УСПЕНСКИЙ В. М.

СТРАНА КУКЭ-НОР ИЛИ ЦИН-ХАЙ,

С ПРИБАВЛЕНИЕМ КРАТКОЙ ИСТОРИИ ОЙРАТОВ И МОНГОЛОВ, ПО ИЗГНАНИИ ПОСЛЕДНИХ ИЗ КИТАЯ, В СВЯЗИ С ИСТОРИЕЮ КУКЭ-НОРА.

(Преимущественно по китайским источникам).

История Кукэ-нора, края, как выражаются Китайцы, благодатного, чуть не текущего медом и молоком, начинается вне пределов этой страны, и первоначальное население оной считается пришлым и относящимся в категории четырех родов инородцев (сы-и), которые, по толкованиям на Шу-цзин, произошли от сосланных, в древние времена Яо и Шуня, преступников. Мест ссылки толкователи указывают четыре: на севере — Ю-чжоу, где размножились северные инородцы (Бэй-и); на востоке — Юй-шань, вмещавшее восточных инородцев (Дун-и); на юге — Чун-шань, где расселились южные инородцы (Нань-и); наконец на западе — Сань-вэй, куда сослан был Сань-мяо, с своим родом, от коего происходят западные инородцы (Си-и). Все эти места лежали будто бы за пределами девяти чжоу; но причислялись в оным; так: Юй-шань приписывается в Сюй-чжоу, а Сань-вэй в Юн-чжоу, каковым именем величается в древности и Кукэ-нор.

Где же нужно искать местность Сань-вэй, как колыбель последующего населения Цан-хая? О. Иакинф, указывая оную в округе Ань-си-чжоу, в 30 ли от уездного города Дунь-хуан в юго-востоку, по неопределенности значения слов Сань-вэй, точно определить местонахождение оной считает невозможным (см. Ист. Тибета и Хухэнора, ч. II, стр. 219). У Китайцев есть признаки, по которым они определяют положение Сань-вэй; это древняя река Хэй-шуй (черная), и Сань-цин-няо (три черные птицы). По первому признаку император Канси представляет такое толкование, что местность Сань-вэй нужно приурочивать в трем провинциям Тибета, Кан, Вэй и Цзан, ибо там есть река Хэй-шуй или Хара-усу, вытекающая из озера Карачи, лежащего в Си-цзане и впадающая в Лу-цзян, который во владении Мянь-дянь (Непал) вливается в южное море (см. Си-юй-као-гу-лу). Такое же толкование предложено и в Шань-хай-цзине, а именно — что Сань-вэй находится от Дун-хуан [105] в югу в смежности с горами Минь-шань, лежащими в Сы-чуани. В югу от гор протекает Хэй-шуй, впадающая в южное море. Но оба эти толкования, как увидим ниже, не имеют никакого исторического основания и достоверности. На основании второго признака автор Си-юй-шуй-дао-цзи и другие относят Сань-вэй в соседство с горами Няо-шу-шань, лежащими в 20 ли в западу от уездного города Вэй-юань-сянь (в южной части Ганьсу). Горы эти называются иначе Цин-цзё-шань («черных воробьев»), или Няо-шутун-сюэ-шань («горы птичьих и мышиных пещер») и описываются в самых мрачных красках. Птицы, обитающие там, похожи на домашних воробьев, черноватого цвета; мыши также похожи на домашних, но покрыты шерстью желтоватого цвета. Массы скопившегося помета тех и других издают нестерпимый смрад, возбуждающий в людях дурноту и рвоту. Коровы и лошади, заболевают от этого смрада, теряют силы и ложатся, обливаясь сильным потом (см. Си-юй-као-гу-лу). К югу, или к ю.-з. от этих гор и думают приурочить Сань-вэй. Но кроме того, что эта догадка, или мнение, имеет еще менее исторической основы, чем толкование Канси, она отражает характеристическую черту Китайцев — вопреки очевидной истине давать инородцам бранные названия и приурочивать их в местам самым непривлекательным, это для писателей вменяется уже как бы в обязанность. О птицах, обитающих в Сань-вэй, другие сочинения дают самые поэтические отзывы. В Шуй-цзин-чжу, например, сказано, что при полете перья их имеют необыкновенно красивый цвет; когда они доставлены были ко двору, то очень понравились матери императора и их снова велено было возвратить в горы Сань-вэй-шань. Обязанность этих птиц состоит в том, что они состоят поварами при мифической Си-ван-му.

Другой отдел китайских ученых, на основании тех же [106] признаков, переносит Сань-вэй на север от гор Нань-шань. В Су-чжоу-синь-чжи говорится: «Сань-вэй-шань лежит от Дунь-хуань-сянь к ю.-в. в 30 ли. Река Хэй-шуй вытекает из гор Цзи-шань, в уезде Чжан-е-сянь, протекает в югу от Сань-вэй и впадает в Ицзинэй-нор, называемое иначе Цзюй-янь-хай или Сань-хай-цзы. У гор Хэ-ли-шань ¹⁷ в Чжан-е-хэ впадает река Жо-шуй, вытекающая из гор Цюн-ши-шань. По Си-юй-као-гу-лу, Сань-вэй-шань находится от Дунь-хуан к ю.-в. в 20 ли; они имеют три пива и по просту называются Шэн-юй-шань или Би-юй-шань; в этим горам сосланы были Сань-мяо; там же обитают и Сань-цин-няо, т. е. искомые черные птицы. Эти два толкования имеют несомненное историческое название в самом Шу-цзине, который гласит, что роды Жунов: Юнь-син и Инь-жун, происходящие от Сань-мяо, или сосланные с ними вместе, жили в землях Гуа-чжоу, лежащих к западу от Юн-чжоу; и следовательно, занимавших нынешние Су-чжоу, Ань-си-чжоу, Ша-чжоу и Дунь-хуан. Остатки древнего города Гуа-чжоу сохранились до сего времени и указываются географами в 80 ли к западу от Ань-си-вэй. В период Чунь-цю и Чжань-го (междуусобий) земли эти принадлежали Си-жунам, или западным Цянам; по Кун-ань-го-чжуань западным инородцам (си-и).

Характеристика этих инородцев представляется так; «народы Си-жун вместо одежд употребляют шкуры зверей; не имеют постоянных жилищ и ведут кочевой образ жизни, снискивая себе пропитание скотоводством. Определенных названий родам и поколениям не имеют; имя отца, или прозвание матери служит названием и роду их. Они разделяются на множество родов, не имеющих государя и [107] не признающих единовластия, а живущих общинами. Народ чрезвычайно храбрый; умереть на сражении почитается у них счастием; умереть от болезни - несчастием. Подобно животным, они крайне терпели во переносят стужу; даже женщины при родах не уклоняются от суровости климата. Этот народ, по толкованиям на Шу-цзин, составил отдельное владение, которое известно было под именем Сань-мяо.

Еще государь Шунь за 2221 год до Р. X. приказал князю Юй идти войною на владение Сань-мяо за его непокорность. Юй уже собрал войска удельных князей и сделал воззвание к ним; но, по совету князя И, предварительно употребил кроткие убеждения, и по прошествии ста дней Сань-мяо добровольно покорилось. За сим инородцы эти то подчинялись влиянию Китая, то отлагались до времени государя У-дин, из династии Инь, который покорил отдаленные страны западных Цянов; почему в Ши-цзине («книга песней») сказано: «С сего времени Ди и Цянь не смели не приезжать ко двору для поклонения». О. Иакинф в примечании к этому месту категорически говорит, что в это время Цяны занимали весь нынешний Кукэ-нор; но это может быть подвергнуто большому сомнению, потому что в истории не имеется никаких доказательств этого факта. Толкователи классической древности, историки, и последующие писатели выражаются о моментах расселения и миграций этих инородцев на сколько же темно, на столько и осторожно.

В Ши-цзи («исторические записки») замечено весьма коротко и осторожно, что в области Гуа-чжоу «в период между Циньской и Ханьской династии обитал народ У-сунь, потом Юэ-чжи, и наконец, прогнавшие их Гунны; но когда Хо-цюй-бин разбил и покорил Гуннов, там учреждена была область Цзю-цюань, от которой потом отделено управление Цзю-цюань-цзюнь. Этот краткий обзор истории [108] края дает понять, что первые кочевники, вытеснившие аборигенов из Сан-вэй были У-суни; и если владычество их над этого страной начинается с Циньской династии, то миграции Цянов или Жунов в Кукэ-нор можно отнести не ранее, как к концу периода Чжань-го, и первый центр исторического существования их там приурочить в местности Хуан-чжун. В истории следующей династии Хань рассказывается, что один Цян, по имени Юань-цзянь, был пленен Ли-гуном князем удела Цинь, почему получил кличку Угэ, то есть, раб. Пленнику однакоже удалось бежать и чудесным образом спастись от преследовании Циньцев; после того он вступил в долины трех рек, то есть Желтой, Ци-чжи, или Сы-чжи и Хуан-шуй. Все Цяны, увлекшись его чудесным спасением, возблагоговели пред ним и поставили его своим начальником. Так как между рр. Желтою и Хуан-шуй мало родилось хлеба, но много водилось зверей, то занятие их состояло в звериной охоте. Юань-цзянь, побыв в Китае и ознакомившись там с хлебопашеством, не преминул и подданных своих научить земледелию и скотоводству. Власть над Цянами перешла в его потомство; в 4-м колене от Юань-цзяня известен был правнук его Жень и сын последнего Янь, который отличался чрезмерною силой и храбростию, почему потомки его у Цянов составили отдельный род Ян. Соединившись под властию одного рода и сплотившись более или менее в одно гражданское тело, Цяны размножились и усилились; но как видно из исторических указаний и намеков, они далеко не все удалились с севера на юг; многие ушли на восток и кочевали к северу от нынешней провинции Ганьсу и далее; так что после построения великой стены, замечает история, - Цяны не могли более простираться на юг. Построение великой стены относится в 214 г. до нашей эры; а в 202 г. Гунны оседают в землях Гуа-чжоу, прогнав Юэ-чжи, и слабейшая часть их [109] переселяется в Хуан-чжун, в ближайшее соседство с Цянами.

Последующая история династии Хань рассказывает далее, что в среде Цянов произошли внутренние несогласия; но во времени 6-го г. правления Ханьского Уди-юань-шоу род Сянь-лин вступил в соглашение с родами Фын-ян и Лао-цзе и в 6-м г. правления У-ди (145 г. до Р. X.), открыв тайные сношения с Гуннами, напал с войском на пограничный пункт Лин-цзюй-чжай. У-ди послал против него полководца Ли-сы, который разбил и усмирил возмутившийся род, в это время для надзора за Цянами поставлен был китайский чиновник, а сами Цяны в первый раз удалились из Хуан-чжуна и осели, по правую и левую стороны Си-хая (Кукэ-нор) и соленого озера (Янь-чи). Это первое ясное указание истории на заселение Кукэ-нора Цянами; при этом было установлено и первое естественное разграничение Китая с этою страною по направлению гор, разграничение которое принято и в настоящее время. Чтоб отрезать Цянов от Гуннов и прервать между ними всякие сношения У-ди учреждает во вновь открытой провинции Хэси четыре области — Цзю-цюань, У-вэй, Чжан-е и Дунь-хуан.

В тридцатом колене от Яня вступил в управление родами Цянов Шао-дан, который, как и предок его Янь, отличался мужеством и храбростию, почему потомки его составили род Шао-дан. Но не долго пришлось им спокойно пожить на новом месте; вследствие постоянной вражды родовых старшин, которые грабили и нападали друг на друга, Цяны не успели окрепнуть на столько, чтобы противостать неуклонному и постоянному стремлению китайцев поработить их своей власти и овладеть страною. По известиям истории Хоу-хань, потомки Юань-цзяна разделились на 150 родов, из коих 9-ть жили к западу от вершин реки Сы-чжи и к с. от пределов Шу и Хань; 52 рода [110] были совершенно бессильны и не имели никакой самостоятельности; об остальных 89 родах, исключая рода Чжун, сведений было мало, и жили они рассеянно. При таких-то условиях в 4-м г. правления (4-й г. по Р. X.) Пин-ди-Юань-ши, Ван-ман, или Синь-ман, забрав правление в свои руки, отправил сановников Чжун-лан-цзяна и Пин-сяня с золотом, материями и другими дорогими вещами для подарков, что бы склонить Цянских старшин Лян-юаня и других уступить ему Сянь-шуй-хай, Юнь-гу и Янь-чи, т. е. все Кукэнорские земли. Золото и богатые подарки воз имели свою силу, и просимое было уступлено охотно. Ван-ман учредил там область Си-хай-цзюнь; а в ней пять уездов, каковые предназначил для ссылки преступников из Китая; кругом озера расставил сторожевые огни и, для скорейшей колонизации страны, открыл военно-земледельческие колонии. Цяны, обманутые так легко Китайцами, должны были искать новых убежищ; часть их удалилась в пределы Китая и расселилась между Китайцами в области Лян-чжоу; часть перешла в югу от Хуан-хэ; только род Шао-данов, воспользовавшись беспорядками, происшедшими в Китае по случаю похищения престола Ван-маном (9 г. по Р. X.) возвратился в Кукэ-нор, покинутый Китайцами.

