ЧЕРЕВКОВ В. Д.

ПО КИТАЙСКОМУ ПОБЕРЕЖЬЮ

(Продолжение. См. "Исторический вестник", том LXXII, стр. 229)

II.

Талиенван и Порт-Артур.

В первых числах декабря прошлого 1897 года разнесся слух, что Россия решила занять Порт-Артур и Талиенван. Вслед затем стало известно, что это занятие обоих важнейших заливов Лиаотунокого полуострова в сущности уже совершившийся факт. Он произвел довольно сильное впечатление у нас и за границей.

Иностранная печать на все лады обсуждала «новый русский захват», при чем в этом разноязычном и разноплеменном хоре голос Англии сразу выделился с той особенной резкостью, которая уже сама по себе достаточно свидетельствовала о чрезвычайной серьезности данного положения. Оно действительно было очень серьезно.

Между тем, как нам в Европе грозили открытым разрывом, войной с Японией и Англией, — в Пекине было пущено в ход все, чтобы заставить китайское правительство отказаться от дальнейших переговоров с Россией относительно Порт-Артура и Талиенвана и восстановить в водах, омывающих Лиаотунский полуостров, тот status quo ante, который был так на руку всем нашим старым и новым соседям на дальнем Востоке. Почти 3,5 месяца прошли в томительной неизвестности, чем [607] кончится этот оглушительный шум на европейской сцене и тайная борьба влияний за кулисами международной политики. Правительственное сообщение от 16-го марта текущего года явилось ясным ответом на все недоумения. После айгунского договора графа Муравьева-Амурского, после пекинского трактата графа Игнатьева, закрепивших за нами Амурскую область и Уссурийский край, — во всей деятельности нашей дипломатии не найдется другого государственного акта, более важного, чем это знаменитое «Соглашение», о котором правительство сочло нужным сделать следующее сообщение:

15-го марта, в Пекине состоялось подписание уполномоченными России и Китая особого соглашения, в силу коего императорскому правительству уступлены в пользование на 25-летний срок, который, по обоюдному согласию, может быть затем продолжен, — Порт-Артур и Талиенван с соответствующими территорией и водным пространством; а равно предоставлена постройка железнодорожной ветви на соединение этих портов с великою сибирскою магистралью.

Соглашение это является прямым и естественным последствием установившихся дружественных отношений между обширными соседними империями, все усилия коих должны быть направлены к охранению спокойствия на всем огромном пространстве их пограничных владений на обоюдную пользу подвластных им народов.

Обусловленное дипломатическим актом 15-го марта мирное занятие русскою военно-морской силой портов и территории дружественного государства как нельзя лучше свидетельствует, что правительство Богдыхана вполне верно оценило значение состоявшегося между нами соглашения.

Обеспечивая неприкосновенность верховных прав Китая и удовлетворяя насущным потребностям России, как соседней великой морской державы, соглашение это отнюдь не нарушает интересов какого либо иностранного государства; напротив того, оно дает всем нациям мира возможность в недалеком будущем войти в. общение с этим замкнутым доселе краем на побережье Желтого моря; открытие же коммерческим флотам всех иностранных держав порта Талиенвана создает в Тихом океане новый обширный центр для торговых и промышленных предприятий этих держав, при посредстве великого сибирского сооружения, призванного отныне, благодаря дружественному уговору между Россией и Китаем, соединить крайние пределы двух материков Старого Света.

Таким образом, подписанное в Пекине соглашение имеет для России глубокое историческое значение и должно быть радостно приветствуемо всеми, кому дороги блага мира и успехи на почве взаимного общения народов». [608]

Дополнением к сообщению явилась следующая циркулярная телеграмма министра иностранных дел к представителям России за границей:

В силу соглашения, подписанного 15-го (27-го) марта в Пекине представителем Россия и членами Цзун-ли-ямена, надлежащим образом на то уполномоченными, Порт-Артур и Талиенван, а также прилегающие территории уступлены китайским правительством в пользование России.

Вам поручается сообщить о вышеизложенном правительству, при коем вы аккредитованы, и прибавить, что упомянутые порты и территории будут безотлагательно заняты войсками его императорского величества, августейшего монарха, и что в них будет поднят русский флаг совместно с китайским. Вы можете одновременно известить министра иностранных дел, что порт Талиенван будет открыт для иностранной торговли, и что суда всех дружественных наций встретят там самое широкое гостеприимство».

Несколько дней спустя, телеграммой из Шанхая мир был оповещен, что текст русско-китайского соглашения, подписанного великим советом, опубликован в китайском «Правительственном Вестнике». В документе — пять статей. Он гласит, что аренда сдана на 25 лет, арендуемая площадь имеет в длину 160 ли (53 англ. мили) и в ширину — 80 ли. Китайские военные суда и купеческие пароходы имеют право свободного входа в Порт-Артур, который Россия укрепит. Кроме того, дано разрешение продлить железную дорогу от Талиенвана до любого пункта на западном берегу полуострова, где будет предоставлена России соответственная аренда.

Занятие нами Порт-Артура и Талиенвана, понятно, должно было вызвать и вызвало бесчисленное множество всевозможных рассуждений и в обществе, и в печати. Нам хотелось бы отметить здесь лишь одну сторону последнего шага нашего на Востоке, о которой во всей этой массе речей и статей, появившихся за последнее время, никто не обмолвился ни словом.

Соглашением 16 марта дан не только надежный опорный базис нашему флоту в водах Тихого океана, открыт не только выход Великой Сибирской железной дороге к свободному, незамерзающему морю; но и положено прочное начало определению естественнонаучных границ нашего распространения на крайнем Востоке.

Лет двадцать тому назад, покойный лорд Биконсфильд, по поводу, кажется, Герата, пустил в первый раз в ход свою знаменитую фразу о научной границе. Над ней много смеялись тогда, особенно у нас, где так любят смеяться над вещами, мало понятными, и где относительно англичан вообще и английских государственных людей в особенности установился такой [609] удивительно нелепый взгляд. А между тем, в этих словах знаменитого государственного деятеля Англии заключается глубокий смысл, гораздо более глубокий и широкий, чем придавал ему сам Биконсфильд в данном случае. Несомненно, что для [610] каждой нации существует своя, более или менее широкая, естественнонаучная граница распространения, которую нельзя перейти безнаказанно. Огромное большинство европейских народов никогда, конечно, не в состоянии будет акклиматизироваться в тропических странах, не поступившись многими существенно-основными чертами своей и физической, и психической индивидуальности. Для многих из этих народов такая акклиматизация окажется совсем невозможной, и волей — неволей, рано или поздно, но они принуждены будут уйти отсюда навсегда. К великому счастью, у нас нет колоний в тропиках, да и вообще нет нигде колоний. Россия представляет одно громадное сплошное пространство, большею частью лежащее в холодном и умеренном поясах. В борьбе с суровыми естественными условиями этого астрономического, так сказать, положения, народ наш выработал в себе известные черты, известный склад физической организации, известные отношения к климату и почве, и с этими особенностями нам теперь необходимо считаться. Говорят, что лапландец, привезенный в умеренную полосу средней России, куда-нибудь в Московскую или Тамбовскую губернию, неминуемо гибнет: климат этих мест для него слишком жаркий, испарения почвы и все те процессы, которые совершаются в ней, слишком необычны, характер бесчисленных микроорганизмов, наполняющих воду, воздух, пищу, — все это совершенно чуждо ему; его организм не выработал в прошлом достаточной силы сопротивляемости против этих неведомых ему раньше враждебных влияний, и он гибнет их жертвой. Русская колония где-нибудь в тропиках, по тем же причинам, вымерла бы вся без остатка, неизбежно и очень скоро. История европейской колонизации полна примерами такого рода.

