ОТВЕТ г. НАЗИМОВУ ПО ПОВОДУ СТАТЕЙ ОБ АМУРЕ.

С искренним сожалением прочли мы ответ г. Назимова на нашу статью. Мы не хотели было смешивать г. Назимова с составителями других статей; и будь его ошибки отдельные, они м. б. и не обратили бы на себя нашего внимания; но они подкрепляли целый ряд ошибок сделанных в одну сторону; и мы достаточно объяснили в ответе г. Романову, какое они получили от того в глазах наших значение; особенно потому, что статья г. Наз. подписана была его именем и главное, помещена в М. Сб. Мы могли надеяться, что г. Наз. признав вполне справедливость нашего возражения, если по самолюбию и не перейдет, на нашу сторону; то во всяком случае останется нейтральным. Тем неприятнее мы были изумлены, увидев из его ответа, что он не только упорствует в своих ошибках, и тем усвояет их себе уже на этот раз сознательно; но дозволил еще себе такое искажение смысла наших слов, что мы попросим его самого приискать для того приличное название; и употребил для этого, такие приемы, помощию которых любую, самую строгую науку, [102] можно заставить говорить бессмыслицу. Мало того; он с горяча, позволил себе наделать совершенно произвольных предположений, из которых выводы, еще разумеется несправедливее и пошли совершенно в противную сторону того, что есть на деле; спрашивается: чем объяснить все это? разве только крепкою надеждою, во первых на то, что никто не потрудится проверить в нашей статье то ли мы говорили, что нам приписывает г. Назимов и есть ли какая нибудь оправдывающая или извиняющая его, возможность для недоразумения; во вторых, что мой ответ не может скоро притти, а между тем впечатление пока будет произведено; и г. Назимов мог на время уверить других, что он вышел из борьбы победоносным, потому что приписал мне, придуманную им самим бессмыслицу; забыл только то, что в делах этого рода, все таки обличение когда нибудь да может же притти; а тогда что? Ведь я это повторял беспрерывно и тем, которых старался удержать от всего ложного, и которые убаюкивали себя разными льстивыми надеждами: что кто-де и когда-де узнает, а мы между тем своей цели достигнем. В третьих, что мы все таки не решимся договориться до последнего слова и оставшаяся неясность может спасти вас и из ней, как из тайной засады, вы можете безнаказанно стрелять. Тщетная ваша надежда и в этом, как и во всем. Если мы взялись уже пояснять пред недоумевающей публикой разные неясности, то именно с тем, чтобы договорив до последнего слова, сделать все вполне ясным. И тогда публика удостоверится, что не мы спутали что либо относительно г. Назимова, что не мы производим и путаницу вообще; но что может быть мы и есть-то, именно тот единственный человек, который решился распутать самое запутанное даже умышленно. Признаемся, когда прочли мы ответ г. Назимова, то у нас и руки опустились и проявилось горькое чувство. Да разве можно вести так прения? Вот до чего может довести недостаток хладнокровия в прении от примешивания своей личности! [103] (Уймитесь волнения страсти)! Мы не только не уклонялись никогда, как известно всякому беседующему с нами, от рассмотрения и обсуждения добросовестных возражений против наших идей; но даже любим их; потому что не редко, они способствовали нам, к отысканию новых доказательств для предметов, которые мы защищаем. Относительно того, что истино, в чем мы убеждены, мы никогда не испытывали тревожного состояния, ни страха сомнения, чтоб какое либо возражение могло опровергнуть то, в чем убедились на разумных основаниях; от того и не боялись никогда прений. Это чувство страха, свойственно только тем, кто сознает что защищает ложь из за выгоды или по страсти, и не верит сам тому, в чем уверяет других. От того мы к прениям и не примешивали никогда своей личности; и рассуждали при самых горячих и даже неприличных опровержениях, совершенно спокойно; полагаясь даже всегда, не столько на силу наших доводов, или красноречия, или на содействие благоприятных обстоятельств, сколько на самую силу истины, которая рано или поздно, а все возьмет верх и защитит себя. Наши же противники вот как рассуждали: г. Романов находил странным и обвинял нас, зачем мы живя в Чите (как будто в этом случае могла помочь какая либо местность) не знали 2 Июля, что сделается с пароходом Лена в Августе; и приписывал нам умышленное умолчание! г. Назимов же, заставляет нас говорить будто бы о нем то, что сказано о пароходе Лена. Ясно, какое выходит из этого qui pro quo; и он пользуется этим, чтоб окончить свой ответ эффектом. Пусть судит публика:

Вот что сказано у меня. «Но пароход Лена никогда не делал 3000 в. и в 30 дней. По собственному обозначению г. Назимова, он вышел из Мариинского поста 31 Мая утром, а пришел к Стрелке в начале Июля; совершив следовательно путь между ними гораздо более, чем в 30 дней. В Шилкинской же завод пришел 18 Августа где [104] и остался на зиму, как объявлено было о том в самом М. Сб. в последующей книжке».

