ЗАВАЛИШИН Д. И.

АМУРСКОЕ ДЕЛО

И ВЛИЯНИЕ ЕГО НА ВОСТОЧНУЮ СИБИРЬ И ГОСУДАРСТВО.

Амурское дело, получившее в свое время громкую известность по горячей полемике, которой оно было предметом в нашей журналистике, с 1858 по 1864 год, не было однакоже никогда представлено в целостном, последовательном изложении, вследствие разных препятствий, которые встречало в печати обнародование некоторых, необходимых для пояснения дела, весьма важных документов. Полагаем поэтому, что предлагаемый здесь краткий очерк его, хотя бы и в самом сжатом, но систематическом изложении, сопровождаемый притом выписками из неизвестных еще публике документов, наполнит весьма важный пробел в новейшей нашей истории, и послужит в разъяснению многих вопросов, не разрешенных вполне и до сих пор. Таким образом можно надеяться, что предлагаемый очерк не только удовлетворит естественное желание иметь правильное представление о прошедшем, но вместе с тем доставит и некоторые указания, полезные и для настоящего времени, так как Амурское дело далеко еще не кончено и последствия неправильности начального хода его продолжают отзываться и поныне.

Общую причину неудачи, при первой попытке, овладеть Амуром, и дурного хода дела при последнем занятии Амурского края, можно обозначить так, что и то и другое было следствием недостаточной подготовки в решению вопроса, с тою впрочем разницею, что в первом случае неподготовка не зависела от [76] распорядителей дела, а была следствием общего положения государства, недостаточности еще его средств и неутверждения власти его и во всей Сибири, и в особенности в Забайкальском крае, — самом важном для Амурского предприятия, а во втором — все может вполне быть приписано примеси личных целей, возбуждавших нетерпение и пренебрежение правил предусмотрительности, что и порождало постоянно ошибочные меры, не только не служившие успеху дела, но еще прямо делавшие его и невозможным.

Уже прошло более трети столетия, (с 1847 по 1881), с тех пор как приступлено было к окончательному решению Амурского вопроса назначением лица, которому указана была эта цель, а между тем, единственным результатом занятия Амура остается и до сих пор: громадные издержки казны, разорение восточной Сибири и в особенности Забайкальского края, и беспрестанно возобновляющаяся необходимость новых мер и новых расходов (Так, еще в 1879 году, должны были издержать сотни тысяч рублей на исправление вреда, причиненного штрафными солдатами, и на выселение их с Амура, после того как переселение их на Амур стоило громадных расходов и сопровождалось таким вредом для всей Сибири, и особенно для Амура. В. И.), чтоб исправлять испорченное и переделывать все вновь, тогда как, при правильном ведении дела, оно могло совершиться с успехом, при меньших несравненно расходах казны, и без нарушения справедливости относительно Сибирского населения, без разорения его и гибели людей.

Первое занятие Амура совершилось вследствие того движения, общего России со всею Европой, когда не зная теории международного права, и не заботясь вообще разбирать ни право, ни справедливость, толпы авантюристов устремились на завоевания как в Америке, так и в Сибири, считая их своим правом и прикрывая только иногда, целями религии и государственной пользы, свои личные побуждения: жажду корысти, приманку разгульной жизни и привычку к бродяжничеству. Наши казаки и другая вольница не заявляли, конечно, религиозных притязаний, но тем не менее в основание, и достаточное по их мнению оправдание, приводили то, что они покоряли [77] Сибирские народы под власть Белого Царя, не заботясь, разумеется, о теоретическом рассмотрении не только права на то вообще; но и какого либо уполномочения от лица, за которым признавали право завоеваний. Действия наших казаков и другой вольницы не пользовались, правда, такою известностию и не были так опоэтизированы, как подвиги Кортеса и Пизарро, но основание, сущность дела и условия успехов были одни и те же. Пользуясь и там и здесь преимуществом огнестрельного оружия и разрозненностию и враждою между собою разных племен и мелких народцев, наша вольница покоряла их, и, распространяясь беспрепятственно во все стороны, перешла даже за океан; она проникла в Забайкальский край, но тут уже пришлось ей столкнуться с могущественным и крепко организованным государством, и притом в такое время, когда новая династия была в апогее своего могущества и нравственной силы. Государство же у нас, хотя и принимало и отдаленные завоевания авантюристов, но поддерживало их слабо и не систематически, и, испытав неудачу в удержании Амура, вынуждено было отказаться от него, и можно еще считать большою выгодою, что могло тогда удержать и укрепить за собой, по крайней мере, Забайкальский край. С тех пор, в течении долгого времени, в сознании своей неподготовленности к борьбе в тех местах, все заботы русского правительства обращены были уже на то только, чтоб жить в мире с Китаем, и это была, конечно, самая благоразумная политика, потому что без этого, не только новые какие либо завоевания, но даже сохранение прежних в Сибири, и поддержание порядка и спокойствия в ней, особенно с тех пор как она сделалась страною ссылки, были бы невозможны, или потребовали бы огромных усилий и расходов. Вот почему, ради главной выгоды, доставляемой миром с Китаем, наше правительство поступало благоразумно, смотрев не слишком строго на мелкие стеснения и придирки Китая, в виду того, что в главном он исполнял строго и добросовестно отношения доброго соседа, охраняя нашу границу лучше, чем мы сами были бы в состоянии охранить ее.

Вновь возникает определенно идея о занятии Амура только уже при Екатерине II-й, но и она увидела, что приступить окончательно к решению этого вопроса еще преждевременно. На [78] запрос, сделанный ген.-губернатору Якоби, сколько потребно войска для успеха предприятия, оказалось, что в виду ненадежности еще Забайкальских инородцев, нужно столько, что Забайкальский край не был еще в состоянии продовольствовать такое количество, почему предприятие так и осталось без исполнения; но из некоторых распоряжений правительства можно было однако же заметить, что имелась уже в виду подготовка к решению вопроса устранением по крайней мере того, что поставило при первых попытках главное препятствие, и надо сказать, что ряд принятых мер был более систематичен и целесообразен чем то, что делалось в последнее время, когда однако же задумали приступить окончательно к выполнению предприятия каким бы то ни было способом. Очевидно было, что если когда либо суждено будет осуществиться Амурскому предприятию, то главною опорою для него должен служить неминуемо Забайкальский край, и потому все меры в конце царствования Екатерины II, при имп. Павле, и в начале царствования Александра I, и были направлены в тому, чтоб усилить в Забайкалье русский элемент, и улучшить хозяйственное положение края. При Екатерине переселены, из возвращенных от Польши губерний, в Забайкалье староверы и раскольники, пришедшие с семействами, и потому и названные впоследствии «семейскими» крестьянами, в отличие от штрафных переселенцев, приходивших преимущественно одиночными. При Павле пришли, также семьями, русские крестьяне, пожелавшие идти в Сибирь в зачет рекрут; в начале царствования Александра, переселились добровольно малороссияне. Все они образовали отличных хлебопашцев и устроились скоро, потому что переселение совершалось без торопливости, не для показа, а правильно и постепенно, среди уже населения, от которого новопришедшие могли получить первое снабжение для хозяйственного обзаведения; люди приходили на места, заранее известные и для них отведенные; могли без затруднения приобретать домашний рабочий скот в крае, богатом скотоводством, и поэтому могли без всякого замедления приниматься за работу. С другой стороны и начальство не било на эффекты, и хотя и было не без греха, но занималось однакоже и устройством истинно полезных для края вещей; улучшались средства сообщения проложением дорог, [79] учреждением определенных почтовых станций, устройством сплава по рекам, образованием искусных сплавщиков и лоцманов, учреждением больниц, устройством минеральных вод, образованием ремесленных заведений и пр.

