«Поддержание приязненных отношений с Китаем должно быть целью нашей политики»

Две записки министра иностранных дел Российской империи графа М. Н. Муравьева   председателю Совещания об управлении Квантунской областью Д. М. Сольскому  1898 г.

(Муравьев Михаил Николаевич (1845-1900) — граф, министр иностранных дел в 1897-1900 гг.)

(Название «Квантунский» происходит от слова «Квантун», являющегося русским аналогом китайского названия «Гуаньдун» — юго-западной оконечности Ляодунского полуострова. Россия владела этой территорией с 1898 г. по 1905 г. В течение 1898 г. в официальных российских документах употреблялись оба наименования территории: Гуаньдунская и Квантунская область; в 1899 г. второе название постепенно вытеснило первое)

(Сольский Дмитрий Мартынович (1833-1910) — граф, государственный деятель, с 1889 г. член Государственного совета, с 1893 г. председатель департамента государственной экономии, в 1905-1906 гг. председатель Государственного совета.).

Вопросы, которые затрагивает в своих записках министр иностранных дел М. Н. Муравьев, встали перед русским правительством в связи с подписанием 15 марта 1898 г. российско-китайской конвенции о Ляодунском полуострове. В соответствии с ее первой статьей Китай предоставлял России в арендное пользование на 25 лет Порт-Артур и Дальний вместе с прилегающим к ним водным пространством (См.: Сборник договоров России с другими государствами. 1856-1917. М., 1952. С. 309.). Из договора аренды территории закономерно вытекало право управления ею, что закреплялось статьей четвертой конвенции, гласившей: «В течение означенного срока . . . все военное командование сухопутными и морскими силами, а равно и высшее гражданское управление будет всецело предоставлено русским властям (Там же. С. 310.)».

По ходатайству военного министра А. Н. Куропаткина (Куропаткин Алексей Николаевич (1848-1925) — военный министр в 1898-1904 гг. Генерал от инфантерии (1901)) и управляющего морским ведомством П. П. Тыртова (Тыртов Павел Петрович (1836-1903) — управляющий морским министерством с 1896 г. Адмирал (1901)) на роль первого лица в крае император 14 апреля 1898 г. утвердил кандидатуру начальника Тихоокеанской эскадры контр-адмирала [118] Ф. В. Дубасова (Дубасов Федор Васильевич (1845-1912) — командующий Тихоокеанской эскадрой российского флота в 1897-1899 гг. Адмирал (1906)); его ближайшим помощником, которому вверялось непосредственное руководство местными сухопутными силами и гражданскими учреждениями, стал генерал В. С. Волков, начальник 3-й Восточно-Сибирской стрелковой бригады (РГИА. Ф. 560. Оп. 28. Д. 116. Л. 56).

Каких-либо нормативных актов, регламентирующих административную деятельность на полуострове, не было. Стремясь восполнить правовой вакуум, высшие должностные лица края приступили к разработке проекта управления занятой территорией. По ряду вопросов, связанных с ее административным устройством, сторонам не удалось преодолеть принципиальных расхождений, и вместо одного появилось два проекта, о содержании которых Ф. В. Дубасов 21 августа 1898 г. известил телеграммой военное министерство.

Коренное различие в подходах к управлению территорией между Ф. В. Дубасовым и В. С. Волковым заключалось в следующем. Первый предлагал передать ее в непосредственное ведение министерства внутренних дел, курировавшего подавляющее большинство административных образований Российской империи, а второй — военного министерства; кроме того, Ф. В. Дубасов возлагал главную ответственность за управление краем на командующего Тихоокеанской эскадрой, которому должны быть подчинены два лица «между собою равноправных» — командующий войсками, расположенными на Квантунском полуострове, и генеральный комиссар, ведающий гражданскими делами. В. С. Волкову конфигурация власти представлялась иной: патронат над территорией осуществляет командующий войсками Приамурского военного округа, т. е. Приамурский генерал-губернатор, ему подконтролен начальник края, выступающий в двух ипостасях — командующего войсками области и гражданского администратора (Там же. Д. 130. Л. 67, 68).

