать хандру и уныние! Для переезда до Тун-чжоу будут приготовлены носилки и тележки, а из Тун-чжоу — лодки с необходимым количеством припасов. Конвой будет состоять из войск Сун-цина и Вань-Сун-линя. Какая заботливость даже о душевном нашем состоянии! Письмо это, как и следовало ожидать, было оставлено без ответа. Бедный Бэй-тан (католический собор), говорят, подвергается атаке со стороны Ли Бин-хэна 3, который прилагает все усилия к его уничтожению и его славных защитников.

16-го июля. — Китаец, посланный японцами в Ма-тоу (40 верст от Пекина), сообщает, что иностранные войска трех национальностей — в Ань-пине; у китайцев недостаток в амуниции; лодки с казенным рисом, идущие с юга, — в руках иностранной армии. Солдат из конвоя Дун-фу-сяна сообщает, что иностранные войска двинулись было из Ань-пина на Ма-тоу — что вовсе недалеко от Пекина, — но снова были отброшены китайцами к Ань-пину. Рабочий китаец, посланный кем-то в Чан-пин-чжоу, сообщил невероятную новость, что, будто [12] бы, русская колонна движется через Монголию к Калгану, о чем он, будто бы, слышал от китайцев, бежавших из Калгана из-за слухов о приближении русского отряда. А другой рабочий китаец, доставивший пекинскую газету, рассказывает, что дня два-три тому назад Ян-цунь был совершенно уничтожен иностранными войсками, которые неукоснительно двигаются веред, что императрица желает, чтобы Дун-фу-сян и Жун-лу со своими войсками сопроводили ее в Си-ань-фу, древнюю столицу Китая, но они противятся этому и рекомендуют, чтобы Ли-Бин-хэн помог им сокрушить нас.

17-го июля. — Сегодня г. Гарт получил от китайских министров письмо, в котором они, сообщая ему, что иностранные правительства, не имея известий от своих представителей и опасаясь за их судьбу, прибегают к угрозам по отношению к китайским представителям, просят его написать au clair телеграмму о том, что иностранцы все живы и здоровы, которую они и поместят в газетах для общего успокоения. На это сэр Роберт предполагает ответить, что если бы он написал au clair всю правду о неслыханном и ужасном положении иностранцев в Пекине, то ему никто бы не поверил, и советовать им, для выхода из сложившейся ситуации, в которое они себя поставили, поторопиться разрешить посланникам связаться со своими правительствами шифрованными телеграммами.

Передают, что, в виду скорого приближения иностранных войск, все пекинские ворота, за исключением западных и восточных, будут готовы к баррикадированию — камни и мешки с землей навалены возле них. Говорят также, что атака на католический собор Бэй-тан отбита с громадными потерями для ихэтуаньцев.

В течение ночи китайцы построили баррикаду на северном мосту, которая важнее моста на Посольской улице и проход через нее крайне опасен; мало того, сообщение от главных ворот английского посольства с японцами и французами через канал стало невозможным, так что пришлось связаться через туннель.

18-го июля. — Получено письмо от князя Цина и других сановников, в котором сообщается, что иностранные представители напрасно беспокоятся за судьбу обращенных христиан, в случае их освобождения из стен посольства, так как был бы издан указ, в силу которого правительство оказывало бы им покровительство и защиту наравне со своими [13] подданными язычниками. Что же касается жалобы на возведение на северном мосту баррикад, то это сделано для удобства и безопасности проезда, а стрельба была начата не китайцами, а иностранцами; что это — взаимное недоразумение, которое не поведет к дальнейшим атакам.

Пo поводу атаки на католический собор Ли-Бин-хэном, на что было обращено внимание князя, от него также было получено письмо со следующим объяснением: “Бэй-танское дело обязано своим происхождением тому, что обращенные христиане выходили по всем направлениям для грабежа съестных припасов; некоторые из них, вооруженные ружьями, во время задержания, стреляли из них. Это вызвало гнев и негодование среди народа, который, соединившись с ихэтуаньцами, совершал на собор постоянные атаки. В настоящее время издан указ касательно того, что если обращенные не будут выходить на грабежи, то они, как дети одного и того же отечества, будут пользоваться покровительством, и атаки на них будут прекращены. Что же касается защиты иностранцев на пути в Тяньцзинь, то это дело вовсе не легкое, и только после многих хлопот и когда стало возможным дать гарантию против несчастий, предложение об этом было изложено письменно. Мы не решились бы умышленно обманывать вас. Мы просили бы вас (сэра Клода) и других иностранных представителей не беспокоиться слишком и принять решение относительно временного отъезда из Пекина".

Распространившийся накануне слух о предполагаемой ночной атаке на иностранцев 10.000-ой армии дун-фу-сянцев с 8 орудиями, к нашему счастию, не оправдался. Была только обычная стрельба, к которой мы давно уже привыкли.

19-го июля. — Полковником Шиба получено из Тяньцзиня письмо следующего содержания: “Письмо ваше от 9-го июля получено. Отправление союзных войск из Тяньцзиня замедлено затруднениями по организации транспорта; но они выступят дня через 2-3. Напишу снова, как только время прибытия в Пекин будет определено". Корреспондент газеты “Times", d-r Morrison, получил с тем же посыльным письмо, по содержанию почти тождественное с вышеприведенным. Кажется, нам не долго еще придется страдать и спасение наше недалеко. Блеснул луч светлой надежды, и мы все снова ожили, несмотря на то, что самые здоровые и неутомимые между нами в последнее время стали выглядеть усталыми и разбитыми телесно и душевно. [14]

Сегодня же получена, хотя и искалеченная, но тем не менее подлинная телеграмма из Лондона. День ее отправления не помечен, но, скорее всего, она была отослана между 8 — 11 июля. Она ссылается на письмо японского посланника, барона Ниси, и на телеграмму американского посланника Конджера; из чего можно заключить, что истинное положение здешних дел известно всему миру. Телеграмма также сообщает, что китайские войска, после кровопролитного сражения в Тяньцзине, обращены в бегство, что делаются поспешные приготовления к нашему освобождению; далее в ней ставится вопросы “охраняет ли нас китайское правительство и снабжает ли съестными припасами?" Охраняет ли и снабжает ли? Разве не позор для всех цивилизованных наций, когда ставится такой вопрос? Ведь такой вопрос означает, что представители всех наций в Пекине лишены возможности сами снабжать себя и что, следовательно, они — пленники? Казалось бы, что самые энергичные и действительные меры должны бы быть тотчас же приняты к их освобождению, вместо бесплодного оплакивания их горькой участи. Впрочем, чего же другого можно было ожидать от большей части современных правительств, вся политика которых основана на погоне за долларом и на полном презрении ко всему высокому, человеческим принципам, долженствующим составлять основу бытия, как частных лиц, так и государств во взаимных их отношениях между собой. Будь побольше справедливости и гуманности в отношениях гордых своей цивилизацией западных народов к многомиллионному народу дальнего востока, мы никогда не были бы актерами в той ужасной драме, которую нам поневоле приходится разыгрывать. Что посеешь, то и пожнешь.