Род Шао-дан сам по себе был малочислен и беден; поэтому нередко терпел обиды от своих родичей Сянь-лин и Би-нань, кочевавших в Ильмовых долинах. Наконец добротой и благодеяниями он успел соединить рассеянные роды и с ними двинулся на Ильмовые долины (Юй-гу), разбил Сяньлина и Бинаня и остался жить на этих землях. С этого времени центр истории и гражданской жизни Цянов переносится и сосредоточивается в Ильмовых долинах; Кукэ-нор же или тогдашний Си-хай становится только яблоком раздора и кровавых битв между Китаем и Цянами, в которых последние большею частию [111] выходили победителями; это продолжалось до 14-го года правления Ханьского Хо-ди (89-106 по Р. X.). В этот период (с 25 г. по Р. X.) нарушителями спокойствия являлись потомки Шаоданова рода; причины тому, как объясняет история, заключались в том, что они жили в большой и малой Ильмовых долинах. Там превосходные и тучные земли, лежащие недалеко от китайской границы. На юге они имели другие роды к усилению своих войск; с севера ограждались Желтою рекою, служившею им укреплением. Сверх того, они пользовались выгодами соляных и рыбных промыслов, а по долинам гор и берегам рек распространили земледелие и скотоводство. Но ко времени правления Хо-ди род Шаодан ослабел, и сообщники отложились от него. Китайцы, пользуясь этим случаем, послали в Ильмовые долины войско, укрепили северный берег Хуан-хэ, а для переправы войска навели через реку мост на больших судах. Митан, тогдашний глава Цянов, вынужден был удачами Китайцев удалиться за Цы-чжи в вершинам Желтой реки (101 г. по Р. X.).

Только теперь становится понятным описание границ западных Цянов, представленное в истории Хоу-хань, где сказано: «Владения западных Цянов находятся не далеко от Нань-юэ и около Сань-вэй, куда Шунь сослал четырех преступников. От Хэ-гуань на юго-запад Цяны живут по берегам р. Сы-чжи до вершин Хуан-хэ и занимают пространство в 1000 ли. Страна Сы-чжи на юге граничит с областями Шу и Хань, за пределами которых живут инородцы Мань на с.-з. граничит с владением Шань-шань и Чеши; эта местность впоследствии занята была народом Дан-сян». Мы приходим к тому же заключению, которое высказали уже прежде, а именно, что расширение, например, границ местности Цы-чжи совершалось с расселением народа в ту или в другую сторону, не разрывно, и потому название Цы-чжи скорее нужно считать термином [112] этнографическим ¹⁸, чем географическим, самые же границы считать только условными чертами, до коих народ дошел в течение известного периода его истории.

При Хо-ди, хотя и не долго, восстановлена была область Си-хай-цзюнь; но в 107 г. снова досталась Цянам; Китайские войска терпели поражения, и дело дошло до того, что в 108 г. старшина Тяньлян и другие объявили себя императорами в Бэй-ди ¹⁹ В это время Цяны, говорит история, — поднялись как рой пчел, шест служил им вместо оружия, а доски за плечами вместо щитов и доспехов; коней кормили в вырытых ямах вместо ясель; но это последнее усилие нисколько не помогло их делу. Изнемогши в борьбе с Китайцами, Цяны стали целыми родами поддаваться Китаю. Еще в 14-й год правления Цзянь-ву (87 г.) старшина Бомаских родов поддался Китаю с 5000 семейств и награжден был званием Вана. Цри императоре Хо-ди в 6-й г. (94 г.) старшина Дацянова рода Цзаоту, живший в области Шу-цзюнь покорился Китаю с 500 т. человек. Он также признан был Ваном и получил печать со шнуром. В 1-й г. правления Ань-ди (114 г.) поддались шесть родов, а в следующем году восемь родов, в числе более 50 т. душ; наконец, и род Шеньланов снова пришел в подданство. С 170-312 г. по Р. X. они считались вполне подданными Китая, и Китайцы, не смотря на неоднократные восстания, располагали ими как хотели. При Цзиньской династии (263-420) жителей Си-хая или Кукэ-нора расселили по разным областям, а затем скоро перевели в местность Ло-ду, то есть, туда, где мы нашли их в момент зарождения их истории при Угэ-юань-цзяне, и где они смешались с народом Юэ-чжи, с [113] которым и прежде имели связи и поддерживали брачное родство.

В самом начале IV века, когда в Китае возникли кровопролитные междуусобия, один Сяньбийский аймак из Ляо-дуна перекочевал чрез нынешнюю губернию Ганьсу на запад и основал в Кукэ-норе отдельное владение, сделавшееся потом известным под именем Тогон.

По Цзиньской истории основатель этого владения был Тогон, сын Шэгуя, из Сяньбийского рода Тухэ, и сводный старший брат Муюн-гуй, или Жоло-гуй. По смерти отца, Тогон, рассорившись с братом из за беспорядков в табунах, ушел в западу и осел сначала в горах Инь-шань, то есть, приблизительно в нынешнем Ордосе или Ала-шане. В 310 г., в правление Цзиньского Юн-цзя, когда произошли междуусобия князей царствовавшего дома Сыма-и и когда Лю-юань, владетель Хуннов, завладел частию северного Китая, именно областями Тай-юань и Хэ-си, Тогон перешел чрез Лун-си (нынешняя Ганьсу) и поселился в уезде Фу-хань, лежавшем в нынешнем округе Хэ-чжоу. При самом начале по переселении подданные Тогона носили чистый характер номадов; вели кочевую жизнь и переходили с места на место, смотря по количеству подножного корма для скота; питались мясом и молоком, и управлялись старшинами. За убийство и кражу лошадей виновные подвергались смертной казни; прочие преступники могли откупаться от наказания взносом пени; в случае же несостоятельности наказывались палками; осужденным на смерть обертывали голову куском холста и побивали камнями. Положительных и определенных налогов у них не было; в случае же крайности собирали с достаточных семейств столько, сколько требовалось на покрытие расходов. Одежда мужчин в общем походила на китайскую и [114] туфаньскую ²⁰; только шапки носили войлочные. Женщины заплетали волосы в косы, спускавшиеся на спину, и украшали их жемчугом и другими побрякушками. Одежда владетелей и их жен отличалась только некоторою изысканностию и большею роскошью украшений. При заключении браков богатые платили калым, а бедные женихи уводили невест тайно. По смерти отца, женились на мачихах и брали невесток по кончине братьев; траур кончался вместе с погребением покойника. Всего более они дорожили оружием, которое состояло в луке, саблях и латах; как все кочевники, они отличались страстью к наживе и к звериной охоте. Впоследствии, вступив в более близкие сношения с Витаем, они, как увидим ниже, усвоили более оседлый образ жизни и познакомились с роскошью.

Профессор Васильев (см. История и древности восточной части Средней Азии, стр. 6) придает, как видно, этой миграции Сяньбийцев, на ряду с другими переселениями, едва ли не более значения, чем движению Гуннов. В сложности всех движений, может быть, это и имело какое— либо значение; но фактически доказать оное весьма трудно. Жизнь Тогонов на западе Китая, в Кукэ-норе, началась при благоприятных условиях кровавой борьбы и междуусобий в Китае, а потом поддерживалась благодаря хитрости и незатейливости степной политики Тогонов, которые постоянно состояли в вассальных отношениях к Китаю, прибегая под крыло защиты к сильнейшему или грозившему им дому, или покоряясь тому и другому в одно и то же время, если того требовали обстоятельства. Оставленные же Китайцами, они легко стали добычею только что народившихся Туфаней и пропали бесследно, смешавшись с Китайцами и другими родами, смотря по местам, где были расселены, и оставили в истории только свое имя. [115]

Сыновья и внуки Тогона распространили свое владычество к югу от гор Гань-сун, к юго-западу от реки Тао-шуй, вплоть до владения Бай, или Болань, и к с.-з. до округа И-чжоу. Местность эта почти весь год лежит под снегом (?), и только в 6-й-7-й луне бывают обильные дожди; если же нет, то ветры заносят все песками; родится пшеница, но других сортов хлеба нет. При такой бедности страны, Тогоны занялись скотоводством и исключительно разведением рысистой породы лошадей на островах озера Кукэ-нора. Внук Тогона, Ци-янь (Еянь), из уважения к доблестям и памяти деда своего, именем его назвал и свой народ. Сын его Биси первый отправил в Китай к дому Цзинь посольство с данью из 1000 лошадей и 500 лань золота. Он отличался добродушием и отсутствием решимости, вследствие чего сначала своевольствовали в народе братья его, а потом приближенные старейшины. Внук его Ацай вначале показал некоторое стремление в самостоятельности и объявил себя Чё-ци-цзянь-цзюнем и правителем Хэ-чжоу (Хэ-чжоу-цы-ши); присоединил к себе земли народа Ди и Цянов и, таким образом, усилил свое владение; но не рассчитывая на собственные силы, он, как приток реки, текущей неуклонно к своему главному руслу ²¹, поспешил отдать свое «малое владение» под покровительство Китая и отправил посланца на юг во двору Сун (420-479 гг.) с местными произведениями. Сунский Шаоди за таковую преданность наградил его титулом гуна в Сяо-хэ (Сяо-хэ-гун). В средине правления Юань-цзя (426 г.) Ацай снова отправил посольство с данью; но вскоре затем занемог и умер, оставив наследником двоюродного брата своего Мугуя. Мугуй, по вступлении во владение отправил войско против Ци-фу и Жун-мань, прогнал их на восток в Лун-ю и забрал их земли; кроме [116] того, он принял в свое подданство до 600 семейств Китайцев и Цянов. В это время самозванец Хэ-лянь-дин взял Чан-ань и объявил себя владетелем дома Хоу-вэй; но, потерпев поражение, бежал на запад со 100 т. своих последователей. Мугуй преследовал его и схватил при переправе чрез Желтую реку; а потом отправил его ко двору Тоба-Вэй, признав и себя вассалом этого владения. За эту услугу он потребовал себе награды, кроме титула, сокровищами; но ему было отказано на том основании что он удержал у себя всех полоненных им приверженцев Хэ-лянь-дина. Отказ этот оскорбил его; а потому он обратился к дому Сун, который не замедлил признать его в звании князя (ван). Мугуй умер в 436-м году.

Наследник его Мулянь был утвержден в звании князя домом Сун. Дом Вэй, недовольный потерею вассала, не замедлил наказать Тогонов. В правление Тай-у-ди китайское войско на голову разбило Тогонов; Мулянь со всем народом своим бежал в западу во владение Бо-лань, откуда двинулся далее в западу, овладел Хотаном (в 445 г.), а затем и владением Ло-бинь (Бадакшан), где и поселился; всего он пространствовал вне своих владений семь лет и возвратился на прежние земли, послав предварительно богатые подарки полководцу южного Китая с просьбою у него помощи. В 452 г. ему наследовал сын Ацаева брата Шулоганя, Шэинь, который в первый раз перекочевал в долину Фу-ло-чуань. Наученный горьким опытом своего предшественника, он отправил послов во дворам Вэй и Сун, и от обоих утвержден в звании князя; после того он стал действовать как независимый владетель, перестал платить дань дому Вэй и начал оказывать неуважение. Дом Вэй, желая поживиться его богатствами, отправил против него войско, которое впрочем на этот раз возвратилось без успеха, не имея возможности преследовать его в южных горах. Но следующие за сим [117] походы Китайцев (в 472 г.), сопровождавшиеся грабежом и опустошением полей, заставили Шэиня покориться и сделаться вновь данником Вэй. Неожиданный переворот в Китае дал возможность Тогонцам пожить и поцарствовать самостоятельно. В 524 г. в царстве Вэй произошли междуусобия, следствием которых было прекращение всяких сношений северного Китая с западом ²².

