-

НАДАРОВ И. П.

ХУНХУЗЫ В ЮЖНО-УССУРИЙСКОМ КРАЕ

(очерк)

Более 10 лет не появлялось в газетах никаких известий о набегах или действиях хунхузов (китайских разбойников) в Южно-Уссурийском крае. Но в 1893 г., совершенно неожиданно, в газете «Владивосток» 14 декабря была напечатана заметка, сообщавшая, что: «Население Южно-Уссурийского края, Владивостока и его окрестностей, а также рабочие Уссурийской железной дороги подвергаются частым нападениям китайской разбойничьей шайки – хунхузов. Китайцы знают хунхузов, но не-китайцу узнать их нет возможности. У хунхузов имеются везде свои агенты и пособники. Факты нападений хунхузов крайне дерзки». Далее в той же газете приводился факт, который покажется совершенно невероятным для всякого мало-мальски знакомого с тем краем, а именно:

«Одним из десятников железнодорожного подрядчика была послана шлюпка с тремя манзами-рабочими на полуостров близ речки Лянчихе в каменоломню. Когда рабочие высадились, к ним явилось шесть человек хунхузов и, забрав их в плен, увезли в лес. Шлюпочник зная, что у рабочих-манз денег нет и взять с них хунхузам нечего, решился подождать их возвращения. Но вот через некоторое время он заметил, что часть хунхузов возвращается к нему. Смекнув, что это за ним, он быстро направился вглубь залива. Тогда хунхузы стали по нем стрелять и выпустили вдогонку 16 пуль, которые, по счастливой случайности, в лодочника не попали, но зато все попадали в лодку и продырявили ее верхние доски. Вскоре рабочие были отпущены хунхузами».

Ровно через год после предыдущего известия, в газетах появились сведения о нападении хунхузов на Уссурийскую железную дорогу в начале сентября того же года, причем «7-го сентября [184] 40 пеших и 12 конных хунхузов напали на Муравьеву станицу, вломились в магазин Кунст-Альберса, ограбили оружие и патроны и засели в магазине. Здесь они были окружены служащими, жандармами, казаками Красноярской станицы и рабочими под командой ротмистра Латернера, против которых отстреливались в продолжение трех часов, но были выбиты, причем хунхузов убито 6, ранено 3 и арестовано 30, остальные же успели бежать, ранив одного запасного солдата. По получении об этом известия одновременно были высланы из Хабаровска и Никольского вооруженные команды и конные казаки для водворения порядка в местах происшествия и для ограждения железнодорожных и почтовых станций, а также конвоирования почты от пароходов до головы укладки железнодорожного пути. По полученным затем сведениям, ночи на 8-е и 9-е сентября прошли благополучно; только на Свиягиной, по слухам, 8-го сентября появилось 16 вооруженных хунхузов».

Наконец, недавно, в августе месяце, хунхузы вновь произвели нападение на пограничных жителей.

Вообще, наша печать давала неоднократно самые разноречивые сведения о хунхузах. Одни корреспонденты признавали действительное существование хунхузов, указывали на правильную их организацию, на поддержку их со стороны местного китайского населения; другие, не отрицая факта существования хунхузов, вместе с тем высказывались, что рассказы о них сильно раздуты [«Восточное обозрение», 1886 г., № 35. «Убийство сотника Кузьмина-Короваева», № 27 – «На Хабаровском съезде» А.С.Ш.; «Голос», 1880 г., статья К. Скальковского «Владивосток»]. Наконец, были и такие, которые утверждали, что хунхузы – это не более, как плод досужей фантазии [«Новое время», 1885 г., № 3, 307. «Китайский вопрос в Приамурском крае»].

Ознакомившись с вопросом о хунхузах на месте за время 9-летнего пребывания в Уссурийском крае по описаниям и рассказам местных старожилов, русских и китайцев, по некоторым печатным и рукописным данным, а также по архивным материалам, я решаюсь предложить вниманию читателей настоящий краткий очерк о хунхузах в Южно-Уссурийском крае и о мерах, которые против них были приняты на этой отдаленной окраине. [185]

Хунхузами в Уссурийском крае называют китайских разбойников, грабителей и вообще убийц. В этом смысле слово хунхуз приобрело право гражданства среди русских жителей амурской нашей окраины. То же понятие подразумевается под словом хунхуз и в соседней нам Маньчжурии. Полковник Барабаш, проживший на Амуре около 10 лет, в отчете о своем путешествии в Маньчжурию в 1882 году следующим образом определяет, что такое хунхузы:

«В числе китайцев, наводнявших Маньчжурию, были преступники, спасавшиеся от преследований закона; люди, бросившие свои дома и семейства, вследствие разорения от кутежей и игры в карты, вообще люди порочные. Не всегда, однако же, оправдывались расчеты этих людей даже на насущный кусок хлеба. И тогда они, под влиянием безысходной нужды, обращались в разбойников и грабителей, известных под именем хун-ху-цза, или хунхузов».

Итак, хунхуз – это разбойник, сделавшийся таковым в силу тех или других обстоятельств. В первые годы по присоединении нами Уссурийского края почти не слышно было о проделках хунхузов в наших пределах. Объясняется это тем, что русское население было слишком редкое и сосредоточивалось преимущественно в пунктах, где были расположены наши войска. Но уже во второй половине 60-х годов хунхузы проявили себя нападениями на наши поселения, причем переселенцы Южно-Уссурийского края не только познакомились с названием хунхузов, но и потерпели от их разбоев.

В 1868 году, вследствие воспрещения китайскому населению хищнически разрабатывать золотые прииски на острове Аскольд, в заливе Петра Великого, большая часть этих промышленников, по преимуществу беспаспортных и бродяг, перешла с острова Аскольда на материк, где соединилась с бродячим манзовским (китайским) населением Южно-Уссурийского края и вооруженной толпой, внезапно, 26 апреля 1868 г., напала на наш военный пост в бухте Стрелок, выставленный там еще в 1867 году под командой поручика Каблукова. Убив несколько человек на посту Стрелок, хунхузы (в данном случае это название наиболее приличествует возмутившимся манзам) двинулись к русской деревне Шкотовой на р.Цемухе, напали на нее и выжгли, заставив жителей спасаться бегством. Отсюда часть хунхузов разбрелась по Южно-Уссурийскому краю, [186] направясь в верховья рек Даубиха, Улахе и Сучана, а главное скопище их перешло через верховья р.Майхе к с.Никольскому, нынешнему центру Южно-Уссурийского округа. В начале 80-х годов я видел уже отцами семейств тех из жителей с.Никольского, которые во время знаменитого бегства от хунхузов в 1866 г., были еще мальчиками и юношами.