20-го июля. — М-с Laury получено письмо от мужа из Тяньцзиня, от 17-го июля, которое было сообщено ей в извлечении для всеобщего сведения. Сущность его заключалась в следующем: “Посыльный прибыл из Пекина в предыдущую пятницу. 9-й и 14-й полки Соединенных Штатов уже в Тяньцзине, 6-й кавалерийский полк — в Дагу. Несколько полков уже двигается на Пекин. 17-го ч. до полудня произошло сражение у Бэйцана. Сегодня получено известие, что ихэтуаньцы избили христиан в Шань-хай-гуане и других местах. Между русскими и китайскими войсками произошло сражение в Цзинь-чжоу. Тяньцзинь полон иностранных войск, которые все время продолжают прибывать. Железная дорога открыта до Тан-гу. [15] Бэй-дай-хэ, летняя и, в последнее время, модная резиденция иностранцев, уничтожена ихэтуаньцами. Американский консул в Тяньцзине сообщает своему посланнику, что иностранный поселок в Тяньцзине подвергся тридцатидневней бомбардировке и девятидневной осаде. Союзные войска выступают к вам, вероятно, завтра". — Американскому посланнику, кроме того, полковник 41-го пехотного полка сообщает, что десятитысячный отряд готов к наступлению на Пекин.

Сегодня, положительно, день утешительных известий. Из другого источника из Тяньцзиня сообщают, что иностранный сеттльмент был освобожден 15-го июля, Сеймур — 11-го, восточный арсенал взят 13-го, западный — 27-го, а Тяньцзинь взят 1-го июля. “Выступаем двумя колоннами в 10.000 чел. Англичане, американцы и японцы выступят через несколько дней в числе 40.000. Первая колонна будет отвлекать от вас неприятеля. Будет 8 полков американской пехоты, 3 кавалерии и 2 батареи. Неприятель сильно окопался в 17 милях на С. от Тяньцзиня и в двух пунктах далее".

Обнародован печальный указ без числа, по предположению от 15 — 16-го июля, следующего содержания: “Против товарища министра чинов, Сюй-Цзин-чэна, и члена жертвенного приказа, Юань-чана, состоявших членами министерства иностр. дел, неоднократно поступали обвинительные доклады, что они пользуются плохой репутацией, в иностранной политике руководятся личными интересами, при аудиенциях без стеснения делают взбалмошные представления, зловредными словами смущают правительство и даже стараются посеять в нем семена раздора. Таковые преступления составляют великое непочтение, и мы на страх другим повелеваем предать их смертной казни. Быть по сему". Так трагически окончил свою карьеру симпатичный Сюй, бывший долгое время китайским посланником в Петербурге и председателем восточно-китайской железной дороги. Юань-чан был около 13 лет секретарем иностранной коллегии, затем окружным инспектором, управляющим финансовой и гражданской частями в одной из провинций и, наконец, членом иностранной коллегии; это известный археолог, в особенности хорошо знакомый с историей и древностями застенного Китая. Оба эти сановника погибли за то, что, на совещании чинов империи, под личным председательством богдоханши и богдохана, открыто назвали нападение и бомбардировку иностранных посольств актом [16] безумия, гибельным для династии в Китая, и требовали немедленного его прекращения.

Сэр Роберт Гарт получил из Тяньцзиня письмо от 15-го июля, следующего содержания: “Письмо ваше от 8-го протелеграфировано домой. Мужайтесь! Помощь скоро придет. Войска непрерывно прибывают. Неприятель — в Бэй-цане. Японцы и русские наступают на него. По Ян-цзю-цзяну — волнение. Генерал-губернаторы стараются поддерживать порядок. Ли-Хун-чжан — в Шанхае. Маньчжурия восстала. У русских там дел невпроворот. Нючжуан много пострадал. Германия и Америка высылают, каждая, по 15.000 чел. Италия — 5.000". — Вот вам и дешевое, бескровное приобретение Маньчжурии, о котором так мечтали и говорили вслух многие. Только те приобретения дешевы и прочны, которые основаны на уважении к праву и справедливости.

Получено письмо князя Цина и его товарищей, в котором он извещает, что, по вопросу о временном отъезде посольств и иностранцев последовал указ, которым канцлеру Жуну поручено избрать способных гражданских и военных чинов с отрядами для охраны. “Канцлер Жун, на которого возложено это важное поручение, осмелился беспрекословно принять его только после продолжительного и всестороннего обсуждения всех подробностей его и установления зрелого плана. Поэтому мы считаем долгом просить иностранных представителей быть совершенно спокойными относительно безопасности в пути и продолжаем надеяться, что вы поторопитесь сообщить нам о дне вашего отъезда для того, чтобы мы имели возможность устроить все.

“Что же касается ночной бомбардировки, то это опять-таки — взаимное недоразумение; но хорошо, что каждая сторона осталась в своих позициях. Эта стрельба — тоже, что вечерний бой барабана и утренний звон колокола, — явления обычные, не заслуживающие серьезного внимания".

В этот же день от князя было получено письмо сэром Клодом с препровождением ему шифрованной телеграммы от маркиза Солсбери и присовокуплением, что все посланники могут посылать через цзун-ли-я-мыня мирные телеграммы своим правительствам. Как видно, совет, данный китайским министрам сэром Робертом Гартом, отрезвил их и произвел желаемое действие.

22-го июля. — Помещаем подлинный указ касательно временного отъезда посольств в Тяньцзинь. “Вследствие [17] беспорядков, произведенных в окрестностях столицы язычниками и обращенными, между Китаем и иностранными государствами вспыхнула война. Несмотря на это, мы считаем нашим долгом охранять иностранных представителей в Пекине. Князья и сановники иностранной коллегии неоднократно письменно осведомлялись об их здоровье. В то же время, в виду сильного брожения умов в столице, они вступили в переговоры с иностранными представителями касательно благополучного препровождения их под военной охраной в Тяньцзинь, с целью избавить их от страха и тревоги. Исходя из этого мы поручили канцлеру Жуну избрать способных военных и гражданских лиц высокого ранга, которые бы с надежными войсками сопровождали их до Тяньцзиня. Если бы в пути встретились злоумышленники, желавшие напасть ради наживы, то таковые должны быть казнены. Да не будет допущено ни малейшей оплошности. Если бы, до того, как покинуть столицы, посланники пожелали отправить своим правительствам телеграммы, то коллегией иностранных дел должны быть приняты меры к передаче их в том случае, если они будут написаны au clair. Быть по сему".

Накануне получения нами подлинного вышеприведенного указа, министры, жалуясь на неполучение от посланников ответа о временном отъезде их из Пекина, заявляют в письме, что ими неоднократно были получены от своих представителей за границей телеграммы о том, что министры иностранных дел всех государств настаивают на скорейшем сопровождении их представителей из Пекина в Тяньцзинь. А так как теперь все посольства уже пользуются правом телеграфных связей со своими правительствами, то коллегия иностранных дел считает долгом просить представителей, чтобы они, обменявшись взглядами со своими правительствами, назначили срок выезда и уведомили их поторопиться с необходимыми приготовлениями.

23-го июля. — За исключением нескольких незначительных телеграмм, полученных некоторыми посланниками через цзун-ли-я-мынь, и извещения о трагической кончине итальянского короля Гумберта, никаких существенных новостей не было.

Около двух часов ночи китайцами была открыта с севера, из хань-линя (академии наук), и с запада, с Монгольской площади, весьма сильная пальба, продолжавшаяся около часа. Похоронен матрос Иван Арбатский, убитый накануне при возведении банковской баррикады. Мир праху твоему, наш доблестный защитник! [18]

Послан ответ на письмо коллегии иностранных дел, в котором декан дипломатического корпуса от лица своих коллег просто заявляет, что для выезда посланников им необходимо получить инструкции от своих правительств, за которыми они и обращаются к ним по телеграфу.

