НАШИ ЗАДАЧИ НА КРАЙНЕМ ВОСТОКЕ

МАКСИМОВ В.

I. КИТАЙ И РОССИЯ.

Первые сношения Россия с Китаем начались в половине XVII столетия, когда горсть отважных казаков присоединила к русским владениям обширный Амурский край. Сорок лет сряду, русские были полными хозяевами всего течения реки Амура, сплавляли по ней в Охотское море товары, основывали в разных ее пунктах остроги и земледельческие поселения. Маньчжуры, устрашенные геройскими подвигами казаков, их непоколебимым мужеством и отвагой, присмирели и выжидали только случая избавиться от непрошенных воинственных соседей. Случай этот представился в скором времени. В смутный период правления царевны Софии, связь между метрополией и обширным, вновь приобретенным краем, порвалась. Горсть казаков была предоставлена собственным слабым силам. Маньчжурские полчища воспользовались случаем и осадили наш оплот на Амуре — город Албазин, павший в 1685 году, после геройской защиты. Падение Албазина вызвало тяжелый для России Нерчинский трактат, заключенный в 1689 году Головиным, присланным в Нерчинск из Москвы.

В силу этого несчастного трактата, вынужденного насилием Маньчжур, Амурская область была уступлена [112] Китаю, город Албазин, только что возобновленный после погрома 1685 года, разорен до основания и русские переселенцы возвращены в Забайкалье. Одним взмахом пера Россия потеряла все, что приобрела после многолетнего, настойчивого, геройского движения к Тихому океану. По поводу этого тяжкого трактата, старая сибирская летопись с горечью говорит: «Россияне несправедливым образом, перемогающею силою неприятелей, с Амура вытеснены и, что еще несправедливее, насильственным мирным заключением река Амур за Китайцами осталась».

Более полутораста лет отношения России к Китаю носили отпечаток этой крупной неудачи. Богдохан почитался нами столь же могущественным, как и султан в былое, старое время. Верхом разума в русской политике считалось искусство не раздражать этого баснословного властелина, считавшего русского царя своим вассалом. Видя нашу постоянную уступчивость, Китай убедился в своем мнимом могуществе и был уверен в нашей политической слабости. Высокомерие богдоханского правительства достигло необычайных пределов. Наши торговые интересы страдали, просьбы оставались без удовлетворения; все представления русского правительства не удостоивались даже ответов; посольства наши терпели всевозможные унижения, дерзости и возвращались ни с чем. Между тем, всего за двадцать лет до несчастного Нерчинского трактата, русское имя окружалось в Китае ореолом величия и непобедимого богатырства. Послы-казаки, отправленные в Китай начальником Нерчинского острожка Данилой Аршинским в 1670 году, гордо стояли перед могущественным богдоханом в шапках, говорили смело и нестесняясь предлагали «Богдойскому царю искать милости и жалованья у российского царского величества, учиниться под высокою его царского величества рукою и давать дань великому российскому государю...» Все это обаяние русского имени рушилось тотчас же после заключения оскорбительного для нашей национальной гордости Нерчинского трактата. Все попытки Петра Великого установить более правильные [113] торговые сношения с Китаем не привели ни к каким благоприятным результатам. Китайские императоры смотрели на Россию с недосягаемой высоты своего богдоханского величия и нередко грозили ей войной, как только исполнение их требований, иногда самых дерзких и бессмысленных, несколько затягивалось. При этом, они не считали, с своей стороны, нужным снисходить «к мольбам» русского правительства, считая такое снисхождение «к варварам» унижением богдоханского величия.

Только в 1728 году правительство могущественного Дайцинского государства снизошло наконец «на усиленные, покорные» просьбы России и заключило в Кяхте договор, положивший основание нашим торговым сношениям с Китаем. Впрочем, эти сношения были крайне не прочны. Они нередко прерывались разными размолвками, в роде побега в Россию (в 1756 году) джюнгарского хана Амурсаны, подавшего китайскому правительству повод прекратить торговые сношения, допущенные Кяхтинским договором на шесть лет. При этом русская миссия в Пекине была заключена в тюрьму. В 1785 году возникли новые недоразумения, вследствие грабежа наших Бурят, послужившие поводом к новому прекращению торговли в Кяхте. Во всех этих случаях, русское правительство преклонялось пред дерзкими китайскими требованиями почти беспрекословно, опасаясь раздражить высокомерное богдоханское правительство. Тем не менее Россия хлопотала о новом торговом трактате, в виду крайней неопределенности Кяхтинского договора. В 1792 году правительство богдохана вновь снизошло на «усиленные смиренные» просьбы России и подписало новый торговый договор, в котором, между прочим, было сказано: «великий, святейший государь (Китая), милосердствуя единообразно о всех живущих, соизволил ясно рассмотреть благосклонное прошение российского сената, единожды оказал небесную милость, ниспослал милостивый указ об открытии торга на Кяхте».

Мы невольно преклонились пред подобным. диким [114] высокомерием китайского правительства и, заведя новые торговые отношения, терпеливо сносили грубый произвол китайских чиновников, тормозивших всеми силами правильное исполнение заключенного договора. Русские торговые люди подвергались всевозможным притеснениям и терпели большие убытки, вследствие постоянного нарушения пунктов договора со стороны Китайцев. До начала пятидесятых годов, русское правительство терпеливо сносило высокомерие Китая, держалось оскорбительной для национальной гордости политики приниженного заискиванья и не рисковало беспокоить богдоханское правительство самыми законными просьбами. Только в 1851 году России удалось заключить в Кульдже новый торговый договор и получить дозволение на устройство торговых факторий в Кульдже и Чургучаке. Заключение этого договора прошло без особенных затруднений, благодаря жестокому удару, нанесенному высокомерию китайского правительства Англичанами, в начале сороковых годов. После короткой борьбы с Англией, Китай был принужден заключить с последней унизительный Нанкинский договор (в 1842 году), по которому заплатил 28 милл. рублей контрибуции, уступил остров Гон-Конг и открыл для европейской торговли пять портов.

В пятидесятых годах положение Китая еще более ухудшилось: ему приходилось вести, одновременно, тяжелую борьбу не только с внешними врагами, Французами и Англичанами, но и с внутренними мятежниками тайпингами. Этот момент оказался чрезвычайно удобным для разрешения жгучего амурского вопроса и других, накопившихся за прежнее время, недоразумений. Благодаря появлению нового политического деятеля, Н. Н. Муравьева (впоследствии графа Амурского), хорошо понявшего как надо держать себя с высокомерным и в то же время крайне нерешительным, трусливым китайским правительством, наш слабый, уступчивый, полный заискиванья и нередко даже лишенный достоинства образ действий неожиданно изменился в решительный, настойчивый, энергичный. Генерал [115] Н. Н. Муравьев, ознакомившись с характером китайцев, пришел к заключению, что лучший способ действия с этим двуличным народом — самая упорная настойчивость, опирающаяся на силу. Он отлично знал, что Китайцы легко доходят до дерзости, когда видят, что боятся их раздражить, и делаются робкими и уступчивыми, при должном проявлении силы, достоинства, энергии и настойчивости. Новый деятель на поприще нашей политики с Китаем хорошо раскусил народ, с которым он имел дело. Проявляя необыкновенную решительность в своих действиях, настойчивость в требованиях и энергию при устранении всех лежащих на пути препятствий, генерал Н. Н. Муравьев разом поднял на крайнем востоке совершенно стертое временем обаяние русского имени, быстро достиг неожиданного и беспримерного успеха.

