ДВЕ КИТАЙСКИЕ ЗАПИСКИ

ПРИЛОЖЕНИЕ.

I. Записка о взятии Или Дунганами.

Чувствуя свое преступление ⁵, со страхом и трепетом вчерне излагаю о том как илийские двух родов ⁶ мусульмане произвели возмущение, как взяты были ими различные города, как действовали войска, какие производилось расходы. Я, купивший звание помощника уездного начальника в Шаньси, и за труды в лагере, по повышении в звание начальника, удостоенный военным чином 6-го класса, а прежде в Ху-юань-чене (Или) занимавшийся преподаванием, студент Лю-цунь-хань ⁷, имею от роду 45 лет, родом из Шеньси, из уезда Чжооучи, в (этом) докладе о потере Или слезно прошу прощения, умоляя о мудром воззрении высочайше назначенных главнокомандующего и цзянь-цзюня (генерала) ⁸, об оказании почестей погибшим ⁹ и о спасении живых из Маньчжуров и Китайцев.

Я студент, прибывши в Или в 6-й год правления Сян-фын (1856 года), для отыскания родителей, до 8-го (1858) года [174] занимался обучением маньчжурских и китайских мальчиков при конторе заведующей казенными верблюдами и лошадьми. Во втором году правления Туньчжи (1863 года), в первой луне 27-го числа, китайские мусульмане (Дунгане) в Сань-дао-хэ (река трех дорог), принадлежащем к Хоргосу ¹⁰, зашумели, но главнокомандующий илийский цзянь-цзюнь Чан принял меры, усмирил их и после того все пошло спокойно, и правосудие отправлялось попрежнему. Но китайские мусульмане, затаив в сердце и пустив нити, не оставили прежних преступлений — только, так как цзянь-цзюнь неоднократно образумливал их, то они не смели противиться и скрепя сердце слушались, на время подчинялись положению дел.

В 5-й луне 1864 года, пришла весть из Куче, в южной дороге (то есть в Туркестане) ¹¹, что китайские мусульмане, соединившись с Туркестанцами, возмутились, и что обстоятельства самые горячие. Цзянь-цзюнь с одной стороны отправил доверенного для разведывания, а с другой командировал войско на помощь, но через несколько времени уведомили что бунтовщики разломали деревянный помост и завалили дорогу, так что наши войска не могли пройти прямо. В это время и илийские ¹² мусульмане из Китайцев зашевелились, но были укрощены цзянь-цзюнем.

В этом же году, под конец 6-й луны, получено известие из Урумчи что Китайцы-мусульмане взбунтовались 12-го числа [175] 6-й луны и заняли китайский город ¹³. Цзянь-цзюнь тотчас отрядить на помощь Урумчи солонского начальника То, с несколькими тысячами войск, набранного из Маньчжур, Китайцов, Сибо, Солонов и волонтеров из крестьян; во когда войско подошло к Курь-хара-усу ¹⁴, то встретило разбойников (то есть бунтовщиков) и завязало бой. Наших было много, их мало, в одно мгновение можно было бы истребить и может быть удалось бы прямо подойти к Урумчи; но неожиданно бригадный генерал Ту-Менге и помощник военный (бан-бань) Чун-дажень вступили в переговоры с разбойниками, которые до того видя что им все равно что баранам сопротивляться тигру, слабому противустоять против сильного, опустили руки, ожидая погибели. Вдруг они слышат что им предлагают мирные условия; тотчас же соглашаются, чрез что не только разбойники спасаются, но и замедляется подание помощи. Трудно даже поверить такому рассказу. После этого, когда во время переговоров еще не пришли ни к чему в продолжении десяти дней, из Урумчи прибыли толпы бунтовщиков. Наше войско вступило в сражение, но не одержало верху, упустив благоприятный случай, и было разбито. Отдельные, рассеянные командиры, собрав изувеченных солдат, один за другим воротились в Или.

Тогда и илийские мусульмане-Китайцы показали расположение к своеволию, но цзянь-цзюнь, заметив это, неоднократно увещевал их; разбойники, хотя на словах и изъявляли покорность, но в сердце хранили неразгаданное; подозрение было полное; волнение казалось трудно удержать. Поэтому в том году 12-го числа 10-й луны, главнокомандующий цзянь-цзюнь Чан и помощник его (цань-цзянь) Мин, по совету различных чиновников 8 знамен, что должно отправиться в мечеть и там для избавления военных и граждан от мучительного положения попробовать усовестить чтобы держались в спокойствии, отправился вместе со всеми в мечеть. Но заметив в приемах их [176] незаконное, цзянь-цзюнь и помощник его тотчас поднялись и въехали в город; следовательно и тут ничего не удаюсь. Ночью около 9 часов, китайские мусульмане в Цзин-дин-сы (кумирня с золотым верхом ¹⁵) столкнувшись с Туркестанцами, начали бунт, стали убивать и поджигать. Во 2-м часу Китайцы-мусульмане в главном большом городе ¹⁶, узнавши об этом, соединились с Туркестанцами и собрались в Верблюжьем рынке, в западной части северного предместья ¹⁷, образовали лагерь и дожидались рассвета. 13-го числа, цзянь-цзюнь и его помощник командировали чахарского амбаня Сирату, с мачжурскими и китайскими войсками из города, перебить до тла разбойников; но наши солдаты долго не сражались и потому представляли нестройные ряды. Несколько дней вступали в сражение, но не одержали победы и не знали что делать.