На основании архивных данных подполковник Рагоза так описывает нападение хунхузов на с.Никольское [Краткий очерк занятия Амурского края, «Военный сборник», 1891 г., № 11]: «Главное скопище, направляясь к границе Маньчжурии, достигнув Суйфуна, внезапно напало на с.Никольское, сожгло его и вынудило жителей, под прикрытием расположенной в деревне небольшой команды линейных войск, отстреливаясь, отступить к посту Камень-Рыболов».

Жители с.Никольского рассказали мне еще некоторые подробности. Вооруженная толпа хунхузов, по их словам, напала на с.Никольское внезапно, когда большинство взрослых жителей находилось на полевых работах по заимкам. Там же были лошади и скот. В селении оставались только старики, женщины и дети. Весть о приближении хунхузов мигом облетела незначительное тогда селение. Так как хунхузы окружили селение и единственно свободный путь оставался только на север, к Камню-Рыболову, то застигнутые врасплох жители направились туда. Насколько велика была сила страха беззащитных жителей, показывает следующее обстоятельство. Матери бежали, имея на руках грудных младенцев и ребят, не могущих еще самостоятельно бегать. Расстояние между с.Никольским и Камень-Рыболовом достигает 105 верст и беглецы пробежали до него в сутки. На другой день, почти в тот же час, беглецы из с.Никольского были уже в Камень-Рыболове, а хунхузы в это время разоряли и жгли их селение.

По отзывам старожилов, паника в это время была настолько велика, что из Турьего Рога и соседних селений жители бежали через китайские пределы северным берегом озера Ханка на исток р.Сунгачи к нашему Сунгачинскому посту № 4, где по настоящее время сохранился окоп-редут, построенный беглецами на случай нападения хунхузов.

В это время в Южно-Уссурийском крае у нас было два линейных батальона, горный дивизион Забайкальской [187] артиллерийской бригады с двумя запряженными орудиями и Новгородская постовая команда. В помощь этим войскам была сформирована рота уссурийских казаков, силой в 150 человек, двинувшаяся ускоренным маршем с берегов Уссури в Камень-Рыболов.

29 мая 1868 г. произошла перестрелка наших войск с хунхузами близ станции Михайловской, нынешнего селения Дубининского. Здесь на отдельной высоте, через которую ныне проходит почтовая дорога из с.Никольского в Камень-Рыболов, хунхузы заняли очень сильную позицию. Наш отряд, под начальством подполковника Маркова, в составе 175 человек, после 6-часовой перестрелки, благодаря молодецкому натиску охотников, под командой подпоручика Дубинина, выбил хунхузов с их крепкой позиции и обратил в бегство. Через неделю все скопища хунхузов были истреблены и спокойствие в крае восстановлено.

В настоящем случае мы имели дело не с хунхузами про призванию, а просто с вооруженной шайкой бродяг, которые остались без обычных для них занятий, когда их прогнали с золотых приисков на острове Аскольде. Но так как китайцы всякий грабеж и нападение приписывают всегда хунхузам, то и нападение на Никольское, как нашим населением, так и китайцами приписано было хунхузам.

Не надолго, однако, затихли хищники-золотоискатели. Уже в следующем 1869 году управлявший Сибирским удельным имением, г.Фуругельм, просил военного губернатора Приморской области и главного командира портов Восточного океана, контр-адмирала Фуругельма, учредить посты в заливе Стрелок и на устье р.Цемухи для противодействия бродячим манзам проникать в удельные имения, жечь лес и хищнически добывать золото, угрожая чинам удельного ведомства. Тогда же испрашиваемые посты были учреждены.

Действия хунхузов организованными многолюдными шайками и даже отрядами в несколько тысяч человек в соседней с нами Маньчжурии не составляют редкости. Такие шайки наводят страх на население целых округов и причиняют много неприятностей китайским и маньчжурским властям.

Так, в октябре 1874 г. получены были у нас сведения, что в верховьях реки Мурени, левого притока Средней Уссури, сосредоточилась партия хунхузов силой до 2000 человек при [188] 1000 лошадях и нескольких фальконетах [Телеграмма команд.войсками Приморской области командующему войсками В-С военного округа от 21 октября 1874 г., № 1001]. Толпа эта намеревалась будто бы двинуться на реку Нор, один из левых притоков Уссури. Китайцы и гольды, жившие по левому (китайскому) берегу Уссури, услышав о приближении такой значительной толпы хунхузов, перешли на правый, наш берег, под защиту казачьих станиц и поселков. Слухи о появлении этой шайки хунхузов и о движении ее на реку Нор, чтобы долиной этой реки пробраться в наши пределы, подтвердились, а потому с нашей стороны были приняты некоторые меры предосторожности, а именно: вызвано было на службу со льготы 125 уссурийских казаков, размещенных в станицах Видной и Шереметьевской, ближайших к устью реки Нора, от которых вели сухопутные пути к этой реке. Остальным казакам и малолеткам, которые имели собственные винтовки, был выдан порох и свинец. Для наблюдения за переправами манз на наш правый берег реки Уссури учреждены были между станицами разъезды и наблюдательные посты. По станицам сделано было распоряжение, чтобы к угрожаемым пунктам высылать по тревоге служилых казаков на лошадях. Командиру Уссурийского пешего казачьего батальона предписано было находиться в станице Козловской. Вместе с тем сообщено было пограничному комиссару в Южно-Уссурийском крае о действиях манз с тем, чтобы он снесся с хуньчуньским начальством о принятии с китайской стороны решительных мер к прекращению беспорядков на Уссурийской границе.