Что же делает г. Назимов? он отбрасывает речь: «но пароход Лена никогда не делал 3000 в. и в 30 дней», дающую ключ ко смыслу всего последующего; ставит в промежутке и на конце точки и мои слова передает так: «Автор того же письма из Читы говорит: по собственному обозначению г. Назимова он вышел из Мариинского поста 31 Мая утром... в Шилкинской завод пришел 18 Августа»... и прибавляет ради эффекта: «это совсем не так: 18 Августа я был уже в Ярославле». Оно может быть и эффектно, да жаль, что, как и во всех ваших эффектах, недостает безделицы — правды! Пусть же посудит публика. Мы надеемся, что она потребует строгого отчета у гг. Романова и Назимова за употребляемые ими для введения ее в заблуждение, приемы; и сличив сказанное нами, с приписанным нам г. Назимовым, вместе с нами повторит в свою очередь слова г. Назимова, только на этот раз, уже в приложении к нему самому обратно: Вот уж это так совсем не так г. Назимов! как вы хотели нас уверить!

Спрашивается: была ли хоть малейшая возможность г. Назимову отнести слова: он, вышел, а еще более того пришел — к себе, вместо парохода Лена, к которому они относились? Что не было возможности, доказывает он сам, потому, что для произведения недоразумения, он отбросил предшествующую фразу; но и при этом, все таки недоразумение невозможно. Речь шла о пароходе Лена; а не о г. Назимове. Его свидетельство приведено только чтоб показать день отправления из Мариинского поста; так как одно это число и было показано в его статье; о дне же прихода к Стрелке, у него ничего не было сказано; и как мы не знали наверное 3 или 4 числа Июля (известия словесные разноречили), то и не взяли на себя решить, а поставили: в начале Июля. Ничто не могло относиться здесь к личности г. Назимова, а менее всего (и это одно уже [105] исключает всякую возможность к недоразумению) показание и ссылка на Мор. Сб., где сказано о приходе парохода Лена в Шилкинской завод, но ни слова о г. Назимове, до которого нам решительно не было дела, когда и куда он приехал, хоть бы в Ярославль; а еще менее полагаем было до того дела и публике и Мор. Сб. — на статью которого мы ссылались; там имени г. Назимова упомянуто не было. По какому же самолюбию г. Назимов все это отнес к себе?

Так же точно, несправедливо приписал он нам, что будто бы мы говорили, что он стоял на мели на пароходе Лена, и взял с этого предлог похвалы капитану Сухомлину, как будто бы мы когда нибудь его обвиняли. До какой степени все было именно на оборот (уж верно таково свойство Амура, как объяснили мы г. Романову) сейчас увидят. Исчисляя причины препятствующие правильному ходу переходов, мы употребили общие выражения, и если упомянули как неизменные пока факторы, случаи исчисленные и г. Назимовым, то отличили особенным выражением (даже самое стояние на мели) то, что хотя не было показано у г. Назимова, но что могло случиться и действительно случалось с пароходами; и с самою Леною в последствии не раз. И чтобы доказать, что мы тут не делали указания на чью либо личность, не извлекали обвинения на командира парохода, мы могли бы привести множество свидетелей, которых и г. Назимов не отвергнет, — что во всех рассуждениях наших и словесных и письменных, даже и тогда, когда пароходство еще не начиналось, мы указывали стояние на мели как неизбежное условие, пока командиры не будут достаточно знакомы с рекою; без чего нельзя ходить смело и в тоже время надежно, а придется: или ходить робко, или рисковать сесть на мель; и опыт совершенно оправдал нас. Знакомства же с рекою трудно добиться при частой перемене командиров судов (вот и договорились)! когда одних будут без достаточной причины сменять, а другие, сами оставлять свои [106] суда безнаказанно (отделываясь единственно сказанными на их счет каламбурами: я надеюсь, что вы не покинете Амура! Игра слов: службу на р. Амур; и парохода: Амур). Г. же Сухомлина я так мало думал обвинять, что дело было именно на оборот. Г. Назимову вероятно известно как поступили с г. Сухомлиным. Пусть же знает он, что я, хотя и не знал г. Сухомлина лично, был именно в числе тех, которые этого вовсе не оправдывали. Вот что значит делать предположения на угад! Итак мы не говорили чтоб г. Назимов сел тогда на мель (вот разве теперь это случится!). Но и это — счастие, был случай исключительный, потому что г. Назимову вероятно известно, что пароход Амур, покинутый своим командиром, возвращаясь от Усть-Зеи, сел на мель, да так, что не мог и сняться, и замерз; а на другой год, и Амур и Лена, неоднократно садились на мель. Следовательно стояние на мели пока еще непременный фактор на р. Амуре, препятствующий успешному плаванию, и ни замена русских пароходов американскими, ни разделение реки на две дистанции, не обеспечили правильного сообщения, которое осталось только предположением; а мы пока только из того и бьемся чтоб предположения не выдавали за осуществившуюся уже действительность; ее нет еще, что и доказать надлежало!