24-го числа десятой луны, цзянь-цзюнь и его помощник собрали солдат из всех мест, но только солонский начальник (Цзун Гуань) бросился один (?) прямо на логовище разбойников и не щадя жизни рубил злодеев и к сумеркам поразил их и рассеял. Война требует оживленной быстроты; следовало бы в ту же ночь преследовать, для того чтобы не оставить забот в будущности. Но вельможа Си, видя что наши солдаты за кровопролитным боем целый день не ели, собрал войска и отступив вошел в город и только чрез три дня отправил войско в город Кульджу; но оказалось что китайские мусульмане, собравшись толпами, соединились в Цзинь-дин-сы с Туркестанцами из различных местностей и образовали один отряд, который укрепился лагерем у пикета Да-ди-пу, в 30 ли от города (Или).

28-го числа, амбань Си (Сирату), снова взяв войска, выступил на восток, но они не выполнили росписания и [177] пришли не в одно время. Командир китайского отряда Хуан с 500 солдат устремился на неприятеля, но на ходу не принял мер и по прибытии в Да-ди-во-пу вдруг встретил засаду; вступивши в бой, дрались на смерть, но без пользы, обратившись назад, увидали что главный отряд амбаня Си находится еще далеко и не может подоспеть. Какая жалость! Командир Хуан с 500 солдат попался в руки злодеев!.. Кто не вздохнет об этом от всей глубины души!

В это время солдаты из лагерей Сибо и Солонов ¹⁸, получив приказание прибыть в Баяньдай ¹⁹ на помощь, выступили с озера Хуан-цао-ху, но получив известие что главное войско пострадало, не посмели идти вперед и воротились в свои лагери. Так как начальник Сибо Декду стал питать недоброе, то подвергся беде (то есть казни), и для исправления должности начальника лагеря Сибо командирован был полковник (цзолин) Ту. Когда наше войско рассеялось, то потеряло не мало оружия; собранные отряды цзянь-цзюнь и помощник его поместили в большом лагере за восточными воротами, на плац-параде, в восточной его части, и под командой полковника (цань-зань) У ежедневно обучали маневрам, чтобы быть готовыми к выступлению.

26-го числа 11-й луны, цзянь-цзюнь Чан получил приказание богдохана сдать должность товарищу амбаню Мин, который и вступил тотчас в управление. Этот, считая обстоятельства благознаменательными, так как солнце в этот день заградило звезду Ша (?), немедленно отдал приказание маньчжурским, китайским, сибоским, солонским войскам и милиции из граждан утром же 27-го числа выступить против разбойников. Лагерь постоянно передвигался к Да-ди-во-пу: передний отряд, встретив неприятеля, сразу одержал верх над тремя строями, но разбойники вторично напали с ожесточением на отряд, прорвали и рассеяли голову нашего лагеря: вследствие этого поражения отряды отступили и воротились в (прежний?) лагерь. По произведенной поверке оказалось что потеряли 1.000 слишком человек. [178]

29-го числа командовать войсками назначен был амбань Э; он был собственно начальником конторы печати. Приняв печать (то есть начальство), он с солдатами расположился лагерем за восточными воротами около стены. В то время я в храме Конфуция собирал милицию из народа, приготовляя ее на случай надобности. Главнокомандующий (?) Э перевел меня в главный лагерь для составления стратегических планов. Я хотя и читал военные книги, но не был опытен в глубоких законах. Очевидно, однакоже, что главнокомандующий Э должен был о всех делах и соображениях представлять на распоряжение цзянь-цзюня, а ни в каких военных предприятиях не имел права действовать от себя, тем более я. Я хотя и имел несколько планов и сообщений, но не мог дать им ход; оставалось только, соображаясь с обстоятельствами времени, делать представления. 19-го и 20-го числа 12-й луны разбойники появились по трем направлениям, но солдаты напрягли все силы и рассеяли отряд; разбойники отступили. Мы одержали полную победу.

1-й луны 7-го числа, 4-го года правления Туньчжи (1865), еще произошло сражение, причем всякий отступил.

18-го числа вечером два маньчжурские солдата у бежавшие из Баяньдай донесли что 14-го числа город Ху-нин-чень (то есть Баяньдай) потерян; лагерные начальники были сильно поражены, думали и передумывали, не знали верить или нет. На следующее утро еще стали расспрашивать как что было и рассуждать. Цзянь-цзюнь, расспросив в подробности все обстоятельства, убедился что Баяньдай действительно потерян. Тогда об этом велено было скрыть, а не разглашать.

В первой, второй и третьей лунах неоднократно сражались без решительных результатов.

В четвертой луне узнали что Суйдин-чэн ²⁰ окружен разбойниками. Цзянь-цзюнь, получив известие, тотчас велел главному лагерю выбрать солдат и отправиться на помощь. К счастию войско, по прибытии, одержало полную победу, перебило до 1.000 слишком человек и это оттого что солдаты слушались команды.

