-

ПОПОВ А. Ф.

ДНЕВНИК

Въезд французского и английского посланников в Пекин

(из дневника члена пекинской Миссии).

13-го Марта назначен был въезд сюда обоих иностранных посланников. Накануне они должны были ночевать в Тун-чжоу (в 20 верстах от Пекина), где ожидал их уехавший вперед донна Г. Уэд (Китайский секретарь Английского посольства), и накануне же тут отправились к ним навстречу оба первые секретаря обоих посольств: Г. Кнечковский и Г. Кен-киф; первый в носилках, последний верхом. Пользуясь таким прекрасным случаем, некоторые из наших тоже сговорились ехать за город и поглядеть; но затруднение состояло в том, что неизвестно было, какими именно воротами должен был совершиться въезд: воротами ли Цы-хуа-мынь (средними), откуда идет каменное шоссе прямо к Тун-чжоу, или воротами Ша-го-мынь и Ха-да-мынь (на юг от средних), откуда идет почтовая дорога прямо в Тянь-цзин, оставляя Тун-чжоу в стороне. Сами оставшиеся Англичане также не знали того наверное. Но так как всего скорее можно было думать, что посланники въедут последними воротами, следуя обыкновению всех Китайцев военного полета: то компания наша отправилась по направлению к ним.