Если представить себе, где естественнонаучная граница нашего распространения, то такою в Азии явились бы: Малоазиатский полуостров, Персидский залив и предгорья Гималаев, с одной стороны, Манчжурия и Корея — с другой. В этих пределах только и можем мы там существовать, и названные сейчас южные страны представляют крайние границы нашего распространения в Азии. Южнее мы жить не можем, не рискуя вырождением и полной гибелью расы. Роскошь тропиков нам не по плечу, как не по плечу оказалась она даже южным европейским народам. Здесь в будущем — вероятная арена развития желтой расы и, прежде всего, конечно, китайского племени. Племя это, по-видимому, самое выносливое из всех племен земного шара, обнаруживает необыкновенную силу сопротивляемости губительным влияниям климата, лучше, чем всякий другой народ, приспособляясь к крайним изменениям температуры, влажности и высоты над уровнем моря. Некогда многие из нынешних южных [611] азиатских народов, например, малайцы, жили гораздо севернее; их вытеснили к югу китайцы, а теперь китайцами наполнен и Малакский полуостров; они перебираются на Филиппинские острова, Яву и т. д. С течением времени этот процесс примет еще более энергичный характер. Японцы представляют другую такую же выносливую расу, но выносливую именно к особенностям жаркого климата; на севере они прививаются плохо. Что это — так, достаточно посмотреть, в каком положении у них находятся Курильские острова и остров Матсмай, или Иессо (Хок-каидо тож). Но к югу они в состоянии идти далеко, и здесь, быть может, почва для нашего соглашения с ним в будущем: пусть идут по тропическим островам на юг хоть до Австралии; только азиатский материк им надо оставить в покое.

Наше последнее приобретение — Порт-Артур и Талиенван — пока только первые русские аванпосты в Манчжурии; но всякому ясно, что с проведением Сибирской железной дороги вся Манчжурия рано или поздно будет наша. Корейский вопрос — тоже только вопрос времени, конечно.

Посмотрим же теперь, что представляют собою эти два маленьких пятнышка на карте Азии, о которых было поднято столько шума.

Талиенван и Порт-Артур находятся на Куантонском полуострове, который, в свою очередь, образует самую южную оконечность большого Лиаотунского полуострова, входящего в состав так называемой Шеньцзанской провинции и врезывающегося от массива Манчжурии далеко в море. Длина Куантона (на японских и английских картах он носит название Меч Регента) около 100 верст. На западном берегу его имеются две бухты: Цзинь-Чжоу и Порт-Адамс; Талиенван и Порт-Артур лежат на восточном. Талиенван с одной стороны и бухта Society-bay с другой отделяются друг от друга перешейком всего в 3 версты шириной, которым полуостров Куантон отграничивается от Лиаотуна. Близ перешейка стоит небольшой старинный город Кин-чжоу, обнесенный стенами, с населением в 20.000 жителей: административный центр всего полуострова.

Талиенван представляет огромный, великолепный залив. Длина его около 12 верст, ширина — 10. Перед входом на гигантский рейд, окруженный высокими угрюмыми холмами, — два острова Сан-шан-тан, разделенные проливом версты 1,5 шириной; между крайним западным мысом материка и ближайшим к нему островом находится западный проход к 8 верст ширины; восточный проход значительно уже, — но более 5 верст; его образуют восточный матерой берег залива и ближайший к этому берегу остров. Первый проход глубже и для больших судов во всех отношениях удобнее. Массивным высоким полуостровом [612] Го-шан-тан, вдающимся в залив, от вершины его, и мысами западным и восточным Талиенванская бухта делится на три часта, которые на картах носят английские названия бухт Victoria, Yunk и Hand. Первая из них — самая обширная и глубокая. Узкая полоска земли, прилегающая непосредственно к морю, — низменна. Но тотчас же за нею начинаются холмы, переходящие дальше в Синие горы. Местность угрюмая, безлесная. Незначительное прибрежное китайское население возделывает с успехом просо, пшеницу, разные бобы и овощи. Одна из интересных подробностей, между прочим: говорят, что устрицы, которых здесь масса, очень вредны, особенно для европейцев, вызывая сильные желудочно-кишечные расстройства.

С 1858 по 1861 г. эта дивная бухта служила местом стоянки англо-французского флота во время совместных действий союзников против Пекина. В 1884 г., когда Франция и Китай находились в войне, здесь стояла эскадра адмирала Курбе. Талиенван в эту пору был открыт для всяких действий против него и с суши, и с моря. Японско-китайская война застает его уже значительно укрепленным. На командующих высотах северного и западного берега залива германским майором фон-Ганнекеном были построены 4 грозных форта, как говорят, по всем правилам новейшей техники. Двадцать крупных орудий и около 50 обыкновенных полевых и скорострельных пушек составляли вооружение этих фортов, обильно снабженных снарядами, зарядами, ружейными патронами и всевозможными припасами. Гарнизон крепости состоял из 6.000 человек. Превосходные пристани и все приспособления для выгрузки тяжестей с пароходов были устроены здесь китайским правительством с громадными издержками. Один японский офицер генерального штаба говорил, что он с батальоном мог бы держаться здесь неопределенно-долгое время против целой дивизии. Между тем взятие этой чрезвычайно важной стратегической позиции не стоило японцам ни капли крови.

После овладения городом Кинчжоу, японцы, 7-го ноября 1894 г. тремя колоннами, из которых каждую составляли всего полк пехоты, эскадрон кавалерии и одна батарея полевой артиллерии, показались в виду фортов Талиенвана. Это была больше чем дерзость: идти чуть но с голыми руками на приступ таких грозных твердынь! Но японцы отлично знали, с кем они имеют дело, что с таким противником можно позволить себе безнаказанно самые грубые отступления, не только от элементарнейших требований европейской тактики, но даже от простого здравого смысла: все, мол, сойдет. И действительно сошло! В ночь на 7-е ноября китайский гарнизон Талиенвана бежал с такой поспешностью, что многие из крепостных орудий были найдены [615] японцами даже заряженными. Помимо массы ценного боевого материала, в руки «победителей» достались очень важные документы, между прочим, обстоятельный план минного заграждения бухты, Между тем, японская эскадра, в составе 17 кораблей, ничего не зная, что Талиенван уже занят сухопутными японскими войсками, подошла, с большими предосторожностями, в то же утро 7-го ноября, к входу в бухту и открыла пальбу по фортам. Ответом было гробовое молчание, крайне озадачившее японцев. Только когда сигнальщики разобрали, наконец, что на фортах развеваются не китайские, а японские флаги, суда прекратили стрельбу. Взятие Талиенвана явилось самым важным шагом в предпринятой японцами компании против Порт-Артура: были заняты не только грозные апроши, составлявшие надежную защиту с суши этого порта; не только обеспечена чудная якорная стоянка для флота, но и упрощена до крайности задача выгрузки японцами тяжелых орудий их осадного парка в возможно-близком расстоянии от Порт-Артура. Во время этой выгрузки произошел, между прочим, следующий интересный и в высшей степени характерный для японцев инцидент: 14-го ноября, на транспорте Цейши-мару, только что прибывшем в Талиенван с грузом боевой и материальной части осадного парка, вспыхнул пожар; огонь быстро принял угрожающие размеры; опасность взрыва, последствием которого могло бы быть нанесение существенного вреда другим судам, стоявшим по соседству, вызвала следующую решительную меру со стороны начальника эскадры: одному из военных кораблей было приказано немедленно пустить ко дну горевший транспорт, и нескольких пушечных выстрелов было достаточно, чтобы привести приказ в исполнение. Случай этот стоил жизни 100 человекам артиллерийской прислуги, военных кули и судовой команды, находившихся в тот момент на «Цейши-мару».