24-го июля. — Ночь спокойная. Получено письмо князя и других по поводу оживленной пальбы в прошлую ночь. Вчера вечером, говорит князь, именно в то время, когда идут переговоры о временном отъезде посланников из Пекина в Тяньцзинь под надежной охраной, иностранные солдаты совершили мощное нападение на китайский пост, сопровождавшийся страшным криком и ужасной пальбой, раскаты которой положительно походили на настоящее сражение, а не на обыкновенную, случайную пальбу. Что наши войска отвечали им — это разумеется само собой. Но если бы, под влиянием взаимного озлобления, произошла схватка, то это несомненно привело бы к большому несчастью. Известие об этом совершенно изумило нас, так что мы, теряясь в догадках об истинных причинах этого столкновения, считаем долгом настоящим письмом осведомиться об этом.

25-го июля. — Погода прекрасная, но, к сожалению, нам, невольным пленникам, можно насладиться ею только в стенах посольств, да и то с осторожностью.

Английским посланником получено из цзун-ли-я-мыня известие о смерти герцога Эдинбургского, с выражением соболезнования от лица китайского правительства, а около полуночи с севера и с запада китайцами была открыта усиленная пальба, продолжавшаяся, впрочем, не особенно долго. Потрудитесь совместить эти два факта!

Был проведен аукцион, где выставлялось разное имущество, найденное в доме одного богатого китайца. Этот дом был занят дня три тому назад, в качестве, будто бы, важного стратегического пункта. Это мнение разделяли, казалось, только одни англичане. Не будучи стратегом, я не могу судить об этом, но знаю только то, что занятие это вызвало с китайских постов, расположенных вблизи посольств английского и русского, стрельбу, хотя и редкую, но продолжавшуюся несколько дней, да кроме того создало для наших волонтеров один лишний пост.

28-го июля. — Посланец, отправленный г. Тиюксбери на встречу союзным войскам, возвратился сегодня с письмами от японского и английского генералов. Он рассказал, что 25-ого числа он встретил лодки, нагруженные раненными [19] китайцами, разбитыми близ Сян-хэ. В среду после полудня он проследовал с центральным отрядом в Чуань-чан, в 9-и верстах на юг от Хэ-си-у; в четверг поутру выступил с этим отрядом, который надеется прибыть в Хэ-си-у после полудня. Оставив отряд, он вернулся в Пекин по западной дороге. Авангард, по мнению посыльного, находится в настоящее время в Хэ-си-у. Посыльный сообщил, что в отряде мало китайской прислуги, но много вьючных животных, которых ведут японцы. Русских видел мало, но видел несколько сот сипаев. Китайцы оказывают мало сопротивления. Следующее письмо получено было полковником Шиба от генерала Фукушима: “Лагерь в Чан-цзяне, в одной версте на С. от Южного Цай-цуня. 26-го июля 1900 г. — Японские и американские войска разбили неприятеля 21 ч. близь Бэй-цана и заняли Ян-цунь 6-го, а утром того же дня союзные войска англичан, американцев и русских, вышли из Ян-цуня и, когда продвигались на С, мной получено было ваше письмо в деревне Южный Цай-цунь. Очень приятно было узнать, что иностранная община в Пекине геройски держится. Верьте мне, что горячее и единодушное желание генерал-лейтенанта и всех нас — прибыть в Пекин как можно скорее и освободить вас от опасного положения. Если не встретится какое-либо непредвиденное обстоятельство, то союзные войска будут в Хэ-си-у 9-го, в Матоу 10-го, Чжан-цзя-вани 11-го, Тун-чжоу 12-го и вероятно 13-го или 14-го августа по н. с. в Пекине".

От генерала Гезли была получена из Цей-цуня от 8-го августа следующая коротенькая записка: “Сильная союзная армия движется, дважды разбила неприятеля. Мужайтесь".

Только тот, кому пришлось вынести двухмесячную осаду со всеми ее ужасами, и притом при наших невероятных условиях, может понять всю полноту благодарности Богу и радости, охватившей всех, что близок конец страданиям и недалек час избавления.

29-го июля. — С каждым днем редеют ряды наших защитников. Сегодня не вражеская пуля, а убийственная дизентерия уложила в преждевременную могилу русского матроса.

30-го июля. — В полночь китайцы открыли сильную пальбу по английской, французской и немецкой миссиям. Во французской убит один матрос и ранен австриец; в немецкой также ранен один солдат.

Относительно открытия рынка для закупки продовольствия, [20] о чем сэр Клод писал в коллегию иностранных дел, ему отвечали, что продавцы боятся отправляться в посольства, из опасения подвергнуться выстрелам иностранных солдат, и предложили отправлять ежедневно в 9 ч. утра чиновника в английское посольство, для принятия и исполнения продовольственных заказов иностранцев.

После обедни опустили в безвременную могилу нашего матроса, умершего от дизентерии, под пение нашего любительского хора, которому, к сожалению, в течение осады не раз приходилось исполнять эту печальную обязанность.

Китайцы продолжают усердно стрелять по русскому и английскому посольствам, несмотря на то, что, испуганные вероятно приближением союзных войск, которые, — по рассказу пришедшего во французское посольство китайского кули, разбили Китайцев между Чжан-цзя-вань и Тун-чжоу, — цзун-ли-я-мынь, письмом на имя английского посланника, просил о немедленной встрече для переговоров о прекращении войны. “В письме вашего превосходительства, от 7-го июля, — говорит цзун-ли-я-мынь, — между прочим, было объяснено, что присутствие иностранных представителей в столице облегчит решение всех дел к общему удовольствию, тогда как, с их выездом в Тяньцзинь, дружественные отношения порвутся совершенно, и восстановление мира потребует неизвестно сколько времени. Заявление это показывает, что ваше превосходительство, при соображении общего положения дел, не забываете и старой дружбы. Так как все иностранные представители находятся еще в столице, то мы (князь и сановники) решили, согласно мысли вашего прежнего письма, посетить вас и других представителей сегодня, для переговоров о предварительном приостановлении военных действий, и просим назначить час".

Чуют правду, чуют приближение беды неминуемой, чуют, что близок час возмездия за пролитую кровь, сожженные и поруганные храмы и посольства, что дни их, покрытой седой древностью и вековой пылью, столицы сочтены, — оттого так заметались и заторопились.

Ожесточенная стрельба, начавшаяся с четырех часов пополудни, продолжалась всю ночь. В 9 часов шальная пуля сразила французского офицера Labrousse, стоявшего у дверей своей комнаты. От шума и грохота пуль и снарядов не было возможности сомкнуть глаза.

31-го июля. — Китайцы продолжают пальбу не только из [21] ружей, но и из орудий, несмотря на то, что в 11 часов члены иностранной коллегии должны прибыть в английское посольство для мирных переговоров с посланниками. Визит этот, однако, не состоялся. Члены этого почтенного учреждения написали, что важные дела не позволяют им посетить посланников, и в том же письме имеют дерзость и нахальство — жаловаться на то, что иностранные солдаты открыли вчера сильный огонь, убили одного ротного командира (по словам сэра Роберта Гарта, самого командира отряда, генерала Чжан-цзюня) и ранили 26 нижних чинов; называть эти действия недружелюбными и — просить, чтобы наши командиры удерживали солдат от стрельбы! Как будто вся гнусная, не имеющая прецедентов в истории, осада иностранных представителей и других иностранцев, с их женами и детьми, не является актом проявления высшей враждебности и разнузданной дикости! Вероятно, истинной причиной отказа министров от визита, предложенного ими же самими, послужила боязнь подвергнуться казни за неисполнение поручения, обреченного на неудачу.