Одновременно телеграммой из Николаевска 26 октября предписано было командиру Уссурийской конной сотни майору Ножину выступить со своей сотней через Турий Рог к государственной границе для охраны ее против прорыва хунхузов с реки Мурени. Сотня предупреждалась, что ей может предстоять поход на Уссури к Графской станице, причем предписывалось границу не переходить впредь до особого приказания. Снабжение сотни продовольствием телеграмма предоставляла распорядительности командира, а деньги обещано было выслать первой зимней почтой по ассигновании таковых главным интендантским управлением. До того рекомендовалось необходимую сумму взять в 3-м линейном батальоне. [189]

Надобно заметить, что октябрь и ноябрь в Уссурийском крае месяцы так называемой осенней распутицы, которая обыкновенно продолжается до половины декабря. В это время сношения Южно-Уссурийского края с Северно-Уссурийским и с Николаевском-на-Амуре, местопребыванием областной администрации, происходили единственно по телеграфу. За исключением колесной дороги от Турьего Рога через Камень-Рыболов в Никольское, других дорог не существовало. Правда, устроена была колесная почтовая дорога от ст.Буссе вверх по рекам Уссури и Даубиха по телеграфной просеке до Никольского; но, в силу непонятных и ничем не объяснимых обстоятельств, дорога эта была заброшена и стала труднодоступной даже на вьюках. Уже одно это показывает, насколько затруднительно было действовать нашим войскам при безусловном бездорожьи и девственной болотистой почве края.

В это время, в октябре 1874 года, наши войска в Южно-Уссурийском крае были расположены следующим образом:

1-й Восточно-Сибирский линейный батальон. Командир подполковник Смирнитский. Штаб в урочище Новокиевском; 1-я, 2-я, 4-я линейные и стрелковые роты – в урочище Новокиевском; 3-я линейная рота – в урочище Новгородском. 17 человек из этого батальона находились с 1870 года на посту Раздольном, в ведении капитана Волынского, для производства дорожных работ.

3-й Восточно-Сибирский линейный батальон. Командир майор граф Растопчин. Штаб в п.Камень-Рыболов; 1-я рота – п.Камень-Рыболов, 2-я рота – в с.Никольском, 3-я рота – в п.Барановском, 4-я рота – в с.Никольском и стрелковая рота в п.Раздольном.

Новгородская постовая команда – в порту Владивосток.

Взвод горной батареи – в порту Владивосток.

Батарея Восточно-Сибирской артиллерийской бригады – в урочище Новокиевском.

Уссурийская конная сотня – на п.Камень-Рыболов.

Телеграммой того же 26-го октября предписано было стрелковой роте 3-го Восточно-Сибирского линейного батальона, квартировавшей на п.Раздольном (при реке Суйфуне), выступить из Раздольного под командой поручика Петельчица и следовать форсированным маршем (36 часов) без дневок в Камень-Рыболов, штаб-квартиру батальона. Квартировавшую в Камень-Рыболове [190] 1-ю роту этого батальона предписано было, по прибытии в Камень-Рыболов стрелковой роты, двинуть к государственной границе в Турий Рог и там ожидать дальнейших распоряжений, имея в виду, что рота может быть двинута походом на реку Уссури. Кроме того, телеграммой из Иркутска командующий войсками округа приказал двинуть из Хабаровки в станицу Козловскую на Уссури 50 человек из состава Хабаровской местной команды.

По распоряжениям из Иркутска, Уссурийская конная сотня и 1-я рота 3-го Восточно-Сибирского линейного батальона должны были совершить поход на Уссури. Но командовавший войсками Приморской области, телеграммой от 26-го декабря 1874 года, донес командующему войсками Восточно-Сибирского военного округа, что частям этим предписано выступить в военный поход только до границы, так как, за прекращением навигации, для передвижения в районе Уссурийского батальона, им пришлось бы пройти 80 верст в пределах Китая.

Упомянутые выше 50 человек Хабаровской местной команды должны были выступить из Хабаровки 29-го октября. Но в это время уже наступила полная осенняя распутица. Пароходное сообщение уже прекратилось и выслать вверх по Уссури один из пароходов, находившихся в Хабаровском порту, не представлялось возможным, так как по Уссури уже шла шуга. Замечательно, что несмотря на несколько таких уроков, мы около 20 лет не могли прийти к сознанию необходимости постройки хотя каких-нибудь дорог, существенно нужных для движения войск. До начала 80-х годов мы, в случае военных действий в Приморской области, заранее обрекали войска на отчаянные действия, без каких бы то ни было путей отступления. И мы действительно проникнуты были сознанием, что пути отступления нам нет, надежд на подкрепление в распутицу никаких, а потому, исполняя свой долг перед родиной и Царем, нам придется лечь костьми, возможно дороже продав свою жизнь. Никогда не забуду, как в 1880 году горсточка наших войск в Южно-Уссурийском крае ожидала совершенно спокойно разрыва с Китаем. Нас не страшили массы китайских войск. Мы решили неприятеля не считать, а придется – бить его без счета.

Помню 1883 год. Возникли пограничные недоразумения с Китаем близ Хуньчуня, так называемый Савеловский вопрос. [191] Дело, видимо, клонилось к разрыву. Вот что, между прочим, телеграфировал 23-го марта командовавший войсками Восточно-Сибирского военного округа, на месте в 1881 году убедившийся в полном бездорожьи и в превосходном духе войск Южно-Уссурийского края:

«Если китайцы отважатся на нападение (на Савеловку), то следует отбить их, не дозволяя никому увлекаться. Предположение передвижения линейного батальона в Посьет и 3-го стрелкового во Владивосток одобряю в принципе. Прошу, однако, прибегнуть к этой мере не иначе, как по требованию полковника Лейдениуса под его ответственностью в необходимости сего. Полагаю, что такая необходимость может явиться только после первого открытого столкновения, в успехе которого в нашу пользу не сомневаюсь, даже при подавляющем превосходстве китайцев. Огонь стрелковых берданок из окопов должен внести опустошение и панику в массы китайцев».