Замечательно, что генерал Н. Н. Муравьев решился покончить с амурским вопросом в самое критическое для России время, когда, имея уже дело с сильнейшими врагами, ей должно было быть особенно осторожной с соседним государством, имеющим с ней более пяти тысяч верст общей границы и состоявшим уже под влиянием наших европейских врагов. Занятием Амура в эту самую минуту Н. Н. Муравьев указал тот единственный способ действия, который может иметь успех при сношениях с Китаем.

И так, с 1854 года Амур снова сделался русской рекой. По ней пошло движение вверх и вниз; на берегу ее, посреди земель, считавшихся еще китайскими, явились русские селения, склады провианта и казенного имущества. Уже (в 1857 году) водворено было по верхнему течению Амура 450 семейств. Китайцы, по всей вероятности, сочли бы такую колонизацию нарушением мирных условий, но у них были уже связаны руки: Франция и Англия вновь отвлекли их внимание в противоположную сторону. Таким образом, генерал Н. Н. Муравьев, воспользовавшись внешними и внутренними затруднениями Китая, вновь овладел обширным Амурским краем, овладел без выстрела, без [116] всяких жертв со стороны государства, показав только нашу незначительную, военную сибирскую силу.

В 1858 году генералу Н. Н. Муравьеву удалось заключить с князем И-Шань Айгунский трактат, освятивший приобретение обширной территории, фактически уже принадлежавшей России с 1854 года. В ст. первой этого трактата сказано: «Левый берег реки Амура, начиная от реки Аргуни до морского устья Амура, да будет владением Российского государства, а правый берег, считая вниз по течению до Уссури, владением Дайцинского государства. От реки Уссури далее, до моря, находящиеся места и земли, вперед до определения по сим местам границы между двумя государствами, как ныне, да будут в общем владении Дайцинского и Российского государств. По рекам Амуру, Сунгари и Уссури могут плавать только суда Дайцинского и Российского государств».

Подписывая Айгунский трактат, под давлением страшных внешних и внутренних неурядиц, китайское правительство задумало подчиниться ему только отчасти и даже вовсе нарушить его, если представятся к тому, в будущем, благоприятные условия. Вообще, склоняясь под ударами, Китайцы затаивали в глубине сердца злобу и надежду когда-нибудь отомстить России за причиненные ею унижения. Между тем наша дипломатия не дремала; пользуясь случаем, она шла вперед быстрыми шагами. В 1858 году, граф Путятин, прибыв морем в Тянь-дзин, вступил, одновременно с английскими и французскими послами, в непосредственные переговоры с высшими сановниками китайской империи. Заключенный им здесь Тянь-дзинский трактат установил новый порядок сношений с Китаем и открыл для русской торговли, на ряду с европейской, приморские порты Китая. К сожалению, трактат этот был формулирован далеко не ясно и не вполне соответствовал русским интересам; он мало рассеял мрак, тяготевший над отношениями Китая к России. Явилась настоятельная необходимость исправить некоторые промахи, сделанные графом Путятиным, при заключении [117] Тянь-дзинского договора. Выполнение этой важной политической миссии было поручено молодому талантливому дипломату, полковнику Н. II. Игнатьеву (ныне графу). Одиннадцать месяцев провел последний в Пекине, рискуя ежедневно своею головою, одиннадцать месяцев, изо дня в день, пришлось ему вести дипломатические беседы с двоюродным братом богдохана, Сушуном, старавшимся всеми силами затянуть переговоры и ловкими, макиавельскими доводами вырвать почву из-под справедливых, прекрасно формулированных требований полковника Н. П. Игнатьева. Не смотря на всю свою азиатскую хитрость, Сушун ежедневно терпел более или менее серьезное фиаско. Наконец, ему надоело вести бесконечные переговоры с энергичным, настойчивым, талантливым русским дипломатом, и он выхлопотал у богдохана приказ, в силу которого полковник Н. П. Игнатьев обязывался немедленно оставить богдоханскую резиденцию и отправиться в Монголию.

Этот грозный приказ поставил полковника Н. П. Игнатьева в крайне затруднительное положение; исполнив его, пришлось бы отказаться от исполнения возложенной политической миссии, имевшей для России громадное значение. И вот, отважный, мужественный дипломат решается нарушить волю грозного богдохана и насильственно прорваться из Пекина в сторону, противоположную той, которая указана была в приказе, а именно в Тянь-дзин. С пятью казаками, то устрашая, то употребляя хитрость, полковник Н. П. Игнатьев пробился, наконец, сквозь ряды китайской армии и дал знать клиперу «Джигит» о своем критическом положении.

21 мая, отважный, настойчивый, энергичный русский дипломат вступил на палубу клипера, на котором и решился выждать более благоприятного момента для выполнения возложенной на него политической задачи. Через две недели, в виду действий Англичан и Французов в Китае, полковник Н. И. Игнатьев рискнул вновь вернуться в Пекин, сперва на клипере «Разбойник», скоро, [118] однако, застрявшем в реке Пейхо, а затем на паровом баркасе. По прибытии в Пекин, пользуясь отказом богдохана ратификовать только что заключенный трактат с Французами и Англичанами, полковник Н. П. Игнатьев, то становясь посредником между Англией и Францией с одной стороны и Китаем с другой, то самостоятельно угрожая последнему, успел довести переговоры до конца и заключил знаменитый Пекинский договор (2 ноября 1860 года), приведший в изумление не только Россию, но и всю Европу. Благодаря настойчивости и талантливости молодого дипломата, Россия разом восстановила на крайнем востоке свое пошатнувшееся обаяние и стала на Тихоокеанском прибрежье твердой ногой. Славным Пекинским договором, еще раз подтвердившим некоторые пункты Айгунского трактата и Тянь-дзинского договора, Россия приобрела, наконец, после трех векового богатырского, беспримерного движения на Восток, открытую дверь в океан, которую мы тщетно старались и стараемся до последней минуты прорубить во враждебной нам Европе. Со 2 ноября 1860 года, Россия открыла себе широкую, просторную дорогу в Китай, закрепила за собой прочный базис, опираясь на который мы могли смело направить свои силы на мировую борьбу с врагами, грозящими захватить в свои хищнические руки всемирную гегемонию, могли поддержать необходимое нам влияние на соседние могущественные государства крайнего востока — Китай и Японию, могли положить твердое основание для развития наших морских сил в водах Великого океана — страшной угрозы английским колониям и торговле, находящимся в сфере действий нашего дальнего побережья.