__________________________

Порт-Артур, по-китайски — Люшун-Кау, лежит в самой южной оконечности Куантонского полуострова. Ряды высоких холмов, совершенно лишенных растительности, окружают кольцом Люшункаускую бухту, которая имеет 2 версты в длину и 1,5 в ширину. Близ устья бухты в нее глубоко врезывается от материка длинная полоса земли, которой китайцы дали характерное название Тигровый хвост, и которая, действительно, очень напоминает хвост этого хищника, если смотреть на бухту с одного из окрестных холмов. Тигровым хвостом внутренний рейд делится на две части: восточную и западную. Восточная хороша для крупных судов, но мала; а западная, хотя и достаточно велика для большой эскадры, зато мелка. Глубина узкого прохода тоже недостаточна для больших современных судов, которые [614] могут входить сюда только с приливом. Но перед этим проходом море образует глубокий, хороший рейд, шириною верст 11-12, удобный для маневрирования большого числа судов, прекрасно защищенный от северных и западных ветров, но несколько опасный при ветрах южных и восточных, разводящих здесь огромное волнение. В этом отношении Талиенван имеет несомненное преимущество пред Порт-Артуром, и не раз во время таких свежих ветров, большим судам, стоявшим на внешнем рейде и лишенным возможности воспользоваться Люшункауской бухтой приходилось, сниматься с якоря и искать убежища в Талиенване. От Порт-Артура до Талиенвана морем около 40 верст, — два часа среднего 11-ти узлового хода.

До 1882 года Лю-шун-Кау представлял собою ничтожный рыбацкий поселок, один из бесчисленного множества таких же поселков, разбросанных по всем углам китайского побережья. В этом году китайское правительство приказало приступить к работам по устройству здесь военного порта. Бухте Лю-шун-Кау было отдано предпочтение перед Талиенваном в виду большей близости ее к Печилийскому проливу и заливу.

Работы велись под руководством европейских инженеров. Оборудование порта взял на себя французский синдикат; необходимые машины были выписаны из Англии, Франции и Америки; форты строились по указаниям английских и немецких инженеров под общим руководством майора фон-Ганнекена; Крупп и Армстронг явились поставщиками крепостных орудий. До 80 миллионов рублей, говорят, было затрачено на то, чтобы сделать из деревушки Лю-шун-кау первоклассную крепость и военный порт. После 12 лет огромных усилий создан был, наконец, такой порт, док и мастерские которого служили для всякого рода починок и исправлений судов. Минное депо, морской арсенал, механический завод, мастерские, богато снабженные всеми инструментами, магазины боевых припасов, продовольственные склады, — все было сосредоточено в Порт-Артуре. Все учреждения освещалась электричеством и друг с другом соединялись конно-железной дорогой.

Вокруг овальной внутренней бухты шла почти беспрерывная цепь фортов, которые были так устроены, что могли оказывать друг другу взаимную помощь. На северо-западном берегу, в довольно значительном расстоянии от бухты, на трех холмах, высотой от 300 до 450 фут, были сооружены три форта; так как они находились позади главной оборонительной линии и, в силу своего положения на командующих высотах, имели возможность стрелять в тыл других фортов, то они составляли ключ ко всей защите Порт-Артура. Немного восточнее этих трех грозных фортов, на высоком холме, мы находим четвертый форт. Далее [616] к востоку и к югу — целая группа из 7-ми фортов. Этот пояс укреплений окружавших Порт-Артур со стороны суши, заканчивался двумя крайними восточными фортами неподалеку от моря. Идя теперь отсюда вдоль берега на запад, мы встречаем форт на холме в 250 футов высоты, один из важнейших во всей защите. Его 20 орудий были поставлены таким образом, что обстреливали все подступы к форту по всем направлениям и не только делали невозможным нападение на него с моря, но и могли помогать некоторым другим фортам при атаке на них о суши. Этот форт находился на восточном берегу входа во внутренний рейд. Западную образует вышеупомянутый Тигровый хвост. На этой узкой полосе земли и на прилегающем к ней полуострове были построены 8 батарей и фортов. Один из них, на холме в 350 футов высоты, мог обстреливать всю бухту и оказывать помощь дальним береговым фортам. До 300 современных орудий, из которых 60 были крупного калибра, составляли вооружение фортов Порт-Артура. Многие из прибрежных фортов были снабжены вращающимися панцирными башнями. Все соединялись друг с другом закрытыми дорогами, телеграфом и телефоном. Словом, «все, что способна была произвести строительная техника, что лучшие заводы Европы и Америки могли доставить более совершенного и дорогого по части вооружения, все было пущено в дело правительством Пекина с огромными издержками. Оно позабыло только об одном: что недостаточно иметь солидные крепостные сооружения, что нужно иметь людей, которые бы сумели их оборонять», — что «крепости спасаются не за каменными стенами, а за каменными сердцами граждан». Гарнизон Порт-Артура перед последней войной состоял из 12.000 человек; но огромное большинство их не умели даже обращаться со своим оружием.

Адмирал Курбе, бывший в Порт-Артуре тогда, когда фортификационные сооружения далеко еще не были закончены, говорил, что это — страшная крепость, которая очень долго может держаться против сильного флота и 20-ти-тысячнаго армейского корпуса; а между тем, 22-го ноября 1894 года, Порт-Артур был взят горстью японцев, не продержавшись и шести часов против них. У японцев выбыло из строя 20 человек убитыми и 233 ранеными. Китайцев же погибло до 5.000. Дело в том, что японцы, по дороге в Порт-Артур, напили несколько безобразно-изуродованных трупов своих товарищей, взятых китайцами раньше в плен. Это вызвало взрыв бешеного гнева в победителях, и они, добравшись до Порт-Артура, выместили на нем всю свою злобу. Здесь была настоящая бойня, гири чел, говорят, ни пол, ни возраст не знали пощады, чем и объясняется такая огромная цифра — 5.000 убитых. [618]

Несколько любопытных эпизодов из эпохи взятия Порт-Артура были отмечены в свое время японской печатью. Мы возьмем два-три, наиболее характерных из них.