Эта телеграмма вполне соответствовала нашему тогдашнему настроению, а насколько был прав командующий войсками, показала последняя японо-китайская война. Наконец, в 1885 году в ожидании разрыва с Англией и с Китаем опять та же небольшая горсточка наших войск совершенно спокойно приготовляется встретить не одного, а двух врагов и, сознавая свое отчаянное положение, приготовляется вполне сознательно победить или умереть с честью. Дух войск был превосходный.

Так и в 1874 году. Оставалось двинуть из Хабаровки отряд вверх по Уссури телеграфной просекой и нет никакого сомнения, что отряд дошел бы по назначению; но движение его было бы слишком медленно, так как пришлось бы устраивать переправы через широкие и быстрые правые притоки Уссури – рр.Чирку, Кию и Хор. Все это командующий войсками Приморской области вполне сознавал и в своем донесении в Иркутск заявил, что командир Уссурийского казачьего полубатальона, подполковник Глен, сосредоточив вызванных на полевую службу казаков в центре Графского и Козловского участков, при поголовном вооружении остальных казаков, считает пока пограничную линию вполне обеспеченной и впредь до возвращения разведчиков с Мурени и Нора, которые могут дать более точные сведения о хунхузах, просить приостановить до рекостава выступление Хабаровского отряда на Уссури.

Следует заметить, что для движения просекой отряду необходимо [192] было приобрести 10-15 лошадей под вьюки, на что еще не было получено разрешение командующего войсками округа. Между тем 27 октября командующий войсками Приморской области доносил вновь командующему войсками Восточно-Сибирского военного округа, что: «В подтверждение слухов о действиях хунхузов, пограничный комиссар, хотя не из официальных, но верных источников донес сейчас, что шайка хунхузов нынешним летом сожгла часть г.Нингуты (в Маньчжурии), взорвала пороховой погреб и склад оружия. Фудутун, т.е. начальник округа и уцелевшие чиновники спаслись бегством. Гиринский отряд погнал эту шайку в 800 человек на Мурень, а потом на север к Нору».

В виду сведений о мерах, принятых китайскими властями против инсургентов, разрешено было выступление команды из Хабаровки приостановить до того времени, когда это признается нужным, а также купить необходимое число лошадей и довольствие отрядам производить по военному положению.

Посланные по Мурени возвратились, пройдя около 100 верст, и хунхузов не встретили. По сведениям от китайцев, в Фомишаньцзу (маньчжурский городок близ нашего Турьего Рога), восемь дней назад пришел маньчжурский отряд, а другой отряд 15 дней тому назад был отправлен на Нор.

По прибытии Уссурийской конной сотни в Турий Рог, командир ее, майор Ножин, получил сведения, что будто бы Нингутинский фудутун с 300 человек войска двигается на Мурень, с целью разогнать манз и хунхузов, добывающих золото, и что по предположениям эти хунхузы бежали к Уссури, избегая встречи с китайскими войсками. Затем прекратились дальнейшие сведения о движениях и действиях хунхузов, а в виду известий от майора Ножина и подполковника Глена о водворении спокойствия на пограничных линиях, остальные казаки были пущены на льготу; войска же возвратились на свои постоянные квартиры.

Еще ранее, весной того же 1874 года, именно 7 апреля безбилетные манзы, проезжая границу, на Хунчунском карауле прибили казаков. Расположенный в 20 верстах от этого караула в урочище Новокиевском 1-й ВС линейный батальон, немедленно по получении об этом известия, выслал в подкрепление караула 12 рядовых при унтер-офицере. Командующий войсками области вследствие этого командировал на смену Хунчунскому караулу от Уссурийской конной сотни [193] есаула Лохвицкого с хорошими казаками, а вследствие заявления пограничного комиссара Матюнина о беспорядках, производимых безбилетными манзами, Хунчунский караул был усилен еще 6 рядовыми от 1-го ВС линейного батальона.

В том же 1874 году, в декабре, от жителей деревни Шкотовой на реке Цемухэ, было получено известие, что в долине этой реки скопляется значительное количество бродячего манзовского населения. Долина реки Цемухэ была в то время густо заселена манзами. Ежедневно проходили долиной этой реки толпы неизвестных манз, направляясь в верховья реки. Несмотря на густую сеть, более 50-ти поселений (фанз), прилив манз был настолько велик, что не хватало уже мест для новых пришельцев и потому, за неимением мест в фанзах, пришельцы размещались в сараях, под навесами и во дворах. Всех прибывших манз было, как сообщали, будто бы до 7000-8000. Их приводили к присяге в кумирне под белым знаменем. Затем стали прибывать известия, что в этой же кумирне были собраны большие продовольственные запасы; что недалеко от нее устроена маленькая литейная мастерская, в которой было отлито две пушки, каждая около двух аршин длиной, и ядра; что уже недели две манзы прекратили с русскими жителями всякие сношения, никого из своих не пускают в дер.Шкотово и к себе никого из русских не принимают, а если те приходят, то их гонят прочь. Даже поселившимся в долине Цемухэ корейцам манзы запретили ходить к русским крестьянам. Один из манз, старый друг крестьянина Пашкеева, под строгим секретом сообщил ему, чтобы крестьяне вывозили из Шкотовой женщин и детей, а сами ежеминутно были готовы вооруженной рукой защищать свое имущество.

Слухи об этих тревожных обстоятельствах были доведены до сведения командующего войсками Приморской области, который по телеграфу приказал Новгородской постовой команде во Владивостоке немедленно выступить в поход и спешить в долину Цемухэ, с целью разогнать скопище манз.

Отряд Новгородской постовой команды выступил из Владивостока в день получения телеграммы, т.е. 4 декабря, и мог пройти в этот день только 12 верст до реки Седанки, где должен был заночевать. Ночлег в лесу зимой не представляет собой что-либо ужасное: выручают костры. Стоит свалить несколько [194] сухостойных деревьев, и при самом сильном морозе люди обеспечены от ознобления. Говорю это по личному опыту, испытанному в той же Уссурийской тайге. Сибирский солдат не боится ночевки в снегу среди леса.