Китаец-католик, которому удалось проникнуть за неприятельские баррикады в восточную часть маньчжурского города, между прочим, передавал следующий характерный рассказ о разговоре, происходившем, будто бы, между представителем мирной политики, хотя и не выдающимся человеком, президентом иностранной коллегии, князем Цином, и отцом наследника престола, главой ихэтуаньцев, князем Дуанем, после всех поражений, понесенных китайцами. “Цин: — Ну, князь, как видишь, наша маньчжурская династия накануне неизбежной гибели. Где же твои 8.000.000 небесного воинства, обещанного тебе ихэтуаньцами? Пусть идут и спасают династию. — Князь Дуань поник головой и ничего не отвечал".

Ужасная ночь! В виду приближения союзной армии, осаждающие английское посольство китайские войска, вероятно, решились сделать последнюю попытку покончить с иностранцами. Семь раз в течение ночи они открывали со своих баррикад адскую пальбу по посольству, причем орудие, поставленное на юго-восточном углу желтого императорского города, вторило им. Это был беспрерывный хаос ружейного шума, сливавшегося с отраженными их раскатами в ночной тиши. С нашей стороны работало орудие Норденфильда и пулемет Максима. Китайцы подступали к ограде настолько близко, что, говорят, можно было слышать, как командир понукал их идти в атаку, но никто из его подчиненных, к нашему [22] благополучию, не выразил охоты к такому проявлению патриотического мужества. Все завершилось, в общем, благополучно. Жаль только, что был серьезно ранен в руку, с переломом кисти, бравый американский канонир, по нераспорядительности английского начальства оставленный у старого интернационального орудия без всякого прикрытия. В эту же ночь у японцев ранен доктор, а у немцев убит один рядовой. Осада несчастного Бэй-тана, с горстью его храбрых защитников, в эту ночь тоже была возобновлена неизвестно в который уже раз. У нас умер от дизентерии еще один матросик.

Глубокой радостью и благодарностью Всеблагому Промыслу исполнились сердца осажденных страдальцев при первых звуках канонады приблизившейся к Пекину союзной армии, услышанных ровно в два часа ночи... Спасены!

________

Скажем несколько слов, в заключение нашего дневника, о религиозно-политическом обществе “И-хэ-туань" (т. е. патриотическое общество), или “ И-хэ-цюань" (т. е. кулак долга и согласия) и о причинах его настоящего движения, а также и о том, каким образом могли бы быть улажены последствия этого движения.

Виновники неслыханной жестокости и зверств, инициаторы наглого нарушения неприкосновенности иностранных посольств, вместе с правительственными войсками в течение двух месяцев державшие их в осадном положении под постоянным огнем и повергшие свою родину в пучину неисчислимых бедствий, ихэтуаньцы не в первый раз являются на страницах китайской истории.

Так, в указе, изданном в правление императора Цзя-цина, в 1806 году, в числе других политических тайных обществ, подвергавшихся строгому преследованию законов, встречается и Ихэцюань. Чтобы обрисовать отношение тогдашнего правительства к этому обществу, мы позволим себе сделать извлечение из помянутого указа, данного на имя государственного совета. “Прокурор Чжоу Тин-сэнь представил нам доклад, в котором он просит подвергать строгому наказанию скопища негодяев. По его словам, в последнее время в провинции Цзян-нань, в областях ее Ин-чжоу, Бо-чжоу и Сней-чжоу, в провинции Хэ-нань, в области Гуй-дэ, и в провинции Шань-дун (откуда началось нынешнее движение ихэцюаньцев) в областях ее, Цао-чжоу, И-чжоу и [23] Янь-чжоу, появилась масса бездельников, которые, вооружившись мечами и собрав массы народа, образовали общества Шунь-дао (счастливого ножа), Ху-вэй-бянь (плети из тигрового хвоста), И-хэ-цюань и Па-гуа (восемь диаграмм) и бродят по селам и деревням, угнетая мирных жителей. Для спокойствия населения, подобных негодяев, конечно, следует подвергать самому строгому наказанию; нельзя давать разрастаться этой болячке и оставлять зло".

В докладе чжилийскаго генерал-губернатора Наяньчэна, которому поручено было произвести строжайшее дознание о разных политических сектантах того времени, в том числе и об ихэтуаньцах, мы встречаем о них много интересных подробностей, а равным образом и то, с какой неумолимой строгостью относилось тогдашнее правительство к этим вредным сектантам, которых нынешнее правительство называет патриотами и людьми мужественными. Вот этот интересный документ:

“Мной получен был указ вашего величества следующего содержания: Ван-бин-хэн иначе называется Ван-цэин-цзэн; его род, рассеянно проживавший в Луань-чжоу и Лулуне, занимался распространением махаянического толка Цин-ча и собирал деньги. Из Чжилийской провинции он отправился с той же целью в Ху-бэйскую и Цзян-наньскую и через третьи руки преподал учение мятежнику Фан Жун-шэну, явившемуся настоящим главой восстания и ныне уже пойманному и казненному в Ху-бэйе. Из доклада Наяньчэна мы усматриваем что весь род из фамилии Ван в Ши-фо-коу давно уже занимается распространением зловредной ереси, охватившей несколько провинций, и ныне многократно попадался в этом. В виду сего мы повелеваем Наяньчэну принять строгие меры к поимке всего этого рода и главных проповедников ереси казнить, а остальных отправить в ссылку, а все еретические книги их отобрать и препроводить нам. Необходимо вырвать эту ересь с корнем без малейшего послабления. Быть по сему". — “Верноподданному вашего величества в бытность его в Баодин-фу пришлось решать чрезвычайно много дел, касающихся превратных учений; благодаря этому, я несколько ознакомился с зловредными толками, распространяемыми в Чжилийской провинции и, во исполнение указа вашего величества, осмеливаюсь изложить то, что мне известно по этому предмету". Перечисляя разные зловредные учения, существовавшие в Шань-дунской провинции во времена Цянь-луна, докладчик, [24] между прочим, упоминает и толк И-хэ (долга и гармонии), составлявший отрасль учения Па-гуа (восемь диаграмм), последователи которого называли себя учениками некоего Хао, казненного в 1771 году. Только строгий и неусыпный надзор ближайшей местной власти за лицами, уже замеченными в распространении зловредных учений, и за семействами, принимавшими их, может, по мнению докладчика, содействовать полному их искоренению. При дальнейшем перечислении дел, касающихся зловредных учений, им разысканных и решенных, Наяньчэн, между прочим, указывает на дело некоего Гэ-ли-э из уезда Гу-чэн, распространявшего ихэцюанизм (т. е. кулак долга и согласия), именно ту самую секту, которая, в безумном, фанатическом ослеплении, подогретом насилиями иностранцев, решилась истребить их всех. В то время главари этого толка были преданы мучительной казни — расчленению на куски. В других уездах Чжилийской провинции Наяньчэном также были открыты последователи ихэтуанизма.

Таким образом, из вышеприведенных двух документов оказывается, что ихэтуанизм, или ихэцюанизм, был распространен в нескольких провинциях Китая не только в начале XIX-го столетия, но и в конце XVIII-го, и был строго преследуем правительством, как учение зловредное.

Ихэтуанизм составляет отрасль древнейшей политической секты Бай-лянь-цзяо (секты белого лотоса). Сущность этого учения заключается в изучении искусства фехтования кулаком и палкой, благодаря чему, будто бы, дух вселяется в человека, который тогда объясняет учение и преподает искусство владеть кулаком. Последователи этого учения утверждают, что посредством заклинаний они делаются неуязвимыми. В иepapхическом отношении у них есть названия первоучителя, старшего и младшего учителя.