В этой луне главнокомандующий Э заболел и удалился в город; на его место откомандирован амбань Чун. [179]

В начале пятой луны, главнокомандующий цзянь-цзюнь отдал приказ чтобы весь лагерь, приготовив луки и лошадей и разделившись на три отряда, приготовился к вечеру выступить и в темноте напасть на лагерь разбойников. Я, как только услыхал это приказание, обратился к главнокомандующему с увещанием что этого никак нельзя сделать; что если первый отряд немного промахнется, то второй испугается, а от этого третий сам собой придет в замешательство. В это время я и сам представил три проекта; одним под именем: «средства нападения и помощи», второй под именем: «сокрытия действительного и выставления ложного», третий — «разделение сил посредством возбуждающих недоумение движений». Еслибы по ним действовать, держа втайне, то можно было бы смести демонский дух. Но я занимал маленькую должность и потому не мог заставить следовать, а также нисколько не мог проявить своих соображений... Каково мне было выносить от стыда и позора! ²¹

В этот день все-таки отметили к выступлению более 17.000 человек; они двинулись вперед около семи часов пополудни. На следующий день, 8-го числа, с рассветом подошли к Да-ди-во-пу и недалеко от лагеря разбойников начали стрелять из ружей и пушек; разбойники, проснувшись, собрались во множестве и вступили в сражение. Передний отряд нашего войска состоял всего только из 6.000; он сражался с 6 до 8 часов, но не одержал верху. Оглянувшись, увидали что второго отряда не видно, так еще далеко он был; поэтому отступили на несколько ли, чтобы соединив все три отряда, снова вступить в сражение. Неожиданно конный отряд отступил так быстро что трудно его было удержать. Подойдя ко второму отряду, он расстроил его, а третий, нетронутый, сам пришел в смятенье, так что наше войско разбитое воротилось в главный лагерь; погибших и раненых оказалось весьма много. Начальник крыла амбань Та погиб. С того времени как начались сражения, делали ошибки, неоднократно были разбиваемы, и все это происходило [180] оттого что командующие вели дела небрежно, не умели держать втайне планов, движения их противоречили законам (науки). В стратегии Уцзы говорится: «сперва сообрази время на небе, расположение на земле, дух людей, а потом исследуй военные пружины и законы. Война есть сила Инь, она представляет неистощимые превращения; зная это, тот кто прежде сообразит, тот и победит, отыщет слабую сторону, воспользуется обстоятельствами, разъединит. Беречься врага, поджидать его, преследовать, завлекать, привести к погибели, в затруднительное положение, разбить — это не зависит от простого упражнения. Когда сердце военачальника гордо и лениво, планы не скрываются, распоряжения бессвязны и сбивчивы, дисциплина не строга, взыскания и награды не заслуженны, то хотя бы был миллион храбрых солдат, к чему они? Вообще при знании времени, обстоятельств, пружин, изменений, при знании отчего происходит победа и поражение, при знании себя и неприятеля, принимая в расчет силу и слабость, — двинешься ли, то совершишь подвиги, отступишь ли — не будет вреда, наступая поддержишь спокойствие, защищаясь будешь крепок. Может ли распоряжающийся войском не обращать на это внимания? Но вообще когда рассуждать, так нет вреда больше как тот который происходит от корыстолюбия гражданских и трусости военных чиновников; нет ничего вреднее как себя считать правым и думать о себе высоко». Нет ничего яснее этих главных правил военного искусства. Если не уметь воспользоваться несколькими предписаниями науки, то к чему же Уцзы, Сыма?.. К чему сочинения Уцзы убяйчжи (военные предосторожности), Сюй-дун-ху, 47 глав Цин-цзина и все военные книги? Чтобы совершать подвиги, брать города, покорять земли, основать трон (sic), нельзя обойтись без мужественной решительности, без гениального разума, и без отчетливого понимания движений и случайностей!

В этом году (1865) в шестой луне, Тургуты, Элюты, Монголы ²², в числе нескольких тысяч, двинулись к нам из [181] Харашара и Дуньшань (восточные горы), но по дороге, выдержав несколько сражений с разбойниками, много перестрадали и много потеряли убитыми и ранеными прежде чем подошла к Или на помощь. Но еще не успели они утвердиться, как опять ушли; неизвестно что было у них на уме, как будто у них были низкие намерения. Цзянь-цзюнь тотчас отправил амбаня в догонку за ними чтобы воротить, но видно грехов набралось много: трудно было справиться и оставалось пустить их на произвол.

В это время я простудился и потому отпросился в крепость. В продолжение десяти дней мне стадо полегче. Так как в главном лагере оказывалось мало провианту, то главнокомандующий Э, посоветовавшись, отправил меня в лагерь Сибо для сделания запасов. В первый раз удалось мне выменять несколько тысяч фунтов муки и препроводить в главный лагерь для раздачи солдатам; во второй я отправился с несколькими десятками платья чтобы променять на хлеб; но еще не успел всего заготовить, как в восьмой луне 1-го числа Туркестанцы, переправившись на юг реки, окружили и напали с жаром на вторую роту лагеря Сибо. Одна половина ох пустила палы и сожгла пятую и седьмую роту; вторая рота осталась разъединенною и ей трудно было сопротивляться. В таком опасном положении разбойники потребовали заключения договора ²³, но пока он еще не состоялся, полковник Карманге, исправлявший должность сибоского главноуправляющего (цзун-гуань), живший в то время в шестой роте, с одной стороны, отправил известие в главный город, умоляя сибоского главного ламу немедленно отправиться в кочевье Монголов и просить помощи, а с другой, командировал войска на встречу неприятелю, но слабый отряд, бывший без пушек, сражался без пользы.