Внук Шэиня, Куалюй, объявил себя независимым и, в первый раз, принял титул хана (Кэ-хань); он быстро повел переустройство гражданского быта и военных учреждений; начал строить города и крепости, в которые селил своих номадов. В составе управления явились, вместо простых старшин, министры, цзян-цзюни и другие чины и титулы. Одною из столиц его был городок Фу-сы-чен, лежавший в 15 ли в западу от озера Кукэ-нора ²³; другая столица находилась в городе Мань-тоу-чен, лежавшем к с.-з. от Цин-хая в горах того же имени; от города Мань-тоу не далеко построен был городов Чи-линь. Трон нового хана, как говорит история, стоял на четырех львах, вылитых из золота; Куалюй сделал себе даже царский венец. Владения его занимали несколько тысяч ли; границы простирались к с.-з. до смешанных родов, называвшихся А-цзы-лу; на юге границею был город Лун-гэ-чен, отстоявший от Чен-ду на 1000 ли. По границам [118] поставлены были, под командою сыновей и братьев, четыре большие армии: первая расположена была в долине Цин-шуй-чуань, другая — в Чи-шуй, третья — в Сяо-хэ, и четвертая — в долине Ту-ку-чжень-чуань; сам же хан стоял в долине Му-хэ-чуань. Но такие пышные рекламы, приписывающие могущество этому хану, приводятся все-таки к грустному концу. Не смотря на то, что Куалюй непреминул отправить посольство в восточному Вэй, Вэйцы в 1-й год правления Тай-пина (556 г.) вместе с Дулгасцами напали на Тогон, заставили хана спасаться бегством в горы и забрали два города: Шу-дунь и Хэ-чжен. Куалюй чувствовал себя однако на столько сильным, что произвел нападение на Китай; но Китайцы не сочли даже нужным защищаться, и Тогоны действительно возвратились без всякого успеха. Чрез несколько времени они снова напали на Лян-чжоу; но это уже не обошлось им даром: Чжоуский Мин-ди-у-чен отправил войско под предводительством Хэ-лянь-сяна, который отнял у них еще два города, Тао-ян и Куан-хо, из которых образовал округ Тао-чжоу. В правление У-ди Тянь-хо один из Тогонских ванов по имени Mo-чан, управлявший местностию Лун-хо, поддался Китаю, и на месте его владения учреждена область Фу-чжоу (Минская Тун-чан-цзюнь). Чрез два года после этого наследный Чжоуский принц с войском дошел до столицы Тогонов Фу-сы-чен; Куалюй, по обычаю, бежал, оставив часть народа, которая была уведена в плен. Но самое тяжелое время наступило при Суйской династии, когда Куалюй напал и ограбил Кун-чжоу. Против него в средине правления Кай-хуана (581-600 гг.) отправлено было сильное войско; для отпора Куалюй стянул все свои силы; но проиграв два сражения при Мань-тоу и Шу-дунь, он, преследуемый по пятам китайскою конницею и разбитый на голову, бежал только со своими приверженцами и лично принадлежавшим ему войском. После этого погрома [119] тринадцать знатнейших князей (ван) из его поколения подчинились Китаю с своими родами. Из этого мы видим как слабо привились к Тогонам начала единодержавия и как сильно коренились кочевые родовые обычаи; ясно также, что кочевникам, привыкшим в юртам и палаткам мало помогали города и крепости. Бежавшие Тогоны, по возвращении, присоединились в оставшимся и приняли название Мужун, составив, таким образом, отдельный от других Тогонов род. Впрочем, яснее будет, если мы скажем, что род этот всегда существовал, но в это время он только выдвинулся из ряда других, как привиллегированный, как род владетельный, связанный непосредственно с праотцем народа. Куалюю наследовал сын его Фуюнь, который для умилостивления Китая и для выражения своей покорности, послал ко двору в заложники сына своего Шуня. Китайцы оставили у себя заложника, а против Фуюня выслали войско. Дважды разбитый Фуюнь, в страхе, с горстью людей скрылся в долинах южных гор (Да-цзи-ши); а народ его покорился Китаю. Все пространство от области Сипин и Лянь-цян к з. до Це-мо, к в. до Ци-лянь (Ки-лень) и к ю. до гор Цзи-ши, на протяжении 4000 ли с в. на з. и 2000 ли с ю. на с. досталось Китайцам, которые сделались там полными хозяевами (609 г.). Там учреждены были области Си-хай и Хэ-юань с уездами; построены укрепления; расставлены гарнизоны, и заведены приплодные табуны лошадей. Фуюнь, не видя возможности возвратиться на прежние пажити, ушел гостить в Дан-сянам; Китайцы, с своей стороны, для предупреждения возмущений и восстановления власти Тогонов удержали в Китае заложником Шуня.

Воспользовавшись временем падения Суйской династии при Янь-ди (605-618 гг.), когда Китай снова раздробился на множество мелких владений, поднявших междуусобия, Фуюнь с сыном Шунь заняли свои прежние земли, где утвердиться [120] им было тем легче, что новая Танская династия нуждалась даже в их помощи против мятежников и самозванцев. Когда Шунь, приверженный воспитанием в Китаю, с своими войсками, помог поразить самозванца Ли-гуя, то беспрепятственно принял титул Да-нин-вана. При Тай-цзуне Ли-ши-минь (627 г.) Тогоны отправили в Танскому двору посольство, которое Китайцы задержали, не дав никакого ответа, за что Фуюнь напал и ограбил округи Шань-чжоу, Минь-чжоу и Лян-чжоу; но новые успехи Китайцев заставили состарившегося и выжившего из ума Фуюня снова спасаться бегством и затем кончить жизнь самоубийством. С этим вместе Тогоны теряют навсегда тень своей самостоятельности. Мужун-шунь, проживший долго в Китае, получивший там воспитание и сроднившийся с китайскою жизнью, приняв власть, тотчас поддался Китаю, который произвел его в правители области Си-нин и оставил за ним звание хана. За привязанность и подданство Китаю Мужун-шунь должен был поплатиться жизнью: он убит был своими подданными. Только с помощию китайских войск власть над Тогонами остается в роде Мужун, который Китайцы исключительно принимают под свой протекторат. Они восстановляют власть в лице сына Шунева, Нохэбо, который держится весьма недолго на ханском престоле. Народная ли ненависть к роду Мужун, или внутреннее бессилие заставило Тогонов склониться на сторону Туфаней, которые, не смотря на усилия Китайцев, пораженных в долине Да-фэй-чуань, уничтожают владычество Тогонов в Кукэ-норе (670 г.). Нохэбо, спасшийся с несколькими тысячами палаток из своего рода, то есть, Мужун, в 3-й год правления Сянь-хэна (672 г.) переселился на южный берег реки Хаомунь, в Шань-чжоу, и уже не смел оказать ни малейшего сопротивления усиливавшимся Туфаням; но так как в Шань-чжоу ему было тесно, то он перекочевал в Лин-чжоу, которое переименовано было в Ань-ло-чжоу, и назначен там правителем [121] с званием цы-ши. Остальные роды Тогонов перешли в округи Лян-чжоу, Гань-чжоу, Су-чжоу, Гуа-чжоу и Ша-чжоу и поддались Китайцам. Между тем во 2-й год правления Юн-луна (681 г.) Туфаньский военачальник Цзан-по открыл военные поселения в Кукэ-норе, но был выгнан Хэ-юаньским Дао Хэй-чжаном. При Юань-цзуне еще нанесено было несколько поражений Туфаням в Цин-хае китайскими правителями (цзе-ду-ши) Ван-чжун-и и Ван-чжуан-сы. Во время этой борьбы с Туфанями Китайцы не переставали заботиться об участи и удобствах переселившихся новых подданных; министры и главнокомандующие рассудили переселить Тогонов в округи Цинь, Лун, Фын и Лян-чжоу с тем, чтобы они не смели переходить назначенные для них пределы. Лян-чжоуский ду-ду протестовал против этого в тех видах, что при новом переселении им пришлось бы жить смешанно с Китайцами, среди казенных пастбищ, и что людям, бежавшим от Туфаней к Китаю, нужно оказать некоторые уступки сообразно с их желаниями, почему они и оставлены на прежних местах. При Мужун Чжао Туфани завладели Ло-чжоу, и обессилевший род Мужун (в 798 г.) должен был перекочевать в Шо-фан, то есть, на север за границу, где жители Хэ-дун, то есть, провинции Шань-си, дали им ошибочную кличку, отзывающуюся между тем и злым сарказмом: Туй-хунь (то есть, отступившие или бежавшие). И здесь владетели из рода Мужун продолжали именоваться правителями (ду-ду) округа Ло-чжоу и владетелями Кукэ-нора (Цин-хай-го-ван) с титулом хана. Мужун-фу был последний, и с ним наследие власти прекратилось; вместе с тем кончилась и история Тогонов, по крайней мере в том отношении, что она в течение почти 300 последующих лет не представила ничего такого, чтобы могло быть занесено на страницы летописей.

В последующей истории Китая и возвысившейся [122] империи Туфаней, выступают в этих краях на сцену разные поколения и даже играют некоторую роль Юэ-чжи, также потерявшие свою историю; но о Тогонах ни слова. В дальнейших исторических памятниках первое и последнее упоминание о существовании Тогонов относится к половине X-го века, то есть, ко времени расширения владычества Киданей на западе. Тогоны, как видно, жили тогда на занятых, при последнем переселении, местах и считались мирными данниками Киданей на ряду с своими соседями Тукюэсцами и Таньсянами. Впрочем, узы данничества или подчинения Киданям были вероятно не слишком крепки, по отдаленности центральной власти; потому что в 941 году Тогоны (Ту-гу-хунь), жившие на север от Я-мынь-гуань, вместе с Тукюэ, Хунь-ци-ми и Шато, соединившись с Таньсянами предлагали Цзиньскому императору выставить 100,000 войска для того, чтобы общими с ним силами напасть на Киданей; но последний не согласился (История и древности вост. части Средней Азии, Васильева, стр. 18 и 25).

После этого Тогоны окончательно погружаются бесследно в бесконечное море истории, протянув свое существование почти на 700 лет и быв постоянно в зависимости и гнете от соседей.

О. Иакинф в примечании в стр. 137 «Истории Тибета и Хухэнора» утверждает, что «только небольшая часть Тогонского народа, находившаяся при хане в последнем его несчастном положении, выселилась в китайские области. Поколения прочих князей, кочевавшие по пространству Кукэ-нора, все остались на прежних землях и поступили в подданство Туфаньской империи, подобно южным их соседям — поколениям Дансянским. В последующее время Тибетцы производили войну с Китаем по большей части с одними только Дансянскими и Тогонскими войсками, присоединяя в ним и потомков от китайских пленников». Это утверждение знаменитого синолога не имеет [123] ровно никаких оснований в истории, и кроме того, прямо противоречит приведенному нами выше указанию о выселении остальных Тогонских родов на север за южные горы в округи Лян-чжоу, Гань-чжоу, Су-чжоу и проч. На основании общего исторического закона можно допустить только предположение, что Тогонцев осталось в Кукэ-норе самое ничтожное количество не желавших переселения, или же не имевших средств и возможности следовать за своими собратьями, или наконец в виде рабов, оставленных нахлынувшею массою Туфаней ²⁴.

Поколение Туфаней, овладевших Кукэ-нором и основавших независимое владение под именем Тубот, по предположению историков происходит от некоего Туфы-лигулу, почему и все поколение называлось Туфань (История Тибета и Хухэнора, II, стр. 121). Политическое существование их превосходно характеризуется несколькими фразами, сказанными китайскими писателями в похвалу и панегирик им. «Потомки Туфаней были крепкими защитниками и хранителями западных границ (Китая); владетели их ни разу не решились ни на грабеж, ни на возмущение (против Китая); напротив, постоянно присоединяли свои силы в императорским войскам и неоднократно грабили и разбивали Ся. В продолжение трех царствований Си-нин, Юань-фу и Чун-нин, они три раза воевали против государства Ся. Дети и внуки фамилии Цзё, или Го (Госыло) по истине невинны в своей гибели; виновны враги их Цзиньцы». (См. Вэнь-сянь-тун-као). Около 1001 г. Туфаньские или Тибетские роды для противодействия Дансянам соединяются под власть одного старшины по имени Паньлочжи, который [124] тотчас же становится злейшим и самым опасным врагом своих единородцев, основавших государство Ся. Он вступает в союз с Китайцами и, защищая свою независимость, борется и разбивает на голову Сяского владетеля Тобуцзи-цяня, за это получает от китайского двора почетный титул. После Паньлочжи, убитого возмутившимися старшинами двух подвластных ему родов, власть принимает брат его Сыдоду, после которого вскоре усиливается род Госыло (Цзё-сы-ло), который, по Синин-тун-чжи, владеет Кукэ-нором в течение времени Сунской и Юаньской династий, под общим названием Си-фань, то есть западных Фаней, с которыми уже при Минской династии сталкиваются там шайки бродячих Монголов. Главою рода является Госыло, или Го-срай (см. Васильева, Ист. и древн. Среди. Азии, стр. 93), в сообществе с Ли-цзунем, из рода Цзун-гэ и Вэнь-пу-гэ. Быстрое усиление этого рода, и отважное сопротивление оного Сяскому Чжаодэмину заставляют китайских пограничных воевод, относившихся подозрительно в кочевой политике, разделиться в своих представлениях во двору. Одни советовали парализовать успехи Го-срая; другие напротив хлопотали о том, чтоб ему были оказаны всякое содействие и внимание. Но это были только пустые слова, потому что Китайцы были совершенно бессильны для того, чтобы так, или иначе влиять положительно на усиливавшийся род, деятельность коего безусловно определялась самым положением дел. Естественным и уже известным врагом Го-срая было владение Ся, почему он должен был склониться в Китаю, чтобы общими силами превратить движения оного на юг, в пределы Тубота.