Несмотря на крайне суровые меры, последователи ихэтуанизма не были истреблены совершенно, а только присмирели и терпеливо выжидали случая, чтобы снова приняться за свою зловредную и разрушительную работу.

Вражда между китайцами-язычниками и китайцами-христианами, порожденная не всегда законными действиями последних и их духовных руководителей по отношению к первым, — что особенно замечалось со времени тяньцзиньских трактатов 1858 г., предоставивших широкие права христианской пропаганде, — а с другой стороны насильственная политика цивилизованных иностранцев по отношению к Китаю, силой и угрозами [25] вырывавшая у него всевозможные исключительные права и привилегии и завершившаяся открытыми территориальными захватами, породили в правящих и ученых кругах Китая чувство негодования и злобы против просветителей и послужили благоприятной почвой для ихэтуаньского движения. Все условия сложились в его пользу. В лице губернаторов в провинции Шань-дун, Ли-Бин-хэна и затем Юй-сяна, ихэтуаньское движение, начавшееся в этой провинции, нашло не только попустителей, но открытых покровителей своей дьявольской работы, а голодный люд пораженных неурожаем северных провинций, местные негодяи, в которых никогда нет недостатка в Китае, и, наконец, масса распущенных, по недостатку у казны средств, солдат и милиционеров, — в надежде на добычу, явились как нельзя более подходящим материалом для пополнения рядов ихэтуаньцев, к которым более мирное местное население присоединялось уже из боязни за свою жизнь и имущество, или же по чувству личной мести.

А что у Китая, говоря откровенно, не было никаких оснований дружелюбно относиться к иностранцам — для этого достаточно беспристрастно заглянуть в истории их сношений с ним за последние шестьдесят лет. К стыду цивилизованных народов Запада мы должны сознаться, что не видим тут ничего другого, кроме бесконечного ряда насилий и эксплуатации, никогда не прилагавшихся в такой мере ни к какой из стран миpa, за исключением разве одной Индии. Пальма первенства на поприще насилия и эксплуатации, как везде и всегда, так и здесь, в Китае, принадлежала владычице морей. Война из-за опиума, уничтожения торговли которым, как предметом, подрывавшим умственные и физические силы китайцев и разорявшим их семейное благосостояние, так горячо добивался император Дао-гуан, окончилась нанкинским договором 1843 года, по которому Англия приобрела Гонгконг, давно желанное складочное место для своих товаров и военный порт, и в то же время удержала за собой возможность, несмотря на протесты у себя дома, по-прежнему отравлять Китай.

Установлены были торговые тарифы с основной нормой обложения 5% от стоимости. Позволим себе спросить: где и в каком государстве существуют такие неимоверно-низкие тарифы? Какое из государств не имеет абсолютного права устанавливать тарифы по своему усмотрению? Все, за исключением Китая, — потому что свобода в установлении тарифов составляет одну из прерогатив самостоятельности государства. А Китаю [26] несмотря на его ходатайства и мольбы, отказывают даже в праве пересмотра тарифов.

А миссионеры, которые, распространяя учение Христово, в то же время не пренебрегали, пользуясь престижем своих стран, производить давление на местную администрацию, в смысле поддержки не всегда законных и справедливых требований своих прозелитов, или же мирских выгод своих общин, иногда с явным нарушением прав язычников?

А постепенное отнятие у Китая всех его вассальных владений, которые, хотя бы номинально, в течение веков видели в нем своего сюзерена?

А с каким презрением стали относиться к Китаю иностранцы, после поражения, нанесенного ему Японией, это трудно себе вообразить. Каждое их требование, без отношения к тому, насколько оно справедливо и совместно с интересами и желанием Китая, скрепя сердце, исполнялось им.

А ничем не оправдываемые, кроме “я хочу" или “мне необходимо", захваты владений собственного Китая, открытые занятием Цзяо-чжоу немцами?

А всевозможные концессии на разные промышленные предприятия в Китае, из коих едва ли многие были актом свободной воли китайского правительства?

А ограничение державных прав Китая в распоряжении той или другой части своей территории?

Все это я говорю не потому, что желаю защищать Китай, в столице которого я со всей семью испытал все ужасы двухмесячной осады, что я окитаился, а с единственной целью показать, что Китай имеет достаточно оснований не любить иностранцев, и что все вышеизложенное послужило поводом к тем прискорбным и небывалым в истории событиям, свидетелями и невольными участниками которых были мы сами.

Как бы то ни было, но теперь перед иностранными правительствами стоит вопрос о восстановлении их отношений к Китаю, нарушенных диким движением ихэтуаньцев и безумными действиями самого китайского правительства, вызвавшими движение союзных войск, погром и захват ими Тяньцзиня и Пекина и, в частности, занятие русскими Маньчжурии и бегство двора в Си-ань-фу. Задача, конечно, не из легких, особенно если бы в ее разрешении вздумали прибегнуть к тем мерам, о которых с таким легким сердцем стали говорить со времени японо-китайской войны: это — разделение Китая. К счастью, по инициативе нашего миролюбивого [27] правительства, этот способ решения настоящих затруднений, кажется, оставлен всеми державами.

Решение настоящей великой задачи сводится к следующим трем основным положениям: 1) наказанию главных виновников настоящих смут; 2) удовлетворению за все причиненные убытки, и 3) изыскание мер к предупреждению повторения таких смут. Крайняя мера наказания, т. е. смертная казнь, должна быть применена по отношению: к князю Чжуану, как к признанному правительством главному начальнику ихэтуаньцев; Ин-няню, как его помощнику; генералу Дун-фу-сяну, бывшему душой антииностранного движения, войска которого вместе с ихэтуаньцами громили иностранные посольства в течение двух месяцев; Юй-сяню, губернатору Сань-си, который был инициатором, покровителем и поощрял ихэтуаньское движение в Шань-дуне и опозорил человеческое имя массовым, зверским истреблением миссионеров и христиан с детьми и женами в Сань-си, и заядлому ихэтуаньцу и ненавистнику иностранцев, министру Чжао-Шу-цэо. Та же участь должна бы постигнуть и князя Дуаня, бывшего душой всего движения и диктатором, перед необузданным самовластием которого смолкали голоса благоразумных советников правительства, или же, как Сюй-Цзин-чэн, бывший посланник в Петербурге, Юань-чан, член иностранной коллегии, министры Сюй-Юн-и и Ли-шань и член иностранной коллегии Лянь-юань, поплатились жизнью за свою дерзость. Но полагают, и не без основания, что казнь его, как отца вновь избранного наследника престола, сопряжена с большими затруднениями. Почтительность к родителям, составляющая главную основу в государственном управлении Китая, обязывает сына к мести за смерть отца. Спрашивается, с какими чувствами сын князя Дуаня, при вступлении на престол, будет относиться к иностранным державам, как виновникам смерти отца? С другой стороны, устранение наследника, при отсутствии другого лица, удовлетворяющего требованиям китайских законов о престолонаследии, может повести к неожиданным внутренним осложнениям, которые едва ли в настоящее время для кого-либо желательны. Притом, позволительно сомневаться, чтобы кто-либо из китайских грандов взялся за такую деликатную миссию. По нашему мнению, он мог бы быть приговорен к смертной казни, но с ее заменой, в виду исключительного его положения, пожизненной ссылкой в самые отдаленные места южного Китая. [28]

Китай обязан возместить все убытки, как государственные, так и частные, непосредственно причиненные иностранным государствам и их подданным погромом ихэтуаньцев, и вызванные им военные расходы.