После падения города Кинчжоу, когда японская армия готовилась идти на Порт-Артур, японские власти послали письмо китайским генералам, командовавшим этой крепостью, с советом сдаться. В письме говорилось, что так как японская армия, силою в 50.000 человек, готова атаковать Порт-Артур, слабо защищенный жалким сбродом, и так как небесами предопределено, что Китай должен быть побит в этой войне, то для защитников Порт-Артура самое лучшее отказаться от всякой попытки к сопротивлению. Им выгоднее будет воспользоваться тем гостеприимством, какое Япония оказывает своим военнопленным, чем защищаться без надежды на успех, вызывая лишь бесполезное кровопролитие. Боялись, что письмо не дойдет по назначению; но оно оказалось потом среди бумаг, захваченных в Порт-Артуре. Здесь нашли и ответ, который китайские генералы, вероятно, послали, но которого японцы не получили. Он был составлен в хвастливых, напыщенных выражениях. Поражения, понесенные китайцами до тех пор, авторы ответа приписывали плохой подготовке к войне и несчастному выбору Китаем своих генералов. Но японские офицеры предупреждались не быть чересчур доверчивыми и не оценивать слишком низко силы своих противников в данном случае. Начальники Порт-Артура — все более или менее герои, не раз отличившиеся в прежних войнах (следует краткий послужной список каждого); а 30.000 человек гарнизона готовы драться на своих постах до последней капли крови. Они будут биться, имея в тылу у себя воду, — диспозиция, знаменитая с древних времен, делающая солдат отчаянными и победоносными. Успех всегда награждает правое дело, а право здесь — на стороне Китая, ибо Корея в течение двух веков была вассалом Срединного Царства. Письмо заканчивалось просьбой сообщить точно день, когда японцы намерены драться, так как они, начальники гарнизона, выйдут тогда из укрепления во главе своих войск и вступят в жестокий бой.

Во время штурма Порт-Артура, командир одной из рот, шедших в штурмовой колонне, капитан Кани, тяжко болевший пред тем, превозмог свою слабость и отправился в бой во главе своей части. Неподалеку от форта Мр-люн-шан он, однако, упал в обморок, так что люди ого пошли на приступ уже без своего командира. Кани был положен в госпиталь; через несколько дней он, совершенно больной, скрывается из госпиталя, приходит на то самое место, где он упал без чувств перед штурмом и закалывается саблей. При нем нашли [619] следующую записку: «Здесь болезнь принудила меня остановиться и вынести то, что мои люди пошли на приступ без меня; пока я жив, — не смыть мне с себя этого позора. Умираю здесь, чтобы отмстить за свою поруганную честь, и оставляю это письмо говорить за меня».

После взятия Порт-Артура, к одному японскому посту подошел китаец, почти совсем голый, сел на землю, и крича, что он был солдатом, а теперь, после позорного бегства своих товарищей, не хочет оставаться им больше, просил отрубить ему голову и представить ее японскому генералу. Сочтя его сумасшедшим, японцы прогнали его прочь, что страшно рассердило китайца; он отправился к месту стоянки 15-го японского пехотного полка и там снова стал настойчиво повторять свое требование. На этот раз нашелся японец, который согласился на просьбу несчастного; но понадобилось два удара саблей, чтобы его обезглавить: после первого удара он, говорят, поднял голову я гневно сверкнул глазами.

В связи с падением Порт-Артура и Талиенвана находится ряд любопытных указов китайского императора, обнародованных в пекинском «Правительственном Вестнике».

В указе от 5/17 декабря 1894 года говорится следующее:

«Получив сведения о потере Порт-Артура, мы тотчас же приказали Ли-хун-чану произвести следствие, дабы узнать: виновен ли Кун-чао-ю, главный начальник арсенала и дока этого порта в том, что он бежал и произвел панику среди своих подчиненных. Ли-хун-чан в докладе своем просил нас разжаловать этого чиновника, но позволить ему остаться в армии и своим хорошим поведением искупить прошлые ошибки. Мы, однако, отклонили такую просьбу на том основании, что сказанный Кун-чао-ю, будучи столь долгое время главным начальником в Порт-Артуре, также как главою военного и морского секретариата там, не сделал должных приготовлений, чтобы встретить неприятелей, когда они приблизились к крепости, и не сумел объединить сердца защитников ее для должного противодействия. Вместо этого, Кун-чао-ю бежал в Чифу, как только враг овладел доками и проч. Поэтому, мы считаем разжалование наказанием, не соответствующим преступлениям этого человека, и повелеваем, чтобы он был арестован и отправлен в департамент наказаний, где он искупит свои вины. Что касается генералов, командовавших бригадами, расположенными в Порт-Артуре, именно Вей-ю-чена, Хуан-се-лина, Чиан, Кией-ти и Чен-юн-хо, которых местопребывание в настоящий момент неизвестно, то пусть Ли-хун-чан поторопится сделать должное расследование по этому поводу и донести нам о результатах его. Относительно трусливого командира Талиенванских фортов, Тсян-хюай-и, Ли-хун-чану повелевается [620] узнать, где находится этот разжалованный офицер в настоящее время и поспешить с его доставлением в Пекин.

«Относительно Тинг-жю-чана, пониженного по службе адмирала Пейянского флота мы полагали, что его долгий опыт, как начальника морских сил севера, дает нам основание рассчитывать найти его готовым ко всякой случайности. Хотя с самого начала настоящей войны мы посылали ему повторные приказания встретить со своим флотом неприятеля в открытом море; но трусливое сердце этого человека предпочло искать спасения в увертках и откладываниями своими он пропустил много удобных случаев. Охранение доков и арсеналов Порт-Артура должно было считаться его специальной заботой; но вместо того, чтобы взять свой флот туда для защиты крепости от неприятеля, он этого не сделал и доказал, следовательно, свою бесполезность и трусость, — преступления, кои прощены быть не могут. В виду этого объявляем нашу волю, чтобы... Тинг-жю-чан был арестован и отправлен под конвоем в департамент наказаний, где он ответит за свои преступления» (Речь здесь идет о том самом адмирале Танге, который впоследствии погиб в Вей-ха-вее.).

В указе от 22-го декабря объявляется затем следующее:

Ли-хун-чан посылает нам донесение Сун-чина, только что переданное по телеграфу в Тяньцзин из Манчжурии. Сун утверждает, что после падения Порт-Артура бригадные генералы Чиан-кюэй-ти и Чен-юн-хо немедленно покинули это место, окольными путями присоединились к его армии и с тех пор обнаружили большую деятельность, оказывая ему помощь в битвах с неприятелем.

Сун-чин, поэтому, просит разрешить обоим упомянутым чиновникам и их войскам остаться при его армии, чтобы искупить будущим хорошим поведением прежние их ошибки. Что касается бригадного генерала Чан-куан-чиена, который заведовал минным отделом в Порт-Артуре, то Сун-чин говорит, что этот генерал после падения крепости присоединился к правому крылу его армии. Посему, вместо ареста и отправления под конвоем в Пекин сказанных офицеров, Сун-чин просит наказать их сперва разжалованием, но позволить им остаться при армии. Хотя эти люди заслужили жестокое наказание за свою прошлую бездеятельность и грубое неисполнение долга, чему должно приписать падение Порт-Артура, но мы хотим оказать им милость с тех пор, как они обнаружили желание загладить свои ошибки, и позволяем им остаться с Сун-чином на испытании, и с потерей чинов и званий. Если же в будущем окажется, что они все еще трусы, то мы повелеваем Сун-чину обезглавить [622] их для примера, без всякого испрашавания на то разрешения от престола».