Что же касается до других ваших не менее произвольных предположении, то вот что значит говорить на удачу! Всегда скажешь не впопад, совершенно на выворот истине. Вы говорите об одном господине, что он известен в целом крае, и что жаль, что первые сношения с иностранными попались в такие недобросовестные руки; и явно желаете навести на меня подозрение, что я нахожусь с ним в каких то отношениях, и занимаюсь у него переводами. А вот сейчас увидите, куда попали вы вместо той цели, в которую метили. Тот господин, о котором вы говорите, что: никто и не ожидал от него добросовестности и успеха и которого знает весь край (видите ли г. Романов? Вот мы с г. Назировым и не называя по [107] именам, знаем то, что все знают; а вы на меня за это пеняли; одни верно только вы не знаете того, что известно всем), — этот господин, о котором, скажем в добавок, был сделан самый резкий письменный, объявленный ему чрез начальство, отзыв местного начальника, получил не менее того, от главного начальства письменную благодарность (Вот подите! разбирайте противоречия! Гоняйтесь за отзывами начальства! Ох уж этот Амур. Ни в чем толку не добьешься; как ни гадай; все не попадешь!). Иностранец, который получил от него ребра, продолжает однако же с ним прежние сношения и вступает в новые; я же напротив, нахожусь с этим господином в отношениях, которые называется совершенно противным именем, нежели хорошие; и не был никогда ни наемным, ни исключительным переводчиком потому, что тоже самое делали для него люди находящиеся и в лучшем и в более значительном общественном положении, нежели я; а в добавок, этот же господин, меня же обвиняет в неблагоприятном отзыве об его солонине (обнаруживая себя; как все это и подтверждения другого что я сказал и скажу, вы можете прочесть в его статье в № 3 Ирк. газ. 1858 года Января 15 дня) и отдается под покровительство толкования г. Романова, хотя это толкование, так же далеко от истины, как и все ваши предположения. Так видите ли куда вы попали! Видите ли какая путаница не у нас, а у вас; а вот сейчас увидите, что мы единственный человек, который естественно, т. е. просто и легко все распутает.

Во первых ошибается и этот самый господин, если думает, что приведя отказ иностранного купца, взять солонину в большем количестве, по дурному ее качеству, мы имели в виду сделать это, для порицания его личности; мы сказали тоже самое и о казенном заготовлении. Потому-то мы и можем говорить обо всем свободно и беспристрастно, что с самого начала поставили себя и держали всегда вне всяких личных целей; и у нас нет ни с кем ни союзным ни враждебных личных интересов. [108] Мы и начали говорить, поставив себе первоначальною целию, свеять с амурского дела весь хлам сорных трав, нанесенный на него личными целями, и выяснить то, что есть и чего нет. Мы не заботились ни о противоречии отзывов начальства, ни о невзыскательности иностранца; но из иностранной переписки, отделяя и существенное от случайного, мы выяснили справедливое требование иностранцев, для основания прочной торговли — доброкачественность и дешевизна предметов размена; и не думали винить чью либо личность, которая ничего не значит, нас никогда не занимала, и не занимает, потому что во всем мы отыскиваем всегда общие причины — одни, которые имеют важность — зная очень хорошо, что когда все валят через пень колоду, то купцам не с кого брать и примера. Пока действуют общие причины, искажающие и общественную и частную деятельность, не будет условий для правильной торговли; а потому-то мы и сказали: торговли нет, да и быть еще не может.