От Владивостока до деревни Шкотовой несколько более 50 верст. 5 декабря поздно вечером отряд прибыл в деревню Шкотово, сделав более 38 верст в один день. Это обыкновенный сибирский переход. Не доходя 15 верст до д.Шкотовой, отряд встретил бежавших из деревни крестьян с семействами, бросивших в Шкотовой свое имущество на произвол судьбы. Беглецы сообщили, что в деревне Шкотовой осталось еще несколько женщин и детей и что, может быть, в эту же ночь будет произведено нападение на деревню.

По прибытии вечером в д.Шкотову, отряд застал оставшихся там крестьян в страшной панике. Крестьяне подтвердили ходившие ранее слухи о скоплении манз в долине Цемухэ и что они видимо готовились предпринять что-то серьезное. Тут же выяснилось, что скопища манз имели постоянные сообщения с владивостокскими манзами, которые обо всем происходившем во Владивостоке немедленно сообщали на Цемухе. Для этого у них было устроено правильное почтовое сообщение и верховые с Цемухэ беспрестанно скакали во Владивосток и обратно. Накануне прихода отряда в дер.Шкотову, манзы на Цемухэ знали не только о том, что отряд выступил из Владивостока и двигается в д.Шкотову, но что при отряде идет врач и начальник Суфунского округа, в подчинении которого номинально считалось и манзовское население Цемухэ. Узнав о выступлении из Владивостока на Цемухэ военного отряда, более 3/4 собравшихся неизвестных манз разбежалось.

В дер.Шкотовой отряд получил сведение, что накануне, 4 декабря, из долины Цемухэ отправлено было манзами два вооруженных отряда, причем некоторые из манзов были вооружены магазинными ружьями системы Винчестера. На первый взгляд могло бы показаться странным, что в наших пределах могут образовываться вооруженные банды и вооруженные не китайскими фитильными ружьями, с которыми манзы ходят обыкновенно на охоту, а ружьями новейших систем, магазинками. Объясняется же это тем обстоятельством, что до начала 80-х годов китайцы и корейцы могли свободно приобретать во Владивостоке оружие и боевые припасы [195].

Заняв дер.Шкотову, отряд выставил пикеты и положил два секрета. В эту же ночь послали за старшинами долины Цемухэ и Сучана, которые и явились в 3 часа ночи. Тут кажется странным следующее обстоятельство: сучанский китайский старшина обыкновенно проживал на Сучане, верстах в 80-ти от Цемухэ. Трудно понять, как это могло случиться, что посланный проскакал 80 верст и старшина проскакал обратно 80 верст, 160 верст в одну ночь. Надо полагать, что сучанский старшина находился тут же на Цемухэ, среди волновавшихся манзов.

На обращенный к старшинам вопрос, почему собрано такое большое количество манзов, старшины отвечали, что манзы собрались для совершения молебствий и выборов старшин на новое трехлетие. В виду явной лжи, так как нам уже было известно о посылке ими двух вооруженных отрядов из долины Цемухэ, старшинам было заявлено, что если они не скажут правду, то отряд пойдет в их деревни и тогда правые пострадают вместе с виноватыми. Старшины тогда, подумав, отвечали, что они боятся сказать правду; главной целью их собрания было совещание, на котором решали, какие меры предпринять к уничтожению уже перешедших и переходящих в наши пределы из Китая хунхузов. Боясь за свою жизнь и имущество, они сформировали два отряда, которые и посланы на розыски хунхузов. На это старшинам сказали, что всякие вооруженные собрания, не разрешенные начальством, воспрещены нашими русскими законами и считаются преступлением. Старшины отвечали, что в 1868 году манзы заявляли русскому начальству о том, что хунхузы собираются на русской земле, предупреждали русское начальство, что если не будут посланы солдаты в некоторые пункты, то будет война и грабеж; но русские не обратили внимания на их заявления и, наконец, когда началась резня, то войска действовали так медленно, что хунхузы успели вырезать тех манз, которые были преданы русским и предупреждали начальство; остальных манзов хунхузы заставили тогда повиноваться себе и участвовать в их грабежах. Боясь повторения 1868 года, манзы теперь решились на самозащиту.

6 декабря отряду дан был отдых. Вследствие полученного сведения, что в этот день ночью или на другой день утром должны возвратиться на Цемухэ манзовские отряды, с нашей стороны были высланы верховые с целью разведать, с которой стороны ожидаются эти отряды, чтобы можно было остановить их [196] и обезоружить. Но вслед за отъездом разведчиков получено было известие, что отряды уже возвратились, и узнав о нахождении в деревне Шкотовой военного отряда, сейчас же разбежались. В доказательство того, что отряды действительно ходили против хунхузов, начальнику отряда были присланы две отрубленные китайские головы и четыре руки. Старшины уверяли, что это головы хунхузов, главных деятелей 1868 года. Вместе с тем, доставлено было 20 длинных ножей, приспособленных к насаживанию на древко, и 3 американских штуцера. Все это оружие было будто бы найдено в фанзе, на которую указывали, как на пристанище хунхузов.

7 декабря отряд произвел рекогносцировку долины р.Цемухэ, прошел все деревни и везде встречал совершенно покорных манз. Начальник отряда на возвратном пути оставил в Шкотовой пост из 23 рядовых при 2 унтер-офицерах, а с остальными людьми возвратился во Владивосток, 11 декабря, обойдя еще некоторые зверовые фанзы, часто служащие притонами хунхузов. На последнем переходе, 11 декабря, по льду Амурского залива, 7 человек из отряда слегка ознобили уши. Погода была ужасная, при температуре воздуха 16^o Реомюра, дул сильный северо-западный ветер, известный в крае под именем суйфуна.

После таких решительных действий нашего отряда хунхузы приутихли и долго не слышно было об их подвигах или действиях. Только изредка приходили известия об одиночных нападениях на манзов.