Столицею Го-срая был город Цзун-гэ, от коего пределы владений его простирались к ю.-в. до Юн-нин на 915 ли; к с.-в. до Си-лян-фу на 500 ли; к с.-з. до Гань-чжоу на 500 ли; к в. до Лань-чжоу на 300 ли; к ю. до Хэ-чжоу на 415 ли; еще к в. до Кан-гу на 550 ли; к ю.-з. [125] до Цин-хая на 400 ли; и еще к в. до нового Вэй-чжоу на 1890 ли. Около 1016 г. Госрай, вследствие неудач Ли-цзуня, отделился от него и поселился в Мао-чуане; это разделение повлекло за собою несколько неудач. Новый помощник его, или министр Вэньпугэ заключил Госрая в подземелье, откуда последний успел однако освободиться и, убив коварного Вэньпугэ, переселился в Цин-Тан. Вслед за сим против него восстает Тоба Юань-хао (1035 г.) и заставляет его бежать в Шань-чжоу; откуда Госраю удается оттеснить и разбить врага, и присоединить в себе все его приобретения, а равно и обогатиться привлечением торговых людей в своей резиденции в городище Лян-гу-чен, чрез который шло торговое сообщение с Кукэ-нором и владением Гаочан (Кашгар), а оттуда и со всем восточным Туркестаном. Оправившись таким образом, он в 1058 г. покоряет Тибетские роды Лун-пу, Гун-ли и Ма-ду, и вступает в дружеские сношения с Киданями, от коих получает царевну в замужство сыну своему Дун-чжаню.

Но эти успехи в расширении власти, добрые отношения и родство с сильными тогда Киданями отвлекли внимание Госрая от скрыто тлевшего в его собственном семействе раздора. Как пришлец, Госрай (см. Историю Тибета и Хухэнора, II, стр. 141), все роды и все владение свое получил можно сказать, в приданое за женами, которых имел три. Мать наследника его Дун-чжаня была по фамилии Цяо, а другие две были дочери Ли-цзуня, по смерти коего они были пострижены в монахини; вследствие этого сыновья их, Сяо-чжан и Мо-чжань-го, с сообщниками освободили матерей и бежали в Цзун-гэ, где (в 1038 г.) основали отдельное владение, утвержденное китайским двором. Но это отделение было только видимое, потому что необходимость самосохранения скоро заставила их прибегнут под защиту Госыло. При сыне его, Дун-чжане, произошел новый раздел около 1060 г. Брат матери его Ся-у-ни и другие роды [126] образовали отдельные владения, так что у Дун-чжаня остались только земли на с. от Хуан-хэ; это однакож не помешало его могуществу и стараниям обессиливать Сясцев. В 1070 г. он вторгается в пределы Ся, присоединяет в себе несколько родов Цянов, подчинявшихся Сясцам, и, таким образом, по китайскому выражению, отсекает у последних правое плечо. В 1081 г. он присоединяется с 150,000 воинов к Китайцам против Ся, что заставило их вступить с ним в дружественные отношения и дать обещание отрезать часть земель, от чего он однакожь отказался. Дун-чжаню наследовал приемный сын его Алигу, хотанский уроженец, который не мог понравиться своим подчиненным как чужестранец и как человек жестокий; поэтому старшины родов постепенно отделялись от него и уходили на южный берег Хуан-хэ. Это продолжалось и при приемнике его Ся-чжене, который также отличался жестокостию и, наконец, вынужден был поддаться Китаю. Но Китай уже не в силах был оградить независимость Тубота от усилившихся Цзиньцев, полководец коих У-чжу в 1130 г. покоряет их власти всех Амдоских Цянов, или Туфаней.

Обычаи этого народа Китайцы представляют в следующем виде: они любили благодеяния и ценили богатство; не имели определенного счисления времени; торговлю вели меновую, употребляя вместо денег хлеб и скот. Платья носили с оторочками из тигровых и барсовых шкур; исповедывали буддийскую веру; не имели понятия о лекарствах; для лечения же болезней приглашали знахарей, при чем зажигали дрова и били в барабаны, что называлось изгнанием духов; верили наговорам и заклинаниям. Если при решении дел рождалось сомнение, то прибегали в ворожбе. Изложения дел для представления владетелю писали на полотне; важные же дела излагали на дорогих тканях. Виновных наказывали плетьми, розгами и тюремным [127] заключением; любили есть все в сыром виде, без всяких приправ, уксуса и сои; только прибавляли для вкуса соль, и запивали водкою и чаем; жили в деревянных строениях; более же достаточные люди покрывали их еще войлоками (см. Вэнь-сянь-тун-као; варианты см. у Иакинфа в Истории Тибета и Хухэнора, II, стр. 148 и 149).

Обходя конец Цзиньской династии и пропуская весь период истории Юаньской или Монгольской династии, за неимением сведений об историческом положении Кукэ-нора, мы вступаем в эпоху династии Мин, когда начинается быстрое передвижение туда Монголов, и затем Элютов, или Ойратов. Происхождение и история Монголов нам уже более или менее известны из сочинений наших и иностранных ученых; сведения же об Ойратах весьма бедны и едва ли не заключаются в одной только книге о. Иакинфа: «Историческое обозрение Ойратов», если не брать во внимание заметок Палласа и разбросанных указаний мусульманских писателей; поэтому мы позволим себе заняться объяснением, на сколько будет возможно, происхождения и истории этого народа еще до выселения части оного в Кукэ-нор.

Все сведения китайских писателей об этом народе относятся не ранее, как к периоду Минской истории, и легко могут быть сведены к следующим результатам: «О-лу-тэ (Ойраты) в прежние времена разделялись на четыре рода, или отдела, под названиями: Хошоты из фамилии Борчжигитов, Чжуньгары и Турботы, или Дурботы из фамилии Чжо-ло-сы (Чжорос), и Тургуты — неизвестной фамилии. Роды эти поставляли своих старшин и назывались четыре (сы) Ойрата, что в переводе на китайский язык значит четыре большие отдела или рода, имевшие отдельных ханов. Вообще же они носили название просто О-лу-тэ, известных в Минской истории под именем Ва-ла, или О-ла, ошибочно производимых от монгольского героя [128] Минских времен А-лу-тая. Не известно также на каком основании предком Ойратов считается То-хуань (Тогон) тай-ши. Монголы (Юань) в самом начале, основав свои столицы (ду), или ведомства на р. Ту-ла (Тола) и других местах, учредили четыре пастбища, простиравшиеся с в. на з. на несколько десятков тысяч ли; самое западное пастбище занимало земли нынешних О-лу-тэ (Ойратов). Сами же Ойраты были пастухами — рабами прежних Монголов, и представляли самый низший класс народа; когда же дом Юань пал и ослабел, Ойраты усилились и отложились от Монгольских владетелей. Из записок Фан-гуан-чена и Сун-мо-цао, Минских времен, видно, что Чжуньгары были, принадлежавшие Монголам, Ойраты. Когда Юани учредили четыре отдела пастбищ — для верблюдов, лошадей, коров и овец, то на долю Чжуньгаров досталось пасти лошадей на северо-западной границе; ныне Чжуньгаров насчитывается 49-ть фамилий; большая часть из них суть потомки Юаней, хотя они всеми мерами стараются скрыть это; язык их и образ начертания письмен сходны с Монгольскими».

«Есть еще род Хуй-тэ (Хойта) из фамилии Икэ Мингань — весьма небольшой, принадлежавший сначала Турботам: но после, когда Тургуты выселились в русские пределы, Хойты вошли в счет четырех Ойратов. В Шэн-у-цзи указывается на следующее размещение Ойратов: сначала Чжорос владели Или; Хошоты управляли Урумци; Турботы жили в Эрцзисы (по Иртышу); а Тургуты — в Яре. Когда Тургуты ушли в северу, Хойта заняли их место; по переселении Хошотов в востоку, в Цин-хай, или Кукэ-нор, на местах их, в Урумци, поселялись Чжуньгарские Тай-цзи. В средине правления Цянь-луна, когда Сань-церен, Намоку и Амурсана поддались Китаю и просили отвода земель для поселения, императорским указом повелено было выждать полного [129] умиротворения Чжуньгаров и потом снова восстановить четыре Ойрата, дабы сохранить их роды неприкосновенными.

«Таким образом Хошоты, Чжуньгары, Турботы и Тургуты суть древние Минские четыре ойрата; Хошоты, Чжуньгары, Турботы и Хойта суть четыре ойрата, существовавшие до открытия и учреждения новой линии (синь-цзян); Турботы, Хошоты, Хойта и Чжорос суть четыре ойрата, восстановленные по высочайшему желанию Гао-цзуна, то есть Цянь-луна. По успокоении подошвы Тянь-шаня и по возвращении Убаши (?), Ойратов, по перечислении, оказывалось шесть: собственно Элюты или Ойраты, Хошоты, Хойта, Чжорос, Турботы и Тургуты; но в сущности их было только три: Хошоты, Турботы и Тургуты; самый же важный (общий) их род, с Минских времен и до настоящих, был только один, который можно назвать: Ойратские Монголы» (см. Мэн-гу-ю-му-цзи).

В добавление считаем нелишним привести здесь известие из Минской истории, с которого она начинает повествование об Ойратах: «Вала, или У-ла есть поколение Монгольское. Оно находилось в западу от Да-дань (которые помещались, как видно, в местности Хо-линь) ²⁵. После погибели монгольской династии один из сильных вельмож, по имени Мэнкэ-Темур, завладел Ойратами, которые по смерти его разделились на три ветви, поставившие трех отдельных начальников: Махаму (Махмуд) ²⁶, Тайпин и Батуборо, и т. д.

Из всех этих указаний, которые, как сказано выше, составляют сущность китайских известий, без всяких оговоров должно вывести только одно заключение, что [130] Китайцы не имели никакого точного и определенного понятия об Ойратах и собрали только позднейшие сказания, на которых весьма заметно отразились административные выдумки и распоряжения, появившиеся не ранее как при настоящей династии, столь живо заинтересовавшейся северо-западным краем и имевшей крайнюю необходимость хоть чем-нибудь пополнить пробелы в истории этого края. С какою поспешностию пополнялись эти пробелы — видно из того, что о коренном происхождении Ойратов не сказано ни слова, и Ойраты времен до-монгольских и даже монгольских совершенно исчезли из памяти Китайцев. Размещая Ойратов исключительно в нынешней Чжуньгарии — в Или, Урумци, Эрцзисы (Иртыш) и Яре, администраторы, а за ними и составители сведений забыли о том, что часть народа Ва-ла, или У-ла-тэ еще при начале Минской династии осела к северу от великой стены и в западу от Гуй-хуа-чена; а это известие помещено однакоже в оффициальном источнике — И-тун-чжи (государственная география), составленном при Канси. Чтобы не возвращаться в нему впоследствии, мы приведем здесь это известие: «Род Ва-ла (У-ла), или У-ла-тэ ²⁷ разделен на три знамени: переднее, среднее и заднее: все они расположены в долине Те-чжу (железной колонны), по монгольски называемой Хадамар, которая лежит от Гуй-хуа-чена к з. в 360 ли. К востоку род этот граничит с Мао-мин-ань, к з. с Ордосом, к ю. с Хуан-хэ, текущей по границе Ордоса; к с. с Халкою. От прохода Ша-ху-коу до У-ла-тэ считается 900 слишком ли, где проходит одна дорога со станциями. У-ла-тэ завладели этою местностью при начале Минской династии; при настоящей династии в 7-й год правления [131] Тянь-цуна (1632 г.) их тайцзи Омубу-тумынь-дархан явился во двору и пожалован был в наследственные чжень-го-гуны, а подданные его разделены на указанные три знамени. С данью они приходят чрез проход Ша-ху-коу. «К востоку от У-ла-тэ в 35 ли находятся горы Цзюй-янь-шань, по монгольски называемые Кунь-ду-лунь; к с.-з. в 240 ли лежат горы Инь-шань, по монгольски называемые Качжар (Гацзар), которые тянутся до Гуй-хуа-чена (к с.-в. от него) под разными местными названиями. К с. от этих знамен в 200 ли протекает река Хэй-хэ, по Монгольски Хара-мурень ²⁸, вытекающая из пределов Мао-мин-ань и на ю.-з. впадающая в Хуан-хэ» (см. Дай-цин-и-тун-чжи, Вай-фань).

Всего же более поражает нас в китайских сведениях об Ойратах этнографическое деление их на роды или отделы и усилие заставить Ойратов быть в количестве четырех (Сы О-лу-тэ), отзывающиеся несомненным и полнейшим отсутствием критики и видимым давлением административных и богдоханских распоряжении. Первым делом Китайцы совершенно ошибочно вносят в число отличительных этнографических понятий, характеризующих роды Ойратов, общее понятие Чжуньгар и приурочивают к оному произвольно придуманный род Ойратов под именем Чжуньгаров. Давно уж известно, что именем Чжуньгар, правильнее Цзун-гар (левая рука, или сторона), во времена Чингис-хана называлось левое врыло его войска, или вернее, подчиненных ему и состоявших на его службе родов, в число коих, можно считать почти несомненным, не включались еще тогда Ойраты. Мы уже не будем распространяться здесь о том, что как тогда, так и в [132] настоящее время, каждый род или аймак имел и имеет свое цзун-гар или левое врыло; в таком случае пришлось бы найдти много Чжуньгаров, по крайней мере в административной номенклатуре. Такой же произвол и поверхностный взгляд руководит усилиями китайских писателей отыскать непременно четыре Ойрата, хотя сами находят их то шесть, то три, то наконец одного. Для этой цели они жертвуют всеми правилами здравого смысла: составляют произвольное деление родов и смешивают родовые понятия с видовыми. Когда Тургуты выселяются в Россию, их место в числе четырех занимают Хойта, хотя достоверно известно, что Тургуты далеко не все вышли в Россию, и часть их, как увидим ниже, выселилась после в Кукэ-нор. Хошоты удаляются в Цин-хай: на их место зачисляются Чжорос, — фамилия, давшая начало двум родам: Тургут и Чжуньгар, — хотя известно также, что часть Хошотов участвовала в 1643 г. в походе Батура-хонь-тай-цзи против Киргиз-кайсаков (см. Иакинфа, Истор. обозр. Ойрат. народа, стр. 55). Упоминание о четырех Ойратах (Дурбэн-ойрат) находим и у Санан-Сэцэна тотчас по изгнании Монголов из Китая; но мы нисколько не задумываемся усомниться в этом сказании, как мнении писателя позднейшего, при котором коренные сказания и предания Ойратов могли смешаться и забыться, и который мог пользоваться позднейшими источниками в духе китайском. Сомнение свое мы основываем пока на полнейшем молчании об этом делении Ойратов Минской истории и монгольской летописи «Алтан-тобчи».