Телеграмму Ф. В. Дубасова военное министерство незамедлительно представило императору. Какова была его реакция на проекты? Высочайшего одобрения удостоилась концепция управления полуостровом, предложенная В. С. Волковым. Проект Ф. В. Дубасова был отклонен «ввиду проектируемого им разделения властей». Под последним, по-видимому, подразумевалась попытка отделить гражданскую власть от военной: так был истолкован тезис контр-адмирала о двух лицах «между собою равноправных», т. е. подчиненных начальнику Тихоокеанской эскадры командующего сухопутными войсками и генерального комиссара (Там же. Л. 64).

Мнение министра иностранных дел М. Н. Муравьева по вопросам организации управления и суда на арендованной территории было запрошено Д. М. Сольским, когда император уже вынес вердикт в отношении проектов: записки министр представил в декабре 1898 г.

Как явствует из первой записки, глава внешнеполитического ведомства не представлял себе иного управления на арендованной территории, кроме как основанного на гражданских, т. е. правовых началах. В этом он видел залог сохранения и укрепления дружественных отношений с Китаем. Но, по словам самого М. Н. Муравьева, именно проект Ф. В. Дубасова, отвергнутый царем, и олицетворял собой указанные начала. Оказавшись в щекотливом положении, автор записки как искусный дипломат сумел найти верный тон: избегая лобовой оценки проектов, которая в любом случае ничего не меняла, он ясно и убедительно раскрыл преимущества гражданских методов управления уступленной территорией перед методами военно-силовыми. При этом министр не подвергал сомнению [119] санкционированный свыше принцип объединения военной и гражданской власти на полуострове в одном лице. Да и трудно представить себе иной порядок управления краем, где военные интересы империи были столь значимы.

Неотъемлемой частью управления территорией М. Н. Муравьев считал организацию на ней правосудия. Этой проблеме посвящена его вторая записка. Аргументация министра в пользу установления юрисдикции России на полуострове базировалась как на соглашении 15 марта 1898 г., так и примерах из международной практики. Малоизвестные в России, последние представляли особый интерес в качестве предмета осмысления и возможной рецепции при организации судебной власти в Квантунской области.

Несмотря на то, что потребность в органах правосудия остро ощущалась на полуострове, они к исходу 1898 г. так и не были созданы, и это обстоятельство вызывало серьезную озабоченность министра, резонно заявлявшего: «Право, которым мы не будем пользоваться, легко может быть подвергаемо сомнению».

Записки М. Н. Муравьева появились в период подготовки Особого совещания об управлении Квантунской областью, первое заседание которого состоялось 1 марта 1899 г. Ряд соображений, высказанных министром, был принят во внимание при выработке итогового документа совещания — Временного положения об управлении Квантунской областью. Высочайше утвержденное 16 августа 1899 г. оно обрело силу закона, который лег в основу формирования административного аппарата и судебной системы на полуострове.

Записки М. Н. Муравьева хранятся в Российском государственном историческом архиве (РГИА), в фонде 560 (Канцелярия министерства финансов). Документы публикуются по современным правилам правописания, с сохранением их стилистических особенностей.

Публикацию подготовил кандидат исторических наук М. Х. ЯРГАЕВ.


№ 1

О гражданском управлении на Квантунском полуострове

[Декабрь 1898 г. ]

Вопрос об устройстве управления на Квантуне представляет, несомненно, весьма существенную важность, и, приступая к разрешению его, нельзя, казалось бы, терять из виду как исключительных условий, на основании коих мы получили в арендное пользование южную часть Ляодунского полуострова, так и весьма веских соображений политического свойства.

Выработанные до настоящего времени на месте проекты означенного управления, известные лишь в общих чертах по телеграфной их передаче, резко между собой разнятся. Один из них принадлежит командующему нашей Тихоокеанскою эскадрою, другой — начальнику военно-сухопутных сил на Квантуне.