Что же касается до переводов и ответов на иностранных языках, то этот же господин, печатно объявил, что ему переводил также и один начальник самого значительного в крае присутственного места, военный штаб-офицер и барон; и надеемся по тем же побуждениям что и мы. Тем менее могли мы отказать в этой услуге, что это было единственное средство, допускающее хотя отчасти контроль, в деле, которое мы считали так важным — в первых сношениях торговых с иностранцами — потому, что обращаясь к нам за услугою, по необходимости должны были принимать и наши требования, и изменять по нашим указаниям то, что, умышленно или неумышленно, могло быть неясного и двусмысленного, и подать после довод к спором и обоюдным претензиям. С нашей стороны и прежде никогда не было недостатка в советах и купечеству, и указаниях на тот единственный путь, на котором может основаться истинная торговля. Тем более было усилий с нашей стороны для основания [109] прочной торговли на Амуре, когда отчаявшись в результатах общественной деятельности, мы надеялись было поправить зло, деятельностию частною, что мы можем доказать перепискою нашею и со здешними и с русскими купцами (а еще г. Романов сомневается в нашем желании успеха амурскому делу! желал бы я знать, что он может поставить в параллель одному этому, из всех своих действий? разве несбыточный проект постройки железной дороги, помощию Петровского завода!). Стоя вне всяких интересов, мы могли давать тем более беспристрастные советы, что издавна дали доказательства и своего беспристрастия, и участия; стараясь делом и трудом личным подготовить условия для разумной торговли; а с другой стороны, в тоже время, как говорили прямо и открыто всегда самим купцам об их недостатках, принимали в полное внимание и соображение и те независящие от их воли причины, которые сворачивают слабых на неправильный путь. Все это мы изложили, без всякого отношения к чьей либо личности, даже в записках поданных пятнадцать лет тому назад. Причины эти наблюдали мы и сами лично, и получали от купцов в письменных их объяснениях на наши укоризны. Мы не имели никогда, ни пристрастия к какому либо сословию, ни предубеждения против какого либо. И если видели, что порча проникает в целое уже сословие, то тем менее уже обвиняли личность; а потому-то, в вышеупомянутых мемориях, изложив откровенно недостатки купеческого сословия, показали и общие причины, которые одним дают повод к самозащищению, а другим предлог к неправильным действиям. Людей новых, ни создавать, ни призывать сюда, мы не имеем власти; а старались, покрайней мере, убедить тех, кто есть, в возможности, независимо от действий других, вступить на новый лучший путь, особенно в новом амурском деле; и можем доказать это многими ответами письменными; в том числе и того господина, приводившего доказательства или причины [110] объясняющие посему будто бы они не могли действовать иначе. У над нет ни в чем таинственности, и тот весьма ошибется, кто будет рассчитывать, что во всем, что касается до общих дел, мы не договорим до последнего слова; разве это не будет зависеть от нас. Все это придет в свое время, потому что на все есть свое время. Заметим только и этому господину, что поднять значение купечества, без нравственных начал и без образования, тоже дело невозможное и след. для него особенно.