О. Иакинф, пользовавшийся исключительно китайскими источниками в своем с Историческом обозрении Ойратов», естественно впал в те же ошибки и неопределенности; кроме того, что у него первоначально являются только три поколения Ойратов — Чорос, Хошот и Торгот, в которым уже впоследствии присоединяется дом Дурбот, и [133] тогда уже является полное число четырех Ойратов (стр. 14 и далее). Затем, в примечаниях его (стр. 14 и 17) явно проглядывает мысль об обособлении Элиотов - поколения, будто бы принадлежавшего Элютею, славному своею силой и храбростию в борьбе с Ойратами и Китайцами. Когда ойратский Тогон убил Элютея и присоединил его народ, то «поколение Элютов еще было столь многочисленно, что по присоединении оного к Ойратам начали всех Калмыков ²⁹ (то есть, Ойратов же) называть [134] Чжунгарскими Элютами». Очевидно, что это есть личная, ни на чем не основанная, догадка нашего знаменитого синолога, естественно явившаяся у него вследствие внезапного исчезновения в китайской литературе древнего имени Вала или Ула и замены его словом Элют (О-лу-тэ), по звуку чрезвычайно сходным с именем А-лу-тай (Элютэй). Но, вопервых, имя этого вельможи испорчено в китайской транскрипции и читается собственно Аруктай (см. Алтан-тобчи, стр. 159); вовторых, о поколении Элют, как происходящем от Элютея, нигде не упоминается, хотя видно, что Аруктай управлял большим аймаком, и втретьих наконец, Ойраты в то время на столько были сильны, что невозможно допустить такой этнографической перемены. Мы вполне согласны с мнением Китайцев, что Элют есть искажение имени Ойрат.

С гораздо большею неосмотрительностию поступил о. Иакинф, взявшись определить происхождение Ойратов. Не найдя об этом предмете ничего у китайских писателей, он взял за основание аналогию местонахождения некоторых древних народов с местом жительства Ойратов и поставил самым простым образом последних в родовую связь и зависимость от народов древних. Таким образом у него вышло, что «поколения Усунь, Тулэ и Жужань должно почитать коренными предками нынешних Калмыков (Ойратов тоже), не смотря на то, что Тарбагатай и до Р. X. был обитаем Монгольскими поколениями из дома Гуннов». Если и можно допускать аналогию [135] местонахождения, как основание для определения родовых отношений между народами, то только там и в тех случаях, когда история представит на это несомненные связующие факты. В данном же случае мы имеем дело с народами кочевыми, за которыми история не могла уследить. Для примера мы возьмем Усуней, которых о. Иакинф останавливает в Чжунгарии или в Тарбагатае, и которых мы выше видели жившими в период между Циньской и Ханьской династиями в древнем округе Гуа-чжоу или нынешних областях Су-чжоу и Ань-си; будет ли какое-нибудь основание для родовой связи нынешних обитателей показанных областей с Усунями, или же какая-нибудь возможность выводить Ойратов из Гуа-чжоу или Су-чжоу? При том быстром передвижении древних народов и еще более быстром исчезновении их, на которые указывает история, нет основания безошибочно определить временным появлением того или другого народа на известном пространстве связь с последующим населением, не произведя этнографического смешения.

Казалось бы странным, что Китайцы, во все времена тщательно собиравшие сведения об окружавших их народах, в особенности народах запада, и заносившие таковые на страницы своих летописей, не записали и не сохранили ничего о народах северо-запада; и однакожь это факт несомненный, в котором впрочем нельзя винить ни Китайцев Минских, ни тем более настоящих. Сведения об иностранцах северо-запада кончаются с Танскою историей; Сунская история уже не представляет никаких сведений, не смотря на приписываемую, по праву, Сунской династии славу развития просвещения и учености; и это понятно, потому что Сунцы были отрезаны от остального мира сначала Киданями, потом Цзиньцами и Монголами на севере; на северо-западе же преградою стояло царство Ся, которое строго сохраняло внутреннюю свою независимость, не смотря на [136] усилия Сунцев и Цзиньцев, и только меч Чингисхана мог положить ему конец. В истории этого царства, известной в переводе о. Иакинфа, как самого ближайшего к западным и северо-западным странам, нет однако никаких известий ни о населении ни об истории этих стран. В летописи, или лучше сказать, в исторической хронике владения Си-ся-го, Си-ся-шу-ши, еще неизвестной в переводе, мы нашли немного весьма темных указаний, из коих с большим трудом можно вывести только одно заключение, что тогдашний запад и северо-запад заселен был народами Тюркского (Тукюэ) происхождения. В Цзиньской истории не сохранилось также никаких известий, исключая указания на то, что на северо-западной границе были рынки, и что инородцы посещали эти границы для торговли и чтобы запасаться предметами, необходимыми в жизни номадов, никогда не имевших своего внутреннего производства. Профессор Васильев, может быть, совершенно справедливо утверждает, что Монголы, на долю коих досталось составлять историю Цзиньцев и Тангутов, нарочно уничтожили все сведения, относящиеся к тем странам, чтобы скрыть свое происхождение (см. Историю и древности вост. части Сред. Азии, стр. 87). Вот причины, которые лишили Китайцев сведений, и которые лишают нас возможности сказать что-нибудь о происхождении и первоначальной истории Ойратов по китайским источникам.

Мусульманскому востоку выпала вообще более счастливая доля, чем Китайцам и даже Монголам. У Монголов осталось два исторические памятника: история Монголов Санан-Сэцэна и Алтан-тобчи; но кроме того, что они носят характер степных сказов, которыми весьма трудно пользоваться, главный недостаток их заключается в том, что они не занимаются действительною древностью, а пробел этот наполняют легендами из буддийской космогонии и темными преданиями. На долю мусульман [137] досталось пополнить недостаток и утрату сведений о северо-западной Монголии: Рашид-эд-Дин представил довольно подробную картину племен, населявших этот край около вре— иени появления Чингис-хана, хотя и ему не удалось избежать некоторой сбивчивости по новости предмета. Его сведениями «о Турецких и Монгольских племенах» мы и постараемся воспользоваться для нашей задачи.

Рашид-эд-Дин относит Ойратов в ветви рода Угуз-ханова, равно как Джалаиров, Татар и прочих, и причисляет собственно Ойратов в «племенам, в его время называвшимся монгольскими, но которых имя не было в сущности Монгол» (стр. 3-8). Точно такое же мнение, которым однакоже не пользуются Китайцы, мы находим у автора Си-юй-као-гу-лу (тетр. 17), который Четырех Ойратов производит от Ва-ла, или У-ла, «состоявших на службе у Монголов, но по происхождению не принадлежавших к Монголам». Таким образом перечисление Ойратов в Монголов могло случиться весьма легко с принятием ими монгольского подданства — на основании исторического закона, общего во все времена и для всех народов восточной Азии: принимающие подданство народы или поколения, какого бы происхождения они ни были, непременно должны были принимать название господствующей династии; такое явление приняло уже вид аксиомы в истории востока и не требует никаких доказательств. Вопрос же о коренном происхождении Ойратов, за неимением ясных свидетельств, должен решиться несомненно в пользу ответвления их от народов Тюркских, на основании ясного производства их от Угуз-хана, родоначальника Тюрков, и на основании общих указаний истории о заселении северо-запада Монголии около времени Чингис-хана и ранее народами Тюркского происхождения. Племя Ойрат (по толкованию о. Иакинфа, обозначающее в своем названии союзник, ближний, а по производству Гомбоева в «Алтан-тобчи» от Ой-арат - [138] лесной народ ³⁰) «издревле», рассказывает Рашид-эд-Дин, — «было многочисленно и разделялось на несколько ветвей; юрт и жилище их было восьмиречье; в древности на тех реках обитало племя Тумэт», причисляемое Абуль-гази-ханом также к Ойратам (Родосл. Тюркск. плем., стр. 44). Все показанные восемь рек сливаются в одну, называемую Кем и впадающую потом в Ангару-мурень. Кем, по-китайски называемая Цзянь, или Цянь, или же Кянь-кянь, несомненно есть река Енисей, достаточно ясно показывающая географическое местоположение Ойратов, а именно, что они жили в то время на тех же местах, в которых встречаем их и впоследствии, то есть, в нынешней Чжунгарии. По указанию Юань-ши, страну эту нужно приурочивать к древнему Кянь-кянь-чжоу; о ней-то и говорит путешественник Чан-чунь. По его указанию, «от Абухань-шань на с.-з. за 1,000 слишком ли находится страна Кянь-кянь-чжоу, где добывается доброе железо и водится много белок; там также сеят пшеницу; китайские ремесленники живут во множестве, занимаясь тканьем шелковых материй, флера, парчи и цветных материй (см. Труды членов Пекинской духовной миссии, т. IV, стр. 339). Имена рек, впадающих в Кем, по Рашид-эд-Дину, следующие: Кокэ-мурень, соответствующая на карте о. Иакинфа р. Кукэм-усу, Он-мурень, Хара-усун, Убэй-усун или Ибэй-усу, Ухут-мурень или Ухут-усу, Ук-мурень, Хорха-мурень и Чаган-мурень. Пределы владений Ойратов простирались до западных берегов р. Селенги и находились на границе с Монголами в местности Баргуджин-тукум (стр. 85), куда, кажется не совсем [139] справедливо, Абуль-гази поселяет поколение Торгаут (Родосл. Тюрк. плем., стр. 44); к западу земли их простирались до владений Киргизов. Ойраты жили вместе с племенами Баргут, Хори, Тулас, Тумэт, Булагачин и друг.; говорили языком монгольским, который имел однако небольшое различие от монгольского настоящего времени, и имели всегда государя и главу. В век Чингис-хана государем и главою поколения их был Хотуга-бики (Рашид-эд-Дин, стр. 78, 79 и дал.). Сказание Рашид-эд-Дина о тожестве языка Ойратов с монгольским ставит нас лицом к лицу с самым труднейшим вопросом, если принять во внимание тожество языка, как основание для определения тожества родового, с вопросом, от решения коего мы отказываемся в пользу специалистов, одинаково основательно изучивших языки монгольский и тюркский. Позволим себе однакоже указать, с одной стороны, на общее грамматическое и лексическое сходство языков средне-азиатских, которое однако не дало еще повода допускать единства в смысле этнографическом, а с другой стороны — заметить, что если принять настоящий язык Калмыков за коренной ойратский язык, хотя это будет требовать еще больших доказательств, то можно легко увидеть огромную лексическую разницу между языками Монголов и Калмыков: последний сохранил как в говоре, так и в бедной литературе своей множество слов, не объяснимых корнями монгольскими. Самый говор народный до того отличен, что говорящие не могут понимать друг друга, что зависит не от одного только произношения.

На ряду и почти одновременно с поколением Ойрат является род Дурбэн, известный ныне у Монголов и Китайцев под именем Дурбэт. Происхождение этого рода всеми писателями объясняется очень просто и естественно, без всяких легендарных и чудесных прикрас, что свидетельствует о том, что предание о появлении этого рода еще не [140] успело изгладиться из памяти народной. Рашид-эд-Дин рассказывает, что у Тимаджа, внука Дубун-баяна и Гао-марал, было пять сыновей, из коих старший Кичу-мерган занял место отца. Вариант, представленный у Абуль-гази о том, что младшему завещана была власть, имеет более вероятия, потому что по древнему монгольскому обычаю младший делался наследником отца, остальным же только выделялись части. Старшие четыре брата не желали подчиниться младшему и ушли в чужой народ; там жили и прозваны были Дурбэн, отчего и род, происшедший от них, получил то же имя. В Юань-чао-ми-ши это событие рассказывается несколько иначе: «У старшего брата Добэнь-мерганева, Дувасохора, было четыре сына. Все они жили вместе, но когда Дувасохор помер, четыре сына его перестали обращаться с Добэньмерганем, как с дядей своим, покинули его, и отделившись, ушли и составили фамилию Дорбянь (см. Тр. член. Росс. дух. миссии в Пекине, т. IV, стр. 25). Хотя в этом рассказе вводятся новые лица, но сущность события этим не нарушается. Род Дурбэн по коренному происхождению имел важную привиллегию быть причисленным к Нирунам — чистым, произшедшим от бессеменного зачатия, к каковым причисляют Чингис-хана; эта родовая привиллегия отделяла их, по степным понятиям, от других родов — не чистых — не Нирунов, по крайней мере в их собственных глазах. Одного из четырех братьев Дурбэн звали Баринь (Абуль-гази, стр. 54), и от него произошел род Баринь, отделившийся от Дурбэнов; от них же ответвился и род Хойт, причисляемый, как Санан-Сэцэном, так и Китайцами, как видно выше, к Ойратам. О первоначальном местожительстве Дурбэнов можно составлять только одни догадки, основывающиеся впрочем на исторических фактах. Из рассказа о поездке Булугачи, посланного с вестию о смерти Амбагай-хана, и из истории набега Хутула-хана, сына Хабул-ханова, на [141] Цзиньские владения, когда на возвратном пути на него сделали нападение Дурбэны, можно заключать, что последние жили между Цзиньцами и Монголами, вероятно — к ю.-з. от отчизны последних (см. Рашид-эд-Дин, стр. 43, примечание г. Березина на стр. 189).