Забайкальский край, из которого истекают все реки, образующие Амур, из которого одного могли отправляться и экспедиции для занятия Амура и для колонизации его, который должен был давать и продовольствие для них, должен был вместе с тем служить и главным рассадником для колонизации, и в этом отношении главною задачею при подготовке к успеху предприятия было не только усиление новыми переселенцами русского населения в Забайкалье, для увеличения средств края, но и сохранение старого населения, так как в нем преимущественно и можно было найти самых надежных колонизаторов для Амура.

Успех колонизации всегда зависит, главным образом, от сокращения времени, употребленного на переселение, чтоб переселенец прибывал на место с неистощенными силами и средствами; от удобства сношений с устроенными уже заселенными местами, откуда он на первых порах всегда мог бы получать снабжение и помощь; от сходства климатических условий новых мест с местами прежнего жительства, (немцы, не смотря на все поощрения и пособия правительства в Бразилии, не могут, вследствие слишком большой разницы новых климатических условий с теми, в каким привыкли в прежних местах жительства, упрочиться в ней, как земледельцы), и наконец от главнейшего из всех условий, чтоб переселение было добровольное и выбор места свободный. Первое важно потому, что тогда идут люди способные в делу колонизации, второе потому, что тогда человек выберет место, наиболее соответствующее тем занятиям, к которым он уже привык.

К сожалению, при последнем приступе в занятию Амура, все эти коренные условия успеха были сразу нарушены для целей, совершенно посторонних предприятию, хотя в самом крае и не было недостатка в людях, которые и указывали на то, что было полезно и необходимо для успеха предприятия, и предупреждали на счет тех ошибок, которые должны были неминуемо повредить ему, как это можно усмотреть и из помещенных в следующей книге «Русской Старины» документов. [80]

Для усиления русского элемента в Забайкальском крае, и для сохранения прежнего населения, как запаса для колонизации Амура, представлялись две полезные меры.

Еще прежде последнего приступа к решению Амурского вопроса, министерство государственных имуществ озабочено было переселением в Сибирь крестьян из малоземельных губерний, и в 1852 году, за два еще следовательно года до первой экспедиции на Амур, двинулось несколько десятков тысяч в Тобольскую и Томскую губернии; но как там ничего не было приготовлено для принятия такой массы переселенцев, то они обратились в скитальчество и бродяжничество, и постепенно мало по малу гибли, и во всяком случае были потеряны для земледелия; а между тем из всех этих десятков тысяч не подумали и малейшей части направить в Иркутскую губернию и в Забайкальский край, для замещения тех старых жителей края, которые заявят желание переселиться на Амур, и которые могли бы сдавать свое готовое хозяйство новопришедшим, с выгодою для них и без потери для себя.

Другая мера, имеющая целию сохранение в крае людей, долженствующих образовать надежный контингент для переселения на Амур, состояла в освобождении края от рекрутской повинности, что тем легче было получить, что в самой же восточной Сибири существовал соответственный прецедент, в освобождении киренского округа, Иркутской губернии, от этой повинности. Между тем в один промежуток с 1853 по 1856, взято в рекруты из Забайкальского края тысячи три лучших работников-хлебопашцев; количество ничтожное для усиления полуторамиллионной армии, да притом почти и бесполезное, так как оно не могло никогда поспеть вовремя на театр войны. При этом заметим еще, что из киренского округа передвижения и скорее и удобнее, так как, кроме более близкого расстояния от Иркутска, нет того препятствия, которое ставит для сообщения с Забайкальским краем море Байкал, два раза в году, при покрытии и при вскрытии его, совершенно прерывающее сообщение. Можно понять, какой отличный резерв для колонизации Амура представили бы эти тысячи людей, поступавших в рекруты без пользы для армии, составляя между тем [81] ничем незаменимую потерю для старого края и для колонизации нового.

Но вместо усиления и сохранения русского населения в Забайкальском крае, в виду колонизации Амура, начали, напротив, с ослабления еще этого населения, выселением нескольких сотен лучших и состоятельных хлебопашцев на Якутско-Аянский тракт; предприятие, не имевшее ровно никакой разумной, практической цели. Имея уже в виду занятие Амура, с целию образовать из него главный путь сообщения с Великим Океаном и нашими прибрежными местами Охотского и Камчатского морей, а равно и с нашими колониями в Америке, нечего было понапрасну хлопотать об открытии почтового Аянского тракта, (как коммерческий, он давно существовал), и еще более неизвинительно было вести дело так необдуманно, что единственным следствием были большие бесплодные расходы, и полная гибель нескольких сотен лучших хлебопашцев.

Еще менее имело смысла, в виду безотлагательного занятия во всяком уже случае по крайней мере устья Амура, перетаскивание населения из Охотска, (с полным притом разорением его), в Камчатку, с учреждением там военного губернатора, с тем, чтоб оттуда почти немедленно перетаскивать это несчастное население на устье Амура, за чем последовало новое перетаскивание во Владивосток. Понятно, что это население, имевшее хозяйственное устройство в Охотске, и лишившееся его при выселении из Охотска, нигде потом не могло уже прочно устроиться, и должно было или гибнуть от голода, или поступить всецело на продовольствие от казны, когда она и без того была уже затруднена продовольствием лишнего войска, — переведенного в Забайкалье и на Амур от Иркутска и Красноярска. Таковы были невыгодные прелюдии относительно населения еще до начала движения на Амур. Затем следует, и еще с большими вредными последствиями и для предприятия, и для благосостояния Забайкальского края, полный разгром хлебопашества в Нерчинском, (следовательно самом важном для предприятия, как непосредственно ближайшем в будущему театру действия), крае; разгром, произведенный двумя необдуманными мерами: ломкою горного ведомства для цели [82] совершенно посторонней; и обращением горных крестьян в пешие казаки, вопреки всякой разумной цели и историческому ходу казачества в России, — обращением, создавшим достойную смеха фикцию, также для цели исключительно личной.