4-го числа, главнокомандующий Э, со всем отрядом Сибо, находившемся в главном лагере в числе 1.000 человек, да с двумя или тремя стами маньчжурских и китайских солдат, отправился на помощь и остановился на несколько дней в шестой роте; 8-го числа он прибыл ко второй роте и вступил в сражение с разбойниками; но так как наших солдат было всего тысяча с несколькими стами, а разбойников [182] от четырех до пяти тысяч, то где была возможность справиться? Потому наши войска отступили в крепость восьмой роты, чтоб оставаясь там изыскивать надлежащие меры. Разбойники с одной стороны заключили договор со второю ротой, а с другой собрались мало-по-малу толпой вокруг восьмой роты. Главнокомандующий Э рассуждал что так как разбойники заключила договор со второю ротой, то кругом и внутри может произойти измена, и потому для спасения себя приказал восьмой роте защищать свое укрепление, а сам, под предлогом что переправившись на север реки нападет на лагерь разбойников, в тот же день выступил. Но сибоские солдаты, услыхав о таком распоряжении, были весьма недовольны и зараз рассеялись по своим ротам для защиты своих отцов, жен и детей.

Главнокомандующий Э пред отправлением поручил мне все-таки непременно запастись провиантом и препроводить его в главный лагерь для войска. Мне оставалось только слушаться. К несчастию, когда главнокомандующий Э переправился через реку, то при нем осталось лишь несколько десятков человек.

После того вдоль реки Или со стороны мусульман обоих племен производился самый строгий осмотр и блокада сделалась самая крепкая, так что хотя лагерь Сибо находился в недалеком расстоянии от главного города, но известиям трудно было проходить и мне нельзя было уже воротиться в главный лагерь ни взад, ни вперед, потому я поместился в шестой роте, в местопребывании управляющего Карманге, в ожидании открытия сообщения. Кто бы ожидал что разбойники, заключив договоры с глупцами восьмой роты, придут и в шестую со своими затеями?.. Управляющий Карманге в попыхах не знал что делать; он прежде всего выслал из крепости стариков вести переговоры, в ожидании получить известия от цзянь-цзюня. Но кто бы ожидал чтобы разбойники громко потребовали чтоб управляющий сам явился для переговоров, иначе они разобьют город и не оставят ни собаки, ни курицы. У управляющего Карманге опустились руки, он рыдая восклицал: «я пользовался великими благодеяниями монарха, как мне согласиться покориться разбойникам; если я заключу договор с разбойниками мусульманами, так мое имя как бунтовщика перейдет к потомству». Он не знал что и делать. Около девяти часов вечера получено было им [183] собственноручное письмо цзянь-цзюня, в котором говорилось что «так как дело дошло до этого, то братец управляющий если сообразит что действительно нельзя иначе поступить, то пусть мирится на время с разбойниками до приискания случая, что ни под каким видом нельзя из ложного делать истину; наше илийское дело погибло, а управляющего братца преданность престолу всем известна и потому никто не поверит чтоб он искренно передался разбойниках» и пр. Получив это письмо, управляющий принял решение, и когда рассвело отправился в лагерь к разбойникам для переговоров. Услыхавши об этом, я остановил его и убеждал что если так, то после не отличишь правды от лжи, что лучше разбойникам-мусульманам предложить три условия, и если они согласятся на них, то заключить мир. Когда управляющий спросил какие это условия, то я сказал: «первое, чтобы наше дайцинское одеяние и учение не переменять; второе, чтоб они, двух родов мусульмане, не вступали в браки с Сибо; втретьих, чтобы не отправляли сибоское войско сражаться с войсками своей династии, что если они, мусульмане, согласятся на эти условия, то мириться, иначе пусть перебьют всех Сибо, мы и от этого не прочь». Управляющий Карманге сказал что эти три условия весьма согласны с великими законами. Прибыв в лагерь мусульман, он изложил их, и разбойники все приняли. Мусульмане двух родов, над кораном, обратясь к западу, клялись что никогда не нарушат условия. Сердце разрывалось, печаль была разнообразного свойства. Когда обе стороны помирились, то не постановили никакой записи, и оба рода мусульман тотчас же воротились в свои места.

В это время узнали что амбань Чунь вел несколько сот вспомогательного войска и в первой и третьей ротах сражался с Хасаками, но услыхавши что вторая, восьмая и шестая роты заключили мир, воротился в главный город.

В 10-й луне, цзянь-цзюнь, так как войско чувствовала крайний недостаток, и помощи извне не приходило, отправил начальника над южными магазинами господина Бо с дворецким Юй чтобы, посоветовавшись в сибоском лагере с управляющим Карманге, отправиться в Цзинь-дин-сы для заключения на время с мусульманами договора или пригласить их к покорности, чтобы заслугой загладить вину. Собственно все это делалось для того чтоб остановить злодеев и [184] дождаться помощи. Дворецкий Юй, прибыв к управляющему, не знаю как совещался, я об этом ни слова не слыхал. С тех пор как лагерь Сибо помирился с мусульманами, управляющий Карманге ни о каких делах со мной не упоминал и не совещался; притом я не понимал ни одной маньчжурской фразы. Только, ходя туда и сюда, каждый день прислушиваясь со всем вниманием к важному и не важному, я несколько и узнавал что происходит; теперь же, как и прежде, ко мне не обращались, и о прибытии дворецкого Юй в город Кульджу, а равно о том удались или не удались переговоры — я не слыхал.