Пекинский договор окончательно утвердил за Россией богатейший Уссурийский край — край блестящего будущего, с высоким политическим и экономическим значением, со множеством прекрасных гаваней, способных вместить целые флоты. В силу этого знаменитого дипломатического акта, Россия перескочила, одним могучим, богатырским прыжком, от широкого устья великого Амура, через [119] заповедные дебри богатого, но еще не исследованного Уссурийского края и стала лицом к лицу с восьми миллионным Корейским народом, глубоко спавшим за ветхой стеной многовековой замкнутости и невежества. Перед нами открылась другая широкая дорога для распространения своего обаяния на народ, стонавший под тяжким ярмом дикого произвола и бессердечного деспотизма; перед нами легка великая культурная миссия ввести на путь цивилизации и прогресса богатейшую страну дальнего Востока, прозванную, по своему плодородию и благорастворенному климату, «Азиатской Италией»...

II.

На следующий год после заключения знаменитого Пекинского договора, в Пекине был водворен первый русский министр-резидент, полковник Балюзак. С этого же времени русские чайные фирмы начали переселяться из Кяхты внутрь Китая, в Ургу, Калган, Тянь-дзин и Ханькоу, начали скупать чайный лист прямо из первых рук от мелких землевладельцев, и обрабатывать его на собственных фабриках. Почти одновременно стала усиливаться колонизация Амурской области и Уссурийского края, основался русский аванпост на Тихоокеанском побережье — порт Владивосток, и затем, в 1871 году, вследствие событий в Средней Азии, Россия заняла Кульджу, потерянную было для Китайцев со всею Джунгарией.

Китай, совершенно расслабленный внутренними беспорядками и постоянными восстаниями, сначала тайпингов, затем племени мяоцзе и мусульманского населения Юн-нани (на юге Китая) и наконец дунган, должен был покориться обстоятельствам и беспрекословно исполнять все наши требования, хотя это было ему очень не желательно. Высокомерие и наглость китайского правительства сменились подозрительною льстивостью и широкою уступчивостью. Хитрый враг наш отлично понимал полную невозможность бороться с Россией при тяжелых условиях внутренних безурядиц, и терпеливо ждал более удобного случая для [120] восстановления своего пошатнувшегося престижа. Случай этот не замедлил представиться. Благодаря неединодушному образу действий мусульманских инсургентов, мечтавших больше о грабежах и разбоях, чем о достижении заветной цели освобождения из-под ненавистного ига, Китайцы наконец сломили, после десятилетней отчаянной борьбы, страшное мусульманское восстание, опустошившее лучшие и плодороднейшие области Китая. Энергичный губернатор провинции Шань-гань, знаменитый Узо-Цун-Тан, сформировав и вооружив порядочное войско, начал беспощадно бить дунган, постепенно отнимая от них забранные города, жители которых нередко истреблялись поголовно за оказанное инсургентам сочувствие.

Таким образом, в 1872 году, был отнят город Синин, в 1873 году — Су-чжеу, в 1875 году — Урумци и Манас, а затем та же участь постигла и весь восточный Туркестан. В течение нескольких лет Китай снова подчинил себе обширные западные провинции, вступив в непосредственное соприкосновение с русскими владениями. Почуяв под собой твердую почву, Китайцы немедленно подняли вопрос о неправильном занятии нами Кульджи и стали требовать возврата плодородного Приилийского края. Упоенное недавними военными успехами в западных провинциях, имея в своем распоряжении крупповские пушки, ружья новейших систем и сравнительно организованную армию, китайское правительство мечтало даже завладеть Приилийским краем силою. Впрочем, веруя в историческую уступчивость России, оно решилось прежде попробовать войти с нами в переговоры и прибегнуть к силе только в крайнем случае. Вера эта не обманула китайское правительство. Мы, по обыкновению, шли от уступки к уступке, желая мирного разрешения вопроса, но в то же время упуская из виду, что Китайцы не признают в политике великодушия и в каждой уступке видят одну только слабость противника. Действительно, прогрессивные уступки с нашей стороны вновь возбудили в Китайцах дикое высокомерие и веру в свою [121] непобедимость. Под давлением этой веры, требования их постепенно увеличивались и становились наглее. Отношения между Россией и Китаем быстро обострялись. Наконец, мы были вынуждены произвести, для поддержания пошатнувшегося престижа, грандиозную военную демонстрацию, сосредоточив в китайских водах сильную эскадру лучших боевых судов, под начальством генерал-адъютанта Лесовского. Угрожая Китаю с моря, Россия ничего не предприняла с суши, и, таким образом, дорого стоившая нам отправка флота в Великий океан привела, в конце концов, к тому же печальному результату, которого можно было бы достигнуть в Петербурге, при зимовке того же флота в Кронштадте, то есть к уступке Кульджи. Правда, Россия выговорила за эту принужденную уступку несколько миллионов рублей и удовлетворение кое-каких законных требований; но, к сожалению, то и другое выговорено пока только на бумаге. Пересмотр прежних договоров не дал осязательных результатов. Выказав некоторую уступчивость письменно, китайское правительство, с первого же дня, стало тормозить, на деле, выполнение принятых на себя обязательств и оттягивать фактическое разрешение вопросов, в высшей степени жизненных для русских интересов. В данном случае, Китай остался верен своей политике, сложившейся тысячелетиями. Оттягивая исполнение наших требований, он надеется на лучшие времена и, одновременно, деятельно готовится дать России, рано или поздно, серьезный отпор.

Надо помнить, что Китай — государство со строго определенными политическими тенденциями. Он никогда не отказывался и не откажется от территорий, которыми когда-либо владел, и только ожидает благоприятного случая к возвращению их. Он с затаенной злобой уступил России Амур и Уссури и наверное будет стараться возвратить их, как старался вернуть, в XVII столетии, Амур, и Кульджу — в настоящем. С каждым годом, Китай принимает, в отношении России, более и более угрожающее положение. Он уже приступил к энергическому [122] заселению пустынных областей империи, соприкасающихся с нашими владениями; заселение это необходимо Китаю на случай столкновения с Россией, чтобы иметь возможность немедленно перейти к активным действиям. Китайцы обратили особенное внимание на северную границу империи, прилегающую к среднему течению Амура и к Южно-Уссурийскому краю; в эти местности уже направлено большое число переселенцев, щедро снабженных правительством инструментами, семенами и скотом; вообще они водворяются на новых местах чрезвычайно прочно и основательно. Китайское правительство выказывает примерную энергию, замечательный колонизаторский талант и большую щедрость на быстрое выполнение задуманной цели. Еще недавно оно ассигновало, по представлению Гиринского цзянь-цзюна, крупную сумму на распашку ста тысяч десятин пустопорожней земли, между нашей границей и городом Сян-Син, — расположенным в двухстах верстах от первой, на реке Сунгари. Недалеко время, когда эта громадная площадь, отделенная от империи огромным, малозаселенным, а местами даже пустопорожним пространством, густо заселится народом, который будет постоянной угрозой для наших владений на крайнем Востоке.