В октябре 1878 г. на Коготунском золотом прииске, на восточном берегу Уссурийского залива, в бухте Коготун, были убиты жившие там ссыльно-поселенец Воронов, его жена и сын крестьянина Комарова из деревни Шкотовой. Народная молва приписала это убийство хунхузам. При первом дошедшем об этом во Владивосток известии, командир 1-го ВС линейного батальона, подполковник Рябиков, в тот же день выслал на Коготунский прииск отряд в 25 человек для захвата хунхузов, но таковых не нашли. Оказалось, что убийство было совершено соседними манзами с целью грабежа, что никаких хунхузов не было и близко, а так как всякий разбой народ приписывал хунхузам, то и в данном случае народная молва указала прежде всего на них. [197]

В том же 1878 году, в долине р.Монгугая, в местности Маджадза, хунхузы убили в фанзе 10 манз, а в местности Подохеза ограбили проезжавших китайских купцов.

В 1879 г. в Амурский залив, на полуостров Седеми, при устье реки Седеми, переселились с Сучана два уссурийских пионера, Янковский и Гек. Г-н Янковский, очень много сделавший для Южно-Уссурийского края, происходя из дворян, в молодости, кажется, был замешан в польском восстании 1863 года, был сослан в Сибирь, и там попал к ссыльному доктору Дыбовскому, впоследствии профессору краковского университета. Совместная работа с доктором Дыбовским определила дальнейшую деятельность М.И.Янковского, как собирателя и препаратора коллекций бабочек, жуков, птиц и зверей. Женившись, М.И.Янковский задумал основать в Южно-Уссурийском крае конский завод и развести местную породу лошадей, для чего и решил устроиться на полуострове, ныне носящем имя Янковского, представляющем все удобства для коневодства и почти негодном для земледелия. Рядом с ним, тут же, поселился г.Гек, по специальности китобой, выходец из Финляндии. К началу 1880 г. и Янковский, и Гек, построили себе здесь усадьбы, в которых и проживали с семьями, постепенно устраивая хозяйство. Усадьба Янковского походила на крепостцу, дом с толстыми стенами и железными прутьями на окнах. В апреле 1880 г., в отсутствие г.Гека, хунхузы напали на его усадьбу, разграбили дом, убили сожительницу г.Гека, а мальчика, его сына, увели с собой и неизвестно что с ним сделали. Одновременно хунхузы произвели нападение и на усадьбу г.Янковского; но так как усадьба г.Янковского был род крепостцы и так как г-жа Янковская превосходно владела огнестрельным оружием, а боевых припасов в доме был большой запас, то нападение хунхузов на усадьбу г.Янковского было отбито с уроном и хунхузы ограничились лишь порчей некоторых надворных построек и имущества. Ограбив усадьбы гг.Гека и Янковского, хунхузы двинулись в нашу корейскую деревню Седеми, расположенную на реке того же имени. Пограбив здесь корейцев, хунхузы перешли через хребет гор и таким образом скрылись в пределы Китайской империи.

Немедленно по получении сведений об этих бесчинствах, из Владивосток был отправлен от 1-го ВС линейного батальона отряд, под командой подпоручика Мельницкого, [198] которому поручено было обрекогносцировать местность по государственной границе в верховьях рек Амба-белы, Монгугая, Седеми и Брюсы, а в случае встречи с хунхузами, преследовать их. К отряду пристроился М. И. Янковский, усадьбу которого разорили хунхузы. Из дер.Седеми отряд двинулся по следам хунхузов в верховья реки Седеми, впадающей в Амурский залив и вытекающей из горного кряжа, отрога хребта Мухдехеня, одного из разветвлений хребта Сихотэ-Алиня. Этот именно кряж составляет собой нашу государственную границу с Китаем. Отдельные вершины этого кряжа достигают 2000-2500 футов высоты над уровнем моря. Перевалы невысоки и некруты. Через перевалы Амба-Бирский, Монгугайский и Седеминский вели в то время дороги, похожие на наши полевые дорожки, но все-таки допускавшие движение на колесах, хотя и с трудом, благодаря болотистой почве. Почти вся эта местность поросла вековым мешаным лесом с густым подлеском на северных скатах (сиверах) и именно этот подлесок представлял наибольшее препятствие для движения даже одиночных пеших людей. Более 20-ти лет мы владели этими местами и не знали, что, кроме известного нам Монгугайского перевала, через который идет колесный путь, много еще перевалов, через которые ведут также колесные пути, и что самый удобный перевал ведет от истоков р.Седеми в верховья р.Люшигоу. Это наше неведение является тем более странным, что разграничительная комиссия полковника Будогосского на своей карте пограничного пространства в Южно-Уссурийском крае (масштаб 5 верст в дюйме) указала эти перевалы и поставила на них пограничные столбы. Положим, столбы были деревянные и от времени подгнили, а от лесных пожаров (палов) сгорели.

Мы представляли себе Китай, вопреки уверениям покойного Н. М. Пржевальского, вообще очень грозным соседом и отыскивали у него укрепления там, где их никогда не бывало. Так, например, на карте Южно-Уссурийского края, составленной в 1883 г. (15 верст в дюйме), против наших пограничных караулов Владимирского и Славянского (которых, кстати сказать, в то время уже не было) в долине р.Хунчунки показано было укрепление Удагоу, и мы, сидя во Владивостоке, сначала было серьезно поверили в существование этого укрепления. В 1887 г. я попал в долину реки Хунчунки и ночевал на месте укрепления Удагоу. Оказалось, что это была обыкновенная китайская деревня, [199] состоящая из 30 дворов, от которой ведут самые удобные перевалы через пограничный хребет в долины наших рек Рязановки, Адеми и Седеми, впадающих в Амурский залив. Деревня Удагоу, как узел дорог, идущих через вышеуказанные перевалы, зачастую служила притоном хунхузам, делавшим иногда набеги и в наши пределы. Никакого укрепления не оказалось, несмотря на все мои поиски. В окрестных лесах находилось там десятка два солдат из маньчжурского восьмизнаменного войска, заготовлявших и сплавлявших по реке Хунчунке лес в потребность Хунчунского гарнизона [«Военный сборник», 1890, № 8, «Поездка по долине реки Хунчунки» И.Надарова].