В 12-й луне услыхали что мусульмане напали на деревню Шань-дун-чжуан, в северном предместии главного города, но в несколько дней ничего не успели. Тогда китайские мусульмане прибегли к хитрости; они отправили дворецкого Юй в главный город, сказать цзянь-цзюню чтобы с городских стен не стреляли, что у них с Цяньфанами (ссыльными) ²⁴ вражда и они непременно хотят взять деревню Шань-дун-чжуан, а когда возьмут, то примирение обеих сторон состоится по цзянь-цзюневу желанию, что они не будут противиться. Кто бы подумал! Действительно поддались на эту удочку. 19-го и 20-го числа 12-й луны разбойники действительно пробили Шань-дун-чжуан. Не жалко ли что Цяньфане бились за правительство, следовали за лагерем, поступали в ряды, рубили злодеев, не отказываясь повиноваться, и в одно прекрасное утро погибли от нераспоряжения?

Жадное сердце мусульман не удовольствовалось этим; они потребовали чтобы разрушили одну сторону городской стены; с одной стороны завели переговоры о мире с цзянь-цзюнем, а с другой воздвигли окопы, поделали батареи, и тихонько делали подкоп. 19-го числа 1-й луны 5 года правления Тун-чжи (1866), в северо-восточной стене города взорвали два бастиона; 22-го рано утром сожгли башню городских ворот; в час пополудни Шень и Ю ворвались в город, убивали людей, жгли, грабили; цзянь-цзюнь со всеми вельможами исполнили свой долг преданности ²⁵. Из всех Маньчжуров и Китайцев, мущин и женщин, больших и малых, осталось неубитыми или ранеными из 10 один [185] или два; взятые мущины подверглись истязаниям, женщины обесчещению; золото, серебро, вещи, оружие, — все было разграблено до чиста. Как со скорбию не вспомнить что ваш прежний император Цянь-Лун, покоряя заграничные места в южной и северной дорогах и не зная сколько истратил денег ²⁶, в продолжении более десяти лет, пожертвовал Бог знает каким количеством воинов, посланные им полководцы перенесли какие, не знаю, холода, голод, страдания, напрягали Бог знает как соображение, а теперь? Или со всеми местностями вдруг пропала, яшма и булыжник равно растрескались, злак и плевелы смешались... Как от этого не разрываться внутренностям, и каждый день, смотря на великий град, втайне не сокрушаться и соболезнуя не орошать грудь свою слезами!

В 4-й луне Хоргос также был взят; защищающие, жалея богатства, поддались переговорам о мире, и попали на удочку; 5-го числа вытребовали от них обманом оружие, 9-го разрушила стены, перебили, оставив из 10 одного, мущины и женщины подверглись поруганию наравне с главным городом.

Солоны, убежав в Вен-кулу ²⁷, укрепились и защищались. В этом году в 7-й луне в десятых числах, Монголы, Элюты и Тургуты из восточных гор в числе нескольких тысяч напади на разбойников; чалмоносцы и китайские мусульмане, выбрав двести Сибо, послали их наперед с угрозой, если кто отступит, того убьют. Сибо нечего было делать, они должны были броситься и, к сожалению, монгольские войска были разбиты. Ничто не удавалось, печаль была крайняя. Разбойники, одержавши победу, воротились и еще более предались своеволию.

В средине зимы солонский лагерь также заключил мир, ибо там опасались что подвергнутся истреблению. Но в 20-х числах 12-й луны, Туркестанцы, соединившись с китайскими мусульманами, перебили весь солонский лагерь. Китайские мусульмане еще не решались, как Туркестанцы подослали с десяток Сибосцев к Солонам, а сами вслед за ними пробрались тайно, разграбили и перебили [186] весь солонский лагерь; несколько тысяч сильных солдата зараз было обманом перебиты. Снег таял, лед распускался; к счастию удалось спастись из десяти трем или четырем. Туркестанцы захватили управляющего (Солонами) Дециня, привели его в Цзинь-дин-сы и заключили в тюрьму. Но в 1-й луне 6 года правления Тун-чжи, Сибосский управляющий выпросил у Туркестанцев Дециня на жительство в лагерь Сибо; через месяц же с небольшим китайские мусульмане вытребовали его снова и берегли в Суй-дин-чене.

После того обрадованные Туркестанцы мало-по-малу стали расходиться с китайскими мусульманами; та и другая сторона стала питать особенные замыслы. Не имея возможности ужиться вместе, они стали добиваться как бы, уничтожив другого, самим сделаться царями.

В 3-й луне 19-го и 20-го чисел, чтобы поглотить друг друга собрались они большими отдельными толпами и, угрожая друг другу, вступили в бой. Китайские мусульмане (Дунгане) были в меньшем количестве, а потому и не могли справиться. Их старшина Мангурл был убит, остальные приверженцы рассеялась. Но в 4-й луне китайские мусульмане снова соединились с урумчинскими и с китайскими мусульманами из западного города в Или, набрали до 10,000 человек чтоб отмстить. Чалмоносцы же (то есть Туркестанцы) соединились с Сибо, китайским лагерем, Монголами и различных местностей жителями и выйдя на встречу неприятеля пришли к Да-ди-во-пу, где и сошлись; у них было около 7.000 или 8.000. В сражении чалмоносцы, в соединении с китайскими войсками, как ни дрались, были разбиваемы и отступали до Баяньдай, к большому мосту у юго-восточного угла города, где и остановились. Солдаты из народа жившего по рвам и Илийцы закричали: «Припомните что тогда илийские Китайцы мусульмане, соединившись с Туркестанцами, первые начали бунт, истребили военных и гражданских чиновников в девяти городах, уничтожили все дворцы и памятники императорские, перебили отцов, жен и детей у народа и у воинов, кумирни Будды во всех местах разломали — нынче им остается только нас перебить; жизнь и смерть зависит от нынешнего: если не победим так хорошо, отступивши помрем, лучше же не щадить жизни; если же победим, то отмстим за убитых в девяти городах чиновников, за умерший народ, за бесчестие родителей, жен и детей. Наглость китайских [187] мусульман уже оскорбляет само небо». Еще не кончили этих слов, как вся толпа откликнулась; двести или триста человек напрягли все силы, бросились на врагов, убили у них нескольких предводителей; они не могли удержаться, наскоро отступили. Чалмоносцы вслед за этим нагрянули и перебили всю толпу пехоты, состоявшую из пяти или шести тысяч, только и осталось тысяча или две конницы, из которой одна половина вошла в Суйдин-Чень, а другая воротилась в Урумчи.