Из письма Чингис-хана в Ван-хану Кэраитскому, в котором он исчисляет услуги, оказанные последнему, видно между прочим, что Чингис-хан покорил для Ван-хана поколения Дурбэн и Татар (Рашид-эд-Дин, стр. 138); но долго ли длилось подчинение их Кэраитам — сказать трудно, особенно при многочисленных и ясных указаниях на исключительно независимую деятельность Дурбанского рода. Как китайские писатели, так и мусульманский историк (стр. 194), заставляют Дурбэнов сначала в сообществе с Тайчжутами, предполагающимися жителя Тай-чжоу из Киданей (см. Васильева Историю и древности вост. части ср. Азии, стр. 107 и 117), действовать против Чингис-хана; в этому союзу примыкают род Баринь и дядя Чингис-хана Даритай-Утджигин. Борьба эта ведется во второй период владычества Чингис-ханова, по делению Рашид-эд-Дина. Затем Дурбэны переносят свою деятельность на берега реки Кем, где они составляют новый сейм против Чингиса с родами Икилос, Хатагинь, Хорлос, Татар и др., и несомненно соединяются уже с Ойратами в самый тесный союз. Не смотря на то, что это восстание скоро рушится под ударом Чингис-хана, Ойраты и Дурбэны остаются все-таки самостоятельными, потому что ни тех, ни других мы не видим в списке, перечисляющем курени войска Чингисова (см. Рашид-эд-Дин, стр. 94). Тесное единение Дурбэнов и Ойратов ясно открывается из того знаменательного факта, что во время войны Чингис-хана с Диян-ханом Найманским, владетель Ойратский Хотуга-бики, из поколения Дурбэн, стоял в рядах войск Диян-хана, вместе с Мэркитами, Чжаджиратами и друг. (см. Рашид-эд-Дин, [142] стр. 110). Значит, Ойраты не только были в тесном союзе с Дурбэнами, но и имели уже одного государя и представляли одно целое, что уже давало право называть их общих именем Ойрат, хотя первенство оставалось за Дурбэнами, из среды коих выходил владетель. Тот же самый Хотуга-бики с своими Ойратами попадается Чингис-хану (правильнее Чжочи) на пути во время погони за Кучлуком, сыном Диян-хана, бежавшим на Иртыш; Ойраты покоряются Чингису и делаются ему проводниками. Историки указывают здесь на одних только Ойратов, под владычеством Дурбэнского князя, и как бы забывают Дэрбэн; но память народная, и еще более родовые предания Наринов, сохранили это имя до сего времени в роде Дурбэт.

По нашему крайнему разумению, ни в четырех сыновьях Тимаджа или Дувасохора, ни в рассказе Санан-Сэцэна о четырех Ойратах (Дурбэн-Ойрат), ни в запутанных сведениях Китайцев, нельзя искать основания для счисления именно Четырех Ойратов, каковых никогда на лицо не находилось; следует только принять во внимание момент единения Ойратов с Дурбэнами, когда образуется одна община под именем Дурбэн-Ойрат, поставить слово Дурбэн не переводимым, как термин этнографический, а не количественный. Эта мысль, хотя и не в том виде, невольно скрывается и в истории Ойратов о. Иакинфа, завершающего количественную полноту Ойратов присоединением в ним Дурботского дома, который мы видим уже давно присоединившимся и составившим с Ойратами одно целое.

Народная независимость Дурбэно-Ойратов, не смотря на покорность их Чингис-хану, все-таки не могла исчезнуть совершенно. Из тех отношений, в которые стал с этою общиною Чингис-хан, выдав за сына Хутуга-бики дочь свою Чичакан и женив Монкэ-хана на дочери Хутуга-бики, Угул-Коймиш, а равно из общих прав [143] сеймового устройства и управления, можно заключать, что Дурбэно-Ойраты находились только в вассальной зависимости от Монголов, хотя история первых окончательно сливается с монгольскою до изгнания последних из Китая.

Гораздо позднее двух помянутых родов появляется, причисляемый к Ойратам, род Тургут (Торгут или Торгаут мусульманских историков). О происхождении Тургутов Рашид-эд-Дин и Абуль-гази умалчивают, а Китайцы, как мы видели выше, прямо говорят, что родовая фамилия их неизвестна. Рашид-эд-Дин сближает их с родами Хонкират, Элджигэн и Курлук, имевшими одну тамгу (звак на печати) и бывшими в постоянном родстве (стр. 76), а Абуль-гази связывает Торгаутов с родами Кури и Тулас и помещает их на жительство по другую сторону (?) Селенги, от чего производит и название их (стр. 44); но и то, и другое, как замечено выше, кажется не совсем справедливо. Несомненное существование этого рода во времена Чингис-хана доказывается упоминанием монголо-китайской летописи, то есть, Юань-чао-ми-ши, в которой он называется Торгаут ³¹. В народных преданиях Тургутов сохранился рассказ, по которому они считают себя потомками знаменитого Кэраитского Ван-хана, и следовательно, по происхождению суть Кэраиты или Ван-ханиты, присоединенные Чингис-ханом к его владениям по завоевании аймака Кэраитского и составившие часть его гвардии; на это ясно указывает самое название их Тургут, означающее «окружающий, охраняющий», то есть, войска, самые ближайшие в ставке хана или ханский конвой. В Юань-чао-ми-ши рассказывается, что Чингис по покорении Кэраитов роздал их своим сподвижникам. Бадаю и Кишлиху он [144] отдал фамилию Ван-хо-чжинь рода Кэраит, то есть, род Ван-хана, состоявший из ближайших его родичей, чтобы быть телохранителями (торгаут) при особе Чингис-хана, приказал им носить лук и стрелы и во время питья вина выпивать им по чарке; сделал так, чтобы дети и внуки их благоденствовали, дав им право добытую в боях добычу и в облавах пойманных зверей не отдавать в раздел, а все брать себе (см. Труды членов Росс. дух. миссии в Пекине, т. IV, стр. 98, 212 и 213). На это ясно указывает и Рашид-эд-Дин в своей истории, замечая, что Тургуты никогда не враждовали с Чингис-ханом и не оказывали сопротивления, почему и помещены были в гвардейский караул (стр. 76). Название Тургут, следовательно, не есть родовое или этнографическое, а нарицательное, обозначавшее род их службы при монгольском дворе; к какому собственно поколению Ван-ханитов они принадлежали, сказать трудно, если не принимать во внимание вышеприведенного сказания, по которому они суть прямые родичи Ван-хана. Родословная их в Мэн-гу-ю-му-цзи (в гл. о Тургутах) представлена в следующем виде: «От первого предка их Вэн-хань (Ван-хан) чрез 6-ть колен некто Махаци-Мэнкэ родил двух сыновей; старший Бэй-го-о-р-лэкэ имел 4-х сыновей; из них 3-й Бао-лань-акалэху и 4-й Манхай-бодисук первые перекочевали в Цин-хай и жили смешанно с Хошотскими родами».

Самый позднейший род, присоединившийся и зачислившийся в Ойраты едва ли уже не при Минской династии, когда среди Монголов появились раздоры и усобицы, есть род Хошот ³², причисляемый к Борджигитам, то есть, [145] прямым потомкам рода Чингисханова. Родоначальником их считается брат Чингисхана Чжучи-Хасар, в Алтан-тобчи, являющийся с прибавкою Хабуту-Хасар; от него чрез семь колен является Аксахалтай, родивший двух сыновей: Арук-Темура и Урук-Темура. Потомками первого считают восемь внутренних поколений или аймаков — Корцинь, Чжарат, Турбот (?), Горлос, Арукорцинь, Сы-цзы (було род), Мао-мин-ань и Улатэ ³³. От второго чрез девять колен является Бобэй-мирза, принявший титул Ойратского хана; от сына его Хони-ноян-хунгора, наследовавшего титул хана, родилось шесть сыновей, из коих второй Кундулунь-Убаши уходит в Россию, а четвертый Турубайху овладевает Кукэнором, под названием Гуши-хана (см. Мэн-гу-ю-му-цзи); Байбагас же наследовал ханское достоинство (см. Иакинф, Истор. обозр. Ойратов, стр. 26).

Таким образом для желающих мы имеем на лицо четыре рода Ойратов, но должны заметить, что последние два рода суть Ойраты позднейшие, которые, примкнув впоследствии к Дурбэно-Ойратам, получили и имя их. Достойно замечания и то обстоятельство, что по завоевании Монголами Китая, означенные роды, за весьма немногими исключениями, оставались на своих местах с удержанием кочевых порядков и степной свободы и не заходили в Китай.

Далее мы считаем не безынтересным на скоро проследить общую историю Монголов по изгнании их из Китая, в связи с историей Ойратов, чтоб ознакомиться с тогдашним положением и картиною Монголии, представляющими ряд интересных событий и быстрых передвижений.

Не смотря на горький плач и стоны о прекрасной столице Пекине и о прелестях прохладной резиденции [146] Шан-ду, бывший монгольский император Шунь-ди или Ухагату-хан (Тогон-Темур), по воле неумолимого рока, в 1367 г. удаляется в Ин-чан или Инг-чинбу (см. Алт. Тобчи, стр. 154), где и кончает свои печальные дни. Престол его занимает А-ю (Аюр-шири-даре), который переселился в Хо-линь (Кара-корум) и переменил годы правления, назвав оное Сюань-гуан; он передает престол сыну своему Тогус-Темуру, по годам правления Тянь-юань. Китайский император Хун-у, уже успевший обратить свое внимание на север в 21-й год своего правления, посылает туда сильное войско, которое поражает Тогус-Темура при Боир-норе и заставляет его спасаться бегством в сопровождении только 10 всадников. Тогус-Темур впоследствии был убит одним из своих подчиненных Есутером; та же участь постигла и пятерых его преемников включительно до Кунь-Темура. К этому периоду времени, полному беспорядков, относится и первое столкновение Ойратов с Монголами при Элбэк-хане, которого можно считать четвертым от Тогус-Темура. Поводом к столкновению, как рассказывает Алтан-тобчи (стр. 156-158), было подозрение Элбэк-ханом своей жены в связях с Ойратским Тафу (Тай-фу) Хутхаем; за это хан и убивает его. Сыновья Тафу, Батулу-Чинсанг и Угучи-хашигу, с 40 тысячами Ойратов, убили Элбэк-хана и сделались непримиримыми врагами Монголов. Такая наивность степного рассказа не исчерпывает однако, по нашему мнению, всех причин постоянной вражды и ожесточения между Монголами и Ойратами впоследствии это, надо полагать, была борьба старой Монголии с новою, простоты старых степных порядков с вычурностию новых, словом — борьба старых и диких степняков с цивилизованными Монголами, возвратившимися из Китая с новыми обычаями, с новыми понятиями о государственной жизни и управлении, с стремлениями к преобразованиям кочевой жизни, [147] которые наследники Ухагату-хана старались проводить в жизнь ревнивых к старине степняков. Эта причина должна быть признана еще более вероятною, если мы обратим внимание на ту страстную привязанность Монголов к кочевой жизни, с какою они явились в Китай. В Ган-му под 1230 годом развязывается, что полководцы Огэдаевы, по совершенном завоевании северного Китая, предложили хану избить всех до единого Китайца, а плодоносные поля их превратить в пастбища. Борьба кончилась однако в пользу старой партии, и троном Чингиса завладел, без права на него, сторонний человек из Ойратов Гуй-ли-чи, Гольци (у о. Иакинфа) или Куйланча (до Алтан-тобчи, которая не признает его за хана).

Недовольными и отделившимися от Чингисханидов оказываются в этот период не одни Ойраты, но и так называемые Аньдинские и Ханьдунские Монголы, удалившиеся к юго-западу при самом начале Минской династии и занявшие полосу земли в западу от Цзя-юй-гуань. Здесь, под покровительством и с разрешения Китайцев, они для собственной защиты устроивают укрепления, одно под именем Аньдин-вэй в югу от Ша-чжоу, а другое под названием Хань-дун-вэй в местности уезда Дунь-хуан-сянь; владетелем первого был ван Сяоянь-Темур; вторым управлял Сонань-цзи-ла-сы, которому подчинялись также Чи-цзинь(Чигинь)-мэн-ну и Хами, которое вскоре впрочем отнято было Турфанцами. Аньдинские и Ханьдунские Монголы были постоянными данниками Китая.