Все показывало, что гостей ожидали с этой стороны. Пыльная уличная дорога, ведущая к воротам, была подровнена, укатана, полита водой и перегорожена обрубками и старыми телегами для воспрепятствования посторонним ездить по ней. Пустые в обыкновенное время полицейские будки и лачужки битком набиты были народом, среди которых торчало многое множество шариков (т. е. чиновников); оборванные, чуть не нагие в [19] обыкновенное время кань-цзе-ды (полисмены Пекинские) переодеты были на этот раз из лохмотья в лоскуты и все щеголяли в больших форменных шапках. По сторонам среди огромной толпы народа, продававшего и покупавшего по случаю Китайского 15-го числа — день открытия кумирен и ярмарок, — заметно было множество физиономий, собравшихся с более эстетической целью — поглазеть. Из будки у самых ворот вышли при нашем приближении сначала синий, а потом даже красный шарики, как видно оба вольные, — что до переводу на наши чины выйдет: полковник и генерал. Не успели мы подумать, что «вот мол какая нынешняя готовная встреча!» как вдруг синий шарик по фамилии Юн, в котором я узнал прежнего давнишнего знакомого, ловко подскочил к нам, сделал китайский книксен и, приняв нас, как видно, за Англичан, спросил, какими воротами и когда в каком часу должны приехать Да-жэни (вельможи). Признаться, мы только что хотели спросить о том его самого; и потому оставшись довольны, что не конспроментировали себя подобным вопросом, и пустив ему в ответ холодно-убийственное бу-чжи-дао (не знаю), выехали за ворота. Трудно представить себе толпу, какая двигалась во всех направлениях по длинному предместью за городом. На этот раз, по случаю 15-го числа месяца, находящаяся там кумирня Дун-йо-мяо была открыта и в ней производилась купля и продажа; а потому сюда стекался целыми тысячами народ из города и окрестностей, и народ более или менее нарядный, по случаю ярмарки. Для такого торжественного дела, как въезд посланников, нельзя было придумать лучшей обстановки и более широкой, так сказать, популярности. Доехав до моста, называемого Да-цяо (большой мост), где оканчивается предместье и дорога разделяется на две части: каменную и просто земляную, по которой больше и ездят за неудобством езды по каменной — мы, подобно сказочным героям, поставлены отчасти в тупик, по которой именно ехать, чтобы не разъехаться с поездом. Подумав немножко, мы придумали, в избежание толпы, которая плыла за нами целою волной, отъехать на некоторое расстояние по дороге земляной, а затем остановиться и подождать, выбрав такой выгодный пост, откуда видно было и на дорогу каменную. Но как известно каждому по опыту, всякое ожидание ужасно как растягивает время, а кладбище, где остановились мы, так далеко углубилось в сторону, что нам решительно ничего не видно было на другую дорогу. Пождав и поскучав, мы решили возвратиться назад к мосту и, чтобы провести [20] время последнее, поехали по дороге каменной, более оживленной и многолюдной. Вдруг позади нас появился один мистер Англичанин, ехавший навстречу посланнику. Присутствие его здесь подтвердило нашу мысль, что гости будут с этой стороны, но в то же самое время испортило нам аппетит гулять далее потому что неловко как-то вертеться в роли праздношатающегося пред глазами человека, который служит лицом действующим: иначе лицо действующее может, пожалуй, обратиться в лицо сострадательное, и лучше сказать, страдающее самой плачевной физиономией. (Этот Господин Эткинс только что накануне солгал, сказавши, что отправляется в Тун-чжоу на встречу. Затем, чтобы поправиться, при встрече с нами тоже сказал, что поедет до Тун-чжоу, и не поехал). А потому, раскланявшись с мистером и пропустив его вперед, мы воротились назад. Скоро компания наша разделилась на две части: одна отправилась просто-напросто на Северное Подворье, и не желая и видеть поезда, а другая решилась во что бы то ни стало ожидать и дождаться, и во избежание встреч толпы, укрылись в небольшой кумирне, находившейся в стороне от дороги. С чиновником пишущим нередко бывает так, что он, думая говорить об одном, рассказывает совсем о другом: думая, например, рассказать какую-нибудь историю, излагает на самом деле свое впечатление, так что изложение существа дела выходит краткое, тогда как предисловие занимает целые страницы. Но что ему прикажете делать, когда и на самом деле происходит именно так, как выходит на бумаге? Мы, например, целый день провели собственно затем, чтобы посмотреть въезд: въезд и был; но он продолжался не более полчаса, между тем сколько впечатлений других, посторонних главному предмету, т. е. въезду, но близких к нам, видевшим въезд. Как не рассказать их, если они имеют свою долю интереса и притом современны главному рассказу! Я имею в виду кумирню, в которой остановилась часть нашей компании. Снаружи она была совершенно мизерная; внутри тоже, повидимому, не имела ничего особенного, кроме разве того, что в ней было чисто, вопреки обыкновению китайцев содержать кумирню в пыли, и еще того, что идолы с своей обстановкой недавно подновлены, о чем и гласила вывешенная при входе доска с именами доброхотных жертвователей и количеством пожертвований. А между тем она пользовалась, как оказалось после, огромной славой и была своего рода чудом в Китае. В чем же, вы думаете, заключалась ее знаменитость и чудесность? В том, что идол духа [21] земли, которому посвящена она, восседал там среди двух жен, или точнее сказать, по бокам его поставлены две статуи одной его супруги. По словам Китайцев, в целой вселенной (тянь-ся) нет другой такой кумирни: потому что во всех прочих обыкновенно истукан этого духа стоит с одной супругой. Но что означает этот двойник и какое он имеет религиозно-историческое начало, этого никто из Китайцев не мог объяснить, не исключая и самого хэ-шана (монаха) при кумирне. Интересно также знать было, что значили две небольшие сложенные из кирпича и обмазанные глиной пристройки у стены в виде нар. Оказалось, что это были просто могилы. В Китае обыкновенно каждое, сколько нибудь достаточное, семейство имеет свое особенное наследственное кладбище. Но если кто умрет вдали от родины, или умрет человек, неимеющий такого кладбища, то его не зарывают пока в земле, а просто ставят в какой-нибудь кумирне и замазывают, и он хранится там, пока родственники покойного не перенесут праха его на кладбище предков, или не устроят нового, если его нет.