Относительно расстояния показанного вами, вы стоите на своем, когда сами, как говорите теперь, не знаете: три ли тысячи, или две? Это уж слишком большой произвол. Во всяком случае, так бы и говорили сначала. Теперь вы спрашиваете: кто мерил этот путь? Помилуйте г. Назимов! Да если бы я, как вы, проплыл 30 дней по реке, хотя бы и три тысячи верст, то смело ручаюсь и отвечаю вам, что уж ни у кого бы не спрашивал, и не дожидался бы других, чьих либо чужих измерении, чтобы по крайней мере решить вопрос, между такими крупно-разнящимися числами, как: две или три тысячи! У нас на Крейсере, ссылаюсь на авторитет, который во флоте никто не отвергнет, все, начиная с капитана, все офицеры до штурманского ученика включительно, все производили астрономические наблюдения и вели счисление один независимо от другого. Я, когда вел корабль Росс. Ам. Компании из Ситхи в Охотск, не имел никого помощником, кроме беспрерывно пьяного шкипера, ни на что мне негодного; так что я для наблюдений должен был выучить старика промышленника, замечать стоп по хронометру. Определяя вычислением долготу, брал один, и расстояния и высоты; и со всем тем вел счисление с такою точностию, и так был в нем уверен, что смело, ночью и в туман пустился и прошел Курильскую гряду; и в туман же подошел прямо к Охотску, первый показав пример такого входа, вопреки прежнему обычаю, уткнуться куда нибудь на вид берега, и потом уже отыскивать вход, что не [111] спасало однако, потому что не за долго пред этим, разбили несколько судов. Итак: или вы должны доказать мне, что в течение почти сорока лет, во флоте все ухудшилось, а не улучшилось; или я не понимаю, каким образом, вас было на пароходе несколько морских офицеров, вероятно имели инструменты (в мое время, каждый в дальнем плавании имел свой секстант и по крайней мере полухронометр), и несмотря на все это, вы не могли измерить путь хотя на столько, чтоб не колебаться и не недоумевать между 2 или 3 тысячами? А если сравнить средства какие вам дают, с тем, что мы имели: Боже мой! Вот я сидя в комнате — другое дело! мне конечно было бы это извинительно; и однако я старался добиться возможно верного, хотя и в праве для окончательного суждения, ожидать результатов астрономической экспедиции и подробнейших измерении. Что я не мог доверять съемке топографов, я имел на то законное право. Здесь, под глазами начальства, они наделали в съемке здешней местности, таких ошибок, что по изобличении мною, их специальное, непосредственное начальство, три раза заставляло их переснимать снова. О подобных же ошибках и на Амуре дошел до меня слух; и как я никогда не полагаюсь на односторонние известия, а поверяю всегда показания подчиненных, объяснениями начальников, сообщенное же начальниками, справкою у подчиненных, то и тут я поступил так же; и на вопрос мой, Михайло Семенович, вот что отвечал мне: ну! уж вам сказали и 400 верст! Ошибка была точно большая; только не 400 же верст, во всем же остальном подтвердил рассказ. Как же было быть чтоб получить возможно вернейшее? самое вероятное по крайней мере? Я получил его во первых от главного начальства, в Июне, прошлого года; след. тогда, как была уже возможность извлечь приблизительно наиболее вернейшее; а во вторых, из такого источника, на который казалось более можно положиться: из показаний людей, своими шагами, таща притом еще бичевою лодку, измеривших все [112] протяжение Амура, и имевших конечно причины, скорее удлинить расстояние, нежели сократить его. Но какой бы ни был результат измерения, ни в каком случае, вы не натяните 3000 в. от Мариинского поста до Стрелки; потому-то, как объяснил я в ответе г. Романову, чтобы принимая ваши 3000 в. не подумал кто (где всем знать здешние местности и относительное положение Стрелки, р. Шилки и Шилкинского завода) что пароход Лена, дошел с разу до Шилк. завода (а 3000 верст хватит и далее м. б. от Мариинского поста) в 30 дней, я и показал приход парохода в Шилк. завод, основываясь на Мор. Сборнике, — 18 Августа.

Теперь перейдем к торговле. Вы вероятно не будете делать казуистической натяжки, что говоря: начало, опыт залог, вы не связывали с ними в ваших мыслях и намерениях: продолжение, повторение и развитие? иначе, это будут отдельные факты, не имеющие никакого значения; а не начало, опыт, залог чего нибудь. Сорок лет почти, тому назад, мы разменивали на фрегате Крейсере оказавшиеся не нужными нам вещи на другие. Как факт, размен был действительно, и след. торговля. Но никому в голову не придет назвать это: ни началом, ни залогом торговли, когда дело идет об основании настоящей, постоянной торговли. Об случайных спекуляциях и мы говорили; но знали, что это не было началом торговли, потому что не имело тех жизненных условий, которые допускают и обещают ее развитие. Поясним это самыми доступными и обыденными, каждому известными примерами.

Когда я посажу семя, я не дожидаю конечно что оно вдруг явится роскошным деревом; но если семя живое, то оно даст росток и всход; если же семя гнилое, испорченное, то разрыхляйте после сколько угодно землю, и вылейте воду хоть всего океана — ничего не выростет. Когда я положу яйцо здоровое под наседку, то так же не ожидаю, что вдруг выскочит бойкий петух, или с разу яйценосная курица; но сейчас увижу, что зародыш начал [113] формироваться. Если же яйцо болтун, то хотя бы наседка сидела целую вечность, и собрали бы теплоту всего мира — все таки органической жизни из того не возникнет.