Не входя в подробный разбор предположений адмирала Дубасова и генерала Волкова, что к тому же представляется затруднительным до получения более точных сведений, нельзя, однако, теперь же не заняться разрешением принципиального вопроса об основах, на коих должно быть устроено управление арендуемою территориею, без чего немыслима и вся дальнейшая разработка дела. [120] Рассматривая оба проекта с этой точки зрения, следует, прежде всего, заметить, что один из них — проект генерала Волкова — имеет в виду организацию управления на началах исключительно военных по примеру Закаспийской области 1; другой же — проект адмирала Дубасова — на началах гражданских. Затем первый устанавливает объединение власти в одних руках, а второй, предоставляя высшую гражданскую и военную власть командующему нашей Тихоокеанскою эскадрою, распределяет ее на деле между двумя «равноправными» лицами: гражданским комиссаром и командующим военно-сухопутными силами.

По существу дела, конечно, только и может быть речь о выборе между этими двумя началами и, разрешая вопрос о том, которому из них отдать предпочтение, нельзя не остановиться на следующих соображениях.

Управление на военных началах, несомненно, имеет огромные преимущества и, безусловно, вполне отвечает цели в Закаспийской области, завоеванной доблестью русского оружия, и кочевое население коей, жившее грабежом и разбоем, всегда привыкло подчиняться только силе; но на Квантуне положение вещей совершенно иное. Занятая нами территория уступлена нам в арендное пользование в силу особого договора с китайским правительством, к тому же при непременном условии сохранения верховных прав богдыхана 2 на эту территорию; уступка эта носит исключительно временный характер, и самый срок ее точно определен в соглашении; население арендуемой территории не перешло в наше подданство в противность тому, что было в Закаспийской области после завоевания последней; быт местных жителей не имеет ничего общего с нравами наших среднеазиатских кочевников: обладая древнейшею цивилизациею, хотя, быть может, и застывшею на известной ступени ее развития, китайцы на пространстве веков выработали определенные принципы жизни, наглядно указывающие на степень их гражданственности.

Факты эти, без сомнения, убеждают в совершенном отсутствии на деле оснований, кои могли бы побудить нас устроить управление Квантуном на военных началах, подобно тому, как это сделано на наших среднеазиатских окраинах, где это вызывается известными положительными требованиями, безусловно, не существующими в отношении к арендуемой территории.

Помимо того, не предрешая вопроса о наших дальнейших намерениях и вполне допуская, что в расчеты наши может входить необходимость окончательно утвердиться в Квантуне, казалось бы, нет оснований давать это чувствовать китайцам, устанавливая в занятом крае управление совершенно исключительного характера, которое доселе вводилось нами лишь в таких областях, кои было решено подчинить бесповоротно нашему господству и окончательно слить с остальною частью империи.

При таком взгляде на дело рамки вопроса значительно расширяются, и последний получает совершенно иное значение. [121] Не подлежит, казалось бы, сомнению, что поддержание наиболее приязненных с Китаем отношений должно быть непременною целью нашей политики на крайнем Востоке и притом, не только в виду нынешних обстоятельств времени, но и с общей точки зрения наших интересов.

Исходя из этого основного начала, министерство иностранных дел за все время переговоров с китайцами о приобретении Квантуна в пользование и управление, а затем и по всем вытекавшим из соглашения 15-го марта отдельным вопросам, сознательно старалось щадить щепетильность правительства богдыхана и всегда выказывало готовность идти на уступки во всех тех случаях, где не было затронуто существо дела, давая, таким образом, с внешней стороны нужное Китаю удовлетворение.

Как известно, министерство не нашло препятствий к включению в мартовское соглашение вполне определенного постановления о незыблемости верховных прав богдыхана на Квантун. На деле верховные права эти останутся одною лишь фикциею, которая, конечно, не стеснит нашей свободы при умелом и последовательном образе действий. А между тем в глазах Китая подтверждение его верховных прав имело существенную цену и немало способствовало благоприятному разрешению всего вопроса о занятии Порт-Артура и Да-лян-вана (Имеется в виду г. Далянь (Дальний)).