Независимо от заселения провинций, пограничных с нашими владениями, Китайцы заняты усилением обороны северной части Маньчжурии, находящейся в районе наших наступательных действий, а также местностей, непосредственно прилегающих к Южно-Уссурийскому краю. Словом, они создают прочный базис для будущих активных действий против русских владений на крайнем востоке; они деятельно готовятся к войне с Россией, которая должна возникнуть в недалеком будущем. Оттягивая разрешение многих вопросов, жгучих для русских интересов, Китайцы готовятся отомстить нам за все свои последние унижения. Это несомненно. Злопамятность их доказана исторически, и Россия должна быть настороже, если не желает быть захваченной врасплох.

Создавая себе прочный базис для будущих [123] наступательных действий против России, Китайцы уже имеют в лучшем уголке наших владений на далеком Востоке, в Южно-Уссурийском крае, серьезную поддержку и твердую опору для военных своих операций, в случае их возникновения. Известно, что этот уголок Уссурийского края положительно наводнен китайскими выходцами, образующими прочное оседлое население, не признающее русских властей и находящееся в подданстве Китая. Не платя никаких податей, не неся повинностей, эти выходцы, систематически расхищают естественные и физические богатства края, безвозмездно пользуются лучшими землями, обогащаются, не принося государству ничего, кроме безусловного вреда. Мало того, они бесконтрольно управляются своими выборными старшинами, образуя какое-то странное государство в государстве. Управление это настолько прочно, приобрело такую силу в крае, что очень часто даже русские подданные и великороссы-переселенцы обращаются с жалобами на какое-либо своеволие китайских выходцев не к русской власти, а к старшинам. Этот путь для удовлетворения справедливых жалоб самый верный и краткий. В этом надо сознаться, как это ни больно для национального самолюбия и гордости. Надо еще прибавить, что все инородческое население края, гольды и тазы (орочи), находится у этих китайских выходцев в безусловной кабале и в неотразимой зависимости, как экономической, так и нравственной. Эта зависимость так сильна, что несчастные инородцы пришли к дикому убеждению, что господствующий в крае народ — Китайцы, а Русские — временные пришельцы, которые не сегодня, так завтра, уйдут туда, откуда пришли, сами не зная, зачем и для кого.

Бессемейные, безнравственные китайские выходцы, число которых превышает двадцать тысяч человек, не имеют ничего общего с русским населением, относятся к последнему в высшей степени враждебно и в каждый данный момент, при первом столкновении Китая с Россией, бесспорно бросятся на наших колонистов. Кроме этого оседлого китайского населения, окажут своей империи [124] несомненное, громадное содействие, в случае недоразумений с Россией, еще китайские авантюристы, известные в крае под громким названием «хунхузы». Надо помнить, что соседняя с Южно-Уссурийским краем часть Маньчжурии, в которой расположены многолюдные города Нингуту и Хун-Чун, изобилует бродячим, бездомным и голодным населением, питающим вечные междоусобия Китайской империи. Уссурийский край всегда представлял и представляет для этих подонков обширное поприще для возможных, более или менее выгодных промыслов. Суша и море, в одинаковой почти степени переполненные всевозможными естественными богатствами, сулят этим бродягам, если не скорое и легкое обогащение, то хороший кусок хлеба. Земля привлекает это бездельное, голодное население Маньчжурии сокрытым в ней золотом и дорогим, целебным корнем жен-шень, а море — неистощимыми богатствами трепангов и морской капусты. Промывка золота, а также ловля трепангов и капусты всегда производились без особенного стеснения со стороны местной администрации, производятся и в настоящее время совершенно бесконтрольно, с необузданным нахальством и своеволием. Китайские авантюристы переходят наши границы большими скопищами, доходящими иногда до тысячи человек, и бесследно исчезают в малоисследованных, диких местностях обширного края. Бродяги эти всегда были причиною серьезных волнений и беспорядков в крае, неблагоприятно отзывавшихся на экономическом благосостоянии местного населения. Большею частью вооруженные, они занимаются при случае убийствами и грабежами, за которые не всегда получают должное возмездие. Местная администрация дремлет и не умеет поддержать в крае обаяние русской власти, что несомненно подымает дух всей Китайской сволочи и грозит создать в будущем серьезные, опасные усложнения. Надо помнить, что в сношениях с подобными отбросками Китайской империи необходимы, прежде всего, решительность, энергия и беспощадность. Надо бить подобного врага, посягающего на обаяние русского имени и власти, [125] одним ударом и всегда неотразимым. Раз подобный удар не нанесен, враг выростает в глазах всего туземного населения и окружается ореолом непобедимости. При всем этом, необходимо судить всех китайских выходцев, за содеянные ими преступления, по русским законам и отнюдь не следует высылать (На основании Пекинского трактата, местное начальство не имеет права наказывать китайских выходцев.) их, для расправы, в пограничный китайский город Хун-Чун, на произвол маньчжурских чиновников, как это практикуется в настоящее время. Подобным образом действия мы убедим, наконец, Китайцев, что господа в Уссурийском крае — Русские, которые умеют отстаивать свои права и законы, без помощи выборных старшин и продажных маньчжурских чиновников. Посылая китайских авантюристов в Хун-Чун, мы являемся в глазах последних и остального инородческого населения, как бы данниками богдохана, без воли которого, будто бы, не имеем права решить участь даже самого презреннейшего подданного Китайской империи. Подобным образом действия роняется в крае значение русской власти и возвышается, в ущерб нашим интересам, обаяние власти китайского чиновничества. Кроме того, каждое своеволие выборных китайских старшин ложится на русское имя несмываемым пятном; оно служит резким доказательством непростительной апатии местных деятелей и ничем не оправдываемого игнорирования национального достоинства и чести. Надо помнить, что вышеизложенные факты подрывают в крае престиж русской власти, умаляют до минимума наше обаяние, убивают среди туземного населения веру в русское могущество. Необходимо, наконец, принять против китайских выходцев энергичные, решительные меры, обуздать их дикое своеволие, разрушить до основания небывалое, создавшееся в крае, государство в государстве. Надо очистить весь край от вредного, опасного элемента посредством выселения Китайцев, не принимающих русского подданства. Мера эта, конечно, крутая, но что же [126] делать! Если мы должны церемониться с Немцами на Западе, играя в европейцев, то не будем, по крайней мере, церемониться с Китайцами на Востоке. Вспомним, лишь, что с нами, Русскими, никто не церемонится, вспомним, что китайские выходцы, знакомые с каждой тропой в крае, с каждою пядью и ручьем, — опасные враги для Русских, в случае возможного столкновения Китая с Россией.

III.