И сухие (подготовка) дрова дают сначала дым (недостатки, несовершенства); но огонь скоро пересилит его; а если дрова сырые, мокрые, то сколько хотите изведите растопки (поощрения, льготы), все таки опричь дыма ничего не будет; а огня не дождетесь.

Вот вам поверка — пять лет плаваем мы по Амуру; две навигации ходят уже несколько (по уверению г. Романова прекрасных) русских и американских (т. е. построенных в Америке) пароходов; а дрянной сахар, без пошлины, в Благовещенске 14 р. сер. и ровно по той же цене (сию минуту получил известие, которое поэтому тут и включаю) на Верхнеудинской ярмарке лучший рафинад, оплативший огромную пошлину, да привезенный слишком за шесть тысяч верст, гужом, захватив в пути и распутицу и зимний путь!

В том то и дело, что вы не так смотрите как следует; от того вы и видите начало там, где мы часто уже видим конец — последнюю вспышку неразумного и неестественного напряжения. Взлетит мыльный пузырь, окрасится радужными цветами, засеребрится, озолотится, растянется — и вы так таки и ожидаете, что вот-де! вот будет и невесть, Бог знает, что! а мы знаем наверное, что, просто по просту, он лопнет. Вот и разница между вашими наблюдениями и нашими!

Одно нам непостижимо! Как, видевши что множество (где все с разу перечтешь), положим десять уже предприятий (а столько ли можно насчитать!) лопнули, и все от одних и тех же причин, вы все таки ожидаете, что авось либо одинадцатое удастся вопреки именно этим причинам. И всякой раз находите объяснение неудач во всем, кроме тех единственных причин, которые их производят.

Напр. нет хлеба — должны были остановить закуп и [114] посягнули на казачьи магазины (заимообразно для заводов; а и прежние долги не заплачены) хотя все пугаются при одной мысли о неурожае, если постигнет в нынешнем году. От чего нет хлеба? легкое средство — свалить все на неурожай! А мы так знаем, что недород хлеба произошел от ухудшения обработки земли, уменьшения пашни, и расстройства хозяйства. Без остановки закупа, цена хлеба дошла бы Бог знает до чего!

Мясо на усте Амура по 12 р. сер. пуд. От чего? — скот потонул; да от чего он потонул? какая причина причин?

В 1856 году было по вашему начало или опыт размена. В 1857 менее; в 1858 ничего. Стало быть это было начало без продолжения! след. и не начало.

В 1854 году открыт для иностранных купеческих кораблей вход в Амур. Вопрос: много ли их пришло в 1858 — на пятый год? Ответ: по 17 Сентября пять! несмотря на уверения других, что уже в Мае было 11.

В исходе 1854 года, когда проплыли первой раз по Амуру, и не дошли еще до пояснения о причинах гибели переселенцев на Аянском тракте, нашлись было в здешнем крае добровольные переселенцы на Амур. В 1859 же году — никого! и добровольными называют наемщиков, (по той же цене что и в рекруты) за подпавших жребию на переселение.

С 1856 на 57 зимою почта из Николаевска пробралась кое как, с помощию негодных Манжуров и даже чиновников их, когда на огромных пространствах не было Русских еще; а с 1858 на 1859 — вот по 2 Февраля, нет почты по Амуру, далее как из Благовещенска; несмотря на то, что все протяжение Амура, занято уже русскими постами и заселениями. В 1853 году, на второй год переселения на Аян, был лучший проезд по этому тракту; а там все хуже и хуже; и гибель и полное расстройство.

Мы сохранили все еще расположение к морской части, и по возможности следим за всем к ней соприкасающимся. [115] Мы видим развитие пароходства внутри России, и обращаем внимание на частные механические заведения, строющие и машины и пароходы, начавшиеся в скромных размерах, и постепенно развивающиеся. Что же здесь мы видим? Двенадцатый год преобразовывается горное ведомство. Поставили ему целию 100 пуд золота, и машины для пароходов в Петровском заводе. Но ста пуд золота, после случайной находки на два года, все нет как акт, несмотря на умножение числа приисков, на прибавку вольнонаемных рабочих. Доходы не увеличились; за то увеличились (и то с натяжкою уменьшения при закупе хлеба) страшно расходы. Серебра совсем не стало; железа не прибавилось в количестве (не из чего сковать гвоздя в местах казенной продажи; нет в продаже, да и только); ухудшилось в качестве. Машины делались и пароходы строились в 1853 и 54 годах; а в 1859 нет опять ничего! Свои не удались; схватились за американские; и те не удались; теперь ожидаем спасения от бельгийских. А что не признают улучшения в нравственном отношении в горном ведомстве, свидетельствует недоверие самого главного начальства, официально даже выказываемое им тем, что и до сих пор, не доверяют этому ведомству покупки хлеба для себя, а возлагают это, на чиновников других ведомств! Хорош результат двенадцатилетней переделки!