Ломка горного ведомства произошла по вражде к министру финансов Вронченко ген.-губернатора Восточной Сибири Муравьева, хотевшего доказать, что он, при непосредственном заведывании им Нерчинскими заводами, доставит более от них дохода, увеличив количество добываемого золота с 28 п. (как было за последний отчетный год), до 100 пуд.

В объяснение этого должно заметить предварительно, что серебряное производство Нерчинских заводов давно уже не только перестало быть выгодным, но было еще положительно в убыток, и если от него и показывался еще доход, то единственно вследствие того, что все дело маскировалось налогом на крестьян, как это обнаружил Д. И. Завалишина еще в тех сведениях, сообщенных ревизовавшему Восточную Сибирь сенатору Толстому, о которых говорится в благодарственном письме к Д. И. 3., находящемся в приложенных документах. Дело заключалось в том, что горнозаводские крестьяне были обложены натуральными повинностями: возкою руды, выжиганием и поставкою угля, рубкою и доставкою дров и пр., получая за это определенную плату, и по размеру этой платы, серебряное производство давало как будто бы выгоду; но как эта плата была, в несколько раз ниже действительной стоимости работы, (что всегда выказывалось, когда одному приходилось нанимать за себя другого для выполнения урочной работы), то действительная стоимость серебряного производства и оказывалась, не по фиктивной, а по действительной оценке работы, дороже, чем цена добытого серебра. Различие же в цене работы образовалось в течении времени от того, что леса, а вследствие сего и рубка дров, и выжигание угля (курени) и доставка их, удалились от заводов, а ближние, богатые рудники, дававшие некогда «от благодати Божией» даже излишек против сметного назначения выплавки серебра, оскудели, и заменены были более отдаленными рудниками. Вот почему и само горное ведомство, когда открылись в Нерчинско-заводском округе золотые прииски, стало усиливать добычу золота и сокращать серебряное [83] производство, но делало это постепенно, чтобы слишком поспешным перемещением людей не расстроить сельского хозяйства и не затруднить продовольствия людей на новых местах. При значительной потребности казны для продовольствия ссыльно-каторжных и горных служителей, живших постоянно при существовавших издавна заводах и рудниках, было большим облегчением для казны — что не только чиновники и вообще все служащие, но и самые ссыльно-каторжные, особенно семейные, имели все собственное хозяйство, свои дома, пашни, огороды, домашний скот и птицу, обеспечивавшие им собственное продовольствие, а за провиант брали деньги, нужные им на другие предметы, так как людям, находящимся постоянно на казенной службе и работе, и живущим в местах, населенных одними служащими, не от чего и не от кого было заработывать деньги. Таким образом закупы хлеба для казны, в действительности, были всегда меньше, чем сколько приходилось по расчету довольствуемых лиц. Но Н. Н. Муравьев, похвалясь, что добудет сто пуд золота, и желая, разумеется, добиться этого во что бы ни стало, согнал огромную массу каторжных и горнозаводских служителей в пустынное место, на золотые прииски, для усиленной их разработки, при чем люди должны были покинуть свои дома и все свое хозяйство, чрез что уже одно хлебопашество сразу уменьшилось на несколько тысяч десятин, а действительная потребность хлеба для казны возрасла в несколько раз, потому что пришлось теперь не только выдавать натурою все то, за что прежде рады были получать деньгами, но еще продовольствовать и жен и детей рабочих, пришедших с ними на карийские прииски, потому что, с лишением продовольствия от собственного хозяйства, они другого средства прокормиться не имели. Но этим бедствие еще не ограничилось. Лишенные собственного крова, пригнанные в суровое время года туда, где для них ничего не было приготовлено, вынужденные жить в землянках, вырытых в мерзлой земле, люди подверглись всем последствиям голода и холода: развился сильный повальный тиф, унесший слишком тысячу человек из самого лучшего, здорового рабочего населения. Итак, в то время, когда запас людей и продовольствия составляли первые, жизненные условия успеха Амурского дела, первые распоряжения [84] главного начальника были таковы, что хлебопашество, и вообще домохозяйство, было приведено в расстройство в самом необходимом для предприятия крае, и число здоровых работников в нем значительно уменьшилось гибелью переселенцев на Аянском тракте и рабочих на карийских золотых приисках.

Но ста пуд золота все-таки не вымыли! За три первые года добыча не превышала, в средней сложности, 70-ти пуд, а расходы казны от этой затеи настолько возросли, что далеко превысили ценность того излишка, который давала усиленная выработка, против того количества, которое, увеличиваясь постепенно, из году в год, было бы получено при правильном ходе естественного развития; и если впоследствии и было однажды добыто и более ста пуд, то совсем в другом месте, на Шахтаминском золотом прииске, открытом давно, как и карийские, и где случайно попали на котловое месторождение с богатым содержанием; а что там не рассчитывали ни искать, ни получить много золота, лучшим доказательством служит то, что получили нечаянно чуть не в десять раз больше того количества, которое по смете, на основании разведок, определено было получить.

Еще в большем несравненно размере произведено было расстройство экономического положения края, обращением горных крестьян-хлебопашцев в пешие казаки; и все это только для создания фиктивного войска, вовсе непригодного для действия, и удовлетворявшего одним личным целям. Вместе с тем, невежество и безнравственность исполнителей усилили тягость населения, особенно новых казаков, неимоверными злоупотреблениями. Пока они были крестьянами, все их управление состояло из пяти волостных правлений и трех управителей, из которых двое заведывали, каждый, двумя волостями, а третий одною, и был в то же время коммисионером заводов в Чите; затем, при горном правлении, имелось хозяйственное отделение; вот и все. И вдруг, вместо этого простого, несложного и дешевого управления, явилось 12 баталионных, 3 бригадных и одно войсковое правление и войсковое дежурство, наказной атаман и его штаб. Более тысячи человек взрослого рабочего населения пошло на одну внутреннюю службу, на писарей, вахтеров, деньщиков к офицерским чинам, затем на караулы [85] при правлениях, арсеналах, цейхгаузах, при пороховых погребах. Затем на войско же была возложена постройка всех зданий для разных правлений, нарядом на поставку материала и на производство работ, по произвольно назначенной цене, что поглотило все рабочие руки и открыло дверь самым возмутительным злоупотреблением, описание и доказательство которых находятся и в приложенных документах. А кто исчислит что вытерпело население от невежества, корыстолюбия и безнравственности некоторых начальственных лиц, которым оно предано было в безотчетный произвол по строевой, хозяйственной и даже нравственной части, когда безнравственные начальники считали себя в праве подвергать своему надзору даже и нравственных женщин и девиц!