В виду крайнего истощения государственной казны Китая и ограниченности его доходного бюджета, едва ли достигающего до 100.000.000 лан, уплата убытков и расходов могла бы быть произведена посредством займов у каждого из заинтересованных иностранных правительств на сумму, соответствующую его частным и государственным убыткам и военным расходам. Гарантией этих убытков должны служить соляной акциз и ликинный сбор, строго урегулированный или же замененный увеличением тарифных пошлин на соответствующую сумму. Увеличение тарифов по иностранной торговле даже вдвое при условии уничтожения ликина, — чего так безуспешно, в течение последних лет, добивается Китай, — было бы только делом справедливости и, при баснословно низких ставках его в настоящее время, не став обременительным для иностранной торговли, в то же время дало бы Китаю определенный доход более, чем в 20.000.000 лан, который мог бы служить точной гарантией проектируемых займов. При этом Китаю должна быть возвращена свобода изменения тарифа через известный определенный срок.

Возмещение всех убытков, понесенных христианскими общинами и туземными христианами, где это возможно, особенно в деревнях, могло бы быть возложено на ближайшие ихэтуаньские селения, являясь для них действительной мерой наказания, за учиненные ими безобразия и жестокости. Само собой разумеется, что христианские храмы в городах, со всеми связанными с ними учреждениями, должны быть восстановлены за счет правительства.

Оккупационный международный отряд — в размере не менее 6.000 для Пекина и 4.000 для Тяньцзиня — должен оставаться в них до полного восстановления спокойствия в крае, который был объят мятежами; при этом из того и другого отряда должна быть выделена сила, достаточная для охраны железнодорожного сообщения между Пекином и Тяньцзинем, которая в то же время будет служить связью между двумя отрядами.

Устройство в Пекине отдельных концессий с иностранными охранами и предоставлением в их полное распоряжение одних городских ворот. [29] Срытие Дагуских укреплений и запрещение возводить укрепления и укрепленные лагеря между Дагу и Пекином.

Ограничение вооруженных сил Китая контингентом, достаточным для поддержания внутреннего порядка в стране.

Возвращение союзниками всех захваченных ими мест, причем, однако, в виду особых географических условий на русско-маньчжурской границе, правый берег Амура, во избежание новых нарушений нашей границы, на протяжении 50-ти или 25-ти верст в глубь страны должен быть объявлен нейтральным, за исключением плавания по Амуру китайских судов без особого разрешения России.

Ограничение деятельности миссионеров чисто духовной сферой, с положительным запрещением вмешиваться во взаимные отношения по разным мирским делам своих духовных чад с язычниками.

Подтверждение всех концессий и привилегий, законно утвержденных китайским правительством за иностранными обществами и иностранцами.

В частности по отношению к России требуется:

1) Изгнание всех зейских маньчжур и китайцев, обитающих, в силу ангуньского договора 1857 г., на левом, нашем берегу Амура.

2) Открытие Сунгари и ее притоков для плавания и торговли русских судов, с правом иметь угольно-дровяные и товарные склады в тех местах, где это будет признано нами необходимым, со взиманием пошлин согласно тарифу.

3) Дозволение русским караванам следовать из Калгана западным путем через Улясутай на Енисей.

В заключение я позволю себе сказать, что лучшей гарантией против повтора прискорбных событий нынешнего года будет внесение иностранцами в свои отношения к Китаю побольше справедливости и поменьше давления и насилия.

П. Попов.

Пекин.
2 ноября 1900 г.

________

Post-scriptum. — “М. Г. — Прошу присоединить к моему “Дневнику" небольшую заметку о злосчастном министре “Цзун-ли-я-мыня", Юань-чане, моем хорошем знакомом, с приложением его знаменитого доклада. Примите" и пр. Пекин, 17 ноября 1900 г. [30]

15-го июля сего 1900 года под секирой палача сложил свою голову один из здравомыслящих людей и истинных патриотов Китая, член иностранной коллегии и жертвенного приказа, Юань-чан. Уроженец тун-луского уезда Чжэ-цзянской провинции, Юань-чан приходился родным правнуком Юань-цзы-цайю (1716 — 1797), приобретшему репутацию одного из известных поэтов настоящей династии, и сам считался недюжинным поэтом и ученым, особенно в области китайской археологии. Получив в 1876 г. на состязательных испытаниях высшую ученую степень магистра, он через несколько лет занял должность секретаря иностранной коллегии, которую занимал более десяти лет, успев за этот период времени ознакомиться с характером политики иностранных держав в Китае и затем, как выдающийся из секретарей, получил должность таможенного даотая, или окружного инспектора, в одном из портов, открытых для иностранной торговли. Через несколько лет Юань-чан получил должность провинциального судьи, затем управляющего гражданской и финансовой частями сначала в Нанкине, а потом в столичной провинции, откуда был вызван в Пекин, и, как человек хорошо знакомый с иностранной политикой, снова вступил в коллегию иностранных дел, но уже в качестве не секретаря, а члена этого многочленного учреждения. Само собой разумеется, как младший из членов, он не мог занять в нем выдающегося положения, особенно при совещаниях с иностранными представителями, во время которых он зачастую сидел с закрытыми глазами и потому известен был под именем “спящего министра", но в среде своих коллег он был одним из деятельных членов, как человек, более других знакомый с иностранными делами, которые, после японо-китайской войны, с каждым днем становились более и более трудными, в виду постоянно возрастающих бесцеремонных притязаний, назойливых требований и открытого насилия иностранных держав. Как всякий китайский патриот, каковым Юань-чан и был в душе, он, подобно им, ненавидел иностранцев и, вспоминая те времена, когда гордый Китай относился с презрительным высокомерием к порядкам тех иностранцев, потомки которых теперь так унижают его, он, конечно, не менее других горел желанием освободиться от них. Но, как человек умный, он понимал, что одряхлевшему, пропитанному духом поголовного взяточничества, с совершенно опустевшей казной, без правильно организованной армии и [31] усвоения западных реальных знаний, Китаю нельзя и думать о том, чтобы одним ударом избавиться от ненавистного ига иностранцев, а тем более при содействии такой подозрительной тайной секты, как “И-хэ-туань", с прежней историей которой он был хорошо знаком. Вполне сознавая, что безумное, поголовное истребление иностранцев приведет Китай к окончательной погибели, он с патриотическим мужеством восстал против этого безумного плана и его главных двигателей, отъявленных невежд временщиков, подстрекавших и толкавших вдовствующую императрицу на этот опасный путь, и написал свой знаменитый доклад, который, в соединении с его личными заявлениями императрице о всем безумии и неминуемой грозной опасности для Китая нападения на иностранные посольства и истребления иностранцев, послужил для ослепленного князя Дуаня и его клевретов мотивом к обвинению докладчика в государственной измене и к принуждению подписать указа о его немедленной казни. Доклад этот, как бесспорный акт государственной мудрости и здравого патриотизма, мы представляем ниже, в переводе, вниманию читателей и выражаем надежду, что иностранные представители в своих переговорах с Китаем сочтут долгом требовать от китайского правительства восстановления в глазах народа доброго имени злополучного Юань-чана.

________

Доклад члена коллегии иностранных дел, Юань-чана, об уничтожении мятежных ихэтуаньцев.