Из вышесказанного видно, что Россия, в течение своих более, чем двух вековых сношений с Китаем, в большинстве случаев придерживалась политики уступок. Спрашивается, чего мы достигли при помощи этой, лишенной достоинства, политики, какие выгоды приобрели своим излишне великодушным и миролюбивым образом действий? Безусловно, пока никаких выгод или, в большинстве случаев, приобрели выгоды фиктивные. При всех своих переговорах с Китаем, Россия прежде всего старалась выхлопотать известные преимущества для русской торговли. Эта торговая политика занимает, в наших сношениях с Китаем, наиболее видное место и заслуживает особенного внимания. Несомненно, что развивать торговые связи с Китайцами — дело обоюдополезное; но, к сожалению, наша дипломатия, при переговорах с Китаем, очень часто выговаривала русским купцам такие права и преимущества, которыми должны тяготиться Китайцы, а Россия, большею частью, не может воспользоваться ими надлежащим образом. Например, договор 1881 года открывает на бумаге почти весь Китай для русской торговли, отчасти даже беспошлинной; но, спрашиваем, сколько товаров и какие именно можем мы отправлять туда, когда среднеазиатская и сибирская железные дорога еще не готовы, наша промышленность находится в таком зачаточном состоянии, что далеко не удовлетворяет всех потребностей собственного внутреннего рынка. Не увлеклись ли составители договора 1881 года подражательностью западно-европейской торговой политике, подражательностью, [127] не соразмерною с нашими наличными торгово-промышленными средствами? Не останутся ли плоды этой подражательности еще десятки лет почти недоступными для России, доставляя случайные выгоды и привилегии нескольким торговым домам? Не воспользуются ли, ранее нас и действительнее нас, караванным путем в южных пределах Китая до Ханькоу города, представляющие складочные пункты западно-европейской торговли? На все эти вопросы правдивее ответить «да»! Мы еще не скоро сможем воспользоваться предоставленными нам выгодами и привилегиями. Кроме того, эти выгоды и привилегии пока фиктивны и крепки только на бумаге, в букве последнего договора. В действительности же, наши даже настоящие, маленькие, торговые интересы в Китае сильно страдают, подвергаются страшным, неожиданным колебаниям; купцы терпят всевозможные притеснения: их грабят, бьют, обирают, тормозят их торговые операции. Китайские чиновники нередко позволяют всякого рода бесчинства над русскими торговыми людьми: их третируют самым позорным образом. И все это творится почти на глазах китайского правительства, негласно потакающего всем этим безобразиям, оскорбительным для нашей национальной гордости и сильно вредящим нашим торговым интересам. Изредка, по скоплении многих справедливых жалоб, мы протестуем — китайское правительство отмалчивается; при более энергичном протесте — обещает рассмотреть эти жалобы и наказать виновных. Мы удовлетворены и ждем, ждем без конца, когда состоится это рассмотрение и наказание, совершенно упуская из виду, что китайское правительство играет недобросовестную дипломатическую комедию, в которой раздает нам самые печальные, унизительные роли. Мы забываем, что имеем дело с государством, положившим в основу дипломатических и политических сношений с европейцами двуличность, бесцеремонность, наглость и подтасовку.

Действительно, Китай уже получил всемирную известность тем, что никогда не считал и не считает нужным [128] строго придерживаться заключаемых договоров. На бумаге китайское правительство, прижатое к стене, всегда соглашается на всевозможные сделки, подписывает самые разнообразные трактаты и договоры, которые, по китайским понятиям, ни к чему особенному не обязывают. Исторические факты доказали и доказывают, что Китай подписывал десятки трактатов с затаенным намерением не выполнять пунктов и статей, сильно расходящихся с его интересами. Вследствие этого, он всегда старался и старается оттягивать выполнение принятых на себя обязательств, особенно для него невыгодных, оттягивать чуть ли не до бесконечности, при помощи самых неблаговидных и недобросовестных доводов и способов. В то же время Китай настойчиво хлопочет о выполнении статей договоров, для него выгодных и полезных. Вообще, двуличная политика Китая всегда была тормозом наших действий на крайнем востоке. Кроме того наши отношения к Китаю в Амурской области и Уссурийском крае мало соответствовали прямой, твердой политике могущественного государства относительно ничтожного, сравнительно, соседа.

Из вышеизложенного очевидно, что заключить договор с Китаем — дело одно и, нужно сознаться, часто чрезвычайно трудное; а заставить его выполнить заключенный договор— дело другое, иногда несравненно труднейшее. Китай не признает европейских приемов в дипломатии, не признает святости трактатов и договоров — это он доказал уже много раз и чаще всего России. В отношении последней Китай был всегда особенно смел и нахален. Виной тому — наше излишнее миролюбие, наше, не идущее к делу, великодушие и широкая уступчивость. Мы никогда не решались, в отношении Китая, на энергичный образ действий, всегда избегали и находили излишним репрессалии, столь полезные при сношениях с подобным варварским правительством, каково китайское, склонное преувеличивать свою силу и могущество. Мы упустили из виду образцовый прием сношений с Китаем Французов [129] и, особенно, Англичан, которые чаще прибегали к содействию штыка и пули, чем дипломатического пера, и всегда добивались лучших и наивыгоднейших результатов. Подобная наша неумелость вести дела с Китаем основывается, главным образом, на незнакомстве с характером Китайцев. Мы составили о последних чрезвычайно ложное мнение. Со словом «Китаец» в воображении большинства связывается понятие о существе слабом, апатично сонливом и вместе с тем тихом и безответном. Между тем, Китайцы далеко не таковы, какими их представляет себе значительная часть русского общества и почти все русские дипломаты. Надо помнить, что это — враг серьезный, настойчивый, терпеливый, энергичный и ловкий; вместе с тем, враг в высшей степени хитрый, двуличный, при том злой и злопамятный. Злость Китайцев доказана историческими фактами жестокого усмирения внутренних смут. Кровожадность их доходит до апогея. При усмирении бесконечных восстаний, то тайпингов, то племени мяоцзе, то мусульман, Китайцы убивали миллионы мужчин, женщин и детей, истребляли целые народы, как например, Цзюнгаров. На ряду с виновными погибали невинные. По китайским понятиям, все девять колен родства должны быть казнены за одного бунтовщика. Вся история Китая свидетельствует об его феноменальной злости. Дайте Китайцам силу и средства, и они прехладнокровно расправятся со всем человечеством, жестоко выместят всем европейцам за перенесенные от них унижения. Характеристика наша нисколько не преувеличена; Китайцы оправдали ее как своей историей, так и приемами, употребляемыми ими при переговорах и выполнении заключенных трактатов. Отсюда ясно, что Китай — враг в высшей степени опасный, не смотря на свой консерватизм, который, к тому же, не вечен. В недалеком будущем и Китая коснется могучая рука реформ, и он выйдет на путь прогресса и цивилизации. Слишком легкомысленно думают некоторые, что Китай распадется тотчас же, как только его коснутся реформы, что он не способен воспринять их без вреда [130] для своего государственного организма. Китай не старец, как думают многие, который хочет только растянуть машинкой свои морщины и подкрасить лицо; тот старец жил тысячи лет и уже отжил; в настоящую минуту растет на его прахе новое, молодое, свежее дерево, обильно поливаемое нашими европейскими врагами. Пройдет четверть столетия, и это дерево сделается могучим и крепким; если мы вовремя не обрубим его свежие ветви, то они раскинутся на Амур и бросят тень на наши среднеазиатские владения..