С этого времени китайские мусульмане хоть и не совсем пресеклись, но уже не могли затевать дела.

Это сражение не только привело в восторг народ и военных, но даже духи и Будды наших илийских храмов и душа всех вельмож были им успокоены (то есть отмщены).

Когда китайские мусульмане сражались с Туркестанцами, солонский управляющий Децинь, под предлогом что отправится в Вэнкулу и приведет оттуда китайским мусульманам на помощь войско, нашел возможность спастись от жал змей и скорпионов, от пасти шакалов и волков; от удовольствия все (то есть богдоханцы) потирали грудь.

В середине 8-й луны услыхали что султан (Ван-цзы), царь чалмоносцев, получил от Ламы живого бога (Хутукту) северной дороги бумагу, в которой приглашал к изъявлению покорности, что этим они не только не будут наказаны, но отличатся. Сибо и жителям из Маньчжуров и Китайцев, когда они прослышали об этом, показалось что облака рассеялись и показалось солнце; маленькие дети устремили взоры на родителей, горе и радость перемешались, с часу на час ожидали когда-то придет великое войско, и не только возвратится Или, но и мы сохраним жизнь. Кто бы подумал! Туркестанцы при развращенном сердце возымели подозрение как бы эта весть, распространившись наружу, не произвела измены внутри, и потому на совещании потребовали перебить до тла всех Маньчжуров и Китайцев, чтоб избежать внутренних забот. К великому счастию, царь (султан) чалмоносцев, да Аухн-Хайрби не согласились, говоря что Маньчжуры и Китайцы не виноваты, за что их убивать? Да и небо не потерпит, никак нельзя. Все, услыхав это, успокоились и почувствовали благодарность за спасение.

Не только Маньчжуры и Китайцы, военные и граждане, постоянно подвергались оскорблениям, но и Сибо неоднократно были притесняемы; когда требовали от них золота, серебра, вещей — нечего было делать, должны были отдавать. [188]

В 8-й луне живой бог еще отправил Фусиня, солдата из Сабо, потребовать ответа от царька чалмоносцев, согласен он или не согласен покориться, или же хочет сопротивляться, воевать, так чтобы ответил решительно. Но на шумном совещании с Туркестанцами султан не мог ничего решить, не решился сказать о покорности, не решался также отпустить и посланного, почему солдат Фусинь и до сих пор живет в лагере Сибо.

С тех пор как во 2-м году правления Туньчжи, китайские мусульмане (урочища) Сань-дао-хе-цзы возмутились, под вечер 20-го числа 10-й луны 3-го года, китайские мусульмане, снова соединившись с Туркестанцами, взбунтовались. Господин, князь (?) Жун-хоу, всякий раз выводя войска, не отказывался от трудов и утомления, участвовал в нескольких десятках сражений. Он поправил старое, попорченное оружие; все дела производились благодаря подвигам господина князя. При таких многочисленных трудах, в 4-м году в 6-й луне, цзянь-цзюнь отправил его в Вен-кулу привести на помощь войска, и хотя неизвестно где он находится, но все о нем сокрушаются, с признательностию о нем вспоминая ²⁸. Бывший господин прокурор Ле с самого начала возмущения неоднократно жертвовал деньгами, во внимании к военным обстоятельствам; в 6-й луне 4-го года, цзянь-цзюнь отправил его в Хоргос собирать провиант и поспевший хлеб; труды его были; самые тяжкие; он и доныне находится в китайском лагере. Бывший министр чинов, вельможа Чень ²⁹, исполнил долг преданности престолу вместе с городом; вельможа Сун, при приближении опасности, перебил разбойников несколько десятков человек и скрылся в звезде Саньтой (то есть отправился в Елисейские поля), заставя пролить по себе тысячи ручьев слез. Цзянь-цзюнь и главнокомандующий исполнили свой долг; души их и теперь отыскивают великий город. Многие купцы и граждане в Или не переставали жертвовать на военные издержки; они участвовали в рядах, в [189] сражениях, в караулах; все исполняли свой долг с полною охотой. Только жалко что два купца, Чень-и-шунь и Сун-ши-чжи, за то что жертвовали деньги и снаряжали милицию, схваченные мусульманами, была изрезаны в куски. Итак они пострадали за общее благо, и их души очень огорчены!

С самого начала бунта доныне военные и гражданские чиновники и солдаты выступали в поход и сражались в нескольких десятках битв.

Город Ху-нин-чен (Баяньдай) был взят 14-го числа 1-й луны 4-го года (1865); 22-го числа 1-й луны 5-го года был взят Ху-юань-чен (Или); Хоргос в том же году 9-го числа 4-й луны. Лагерь Сибо замирился пред 15-м числом 8-й луны 4-го года; Солонский лагерь в том же году в 12-й луне был перебит Туркеcтанцами.