“С 30-31 мая начались волнения ихэтуаньцев. В столице князья и сановники ежедневно призываются на аудиенции. Их величества удручены заботами о династии и государстве, предаваясь глубоким думам о наилучших мерах к спасению их и советуясь с чинами империи. Мы глубоко виноваты и чувствуем стыд и негодование, потому что не могли прежде других отвратить напасть и тем облегчить заботы и труды государя-отца.

“Обращаясь к указу 1808 года, находим, что в Шаньдунской и Хэ-наньской провинциях появились мятежники, основали секту Па-гуа и И-хэ-цюань, которые в действительности были не что иное, как выродки секты белого ненюфара. Поэтому был издан строгий указ о тайной поимке и наказании адептов их. В прошлом году у-цяоским уездным начальником, Лао-най-сюанем, была опубликована весьма подробная [32] записка по этому предмету. В апреле этого года шаньдунский губернатор Юань-ши-кай, в ответном докладе на высочайший указ, заявил, что образование из ихэтуаньцев войска ни под каким видом дело немыслимое. Такое его заявление в высшей степени справедливо и разумно. Затем, бывший шань-дунский губернатор Юй-сянь, в решении дела о мятежниках пин-юаньского уезда, заявил, что глава ихэтуаньцев, Чжу-хунь-дэн, сам называл себя потомком Минской династии, нелепыми толками смущал народ, который повсюду откликался на его призыв. К счастью, он был пойман я казнен. Факт этот служит ясным доказательством того, что ихэтуаньцы не обладают чарами, которые могли бы делать их неуязвимыми. В прошлом году я расспрашивал генерала Чэн-вэнь-бина, который рассказал мне следующий случай: “В 1895 году, когда я стоял с моим отрядом в окрестностях столицы, здесь встретилось мне 40-50 шань-дунских ихэтуаньцев, изъявивших желание поступить в ряды моего отряда; я подверг их искусство испытанию посредством ружья и меча, и тотчас же показалась кровь, и испытуемые оказались убитыми". Таким образом, не подлежит никакому сомнению, что эти чары их совершенно не заслуживают доверия. Между тем главарь их привлек массу приверженцев и давно питает мятежные замыслы, безумно называя себя потомком Минов, мутит народ. Это является новым несомненным доказательством того, что ихэтуанизм — зловредная секта, и последователи ее — мятежники. Когда, 3-го декабря прошлого года, я имел счастье представляться вашим величествам, тогда, по поводу беспорядков, производимых ихэтуаньцами под предлогом вражды к христианам, я лично докладывал вам, что это — зловредная секта, начинающая мятеж, и что к подавлению ее заблаговременно должны быть приняты меры. Вслед за этим шань-дунский губернатор Юань-ши-кай приложил действительные старания к прекращению вредной деятельности этой секты, истребив более десяти шаек, и Шань-дун успокоился. Вначале ученый класс, увлекшись ошибочной верой, порицал шань-дунского губернатора, говоря, что он не должен был прибегать к крутым мерам. Говорившие так, действительно, были неучи и невежды, принимавшие превратное учение за истинное; но в последнее время и они соглашаются, что губернатор поступил правильно. Зимой прошлого года я, из-за статьи Лао-най-сюаня, предложил членам иностранной коллегии представить доклад, испрашивая в нем высочайшего повеления шань-дунскому губернатору об [33] уничтожении мятежников, но, в виду того, что принятые губернатором меры уже оказали свое действие, доклад этот не был представлен.

“Но, сверх чаяния, только что Шань-дунская провинция успокоилась, как ихэтуаньцы проникли в Чжилийскую провинцию. Генерал-губернатор безучастно смотрел и медлил; взлелеял язву, причинил зло допущением распространения ихэтуанизма. Что на первых порах он плохо вник в дело, — это его вина, от которой ему трудно отказаться. Когда же в уезде Лай-шуй ихэтуаньцами был убит командир китайского отряда, генерал-губернатор увидел, что эти сектанты, прикрываясь враждой к христианским прозелитам, ясно показали себя своей мятежнической деятельностью, — и тогда только представил по телеграфу доклад, с просьбой приступить к истреблению мятежников. Но мнения центрального правительства и провинциальных властей разошлись. Проявились медленность и нерешительность. Ихэтуаньцы не только овладели И-чжоу, но мятеж распространился также на Юн-цин и Ба-Чжоу. Безнаказанность за убийство офицера в Лай-шуй еще более придала храбрости мятежникам, которые, вслед за этим, сожгли и разрушили бао-дин-фускую и тянь-цзинь-пекинскую железные дороги и железнодорожный телеграф от Пекина до Тяньцзиня и далее — до Калгана. Все эти сооружения были построены на государственные средства и на суммы, заимствованные у иностранцев. И это имущество, стоившее несколько миллионов, в один день было предано огню и разрушению. Это заслуживает глубокого сожаления. Затем, в нескольких сотнях мест сожжены христианские храмы и избиты христиане. Удовлетворение за все это также обойдется не мало. Предположим, что между христианами и язычниками существует вражда, обратившаяся в ненависть; но местные власти, восприняв государственные законы, конечно, имеют средства к беспристрастному решению тяжебных дел; им стоит только руководствоваться правотой или кривдой самого дела, не различая язычников и христиан, и ни под каким видом не допускать негодяев до самосуда. Между тем, мы видим, что с 30 и 31 мая эти негодяи осмелились тайно проникнуть в столицу, разбойничать в ней, жечь и разрушать христианские храмы, осаждать посольства, повсюду предаваться всяким неистовствам, поджигать и убивать и приводить в трепет дворец. Несомненно, это — преступление великое и крайнее зло, которое никоим образом не может быть прощено. 3 июня за Цянь-мыньскими воротами, в [34] торговом городе, они предали огню более тысячи домов; все собранные там сокровища были сожжены и разграблены дочиста; жители переселились в другие места; купцы закрыли лавки и совершенно прекратили торговлю; все переводы и выдачи также сделались невозможными; Пекин принял вид крайнего застоя. Дав мятежникам волю бесчинствовать, жечь, убивать и неистово кричать, мы действительно служим посмешищем и позором для соседних держав. Все иностранные представители, в виду враждебного настроения мятежников к христианам, опасаясь сделаться жертвами их злодейства, вынуждены сами охранять себя. В настоящее время у них всего только четыреста слишком человек, которые охраняют их жизнь. Это — действительная правда. 30-го числа, когда член государственного совета, вместе с другими сановниками, от лица императрицы осведомлялся о здоровье иностранных представителей и их жен, то они, глубоко тронутые вниманием вашего величества, заявили, что они вызывают войска для охраны посольств и защиты жизни и никоим образом не будут вмешиваться во внутренние дела китайского правительства, и что, после усмирения мятежников и восстановления спокойствия, они немедленно будут выведены. Они в этом клялись, и заявления их положительно неложны.

“Для нас в настоящее время единственным средством является прежде всего очищение внутреннего города от мятежников, с целью умиротворить население и успокоить иностранцев, чем только и можно удержать вновь вызванные ими войска. Ясное дело, что только при непременном условии истребления мятежников самим Китаем можно избавиться от содействия иностранных войск в подавлении мятежа.