Отряд наш, преследуя хунхузов, незаметно перешел государственную границу, никем не охраняемую и почти ничем не обозначенную, и 15 апреля близ фанзы Люшагоу нагнал хунхузов и вступил с ними в перестрелку. Хунхузы были захвачены врасплох и из числа 17 захваченных четверо были убиты, а пятеро ранены. Из числа раненных двое умерли верстах в трех от места перестрелки, а остальные трое были брошены в лесу. Прочие восемь человек успели убежать в деревню Удагоу, где и ночевали с 15 на 16 апреля. В 1887 г. я ночевал в той же фанзе, где семь лет назад ночевали хунхузы. Это большая фанза-гостиница, вроде наших постоялых дворов.

После перестрелки у фанзы Люшагоу, подпоручик Мельницкий возвратился со своим отрядом в нашу корейскую деревню Седеми, где приступил к производству расследования о хунхузах. Оказалось, что в деревне Седеми проживал манза Ли-чу-ань, бывший у хунхузов шпионом; его обязанность состояла в передаче хунхузам сведений о степени зажиточности корейцев и о могущих быть опасностях для хунхузов. Ли-чу-ань взят был, якобы, в качестве проводника при отряде, имея в виду, что если его оставить в деревне, то он немедленно сообщит хунхузам о грозящей им опасности и, с другой стороны, заранее предвидя, что он постарается скрыть все пути, ведущие к притонам хунхузов. Поэтому, для проверки показаний и действий Ли-чу-аня, опросили жившего по соседству орочона, который дал сведения обо всех окрестных фанзах. И действительно, проводник Ли-чу-ань обещал «с удовольствием вести отряд» во все те фанзы, которые, по показанию орочона, были из вполне [200] благонадежных и, наоборот, отказывался вести в самую подозрительную фанзу, по имени Чапигоу, уверяя, что такой фанзы не существует.

Отряду подпоручика Мельницкого приказано было преследовать хунхузов только в своих пределах, не переходя государственную границу. Но, как я сказал уже, государственная граница в пределах Южно-Уссурийского края на протяжении более 400 верст была обозначена в 1860 г. только несколькими деревянными столбами, к 1880 г. частью подгнившими, а частью сгоревшими, то естественно, было весьма трудно определить, перешел ли отряд государственную границу или нет, тем более, что у подпоручика Мельницкого никакой карты не имелось. От встречных манз подпоручик Мельницкий не мог допытаться, где начинаются китайские пределы и на нашей ли стороне находится фанза Чапигоу. Манзы положительно знали только, что за р.Хунчункой на правом ее берегу, действует уже власть китайская. Фанзу Чапигоу манзы знают, так как она лежит на их пути из Хунчуна к месту их жительства. Идя далее в избранном направлении и не встречая никаких видимых знаков, обозначающих государственную границу, наш отряд перешел незаметно на китайскую территорию и только тогда узнал об этом, когда пришел в фанзу Чапигоу. Жители фанзы Чапигоу, узнав, что цель нашего отряда – преследование хунхузов, встретили отряд очень радушно. О разграблении хунхузами нашей корейской деревни Седеми они знали. На вопрос поручика Мельницкого, почему своевременно не сообщают военным властям в Хунчуне о движениях хунхузов, жители отвечали, что подобные сообщения от них поступают своевременно; но в последнее время китайское правительство отказало в помощи, оправдывая свой отказ тем, что внутренняя смута заставила отозвать с границы все войска и оставить в Хунчуне только 200 человек. Жителям дан лишь совет – перебираться в более безопасные места.

Жители Чапигоу предложили подпоручику Мельницкому быков с проводниками для перевозки необходимой отряду провизии; подпоручик Мельницкий принял их предложение и быки с проводниками были взяты. Впоследствии эти же жители через властей города Хунчуна предъявили жалобу, будто у них силой взяты были быки с проводниками.

Переночевав в фанзе Удагоу, отряд подпоручика Мельницкого [201] на другой день возвратился в наши пределы и, пройдя горными тропинками в нескольких хорошо скрытых направлениях, нашел две фанзы с большими запасами продовольствия – явные притоны хунхузов. Из расспросов пойманных манзов оказалось, что гг.Янковского и Гека, и корейскую деревню Седеми грабили хунхузы, составляющие одно братство. Вообще, чувство товарищества или братства развито между китайцами, живущими в наших пределах. Ежегодно во время празднования китайцами белого месяца (нового года) наши китайцы собираются в товарищества, человек по 50 и более. На бумаге пишут они род обязательства, прописывают свои имена и с таким обязательством отправляются в кумирню, где молятся богу и делают земной поклон (кэ-тоу), как бы подтверждая клятвой взаимное братство. По всей вероятности, от кэ-тоу происходит название манзвоское кады, клятва о братстве.

В братстве, ограбившем усадьбы гг.Янковского и Гека и деревню Седеми, состояло 37 человек. Отличительная черта хунхузов – это нежные, немозолистые руки, так как хунхузы считают как бы особенной своей привилегией не делать никакой работы, а жить на счет других. Продовольствуют их владельцы окрестных фанз по особому расписанию; кто доставляет им свиней, кто муку, кто овощи, и каждому указано количество и время поставки.

Захваченные в указанных выше двух фанзах 11 хунхузов были арестованы, доставлены во Владивосток, откуда отправлены к пограничному комиссару Южно-Уссурийского края для передачи китайским властям в Хунчуне. Конечно, этих людей постигла обычная судьба всех преступников, которые высылались от нас в распоряжение китайских властей, т.е. бедным, которые не могли дать должную взятку, рубили головы, а кто мог откупиться, снова возвращался в наши пределы и мстил тем жителям, которые их выдавали. Хунхузов всегда выкупало братство, в котором они состояли. Только с 1884 г. подчинили манзовское население на русской территории действию наших судов и перестали выдавать их китайским властям. Эта мера во многом способствовала прекращению разбоев хунхузов в наших пределах.