Известно, как затруднителен бывает всегда набор офицеров, когда случается внезапно формирование значительной массы войск; туда бросаются и принимаются люди без строгого разбора; но это не представляет еще особенного неудобства, когда идет формирование войска для военных действий непосредственно; было бы знание фрунтовой службы и храбрость, этого достаточно, а вред от недостатков нравственных уже и тем, большею частию, ограничивается, что нет случая для их проявления. Совсем иное дело, когда невежде и безнравственному человеку население предается в полную власть с тысячами предлогов вмешиваться во все, от строевого обучения и хозяйства до домашнего быта и нравственности. А каковы были многие приехавшие начальствовать над новосозданным Забайкальским казачьим войском — можно судить по следующему: когда первый наказной атаман этого войска представлялся покойному Государю Александру Николаевичу, бывшему тогда наследнику и атаману всех казачьих войск, то наследник сказал наказному атаману, предупредив даже его доклад: «У тебя состав офицеров плох; я знаю, что к вам постарались повычистить все, что было негодного в других войсках; садись, и напиши мне, сей же час, список пяти или шести человек, кого помнишь, из самых негодных, для немедленной выключки, в пример другим; а после будешь представлять о выключке тех, кто окажется неисправим».

Как мало было вообще предусмотрительности и [86] сообразительности у главного начальства, приготовляясь к занятию Амура, можно видеть еще и из следующего примера: при переводе трех баталионов в Забайкальский край, в виду действий для решения Амурского вопроса, задумали строить для них постоянные и дорого стоющие казармы, хотя и очевидно было, что пребывание этих баталионов в Забайкалье могло быть только самое кратковременное, потому что Амурский вопрос был уже так поставлен, что безотлагательное решение его было уже неизбежно, сухопутною ли экспедицией на Цыцихар, как прежде предполагалось, или речною, по Амуру, как решились на то впоследствии. И вот на приготовление материала для постройки казарм были затрачены артельные солдатские деньги, а казармы так и не выстроены.

Точно также лишено было всякого практического значения заведение тяжелой артиллерийской батареи, так как не могло быть такой массы войска, для которой она бы приличествовала, да и в предполагавшихся экспедициях не было таких дорог, по которым она могла бы двигаться; таким образом, эта доставленная сухопутно из России, с обременением населения, и дорого стоившая казне батарея, оставалась без пользы слишком двадцать лет в Верхнеудинске, и артиллеристы не знали другого дела, кроме занятия караула при остроге.

Между тем самый перевод в Забайкалье линейных баталионов и сформирование артиллерии пешей и конной, также в свою очередь увеличили потребность казны в продовольствии, а в это-то время вся хозяйственная часть населения и расстроивалась всеми возможными способами, потому что кроме обязательной службы, по положению, придумывали всякие предлоги, чтоб отвлекать от хозяйства даже и неслужилое казачество.

Требовали, напр., подростков для делания патронов, и заставляли откупаться; наряжали на произвольно придуманные работы, причем командир заявлял, что может нанять за них работников со стороны, и брал на это деньги, а работы подвигались весьма медленно; забрали всех кузнецов, столяров и маляров, вместо определенного очередного срока, на неопределенное время, для постройки обоза, никогда потом не бывшего в деле; наконец, дошли до того, что потребовали всех девок в баталионные квартиры, яко бы для шитья обмундировки; [87] но тут уже казаки стали угрожать, что возьмутся за топоры...

Теперь спрашивается: для чего нужно было сформирование этого фиктивного войска, до такой степени разорившее население нерчинского края, и подорвавшее все условия успеха колонизации Амура?

Для здравого смысла всегда было очевидно, что 25 т. ревизских душ, оставаясь хлебопашцами, легче могли прокормить 12 линейных баталионов, чем дать из себя 12 баталионов и кормить и их, и все население, лишась 12 т. хлебопашцев, так как эти 12 т. войска должны были заключать в себе все рабочее население. Но для видов личных, сформирование хотя бы и фиктивного войска было понятно, как и объясняли это все в свое время.

Прежде генерал-губернатор Западной Сибири был корпусным начальником войск и в Восточной, принадлежавших тогда в общему составу сибирского корпуса. С отделением войск Восточной Сибири под начальство генерал-губернатора Восточной Сибири, хотя и без названия корпусного командира, но с правами его, оказалось, что у нового корпусного командира было всего под командою 4 гарнизонных баталиона, да несколько инвалидных команд! А между тем, звание корпусного командира занимает высшее место в военной иерархии, первое после главнокомандующего армией! Как тут удовлетвориться честолюбию с начальствованием над четырьмя гарнизонными баталионами, с одним бригадным командиром? А при сформировании хотя бы и фиктивного войска, являются и начальники штаба, и наказные атаманы, и дивизионные доктора, и обер-квартирмейстеры, и, считая с артиллерией, 8 бригадных командиров, 4 батарейных, (пеших и конных), 6 полевых, 12 баталионных, казачье отделение при главном управлении, войсковое правление, дежурство и корпусное и войсковое, чего-чего нет! А тут еще военный губернатор в Камчатке, где не было и 20 т. жителей, губернатор в Якутске, градоначальство в Кяхте, даже и по особым поручениям генерал; понятно, что главный начальник мог похвалиться, что вот мол сколько у него одних генералов под командою!

Но последствия всей этой суеты не замедлили однако же обнаружиться в весьма неблагоприятном виде; все это привело к [88] такому экономическому расстройству края, что не чем стало прокормить даже одного баталиона в Чите и рабочих на Карийских золотых приисках, и генерал-губернатор вынужден был, в декабре 1852 года, прискакать кругом Байкала в Читу, после того как и гражданское и казачье начальство в Забайкалье решительно отказались уже достать провиант, и обратиться к одному частному лицу, (Д. И. Завалишину), с просьбою научить его, как добыть 6 т. пуд муки для баталиона, и найти средство для перевозки 45 т. пуд хлеба из Верхнеудинска на Кару — и только безусловное доверие в этому лицу в крае дало возможность, при устранении всякого начальственного вмешательства, достать, по крохам, нужное количество муки у скрывавших ее из опасения, чтобы ее не отняли у них ревизией, и побудить бурят выставить на почтовый тракт сено, чтобы сделать возможным провоз хлеба из Верхнеудинска.