В указе от 9-го января 1895 года мы снова встречаемся с именами некоторых героев Порт-Артура. «Ли-хун-чан донес нам», гласит этот указ, «что генералы Хуан-се-лин, Тсао-хюай и Вей-ю-чен, после падения Порт-Артура, бежали к себе на родину; посему повелеваем губернаторам тех провинций, где скрываются беглецы, разыскать их и отправить скорой почтой в Пекин для наказания».

Наконец, в указе от 16-го февраля, император еще раз возвращается к своим беглым генералам: «Много месяцев прошло», говорит он, «и до сих пор еще эти люди на свободе, хотя их преступления так велики, что они не заслуживают пощады от наших рук. Еще раз мы повелеваем губернаторам тех провинций, куда скрылись беглецы, приложить все усилия, чтобы арестовать сказанных офицеров, и, как предварительный шаг, приказываем конфисковать всякое имущество, им принадлежащее».

__________________________

Порт-Артур лежит, как мы уже говорили, на Куантонском полуострове, составляющем южную оконечность Лиаотуна. Внутренность обоих полуостровов гориста, безлесна, носит крайне дикий, угрюмый характер. Это — самые худшие части той обширной области, которая носит название Китайской Манчжурии, или просто Манчжурии. Но они важны для нас, помимо всех прочих соображений, как ключи к ней в будущем. По словам известного английского путешественника, капитана Юнгхёзбэндта, недавно посетившего Манчжурию, эта страна обладает такими же громадными богатствами, как и Трансвааль. Вся Средняя Африка от Уганды до Хартума ничего не стоит по сравнению с Манчжурией. Зимой здесь очень холодно; летом — жарко, но летние жары не тягостны. Многочисленное население ее, — сильное, рослое, прилежное, бережливое, — принадлежит к лучшим земледельцам мира. Страна обладает большими судоходными реками, богата роскошными сосновыми, дубовыми и другими лесами и удивительными полями для посева пшеницы, ячменя, риса, стручковых плодов. Из Белых гор вытекают три реки, по которым сплавляются громадные плоты превосходного строевого леса, Угольные залежи, золотые, медные и железные руды представляют в сущности еще совсем не початые богатства.

Между прочим, английский путешественник делает следующее замечание: «Русский солдат может вытеснить китайского солдата; но русский крестьянин никогда не будет в состоянии конкурировать с китайским. И даже русскому купцу придется выдержать тяжкую борьбу, пока ему не удастся победить своего китайского соперника». [623]

В феврале 1895 года, когда вся Япония была упоена своим торжеством над Китаем и в умах многих ее государственных деятелей, в высших военных сферах, среди общества и в простом народе, царствовала уверенность, что Япония стала теперь прочной ногой в Манчжурии, один японский историк, Адачи-Ритсуен, напечатал интересный очерк о сношениях между Японией и Манчжурией в древности. Согласно старым китайским и корейским книгам, говорит он, большая часть Манчжурии была владением Кудары, одного из трех княжеств, на которые разделялась тогдашняя Корея. Кудара включала в себя не только Шинкин и Гирин, но, кажется, простиралась до Владивостока и даже до Камчатки. При Тунской династии, Китай, однако, овладел значительной частью земель Кудары, и Корея вошла в пределы, ограниченные горной цепью Чохаку. Таким образом, страна, которая стала платить дань Японии после похода императрицы Джингу, была не одна только нынешняя Корея, но заключала в себе также округа, ныне известные под общим именем Манчжурии. После того, как три княжества: Кома, Кудара и Шираги, вошли в полуостров, ныне называемой Кореей, Шираги изменнически предало остальные две страны Китаю. Последний подчинил их себе, и они стали смотреть на него, как на своего сюзерена, вместо Японии. Народ Кудары не подчинился, однако, смиренно игу новых господ; результатом одного из восстаний явилось отделение Кудары в особое княжество в известном округе Манчжурии, которое они назвали Син. Постепенно государство Син поглотило окружающие его земли. Около 713 года нашей эры правившая Китаем династия сочла полезным признать независимость новой страны и назвала ее главу королен Бохая. Имя государства было изменено в Боххай, и большая часть Манчжурии сделалась, как она была прежде, владением возрожденной Кудары. Когда последняя учредилась на прочном основании, ее народ, помня, как тесны были его прежние сношения с Японией, и зная выгоды обмена продуктов своей более холодной страны на продукты страны теплой, отправил посольство в Японию в декабре 727 года. Через год из Японии явилось в Боххай посольство с ответным визитом. С того времени возобновились старые дружеские отношения между двумя странами. Из Боххая доставляли ко двору в Киото разные меха, женьшень, мед и проч., тогда как японские послы привозили с собой ткани. Последнее посольство из Боххая было в 920 году. Шесть лет спустя, Боххай был разрушен племенем, имевшим большую силу в то время, и все сообщения между Манчжурией и Японией прекратились.

Японский историк подчеркивает затем факт, что японские войска занимают ныне ту самую страну, которая уже больше [624] тысячи лет тому назад находилась в положении вассала по отношению к Японии.

В ноябре 1895 года, японцы принуждены были очистить Манч-журию, Талиенван и Порт-Артур, при чем взяли с собой все, что только можно было увезти на пароходах, а крепостные форты обратили в развалины.

Когда я был в Порт-Артуре в 1896 году, только один форт сохранял еще признаки жизни: над ним развевался желтый китайский флаг и в его казармах ютился китайский гарнизон. На всех прочих высотах от грозных некогда укреплений остались одни безобразные груды камней и мусора. Повсюду тишина, безмолвие и безжизненные, голые, каменные скалы. Военный порт, недавно полный такой кипучей деятельности, являл собою настоящее мертвое царство. Но в небольшом китайском городке, раскинувшемся по соседству с ним, продолжала идти, тихая, монотонная жизнь глухого туземного местечка. Много средств и сил потребуется для того, чтобы обратить это местечко в русский город, отвечающий всей важности его теперешнего положения. — Зимы здесь, говорят, совсем бесснежны; морозы доходят до 8 градусов; в это время, как и во Владивостоке, свирепствуют северо-западные ветры, дующие изо дня в день с тем постоянством, какое представляет одно из характернейших явлений на всем тихоокеанском побережье Азии, но зато зимою на этом побережье стоят сплошь ясные солнечные дни, и темно-синее небо так же ярко, как в Ницце.

От Порт-Артура до Владивостока около 2.000 верст морем кругом Кореи и 1.200 верст до станции Никольской нашей Южно-Уссурийской железной дороги сухим путем. Нагасаки от него в 1.000 верстах, до Чемульпо, порта Сеула, вдвое ближе.