Затем в силу тех же соображений в ст[атью] IV соглашения было включено условие о том, что лицу, в руках которого будет находиться гражданское управление краем, не будет присвоено звание губернатора или генерал-губернатора. Мы охотно согласились и на это постановление, явно клонящееся к подтверждению, хотя и косвенным путем, все тех же верховных прав Китая, хорошо сознавая чисто внешнее значение приведенного условия, которое на деле не может помешать нам предоставить в желаемом объеме власть тому лицу, коему будет вверено управление арендуемым полуостровом.

Наконец, мы изъявили готовность ограничить срок пользования Квантуном всего 25 годами, дабы успокоить китайцев насчет наших намерений, хотя, в виду примера Германии 3, нам возможно было настаивать на гораздо более продолжительной аренде, о чем первоначально и заходила речь.

Такой образ действий, в общей его сложности, был всецело направлен к достижению указанной выше основной задачи — поддержания возможно тесной дружбы с Китаем. Но осуществление этой задачи возможно лишь при непременном условии, чтобы в основу отношений наших с Поднебесною империею была положена общность интересов, как это достаточно наглядно указано во вступительной части мартовского соглашения, цель коего заключается в том, чтобы «взаимно обеспечить средства для оказания обоюдной поддержки».

Оставаться на этой почве тем более необходимо, что при дальнейшем преследовании наших целей на Дальнем Востоке нам не раз еще придется предъявлять Китаю многоразличные требования; склонять же его на постоянную уступчивость будет крайне нелегко, если мы будем [122] лишены возможности ссылаться на собственную нашу сговорчивость и обнаруженное желание принимать в расчет его пользы и выгоды.

Нельзя упускать из виду и того обстоятельства, что другие соперничающие на крайнем Востоке державы, особенно же Англия, с завистью смотрят на занятое нами в Китае положение и всячески стремятся подорвать наше влияние, неизменно указывая в этих видах на корыстный характер наших стремлений. Не в нашей выгоде, конечно, играть в руку нашим недоброжелателям, возбуждая подозрительность китайцев без прямой пользы для наших интересов.

Во внимание ко всем изложенным соображениям, казалось бы, всего правильнее остановиться на мысли об устройстве управления Квантунским полуостровом на безусловно гражданских началах, не придавая ему исключительного характера, который легко может быть неправильно истолкован в Пекине в прямой ущерб делу полного водворения нашего на арендуемой территории.

Затем, конечно, нельзя не признать всей целесообразности высказанных военным министерством соображений о неудобстве предоставить высшую военную и гражданскую власть на Квантуне командующему Тихоокеанскою эскадрою, который по роду своей службы не может безотлучно находиться на месте и таким образом во всякое данное время принимать личное участие в разрешении возникающих дел.

Что же касается вопроса об объединении военной и гражданской власти в одном лице, то вопрос этот уже предрешен в силу данных военному министру высочайших указаний государя императора, соизволившего признать опасным проектируемое адмиралом Дубасовым разделение властей.

Наконец, необходимо иметь в виду, что во внимание к исключительным условиям, в коих находится арендуемая территория, расположенная в пределах иноземного государства, перед которым на основании договоров мы несем известного рода международные обязательства, начальник Квантуна будет призван участвовать в обсуждении многосложных вопросов политического характера, подлежащих одновременно и ведению нашей миссии в Пекине. Совершенно необходимо поэтому обязать будущего управителя краем поддерживать непосредственные сношения с нашим посланником в Китае, в видах наиболее успешного достижения преследуемых нами на Дальнем Востоке целей.

РГИА. Ф. 560. Оп. 28. Д. 116. Л. 70-73. Копия. Машинопись.

№ 2

О юрисдикции на Квантунском полуострове

[Декабрь 1898 г. ]

При разрешении вопроса о юрисдикции на Квантунском полуострове необходимо прежде всего иметь в виду соображения общей государственной пользы, несомненно, требующие подчинения иностранцев [123] на всем пространстве арендуемой нами у Китая территории действию русских судебных властей.