Таковы-то были действия, которыми приготовлялись в занятию Амура; и все это было тем неизвинительнее, что не было недостатка в людях, которые могли указать полезное и предупредить ошибки. Всем известно было, что начальство само признавало важность совета и содействия Д. И. Завалишина, а потому постоянно и обращалось и за тем, и за другим, но полезное не приводилось в исполнение или извращалось для личных целей, а ошибки, не смотря на предупреждение, делались и повторялись, потому что ими-то и достигались ближайшие личные цели, хотя бы и со вредом для будущего, а о будущем, что выйдет из всего этого, и не думали.

Но именно это самое лицо, к которому в крайности обращался генерал-губернатор с просьбою вывести его из затруднения, увидя до какого расстройства доведен был край, поставило на вид возвратившемуся из отпуска военному губернатору и наказному атаману, необходимость принять самые энергические меры, для устранения всех препятствий по хозяйству казаков и крестьян, и для составления заблаговременно, исподоволь, запаса для обеспечения экспедиции на Амур, для которой начались уже и приготовления постройкою парохода и лодок, (барж), а без этого запаса не было бы и возможно первое плавание по Амуру.

Содействие вышеупомянутого лица первой экспедиции на Амур было засвидетельствовано в печати одним из участников в [89] экспедиции, (А. С. Сгибневым в «Др. и Нов. России»). Строго отделяя лица от дела, Д. И. Завалишин, указывая, на неправильные действия распорядителей, никогда не отказывал в полезном содействии делу. Не смотря на то, когда подумали, что извлекли уже всю пользу из этого лица, по организации края по устройству города, (где он исполнял безвозмездно разные служебные и общественные должности), по приготовлении первой экспедиции, то покусились удалить его из Читы и вообще из края, чтобы избежать докучного свидетеля и обличителя злоупотреблений, которого право на критику не могли не признавать, так как всем известно было его содействие делу, и он имел по этому полное право не делать себя солидарным с тем, что делалось помимо его, и вопреки ему. Попытка удалить его не удалась, и таким образом ему пришлось быть свидетелем всех последствий неразумных распоряжений и злоупотреблений, порожденных личными целями, что все было и предвидено им, и указано заранее.

Выше было изложено до какой степени были нарушены те условия успешной колонизации Амура, которые заключались в запасе людей и в обеспечении продовольствия, и вот, при первом же плавании по Амуру, не задумались нарушить и третие из важнейших условий успеха: добровольное переселение и свободный выбор мест; тут все было сделано с очевидною несправедливостию, с содействием обмана, и с отсутствием даже здравого смысла.

Надо сказать, что в Забайкальском крае было издавна сильное расположение по переселению на Амур, который, по преданию от первого еще его занятия, представлялся местным жителям в каком-то идеальном виде. К тому же ближайшие места, как-то: Албазин, Кумара и пр. ежегодно посещались нашими звероловами. Вот почему, когда вызвали в первый раз охотников, то нашлось очень много пожелавших переселиться и притом людей состоятельных, с большими запасами продовольствия и посевного хлеба, со скотом и птицею, с домашним скарбом, потому что им сказали, что их поселят в Албазине, куда они из места сбора, (Шилкинского завода, на реке Шилке, образующей сър. Аргуньею Амур), могли на своих плотах, годных потом для постройки домов, проплыть менее [90] чем в десять дней, а скот пригнать берегом. Кроме того, близость места переселения давала возможность поддерживать сношения с прежним местом жительства, и получать оттуда содействие, да и перевезти все хозяйство исподволь, без всякой потери. Но когда они явились на место сбора, им было вдруг объявлено, что они могут взять продовольствия и скота не более того, сколько может поместиться на баржах, так что те, которые не имели провожавших их близких родных, должны были бросить все, или отдать за бесценок или и даром, а их самих, вместо Албазина, умчали на устье Амура, за 3,000 верст, и в места непроизводительные! И когда Д. И. Завалишин сказал поэтому поводу Корсакову: «Михайло Семенович! что это вы наделали! зачем вы обманули людей? Знаете ли, что после этого вы не найдете охотников?», то Корсаков пренаивно отвечал: «ну чтож? Надо прежде было заселить самые дурные места, а на хорошие и после всякий пойдет!»

Однако же вышло не так! Когда на второй год начали вновь вызывать охотников, то не нашлось уже ни одного; буквально ни одного, ни из крестьян, ни из казаков.

Вот тут-то и началось насильственное переселение и заселение Амура средствами одно другого безрассуднее. Очевидно, начальство потеряло голову, металось из стороны в сторону, хваталось за системы совершенно противоположные. То гнали на переселение богатых казаков, но богатые, полезные хозяева в своем месте, где они управляли только хозяйством, а сами не работали, имея всегда возможность нанимать работников из бедных своих собратий, из поселенцев и бурят, были сами плохие работники, и на Амуре, где не откуда было взять наемных работников, мало приносили пользы, работая своими неумелыми и непривычными руками, и только озлоблялись, видя, что их жены и дочери, пользовавшиеся на родине благосостоянием, и потому только надзиравшие за хозяйством, а сами не работавшие, вынуждены были на Амуре делать кирпичи для печей не только собственного дома, но и для зданий ротных, баталионных и полковых, (у конных казаков), управлений. Мы не говорим уже о том, к каким злоупотреблениям подали повод назначение на переселение богатых. Затем ухватились за переселение бедных; но бедные на родине могли иметь свое [91] хлебопашество только при помощи тех пособий и изворотов, какие могли иметь там, и которых не могли найти на Амуре. Если прибавить в этому, что места для поселения выбирались чиновниками и офицерами, ничего несмыслящими в хозяйстве, и что затем, то же невежественное начальство вмешивалось во все хозяйственные распоряжения казаков, то вполне понятно какие результаты должно было дать так устраиваемое заселение Амура. Вместо того, чтобы, как рассчитывали, что достаточно будет двух лет кормить переселенцев, а там они не только будут иметь свой хлеб для себя, но и продавать излишек в казну для продовольствия линейного войска, понадобилось кормить все более и более увеличивающееся число невольных переселенцев неопределенное время. Между тем, самое переселение, уменьшая число хлебопашцев в Забайкальском крае, уменьшало и производство хлеба при увеличении потребности на него для казны, и вот стали прибегать в насильственным закупам по произвольным ценам, к реквизициям, раскладке поставки хлеба на душу, что разумеется открыло дверь во всевозможным злоупотреблениям; а умножающееся с каждым годом количество сплавляемого на Амур продовольствия, увеличивая ежегодно и количество потребных для того судов, привело к реквизиции и на лесной материал, и на содействие сплавам, что еще увеличило, донельзя, отягощение населения. Все устройство сплавов велось самым безрассудным образом; при поспешной поставке лесного материала реквизиционным способом, баржи строились из сырого леса зимою, а весною, при господствующих в Забайкалье в это время года засухе и сильном ветре, рассыхались, и все нагружаемое в них подмачивалось, а бывало, что едва спущенные баржи и тонули, как и случилось это с баржею, нагруженною порохом, которая немедленно, по окончании нагрузки в Шилкинском заводе, тут же и потонула с 2 т. пуд пороха.