Через двадцать лет, а может быть и раньше, мы увидим перед собой, на крайнем Востоке, грозную, достаточно дисциплинированную, хорошо вооруженную китайскую армию, которая потребует у нас возвращения древних владений Небесной империи.

Мы уже указали выше, что Китай-держава с особенными государственными тенденциями; он никогда не откажется от возвращения земель, некогда ему принадлежавших. В то же время надо помнить, что спор за преобладание в Азии должен решиться не только между Россией и Англией. Мы убеждены, что Китай непременно будет третьей державой, которая примет, в недалеком будущем, участие в этом горячем и, может быть, кровопролитном споре. Мало того, китайская раса должна придти в столкновение с белым населением Европы и Америки, по поводу главнейших вопросов цивилизации, и это неизбежное столкновение затормозит прогресс человечества на более или менее продолжительное время. Отсюда видно, что Россия должна быть готовой к борьбе с Китаем, которая возникнет в течении предстоящего двадцатипятилетия, должна быть готовой дать отпор китайским полчищам и quasi-цивизаторским замыслам Поднебесной империи.

IV.

В то время, когда наши дипломаты хлопотали об открытии, по крайней мере на бумаге, для русской торговли чуть ли не всего Китая, хлопотали об эфемерных [131] выгодах и фиктивных торговых преимуществах, мы отнеслись индифферентно к разрешению вопроса, несравненно важнейшего и имеющего громадное экономическое значение для всей Амурской области и Уссурийского края — вопроса об открытии реки Сунгари для русской торговли. Вопрос этот разрешен, при помощи договоров и трактатов (Айгунский трактат (1858 г.) первою статьею утверждает за нами право свободного плавания по реке Сунгари, а второю статьею — право торговли в местностях, расположенных по обе стороны реки. Четвертою статьею Пекинского договора (1860 г.) и восемнадцатою статьею договора 1881 года право это за Россией подтверждено.), заключенных с Китаем, вполне благоприятно для России; но от заключения договора с Китаем до его выполнения шаг громадный и часто даже невозможный. Эта невозможность особенно резко выяснилась при попытках России воспользоваться выговоренным правом плавания и торговли по реке Сунгари.

Все наши попытки в этом направлении кончались полной неудачей и все потому, что мы не требовали исполнения договоров при помощи пушек и штыков, не следовали примеру Англичан, захвативших вооруженной рукой почти всю китайскую торговлю. Между тем, важность развития торговых операций, именно на реке Сунгари, для нас несомненна; при помощи их мы можем сделать Амур полезным и чрезвычайно выгодным приобретением государства, между тем как в настоящее время он почти бесполезен.

Цель приобретения Амура была двоякая: 1) продовольствие Камчатки из Сибири и 2) открытие торгового пути из Сибири в океан.

Трудное плавание по незнакомой реке и малая еще производительность Забайкалья доказали скоро всю несостоятельность первой цели. Покуда забайкальское население было насильственно вынуждаемо кормить Амур и Камчатку, по установленным в Иркутске низким ценам, призрачная выгода этого способа снабжения хлебом поддерживалась, но лишь только принудительная такса прекратилась (в [132] 1862 году), цена заготовления муки в Николаевске вдруг удвоилась, что заставило обратиться к доставке хлеба из Петербурга, кругом света.

Вторая цель продержалась немного долее; капиталы были затрачены, составилась Амурская компания; почтенные иностранные фирмы открыли дела на Амуре; но, не видя начала отпускной торговли и терпя одни только убытки, закрыли вскоре, одна за другой, свои конторы и покинули, полуразоренными, пресловутый, воспеваемый Амур.

Между тем на приобретение огромного края было потрачено много энергии и еще больше средств; построены города, привлечены переселенцы из самого сердца России, расставлены войска, образованы губернаторства, но отпускная торговля, за отсутствием предметов отпуска, не начинается и до настоящего времени.

Еслибы одновременно с приобретением Амура и устройством порта, при его устье, была фактически открыта для русской торговли многолюдная, богатая река Сунгари, то обе цели приобретения Амура были бы достигнуты самым блестящим образом.

Река Сунгари, бассейн которой занимает всю настоящую Маньчжурию орошает своими верховьями лучшую, по плодородию и климату, и наиболее густо населенную часть этой страны, производящую в изобилии разные породы хлеба и скот. Отделенная от Кореи и Китая горным хребтом и степью Гоби, местность эта не имеет сообщения с Японским и Китайским морями и самый удобный, естественный ее торговый путь был бы рекою Сунгари.

Производя хлеб и имея несметные стада скота, страна эта ощущает большой недостаток во всех мануфактурных произведениях, получаемых трудным сухим путем из Китая. Таким образом, южная Маньчжурия представляет чрезвычайно выгодный рынок отпускной и привозной торговли, — рынок, имеющий до сих пор самую ничтожную торговлю с Кореею и Китаем. Кроме того, река Сунгари, со своим дешевым хлебом и скотом, была бы сильной поддержкой нашим поселениям на Амуре, [133] особенно в нижнем его течении и на реке Уссури, где, вследствие неурожаев и наводнений, население не перестает питаться казенным, дорогим, кругосветным хлебом. Она не раз бы спасала народ от бедствий, а казну от необходимости кормить его привозным хлебом. При замене кругосветной ржаной муки, гречихи и гороха хлебами, произростающими в Сунгарийской долине, казна могла бы сделать миллионные сбережения. В то же время, южная Маньчжурия представляет обширный рынок для сбыта наших сукон, бумажных тканей и бронзовых изделий.

С открытием торгового пути от порта Владивосток, замечательного своими качествами, рекою Уссури вниз и рекою Сунгари вверх, европейская торговля может также воспользоваться этим первым путем в глубь Маньчжурии и население Уссурийского края, бедствующее в настоящее время, получит несомненные выгоды транзита; а так как наши сукна и бумажные материи с большим успехом соперничают на китайских рынках с иностранными, то беспошлинность перевозимых морем товаров едва ли может повредить нашей торговле, привлекая в то же время во Владивосток большую торговую деятельность.

Вот многочисленные выгоды, истекающие из Айгунского трактата, открывшего реку Сунгари для русской торговля. Однако, более четверти столетия прошло со дня подписания этого замечательного договора, но до сего времени всякая попытка завести торговые сношения с южной Маньчжурией, не только местных жителей и купцов, но даже властей наших была встречаема китайскими чиновниками самым упорным, положительным противодействием и отказом.

Представляем ниже краткий обзор наших законных попыток на реке Сунгари, чтобы выяснить, насколько недобросовестно относится китайское правительство к своим обязательствам, подтвержденным несколькими договорами.