В самом деле, занимая край нашими войсками и устраивая там гражданское управление, мы имели в виду обеспечить себе, как сказано в соглашении 15 марта, «вполне надежную опору на побережье северного Китая»; но возможно ли будет прочно устроиться на арендуемой территории, не имея в своих руках судебной власти — этой главной основы порядка и спокойствия? Конечно, нет; и, желая быть хозяевами на Квантуне в силу естественных требований общего положения нашего на Дальнем Востоке, нам нельзя отказываться от юрисдикции, тем более, что право наше в данном случае может быть, несомненно, основано, как на смысле соглашения 15 марта, так и на сходных примерах из международной практики.

Во II статье соглашения сказано, что уступленная нам территория поступит в полное и исключительное пользование русского правительства; а затем в IV статье — что на той же территории «все военное командование сухопутными и морскими силами, а равно и высшее гражданское управление будет всецело предоставлено русским властям». Сопоставляя статьи эти, нельзя не вывести заключения, что, отдав в наши руки высшее гражданское управление при условии полного и исключительного пользования арендуемою территориею, правительство богдыхана имело в виду предоставить нам полный простор в деле установления на Квантуне русской власти и порядков в наиболее обширном значении этих слов, несомненно, включая сюда и право отправлять правосудие. Такой вывод подтверждается и оговоркою, сделанною по желанию пекинского правительства в означенной IV статье, касательно передачи китайцев, могущих совершить преступление на арендуемой территории, ближайшим китайским властям для суда и наказания по китайским законам. Такая оговорка была бы не нужна, если по смыслу соглашения право юрисдикции не было бы оставлено за нами.

С другой стороны, вытекающее из соглашения 15 марта право наше подчинить иностранцев на Квантуне действию наших судебных властей находит себе основание и в сходных примерах международной практики.

XXV статьею Берлинского договора 4 постановлено, что Босния и Герцеговина будут заняты и управляемы Австро-Венгрией, оставаясь в то же время турецкими областями. Основываясь на этом постановлении, двуединая монархия отменила консульскую юрисдикцию в оккупированных провинциях, хотя в заключенной ею 21 апреля 1879 года с Турциею особой конвенции и не имеется постановлений, на которых мог бы быть основан такой образ действий.

Другим примером может служить Англия, которая, получив от турецкого правительства на основании конвенции 1878 года в пользование и управление остров Кипр 5, отменила там действие консульской юрисдикции; а между тем точный смысл конвенции, казалось, и не давал ей на то права. Но вопрос был поставлен на практическую почву: лондонский кабинет заявил державам, что он не может допустить продления прежнего порядка вещей, так как на Кипре установлены [124] правильные суды по английскому образцу, вполне обеспечивающие беспристрастное разбирательство всех дел, и державы подчинились этому решению.

В том и другом случае конвенции, на основании коих Австро-Венгрии и Англии было предоставлено пользование и управление, с одной стороны, Босниею и Герцеговиной, а с другой — Кипром, по сравнению с мартовским соглашением, не заключают в себе постановлений, шире обнимающих права, предоставленные русскому правительству в силу означенного соглашения; напротив того, последнее, быть может, яснее и определеннее указывает на всю полноту этих прав.

Наконец, у всех на глазах пример Германии, которая, получив в арендное пользование бухту Киао-Чао на условиях, мало в чем отличающихся от тех, на коих мы получили Квантун, устроила немецкий суд на арендуемой территории и особым императорским указом объявила о подсудности суду этому всех иностранцев.

Ввиду вышеизложенных оснований и соображений, мы имеем, казалось бы, неотъемлемое право установить нашу юрисдикцию на Квантунском полуострове, и едва ли можно сомневаться в том, что как только нами введено будет правильное судоустройство, все иностранцы охотно подчинятся новому порядку, который обеспечит им беспристрастное разрешение всех дел на основании русских законов, под охраною коих они проживают на всем пространстве нашей империи.

Необходимо, однако, поспешить с разрешением этого важного вопроса на практике и принять безотлагательно меры к установлению правильных и постоянных органов правосудия на Квантуне: право, которым мы не будем пользоваться, легко может быть подвергаемо сомнению, в особенности, если станут повторяться случаи преступных деяний, и мы окажемся не в состоянии применить к ним действие наших законов на основании формального решения компетентного судебного учреждения на месте.