Далее: при такой несвоевременной постройке, она всегда затягивалась весною, и лучшая, удобнейшая для сплава весенняя вода упускалась, а вследствие этого начиналось новое мученье для населения, для содействия сплаву. Баржи садились беспрестанно на мель, на обмелевшей уже реке; и вот, все прибрежное население отзывалось от работы своей, в самое горячее [92] время летних работ, имеющее в Сибири, по краткости лета, еще более значения, чем где либо. Сгонялись поголовно мущины и женщины, не исключая подростков, разгружать баржи на плоты, протаскивать их через мели и снова нагружать.

Между тем, так как не находилось уже охотников на добровольное переселение на Амур, ни между крестьянами, ни между казаками Забайкальского края, да притом и невольное переселение казаков нельзя было продолжать бесконечно, не расстроив вполне казачьего населения, составлявшего главную массу жителей Нерчинского округа, то решились наполнять Амур всякою сволочью: стали посылать каторжных женщин, для хозяйства, ссыльно-каторжных мужчин для постройки зданий и укреплений, и наконец послали штрафных солдат в огромном количестве, более десятка тысяч, как для заселения Амура, так и для замещения выбылых на Амуре казаков Забайкальского войска. Эти штрафные, проход которых чрез Сибирь ознаменован был всякого рода бесчинствами и преступлениями, в конец разорили казачье население, особенно на Амуре, где в каждую семью казака придали по одному штрафному солдату, под видом помощника в работе, тогда как на деле, они не только не помогали в работе, но связали и самих хозяев.

«Ни в лес его послать, говорили казаки, ни дома оставить нельзя. Пошлешь в лес — либо лошадь изувечит, либо телегу сломает, либо топор продаст или пропьет; дома оставишь — непременно что нибудь украдет». Все это были люди, совершенно отвыкшие от работы по долгому пребыванию в тюрьмах и в бродяжничестве; они внесли разврат и всевозможные пороки и преступления в население, к которому были присоединены.

Одним из особенно выдающихся явлений, сопровождавших это переселение на Амур штрафных солдат, были так называемые «Амурские свадьбы», представлявшие верх кощунства над таинством брака. При проходе партий штрафных солдат, находились в некоторых городах радетели, которые набирали для них в жены распутных девок, и получали за то благодарность. Штрафные солдаты торговали и разменивались этими невестами, даже и в самой уже церкви до самого обряда [93] венчания; размен происходил с придачею и с отступным, и продолжался до тех пор, пока отрядный офицер не выйдет из терпения, не закричит: «скоро ли вы разберетесь, черти! становитесь попарно!», и тут же в церкви пишет отношение: «в церковнослужителям такой-то церкви» и пр. и записывает пары, которых и венчают гуртом. Разумеется, из таких свадеб, кроме разврата и повального распространения сифилиса, ничего не вышло.

Когда в Забайкальском крае, где знали все, что происходит на Амуре, никак уже не могли найти охотников переселиться на Амур, то задумали заманить туда крестьян из России, разумеется и не подозревавших, что их на Амуре ожидает. И потянулись эти несчастные за несколько тысяч верст, на что и без того нужно было долгое время, а тут еще худо рассчитанные сроки прибытия в разные места производили сверх того вовсе ненужные задержки и остановки, так что переселенцы еще до половины пути издержали уже все, что имели, и уже с самого Красноярска стали побираться милостынею, и по точному исследованию, произведенному в Чите, при посадке их на баржи, изо ста человек едва семь только сохранили кое-какие средства. Затем их поселили на Амуре без всякого соображения к их привычкам; степных жителей селили в лесистых местах; а привыкших в расчистке леса под пашню — водворяли в местах безлесных. Следствием этого был неоднократный перевод их с места на место, а в то же время разливы Амура, наперед известные, но которых, при выборе мест для заселений, не хотели принять в соображение, не смотря на то, что они указываемы были самими казаками, — начали сгонять и казачье население, и заставляли не один раз переносить и станицы на новые места; — пашни и огороды смывались, сено топило и уносило. Год проходил за годом, а хозяйство не только не упрочивалось, но приходило все в большее расстройство; Амур не только не доставлял продовольствия для военных команд, но требовал сам продовольствия собираемого и отправляемого из Забайкалья, а между тем караваны с хлебом, добытым такою неправдою, как указано было выше, гибли с миллионным грузом; гибли и тысячи голов скота, и пришлось для прокормления военных сухопутных и морских [94] команд, на устье Амура и в других прибрежных местах, посылать до последнего времени хлеб и другое продовольствие, кругосветным путем из России.

Даже относительно линейных солдат не было никогда принимаемо никаких мер для их сохранения и обеспечения. В лютые сибирские морозы, их посылали без теплой одежды; солдаты отмораживали себе руки и ноги, но лекарям запрещено было показывать это в лазаретных отчетах, а писались они больными якобы от ушибов и порубок топором. Одну партию рекрут отправили из Верхнеудинска уже с зачатками тифозной эпидемии, от чего, при достижении Читы, она развилась дорогой так, что из 500 человек рекрут умерло 200, да сверх того в самой Чите и окрестностях ее, от занесенного такого тифа, умерло много и местных жителей, и в том числе два доктора, один военный, а другой гражданский.