Казачьи постройки штабов, стоившие столько расходов казне, (а казакам в десять, двадцать раз — были места где казна давала за бревно 15 коп., за которое казаки платили 3 сер.) и которые назначено было кончить в три года (1852, 53 и 54) остались и до сих пор иные некончеными, другие вовсе не послужили своей цели (лазарет 2 пешей бригады, где нельзя было никогда держать больных зимою) и теперь некоторые сплавляются на Амур, потому что не нужны более, сказал мне Михайло Семенович; а может быть и по другой причине, как удовлетворительнее объясняют другие. См. вставку следующую сюда, находящуюся на конце письма. [116]

Да и где исчислить все, что начиналось пышными фразами, обольстительными надеждами, и окончилось ничем, да еще в добавок расстроилось и старое. А что еще? если посравним с другими; что успели и умели сделать другие в это время, в других местах. Для примера возьмем одну вещь, чем пока и закончим нашу беседу с вами; пояснение на остальное, найдете вы в ответах наших г. Романову.

Если думать что заселению Калифорнии и Австралии способствовало одно золото, то не должно забывать, что и Сибирь более 15 лет дает уже слишком по 1000 пудов золота; и более 12 лет, как дает это количество одна Восточная Сибирь. Калифорнское золото открыто в исходе 1848, а в Австралии гораздо позже; а какая разница в действиях живого начала добровольно переселяющихся, и вынужденном переселении с аракчеевскими приемами! За десятки тысяч миль, за океаном, чрез все преграды — и население умножилось до громадных размеров, и все развилось; и даже административными распоряжениями со смыслом, вот чрез весь материк Северной Америки, от С. Луи до С. Франциска, на расстоянии слишком 4000 в., несмотря на все препятствия и огромные расстояния, и пустыни и горы; несмотря даже на нападения воинственных Индейцев, проведена почтовая дорога в один год времени; и 4000 в. слишком совершает почта, да еще с пассажирами, два раза в неделю, менее чем в 25 дней (см. послание президента), а вы что сделали? или у вас было больше препятствий, а меньше средств? Посмотрим!