Ойраты также отдельно вели свою историю: сперва они более клонились к Китаю и становились ярыми помощниками последнему против Монголов, рассчитывая, с своей стороны, на поддержку от Китая и на богатые от него подарки. Мы уже видели, что Ойраты в это время имели трех владетелей — Махаму, Тай-пин и Бату-боро, которые неуклонно досылали китайскому двору дань, за что [148] получали подарки материями, и наконец, пожалованы были титулами; Махаму произведен был в Шунь-нин-ваны, Тай-пин в Сянь-и-ваны, а Бату-боро в Ань-ло-ваны. Махаму, чтобы ближе быть к Китаю и действовать против Монголов с юга, отделяется с сыном своим Тогоном и внуком Есянем и уходит с родом своим в Хэ-тао или Ордос, не прерывая сношений с Чжунгарией (см. Юань-цзань-лэй-хань, тетр. 241-я). Таким образом, Монголы имели врагов почти со всех сторон, не исключая и востока, где жили враждебные им Урянхайцы.

Гольци или Куйланча около 1388 года принимает титул хана и называет свое правление Да-дань. Это известие, заимствованное нами из Дай-цин-и-тун-ужи, замечательно в том отношении, что просто и естественно решает вопрос о Минских Да-дань или Татарах, которые появляются в Минской истории и в других документах. Слова Мэн-гу или Юань совершенно изгнаны были из минской письменности, и Монголы всюду названы Да-дань, что и до ныне сохранилось в языке народном, потому что народ называет Монголов не иначе как Да-цзы, употребляя для этого первый знак от Да-дань.

Мы были бы несправедливы, еслиб остановились на известиях только китайских, не приняв во внимание рассказа Алтан-тобчи, которая не признает, как сказано выше, Куйланча за хана, а только за ойратского героя, давая ему титул Багадура, ханом же считает Адая. Такое противоречие китайской история с монгольскою легко объясняется двоеханием того времени и оказывается явлением весьма естественным при существовании двух враждебных партий: старой ойрато-монгольской, и новой монгольской с китайскими порядками. Адай-хан, по рассказу Алтан-тобчи, является освободителем Монголов от ига ойратского; он двигает против Ойратов войска, и война начинается с поединка, в котором с ойратской стороны [149] является Куйланча-багадур, а с монгольской — Шигустэй-багадур-ноян; Куйланча был убит; тут же в сражении пал и Батула-Чинсанг, а сын его, Тогон, отдан был Аруктай-тайши пасти овец ³⁴. Таким образом власть перешла в Монголам (Алтан-тобчи, стр. 156 и 159). По китайским сведениям Куйланчи царствовал недолго; так как он не был потомок Шунь-ди, то подданные восстали против него с воеводою Аруктаем (Элютэй о. Иакинфа) во главе, который убил Куйланчи и посадил на престол потомка Юаней Пунияшри (Бэнь-я-шили), наименовав его ханом. Китай уже на столько приобрел влияния и силы в Монголии, что стал посылать туда указы и распоряжения, за неисполнение коих в 6-м году правления Юн-ло (1410 г.) против Пунияшри отправлено было сильное войско, которое потерпело однако полное поражение; поэтому в 8-м году император лично двинулся в Монголию и на р. Ононь разбил Пунияшри, покинутого Аруктаем, которого постигла таже участь. В 10 году (1414 г.) Юн-ло Ойратский Махаму убил Пунияшри, за что потребовал от Китая наград своим сподвижникам, оружия и припасов военных; император не согласился, и вследствие того Махаму сделал набег на Китай, Юн-ло лично двинулся против него, разбил в местности Хулань-хуте и преследовал до р. Толы, заставив Махаму снова платить дань Китаю. В 1416 г. Махаму потерпел поражение от Аруктая, двигавшего в это время всеми делами Монголов, и в скором времени умер.

Управление Ойратами, с согласия Китайского императора перешло в Сянь-и-вану и Ань-ло-вану, почему и можно [150] думать, что Тогон был действительно в плену. По возвращении Тогона, рассказывает Алтан-тобчи, отпущенного будто еще Адай-ханом, около него тотчас собрались Ойраты, Угулеты, Багатуты, Хойта и Дурбэн-тумэн. Перед ними Тогон так характеризует Аруктая и Монголов: «Аруктай-тайши от старости медлен во всех делах; желание есть, а силы нет; чиновников, знающих правление, сажает вне; ездит на войну на молодой лошади и проч. (стр. 160); ...а Монголы, как верблюдицы без верблюда, как табуны без жеребца, и как овцы без барана» (стр. 161). По этим причинам Тогон нападает на Монголов и снова берет над ними перевес. В 16-м г. правления Юн-ло (1418 г.) ойратское посольство просило разрешения сыну Махаму, Тогону, наследовать титул Шунь-нин-вана, на что было дано разрешение. Между тем Аруктай, теснимый Ойратами и угнетаемый внутренними беспорядками, в крайности решился поддаться Китаю, с которым однакож не ужился и произвел набег на границы. Разбитый на голову в 20-й год правления Юн-ло и понеся несколько поражений от Ойратов в правление Жень-цзуна, Аруктай, не имея возможности держаться долее, откочевал с родом своим к востоку, к Урянхайцам, и поселился в пределах Ляо. Ойраты же устремляют свои силы к югу от родины, и в 1424 г. (20-й год Юн-ло), нападают на Хами и производят там грабеж, хотя в истории Хами об этом походе не упоминается. В 1-й год правления Сюань-дэ (1426 г.) Тай-пин умер, оставив наследником сына своего Нелеху; к этому времени относится и победа Аруктая над Тогоном, который укрылся в местности Муна-шань и Чагань-нара. Оттуда в 9-м году правления Сюань-дэ (1434 г.) напал на Аруктая и убил его, о чем тотчас донес китайскому двору с представлением ханской яшмовой печати. На это донесение последовал весьма льстивый ответ, которым добывшему ханскую печать [151] предоставлялось ею пользоваться, иначе сказать, Китайцы не были против того, чтоб он сделался ханом: это и было мотивом последующих стремлений Тогона к ханскому трону. Давая такую широкую свободу Ойратам, Китайцы однако зорко и беспокойно следили за их успехами. Когда Ойраты в 1-м году правления Чжен-туна (1436 г.), преследуя приверженцев Аруктая Дорчжибо и Атая, овладевших местностию Ицзинэй и западавших на Гань-чжоу и Лян-чжоу ³⁵, разбили и покорили их своей власти, Китайцы начали заботиться об укреплении и обезопасении своих границ.

Тогон между тем приступает к осуществлению своих планов: он убил Сянь-и и Ань-ло обоих ванов, соединил всех Ойратов под свою власть и хотел уже объявить себя ханом, но подданные не согласились на это и возведи на престол потомка Юаней То-то-бу-хуа (Токто-буха); Тогон же сделался первым министром или визирем; во власти их были поколения Карачень (Корцинь), Аруктаево и другие; резиденция находилась к северу от Шамо. Как и следовало ожидать, верховная власть и управление народом сосредоточились в руках Тогона, который, по замечанию Алтан-тобчи, не оставлял намерения воссесть на ханском престоле; с этою целию он отправился в Найман-цаган-гэр на поклонение праху Чингисхана; но гордые и кичливые слова его против праотца династия не прошли даром; невидимая стрела поразила Тогона на смерть (см. Алтан-тобчи, стр. 170). Смерть Тогона случилась в 4-м году правления Чжен-туна или в 1439 году.

Тогону наследовал сын его Е-сянь, или Эсень с званием тайши, коему подчинились все северные роды, так что власть его еще более упрочилась, и хан Токто-буха существовал только номинально, без всякого влияния на дела. [152] При отправлении посольств в Китай, посылалось послы от того и другого; и тому, и другому посылались отдельные ответы, и подарки, а также награждались послы и свита, которая из условленных 50-ти человек скоро возросла до 2.000; с тем вместе увеличились расходы на содержание и подарки, тяготившие будто бы чрез меру Китайцев, всегда бывших щедрыми на этот предмет. Война с Эсенем в глазах Китайцев становилась неизбежною лишь для того, чтобы сокрушить усиливающегося и опасного соседа. Между тем Эсень покорил Хами, взял тамошнего вана и его мать в плен ³⁶, породнился с Монголами, жившими в Ша-чжоу, к югу от Хами, на востоке разбил Урянхайцев и ограбил границы Кореи. Таким образом вся восточная половина Средней Азии была в руках Эсеня, и по всему видно было, что он готовился сделать решительное нападение на Китай, жадно проводивший свою власть на север. Во всех действиях своих, по примеру предшественников, Эсень старается казаться вассалом Китая и как бы действующим в пользу последнего; поэтому за каждое новое приобретение он требует от Китайцев наград и провианта. Когда же Китай в 1446 г. отказывает его настоятельным требованиям, то в 1449 г. он собирает огромное войско из всех поколений и двигается разными путями против Китая. Токто-буха пошел на Урянхай и Ляо-дун, Алачжиюань — на Сюань-хуа-фу и обложил город Че-чен; сам Эсень пошел на Да-тун-фу, с которого взял контрибуции 3 ваня серебра (30.000 лань), [153] и кроме того, послал конный отрад осадить Гань-чжоу; следовательно, он занял всю великую стену. Неосторожный император Ин-цзун, не смотра на советы вельмож, сам выступил против Эсеня к Калганской долине, но был окружен в местности Ту-лу, взят в плен и уведен на север, где, по сомнительному рассказу Алтан-тобчи, отдан был в услужение Монголу Эсень-сами и назван Мохор-суса; его даже женили на Монголке Моло-Джахату, от которой он имел сына (см. стр. 173). Эсень, по заключении очень неблистательного для него мира, возвратил пленного императора с большими почестями, и в знак покорности, назвался даже сыном его. После этих событий Эсень стал в неприязненные родственные отношения к Токто-буха, и заподозрив его в сношениях с Китаем, восстал, и после одержанной над ним победы, убил, захватил его племянника, все достояние и принудил все роды покориться ему. В 1455 г. (5-й год правления Цзин-тая) провозгласил себя ханом, а сына своего произвел в тайши. Владения Эсеня простирались с востока от Нюйчжи или Цзянь-чжоу и Урянхая в западу до Чицзинь-мэнгу и Хами. Это полновластие и невнимание к своим сподвижникам и родовичам восстановили против него Ойратов. Из Западной и Восточной Чжунгарии от Алак-Темур Джансанго (Алачжи-юань?) и Хатун-Темура заявлены были претензии против его единовластия и требование уступить на их долю звание тайши (визиря); но Эсень не согласился (см. Алтан-тобчи, стр. 172). Тогда в 6-й год правления Цзинь-тая (в 1456 г.) Алачжи-юань убил Эсеня; Бо-лай, из поколения Да-дань, убил в свою очередь, Алачжи-юаня и завладел ханскою яшмовою печатью.

Таким образом кончился героический период Ойратов. Они по справедливости могут быть названы обладателями всей Монголии в период Минской династии до 1456 года и главными виновниками того, что Монголия подговилась к [154] усыплению и подданству Китаю, между тем как себе Ойраты приобрели новые силы в дальнейшей независимой жизни и деятельности.

Бо-лай, заручившись ханскою яшмовою печатью, восстановил власть потомков Чингис-хана в лице сына Токто-бухи, Ма-р-кэ-ра, который взошел на престол с титулом Сяо-ван-цзы. Вместе с тем вся жизнь и история Монголии переносится на юг, ближе в Китаю, потому что Сяо-ван-цзы поселяются в нынешней местности Чахар; потом они двигаются в вкладу в Ордос, как будто сама судьба влечет их в сети Китая. У первого Сяо-ван-цзы было три сына: старший Арлунь, второй Ачжу и третий Мань-гуань-чень. И-бу-ла, занимавший должность Тайши, убив Арлуня, убежал в Кукэ-нор (см. ниже); на престол Сяо-ван-цзы вступил Ачжу, от которого родились Цзи-нан и Ань-да, знаменитые впоследствии своим сопротивлением Китайцам. По смерти Ачжу народ избирает владетелем Би-чи, с титулом Икэ-хан, который снова переходит в Чахар. В это время Монголия представляется в следующем виде; Около Икэ-хана собирается 70,000 человек, которые разделяются на пять куреней, называвшихся: Хао-чень-чахар, Чжао-ар, Баланар, Кэ-ши-дань (Кэшиктэн?) и Бур-бао-кэ; в средине кочевал Икэ-хан. К востоку кочевали три рода Ган-лю, Хань-ха и Ердянь; в трех родах населения считалось 60,000 человек; кочевья их тянулись по восточной окраине Ша-мо в соседстве с поколением До-янь; всего у них было семь куреней под начальством трех старшин: Манхой-вана, Мэнкэ-булана и Кэдулю. Старшинами южного рода были Бадаханнай и Шира-тайцзи; в роде их считалось населения 50,000 человек, кочевавших на границах Сюань-хуа-фу и Да-тун-фу. На западе кочевали роды старшин Инчжаобу, А-лу-ту-сы и Мань-гуань-чень. [155] Род Инчжаобу разделялся на десять куреней: А-су, Ка-ла-чень, Шэ-ну-лан, Бо-лай, Дан-лар-хань и др., которое прежде принадлежали И-бу-ла Тай-ши; но после бегства его в Кукэ-нор, они рассеялись, и остался только один курень Ка-ла-чень. Род А-лу-ту-сы прежде также принадлежал Ибуле и разделялся на семь куреней; но потом составил с родом Цзинана четыре куреня; всего населения в этом роде считалось 70,000 человек. Часть рода Алутусы, как увидим ниже, бежала вместе с Ибула в Кукэ-нор. Род Маньгуаньченя принадлежал прежде в Хошай (?), потом присоединился в роду Ань-ды в число шести лагерей навивавшихся: Доло-тумэнь, Вэй-у-р, У-шэн, Ба-яо, У-лу и Ту-цзи-ла; населения в этом роде считалось 40,000 человек. Далее к западу кочевал род Ва-ла (Ула, Ойраты) с 50,000 населения, находившегося в потомственной и вечной вражде с Турфаном. Все эти роды, смотря по обилию травы и воды, перекочевывали с места на место, но жили раздельно и не смешивались (см. Юань-цзянь-лэй-хань).