Руководители Амурского предприятия, в виду очевидной неудачи его, но тем не менее поставленные в необходимость защищать его, меняли несколько раз цель занятия для оправдания оного, обличая тем отсутствие сознания дела. Сначала все говорили, что Амур нужен нам как торговый путь и как опора нашей морской силы на Великом океане. Но оказалось, что никакой торговли в настоящем значении этого слова не развивалось; было одно только маркитантское снабжение людей, состоящих на казенном жалованье, и вся торговля основывалась на расходах казны. Устье Амура, запертое льдом большую часть года, да и в остальное время трудно доступное за мелями и туманами, ознаменовалось многими крушениями в самое короткое время, и не представляло удобства и для купеческих судов, а для военных было и вовсе не доступно по мелководию. Когда ничего из этого нельзя уже было отрицать, то стали утверждать, что Амур имеет значение не как торговый путь, а по превосходному качеству своей почвы и своих произведений; что там есть и дуб, и виноград и пр.; но утверждая все это, как бы и не замечали того противоречие, в которое впадали. Чем более расхваливали Амур в этом отношении, тем естественнее и неотвязчивее возникал, разумеется, вопрос: от чего же при таких превосходных условиях Амур, в течении почти уже двадцати лет, ничего не производит, а все еще требует [95] снабжения из других мест для поддержания населения? Пришлось приискивать новую цель для оправдания занятия. Не Амур сам по себе нужен, стали говорить в заключение, а состоящая с ним в связи страна, с незамерзающими гаванями, а ключ и путь в этой стране, Амур и впадающая в него Уссури. Одно только забыли! Это именно то, что главные руководители дела, именно-то и были самыми жаркими противниками отыскания и занятия южных незамерзающих, или, по крайней мере, кратковременно замерзающих гаваней, как о том свидетельствуют и Невельской, в посмертном своем сочинении, и М. А. Бестужев, в помещаемых в следующей книге документах. А причина сопротивления была очень понятна. Южно-уссурийский край достался нам совершенно случайно, благодаря войне Китая с Англией и Францией, и посредничеству нашего посланника Н. П. Игнатьева между воюющими сторонами; но этого нельзя было предвидеть. При других обстоятельствах, приобретение южных гаваней, а вместе с тем и объявление Амурского дела законченным, и получение за то наград, могли затянуться на неопределенное время.

Между тем, чем более испытывали неудач на Амуре, тем более усиливались и прикрыть их, и поправить дело, наложением новых тягостей на Забайкальский край.

Допустить, чтоб это так продолжалось, было нельзя, не рискуя безвозвратною гибелью края; вот почему, когда все увещания остались тщетными, Д. И. Завалишин решился раскрыть в печати настоящее положение дел и на Амуре, и в Забайкалье. О впечатлении, какое произвели его статья, печатавшиеся в «Морском Сборнике» и в «Вестнике Промышленности», находится много свидетельств в приложенных при сем документах (смотри Октяб. книгу «Русской Старины» изд. 1881 г.).

Главные указания и доказательства, заключавшиеся в упомянутых статьях, были следующие:

1) В то время, как наемные хвалители успехов на Амуре уверяли, что на нем (уже в 1857 году) все уже было так устроено, что можно было, взявши подорожную в любом месте в России, ехать до самого устья Амура с такими же удобствами, как и везде в России, на деле не было решительно ничего еще устроено.

Это резче всего выказалось на гибели возвращавшегося с [96] устья Амура, по заключении мира, отряда солдат, погибшего от голода. Дело это было в свое время скрыто, и статьи, относящиеся к нему, не допущены в печатанию; впоследствии оно обнаружилось и для публики чрез напечатание оправдательной записки командира отряда. Солдаты при упомянутом случае дошли до того, что пожирали трупы умерших и все-таки умирали с голода, и даже из тех, которые дотащились до места, большая часть также вымерла от тифа, а многие впали в исступление ума, припоминая все, до чего они были доведены. Командир отряда обвиняет в этом исключительно начальника штаба Буссе, но главные распоряжения принадлежали М. С. Корсакову, бывшему тогда военным губернатором Забайкальской Области и главным распорядителем по Амурскому делу. Корсаков тем более был виноват, что его заранее предупреждали о неизбежных последствиях его распоряжений.

2) Амур сам по себе, разумеется, ни в чем не виноват. Дело было испорчено тем, что для личных видов затевали вещи невозможные, а чрез то не могли извлечь из Амура и той пользы, которая была возможна.

3) Вся система колонизации была ошибочна, и сверх того прилагалась в делу самым бестолковым образом и со всевозможными злоупотреблениями.

4) Для содействия мнимому успеху быстрого развития Амура наложены были на Забайкальский край непосильные тягости, совершенно расстроившие и разорившие его, а между тем на Амуре ничего не устроили, и понадобится снова много жертв, чтоб исправлять испорченное и почти все устраивать вновь.

5) Есть порча механическая, которую легко исправить с новыми расходами, (напр., переделать худо устроенную крышу), и есть порча органическая, (напр., выколоть глаз), которую ничем уж не исправить. В этом смысле Амур образовал уже для государства злокачественную, неизлечимую язву. Новые соки, приливаемые в гнилостное брожение, будут и сами портиться и не помогут делу.

Все это было доказано так неопровержимо, что самые ревностные приверженцы главного начальника, участники и орудия гибельной системы, увидели, что нельзя уже продолжать действовать по прежнему, особенно, когда узнали какое впечатление произвели в Петербурге статьи, Д. И. Завалишина, раскрывшие настоящее положение [97] дел и на Амуре, и в Забайкальском крае. Вот почему Кукель, состоявший в должности начальника штаба, один из главных участников ложной системы и произвола, приехав на временное губернаторство в Читу, явился с повинною в автору вышеупомянутых статей, которому много был обязан в начале своей карьеры (Это свидетельствуют собственноручные его письма.), и стал уверять, что он и сам сознал весь вред системы, и отныне будет действовать по новым правилам, которые, действительно, и стал проповедывать своим подчиненным, как свидетельствовал о том М. А. Бестужев в письме, находящемся в документах, (кн. X, Р. Ст. 1881 г.). Но дело в том, что все это было лицемерие и следствие страха обличения, что хорошо понимали и подчиненные; стали только действовать скрытнее; но как от автора статей ничто не могло быть скрыто на месте, как это видно из приложенных документов, то М. С. Корсаков, происками своими и наветами, добился удаления Д. И. Завалишина из Читы в Россию, надеясь, что с удалением докучного свидетеля и наблюдателя все уже будет скрыто. Однако это не только не послужило ему ни в чему, но обратилось еще в положительный вред и делу, и самому Корсакову, который лишил себя этим и полезного советника, который не раз предостерегал его от грубых ошибок, и честного деятеля, который строго отделяя личные отношения от дела, всегда содействовал делу. Затем по естественному развитию последствий всякого дурного начала, положение вещей неизбежно должно было становиться все хуже и хуже; а между тем скрывать его не оказалось уже никакой возможности. После поданного Д. И. Завалишиным примера, начали и другие доставлять об Амуре правдивые сведения, хотя и не подвергались тем прискорбным последствиям, которым подвергся он, разоблачив первый истинное положение дел на Амуре и всю неправильность хода Амурского дела. Все, на что он указывал заранее, оправдывалось постоянно, как свидетельствовали о том не только частные лица, но и нарочно посланные ревизоры. Пришлось или совершенно уничтожать, или переделывать все сделанное, одно за другим. Пришлось бросить Николаевск на устье Амура, и перевести морские учреждения и местопребывание военного губернатора во Владивосток; пришлось новоучрежденных казаков, одних прямо [98] обратить в прежнее крестьянство, других по возможности приблизить снова к крестьянству; пришлось дозволить переселенцам самим выбирать места, а прежним дозволить переселиться на другие. Пришлось выселять с Амура штрафных солдат; часть их пустить на все четыре стороны, часть их переселить в Южно-Уссурийский край, хотя и там переселение их сопровождалось теми же явлениями, как и при поселении их на Амуре. Казачье население в иных местах, как напр. по Уссури, до того испортилось, что посещавшие те места лица не находили другого средства поправить дело, как выселить его поголовно и селить там новых людей.