Первое путешествие по реке Сунгари было [134] предпринято в 1859 году ученым Максимовичем. Преследуемый крайне неприязненными выходками маньчжурских чиновников, он поднялся только до города Сян-Сина и вынужден был вернуться. В 1864 году, генерал-губернатор Восточной Сибири послал вверх по Сунгари пароход, с целью ознакомления с рекой и исследования фарватера. После многих мытарств, пароход дошел до города Гирина, лежащего в южной части Маньчжурии; всюду маньчжурские чиновники встречали наших представителей очень недружелюбно и в некоторых городах не пустили даже на берег. Вместе с тем, они запрещали жителям, под страхом сурового наказания, продавать русским даже самые необходимые жизненные припасы.

В 1866 году была предпринята правительственная экспедиция, с целью закупить для казны хлеба и завязать с жителями торговые сношения. В ней приняли также участие некоторые местные купцы; они плыли на казенном пароходе, под русским военным флагом. Не смотря на это, маньчжурские чиновники встретили эту экспедицию с тем же настойчивым недружелюбием. Жители выражали сильнейшее желание вступить с нашими купцами в торговые сношения, но чиновники подвергали их за эти попытки жестоким наказаниям. В конце концов, китайский губернатор послал капитану парохода формальное требование прекратить всякие сношения с жителями и вернуться восвояси.

В 1869 году, опять несколько русских купцов выхлопотали себе казенный пароход, на котором и поднялись вверх по Сунгари; но и они не имели возможности завести с жителями торговых сношений, вследствие вторичного формального требования китайского губернатора удалиться из пределов Маньчжурии.

Такое, неоднократно повторенное, нарушение заключенных с Китаем трактатов осталось без всякого разъяснения, и местное начальство, видя безуспешность экспедиций, предпринимаемых под прикрытием военного флага и мундира, решилось прекратить дальнейшие серьезные [135] попытки, ограничиваясь поощрением только мелких, негласных поездок в город Сян-Син, предпринимаемых соседними казаками с большим или меньшим успехом.

Генерал-адъютант Сколков, во время своей поездки по Амурской области, предпринятой по Высочайшему повелению, виделся с губернатором соседней Маньчжурской провинции и получил от него письменное разъяснение, что «если русские купцы и были с ласковыми словами высланы вон из Маньчжурии, то это потому, что в трактатах не видно, чтобы торговля была дозволена иначе, как на границе».

Это письменное заявление указывает, что китайские чиновники, поддерживаемые своим правительством, не желают признавать известных статей Аргунского и Пекинского трактатов, а также и договора 1881 года. Мы своевременно не оказали должной настойчивости и тем как бы согласились на игнорирование важных для нас статей, от выполнения которых зависит экономическое положение громадной Амурской области и Уссурийского края.

В то время, когда русские купцы терпят в своих попытках полную неудачу, положение Китайцев в Сибири можно назвать привилегированным; они имеют лавки по всему Забайкалью, в Амурской и Приморской областях; они приезжают уже и в Нижний Новгород, пробираются через Кяхту в Семипалатинскую область и в Туркестан; торгуют всюду, не платя гильдейских пошлин, в ущерб русскому купечеству.

Из этого видно, что, домогаясь открытия для торговли реки Сунгари, мы требуем только того, на что имеем полное право, как законное, так и нравственное. Это было бы только распространением на русских того, чем постоянно пользуются наши инородческие подданные, гольды и гиляки, живущие по Амуру.

Указав на энергичное противодействие, оказываемое маньчжурскими чиновниками попыткам русских купцов завести торговые сношения с провинциями, [136] расположенными по Сунгари, сообщаем, что причина такого упорного противодействия гнездится не только в желании этих чиновников сделать угодное своему правительству, но и в стремлении сохранить за собой большие барыши, возможные только при существующем порядке вещей.

Известно, что местные страны, прилегающие в низовьям Амура, к его нижним притокам и морю, обитаемы бродячими племенами гольдов и гиляков, занимающимися звериным и рыбным промыслами. Грубые племена эти всегда были легкой наживой для китайского чиновничества в Маньчжурии. Оно собирает с них ясак пушным и рыбным товаром и берет взятки при всех их торговых делах.

Получив от Китайцев первые зачатки цивилизации, гольды и гиляки не могут обойтись без Китая; им сделались необходимы ткани, хлеб, водка, табак, посуда — предметы, которых они не производят, но которые в изобилии находят в Маньчжурии. Взамен этих предметов, они отдают соболей, панты и другой, более или менее, ценный товар своих промыслов.

Летом, по Сунгари и по нижнему течению Амура бывает большое движение судов: маньчжурские лодки плывут вниз и подымаются частью по реке Уссури за сбором ясака; гольдские и гилякские лодки, тяжело нагруженные пушниной, плывут вверх в город Сян-Син, на ярмарку. На последней торговля ведется меновая, при чем эксплоатация диких племен Китайцами производится в самых широких размерах. Много способствует этой эксплоатации природная простота и честность зверопромышленников. Долги, оставляемые отцом, считаются священными для сына, а так как кредит в этой торговле имеет большое значение, то зверопромышленники, благодаря своему невежеству и безграмотности, обращаются в неоплатных должников. Обыкновенно после умершего дикаря Китайцы являются к сыну с требованием уплаты будто бы оставленных им по себе долгов; каждая отсрочка покупается соболями. [137]

Для большого влияния и ближайшего знакомства о эксплоатируемыми ими промышленниками, китайские купцы и чиновники, идущие в этом деле рука об руку, перенесли свою репрессивную деятельность в самое сердце зверопромышленной страны. Они на лодках спускаются по Амуру до его низовьев, подымаются по Уссури и затем — ее притокам, Хору и Бикину. В верховьях последних двух рек, в месте, где существует между ними волок, так называемый Дабань, в неведомой до сих пор русским стране, образовался правильный торжок, в роде ярмарки, куда сходятся с одной стороны зверопромышленники, а с другой — китайские купцы для торговли, и китайские чиновники для их поддержки и сбора ясака. Прибыльный торг этот не раз уже возбуждал предприимчивость русских купцов в Хабаровке, но и здесь, внутри русских владений, попытки эти терпели полную неудачу. Так например, поверенные Плюснина и Богданова были выгнаны Китайцами с рынка, с угрозами и бранью, и были очень рады, что вернулись целыми из глухой страны.

Слишком кажется невероятным, что китайские чиновники до сих пор позволяют себе разъезжать по нашим владениям, внутри цепи русских селений, и собирать дань с подданных нам инородцев, но грустный факт этот подтверждается бесчисленным множеством случаев. Изредка эти сборщики ясака попадаются нашим властям, при чем их высылают каждый раз за границу с «ласковыми словами», в истинном значении этой фразы, а не с такими «ласковыми словами», с которыми высылались из Маньчжурии наши купцы, являвшиеся под прикрытием военного флага, искать точного исполнения Айгунского трактата. Дело тем и кончается.