От Стрелки (слияние Шилки и Аргуни, образующих Амур), находящейся 200 лет в нашем владении, по прямому направлению до устья Амура, с небольшим 1000 в. Еще в 1844 году, перенесением заведений Росс. Ам. Компании в Аян, получена более близкая опорная точка для действий на устье Амура. В 1849 там занят пост. С 1854, имея вершины всех составляющих Амур рек издавна в нашем владении, и непрерывное сообщение, и [117] самой удобный путь сплавом вниз по реке, не представляющий препятствий ни от природы, ни от людей, мы могли плыть и плыли беспрепятственно — и легко перевозить и людей, и скот, и материалы самые громоздкие, самые тяжелые в любой пункт на Амуре; чего не представлял ни один в мире край, вновь занимаемый. Чтобы судить о преимуществе, которое мы имели пред всеми народами занимающими и заселяющими новые края, расскажу следующее: еще за долго, до начала плавания по Амуру, я брался в том незначительном местечке, какова была тогда Чита, найти, людей, которые возьмутся на плоту, доплыть от Читы вплоть до устья Амура. В 1851, при описи Шилки и Аргуни, я придал описывавшим, двух человек в сплавщики, которыми они остались очень довольны, и окончательно сдержал свое слово, когда один из них в 1857 году, буквально, нагрузясь на плоту снарядами, почти вплоть у моего дома в Чите (а в 1854, погрузка была именно в 1/4 версты от моего дома) доплыл благополучно до Николаевска. С 1854 года, мы стали занимать Амур и сверху и снизу постами. С 1856, имели посты в разных местах по всему протяжению Амура, и переселили на него, не одну уже тысячу. А сообщение? с начала и до сих пор, ни постоянного, ни правильного ни летом, ни зимою нет. Перевезут какую нибудь особу, или протащат курьера, да и хвалятся как будто бы каким небывалым подвигом; но оттого нисколько не легче всякому другому нуждающемуся в проезде. Притом ни особы, ни курьеры не служат средством сообщения; их по большой части никто не видит; они не привозят, как должна делать почта, известий ни от мужей, ни от детей, родственников, близких, прикащиков и пр. Между тем как ничто не привлекает там в новый край, ничто так не облегчает знакомства с ним, ничто так не прокладывает в него дорогу, как постоянный обмен известий, сношения правильною частною перепискою, где все вопросы и условия, для переселения, торговли и пр. могли бы [118] поясняться скоро. Даже с Благовещенском, который от Читы всего 1500 в., на одном и том же непрерывном водяном сообщении, из которых 750 в. только приходится на долю нового устройства, а 750 старого, вековечного (на эту часть и приходится скорый ход 5 или 6 дней, остальное время на проход новозаселенных мест), каково сообщение почтою, ходящею только раз в месяц? Ради радехоньки, что после всех посылок адъютантов, пришла раз наконец почта в 24 дня — т. е. ровно во столько, во сколько по устроенному в год пути в Соед. Шт. проходит 4000 в. два раза в неделю, да еще и с пассажирами. Господи Боже мой! Да когда же мы перестанем хвастаться, а станем делать дело, как делают другие? Да это еще что, гоняться за другими, у нас и свои есть примеры. Старый Охотский тракт, был в 1000 в. по почтовому дорожнику, а на деле, всякому известно — длиннее (я сам видел версты в 700 саж.). Там станции около 200 в. и за 200 в. горы, реки и пр. Езда разбивается зимою на езду на собаках, оленях и лошадях, а почта ходила в 20 дней. Частные же лица ездили в 14. Я сам летом проехал с порядочной свитой и багажом, в 18 дней, в самое дождливое время. Теперь, старый Охотский тракт брошен; Аянский не устроившись расстроился, Амурский и до сих пор не устроен. А здесь нет еще ни Индейцев, ни дикарей Австралии, ни Киргизов; инородцы еще помогают. В Киргизской степи, мы конечно встретили несравненно большие препятствия и от природы и от людей. При занятии Сыр-Дарьи, чрез бесплодную пустыню, с военною охраною от нападений, провели огромный караван, везя на вьючных даже суда! И вы издержали пропасть времени, труда и средств; от чего же нет результатов? В здешнем крае было сильное стремление на Амур, до ваших подвигов. Это был идеал простого народа, а теперь стал пугалом, призраком смерти! Вы убили зачатки вольного переселения, в самом начале; и теперь уже ничем его не замените. [119]

Хотя г. Романов и не жалует общих истин и афоризмов, а нечего делать! приходится их часто повторять. Без твердых нравственных начал, без подчинения науке, ничего не сделаешь! Безнравственность начал есть смертное, разлагающее начало общественной деятельности; презрение науки, жестоко мстит за себя, и вот один из первых нравственных ее законов: кто не умеет ценить науки и уважать истинно ученого, кто говорит: ох, уж эти мне ученые, на шее сидят! всегда впадет в руки, подпадет под влияние шарлатанов науки, надувал; но пока Sapientis sat. А вот уже не человеческая, а вечная истина говорит: только тот заслуживать быть увенчан, кто законно подвизается! Кто же для копеечных результатов, будет издерживать миллионы, взятые из незаконных источников, и прямо или косвенно губить тысячи людей — того и история строго осудит, если он вменяет уж ни во что — суд Божий!

Мы не говорим о человеколюбии, справедливости и пр. Это считается, говорят, пустыми Фразами; но вот чего не понимаем! как люди, провозглашая известную цель, не видят, что сами же подрывают достижение ее? Неужели же мы и теперь еще не очнемся? Неужели не очевидно, что идучи тем путем как идут, приведут к гибели здешний край; а если он погибнет, то погибнет для нас и амурское дело, о котором они говорят, что так хлопочут! И мы глубоко убеждены, что это случится, если не обратят немедленно и полного внимания на наши предостережения. Или дожидаются теперь и в этом, пока раздастся, слишком часто, к несчастию, повторяющееся в истории слово: it est trop tard!

Дмитрий Завалишин.

Текст воспроизведен по изданию: Ответ г. Назимову по поводу статей об Амуре // Морской сборник, № 6. 1859

© текст - Завалишин Д. И. 1859
© сетевая версия - Тhietmar. 2020
©
OCR - Иванов А. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Морской сборник. 1859