Во всем этом мелких подробностей чрезвычайно много: трудно все переписать; прочее предоставляется словесному рассказу, а теперь только, со слезами на глазах, можно было изложить в главных чертах о том как два рода мусульман, возмутившись, погубили город Или, разрушили храмы, и в ожидании когда опять возвратят Или и Новую Линию и восстановят прежний порядок, прекращаю писать.

Мое муравьиное тело в настоящее время нездорово, и потому вкралось много ошибок; все писано кое-как, притом же и ученость моя не велика, а потому изложение неясно: умоляю о снисхождении.

Если муравьиная жизнь моя не могла погибнуть с городов, то хотя бы мясо мое превратилось в крахмал, кости в муку, и то я не заплачу этим своего преступления. Почему с коленопреклонением составляя черновое описание, стукаясь лбом, представляю его, желая здоровья высочайше назначенным главнокомандующему и цзянь-цзюню и умоляя их удостоить мое писание своего мудрого воззрения.

II. Записка, о завоевании Кульджи Русскими.

Лю-цунь-хань с почтительностью представлял проницательному вниманию изложение о том как войско посланное небом спасло жизнь людей. В настоящем году в 4-й луне 3-го числа, великого Русского государства Семиреченский цзянь-цзюнь (генерал), с несколькими тысячами русского войска, с [190] Борохучжира пошел на наказанье Или. Туркестанцы, получив об этом известие, тотчас же отправили на встречу войско набранное из маньчжурских и китайских граждан и солдат, оно должно было напасть первое, а Туркестанцы должны были поддерживать его сзади. В первый раз сразились у Хоргоса; с обеих сторон произошла стрельба из ружей и пушек; Туркестанцам трудно было удержаться, и погибших и раненых оказалось весьма много; все разбежались во все стороны. Цзянь-цзюнь, погнавшись, дошел до р. Цин-шуй; еще раз сразились, Туркестанцы были рассеяны, каждый из них заботился о своей жизни. Семиреченский цзянь-цзюнь, приняв изъявление покорности как от китайских войск, так и от туркестанских, и успокоив их, немедленно устремился на Суй-дин-чен. (Здесь) Туркестанцы и китайские мусульмане опять встретили неприятеля в строю; пули и ядра русского войска летели как ливень, как саранча, раненых и убитых всякого рода людей было не мало. Туркестанцы, разбитые, в замешательстве воротились в город Кульджу; Семиреченский цзянь-цзюнь услокоивал всеми мерами находящихся в Суй-дин-чене Маньчжуров, Китайцев, как военных так и граждан, равно и китайских мусульман, не причинив вреда никому; даже ни одной травке, ни одному деревцу, ни одной курице, ни одной собаке не нанесено было никакого вреда и ущерба ни на волос — все это заслуга распоряжений Семиреченского цзянь-цзюня. Туркестанцы, по разбитии, возвратившись в Цзинь-дин-сы, возымели ядовитое сердце (злые намерения) и перебили до тла всех находящихся в Цзинь-дин-сы и Хэтай маньчжурских и китайских людей. К сожалению, тут погиб помощник бригадного генерал (цань-цзянь) Ван-цзянь-чжан, с 20 слишком человеками свиты. Этот генерал был завлечен Туркестанцами в Или обманом и теперь погиб незаслуженно. В эту ночь до рассвета из хэтайских жителей из 10 умерли восемь или девять человек; второй сын бывшего инспектора (джень-тай) Дэ с рассветом прибежал к русскому войску в главный лагерь и известил об этом. Семиреченский цзянь-цзюнь (генерал) Цзян-дада, услыхав об этом, хотя и не привел еще вполне в покорность Суй-дин-чэна, но тотчас же снял лагерь и прямо ударил на Цзинь-дин-сы, логовище Туркестанцев. Туркестанский старейшина (прежде называли его Аан-цзы, а теперь Цзю-чжан-султан) вместе со всеми начальниками вышел из города и покорился. Таким [191] образом покорен был Или (то есть Илийский округ). Русское войско расположилось лагерем в юго-западном углу города, а к четырем воротам отправлены была 200 солдат для обыска и наблюдения за входящими и выходящими Туркестанцами; издан был приказ чтобы во всех ущельях (кэнт — селения) захваченные Таранчами маньчжурские и китайские военные и граждане, мущины и женщины, старые и малые были выданы в русский лагерь вместе с ружьями, пушками и (прочим) военным оружием, равно (заграбленные) лошади и вещи. Когда издан был этот приказ, то Туркестанцы ежедневно представляли людей, оружие, лошадей и вещи, это правда. Но хотя Туркестанцы на словах и изъявляли покорность, но их ядовитые мысли еще не исчезли; не мало было случаев что в захолустьях, поймав тихонько Маньчжура или Китайца, убивали их. К счастию, небо не допустило прекратиться человеческому роду, и ныне великого Русского государства предводитель семиреченский цзянь-цзюнь генерал Цзяндада, с войском проникнутым человеколюбием и истиной, успокоил вселенную. Иностранное владеньице ³⁰ спасло народ от огня и воды; утвердило все четыре страны без малейшего вреда, так что дети не пугаются, а народ не без радости и восторга покорился.

Об этих обстоятельствах, о том как русское войско вступило в Или, и в пять дней дав три сражения, покорило Илийскую землю, в которой считается 9 городов, да несколько десятков лагерей Сибо и Монголов, 80 ущелий Туркестанцев, как сохранило жизнь нескольким тысячам Таранчи и китайских мусульман, по истине и в подробности довожу с почтительностью до воззрения высочайше назначенного цзянь-цзюня и главнокомандующего, прося доложить богдохану — несказанно заботящемуся о жизни людей. Лю-цунь-хань.