Из всего вышесказанного ясно, почему китайские власти так дорожат замкнутостью, для русских, реки Сунгари, между тем наискорейшее открытие ее для нашей торговли есть жизненный вопрос для Амурской и Приморской областей. Нам необходимо энергично потребовать от [138] Китая выполнения всех статей Айгунского договора, при чем полезно опереться на военную силу. Надо помнить, что малейшее проявление силы и настойчивости делает Китайцев уступчивыми.

Рассмотрим теперь взаимное положение России и Китая, в случае возможного вооруженного столкновения. Прежде всего считаем необходимым оговориться: мы не стоим за войну с Китаем, так как уверены, что для некоторых европейских держав крайне желательно истощение России и отвлечение ее внимания на дальний Восток. В силу этого, России не следует играть в руку коварным державам. Мир с Китаем для нас более желателен, чем война, так как в территориальных приобретениях на счет Китая мы не нуждаемся. Тем не менее сохранить этот мир чрезвычайно трудно. Вследствие настойчивых интриг некоторых европейских государств, в Китае уже давно замечается глухое неудовольствие против России, которое рано или поздно, может разразиться кровопролитной, упорной войной. Нам надо быт готовыми на все; мы должны видеть в Китае серьезного, мстительного врага, который ждет только удобного случая свести с Россией старые счеты за Амур и Уссури. Случай этот может и не представиться, раз Россия будет постоянно проявлять непоколебимую твердость могущественной державы и будет держать на крайнем Востоке сильную крейсерскую эскадру и достаточный контингент сухопутных войск. Особенную услугу могут оказать, в столкновении с Китаем, военные суда, при помощи которых возможно сделать высадку в любом пункте китайского берега, можно подвергнуть бомбардировке цветущие, торговые города, легко овладеть некоторыми важными приморскими пунктами, нанести неисчислимый вред китайской торговле и уничтожить зарождающийся неприятельский флот. С суши Россия не может предпринять против Китая ничего серьезного. Мы можем угрожать лишь пустынным, бедным областям — Монголии, Джунгарии и Маньчжурии, а эта бесцельная угроза не даст [139] желаемых результатов. Нам необходимо, для достижения полного успеха, сосредоточить против Китая сильную армию, которая могла бы проложить себе путь до центральных провинций и до столицы Небесной империи, в которой возможно только продиктовать врагу наиболее унизительные условия мира. Между тем, мы не в состоянии достигнуть этого без ущерба для наших сил в Европе. Очевидно, Россия должна сохранять в Европе свое несокрушимое военное могущество и ограничиться, в случае столкновения с Китаем, лишь энергичными действиями флота, поддерживаемыми только угрозами вторжения в неприятельскую землю со стороны сухопутной границы. При счастливых и благоприятных условиях, эти угрозы могут иметь громадное значение, в особенности, если Россия получит возможную поддержку со стороны магометанского населения Средней Азии и Китая, проникнутого глубокою ненавистью к Китайцам и готового предать последних поголовному избиению.

Теперь возникает другой вопрос: вполне ли безопасен от Китайцев Владивосток и не могут ли они грозить разорением нашим пограничным округам и даже, может быть, Иркутску? На это мы можем с уверенностью сказать, что Китай, не смотря на очень воинственные приготовления, не имеет в настоящее время средств и возможности двинуть в наши владения сколько нибудь грозную и хорошо вооруженную армию. Незначительное число обученной по-европейски китайской армии гораздо нужнее около Пекина, которому мы можем угрожать во всякое время нашим флотом и дессантом, а также на западе империи, где каждую минуту возможно энергичное восстание всего мусульманского населения. О серьезных наступательных действиях со стороны Китая, в настоящее время, нельзя и думать, потому что китайская армия не обладает еще необходимыми средствами для ведения правильной наступательной войны, страдает полным отсутствием хороших современных перевозочных средств. Наступательная война со стороны Китая может [140] ограничиться только хищническими набегами недисциплинированных, кое-как вооруженных скопищ, вся цель которых будет не воевать, а лишь грабить и жечь более или менее беззащитные русские поселения. Скопища эти не могут связать рук нашим регулярным войскам: против них с полным успехом сразятся наши казачьи пограничные линии и вооруженные крестьяне. Что касается регулярных войск, то они с большим успехом могут быть сосредоточены в трех пунктах: в Благовещенске — для действий против соседних городов Айгуна и Сахалян-Ула; при устье реки Сунгари — для наступлений в самое сердце Маньчжурии, и, наконец, в Южно-Уссурийском крае, на реке Суйфун и озере Ханка, для действия против многолюдных, богатых маньчжурских городов Нингуту и Хунчуна, расположенных вблизи нашей границы. Последний отряд будет иметь особенно важное значение для наступательных действий, потому что будет оперировать недалеко от главного объекта войны — Пекина. Надо при этом помнить, что мы господствуем на Амуре и его притоках вполне бесконтрольно; мы имеем на этой реке пароходы и наконец все средства для ведения правильной наступательной войны, если она окажется необходимой. Стоит только вооружить плавающие по Амуру, мелкосидящие пароходы легкою артиллериею, чтобы одной демонстрацией этим речным отрядом заставить китайскую армию разбросаться на огромном пространстве и вполне обезопасить свою границу от серьезных вторжений, оставив за собой все шансы для успешных наступательных движений. Речной отряд этот, поднявшись вверх по реке Сунгари, в самое сердце многолюдной, богатой Маньчжурии, поставит китайскую армию, сосредоточенную в этой провинции, в затруднительное положение. Кроме того, он может с успехом действовать против китайских городов Айгуна и Сахалян-Ула, расположенных на самом берегу Амура, уничтожить без затруднения, в самом начале военных действий, все военные китайские джонки, вооруженные допотопными, годными [141] только для салютационной пальбы, орудиями. Наконец, отдельные пароходы, крейсируя вверх и вниз по течениям рек Амура, Уссури и Суйфуна, могут предупредить переход через означенные реки китайских скопищ.

В силу изложенного, наши пограничные владения вполне гарантированы от неприятельских вторжений, о которых с таким страхом заявляют некоторые авторитеты.

Во всяком случае, не смотря на все эти выгодные для нас условия ведения войны с Китаем, России не следует подвергаться, без особенно важных политических причин, риску вооруженного столкновения с многомиллионным государством. Война эта, даже в случае полного успеха, не может принести России никаких выгод, кроме разве приобретения более или менее обширной и разоренной области, управление которой ляжет тяжким бременем на наши финансы. Между тем, полный успех очень сомнителен. Зная характер Китайцев, можно с уверенностью сказать, что, решившись начать войну, они будут продолжать ее с упорством, даже при всех неудачах и поражениях. Китайцы не станут гоняться за победами; со стоическою твердостью снесут они всевозможные военные неудачи, в надежде утомить неприятеля и заставить его прекратить неприязненные действия, в силу медленного истощения энергии и средств. Подобного рода войну Китай еще недавно вел с Францией.

А. МАКСИМОВ.

Текст воспроизведен по изданию: Наши задачи на Крайнем Востоке. I. Россия и Китай // Русский вестник, № 1. 1888