__________________________

Падение Порт-Артура представляет один из самых поучительных эпизодов последней войны: весь ужас китайщины, все их глубокое невежество в военном деле, архаичность приемов, архаический склад мышления правящих классов, жестокость, от которой веет надписями Тиглат-Пелассара, — все выступило здесь с необыкновенной ясностью, не оставляющей никакого сомнения в том, что Китайская империя в настоящее время, действительно, только колоссальный анахронизм, — не больше. Но одно обстоятельство говорит, что здесь все-таки не смерть без воскресения: Порт-Артур пал, не продержавшись и 12 часов; Вей-ха-вей держался чуть не месяц, при чем китайцы обнаружили достаточно много мужества. Отчего такая разница? В Порт-Артуре, среди начальствующих лиц, не было ни одного европейца, но было ни европейски обученных офицеров, пи войск. В Вей-ха-вее [626] главное начальство принадлежало адмиралу Тингу, прошедшему в свое время хорошую школу под руководством коммодора Ланга; на одном корабле с ним все время находился английский вице-адмирал Мак-Клюр, и до десяти английских офицеров были в составе экипажей его эскадры. Это показывает, что под руководством европейцев китайцы могут сделаться хорошими солдатами, что их можно выдрессировать так, как выдрессированы, напр., китайские слуги у всех иностранцев, живущих на востоке. И здесь лежит страшная угроза в будущем для Европы. Китай, вооруженный и обученный на европейский образец, Китай, обращенный из жалкого ничтожества, открытого теперь всем аппетитам, в грозную военную державу, и при этом Китай дешевого труда, страшно умеренный в своих потребностях, пробужденный от векового сна, это — такая сила, перед которой можно и должно призадуматься.

Впрочем, все это еще более или менее отдаленное будущее. Угроза для мира на Дальнем Востоке и для мира всего мира лежит в настоящий момент в той ревности, какую некоторые из великих держав обнаружили недавно по отношению к Китаю.

6-го апреля (н. с.) текущего года, в палате общин британского парламента, первый лорд казначейства, м-р Бальфур, за отсутствием маркиза Салисбюри исправляющий должность первого министра, сделал следующее сообщение: «Когда английское правительство узнало, что Россия ведет переговоры относительно приобретения Порт-Артура, оно предложило России воздержаться от этого приобретения, при чем давало со своей стороны обязательство, что Англия не займет никакого порта в Печилийском заливе. Россия отклонила это предложение, вслед затем она получила уведомление, что Англия считает себя свободной принять свои меры для защиты английских интересов. Англия приобрела Вей-ха-вей на тех же условиях, на каких и Россия получила Порт-Артур. Вей-ха-вей, по своему положению, стоит этого последнего порта, и Англия таким образом препятствует тому, чтобы Печилийский залив попал под морской контроль одной державы. — Следует ли отсюда, что Англия приветствует расчленение Китая? Ничуть. В своих действиях она руководствуется следующими тремя принципами:

«1) Всякого территориального приобретения в Китае, долженствующего служить единственно в целях военной или морской базы, должно избегать, как опасного фактора;

2) английские интересы — коммерческие, а не территориальные;

и 3) коммерческие интересы могут пострадать или от таможенных стеснений, имеющих быть впоследствии установленными другими нациями на землях, какие они приобретут в Китае; или от давления, какое иностранные державы в состоянии будут оказывать на Пекин. [627]

Мы думаем, что Россия могла бы удовольствоваться продолжением своей Сибирской железной дороги до порта, свободного ото льдов, не нарушая равновесия влияния держав в Пекине; она могла бы получит также все торговые преимущества, какие ей нужны. Но Порт-Артур не коммерческий порт: это — стратегическая позиция, и Россия сама в 1895 году противилась японской оккупации на том основании, что считала ее постоянной угрозой для Пекина. И когда Россия утвердилась в Порт-Артуре, который командует военной дорогой в Пекин, мы выставили русскому правительству опасности этой оккупации. Что же касается Германии, — продолжал дальше Бальфур, — то интересы английские идентичны с интересами германскими, и мы будем работать с Германией рука об руку в целях общей политики».

Вскоре после этого заявления Бальфура, британский парламент получил часть официальной переписки, которую правительство королевы вело со своими представителями в Пекине, Петербурге, Берлине и проч., и с русским послом в Лондоне в промежуток времени от 17-го ноября (н. с.) 1897 г. по 4 апреля (н. с.) 1898 года, откуда мы узнаем следующее. Первое упоминание о Порт-Артуре содержится в телеграмме сэра Мак-дональда, представителя Англии в Пекине, к маркизу Салисбюри от 23-го (11-го) декабря, сообщающей, что пекинское правительство согласилось на некоторые важные уступки России. Вскоре сэр О'Конор, английский посол в Петербурге, получил заявление, что Россия берет в аренду два манчжурских порта, с сохранением над ними верховных прав Китая.

7-го марта, Салисбюри дал знать Макдональду, что теперь время начать действовать, для того, чтобы уравновесить требования России относительно Порт-Артура и Талиенвана, и что лучшим способом для этого явилась бы, может быть, уступка Вей-ха-вея Великобритании путем соглашения, заключенного не только с Китаем, но и с Японией. В своем ответе английский представитель в Пекине сообщил, что мотивом, выставленным Россией в известных ее домогательствах, является защита Манчжурии против агрессивных замыслов других держав, и что китайское правительство просит немедленно лорда Салисбюри прийти ему па помощь, заверив Россию в отсутствии со стороны Англии всяких видов на Манчжурию. Это заверение было сделано. Представитель Англии в Петербурге уведомил лорда Салисбюри, что русский министр иностранных дел тел не менее твердо решил взять в аренду Два порта, в виду неизвестности, какую примет ход событий на Дальнем Востоке. — 24-го (12-го) марта, английский посол в Пекине телеграфировал, что Китай, видя безвыходность своего положения, решил уступить требованиям России.

25-го (13-го) марта, лорд Салисбюри ответил, что так как [628] интересы держав в Печилийском заливе нарушены, то необходимо приобрести в аренду Вей-ха-вей, после удаления отсюда японцев. Переговоры по этому поводу кончились 3-го апреля в Пекине уступкой Англии Вей-ха-вея, после того, как Япония накануне изъявила свое согласие на такую сделку.

На этом пока история с Вей-ха-веем и Порт-Артуром закончилась.

__________________________

В самый разгар недавней японско-китайской войны некто Норман, англичанин, находившийся на службе японского правительства, выпустил сочинение, которое прошло у нас совершенно незамеченным, как проходило незамеченным многое, касавшееся Дальнего Востока. В нем есть, между прочим, одна глава, в высшей степени интересная, которая носит название «Азия для азиатов» с вопросительным знаком на конце.

«Когда мир между Японией и Китаем будет заключен, — говорил Норман, — тогда-то и начнутся настоящие затруднения. Быстро приближается время, когда Япония откроет свои карты, и тогда она увидит себя лицом к лицу со всем комбинированным соперничеством и взаимной ревностью европейских держав. Этот момент будет многозначителен для всех заинтересованных сторон, в особенности для Японии и Англии. Конечно, рискованно теперь какое либо пророчество, относительно ближайших шести месяцев, ибо известно, что ни одно министерство иностранных дел в Европе не имеет точных сведений об условиях, какие Япония предъявит Китаю. Кроме того, существуют некоторые взгляды на положение, не подлежащие еще даже самому осторожному обсуждению; но во всяком случае, оно таково, что каждый англичанин должен теперь заботливо смотреть вперед, ибо от этого зависят весьма большие последствия для нас самих.