Таковые обстоятельства могли бы весьма неблагоприятно отозваться на самом решении вопроса о юрисдикции и на обаянии нашей власти, а равно умалить и значение занятого нами на Квантуне положения.

Обращаясь затем к вопросу о юрисдикции над китайцами, следует сказать, что вопрос этот, с внешней стороны, вполне разрешается IV статьею мартовского соглашения, по силе коей, «в случае совершения китайским подданным преступления в пределах арендуемой территории, виновный будет препровождаться ближайшим китайским властям для суда и наказания по китайским законам, как сказано в VIII статье Пекинского договора 1860 года». Но едва ли представляется желательным придерживаться в точности вышеизложенного постановления: казалось бы, выгоднее в настоящем деле обеспечить за собою известную свободу действий, сохранив возможность в нужных случаях выдавать китайцев для суда их национальным властям; в других же — судить их по нашим законам. Нет сомнения, что на практике легко могут представиться такие обстоятельства, когда репрессия на месте будет всего более отвечать нашим интересам; и, наоборот, иногда выдача [125] китайцев может быть для нас весьма удобною. К тому же такой способ разрешения вопроса мог бы быть оправдан ссылкою на VIII статью Пекинского договора 1860 года, положенную в основу приведенного выше постановления соглашения 15 марта. VIII статья Пекинского договора предусматривает возможность наказания виновного на месте совершения им преступления; в данном случае нашел себе применение общий юридический принцип: locus regit actum. Обстоятельством этим нетрудно было бы и нам воспользоваться в случае надобности. Правда, с другой стороны, означенная статья Пекинского трактата говорит и о необходимости выдавать совершивших преступления китайцев; но на практике постановление это не всегда применялось, и такое отношение к делу не вызывало серьезных протестов со стороны правительства богдыхана.

По-видимому, вышеизложенной точки зрения придерживается и германское правительство, оставившее за собою право подвергать китайцев действию своей юрисдикции постольку, поскольку это будет отвечать его интересам.

Быть может, представлялось бы также желательным учреждение на месте судей китайцев, как это проектируется в Киао-Чао. Судьи эти судили бы по китайским законам, но не иначе, конечно, как под наблюдением соответствующей русской власти. С точки зрения правильного отправления правосудия, в целях порядка и безопасности на Квантуне, такая мера на первый взгляд кажется весьма целесообразною. Такого рода судьи могли бы быть особенно полезны в различного рода мелких гражданских делах между китайцами.

РГИА. Ф. 560. Оп. 28. Д. 130. Л. 73-77. Копия. Машинопись.


Комментарии

1. Закаспийская область — территория, расположенная к востоку от Каспийского моря. Образована в 1887 г. Областной центр — Асхабад.

2. Богдыхан — термин, которым в русских грамотах XVI-XVII вв. называли императоров Китая.

3. Имеется в виду германо-китайское соглашение от 6 марта 1898 г., согласно которому Китай передавал Германии в арендное пользование сроком на 99 лет бухту Киао-Чао на южном побережье Шаньдуна.

4. На основании Берлинского трактата 1878 г. и Австро-Турецкой конвенции от 21 апреля 1879 г. Босния и Герцеговина, оставаясь частями Оттоманской империи, передавались в управление Австро-Венгрии. Отправление правосудия в провинциях производилось в окружных судах на основании изданных австро-венгерским правительством кодексов (РГИА. Ф. 560. Оп. 28. Д. 116. Л. 63).

5. По июньской конвенции 1878 г. верховная власть над островом принадлежала турецкому султану, но де-факто ее осуществляли англичане. В 1879 г. английское правительство учредило на Кипре верховный английский суд. Английской юрисдикции подлежали все жители острова (Там же. Л. 60).

Текст воспроизведен по изданию: «Поддержание приязненных отношений с Китаем должно быть целью нашей политики». Две записки министра иностранных дел Российской империи графа М. Н. Муравьева председателю Совещания об управлении Квантунской областью Д. М. Сольскому 1898 г. // Исторический архив, № 4. 2006

© текст - Яргаев М. Х. 2006
© сетевая версия - Тhietmar. 2010
© OCR - gisly. 2010
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Исторический архив. 2006