Мы остановились в кумирне, чтобы скрыться от взоров посторонних и дождаться поезда; но видно день этот по китайскому календарю был несчастный: ни того, ни другого не удалось нам. Около кумирни тотчас же образовалась толпа китайцев, и так как мы заперли ворота, то жадно прилипла ко всем щелям, а мало-мальски ловкие в матросском искусстве, преимущественно мальчишки, полезли на стены, чтобы взглянуть на белых чертей (бай гуй-цза), как называют здесь Европейцев. Мелкие разнощики воспользовались случаем и обставили кумирню всякой всячиной. Скоро мы очутились в осадном положении, и двери начали трещать от напора любопытных, лезших вперед и давивших друг друга. Впрочем, штурм не представлял никакой опасности, потому что при первом движении с нашей стороны встать, стены тотчас пустели, мальчишки валились за борт, и осаждавшие рассыпались во все стороны с быстротою ртути. После длинного и бесполезного ожидания, разъезжавший взад и вперед мистер, заметив наше убежище, подъехал к нам и объявил, что, по его предположению, посланники въедут, если уже не въехали, — другими воротами. Нам ничего не оставалось делать, как воротиться назад в город, или ехать к другим воротам, либо просто убраться домой; мы избрали последнее, как самое комфортабельное. При въезде в ворота, знакомый уже прежде, синий шарик опять вышел к нам навстречу, чтобы [22] повторить прежний вопрос; мы ответили ему гипотезою о других воротах и отправились в Подворье.

Оказалось, что посланники въедут воротами Ша-го-мынь и Ха-да-мынь (Трудно объяснить, почему они не въехали первыми воротами. Кнечковский, например уехал им на встречу воротами Ди-хуа-мынь. Может быть их испугала езда по шоссе и не хотелось сделать несколько лишних верст, если бы они поехали к тем воротам) и прибудут притом не вместе, как оживали прежде, а порознь, и именно: французский в тот же день, а английский на другой. (Еще труднее объяснить, почему они не въехали вместе, так как известно, что они выехали вместе из Тянь-цзина. Вероятно, им хотелось, чтобы Китайцы не сливали их в своих понятиях, а представляли бы отдельно. Въезд первым Французского посланника можно объяснить тем, что в тот день был праздник Благовещения, и посланник хотел произвести впечатление на умы Китайцев-католиков, между которыми действительно идут толки о том. Торопиться встречею было нечего, потому что м-р Б. ехал с супругой, а супруга его должна была приехать в четвероместной тяжелой коляске (коляска эта взята из нашего Подворья), с которой по китайским дорогам и узким колесам нельзя было катиться по почтовому. Когда мы вторично выехали из Подворья, было уже около пяти часов вечера. Надобно отдать справедливость китайцам, что они обладают инстинктом угадывать, где именно можно постоят и поглазеть. Мы — иностранцы, да не знали, откуда приедут гости; а китайцы еще с утра стояли толпой около ворот и за воротами Ха-да-мынь, и по улице, где должны были проехать посланники, все дворы и заборы усыпаны были любопытными. Долгим ожиданием китаец также не скучен: он готов простоять и простоит на одном месте целые сутки, если только впереди его ожидает перспектива поглазеть; и это вовсе не подвиг для него: он привык не торопиться и не торопиться при самом даже бездельи. Но любопытна постепенность, с какою представляла себе невежественная толпа то, что происходило вокруг нее. Около Французского подворья сказали еще, что приедет что-то важное, и одни говорили, что сам Го-ван, т. е. Князь-правитель государства; другие, что просто князь, или вельможа; слово посланник не охотно вообще произносят китайцы, когда говорят об иностранцах. Около ворот Ха-да-мынь уже не знали, кто и что, а только знали, что кто-то и что-то. Когда я выехал за ворота и остановился около стены, а вдали вдоль ее показалась темная [23] полоса какого-то поезда, то в толпе, не преминувшей окружат меня, на вопрос, кого я жду, раздался самый ясный категорический ответ: «как кого? он выехал встречать свои товары, которые в силу нового трактата позволено им провозить сюда». Мне так забавным показалось подобное объяснение, что я не мог удержаться от смеха, при чем вслед за мной грохнула хохотом и вся масса. После чего я счел долгом объяснить им, что дело не в товарах, которые могут приехать сами без встречи, а в том, что сюда едет Посланник Великого Французского Государства. Для Китайца слово посланник (цинь-чай), высочайше посланный другого государства, звучит как то странно: он прознает своего Богдыхана выше всех на свете, а вот тут еще есть посланник тоже откуда-то сверху. Притом, по своему наиболее употребительному смыслу, слово это отзывается чем то военным. «Что же это значит? Зачем сюда посланник? Что он на время или навсегда?» — Делая куча вопросов зашевелилась в головах толпы и уже готова была посыпаться на меня; но я, предвидя это, отретировался назад в город.