В Японии, в умах ее граждан, публицистов, военных, дипломатов, существует чувство, о котором там редко говорят, и о котором, сколько я знаю, Европа даже и не догадывается. Это чувство можно формулировать в следующих словах: «Азия для азиатов». Здесь, я убежден, лежат зародыши наиболее знаменательных событий в соотношениях наций с тех пор, как Наполеон Бонапарт был отправлен в изгнание на остров св. Елены. Чтобы оценить это должным образом, бросим взгляд на положение вещей. как его рисует предвидение, основанное на веских данных. Допустим, что Япония уничтожила Китай, и ее спрашивают об условиях, на которых она согласилась бы заключить мир. Таковыми могут быть: во-первых, полная автономия Кореи под японским протекторатом и с японской армией, расположенной в Вижу; во-вторых, контрибуция в 50 [629] миллионов фунтов стерлингов; в-третьих, оккупация Порт-Артура, как стратегическая гарантия и возможный контроль над китайскими таможнями в Шанхае, в виде денежной гарантии, до тех пор, пока контрибуция не будет уплачена; в-четвертых, формальное признание верховных прав Японии над Ликейскими островами и уступка Формозы: кажется, достаточно блистательные условия для победителя; но удовлетворят ли даже они народ Японии? Я убежден, что нет.

Япония уже обратила свои взоры на будущее, и то, что она видит там, — возбуждает и тревожит ее в высшей степени. Япония — маленькая страна с 40 миллионным населением, Китай — огромная империя с 350 миллионами жителей. Китай легко может доставить 500.000 солдат, великолепно сложенных, рослых и сильных; он может нанять европейских или американских инструкторов, чтобы обучить и дисциплинировать подобную армию, при хорошей плате и содержании солдаты эти будут такой хорошей массой пушечного мяса, какая только желательна. Он может вооружить их магазинными ружьями и скорострельными пушками, купить новый флот и поставить его под абсолютный контроль иностранных офицеров: невероятно, чтобы даже на Китай не подействовали уроки этой войны. Тогда, через 10 — 15 лет он сделается действительно великой державой. В течение этого периода Япония принуждена была бы постоянно увеличивать свою армию и флот и нести бремя все растущих военных издержек; а в конце его война снова должна была бы начаться при условиях, бесконечно менее благоприятных для Японии. Руководящие туземные журналы и газеты уже объявили откровенно, что этого ни в каком случае допустить нельзя. Ставши на точку зрения японцев, надо признать, что они имеют свои основания.

Чего же желает Япония? — Этот вопрос приводит нас назад к тому подземному, скрытому от глаз потоку национального чувства в Японии, о котором мы уже говорили, и который формулируется словами: «Азия для азиатов». Другими словами, я в состоянии сказать, на основании положительных сведений, что правительство Японии задумало параллель доктрины Монроэ для Дальнего Востока с собою, как центром его. Слова президента Монроэ, в его знаменитом послании 1823 года, где эта доктрина была впервые провозглашена, выражают точно, с переменой только одного слова, которое мы подчеркнем, взгляды государственных людей Японии, стоящих ныне у власти:

В дела существующих колоний или отдаленных владений какой либо европейской державы мы не вмешивались и не будем вмешиваться; но относительно тех из них, которые объявили себя независимыми, сумели удержать свою независимость, и которых, по зрелом размышлении и на основании чувства [630] справедливости. мы признали таковыми, — относительно них мы не желаем никаких мер, могущих послужить к их угнетению, и на всякую попытку в этом направлении со стороны какой либо европейской державы мы не можем смотреть иначе, как на проявление недружелюбного расположения к Японии».

Наконец, Япония говорит, — и утверждение это верно, — что Азия есть Азия, и между азиатом и европейцем, как бы ни были прожорливы коммерческие инстинкты последнего, или как бы прогрессивны ни были наклонности первого, существует всегдашняя бездна. Мы нашли это в Индии, в словах Китлинга: «Восток есть Восток, и Запад есть Запад». Мы можем любить Японию, и удивляться ей, и торговать с ней. И Япония может любить нас, и усваивать нашу науку, и торговать с нами. Но англичанин, американец, француз или германец, есть один род человеческих существ, а японец — другой род. Между ними стоит и будет стоять всегда священное и неискоренимое отличие расы. Китай, конечно, смутно чувствовал это, когда он (в эпоху великих реформ в Японии) объявил ее изменницей Азии. Но Япония возражает, что действительный изменник делу Востока это — Китай, ибо он предпочитает оставаться жертвой Запада, вместо того чтобы, проснувшись, отбросить назад его приближающиеся волны. И Япония приготовляется привести Китай назад к азиатскому верноподданству. До сих пор еще не поняли, что если первой задачей Японии во время войны было победить Китай, ее второй задачей было избегнуть какого либо шага, который мог бы опрокинуть китайскую династию. Если бы она хотела этого, она могла бы оставить Порт-Артур и Вей-ха-вей вариться в собственном соку и отправить экспедицию прямо на Пекин. Она могла бы поднять китайский народ к восстанию против их чужеземных правителей и уничтожить политическую организацию Китая, как карточный домик. При этом событии, однако, Китай явился бы только инертной массой членов без головы. Япония ничуть не сомневается, что она может реорганизовать Китай. В одной из очень влиятельных токийских газет («Хочи Симбун») недавно писалось следующее: «китайцы — наиболее дурно управляемый народ на свете и, следовательно, наиболее удобный для приведения его под иностранное иго. Кроме того, они не имеют сильной национальной гордости, подобной той, какая есть у французов, германцев, англичан или японцев. Китайцы, под кротким и цивилизованным правлением Японии, увидят скоро, что им так жить гораздо лучше, чем при их старых господах. Относительно материального благополучия это было бы несомненно, и опыт в такой важной вещи само собою удовлетворил бы их».

В одном из последующих номеров той же газеты мы находим следующее рассуждение: «Китай присужден к разрушению [631] если не Японией, то Европой. Поэтому вопрос: «не должна ли Япония овладеть огромной империей после нынешней войны?» требует серьезного обсуждения. Если бы Китай пал добычей одной или нескольких европейских держав, положение Японии сделалось бы крайне опасным. Поэтому, привести Китай под флаг восходящего солнца при первой возможности — является долгом Японии, как блюстительницы мира на востоке».

Та же самая вера в организаторский талант Японии была высказана в Англии устами такого органа, как St. Jame's Gazette (номер от 6-го октября 1894 года): «Посмотрите, чем может быть Китай, управляемый Японией; подумайте о том, что такое китайцы; подумайте о их силах молчаливой выносливости при страданиях, о их терпеливом упорстве, медленной, упрямой настойчивости, о их равнодушии к жизни. Вообразите этот народ управляемым нацией врожденных организаторов, которые, будучи полуродственны ему, понимали бы его темперамент и привычки. Восточный человек не имеет только высших знаний, чтобы сравняться с европейцем в военном деле, как и в промышленности. Мы еще не научились, кроме того, смотреть на Микадо, как на цивилизованного монарха; а между тем это так. А если так, то мечты о верховенстве желтой расы в Европе, Азии и даже Африке, быть может, не один только страшный кошмар. Вместо того, чтобы предаваться рассуждениям, кто из трех: Англия, Германия или Россия, станут в ближайшем будущем править миром, — мы могли бы увидеть, что Япония стремится к этому положению.

Дело в дом, однако, что ни Великобритания, ни Россия не позволят ей идти так далеко.