Из предложенного описания родов мы видим, что большинство западных Монголов присоединилось в дядьям Икэ-хана Сяо-ван-цзы, Аньде и Цзинану. Икэ-хан, Бу-чи, опасаясь могущества их, откочевал в Ляо-дун; потомок его в 6-м колене по имени Линьдань, при Тай-цзуне настоящей династии из Чахар убежал в Тибет, но на дороге умер в местности Да-цао-тань, а сын его Кунгор-очжо поддался Китаю. Потомки Сяо-ван-цзы при императоре Канси разделены на знамена, известные ныне под именем Чахарских.

Потомки Эсеня в лице сына его Хорхудая и др. переселились на реку Гань-Гань, а брат его Бодуван и племянник Ухуна поселились в Хами, и в 3-й год по воцарении снова Ин-цзуна награждены были титулами. [156]

Помянутая река Гань-гань есть несомненно Кянь-кянь, или Кэм-кэм, то есть, Енисей в его верховьях. Это важное указание Минской истории, пропущенное о. Иакинфом, дает нам право заключать, что Ойраты Минских времен не просто ушли в Чжунгарию, а возвратились на свою родину к своим родовичам, от коих отделились с Махаму, и что Минские Ойраты не есть народ новый, как хотели думать некоторые, а тот же самый, с которым мы ознакомились еще до времен Чингиса, почему история и старалась поставить их в связь и постоянные сношения. Из дальнейших потомков Эсеня известны Аши-темур и Че-ли-кэ, который постоянно вел войну с родом Болай. Из отрывочных указаний Минской истории видно, что Ойраты и в то время еще не потеряли своей воинственности. В 1472 году они, вместе с Хамийцами и Турфаном, отправляют посольство с данью, но Китайцы не принимают оную, требуя, чтобы старшина их явился с поклоном сам. В 23-м году правления Чен-хуа (1487 г.), ян-хань-ван Ойратский, задумал напасть на Китай, но замысел его был открыт Хамийцами, за что он злобу свою излил на Хами, ограбив часть этого округа. Хотя в 1493 г. (6-й год правления Хун-чжи) Ойраты уже являются на помощь Хамийскому вану Шэн-ба против Турфанского султана А-хэй-ма; но А-хэй-ма прогоняет их. В 1518 году (13-й год правления Чжен-дэ), когда Турфанцы напали на Су-чжоу, Ойратский Болю-Ван, разорил три турфанские города и произвел грабеж и опустошения; Турфанцы в страхе заключили с ним дружественный договор, в силу которого в 7-м году правления Цзя-цзина вместе с Маньеуром Турфанским нападают на Су-чжоу ³⁷, но отраженные уходят в Чи-гинь, откуда нападают на Хэ-си. В 1530 г. [157] Болю-ван снова поссорился с Турфаном из за брачного договора, но Турфан к этому времени усилился и нанес Ойратам несколько поражений; кроме того, среди самых родов началась усобица, и многие из них поддались Китаю. Хамийцы, пользуясь этим случаем, разбили Болю-вана, который, не имея средств, просил китайского подданства; но двор не согласился на то и выслал его за границу. На этом кончаются сведения Минской истории об Ойратах.

Комментарии

17. Горы Хэ-ли лежат от Гао-тай-сянь к с. в 10 ли; на них, по Су-чжоу-чжи, родится тай; но известие о чае кажется сомнительным.

18. За этнографические термины нужно считать также и древние названия: Кунь-лунь, Чжи-ни, Цюй-соу и проч.

19. Бэй-ди, при Ханях, окружный город в нынешней области Лань-чжоу-фу.

20. Это известие взято из Минского Вэнь-сянь-тун-као, почему и указано на Туфаней, о коих в то время и помина еще не было.

21. Выражение самого Ацая см. Вэнь-сянь-тун-као.

22. В это время Тогонами управлял Фулянь-чоу, который, по замечанию Синин-фу-чжи (описание Синина), при Хоу Вэй в 4-м г. правления Тай-хо возведен в звание гуна и назначен правителем области Си-хай-цзюн; но в 3-м г. правления Чжень-гуана в правители этой области пожалован был владетель государства Гао-чё (Гао-чан? тогдашний Турфан); но, как видно, он носил это звание только номинально. Впрочем, может быть, будет вернее, если Гао-чё читать Гао-гюй; тогда это будет владетель одного из Тюркских родов, живших к с. от Цин-хая.

23. Г. Пржевальский, имевший при себе «Историю Тибета и Кукэнора» Иакинфа (откуда мы и берем это известие) и проехавший весьма недалеко от этого места, не осматривал однако развалины или следы этого города, сохранившиеся, по словам Китайцев, до сего дня.

24. В слове Ту-фань, чтение звука фань, на основании лексических указаний, можно переменить в бу, или бо, и в таком случае легко откроется название Ту-бу, или Ту-бо (Тубот), как и называлось основанное этим народом владение; но мы оставляем чтение Туфань, как более известное и общепринятое.

25. Под именем Да-дань здесь разумеются, как увидим ниже, кровные Монголы, по изгнании их из Китая.

26. Это имя и другое, встречающееся в Алтан-тобчи, стр. 179, в названии ойратского Исмаила-тайджи, свидетельствуют о существовании в то время магометанства среди Ойратов.

27. По указанию Мэн-гу-ю-му-цзи эти У-ла-тэ, или Ойраты, суть отдел потомков брата Чингиз-ханова Чжучи-Хасара, составивших род Xошотов. Потомок Хасара в 16-м колене, по имени Бурхай, первый переселился в эти места (см. Мэн-гу-ю-му-цзи в главе об У-ла-тэ).

28. Таким образом упоминаемую у Рашид-эд-Дина, в отделе о Турецких и Монгольских племенах, стр. 114, реку Хара-мурень нет необходимости считать за Хуан-хэ, как это делает г. Березин в своем примечании.

29. Имя народа Калмук, или вернее, Калмак встречается у мусульманских писателей XV и XVI веков; но это нисколько не должно соблазнять нас относительно времени появления наших Калмыков. Сведения о Калмуках и Калмаках представляются в следующем виде: Араб-шах, умерший в 1451 г., в биографии Тамерлана упоминает о Калмуках, описывая беспорядки, произведшие по смерти Тамерлана (1405). Дегинь переводят это место так: «Les Calmouks et tous les autres peuples voisins prirent les armes et s’emparerent des pays qui etaient a leur bienseance» (см. Deguignes, Histoire des Huns V. 77). Полковник Yule в своем «Cathay ant the way thither», p. 525, приводя известия мусульманских писателей XV и XVI в., пишет, что Авис-хан, живший в начале XV в. (ум. в 1428 г.) и владевший Джетами, занявшими в то время западную часть Восточного Туркестана и Или, во все время своего царствования вел неудачную борьбу с своими восточными соседями Калмаками (Kalmaks). Юль приводит также известие, что в 1421 г. посланцы Гератского султана Шах-Рока видели в Пекине Калмаков (Qalmaks). Полное описание этого посольства в переводе помещено в The Indian Antiquary, vol. II. March. 1873. Bombay; vid. An Embassy to Khata or China. A. D. 1419. В 1421 г. в день нового года, когда представлялись ко двору Китайского императора посланцы равных стран, говорится, что «in that camp nearly 100.000 men from the countries of Chin, Maha-Chin, Qalmaq, Tibbet and other bad congregated. (В Notices et extraits des Manuscrits page 413. Нет упоминания о народах, присутствовавших на торжестве; сказано только, что было около 100 т. человек). Смутное и предположительное сведение о Калмуках записано также D’Herbelot, Bibliotheque Orientate, page 436, под словом: Jagiouge et Magiouge: Gog et Magog, dont la posterity, qui descend de Japhet, habite les pays les plus septentrionaux de l’Asie. Ebn Alovardi dans son livre intitule «Khiradat al-agiaib», parlant de ces pays, dit: «L’on trouve les peuples de Gog et Magog dans les plus haut du septentrion, apres avoir traverse le pays des Kalmakiens et celui des Seclables». Lee premiers de ces peuples sont les Tartares, que nous appllons aujourd’hui Calmuques. Les seconds sont les Chalybes des anciens, que nous appllons Sclaves on Esclavons. etc... Все эти сведения привели однакож полковника Юля к тому заключению, что вопрос о народности и времени появления Калмыков остается темным, с чем мы совершенно согласны до тех пор, пока не оправдается высказанное нами предположение, что покинутые у мусульманских писателей Калмаки не тот народ, и что настоящие Калмыки суть те, о происхождении коих имеются ясные указания в китайской истории. Впрочем вопрос этот решен, по видимому, положительно замечанием профессора Григорьева, что «Ойраты у мусульманских писателей известны были под именем Калмыков» (см. Григорьева, Дополн. к Вост. Туркест. Риттера, гл. IX, стр. 861); по для полной ясности замечания остается решить вопрос, когда впервые принято было это название для Ойратов.

30. Догадка Гомбоева подтверждается в Юань-чао-ми-ши. В год зайца, то есть, 1207, Чингис, говорится там, — приказал и Чжочи, с ратью правой руки, идти войной на народ, что в лесах. Худухабеки, рода Оира, поддался прежде Вань-оира и повел Чжочи против Вань-оира. Затем все покоренные народы, живущие в лесах, Чингис подарил Чжочи. Какая разница или отношение между Оира и Вань-оира — сказать трудно (см. Труды член. Росс. дух. миссии в Пекине, т. VI, стр. 131, 182 и 234).

31. От слова торгоху препятствовать, окружать, охранять. Г. Березин ошибочно принимает за Тургут род Тархут, упоминаемый в Юань-чао-ми-ши, стр. 120 (см. о Турецких и Монгольских племенах, Рашид-эд-Дин, перев. Березина, стр. 249).

32. Это родовое имя несомненно должно быть производимо от монгольского хошо или хошун, означающего отдельный род или отдельное ведомство и управление. Без особенно грубой ошибки или натяжки можно было бы за корень хошот принимать также сохранившееся в маньчжурском языке слово хошо, означающее угол, а в нынешней китайской герольдия прилагаемое исключительно почти к принцам или князьям царственной крови, так как Хошоты ведут себя от Чжучи-Хасара.

33. To есть, часть Хошотов, переселившихся с Бурхаем.

34. Если Батула-Чинсанга отожествить с Махаму, отцом Тогона, то выйдет несообразность, потому что Махаму жил еще долго после этого; плен же и рабство Тогона у Аруктая весьма вероятны, и это событие, быть может, послужило основою китайскому сказанию о том, что Ойраты была пастухами у Монголов.

35. См. Си-юй-као-гу-лу.

36. В Мин-ши, в гл. о Хами рассказывается, что около 1440 г. хамийский старшина Пи-ла-на, вследствие внутренних раздоров и ссоры старшин, вступил в тайные сношения с ойратским старшиною Мэнкэ-бука и замыслил убить Вана. Ойраты, жившие к сев. от Хами, непреминули воспользоваться этими беспорядками, и вождь их Эсень осадив Хами, убил старшин, угнал бессчетное количество скота, а мать Вана и жену увел к северу и потом по настоянию Китайцев отпустил их. В 1445 г. он снова пленил мать Вана, жену и брата, и ограбил самарканское посольство.

37. По Су-чжоу-синь-чжи большая дорога, по которой двигались Ойраты и Магометане пролегала чрез местность Ся-бо-ян-линь к северозападу от Су-чжоу в 190 ли.

Текст воспроизведен по изданию: Страна Кукэ-нор или Цин-хай, с прибавлением краткой истории ойратов и монголов, по изгнании последних из Китая, в связи с историею Кукэ-нора. (Преимущественно по китайским источникам) // Записки императорского русского географического общества по отделению этнографии, Том VI. СПб. 1880

© текст - Успенский В. М. 1880
© сетевая версия - Thietmar. 2017
© OCR - Иванов А. 2017
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ИРГО. 1880