“По моему скромному мнению, в военном деле самое опасное, это — многоначалие. В случае разногласия во мнениях, при отсутствии единовластия, является взаимное безучастие, а отсюда и упущение случая. В настоящее время были изданы строгие указы, предписывающие жандармерии, среднему отряду У-вэй, совместно с гвардейскими (?) войсками, принимать строгие меры к поимке главарей и немедленному рассеянию ставших в ряды мятежников по принуждению, а также разрушить все алтари 4, устроенные ими в маньчжурском и китайском городе. Несмотря на это, войска бездействовали, а мятежники продолжали [35] безобразничать по-прежнему. Составленный, по высочайшему повелению, жандармерией, столичным областным управлением и городской полицией правила положительно остались мертвой буквой, и никто и никогда не заботился об их исполнении. Причиной этого — отсутствие единовластия. Чем дольше скопища ихэтуаньцев останутся, тем больше они будут сеять смуту, и дело завершится громадным переворотом. Припадая, умоляю ваше величество воспылать гневом и благоговейно приступить к небесной каре их для того, чтобы доставить спокойствие вашим царственным предкам и тишину мириадам ваших подданных. Возложите специально на канцлера Жун-лу дело истребления и умиротворения мятежников, с предоставлением ему полной свободы действия. Пусть он сначала очистит внутренние (маньчжурский) город, немедленно издав, по высочайшему приказу, во всеобщее сведение следующее объявление: “Всякого мятежника, с красной повязкой на голове и подпоясанного красным кушаком, вооруженного саблей и совершающего поджог или убийство, дозволяется безнаказанно убивать". Вместе с этим, пусть будет вывешено расписание с обещанием щедрых наград, а именно: за поимку и доставление главы мятежников, взываемого “почтенным основателем учения или “великим наставником-братцем", выдается в награду 20.000 лан с немедленным повышением в чинах не по градации; за взятие в плен и отрубание головы старшине круга — 500 лан, а за остальных мятежников за каждую голову — по 100 лан, с заявлением о своем имени в ожидании высочайшей награды. Канцлер Жун-лу, как важный государственный сановник, должен служить сдерживающим началом, а не обременять себя мелкими вопросами, для которых в помощь ему должны быть назначены дельные люди. Такими помощниками, по моему скромному мнению, могли бы быть секретарь у-вэйского отряда, даотай Пань-Цзэн-сян, известный своей сметливостью, обер-секретарь сената Гуй-чунь 5, человек преданный, мужественный, разумный и решительный, прокурор Хуан Гуй-цзюнь, известный своей честностью и пониманием дела, и столичный областной начальник Чэнь-Куй-лун, человек усердный в службе. Затем из у-вэйского среднего отряда следует выбрать дельных офицеров и лучших солдат, с разделением на несколько команд; если [36] командиры будут дельные люди, то 300 человек вполне будет достаточно для каждой команды. После этого испросить указ о закрытии на время трех южных ворот, строго преследовать бродячий люд, дозволяя выходить из города, но не входить в него, и тогда приняться повсюду за розыск мятежников, вменив в обязанность совершенно очистить от них все заброшенные капища и кумирни. Приказать жандармскому управлению и министерству уголовных дел командировать способных чиновников, разместить их по разным судебным участкам с тем, чтобы они, по произведении краткого допроса над пойманными мятежникам, входили с докладом к главнокомандующему о предании их немедленно смертной казни на месте; остальных рассеять, выгнать из Пекина и препроводить на родину. Нам могут сказать, что этих мятежников. много, и нельзя их истребить. Но эти господа не знают, что только главари мятежников начинают смуты, а остальные — большей частью невежественные деревенские мужики, между которыми есть юноши и взрослые. Другие могут нам сказать, что ихэтуаньцы обладают волшебной силой. На это мы позволим себе заметить, что предводитель “желтых колпаков", Чжан-цзио 6 и другой мятежник конца Юаньской династии (половины XIV в.), Пань-гуань. оба обладали волшебным искусством, но, в конце концов, все-таки были взяты в плен и казнены. Все эти негодяи днем скрываются, а ночью действуют, уверяя, что они призывают духов; все это ограничивается кабалистикой, заклинаниями, спиритизмом, употреблением злых духов в качестве служебных сил и т. п. темными искусствами. Стоит только этим людям встретиться с предметами, соединяющими в себе свет и звук, как высшее проявление световой энергии, — например, с ружьями и пушками, — как они немедленно убивают их. Если эти мятежники обладают искусством уклоняться от ружей и пушек, то каким образом 30 и 31 мая, при многократных нападениях их на иностранные посольства, каждый залп иностранных солдат клал их на месте по нескольку человек? Вчера в переулке Шуай-фу они уложили более 40 ихэтуаньцев и до основания разрушили их алтарь. В числе многомиллионного столичного населения, облагодетельствованного вашими щедротами, в сущности нет ни одного бунтовщика; такими являются только несколько главных [37] коноводов ихэтуаньцев. Коль скоро они будут пойманы и казнены, людские сердца содрогнутся перед законом, мятежники падут духом и народные умы сами собой совершенно успокоятся. В истреблении и рассеянии мятежников также должна принять участие вся городская полиция, обученная милиция и пожарные команды.

“С очищением от мятежников внутреннего маньчжурского города, иностранные посольства, по милости ваших величеств, находясь под защитой, будут глубоко признательны за возвращение им жизни, и прибытие новых иностранных отрядов, конечно, может быть задержано. Даже, если бы они прибыли, их можно будет удалить, заявив, что, с очищением города от мятежников, в защите ими иностранных посольств нет надобности.

“Одним словом, согласно Чжоу'скому обряднику 7 для умиротворения государства, объятого мятежам, следует употреблять суровые наказания (казни).

“Колебание в этом случае невозможно. Если же мы будем медлить с их истреблением, то и те из них, которые смирились, выйдут из повиновения; в то же время и все иностранные державы, под влиянием глубокого негодования, поднимутся для отмщения. Это поведет к неисчислимым бедствиям. Вместо того, чтобы чужеземным войскам мешаться в истребление мятежников, — непременным последствием чего будет столкновение иностранных войск с мятежными кулачниками, столица обагрится кровью, бесчисленное множество мирных граждан будет погублено и все придет в состояние непоправимого разложения, — не лучше ли нам самим заняться их истреблением? Это можно поставить иностранцам на вид, чтобы лишить их повода к разговорам, и тем спасти общий интерес. Династия останется спокойной и народ будет весьма счастлив.

“Канцлер Жун-лу — человек, преданный интересам государства. Если он будет назначен специальным указом, то, при сосредоточении обязанностей в одном лице, успех будет скорый. Что же касается международных затруднений, то и они, сообразно с обстоятельствами, могут быть разрешены должным образом".


Комментарии

1. См. выше: февр, 517 стр.

2. Сильно укрепленный лагерь китайцев верстах в 10 от Тяньцзиня.

3. Один из главных виновников настоящего движения, бывший шань-дун-ский губернатор во время убийства двух немецких миссионеров, повлекшего за собой захват Цзяо-чжоу, крайний ретроград и заядлый ненавистник иностранцев.

4. На алтаре у ихэтуаньцев ставилась дощечка с надписью: “Хун-цзюнь-лао-цзу", то есть: творец, небо, — пред которой возжигались свечи с коленопреклонением.

5. Член иностранной коллегии, получивший было назначение на пост посланника в Петербурге, говорят, симпатизировавший ихэтуаньцам.

6. Мятежник конца Ханьской династии, чарами, наговорами и шарлатанством привлекший к себе массу народа, поднявший в 184 году знамя восстания, овладевший северным Китаем и, в конце концов, казненный.

7. Составлен Чжоу-гуном, дядей и регентом китайского князя Чэн-вана, в XII ст. до Р. Хр.

Текст воспроизведен по изданию: Два месяца осады Пекина // Вестник Европы, № 3. 1901

© текст - Попов П. С. 1901
© сетевая версия - Thietmar. 2010
© OCR - Ernan Kortes. 2010
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Вестник Европы. 1901