Если бы китайский император был низвергнут с престола, явился бы повод к иностранному вмешательству; этого именно Япония старается избежать больше всего. Отсюда ее нежелание идти на Пекин, отсюда нервность Англии, попытки к посредничеству, и могущественный британский флот в китайских водах. Японские государственные люди очень чувствительны к вышеприведенным соображениям. Какая альтернатива пред ними? Очевидно, необходимость союза с европейской державой. Но с кем? Япония уже выбрала. Она боится России, она не верит Франции; Германия недостаточно сильна на море, чтобы принимать ее в расчет, если бы даже ее интересы были достаточно велики для оправдания сильной политики на Дальнем Востоке. Идеалом в глазах наиболее просвещенных японцев является союз с Англией. И на этот союз уже делаются попытки. Коммерческие интересы обеих стран тождественны (?); мы обе желаем обширнейших рынков для наших мануфактур; сердечная дружба царствует между нами, ибо мы показали наше доверие к Японии, заключивши с ней [632] трактат на основах равноправности. Единственно, в чем нуждается Япония, это — в силе на море. На материке в Азии ни одна азиатская нация не может мечтать о сопротивлении ей, и ни одна европейская держава не может бороться с ней там в настоящее время. Но на море Япония слаба; а от владычества на море зависит национальная безопасность. Союз Англии и Японии на Дальнем Востоке был бы неодолим. Одна командовала бы морями, другая господствовала бы на земле. Британский флот держал бы моря открытыми, и ничто не могло бы противостоять войскам императора. При таком союзе корейский канал сделался бы вскоре Дарданеллами, и Японское море стало бы русским Черным морем Дальнего Востока. В вознаграждение за союз с нами, Япония охотно увидела бы Англию занимающею или Вей-ха-вей, или Чузан, как северную морскую базу, и Кантон, как удобное место для расширения отсюда сферы своих торговых интересов. А Япония имела бы Формозу и держала Порт-Артур! Как союзник, Япония была бы верна, храбра и могущественна, и англо-японский союз обеспечил бы мир и свободу торговли. Они не изобретали бы, подобно Франции, всевозможные жалкие фискальные предлоги, чтобы не допускать иных мануфактур, кроме своих собственных, которым она покровительствует.

Посмотрим теперь, каковы возможны еще другие союзы. Во-первых, Япония может заключить союз с Францией, или если не с Францией, то с Россией, при чем Франция смотрела бы на это дружественными глазами. Франко-японский союз был бы несомненно встречен во Франции радостно, ибо он был бы направлен прямо против Великобритании, и Франция получила бы, наконец, возможность занять китайскую провинцию Юннан; таким образом мечта Гарнье об открытии рынков Южного Китая через Тонкин была бы, наконец, реализована.

Против Франции и Японии, соединенных вместе, мы были бы беспомощны на Дальнем Востоке, и выйти из такого положения можно было бы разве ценою великой войны, на которую ни один британский государственный человек не решится. И франко-японско-китайский Zollverein в непродолжительном времени закрыл бы рынки Китая нашим товарам. Это было бы концом нашего влияния и нашей торговли в той части света, где при небольшой дозе мудрости и смелости мы можем играть выдающуюся роль.

Вторая возможность: союз Японии и России. Франция получила бы на свою долю почти все, что ей нужно; между тел как преимущества России были бы колоссальны. Япония боялась в прошлом именно России. В действительности, я могу идти дальше, и, рискуя быть обвиненным в нескромности, могу прибавить, что планы Японии относительно враждебных действий против России также совершенны и полны, каковы они были для занятия Кореи. [633] В течение годов, в умах известных государственных людей Японии зрела мысль предложить Китаю, при удобном случае, союз, коночной целью которого было отбросить Россию от Дальнего Востока. Японский генеральный штаб владеет детально разработанными планами для взятия Владивостока и для отрезки того клина русской территории, который врезывается между Манчжурией и морем. Когда это стало бы совершившимся фактом, Япония предложила бы Китаю, чтобы Гирин был обращен в большой укрепленный лагерь, при конечном пункте стратегической китайской железнодорожной линии, как база, для того, чтобы держать отсюда Россию навсегда в страхе. Стремление осуществить такой план явилось бы, впрочем, результатом раздражения против Англии и боязни за будущее. Россия давно желала поглотить Манчжурию с ее обширными скрытыми богатствами и укрепиться самой в Порт-Артуре. Это хорошо известно тем, кто обязан знать такие вещи, и этим объясняется податливость России на обещания не делать шагу в Корее. Вот что Россия выиграла бы от союза с Японией; Франция получила бы кое-что для себя; изувеченный Китай явился бы только полем для японской торговли; Вей-ха-вей, туземный город Шанхай и Формоза были бы японские, и с Порт-Артуром русским и Юннаном французским, где была бы Англия? Это не мечты. Если они кажутся таковыми, то только потому, что столько уже времени не было переделки карты Европы в большом масштабе, и мы потеряли привычку обсуждать такие случайности. Англо-русско-японский союз, по мнению Нормана, явился бы лучшим разрешением проблемы Дальнего Востока.

Япония получила бы действительный сюзеренитет над Кореей и навсегда освободилась бы от страха пред Россией и Китаем.

Долей России явился бы треугольник территории, вокруг которой намечен ее сибирский путь. Последний пойдет тогда прямой линией от Верхнеудинска или Кяхты до своего окончания на берегу моря через округ, вероятно, более способный к развитию и владеющий большими естественными богатствами, чем какая либо другая часть Дальнего Востока. Во-вторых, она, конечно, получила бы незамерзающий порт при окончании ее железнодорожного пути, и на это Япония должна была бы согласиться. В-третьих, Россия освободилась бы навсегда от боязни Китая вдоль 5.000 верст ее слабой и с трудом защищаемой границы.

Что касается выгод Англии при этом соглашении, то, во-первых, она должна была бы обеспечить себе необходимую северную морскую базу в Чузане, Вей-ха-вее или где либо по близости. Во-вторых, обширные рынки всего Катая стали бы открыты всему свету, и она имела бы свое привычное первенство на них. В-третьих, ей позволили бы построить железную дорогу от Каулуна [634] до Кантона, и развитие Квантунской провинции и Кантона должно было бы быть оставлено на ее попечении. В-четвертых, правительству Индии должны были бы быть развязаны руки в Тибете. В-пятых, все беспокойства, а они велики и тяжки, относительно ее будущности на Дальнем Востоке были бы счастливо уничтожены. Теперь решительный момент для смелой и дальновидной государственной политики, момент — признать откровенно существование наших злейших врагов и поискать друзей, заинтересованных в нас самих. Франция на Дальнем Востоке будет всегда противником Англии. Германия в настоящее время тоже враждебна ей. Отсюда для государственных людей Великобритании является настоятельным долгом — поискать какого либо союза на хороших условиях, и последний удобный случай для этого представляется именно на Дальнем Востоке».

Последние события на этом Востоке говорят, по-видимому, за то, что союз между Англией и Японией если и не состоялся еще, то весьма близок к своему осуществлению.

В. Д. Черевков.

Текст воспроизведен по изданию: По китайскому побережью // Исторический вестник, № 5. 1898

© текст - Черевков В. Д. 1898
© сетевая версия - Тhietmar. 2007
© OCR - Трофимов С. 2007
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Исторический вестник. 1898