Вскоре после перестрелки наших войск с хунхузами 15-го апреля 1880 г. и арестования 11-ти хунхузов отрядом подпоручика Мельницкого, между манзами, проживающими в наших [202] пределах прошла молва, что ограбленный китобой, г.Гек, решил мстить манзам за убитую свою хозяйку и уведенного сына. Молва эта скоро перешла и за границу, глася, что г.Гек постоянно день и ночь сидит на утесе своей заимки и стреляет всех китайцев, проходящих в окрестности и плывущих мимо по морю. Поэтому ни китайцы, ни еще более трусливые корейцы, не решались плыть по морю близко к полуострову Янковского, а всегда держались от него на приличном расстоянии. Надо сказать, что подобная молва явилась плодом досужей фантазии манзов, знавших, что г.Гек превосходный стрелок и решительный человек. Манзам было известно, что до случая ограбления усадьбы г.Гека, он всегда разъезжал по краю в одиночку, обращался с манзами сурово и они его боялись. Нападение хунхузов в 1880 г. на усадьбу г.Гека было произведено в его отсутствие. Весьма естественно, что под влиянием таких условий сложилась молва о г.Геке, сидящем на утесе и не оставляющем в живых ни одного из проходящих или проплывающих манзов. На самом же деле не только на ружейный, даже на пушечный выстрел около усадьбы г.Гека не пролегало ни одной тропы, по которой ходили бы или могли проходить манзы.

Кроме сухопутных хунхузов в пределах нашего Южно-Уссурийского края появлялись хунхузы морские. По рассказам манзов, лодки и джонки хунхузов имели какое-то резкое наружное отличие от других судов, но какое именно, это не объясняли. Все манзовское население Владивостока, доходившее летом до 7000 – 8000 душ, хорошо отличало эти джонки от других, но никогда не заявляло о присутствии хунхузов, боясь мести с их стороны. Эти морские хунхузы нападали только на манзовские и корейские суда, и не было ни одного случая нападения хунхузов на европейские суда. Насколько темный люд боялся хунхузов и насколько в действительности они были опасны, показывает следующий случай.

Осенью 1881 г. морские хунхузы стали в особенности часто пошаливать в окрестностях Владивостока, в заливе Петра Великого. По моему ходатайству военный пароход «Польза» ходил на разведки, но при той системе тайных сношений, которая так была развита среди китайцев, невозможно было захватить врасплох хунхузов и поиски оказывались тщетными. Однажды, когда я был тогда правителем канцелярии военного губернатора Владивостока, приходит ко мне толпа корейцев и просит дать им [203] 32 солдата с ружьями для обороны от хунхузов с тем, чтобы посадить по четыре солдата на каждую из восьми корейских джонок-утюгов, отправляющихся с товарами караваном в нашу бухту Экспедиции. Корейцы обещали дать на каждого солдата по 5 рублей, кормить на свой счет и обратно во Владивосток отправить их из Новокиевска на почтовых лошадях.

Имея в виду, что подобный конвой не определен законами, я начал уговаривать корейцев, что никакая опасность от хунхузов им не угрожает, что на восьми лодках их отправляется так много, что если на предполагавшиеся израсходовать на конвой деньги купить магазинные ружья Винчестера, то они сами себя охранят так же, как их охранили бы солдаты. На это корейцы возразили мне, что у них на каждой лодке имеется по два хороших Винчестера с патронами, но, если поедут без солдат, то хунхузы нападут на них, отберут товары и оружие. После непродолжительных переговоров корейцы просили дать им хотя по одному солдату на лодку, и в заключение просили дать хотя бы двух солдат, одного на переднюю, а другого на заднюю лодку, собственно для острастки хунхузов.

Разумеется, солдат корейцам не дали, а чтобы обезопасить их путь, военный губернатора, он же главный командир портов Восточного океана, дал военный пароход для осмотра некоторых наиболее подозрительных притонов в архипелаге острова Русского. Прогулка этого парохода сделала то, что все восемь корейских лодок пришли по назначению вполне благополучно. Вышеприведенному рассказу я никогда бы не поверил, если бы сам лично не вел переговоры с корейцами. Этот случай показывает, насколько сравнительно безопасны были морские хунхузы под Владивостоком.

В начале ноября того же 1881 г. во Владивостоке получилось сведение, что большая партия хунхузов прибыла на остров Русский, прикрывающий Владивосток с моря, что хунхузы эти прибыли вероятно из долины р.Амба-биры, где ими было убито несколько корейцев. По распоряжению военного губернатора Владивостока, 4 ноября, было отправлено на остров Русский два отряда от 1-го Восточно-Сибирского линейного батальона: 30 человек нижних чинов под командой штабс-капитана Порохина на пароходе «Амур» и 60 человек, под командой капитана Наркевича, на шхуне «Восток». Отрядам этим поручено было произвести тщательную разведку острова Русского, [204] захватить хунхузов и уничтожить их притоны. Для общего направления действий отрядов и исследования многочисленных бухт острова, на шхуне «Восток» при отряде капитана Наркевича отправился командир 1-го Восточно-Сибирского линейного батальона, полковник Рябиков.

Произведя весьма тщательное исследование острова Русского, отряды захватили 13 человек хунхузов, из коих двое, Шян и Юн, были предводителями, руководившими всеми бывшими в разное время морскими набегами и убийствами среди манз. Найденные притоны хунхузов на острове Русском были, конечно, уничтожены. По распоряжению владивостокского военного губернатора захваченных хунхузов отправили к пограничному комиссару для выдачи их китайским властям в Хунчуне.

С 1884 г., когда манзовское население в наших пределах подчинили действию наших судов, а в особенности с началом переселения в Южно-Уссурийский край русских переселенцев из Европейской России, разговоры о хунхузах становились все реже и реже, и, наконец, затихли было почти на 10 лет.

Итак, хунхузы вовсе не плод досужей фантазии, как утверждали некоторые, но и не особенно опасны, как видно было из приведенных примеров; достаточно появиться нескольким солдатам и хунхузы скрываются. Не следует преувеличивать опасность от появления хунхузов в наших пределах, имея в особенности в виду, что все наше русское население в Южно-Уссурийском крае вооружено скорострельными ружьями старых систем, Карля и Крнка, а сверх того, у многих имеются собственные винчестеры и берданки.

Текст воспроизведен по изданию: Хунхузы в Южно-Уссурийском крае // Военный сборник, № 9. 1896