Скоро появился в воротах белый шарик в сопровождении нескольких слуг; он быстро соскочил с лошади и чуть не бегом бросился в будку. Из будки немедленно высыпала еще толпа полицейских в прибавку тем, которых не один десяток расхаживали по улице. Скоро показались из ворот ожидаемые гости, но не посланник, а переводчик при посольстве м-р М.; он ехал с одним из студентов китайского языка в сопровождении двух жандармов. А потом спустя несколько минут показался офицер, вероятно обозный, потому что вслед за ним ехал обоз с вещами под присмотром нескольких пеших солдат с ружьями в руках. Посланника все еще не было; он оставался далеко позади. Между тем в будках около ворот происходила страшная суматоха: полицейские то выбегали оттуда, то опять вбегали туда. Это была, так сказать, настоящая Пекинская кавалерия севшая впрочем на лошадей и нанявшая их за несколько чохов только на сей важный случай. Она выслана была загород яко бы для встречи; но умысел совсем другой тут был. Назначение ее, равно как и смысл всей суматохи около будок просто-напросто состоял в том, чтобы считать, сколько приедет народу, дабы не было бы, — чего избави Бог, — лишних людей, в виде контрабанды. В будке, как нам сказали тогда, сидел даже сам полицмейстер: он был поутру около ворот Цы-хуа-мынь, а после нашего ответа отправился к этим [24] воротам. И все это вовсе не для встречи какой-нибудь, а просто для личного наблюдения и поверки счета: дело было действительно важное, о нем сделать немедленно доклад куда-нибудь повыше. Не обошлось, впрочем, и без церемонии: посланников провожал из Тянь-цзина тамошний областной прокурор (дао-тай) по фамилии Сунь, — (Тут ошибка. Посланников провожал не Сунь, а синий военный шарик, чин равняющийся полковнику или майору.) тот самый, которого доклад, где союзники, вопреки трактату, еще раз названы варварами (и-жэнь), помещен недавно в Пекинской газете.

Стало наконец уже смеркаться; но ворота, вопреки обыкновению, не заперлись в ожидании въезда. Запоздавшие в.городе загородные гости, работники и извозчики, спешившие выбраться вон, с радостию видели, что это еще возможно для них, и стремглав летели в ворота, а любопытная толпа все еще терпеливо стояла на одном месте, убывая теми, которые вспоминали о забытой каше (ужине), и прибывая теми, которые уже покончили с него. Часов около семи вдруг сделалась суматоха около будок, за воротами раздался рожок французского трубача, означавший близость, и затем сначала показалась толпа каваллеристов с саблями наголо, потом трое носилок (В первых сидел сам посланник, во вторых его супруга, в третьих, Г. Клочковский) также с каваллеристами и саблями по флангам, и наконец несколько телег с людьми и вещами. Поезд не шел, а просто летел на всех парах, и уморительно было видеть, как китайцы, прижавшись сплошной массой к дороге и прилипнув друг к другу, то подавались назад при виде всадников и блестящих клинков, то подступали вперед и кланялись до пояса, чтобы заглянуть в носилки. Напрасно! при бледном свете луны они видели только какие то фигуры в виде грозных теней, смысл и значение которых остались загадкою для горького взгляда самих полицейских. Поезд кончился, а ворота не заперли и толпа не расходилась: не доставало еще коляски, в которой ехала М-ме Б. Но коляска испортилась дорогой, М-ме Б. пересела в носилки, и скоро было дано знать, что коляска останется за городом. Забавно было видеть отчаяние полицейских: им было дано знать, что приедет слишком тридцать человек, а они насчитали вдруг до сорока, (Они забыли, что в числе приехавших были и уехавшие для встречи из Пекина), да еще нашли, что въехали две женщины. (Как кажется, они приняли за женщину Г. Кичковского, за уряд М-т Б., за [25] которого он ехал). Ворота заперли; толпа стала расходиться, а они долго еще бегали и расспрашивали друг друга, советуясь, как доложить и объяснить, чтобы вышло как следует.