Новые меры, которыми хотели было поправить дело, оказались не только неполезными, но еще вредными. Опыты удельного ведомства с переселением Финляндцев в южно-уссурийский край ни к чему не привели, и были брошены недоконченными, стоивши однако же казне полмиллиона рублей. Золотопромышленность, допущенная на Амур, преждевременно — сопровождалась и там теми же явлениями как и везде, и привела только к кровавому столкновению с манзами. Она, как известно, и в устроенных издавна краях, с развитыми уже земледелием и промышленностию, по самой своей обстановке, приносила везде расстройство, предполагая даже добрую волю у хозяев, не говоря уже о злоупотреблениях, а тем более должна была принести один лишь вред на Амуре, где и земледелие не упрочилось, а промышленность и вовсе не существовала. Золотопромышленность везде отвлекала капиталы от более полезных и прочных предприятий, и занимая рабочих только в краткий период летом, на все остальное время выбрасывает их на содержание оседлого населения, в обременение его, в виде ли благотворения, или в виде воровства и других преступлений. Рабочие развращаются донельзя на приисках, и силы их скоро истощаются от трудной работы; средний срок полагается не более как в семь лет; затем человек делается неспособным уже ни к какой работе. Развратясь сами, они развращают и все население, в которое возвращаются. На Амуре золотопромышленность обогатила только владетелей приисков, виноторговцев, да пароходовладельцев, которые доставляли продовольствие и другие грузы на прииски, но краю пользы не принесла; она не [99] способствовала ни развитию земледелия, потому что продовольствие доставляется из других мест, ни развитию ремесл и фабричного производства, так как все их произведения также привозные, и преимущественно заграничные. Наконец, обращение и Амурского и Забайкальского края в porto-franco, затруднив только сношение их с Россией учреждением внутренней таможни в Иркутске, и лишив казну таможенного дохода, послужило только в наплыву китайцев, торговавших беспошлинно и овладевших мелочною торговлею, так что после дарованных им льгот, вынуждены были принимать, наоборот, ограничивающие их меры; затем усилило воровство золота с приисков, благодаря удобству сбыта их чрез китайцев, и наконец содействовало укреплению ламайства, дав возможность монгольским и тибетским ламам проникать свободно в Забайкальский край, под видом торгующих, делать поборы с наших бурят и заводить школы, и даже тайные типографии.

Таким образом все меры, принимаемые для исправления испорченного прежде, и для устройства вновь чего либо полезного, чтобы поправить положение дел на Амуре и в Забайкалье, ни к чему не привели; порча была органическая и неисправимая. По поданным с самого начала примерам, не только в казенной, но и в частной уже деятельности образовался уже и укоренился гибельный навык стремиться не к прочной пользе, а к достижению временных, хотя бы и вредных для края, целей; не к сущности дела, а к обману минутными эффектами и плохо намалеванными декорациями.

И вот результатом всего этого и является, не только по частным отзывам, но и по оффициальным донесениям, следующее положение дел на Амуре и в Приморской области:

I. В Николаевске при устье Амура — полное запустение, вместо той блестящей будущности, которую ему сулили, и, как сказал один поэт, и он, Николаевск:

«Не расцветши отцвел,

В утре пасмурных дней».

Морские учреждения и укрепления заброшены, улицы и площади поросли травою, нет и училища для детей оставшихся служащих.

II. Во Владивостоке все еще не устроено и не достроено; нет и порядочного православного храма. [100]

III. Сибирская флотилия оказалась в самом жалком положении; военные силы недостаточными для ограждения не только пограничных, но и внутренних мест от нападения даже и китайских разбойников, (хунхузов).

IV. Снабжение продовольствием всех прибрежных мест Приморской области производится и до сих пор привозом из России, а на Амуре отчасти привозом из других местностей, отчасти покупкою у манчжур.

V. Ни по Амуру, ни по Уссури обеспеченного сообщения нет.

VI. Сообщение с местами, лежащими при берегах Охотского моря, хуже прежнего; есть места, куда по нескольку лет не заглядывают ни корабли, ни пароходы. Даже священники, сравнительно более обеспеченные, терпят нужду в необходимом.

VII. Камчатка фактически перешла во власть американско-еврейской компании; население повально и неизлечимо заражено сифилисом; улов соболей уменьшается.

VIII. Русская торговля исключительно маркитантская.

IX. Во Владивостоке завладели торговлею: оптовою — иностранцы, раздробною — манзы. На Амуре, из торговли извлекают выгоды манчжуры, а за Байкалом — китайцы.

X. Естественные богатства края не разработываются, а истощаются бесплодно, уменьшая выгоду от них и в будущем; леса беспощадно истребляются; рыба вылавливается безрассудно в таком количестве, что не может быть потреблена местным населением, а по неимению сбыта по вывозной торговле, весь излишек пропадает даром. Никаких произведений, с пользою для русской торговли и для государства, заграницу не отпускается. Не смотря на существование своих залежей угля, каменный уголь и до сих пор продолжают покупать дорогою ценою в Японии, для потребностей наших военных судов.

XI. В Забайкальском крае, в Нерчинском округе, не раз уже случалась голодовка, заставлявшая жителей есть вещи самые вредные для здоровья, что порождало болезни, а на Карийских золотых приисках, по показанию самого военного губернатора, и тиф и побеги, и то и другое, в огромных размерах, сделались почти постоянным явлением... Наконец -

XII. Когда угрожала опасность столкновения с Китаем, и Забайкальский край, и Амур, и Приморская Область, оказались в таком беззащитном положении, что необходимо было посылать туда, с громадными расходами, и флот, и войска, и опасность могла быть отвращена только благодаря тому, что открыт был Суэзский канал, облегчивший прямое сообщение Приморской Области с Россией.

Текст воспроизведен по изданию: Воспоминания о заселении Амура в 1857-1858 гг // Русская старина, № 9. 1879

© текст - Завалишин Д. И. 1881
© сетевая версия - Thietmar. 2016
© OCR - Иванов А. 2016
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1881