Комментарии

4. Мирза А. К. Казембек профессор восточных языков в Казанском, а потом в Петербургском университетах, пользовался большим авторитетом между мусульманами Приволжского края. Он был христианин англиканского исповедания.

5. Автор, как китайский чиновник, должен бы был, по китайским законам, умереть при защите Или, а не скрываться, потому он а считает себя преступником.

6. To есть Дунгане китайские и собственно турецкие или Таранчи.

7. To есть Лю-цунь-хань перешел сначала в Кульджу частным образом и занимался частным преподаванием, накопивши деньжонок, купил чин, а когда началась тревога в Или, то был прикомандирован на службу, и за свои труды, о которых упоминается ниже, был награжден высшею чиновничьею степенью или шариком.

8. To есть Лю-цунь-хань пишет настоящую записку в том предположении что она дойдет когда-нибудь до отправленных в Кульджу от богдохана или главнокомандующего или цзянь-цзюня или обоих вместе. Кажется когда он писал, он уже знал о назначении Жуньцюаня.

9. Китайское правительство постоянно разыскивает имена всех погибших при потере какого-либо города, чтобы почтить их память. Погибшим дают посмертные титла, вносят их имя в историю, воздвигают в честь их храмы для жертвоприношения.

10. Хоргос официально называвшийся Гун-чень-чннь находится м С.-З. от Или, в 120 ли (более 60 верст). Это первая крепость встречаемая по дороге из России (из Копала). На карте к северо-западу от нее показано военное поселение зеленого знамени, то есть природных Китайцев, которые, как мы уже говорили, оказались все мусульманами. В Сань-дао-хе добывалась медь и потому туда были переведены для доставления провианта рабочим Туркестанцы с обязанностию пахать землю.

11. Куче лежит на Ю.-В. от Или за Тяньшанем, имеет 97 селений и город Шаяр. В нем жил китайский уполномоченный (Баньши де чэнь) с 302 солдатами китайского зеленого знамени и несколькими офицерами и чиновниками. Прямого постоянного сообщения с Или отсюда не было, но чрез пикет Кукенако-дебань, на СВ. от Куче в 300 ли, можно было пробраться.

12. То есть жившие в самом городе Или иди Ху-юань-чене.

13. В больших городах маньчжурский гарнизон обыкновенно помещается в особой крепости.

14. Курь-хара-усу лежит на В. от Или более чем в 500 ди, на границе собственно Илийского округа и зависело от Урумчи. В нем было до 1000 человек войска из Китайцев; чрез него лежала дорога из Или в Тарбагатай. Заняв это место, бунтовщика прекратила взаимную между Или и Тарбагатаем помощь.

15. Это простонародное китайское название собственной Кульджи, занятой Туркестанцами под управлением Акима Бека, от Или к ЮВ в 45 верстах. Здесь еще при Цзюнгарах стоила ламская кумирня. На противоположном берегу Или находится деревня Хайнук, называемая попросту Иньдин-сы, т. е. — кумирня с серебряным верхом.

16. To есть в самом Или, крепостная стена которого простиралась более чем на пять верст кругом.

17. За западными воротами Или находилась торговая площадь; в северном предместии жили войска из Китайцев, следовательно мусульмане.

18. Места занимаемые Солонами и Сибо (равно как Чахарами и Элютами) вообще назывались лагерями, Сибо главным образом помещались на Ю. от Или, за рекой того же имени, а Солоны на СЗ.

19. Это город Ху-нин-чень, в 35 верстах от Или на СВ.

20. Он находится в 15 верстах от Или на СВ, в местности; Ухарлис; здесь был главный штаб собственно китайских войск.

21. Нам нечего и говорить что здесь сейчас виден Китаец; он на все кастор, уверен что все можно преодолеть своими китайскими хитростями. Бывши школьным учителем, Лю-цунь-хань, как видим, сочиняет военные планы, но так как его некому опровергать, то очень может быть что он просто хвастается.

22. Это бывшие русские подданные, бежавшие Калмыки, главная часть которых поселена была около Харашара и по Юлдусу (Хоуты), с которого есть горные тропинки чрез Тяньшань. Сверх того те Элюты которые возвращены были из Монголии и к которым присоединены были выбежавшие от Киргизов и Бурутов Цзюнгары, кочевали на ЮВ от Или в соседстве с харашарскими Калмыками.

23. To есть безусловной покорности, но Китаец не может так прямо выразиться. В свое время был слух что Сибо принял даже магометанство.

24. Которые жили в той деревне.

25. То есть были убиты.

26. Одна война при Юн-джене стоила 150 милл. на наши деньги.

27. Это должны быть горы Кунголо-Обошань, в которых сыздавна добывался уже каменный уголь из 36 шахт. Горы находятся на север от Или в 15 верстах.

28. Это ясно показывает что Лю-цунь-хань знал что Жун-цюаня отправляют в Кульджу.

29. To есть этот Чень был некогда министром, как Ле прокурором, но за вину разжалован и сослан в Или. Таким знатным лицам и в обыкновенное время делались от цзянь-цзюня различные поручения.

30. To есть Россия.

Текст воспроизведен по изданию: Две китайские записки о падении Кульджи и о занятии ее русскими // Русский вестник, № 5. 1872