Въезд на другой день Английского посланника представлял картину в другом стиле, нечто в роде контраста. Он совершился, во первых, не вечером, как накануне, а именно в то время, как заранее было назначено, то есть в два часа пополудни. Поезд, во вторых, состоял из одних иностранцев: ни шариков, ни полицейских не было напереди; да и у кого достало бы духу, по выражению китайцев, ехать напереди, когда в тылу целая куча хэй-гуй-цзов — черных чертей, то есть сейков? Французский посланник приехал в носилках, Английский — верхом (Может быть, он уступил их М-м Б. после того, как сломалась коляска, или даже в Тянь-цзине. Носилок у Английского посланника не видно) и даже в целом поезде не было носилок. Там сначала прибыл обоз, потом поезд; здесь сначала поезд, за которым следовал уже обоз. Там впереди каваллерия, затем посланник; здесь впереди посланник, и за ним уже каваллерия. Поезд открывал молодой человек, будущий синолог и драгоман; за ним следовали два кавалериста; в средине посланник рядом с переводчиком, за ним два офицера, отряд сейков и наконец обоз. Поезд двигался мерно и стройно и хотя не имел грозного вида обнаженных сабель, — по нем проглядывала спокойная самоуверенность и сознание собственного достоинства. Впрочем, это понятно было бы только для Европейца, но вовсе не для Китайцев. Для них посланник не мыслим иначе, как только в носилках; тем более что они видели носилки более, чем на двадцати плечах (Лорда Эньша. Сам Богдыхан ездит в носилках только при 8 носильщиках, 20 человек носильщиков — дело неслыханное в Китае, и Китайцы смеются теперь, говоря, что это несли гроб. Действительно только при одних погребальных принято употреблять здесь много носильщиков), видели даже в носилках и не посланников, а немножко поменьше; (например, Г. г. Мернтанса, Кичковского и других), и потому любопытство их далеко не удовлетворено было приездом нескольких всадников, тем более, что они ожидали видеть не десятки, а по крайней мере сотни, если не тысячи всадников. Поэтому, не смотря что поезд кончился, любопытная толпа как стояла, так и осталась стоять, простояла на одном месте до самого вечера, обращаясь к каждому прохожему и проезжему с вопросом, скоро ли приедет посланник, или лучше сказать, носилки. [26]

Каким вообще первым впечатлением отразился в Пекине приезд съезных посланников? Самим собою разумеется, что страхом и самыми нелепыми слухами. Одни полицейские знали количество народа, приехавшего с посланниками; но толпе любопытных, глазевших на поезд, которой вовсе было не до того, чтобы заниматься простым арифметическим счетом, — количество это было неизвестно, и при свойственной Китайцам трусливости, оно наверное казалось ей втрое. Чем дальше от центра к окружности, тем цыфра возрастала, особенно в устах людей, которые не были свидетелями въезда. Таким образом около так называемого Дин-сы-пай-ло (восточных четырех ворот внутри города,), в расстоянии двух верст слишком, говорили на другой день, что приехало две-три тысячи человек; а около Си-сы-пай-ло (западных четырех ворот, в расстоянии пяти слишком верст, говорили уже, что четыре тысячи, и что сам полицмейстер встречал союзников у ворот, стоя на коленях. Не думайте, чтобы это говорила только толпа, китайский плебс; нет, об этом рассказывали люди грамотные, проглотившие Конфуция и Мэн-цзу и знающие наизусть все стихотворения древних поэтов.

Член пекинской миссии Афанасий Попов.

1861-го года
Марта 26-го дня.
Пекин.

Текст воспроизведен по изданию: Въезд французского и английского посланников в Пекин (из дневника члена пекинской миссии) // Китайский благовестник, № 9. 1913